Текст книги "Происхождение боли (СИ)"

Автор книги: Ольга Февралева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Глава ХСVIII. О ярости

Эмиль не скрыл от Береники причин своего местаненахождения. Она сама испугалась и в одночасье убедила друга не оставлять дела так, согласилась лечь в одиночестве, только чтоб Эмиль немедленно вернулся к Эжену и выяснил всё, что можно.

Было уже за полночь, но Эжен славился бессонностью. Эмиль нашёл его сидящим на подоконнике в неосвещённой гостиной. Рафаэль, видимо, снова оккупировал спальню.

– Ну, и чего ты опять не заперся? – спросил журналист, с тремя запинками пробираясь по прихожей, – Не спится?… Сильно болит?… Я чего пришёл…

– Да, – кольнул Эжен.

– Ты как хочешь, а это надо обсудить – не со мной, так с Максом. Выбирай.

– … Лучше уж с тобой: Макс пасёт меня, как чёртова овчарка…

– Про Макса – как-нибудь в другой раз, а сейчас давай про этого твоего потрошителя. Зацени: я не спрашиваю, как его зовут. Не думай также, что я намерен вторгнуться в автонекрофильские дебри твоей души, но, как мы уже выяснили, этот перец на жизнь твою не посягал. Ты не думал, что этими ранами – удавшейся и нет – он пытался тебе что-то сообщить? загадку, что ли, загадать?

– При том, что был как будто вне себя от гнева… Говорят, страсти туманят разум. Нет, они его скорее обостряют… А ведь он уже бывал здесь: не споткнулся у дверей.

– Это-то не удивительно. К тебе только мёртвый не завалится в любое время…

– Эмиль,… иди-ка ты спать.

И больше ничего не удалось от него добиться.

Глава ХСIХ. Заговор убийцы и мага

Серый Жан на пороге сбросил с плеч плащ на меховой подкладке, пошёл в комнаты. Сквозь приоткрытые двери покоев леди Маргариты услышал и увидел её с Люсьеном. Смотрел долго, до конца, – бесстрастно, словно в окно на падающий снег. Ничто не менялось: болели губы, жгло в груди… Когда у заснувших любовников погасли свечи, отправился в ванную, спустил из серебряной трубки тонкую струю воды, сел, книгой раскрыл ладони, и сердце стукнуло в голову, как тараном – в ворота, – левая была вся по диагонали рассечена глубокой бороздой – точно по ней пролёг чёрный волос. Сжав кулак, англичанин бросился через весь тёмный замок в башню к старому алхимику. Тот извлёк волосок тонким пинцетом, положил на белую подсвеченную пластинку под микроскоп.

– Что вы можете узнать об этом человеке?

– Если вас интересует что-то очень важное и ответ нужен безошибочный…

– Да!

– Задайте один простой, непротиворечивый вопрос.

– Как его убить!?

– Дайте сроку – дня три.

Глава С. Кошмар Эжена

Темнота стала быстро меняться; утро обогнало часовую стрелку на восемь оборотов, но по пути растеряло краски, всё было серым.

Эжен слез с подоконника. Что-то странное в комнате. Исчезли стол и табуретки, но он никак не может этого понять: мешает рана. От волнения она заболела сильнее. Посмотрел в зеркало, потрогал подбородок, и вдруг надрез стал удлиняться, раздвоил нижнюю, верхнюю губу, располовинил нос, лоб, шею, скрылся в волосах, и под рубашкой; кровь вытемняет ткань растущей полосой, плоть расходится, как разрываемая мокрая бумага; разломленным яблоком треснула голова и оказалась только оболочкой головы другого существа. Оно – сплошная чернота. Белые руки жмут друг к дружке доли мнущегося в ужасе лица, в рассечённом горле тихнет последний хрип; разрыв проходит туловище, ноги отмирают, и вот глаза в щелях мизинцев и безымянных поплыли по полудугам вниз. Образ распался в стороны, и перед зеркалом остался только чёрный человек.

