Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Богарта удостоверилась, что они пересекли границу, подслушав разговор двух ученых-отцов.

– Слушай, такие же звуки были там, – обеспокоено теребил отец Григорий отца Логорифмуса.

– Действительно, – Логорифмус согласился. – Значит, мы уже за границей.

– А может это переходная земля? – надежда смешивалась с обреченностью.

– Там граница была сверх четкая, здесь – более размытая. Может действительно мы в межграничье.

– Ты думаешь? – Григорий вжал шею в плечи.

– По правде, не думаю.

– Зачем тогда говоришь? – Григорий возмутился, распрямился, и казалось собирается начать драку.

– Чтобы ты слегка расслабился, Григорий. Мы уже там.

– Значит, истина где-то там? – Григорий боялся и предвкушал. – А актеры? Они же...?

– Неисповедимы дороги этого мира. Наслаждайся ситуацией, и постарайся не сильно мешаться актерам. Они пока еще в блаженном неведение, не нам их просвещать. – Логорифмус подумал, а Григорий терпеливо ожидал, он чувствовал, что его напарник должен сказать нечто важное. – По крайне мере в этом случае.

На вечернем чаепитии слово взял Инрих:

– Я должен сообщить важную новость. Попрошу тишины!

Люди затихли, все сидели, в центре общей массы стоял с чашкой горячего чая директор, и слова его поселили смятение в душах актеров.

– Мы вступили в Темные земли, друзья мои. Это моя вина, у нас нет полноценного мага, но прошу вас всех не переживать с нами опытные отцы: Григорий и Логорифмус. К тому же мы не останемся без защиты. С нами отряд донны Богарты и Страхолюд, который убил столько врагов, что нет такого слова, чтобы обозначить их количество.

Все названные в маленькой речи Инриха были удивлены, как ловко Инрих приписывает им ответственность за труппу.

– Скажи, а директор часом не играл раньше в постановках? – Страхолюд наклонился к Хэссу и спросил на ухо.

– Не знаю, – покачал головой Хэсс.

Страхолюд в который раз разозлился на платочек лирика, но потом пришло понимание, что, возможно, это уже не важно.

Хэсс не слушал Инриха, он обдумывал, что знал о Темных землях, а также воспоминал Шаа. Был такой странный случай года четыре назад. Друг Шаа, его прозвище было Светило потому, что он любил засветить в глаз собеседнику и да и посторонним тоже. Светило пропал почти на год, Шаа отводил глаза, если спрашивали о нем. Вообще этот малый поставлял в лавку Шаа всякие редкие вещички, включая хорошую травку, вино и черный жемчуг. Так вот Светило пропал. В одно утро Хэсс проснулся раньше обычного, вчера они с учителем переели сладкого и сочного фрукта. Хэсс тихо пошел по лестнице вниз, но остановился, услышав голоса с кухни. Это были Шаа и Светило.

– Так ты, что выписываешь самые лучшие продукты для этого мальчишки? – спросил Светило.

Для Хэсса это явилось открытием, но еще больше было впереди.

– Выписываю, мальчик должен расти здоровым, и сытым всякими вещами, в том числе и вкусной едой. Своего рода это гарантия, что он не станет чревоугодником. Для вора, это знаешь ли важная вещь. Даже в тяжелые периоды своей жизни мальчик не продастся за корку хлеба или сладкое пирожное.

Шаа ответил обстоятельно, в отношении Хэсса он отличался этой чертой.

– Но ты же не об этом меня хотел спросить, Светило?

– Мне надо исчезнуть, а ты мастер по этому делу. Сильно я попал, Змееныш.

– Что?

Судя по шуму, на кухне шли какие-то перемещения, потом все затихло.

– Вот смотри, это мне досталось из Темных земель, Змееныш.

Что смотрел Шаа, Хэсс не видел, но это занятие увлекло Шаа минут на десять.

– Бодяжник хренов, ты хоть понимаешь, во что вляпался? – раздался, наконец, голос учителя.

– Прости, старик, так вышло. Помоги, – в голосе Светило Хэсс расслышал отчаянную мольбу.

– Хорошо, – почти не раздумывая, ответил Шаа. – Но ты пропадешь окончательно, без права на возвращение. Согласен?

