Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

– Най, малышка, – Лаврентио расстроился так, что перестал слышать музыку, и не мог связанно говорить.

– Отец, ты извини, но кто тебе скажет, если не я? И я бы не стала, но твои и мамины идеи меня достали.

– Най, но я же не...

– Не надо, отец. Ты думаешь, я не слышу, что говорит мать?

– Най, я не...

– Отец, ты думал бы о себе.

Лаврентио смог собраться с мыслями, чтобы высказаться:

– Най, я люблю Джу, я люблю не так, как ты любишь своего охранника, но люблю. Не спорю, ты меня уязвила своими словами. Но Джу не такая.

– А ты слышал, что говорят музыканты?

– Что? – Лаврентио опять испугался.

– А то, что ты пишешь под нее, – Най уже сама была не рада, что завела разговор об этом. Утром Най вытерпела очередную тираду мамочки.

– Это не так, – по-детски возразил Лаврентио.

– Прости, папа, – Най взяла отца за руку. – Я не хотела тебя обидеть. Мы не общаемся, но сегодня... Тем более, что это правда. Ты наслаждайся только осознано.

– Что ты говоришь, Най? – Лаврентио убрал руку.

В дверях стояла Джу. Со всхлипом она кинулась на грудь любовника. Лаврентио беспомощно посмотрел на дочь. Он уже гладил Джу по голове. Най пожала плечами и ушла, посчитав разговор оконченным.

– Ты как? Поговорила? – Крысеныш обнял свою любимую.

Най освободилась от его объятий. Ей захотелось просто посидеть рядом и помолчать, но Крысеныш ждал ответа.

– Красотка крепко взялась за отца, – Най хотелось побыстрее закончить разговор.

– И все?

– Поговорили только об этом, – участливое внимание Крысеныша согрело Най, от сердца отлегло. – Мне то что, мы чужие, Крыс. Лучше обними меня еще раз, а про нее я думать больше не буду. У меня, что своих дел мало? А что это у тебя цветы лежат? Это мне?

– Тебе, мне пришлось присматривать за Саньо, когда он собирал их, – Крысеныш собрал рассыпавшийся букет.

– Для кого?

– Сама догадаешься? – Крыс прищурил глаза.

Саньо не только собрал цветы, но и сплел из них венок, такой какой учили его делать в юности. Саньо знал около двадцати видов плетения, и это не являлось рекордом. Всегда цветы плели женщины, но Солнечный оказался единственным мужчиной, умеющим это делать.

Дело в том, что в процессе плетения ткались тонкие почти невесомые заклинания, которые могли в будущем материализоваться или развеяться в зависимости от ситуации.

– Ты что их сплел? – Богарта рассматривала венок.

Саньо очень нравилось разглядывать озадаченную Богарту.

– Ты и это умеешь? – поразилась женщина. Но потом опомнилась, и перешла на более официальный тон. – Зачем?

– Чтобы сделать тебе приятное, – Саньо сидел рядом, а по мнению Богарты, слишком рядом.

– Я не об этом. Зачем ты пришел?

– Я хотел спросить. Эти самовлюбленные, не удосужились этого сделать. Ты, что думаешь про фестивальную постановку?

– А я то здесь при чем? – Богарта отодвинулась.

– Тебе нравится? Или нет? – Саньо пододвинулся поближе. Ему хотелось разбить скорлупу скрытности любимой женщины. – Ты подумай, а я хочу рассказать похожую историю. Можно? – Богарта крутила в руках венок, и не стала отвечать, но и отодвигаться не стала. – Была похожая история. Случилась она с моим знакомым. Может быть ты его знаешь актер Херонимо. Уже улыбаешься? Правильно, Херонимо лучший в мире комедиант. Но он еще и бабник. Так вот на одной театральной попойке Херонимо поспорил, чтобы покрасоваться перед дамами, что он не только актер, но еще и автор прекрасный. Артисты народ азартный, согласились сыграть в постановке Херонимо. Сроку ему дали десять дней. Мучался Херонимо страшно, и не нашел ничего лучшего, чем описать историю своей жизни. При чем почти достоверно. Да это я про скандальный "Огонек" рассказываю. Сам Главрик IX услышал о споре и заявился со всеми придворными смотреть. Херонимо естественно был не в курсе. Но текст он сваял за десять дней. И то ли король что-то недопонял, то ли недослышал, но поправлять его было поздно. Вместо первой репетиции получилась премьера постановки. Главный театра пьет сердечный отварчик, остальные в шоке. Текст, кстати единственный экземпляр, на кусочки порезали и раздали народу. Декорации, костюмы, свет и музыка – все сборная солянка. Король в нетерпении на первом ряду. Херонимо и глава театра валяются без сил на предпоследнем ряду. Оба почти при смерти. Начало. Акт первый "Огоньков". Молодой Херонимо поехал в столицу, поспорив перед этим на одну овцу, что станет известным и богатым, что вся столица будет лежать у его ног. Когда рабочие сцены слушали краткое изложение "Огоньков" кто-то недопонял про эту саму овцу. Ну, и приволок ее. И вот, в первой сцене глюк на сцене овца. Радостная такая овечка с бантиком. Артисты ее увидели и попытались увести. Актер, играющий молодого Херонимо, к овце, та от него, он к овце, она от него.