Глава СI. Человек в железной маске

Червонно-золотое облако вздымалось над гребнем долгожданного острова.

Рукотворный атолл высокой крепостной стеной отгораживал от моря тайну каждой жизни, и попасть внутрь кольца можно было лишь через маленькую арку, занавешенную прозрачным водопадом. Лара пояснила, что эту защиту дают людские слёзы, проливаемые в искреннем раскаянии или умилении. Лодку затянула внутрь, рвануло вниз, обеих женщин прибило потоком ко дну, потом нос кораблика вздёрнуло и он вынырнул по другую сторону стены, а солёная влага испарилась за минуту.

Здесь вода была серой. Она как будто шуршала, вместо того, чтоб журчать и пускала по следу весла чёрную пену. Заполненный ею котлован противоположным краем дотянулся до самого горизонта. Ближе к центру гигантского круга из воды торчали столбы-стволы – стебли ворончатых цветков, каждый из которых был крупнее перевёрнутого соборного купола. Фарфорово гладкие и белые, они были очень красивы, и ноги их были как изумрудные.

– Это, должно быть, антенны Скрижали. Они улавливают сведения, – говорила Лара.

– А что за башня вон на том мысу? Там есть причал.

Морячка заглянула в свою навигационную планшетку:

– Похоже, диспечерская аватаров. Нам не туда.

– Но что же там такое? Я не поняла ни слова!

– Отсюда отправляются к живым здешние высшее духи, которые вселяются в человеческие тела. И возвращаются они через этот портал.

– И часто это происходит!?

– Вот не знаю. Но наверное. Представь, каково это – целую вечность сидеть в одном и том же мире!

– Неужели во всём Космосе обитаемы только два мира: этот и тот, и здешним духам некуда податься, кроме Земли?

– Миров, может, и много, но этот братственен тому, нашему: такой астральный близнец… Я сначала думала, что отсюда сотворили Землю. Ничего подобного! Скорей уж Земля порождает здешние стихии. Земные вещества, события, мы, грешные, и звери невинные – всё материализуется здесь. Вон ворота из слёз, а эта вода… – она из бумаги, исписанной людьми. В этом озере воплощены все когда-либо написанные книги.

– Что ж, здесь им самое место.

– А видишь – вон! – цветок вроде красного лотоса. Такие растут из духов, утопившихся здесь. Бедняги в жизни ничего, кроме книг, не любили и знать не желали.

Тут было почти так же пустынно, как в открытом море, только, поскрипывая и электрически потрескивая, качались антенны. Обойдя на вёслах треть круга, Лара привязала лодку к маленькому причалу, от которого поднимались широкие ступени ко входу в башенку, далеко не такую внушительную, как Диспечерская аватаров.

– Ты подожди здесь, – сказала Лара Анне.

– Даже на этот бережок выйти нельзя?

– Выйди. Только в дверь за мной не ходи.

Она ушла. Анна взобралась на верхний приступок, приподнимая подол своей сизо-серой одежды, и стала бродить, разминая ноги, вглядываясь то в воду и в заросли антенн, то в небо, с которого к белым воронкам стекли вьющиеся и светящиеся бахромистые ленты розоватого, золотого и бирюзового света, не сразу заметные на ярком небе.

Но вдруг она услышала песню:

 
Ты сломал все весы
На которых был взвешен
Теперь ты безгрешен
И полно красы
Ты взойдёшь к небесам
И почиешь на розе
И капли амброзий
Стекут по усам
Потом:
Сохните слёзы умолкните вопли
Тело моё мне с рожденья не гроб ли
Видишь в цветах потонула могила
Как это мило как это мило
 

Голос певца вился в воздухе, как пламя, и парой своих звуков прогревал дух слушателя до костей. Анна побежала к его источнику и увидела статного мужчину, стоящего на выдвинутой от стены в море высокой площадке. Вся его одежда – узкие штаны и рубаха до колен с капюшоном и длинными рукавами, не скрывшими лишь кончики трёх пальцев, – была сплетена из железных колец, и короткие сапоги металлически блестели. Он стоял, словно вросши в камень, прямей и прочней корабельной сосны, а ростом казался в половину выше обычного человека. Его, казалось, ничто не тяготило, он ни куда не пытался деть праздные руки, и ничего не было принуждённого и неестественного в его неподвижности.