– Конечно, – суетливость в голосе Светило кричала, что он хочет пропасть прямо сию секунду.

– Сначала объяснись, – потребовал Шаа.

Светило стал рассказывать, но сбивчивость мыслей делали рассказ чуть хаотичным.

– Мы поехали по твоему заказу. Там никаких проблем не предвиделось, но скотина Мар прикокошил нашу штатную магичку. И не смотри на меня так. Они же как две кошки по весне, как безумные, а она лет на двести старше его была, ну, и сердце у нее того. Мы в шоке на полпути где мага возьмешь? Да, чтоб еще и помогал в нашем не легком деле? Короче, мы пошли дальше. Что там было с этими гребанными дорогами и картами не знаю. Короче через два дня мы себя обнаружили в гадюшнике, почище тюремной волости. До старшего доперло куда мы попали, а назад пути никшни. Мы постарались пройти по краю. К концу седьмого дня осталось нас двое из семерых. Знаю, только, что одного убило, а с остальными не знаю. Потом наш старшой испарился у меня на глазах, он встал на камень, и исчез. Я стою, дрожу, плакать начал. Думаю, все конец мне. Я не помню, как но молиться стал. Глядь, а стою я у городской стены Стальэвари, а в руках у меня это самое. Народ то меня сожрет стоит найти.

Шаа сходил в подвал, принес мешочки с камнями и золотом, и еще дощечку со странными письменами. Хэсс это видел сверху, учитель проходя под лестницей поднял голову, увидел юношу, но промолчал. Через две минуты Светило исчез через магическую дырку в соседний мир.

– Ну, живись тебе светло, Светило, – скаламбурил Шаа.

Шаа показал мальчику, что оставил им бывший поставщик Светило. С трепетанием Хэсс развернул странное приспособление. Это были хорошо выделанные тонкие покрытые лаком и скрепленные нитью маленькие кусочки дерева, которые составлялись в ящичек, или скорее кулечек. Там лежало сокровище – медальон, наделяющий его владельца огромной магической силой. Шаа аккуратно спрятал медальон, но это не помогло. Через три года он стал причиной смерти Шаа, и сегодняшнего дня Хэсса. Сейчас медальон был утерян, по крайне мере для Хэсса. Но в самом уголке своей души, Хэсс прятал мысль, что Темные земли желают встретиться с тем типом, который хранил медальон несколько лет, и не уберег его.

Тем временем, разговоры Инриха с актерами продолжались. Уже обсуждался план по передвижению и репетициям.

– Не долго музыка играла, – Хэсс услышал над ухом замечание орка.

– К чему это? – удивился Хэсс.

Страхолюд усмехнулся:

– Надо же на другие слова не реагировал, а как об искусстве зашла речь..., – веселился орк. – Истинно говорят, что все артисты чокнутые. Я о том, что другие бы на их месте думали бы как выбраться или уж оборону организовать, а эти... Они о репетициях думают. Это нормально?

Хэсс не ответил потому, что одна часть его была согласна с орком, а другая с труппой.

– Ты слышал, что они говорят?

– Нет, Страхолюд, а что?

– Только артисты могут разработать такой план действий. Они, значит, хотят репетировать, заявляют, что им сокровища не нужны. Это дает им основание полагать, что они спокойненько пройдут Темные земли. Если к ним кто привяжется, Инрих советует заявлять, что они просто тут мимо проходят. Представляешь?

– Ну, нормально, – заверил Хэсс. – Нам действительно сокровища не нужны.

Страхолюд закатил глаза, справедливо полагая, что все вокруг явно ненормальные. Хэсс же стал вслушиваться в общий разговор. Речь шла об устройстве мира, а в особенности Темных земель. С пеной у рта молодой Жанеко говорил об этом мире.

– Еще в известных трудах мастера Игнасио говорится, что тень, упавшая на эту землю, сделала ее темной. Только свет – светлые сердца могут снять эту жестокую тень. Но тень не знает о своем коварстве. Для нее привычно быть мглой, а свету привычно рассеивать тьму. В этом мире нет ничего вечного, он как борьба света и тьмы, дня и ночи, мужчины и женщины, добра и зла.