Богарта представила эту картину, и начала хихикать, а Саньо, ободренный положительной реакцией продолжил задумчивым тоном ученика младшей школы:

– Актер, который играл Херонимо, погонялся за овечкой, но без толку. Плюнул в сердцах, мол стой глупая, где хочешь. Играть то дальше надо, король в восторге. Дальше следующая сцена, в которой Херонимо играет первые свои роли на улицах столицы. Овца эта глупая периодически блеет, еще и кучу наложила в шапку с мелочью перед Херонимо. Все гогочут, король счастлив, только запах, конечно, не очень. Артистам приходится слова корректировать, чтобы овечку к действию привязать. Полная отсебятина. Да. Тогда это выражение про Херонимо и появилось, что артист он херовый, даже овце понятно. Потом, значит Херонимо на премьере, на банкете и с кучей любовниц. С этими любовницами тоже конфуз. Они сцену поделили высокими перегородками. Мол Херонимо такой боевой, что от одной к другой. Оббежал он уже трех дамочек, и к четвертой, а зрители в предвкушении. Актрисы там нет, там овца сидит. Зал заливается, а Херонимо, что делать? Он сначала овцу прогнать пытался, а потом любезничать начал.

Богарта хохотала, сгибаясь и хлопая себя по коленкам. Саньо заканчивал рассказ:

– Так вот, постановка заканчивается, Херонимо, который на сцене, счастлив. Ему рукоплещет зал. Тут овечка видно притомилась от своих подвигов, подходит прямо к Херонимо и ласково блеет. Король в восторге, аплодирует стоя. Король потом всех наградил, в том числе и овечку. Но тогда двери за ним закрылись, а пол труппы за овцой бегает, а вторая за Херонимо – автором постановки. Овца себя больше так не вела, на следующих представлениях пришлось на нее хорошенько колдовать.

Богарта отсмеялась, и запрыгнула в седло. Саньо поехал рядом. Повозки тронулись после небольшого перерыва. В седле к Богарте вернулась серьезность:

– К чему ты связал "Огоньки" и "Перекрестья любви"?

– Богарта, я к тому это связал, что может выйти что угодно. История может стать легендой.

Минуты через три напряженного молчания Богарта одела венок на голову.

– Жалко зеркала нет. А что ты сплел?

– Это подарок, о таких вещах не рассказывают. Так как на счет моего вопроса?

– Саньо, я думаю, что легенды мало общего имеют с жизнью. А так я буду готова ко всему.

К их веселой компании подъехал Инрих, который предложил Богарте обсудить вопросы охоты, а Саньо позвал Недай.

– Солнечный, ты бы к Гриму подъехал, а то он решает на ком можно сэкономить в кормлении, – Недай сегодня оделся во все зеленое, а по случаю достал новую шляпу с зеленым пером. Он не мог пока приспособиться ее носить так, чтобы шляпа не наезжала на глаза.

– Ты шляпу уравновесь, или перо сними, – посоветовал Саньо, оглядел безуспешную борьбу Недая за свой достойный внешний вид.