Как только Анне до него осталось пять шагов, он, видный ей лишь со спины, опустил на лицо маску, потом обернулся и сказал непонятным тоном:

– Живая.

Анна остановилась, и разочарованная, и ошеломлённая: вышина незнакомца оказалось иллюзорной – он был одного роста с Джорджем, не больше (так иные колокольни издали цепляют облака, а в близи почти огорчают своей обозримостью); лицо его пряталось под безглазой баутой, выбитой из мелкой серебристой решётки. Из-за невидимых ушей свисали почти до земли две чёрных косы, закреплённые внизу странными брошками – золотыми кольцами, изображающими, несомненно, пару глаз. В кольца-оправы просились крупные самоцветы, и, вероятно, там они когда-то были, но их выломали, как и маленькие камушки из сплюснутых и углублённых кончиков ресниц.

Ещё шаг – и Анна влюбилась…

– Я ждал живого со сложной и хлопотной просьбой, – начал он, помолчав немного.

– Я сделаю всё, что тебе нужно.

– Когда я был жив, мне говорили, что земле ненавистна женская кровь, что сто и двадцать человек, прошедших там, где пролилась она, погибнут злой и скорой смертью. Но твоя кровь мне нужна – это первая часть моей просьбы.

– А сколько тебе нужно моей крови?

– Наполнить вот этот сосудец, – он снял с цепочки на шее стеклянный цилиндрический флакон, дно которого целиком устелил бы цветок луговой гвоздики, и аннин указательный палец достал бы до дна – такой он был глубины, – Я приготовил всё, чтоб нанести наименьшую рану и ни капли не потерять. Сядь на ступеньку пониже меня, вытяни руку и положи её мне на колено ладонью кверху; сожми кулак.

Сел сам, закатал и закрепил рукава, туго обвязал аннино плечо своей левой косой, с одного конца вставил в цилиндр железный поршень, с другой навинтил крышку с длинной тонкой иголкой, которую быстро и метко сунул в едва видную вену. Анна ойкнула – больше от испуга, но уже через минуту флакон был полон, плечо свободно, и незнакомец один за другим снял со своей пробирки наконечники и закупорил более безобидно, спустил рукава и выпрямился.

– Лёгкая у тебя рука, – похвалила Анна.

– Ты первая, кто мне успел это сказать.

– Что ты будешь делать с моей кровью?

– Хорошо ли ты знаешь деревья?

– Деревья?

– Растения, чьи стебли прочны, как кости, и порой обширней в обхват любого брюха, а листьев у них больше, чем волос на соболе…

– Да-да, я поняла. Деревья. Да, я знаю.

– Где-то в море есть остров Фит. Там мертвствуют все они: от пальмы, лакомившей первого африканца, до последнего спорыша, подбитого мотыгой италийца. Если будет твоя воля, отправляйся туда, найди древесное семя и погрузи его в свою кровь – там оно пробьётся и сможет вырасти. Это вторая часть моей просьбы.

– Хорошо, – она взяла из его рук флакон на цепочке, – А какова третья часть? Где я должна посадить это дерево?

– Я сам его посажу… Отдай его любому лодочнику, скажи: в Вальхаллу…

– Это всё, что тебе нужно?

– Да. Только учти: когда подберёшь семя, сначала седлай ему темно – вот так, горстями. Засветится – брось: его смерть была плодотворна, и если оно воскреснет здесь, тотам его детище зачахнет. Запомни накрепко: зерно не должно светиться.