– Минуточку, – послышался бас Морехода. – Ты кого считаешь за добро? Мужчину или женщину? Тогда другой – зло? Ты слышишь, что несет твой Игнасий?

Жанеко сбился от выкрика Морехода.

– Послушайте меня, я не то имел в виду...

Григорий усмехнулся, он то знал, что нельзя оправдываться перед аудиторией.

– Я говорил аллегорически, братья мои, – продолжал Жанеко.

– Теперь я скажу, – поднялся Боцман. – Чтобы Мореход тебя ненароком не пришибил. – Боцман вышел на средину, сделал глубокий вдох. – У нас уже был такой тип, который делил мужчин и женщин. Плохо дело кончилось, резня пошла. Ну, вот Мореход и взвинел, словно склянка. Я что хочу сказать, ближе нам гармония. Чтобы там не составляло мир, оно или они не борются, а дополняют друг друга.

Боцман закончил свое выступление под одобрительные кивки остальных, и сел. Много говорить он не любил, но в данном случае, ему требовалось остановить Морехода, который уже раздумывал на каком дереве повесить монаха.

Со своего места подал мелодичный голос старец Линай:

– Я смотрю за вами и удивляюсь прихотям этого мира. Если уж актеров интересует устройство мира, то мир наш прогрессивный. Все так? И что я хочу сказать неважно, как мир устроен, важно как вы его видите. Не верите, я докажу.

Линай говорил сидя, но все взоры были обращены к нему. Его слова всегда воспринимались откровением, что раздражало Хэсса потому, что Шаа говорил, что на любые слова надо смотреть критично. Иначе не твои это будут мысли, а чужие, не ты проживешь жизнь, а другой. Хэсс заприметил восхищенный взгляд Эльниня ученика Линая.

– Прошу выслушать и меня. Несомненно, что каждый имеет мнение об устройстве этого мира. Но я, как изучавший этот мир более полусотни лет, пришел к одному пусть и необычному выводу, но думаю, что его поддержат многие. – Линай говорил, делая логические ударения, интонационно подчеркивая величие сказанного. Люди затаили дыхание, его превосходство давлело над остальными. Хэсс отвел глаза от оратора, и посмотрел на Эльниня. Восхищение, смешанное с поклонение. Линай продолжил. – Вслушайтесь и не спешите отвергать, пока не обдумаете. Не важно, как устроен мир вообще, важно, как он устроен для вас.

Между людей повисло недоуменное молчание, через минуту оно смешалось с восхищение внезапно прозревшего человека. Лишь Страхолюд презрительно поджал губы. Хэсс заметил, что Шевчек положил руку на плечо Жанеко, как бы останавливая его.

– Это же невообразимо, – воскликнул весьма эмоциональный отец Григорий, – но возможно это часть истины.

– Почему же? – Линай округлил в своем лице все, что мог: брови, глаза, губы.

– Часть, – отец Григорий правильно понял его не полностью высказанный вопрос.

– Да, именно часть? – Инрих поддержал вопрос старца.

– У мира много разных сторон, и, по всей видимости, уважаемый Линай смог увидеть и понять одну из его сторон, незаметную для нас. Сейчас, когда он указал на это, я думаю, что все видят разные стороны, – под объяснения отца Григория люди переключились на новую мысль.

Линай кивнул, не признавая, но и не опровергая слова отца Григория.

Разговор утих. В политике учителя Линая была заповедь: всегда оставлять мысль не раскрытой до конца. Люди, как правило, подводили под утверждение свою доказательную базу. При этом их доказательства не ставились под сомнение.

Чуть позже Хэсс еще раз прокручивал в голове слова Линая, пытаясь их принять или опровергнуть. Его мучения развеял Боцман, который высказался по поводу недавнего общего разговора:

– Это не истина, мальчик. Знаешь, как капитан учил меня различать истину? Я расскажу. Кэп говорил, истина то, что приносит пользу. Есть ли тебе польза от слов белобородого? Нет, вот и мне нет, а ему есть.

– Какая? – Хэсс сложил руки на коленях и уставился на одноглазого Боцмана.

– А такая, что он получил изрекши эти слова в нужную минуту? Авторитет, мальчик.