Для того, чтобы пообщаться с поваром Гримом, Саньо съехал на обочину и стал ждать, когда пройдут все повозки. Рабочие сцены курили, сидя в повозках. Актеры болтали, монахи читали, костюмеры шили, Линай общался с учеными мужами, его ученик почтительно прислушивался к их разговору, Илиста отсыпалась, охрана бдела. Мухмур Аран на своем ослике ехал рядом с Одольфо и что-то сердито говорил, справа от них ехал осветитель Нигамар, склонивший голову, и едва слышно похрапывающий. Санвау задумчиво расчесывала волосы, а ее оба супруга хмурились позади нее. Насколько Саньо было известно, акробаты все еще пребывали в состоянии разлада.

Саньо вдоволь налюбовался на странное зрелище, которое представляла их труппа на дороге в Темных землях и восхитился ирреальностью происходящего.

В последней повозке ехал Грим, он зачитывал вездесущему Хэссу что-то из своей книги стихотворных рецептов. Саньо прислушался и сглотнул слюнки.

– Сок апельсина,

сок лимона,

взбил с сахаром,

взбил с яйцом,

и получился забайон.

– Свои слова повар иллюстрировал действием. Желтоватая пена в кастрюльке и запах понравились Хэссу.

– А водяная баня? В этом стихе не все и он не такой, как твои обычные тягучие стихи.

– Это еще не стих, а лишь набросок. Мне самому кажется, что еще нет вкуса, но уже есть основа. Я, конечно, начну не так. Сначала я расскажу о забайоне. Что это чудовище? Или может это сказочный напиток? Потом я скажу о его запахе, потом о цвете, потом уже об основных ингредиентах и раскрою тайну готовки. Но тот будущий стих, он для потребителей, а этот для меня, он как короткий рецепт.

– Чего тебе? – Грим соизволил оторваться от своих кулинарных изысков.

– Ничего себе. Чего тебе? – возмутился Саньо. – Недай сказал, что я тебе нужен. Приветствую, Хэсс. Как творчество? Оставь эту штуку и мне попробовать. Ладно?

Грим закрыл свою книгу, и строго смотрел, сколько Хэсс оставит Саньо.

– Прости, Солнечный, увлекся. Я к чему звал. К тому, что хорошо бы наши запасы пополнять. Корешки собирать умеешь? Охотится? Рыбку ловить? Или может, что в личных запасах есть? Сам понимаешь, что решение это ваше пойти по Темным землям резко снижает мои шансы пополнить продуктовые запасы, а обеды и ужины никто не отменял.

Оставив повара и ведущего актера труппы обсуждать вопросы питания, Хэсс отправился спать в свою повозку. Ворочаясь с боку на бок на своем матрасе, Хэсс обдумывал план, как бы втереться в доверие к Линаю. В последние несколько дней Хэсс уверился, что с Линаем может быть много проблем в будущем. К вечеру план был составлен, обдуман, откорректирован и утвержден. Тонко чувствующий человек, такой как Линай, требовал особенного подхода. Линая предстояло обмануть на уровне чувств. Благодаря своим воровским навыкам, Хэсс умел становиться кем или чем угодно. Наилучшим объектом для подражания Хэссу показался ученик Линая. Вечером Хэсс уселся под деревом недалеко от Эльниня. Он рассматривал профиль молодого ученика. Широкий лоб дисгармонировал с тонким длинным носом и пухлыми губами. Наивность и неловкость в движениях. Для себя Хэсс определил, что некрасивость Эльниня заключена в его неуверенности. Состояние души и ума у Эльниня называлось смешным словом варваров "разнобой". Дальше Хэсс стал сравнивать себя и Эльниня. Ему надо было выявить отличия, иначе Линай не клюнет на столь лакомую приманку. Состязаться с таким опытным хрычом бесперспективно, а вот выставить его в некрасивом свете гораздо проще. Судя по словам Эльниня, Линай велел ему стремиться к абстракции, то есть цель для него неясна. Хэсс его спросил: "Зачем ты учишься у Линая?". Эльнинь ответил "Потому что он мудр и известен". По мнению лирика и вора, это не цель и не причина. "Я тоже должен стать таким неуверенным, ищущим что-нибудь мудрое". Небольшая нелепость в одежде, рассеянность, а главное надо нащупать цель этого самодовольного типа и найти первую тему для разговора. Хэсс занимался подобными рассуждениями до самого утра.