– Запомнила. Но только,… может, всё же уточнишь, какое дерево брать лучше? Клён? Липу? Тис?…

– Я буду рад любому.

– … Говорят, у вас там одно голое болото…

– Так и есть.

– Это, конечно, грустно… Я помогу тебе,… нно… у меня тоже будет просьба. И, пожалуй, тоже не единственная.

– Ты уже должна быть мне благодарна.

– За что же?

– Твой государь сейчас ни с кем не воюет.

– Хочешь сказать, что ты это устроил?

– Да, – он достал из узкого кармана короткий кинжал и принялся пилить под корень левую косу.

– Но ты хотя бы выслушай меня.

– Пожалуй.

– Что ты делаешь?

– Отдам её тебе. Она и так уже с тобой соприкасалась.

– Как и твоя нога! Может, её тоже отрежешь?

– Этим? – Трудновато будет, – последним движением отделили косу от головы и вручил Анне, – Что же твоя просьба?

– Очень проста: покажи мне твоё лицо и назови имя.

– Так и знал. Нет.

– Тогда я сейчас выброшу этот пузырёк и никуда для тебя не поеду. Жди другого живого!

– Поступай, как хочешь.

Анна совсем разъярилась на этого высокомерца:

– Ну, так вот: я не лишу твоих соратников удовольствия видеть хотя бы одно дерево; проделаю этот путь, очевидно, долгий, хотя тороплюсь к малолетней дочери и больной матери; но никаких подарков мне от тебя не надо, – и швырнула косу в воду.

Незнакомец метнулся вниз с таким испуганным и горестным криком, словно не пучок волос, а его единственного сына утопили не его глазах; зашатался, закрыв ладонями маску, а на белой качающейся глади у его ног вдруг всплыли тысячи чёрных, готически угловатых букв, чтоб через миг раствориться…

– Что с тобой? Что я такого сделала? – Анна попятилась, боясь, что его скорбь обернётся гневом, но он только опустил руки, судорожно вздохнул:

– Вот моя плата. А разве многого я добивался!.. И, надо думать, это не конец… Он мне сказал: идите без сомнений, я достойно заменю вас! Уж наверное!..

– Прости, я…

– Бог простит, – он оттянул вторую косу и снова взялся за нож.

– А эту ты просто так отрезаешь, для симметрии, или?…

– Как называется, когда живые считают мёртвого святым?

– Канонизация, по-моему.

– Это, знаешь ли, великая тоска… И стыд… Но вдруг да и впрямь пригодиться кому… – опоясал Анну, закрепил узел ослеплённой своей брошью, – Правда всегда может быть страшней, чем ждёшь. Часто она такова… Ты хочешь вернуться в Царство Лжи – думаешь, кто-то возьмёт тебя за руку и просто выведет?

– Надеюсь…

– Твоя надежда – бред, а сама ты – жалкая тень. Раз осмелилась хотеть, то будь готова расплатиться, не выгадывая дешевизны, не ждя назначения цены, не щадя ничего.

– А сам-то ты не поспешил вознаградить меня за своё будущее деревце! Что твой отказ такое, если не пустой каприз? Что уж столь секретного в твоём лице и имени!?

– Любопытство твоё – вот бестолковая причуда. Я тебе дал то, что нужней.

– Что ж, больше нам не о чем говорить, – Анна двинулась было прочь с полным горлом слёз, но вдруг вновь подскочила к безликому древолюбу, – А! Я поняла, кто ты такой! Не о тебе ли мне рассказывала Жанна – девушка, бежавшая на остров ведьм! – не ты ли разбил её сердце своей наглой чёрствостью!?