Орк Страхолюд слышал промывание мозгов Боцманом Хэссу, он одобрительно покивал головой, хоть в темноте этого никто не видел. Боцман использовал старый как мир прием, он задал вопрос о выгоде. Боцман ушел, оставив Хэсса в одиночестве допивать вино.

На месте Боцмана появилась Алила в черном трико, с заплетенными волосами, которая долго собиралась с духом, чтобы поговорить с Хэссом. До этого она стояла рядом со Страхолюдом, но не заметила его. Орк же понял, что девушка ждет ухода Боцмана. Уставшему от людской глупости, Страхолюду показалось, что сейчас он услышит объяснение в любви, первые слова девушки его убедили в этом.

– Хэсс, скажи, ты одинок?

Лирик вздрогнул, и поругался сам себя про себя. Он уже заметил за собой, что в пути перестает слышать других, почти целиком сосредоточившись на себе. Вот и сейчас, он увлекся словами Боцмана, а Алила, наверняка, прошла достаточно слышно для вора, но не для поэта.

– Садись, а потом объясни, чего ты задала такой вопрос? – Хэссу не хотелось отвечать на вопрос Алилы. Не любит он таких вопросов. Как не ответишь, все равно клин потому, что сразу последует вопрос "почему?".

Страхолюд позволил себе вздохнуть и отправился спать.

Однако разговор потек совсем в другом далеком от любви направлении.

– Хэсс, ты извини, я Боцмана подслушала. Я давно тут стояла. О чем он тебе говорил?

Алила уселась рядом, Хэсс предложил ей налить вина. Жестом она отказалась.

– Он говорил о словах Линая про истину и устройство этого мира.

– Когда?

– Что когда?

– Когда Линай говорил?

От подобного, но достаточно простого вопроса, Хэсс ошеломленно замолчал.

– Ты что не слышала? Линай говорил, когда все вместе сидели.

– А..., – задумчиво потянула девушка, и уставилась в одну точку.

Хэсс сообразил, что Алила периодически выпадает из действительности, погружаясь в свои мысли.

– Почти, да, – донеслось до девушки нарочито громкое Хэсса.

– Что? – она вздрогнула.

– Ты спросила, я ответил, – поэт попытался вернуть ее внимание.

– А..., про одиночество. Спасибо, Хэсс. – Алила поднялась и медленно пошла к своей повозке.

– И это все? Нормальный разговор ничего не скажу. Что же с ней такое происходит? – Хэсс говорил сам с собой.

Задав этот обычный, сто раз звучащий на день, вопрос вслух, Хэсс Незванный попал в самую сумасшедшую историю на всю свою жизнь. Дело в том, что за Алилой шел маленький Вунь, коренной житель Темных земель. Все семейство Вуня обдало талантами, а у него был один из самых редких – предвидение. Ясновидцы видят то, о чем их спрашивают, а провидцы видят то, что для них важно. Жена Вуня – Лунь насылала на всех сны, восприимчивой к ним, оказалась Алила. Последний сон по указу мужа был с одним вопросом, чувствует ли человек себя одиноким. Алила сказала, что нет. Тогда сон велел ей найти того, кто чувствует. Девушка сосредоточилась только на этом вопросе. Она опросила уже нескольких человек. Вунь наблюдал, но ему люди не понравились, даже те, которые говорили, что да одиноки.

А этот парень с лысой башкой, как у Вуня, и черными глазами понравился. Вунь велел супруге снять морок с девушки, и заняться хозяйством. Теперь наступило время поработать для Вуня.

Великий Мастер в отличие от дорог не знал о своеволии своих подданных. К тому же, он вообще не знал о существовании Вуня, его семьи, их соседей, родственников и знакомых.

Помощник Великого Мастера уже доложил, что в Темные земли пришли странные личности, которым совсем не нужны сокровища. Великий не поверил, и решил сам посмотреть. Он слушал нехарактерный для этих мест разговор об устройстве мира.

– Поставить на их пути все препятствия, – сумрачно велел Великий своему молодому помощнику.

Его сумрачность объяснялась страхом спугнуть надежду. Он – Великий Мастер – посчитал, что люди, думающие не только о себе, могут быть как раз теми, которых он ждет так много лет.