Великий Мастер пошел поговорить. В темной теплой пещере в больших колыбелях спали его друзья. Раньше у каждого из них был один или два, а у некоторых и по три зверюги. На этих зверях они летали, спали с ними, жили с ними, играли, а те их любили, защищали, наполняли энергией. Теперь же зверушки спали. Звери были тем самым сокровищем, которому он – Великий Мастер – должен был найти новых друзей, симбиотов, партнеров. В этом и состоял долг его лично. Его раса вымерла, а вот зверушки жили. Они спали, погрузившись в спячку лет четыреста назад. Великий так истосковался засыпать в одиночестве. Никто ему не пел песен, не рассказывал новости, не приносил тапочки в постель. Великий шел по длинным коридорам и мечтал о дне, когда зверушки проснутся, а в небе станет темно от разноцветных крыльев. Он остановился перед ложем предводителя одного из пяти кланов – клана Волнения. Теплая шерсть согревала ледяную руку Великого.

– Привет, мудрейший, – мысленно сказал зверь.

– Что хочешь сказать, что не спишь? – забеспокоился Великий.

– Знаешь, мы скоро проснемся. Похоже твои поиски скоро закончатся, – ответил зверь.

– Откуда знаешь?

– Ты забыл, что основной функцией клана Волнения является страстное желание искать, – зверь говорил лениво, а на последних словах заснул.

Великий постоял еще немного, он понял, что пора собираться в вечный путь. Назад Великий возвращался еще медленнее, но временами появлялась улыбка и вокруг становилось теплее.

Его заместитель и верный помощник молодой Мастер не поверил своим глазам, когда увидел улыбающегося Великого. Молодой Мастер стоял в боковом проходе, он возвращался от старейшины клана Тишины, символизирующей мудрость. Старейшина не пожелал особо разговаривать с молодым Мастером, лишь пробурчал, что ходят всякие выспаться не дают.

Старейшину клана мудрости звали соответствующе – Мудр. Он не желал признаваться, что его сын и наследник Мрым уже проснулся, перебудил своих подружек и вылетает из пещеры, что и сейчас Мудр не знает, где летает Мрым.

Мрым же не летел, а ходил своими мягкими коричневыми лапами по краю дороги и вглядывался своими большими глазищами, разыскивая красавицу Илисту.

– Донна Илиста, расскажите, а как вы стали такой знаменитой? – на общих посиделках попросил неугомонный Тьямин.

– Ох, любопытный мальчишка, – Илиста достала из кармашка конфету и протянула Тьямину. Тот застенчиво улыбнулся.

– А мне? – послышался голос Одольфо.

– А ты уже большой мальчик, – но Илиста протянула и ему конфету. – Тьямин, эту историю уже один ненормальный пытался переложить в постановку, но пока не удачно. Мне не понравилось.

– А вы расскажите еще раз, – Тьямин не отставал. – Я послушаю и сам напишу. Вам понравится, – уверил он. – Это будет мой дебут.

– Дебют, – поправил Альтарен.

– Ага, он самый, – улыбка Тьямина растопила бы и лед.

– Была я тогда молоденькой, еще наивной, но в свою луну верила всегда. Я – варварка и не скрываю этого. Это для здешних варвар, значит огонь не разожжет, а так мы такие же. Приехала я в Стальэвари с караваном с юга и влюбилась в первого встречного. Это был директор театра Мошталь. Я уже не помню, куда он шел, но, увидев меня, остановился. Я тоже замерла с отрытым ртом, потом брякнула: "Бесподобный красавец". Он еще больше удивился, так себя девушки не должны вести, но не растерялся, цап меня за руку и поволок. В театр мы попали дня через три. Его нашли сотрудники театра и жена. Жена, конечно, в скандал. Надо сказать, что Мошталь все ей оставил. Из театра его выкинули, здесь жена постаралась. Мошталь на мне женился, у нас двое детей. И не смотри так. Старший твоего возраста. Они с отцом уже больше года на севере. А тогда мы начинали с начала. Мошталь труппу собрал. Мы по улицам и трактирам выступали, потом уже он свой театр смог открыть.

– Донна Илиста, а почему Мошталь с нами не поехал? – Тьямин по молодости сморозил глупость.

Илиста поправила цветастую юбку, сегодня длинной до колена, и печально вздохнула.

– Он болеет, Тьямин.

Мальчик смутился, что обидел свою покровительницу.