Услышав имя Жанны, он чуть было не сдёрнул с лица маску, тут же опомнился, спрятался вновь, но Анна успела увидеть его бесцветные, хотя и молодые и красивые, губы, крупноватые для узкого лица; и – может быть, ей только померещилась эта капля, остановившаяся их угла… А из-под маски:

– Вот нескладица! Как можно разбить кусок мяса? (– Его слова – не то же ли для его чувств, что все эти железные покровы – для его лица и тела? – выстроила Анна – )… Сказка про драконьи головы, отраставшие вдвоём на месте одной срубленной, – это притча про вопросы и ответы. Мне бы хотелось знать, услышала ли ты от Жанны моё имя, но ведь ты, живая, вольная – и лживая, начнёшь мне мстить (Бог весть, за что уж) умолчаниями. Только запомни: если оно прозвучит среди живых, начнётся то, что приведёт к войне всех стран и народов. Не сразу, не скоро, но непременно.

– Успокойся. Твоё имя мне по-прежнему неизвестно, и, раз это так опасно, я постараюсь победить своё любопытство.

– Хорошо.

Они ещё долго стояли рядом. Лара всё не шла – видимо, ждала в длинной очереди.

– Оставалась бы ты здесь, – тихо сказал вдруг незнакомец, – Что тебе Царство Лжи? Твоя семья нужней тебе, чем ты ей, но и это только твой обман себя. Пусть твоё тело умрёт. Грехов у тебя мало, здесь ты будешь благоденствовать.

– Если я останусь, ты откроешься мне?

– Да.

– … Что для этого нужно сделать?

– Просто решиться.

Анна была готова, она сразу поверила, что так будет лучше, и думала: «Сплаваю на остров Фит – как там, наверное, красиво! – найду для тебя дерево, сама привезу и никуда от тебя не уйду больше. Кто мне запретит!?».

Тут к причалу рядом с лариной и несколькими другим лодками пристала знакомая посудина Безумного Джека. Сам он вылез на берег, поднялся к Анне и её железному собеседнику, спросил издалека:

– Ну, кто из вас – мой пассажир?

– Выбирай, – ответил вальхаллец.

Джек, боязливо косясь на него, схватил за руку Анну и повёл вниз, а она кричала, оборачиваясь:

– Лара отвезёт тебя, куда захочешь; она хорошая морячка! Забери её к себе, в Уалхолл!

Глава СII. О разлуке

– Ты поздно вернулся. Мы тебя не дождались. Почему не спишь? – Люсьен прошёлся до окна, поигрывая поясом халата, глянул за портьеру, потом на Серого Жана, как-то по-медвежьи сидящего на покрытой постели, – О чём ты думаешь?

– О том молодом писателе, которого ты больше всех напоминаешь.

– Можешь вслух.

– … Жизнь кошмарна в своих подтасовках… Прежде чем стать моим избранником, он стал моим соперником. Одно железо рассекло оба наших сердца. Я научился понимать смысл слова «извращение», когда на его мохнатом тельце целовал чужие следы, когда, слушая его воспоминания, отсеивал роскошь его чувств, сберегая мелочь сведений о том, другом. Никогда я не спал так плохо. Я словно сидел в засаде и ждал мою добычу, а она не появлялась. Так прошло больше года. Не скажу, что я скучал: слишком сильны и разнообразны были мучения. По ночам я не мог оторваться от этого дьяволёнка, да он и сам меня не отпускал, и в те часы мы мысленно, а иногда и вслух, звали друг друга тем – чужим именем. То было даже не извращённой любовью – – извращенным взаимным убийством: мы сводили себя на нет… Он стремился присвоить жизнь того человека, чья смерть была моей единственной страстью. Он называл того своим ненавистным… Люди часто не могут разобраться в своих чувствах… Мне проще: я не задаю себе лишних вопросов. Я приучил себя называть любовью всякое влечение – так поступали древние. Один из нравственных императивов Канта: смотреть на другого не как на средство, а как на цель. Вряд ли сам философ следовал этому кредо более неуклонно, чем я… Только с тем пареньком выходило иначе. Даже глядя, как он истекает кровью, я не мог думать о нём самом… Была (и есть поныне) утешительная уверенность, что он тоже думал совсем не обо мне. Даже тогда мы принадлежали тому, третьему,… а он – нам… Решалось самое важное – кто из нас двоих отступится, подарит свою победу другому… Оставив соперника в кровавой купели в бедной брюссельской квартирке, я ушёл в город и бродил до темноты, словно где-то на улицах мог найти объяснение, что всё это значило, кто был избран, а кто отвергнут…

– Тоже мне задача! Ты, конечно, победил! Какое торжество может быть у мёртвого?