Помощник поклонился и исчез за дверями.

Глава 10. Все дороги этого мира

– Хоть бы одна пусть самая узкая, но дорога, – вздыхал пассажир судна, совершающего кругосветное путешествие.

Торивердиль попал в ловушку по собственной глупости и лени. Сидя в каменном мешке за спиной странного существа, Тори с некоторой отрешенностью думал о своем будущем. «Какое может быть будущее, если я не могу выбраться из этого мешка?». Эльф горько рассмеялся над своими нелепыми мыслями о будущем. Жить пятьсот – семьсот лет в этом мешке? Это ужаснуло эльфа еще больше, чем свой одинокий смех. «Жить? А если я не буду есть и пить, то больше трех десятков дней не протяну», – порадовался эльф. Так за одно мгновение семьсот лет сократились до трех десятков дней. Что делать эти дни? Ранее попробовав выбраться, эльф узнал, что мешок представляет собой камень, скрещенный с материалом, или окаменелый материал. Размером мешок был в три роста эльфа. На дне мешка было много трухи, земли. Это эльф определил на ощупь, было темно. На верху мешок завязывался на такую же каменную веревку. И судя по движению, великан таскал мешок за спиной. Не часто, но эльфа потряхивало, как будто великан перепрыгивал через расщелины. Тори пытался добраться до верха мешка, но абсолютно гладкая каменная ткань не давала этого сделать.

Печально сидя на куче земли, Тори подумал, что он, наверное, сидит на том, что осталось от остальных несчастных, которые попали в мешок великана. Больше всего Тори обижало то, что он так и не узнал ответа на свой вопрос. Ему показалось ужасно неправильным, но здесь уж Тори подумал, что в данном случае все закономерно. Плакать по собственной судьбе у эльфа не оставалось сил. Он свернулся в позе зародыша и приготовился медленно умирать. Усталость и относительная безопасность прислали Тори сладкий сон. Ему приснился день его позорного изгнания. Тори оставался невидимым для других и не мог влиять на события.

В маленькой комнатке для утренних созерцаний его друг по виноделию и старший ученик эльфовских виноградников Мальдиваэль в неподобающей для утреннего созерцания позе слушал одного из Совета. Тори не помнил его имени, но точно знал, что этот член Совета один из самых значительных, то ли правое, то ли левое крыло главы Совета.

Мал заламывал руки, очень волновался, хмурился и вел себя несколько непочтительно. Тори показалось, что разговор подходит к концу, и он огорчился, что опоздал.

– Послушайте, Вы, что действительно считаете, что это справедливо? Я не смогу себя так вести с Тори. Вы это понимаете?

Мал уставился на посетителя умоляющим взором. Тори посочувствовал своему другу. Старый, если не сказать древний, эльф очень безжалостно и почти обречено улыбнулся Малу. Внезапно, он упал, его глаза оказались вровень с глазами Мала, который уже успел завести правую ногу за ухо.

– Все зависти от точки зрения. Мы можем приказать, и мы приказываем. – Мал гипнотически кивал на эти слова старика. – Мы должны изгнать Тори без всяких объяснений.

– Я не смогу, – Мал все еще сопротивлялся. – Он мой друг. Хоть это понятно?

Мал пытался вскочить, не вынув ногу из-за уха. Вышло комично, Тори развеселило зрелище Мала-крабика.

– Ты сделаешь это, – старик-эльф давил на Мала.

– Но почему Тори? Он один не сможет, – Мал метался, старался затянуть разговор, пытался правильно дышать, и сбросить с себя силу старого эльфа.

– Он не один. Каждая долина изгоняет по одному из эльфов.

Мал застонал, сжав зубы. Он, как самый впечатлительный малый из знакомых Тори, сумел представить себе ужас, и отчаяние своего друга Тори, а теперь помножил их на количество долин. Для столь нежного малого этого оказалось достаточно. Мал заплакал.

– А его семья? – сквозь слезы спросил Мал.

Внезапно Тори оказался у себя дома. Все семейство сидело на кухне.

Никто не ел, не пил, не говорил. Тот самый эльф, который говорил с Тори в день изгнания был на кухне.