– Простите, донна Илиста. Лучше скажите, а, правда, что варвары....

Глава 11. Как обычно

«Как обычно» – самые лучшие слова, если у Вас все хорошо.

Илиста ощущала, что за ней смотрят. Такое чувство, что на спине появилась дырка. Прирожденная актриса Илиста чувствовала назойливое внимание не хуже тайных агентов и иностранных послов. Свои не могли вызвать подобного, значит, кто-то чужой. На эту мысль Илиста восприняла обиду. Обида была не ее, Илиста поняла, что кто-то читает ее мысли, но сам разговаривать не хочет. Безмолвные разговоры были свойственны колдунам, лекарям и иноземцам. Рассеяно отвечая на вопросы Тьямина о варварах, Илиста попыталась нащупать своего молчаливого собеседника. Благодаря Мошталю, у Илисты был опыт по безмолвному общению.

"Как сможешь приходи сюда", – просочилась теплая, но слегка обиженная мысль. В голове актрисы хлопнула дверь. Потом при общении с Мрымом это всегда было так. В зависимости его настроения у Илисты возникали ощущения отрывающихся и закрывающихся дверей, калиток, окошек, крышек, пробок.

Илиста шла вперед по дороге. Холодный ночной ветер кусался, но любопытство было сильнее. Шагов за двести от ночной стоянки на дорогу мягко опустился Мрым. Илиста рассматривала того, кто ее позвал. Большой, пушистый, коричнево-черный, с белыми пятнами, усатый, нос черный, глазища размером с ладони Илисты, крылатый с хвостом. Илиста протянула руку и дотронулась до Мрыма. В темноте зазвучало громкое мурлыканье.

– Ты большой летучий зверь? – минут через десять сладкого мурлыканья спросила Илиста.

"Говори внутрь", – предложило существо. "Хорошо поели?".

"Поели? Мы же гладились", – удивилась Илиста.

"Мы ели силу, Илиста", – существо легкомысленно улыбалось. "Вкусно, спасибо".

"А как тебя зовут?", – Илиста согласилась со словами существа, и перешла к этапу активного знакомства.

"Мрым. Я будущий глава мудрости, а так называют клан Тишины", – галантно представился зверь.

"А я Илиста", – в свою очередь сообщила Илиста.

"Я знаю", – вежливо ответил Мрым.

"Пойдем со мной?", – Илиста раздумывала над вопросом, что надо Мрыму от нее.

"Не могу. Я здесь в тайне. Пока другие спят. Я тебе нравлюсь?", – последовал самый главный вопрос.

"Очень", – призналась Илиста. "Ты такой необычный и теплый, и добрый и уютный, и волшебный. А как тебя называть?"

Мрым ощутил, что Илиста спрашивала не о его имени, а об общем названии.

"Кодр. Это среднее между котом и драконом", – сообщил зверь интересующие Илисту данные.

"Как такое может быть? Кошки маленькие, а драконы большие. И вообще драконов почти нет", – Илиста пыталась что-то совместить в своей голове, но выходила белиберда.

"В этом мире нет, а в другом есть", – Мрым вздохнул чуть не сдув Илисту с дороги.

"Так ты заблудился? Ты из другого мира?", – Илиста была готова заплакать от жалости к Мрыму.

"Нет, мы сменили место жительства", – сообщил кодр. Он поднял голову вверх, посмотрел на звезды. "Мне пора назад. Будем болтать или покушаем?"

Илиста принялась гладить большого Мрыма. Она дотянулась до шеи и минут десять ее чесала. Наконец, Мрым расправил крылья: "Спасибо. Приходи, как стемнеет за вал травы".

"Куда?".

"Завтра доберетесь до кучи сухой травы. Дальше не идите завтра".

"Хорошо", – Илиста собиралась во всем слушаться зверя.

Назад она возвращалась, распевая песню о любви славного короля Эвари к своим поданным.

В пещере, которую кодры считали неправильным гнездом, ругались двое: Мрым и Мудр.

– Ты в своем уме? – сердился Мудр.

– Она мне нравится, – упорствовал Мрым.

– Это дело десятое. Я тебе говорю о дорогах. Ты, что сделал? Ты все испытания с их пути сметать собрался? Великий не дурак.

– Это не он, а мы должны выбирать себе с кем жить вместе, – мотал головой Мрым.