– Если никакого,… то что и почему в том мальчике так властно требовало смерти? Тот, кто назовёт это слабостью, не удивит меня, назвав луну своим правым ухом… Я сам вызвал полицию. Они, как всегда, констатировали самоубийство; доверчиво спросили, кто я и я ли возьму на себя расходы по похоронам. Он уже лежал на постели, мокрый, смугло-розовый от крови, спокойный и красивый. Никому не пришло в голову накрыть его лицо. Он казался ребёнком, досыпающим последние минуты в рождественское утро, когда самый долгожданный подарок ждёт на соседней подушке…

– Ну, а сейчас-то к чему эти воспоминания?

Серый Жан приподнял голову:

– Да так… Знаешь,… я нашёл… твоего…

– Растиньяка!?… Эа! Это он тебя так разукрасил?

– Почему ты хочешь его убить?

– Я сто раз тебе объяснял: он – собрание и олицетворение всех парижских мерзостей!..

– Ты видел его глаза? слушал его речи? Клянусь обеими руками: это самая нездешняя душа! Ты в нём ошибся. Откажись…

– Нет!!! Я готов помиловать всех этих раззолоченных сучек, всю свору продажных строчил и живодёров-процентщиков, но его – НИКОГДА!!!

– Второй раз в жизни я кого-то недооценил…

– Третий! Ты меня недооцениваешь!..

– Он – последний,… – промолвил англичанин и снова отвёл глаза.

Люсьен понял, что больше для него не существует.

Глава СIII. У Джека нет сведений, но есть принципы

– Куда плывём?

– На остров Фит.

– Так,… – Джек застучал и заводил пальцами по навигационной скрижали.

– Джек, кто это был со мной там?

– Чего?

– Тот человек в железной одежде и маске – ты его знаешь?

– Знаю?…

– Как его зовут?

– Это – нет. Он и сам уж поди забыл.

– Что же, в Уалхолле люди между собой не разговаривают?

– Почему? – бывает…

– Значит, к нему как-то должны обращаться.

– К нему обращаются командир. Он командует европейской фалангой.

– Раз он такой выдающийся полководец, его имя должно было войти в историю!.. Какой-нибудь Аттила?… Но тот бы азиатом, хотя… Но он и прожил, кажется, больше. Этот совсем ещё молод…

– Что он тебе?

– … Он предложил мне остаться здесь… Что ты думаешь об этом?

– Здесь мы, преходящие, и так бываем больше, чем на земле. Успеешь ты сюда.

– … Он мне понравился…

– И никуда он от тебя не денется. Он тут навечно.

– Он сам так решил?

– Конечно… Оу! Гляди! – Джек указал на красноватый дымовой столб вдалеке, – Кто-то сигналит. Надо помочь, – и перенастроил курс.

Лодка подошла к крошечному белопесчаному островку, посреди которого на камне, годном в древние алтари, жёг костёр какой-то старик.

– Здорово, дед! Куда тебе?

– К Изумрудной Скрижали.

– Мы только что оттуда, – раздражённо сказала Анна.

– А чего тебе там надо? – спросил Джек.

Старик открыл рот, но словно онемел, наконец выговорил:

– Это мои дела.

– Не скажешь – не повезу.

– … Мой друг хочет убить одного необычного человека, но не знает как.

– Чем же этот человек вам насолил?

– … Не знаю.

– Ну, так возвращайся ты, некромант, восвояси, а другу скажи, чтоб хоть о чести вспомнил, раз совести нет! – и вскоре старик вновь остался один у огня.