– Понятно? – спросил он, и Тори опять огорчился, понял, что пропустил основные объяснения.

Сестра Тори – Лави в упор посмотрела на гостя. Она была единственная, кто смотрел в глаза гостю.

– Нам никак не отвертеться? – в отличие от Мала, Лави говорила спокойно.

– Да, – короткий, как удар ответ.

– Мы сделаем все, но я прошу Вас хоть немножко с ним поговорить.

– Почему меня? – эльф вытянул губы трубочкой, и стал похож на эльфийскую рыбку банбаю.

– Никому из нас нельзя, мы не сможем. Я же не маленькая, понимаю, но с Тори надо поговорить Вам, Отшельник, чтобы он не сошел с ума.

Невидимый Тори поразился своей сестричке, но еще больше он удивился, что с ним говорил Отшельник. Всем было известно, что Отшельник – глава эльфовского Совета.

– Хорошо, я сделаю это сам, – он поклонился юной Лави.

Эльфийка опустила глаза и потихоньку спросила:

– Почему Тори?

– Он подходит, здесь ничего личного. Его рекомендовали несколько эльфов, в том числе и учитель.

От таких слов Тори резко дернулся и проснулся. Он все еще был в каменном мешке. В горле пересохло, но из глаз полились слезы облегчения. Во-первых, Тори понял, что изгоняли не его именно, а его, как подходящего. Во-вторых, его продвинул учитель, а учитель никогда ничего плохого не сделает, учитель счел его достойным. С другой стороны, встал вопрос достойным чего? На этот счет у Тори возникло две версии: унести проклятие с долины или про йти испытание. Как только он сделает, что надо, его пустят назад. Тори безумно захотелось жить. Он еще раз и еще раз пытался выбраться, но безрезультатно. Обессилив, эльф опять заснул.

На этот раз ему привиделось собственное пленение в каменный мешок. Резкий удар, падение, и ругательства не дали Тори насладиться моментом своего позора. Через несколько минут Тори осознал, что мешок в котором он находится, отнюдь некаменный. Мечтая выбраться, Тори зубами и руками стал рвать плотную ткань. Еще секунда и он увидел солнце, за солнцем пришли слова:

– Может это детеныш? Как бабочка? Давай подождем?

За этими словами пришли другие слова:

– Смотри-ка эльф. Теперь я знаю, как они появляются на свет.

Второй голос, который своими скабрезными предположениями оскорбил эльфов, приблизился. Тори почти выполз из своего мешка.

– Ты хто? – хрипловато спросил Гармаш.

– Тори, – признался эльф. – Это ты его убил?

– Я, – выпятив грудь, согласился голос.

Другой тип, которого Тори не разглядел, возразил:

– Я – Железяка. Рад Тори, что ты жив. Вообще то мы случайно того каменюгу прикончили. Надеюсь, тебе не помешали?

Эльф уже сидел. Если бы не новые знакомые Тори заплакал бы от облегчения.

– Спасибо, благородные. Я был в заточении. Спасибо за спасение, я теперь ваш должник.

Железяка и второй еще не знакомый Тори человек, переглянулись.

– Я – Гармаш. Знаешь ли Тори, что здесь ты не успеешь отдать долги?

Гармаш добавил:

– Если только не знаешь, как отсюда выбраться?

– Знаю, – Тори смог усесться, прислонившись к останкам каменного великана. Он рассказал о площадке исполнения желаний. Оба спасших его оборванцев на секунду загорелись, но так же быстро уныли.

– Мы видишь ли, куда бы не пришли все время попадаем к той безжалостной пещере.

– Без...– Тори не понял.

Гармаш изложил их историю, а Железяка за это время успел разложить их скудные запасы, чтобы угостить эльфа и поесть самим.

– А ты страдалец, как в мешке то оказался?

Настало время Тори излагать свою историю.

– После сна на площадке желаний я ушел недалеко. За площадкой желаний была лестница вниз. Я сделал три шага, лестница проломилась, и я полетел вниз в этот самый мешок. Перед тем, как мешок зарылся, мне показалось, что появилась рыбка и укоризненно покачала хвостом. Она сказала, что говорила мне, что надо идти вверх.

– И что? – Гармашу не нравилась странная манера эльфа излагать события.