– Да уж, выбирали, попробовали, – саркастически усмехнулся Мудр. Его сын закусил губу. Клык ее проколол. Мудру это не понравилось, он ощущал боль своего сына.

– До исхода заживет, – помотал хвостом Мудр. – Я посмотрел, ты варваров спугнул. Молодой мастер посчитал, что те случайно отошли, но на твоих актеров вот-вот нападут.

– Нет, – зарычал Мрым.

– Смирись, сыночек, – Мудр не любил быть жестоким. – Но знаешь, мы не можем убирать испытания, но поговорить тебе никто не запрещает.

На такую интерпретацию испытаний, придуманных Великим, Мрым встрепенулся, но Мудр покачал головой:

– Сейчас уже поздно, сыночек. Ты расскажешь им про остальные завтра. И вот еще, что расскажи про них мне.

Мудр улегся поудобнее и принялся слушать о новых друзьях.

Туман сгустился над повозками ранним утром. Они еще не тронулись в путь, Инрих не дал приказ. В густом молочном тумане невозможно было увидеть свою руку, если вытянуть ее вперед.

– Переклич, – скомандовала Богарта.

Люди стали откликаться по очереди по порядку букв алфавита:

– Санвау!

– Инрих!

– Илиста!

– Тьямин!

– Альтарен!

– Алила!....

Все были на месте, Инрих вздохнул с облегчением, а вот Богарта еще больше напряглась.

Послышались хряпающие звуки. Как будто бы кто-то в десяток топоров рубил дерево.

– АААА! – вопил Грим.

Богарта и Крысеныш кинулись на крик. Перед последней повозкой туман кончился. Грим стоял с тесаком в руках, со слезами глядя на то, как с десяток призрачных фигур рубят в мелкие щепки одну из его повозок с едой.

– Колдовство, – зачарованно прошептал Крысеныш.

Богарта кинула в призраков, рубящих имущество труппы, огненным шаром. У нее еще оставалось их небольшой запас о бывшего мужа.

Две фигуры сгорели, зато остальные оторвались от своего разрушительного занятия. Они кинулись на противников. Биться с призраками то еще удовольствие. Сейчас об этом узнали не только Богарта с Крысенышем, но и Кхельт с Лаймом. Им пришлось отбивать повозку Дикаря. Еще одна повозка выпала из тумана и подверглась нападению. Призраки бестелесны, спалить их можно магическим огнем. Но боевые призраки отличаются от обычных настоящим оружием. Как бы вам понравилось биться с подобным противником? Если нет огня, или вы не маг, то фактически противник неуязвим.

– Оружие, – рявкнула Богарта

Крысеныш попытался выбить меч у славного однорукого призрака. Этот однорукий был не слишком подвижен, но мешал еще троим. Удар, звон мечей, еще удар. Крысеныш на секунду открылся, и призрак постарался ударить, но взял чуть больший замах, чем необходимо. Крысеныш успел переместиться к левому боку призрака. Выбить оружие не составило труда. Но сразу же на него рванулись три весьма резвых призрака, один стал метать ножи.

– В туман! – закричал Грим. Он втаскивал в туман то, что оставалось от повозки. Богарта и Крысеныш отступили, прикрывая друг друга.

– Кровь? – сжав зубы от злости, Богарта осматривал своего подчиненного.

– Это с один из них нож метнул, – боль в руке Крысеныша нарастала.

– Туман уходит, – Грим тащил повозку дальше в туман.

Призраки сделали шаг вперед, но не касались тумана.

– Туман их не впускает. За туман, – послышалось со всех сторон.

Через минуту Богарта была рядом с Инрихом

– А если туман пройдет? – Инрих старался держаться спокойно, но дрожь в голосе прорывалась.

– Мы все равно справимся, Инрих, – Богарта верила в себя. – Смотри по краю, их не менее сотни, но в туман они не идут.

– Был бы у нас дорожный маг, – Инрих чуть ли не взвыл, а Богарта опять почувствовала вкус своей вины.

В последующие десять минут повозки все сильнее сбивались в кучу.

– Туман, туман, туман, – Недай повторял, как заклинание.

– А какой туман? – возник рядом Боцман. – У нас много тумана.

– Декорации! – Инрих кинулся к повозке рабочих сцены.