– Я понял, что надо было карабкаться вверх. Рыбка же говорила, что ответы на вопросы стоят выше, чем исполнения желаний.

– Да уж, – Гармаш сочувственно покачал головой и протянул эльфу кусочек вяленой рыбы. – Это ты по глупости попал.

– По невнимательности, – закончил его товарищ. – Голодный? Еще будешь?

Эльф слабо кивнул, плен, спасение и разговор истощили его силы до предела. Потом он забылся. Железяка поднял эльфа на руки:

– Какой легкий. Ты траву насобирал. Надо его уложить. Одеяло дай.

Сквозь бред Тори услышал и запомнил разговор своих новых знакомых.

– Может с ним мы выйдем к чему-нибудь другому?

– Может. Только он, похоже, концы отдаст быстрее.

– Свари еще горяченького. Тебе его попоить надо.

– Да, ладно. Скажи, а как эльфы отдают свои долги?

Тори узнал, наконец, голос Гармаша.

Железяка помедлил с ответом:

– Ты думаешь я столько дел с эльфами имел? Жили они рядом, но я не знаю. Они с нами особо не общались. И вообще, я думаю, что мы его случайно спасли. Я же на тот камень случайно оперся. Кто мог угадать, что он обвал вызовет, да еще на голову каменюги?

Его собеседник вздохнул, а Тори опять уплыл в безумие.

Совсем недалеко от них скандал собирался перерасти в безумный скандал. Эпицентром и поводом стала Джу, вернее, ее роман с Лаврентио. Творения Лаврентио в жизни воплощали Негда, Метт, Рамон и Лия, а сейчас они обсуждали преступное манкирование Джу своих обязанностей по репетициям. Девушку приперли к стенке, но Джу еще огрызалась.

– Да вам просто завидно, – кричала Джу, размахивая руками. – Да, завидно, что Лаврентио все свои партии пишет для меня. Он меня любит, любит мой талант.

Негда неформальный лидер небольшой музыкальной группы печально рассматривал Джу. В сером свитере, изумрудных лосинах с длинными волосами Негда являл собой воплощение всеобщей вселенской скорби.

– Кто тебе сказал про это слово?

– Вы все, – Джу кричала в запале. Она раскраснелась, растрепалась и не желала уступать.

– Джу, – Негда старался ее пристыдить. Рамон поджал губы, его беременная жена Лия успокаивающе положила руки на плечи супруга.

– Ты не репетируешь, что мы должны молчать? – Метт наморщил свой лоб, что в сочетании с его широким красным носом, сделало его похожим на расплющенный фруктовый новогодний пирог.

– Я репетирую достаточно, – Джу заводилась еще больше, и говорила неправду. Она сама считала, что репетирует не достаточно, но сейчас это яростно отрицала.

Рамон укоризненно покачал головой.

– Девочка, ты сама веришь в то, что говоришь?

– Я тебе не девочка, – зафырчала Джу.

Если в самом начале коллективных разборов все сидели, то сейчас все стояли. Джу ощущала сердцем, что всеобщее неодобрение ее захлестывает не хуже плохой музыкальной мелодии. Ей показалось, что надо развернуться и убежать из общей повозки, но южный характер заставил ее стоять до конца.

В труппе донны Илисты музыканты подобрались опытные, что называется сыгранные. Негда похож на актера в амплуа главного героя-любовника, а не на музыканта. Характерная мужественная внешность, дополнялась полной антиэмоциональностью. Негда играл на скайвике. Таскать скайвик с собой могла либо эмоциональная, либо очень богатая труппа. В донне Илисте сочеталось и то и другое. Хэсс не общался с музыкантами, кроме обычных приветствий. Он их почти не видел. Если актерам нужны были зрители постоянно, в том числе и на репетициях, то музыканты предпочитали жить своим закрытым мирком. Что такое скайвик Хэссу объяснил Боцман, которому приходилось затаскивать и вытаскивать инструмент для репетиций. Вес этого музыкального монстра равнялся весу трех взрослых мужиков, а звук подражал пению серен. Крышка откидывалась, и Негда играл перебирая по клавишам длинными пальцами.