– Это сможет помочь, – радовался Мухмур Аран. Его ослик вжал голову в шею, и опустил уши. По мере сил Аран утешал ослика, повторяя, что ничего страшного не случится.

Первым нашел декорации с туманом Мореход. Он встряхнул их, и тумана стало очень много. Богарта осторожно приблизилась к границе тумана и утреннего света. Ни одного призрака не было, под ногами валялось оружие.

– Они попали в туман и исчезли, – заключил Инрих после ее доклада.

– Но туман то был обычный, – в недоумении пожал плечами приободрившийся Одольфо.

– Дело в солнце, – фыркнула Санвау. – Если нет солнца, то нет и призраков. Всем известно.

– Минуточку, а нам не известно. Ты откуда знаешь? – Флат упер руки в боки.

– А чего здесь знать? – За Санвау вступился ее муж Лахса. – Это каждый ребенок знает. Есть призраки ночные, они питаются лунным и звездным светом, есть дневные, они едят солнечный свет. Есть темные, эти любят страх и темноту.

– Если лишить их источника существования, то они умрут? – отец Григорий быстро писал в своей книге.

Санвау кивнула.

– У нас нет таких сказок, – покачал головой Флат. – Варвары вы.

– Мы не варвары, Флат, – Лахса педантично стал объяснять разницу. – Юг большой, на самом крайнем юге и живут варвары.

– Подождите, а где же орк? – перебил всех Тьямин.

– Он еще до восхода с Линаем и учеником ушел смотреть дорогу впереди, – сообщил флегматичный Лайм. – Еще не возвращался.

– А если и их? – делая круглые глаза, предположил впечатлительный Тьямин.

– Нам не о них надо беспокоиться, а считать ущерб, – Недай пытался вспомнить, что было в уничтоженных повозках. В конце концов, он посчитал, что надо поднимать списки.

– Посмотри, доложишь, – скомандовал Инрих. – Вот, что Боцман давайте-ка достанем декорации с туманом, светом, ночью, смехом. В общем, все то, что может пригодиться. Может у нас в обычай войдет так утро начинать.

Окружающие переглянулись с ужасом. Им совсем не хотелось утренних волнений.

– С охранной пусть донна Богарта решает, – Инрих организовывал людей к действию, истерики ему были совсем ни к чему.

Осмотреть Крысеныша доверили Хэссу.

– Ты уже штатный лекарь, мальчик, – повар Грим подбадривал Хэсса, хоть, по мнению самого Хэсса, повар сам нуждался в утешении. Было подсчитано, что пропала треть оставшихся запасов. Была уничтожена одна, уже полностью законченная книга рецептов повара Грима. Так же повар лишился большей части своих личных вещей и одежды. Его любимая лошадка нервно дрожала, и старалась забиться под повозку.

– Грим, можно я возьму маленький котелочек?

Повар предлагал своей лошадке сахар, надеясь ее успокоить.

– Только сам, Хэсс. Хорошо?

– Конечно, Грим. Ты так не расстраивайся, вещи купим, стихи новые напишем. Не плачь, пожалуйста, – Хэсс положил котелок на землю потому, что он мешал обнять повара.

– Что, похоже, что я заплачу? Я не плачу, – Грим ответил на объятия, и сразу же отстранился. – Иди, тебя ждут.

Хэсс варил отвар, вернее ему надо было ошпарить травки кипящей водой.

– Кто тебя? Призрак?

– Нет, начальница, – пошутил Крысеныш.

– Серьезная тетя, – ответил на шутку Хэсс.

– Ты сам то где был? – Крысеныш озверел от боли. Оказалось, что оружие призраков причиняло сильную, все нарастающую боль, несмотря на поверхность раны.

Хэсс бухнул на кровавый порез на руке охранника компресс из горячей травы. Пациенту показалось, что трава забирается в рану и начинает там прорастать.

– Охххо, – застонал Крысеныш.

Хэсс хладнокровно закреплял компресс на руке:

– Я вообще с женщинами был. Донна Илиста в одну руку схватила нож. Другой держала Анну. У той бедняжечки началась истерика. Мы с Най ее еле удержали. С виду вроде небольшая, но такая сильная тетя.

– Где Най? – Крысенышу стало стыдно, за свою язвительность. – Прости, Хэсс. Ты не воин. – Охранник поднялся и сделал шаг на встречу бегущей Най.