Метт – верный друг и помощник Негды выдувал на трубе и марши, и жалобный плач сердец влюбленных. В жизни оба музыканта молчаливы и сосредоточены. Когда Хэсс подстраивался под них, проверяя на предмет околодованности, он понял, что оба предельно погружены в себя.

Рамон – гитара, а его жена Лия – ударные, а иногда и свирель. В этой поездке оба были сосредоточены на общем ребенке, которого вынашивала Лия. Как новенький, Хэсс отметил сходство супругов. По началу он принял их за брата с сестрой.

Молоденькая Джу, самая молодая в музыкальной группе, превосходно играла на скрипке. Несколько раз Хэсс наслаждался переливами скрипки, но последнее время Джу почти не прикасалась к своему инструменту.

Лаврентио же писал и писал музыку, сосредоточившись на скрипке.

Претензии к Джу слышала вся труппа потому, что Рамон открыл оба окошечка в повозке. Его беременной жене требовался свежий воздух.

Возле повозки материализовался Мухмур Аран, он собирал новые эмоции для своих будущих постановок. Тем же занимался и Одольфо, ехавший чуть позади повозки музыкантов.

– Ох, ты наседаешь, – ворчливо прокомментировал Грим. Хэсс пожал плечами, обсуждать претензии музыкантов друг к другу, он не хотел.

Из повозки последовали новые упреки.

– Любовь с композитором еще не дает право на хамское отношение к общему делу. – Метт теребил занавеску на окошечке.

– Фуу, а что дает? – Джу сжала кулаки.

– Мальчики, не надо на нее давить, – примирительно попросила Лия.

– Мне твоя защита не нужна, добренькая наша, – Джу язвила, зная, что вопрос о репетициях подняла Лия.

– Мальчики, вы ее все затравите, а в нашем деле принуждение не допустимо, – Метт и Негда переглянулись, соглашаясь со словами Лии.

– Так ты, что считаешь, что Джу не играет потому, что потеряла огонь? – вкрадчиво подлил масла в спор Рамон, понимающий к чему ведет жена.

– Что? – у Джу сбилось дыхание. – Это нелепо.

– Но согласись, Джу, что твое отсутствие говорит об этом. Мне не кажется, что ты пренебрегаешь нами. Ты такая воспитанная, – за этими словами Негды, Джу услышала иронию, но остальные и бровью не повели. – Мы заняты музыкой, а ты увлекалась Лаврентио, – Джу опять вздрогнула. Она свои чувства считала любовью, а отнюдь не увлечением. – Ты могла потерять огонь и поэтому...

– Я говорила об этом, Негда. Прости, Джу, – Лия еще ближе подвинулась к Рамону и жалостливо посмотрела на Джу.

– У меня ничего не пропало, – Джу уже почти визжала.

– Я не знаю, Джу. Огонь он такой, вполне может переплавится в любовь, а любовь может стать ненавистью или ревностью в одну секунду. И вот, в одну минуту ни огня, ни любви.

На подобное заявление Негды, Джу открыла рот, но выдавить из себя ничего не смогла.

– Я голодна, – Лия положила руку на живот. – Мы голодны.

– Сейчас, милая, – Рамон остановил повозку, помог ей спуститься.

Лошади опять пошли, в повозке осталась ошеломленная Джу и молчаливые Негда и Метт. Джу, наконец, придумала, что ответить на возмутительные предположения Негды:

– Такого не бывает.

– Бывает, девочка, – возразил Метт. – Расспроси своего Лаврентио. Он один из немногих, кто выжил после подобного. Только теперь он уже не играет ни на скайвике, ни на скрипке.

Джу выскочила из повозки на полном ходу, и понеслась искать Лаврентио. Композитор сжался под взглядом своей дочери Най. Только что она объявила отцу, чтобы не вмешивался в ее жизнь и занялся бы своей. При этом Най не упустила возможности сказать отцу, что его южная любовница нечета ее Крысенышу. Тот действительно ее любит, а Джу мечтает о славе великого папочки. Лаврентио добил вопрос Най:

– Ты и в правду считаешь, что такая молодая может любить старого композитора?

Услышав такой вопрос от других, Лаврентио бы отмахнулся, но слова дочери задели его.