Хэсс давно научился не стыдиться, что он не воин.

– Я вор, поэт и лекарь, – пробормотал вор, поэт и лекарь сам себе под нос. – А это не так уж мало.

Невнятное бормотание Хэсса расслышал маленький Вунь, который закатил глаза в глубоком экстазе. Во время этого неприятного утреннего нападения Вунь рылся в вещах Хэсса. Ему особо понравилась коробочка с травами и магические вещички из другой коробочки.

Недай зачитывал дяде список пропавшего имущества, когда вернулись Линай с учеником и орк Страхолюд.

– Хорошо повеселились, – осматривая остатки нескольких повозок бурчал орк.

– Что произошло? – Испуганные глаза Эльниня уперлись в Хэсса.

– Ученик, – одернул его Линай, Эльнинь опустил глаза.

– Простите, учитель, – Эльнинь слез с лошади и застыл в нерешительности.

– Погибших нет? – Линай разговаривал, не слезая с лошади.

Орк не стал выслушивал последующие разъяснения Инриха, он отправился прямо к Богарте.

– Что?

– Тени воинов, – Богарта говорила отрывисто. – Три повозки, Крысеныша задели, но поверхностно.

Женщина устало оперлась на ящики, которые удалось спасти из частично разрушенной повозки Флата.

– При пятидесяти повозках вас на все не хватит, – осторожно заметил мудрый орк.

Богарту очень подмывало огрызнуться, но воспитание взяло верх. К ним подошел Боцман.

– Хорошо дралась, женщина-воин.

По лицу Богарты было видно, что очевидный комплимент ее не порадовал.

– Что вам?

– Орк дело говорит. Мага нет, людей мало.

– Да если бы Илиста не потащила всех по..., – все-таки огрызнулась воительница, и покраснела.

– Это она с отчаянья, – пожалел ее Боцман. – Мы к чему? К тому, что я, Мореход, Плинт и Секач можем подсобить. Один будет занят с хозяйством, остальные в вашем распоряжении. Деремся мы неплохо, хоть не воины, а моряки. В пределах обывателя даже хорошо, в переделках бывали и на море и на суше.

Страхолюд одобрительно кивнул.

– Думаю, что и разведчик вам не помешает? Не зачем распылять силы, пусть остальные занимаются караваном.

Богарта начала осознавать, что сегодня не такой уж и плохой день. Людей у нее все еще не хватало, но настроение явно улучшилось. Это выгодно, что Страхолюд займется разведкой. Своими людьми Богарта не желала жертвовать.

– Спасибо, – Богарта поднялась и твердо посмотрела в глаза Боцману, – Спасибо, – такой же взгляд получил орк.

Одна из уничтоженных повозок была собственностью костюмеров: Риса и Монетки. В отличие от повара Грима, который держался, Монетка плакал. Слезы текли из серых глаз молодого парня. В руках он вертел лоскуты одежды.

– Здесь что-нибудь уцелело? – Рис в отличие от Монетки сдерживался.

– нет, ну, пропала одна повозка, и что страдать? Лучше надо было ее защищать, – Вика не дала Монетке открыть рот, чтобы ответить. Она подошла несколько минут назад. Ребята из труппы сказали, что ее воздыхатель плачет, но Вика не поверила, и отправилась проверять слова Дикаря и Казимира. Сказанное ей ударило обоих: Монетку и Риса. Монетка еще больше сгорбился и застыл будто закаменел. Под неуютным тяжелым молчанием Вика постаралась все свести в шутку, что еще больше ухудшило положение.

– Вика! – издалека позвала Анна. Девушка стремительно унеслась к гримерше.

Рис сел на землю рядом со своим товарищем.

– Не переживай, дура она.

– Знаю, – глухо прозвучал всегда звонкий голос, но Рис порадовался, что Монетка стал говорить.

– Остальное уцелело. Недай обещал, что мы все восстановим в ближайшем городе.

Монетка повернул голову:

– А ты уверен, что мы доберемся до ближайшего города?

– Доберемся, – сзади стояла Илиста.

– Простите, Илиста, – Рис встал с земли.

– Ничего, мальчики. Там Богарта решает с перестановкой. Подойдите к ней, – актриса также мягко ушла, а Монетка смог себя заставить встать с земли.