Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Табоякова Ольга Александровна

Все дороги этого мира

Пролог

– Ты должен сделать так, чтобы все дороги этого мира вели сюда.

У Мастера было свое мнение, куда ведут дороги этого мира, но он подчинился Великому Мастеру. Теперь все дороги этого мира вели сюда – в местность, огороженную со всех сторон болотами, холмами, реками, провалами, лесами. Это было почти три сотни лет тому назад. До сих пор к ним не пришли те, кого они ждали, но Великий Мастер был уверен, что по теории Вероятности, они достигнут успеха. Он еще не знал, но теория Вероятности его не подвела.

Глава 1. Фестиваль как исходная

Каждая дорога ведет к дому, но не факт, что к твоему.

Тур Хейердал.

Дороги этого мира наслаждались ситуацией. Они разговаривали между собой и посмеивались над живыми существами. Для того чтобы понять эту историю, следует чуть-чуть отклониться в прошлое. Многие ученые спорят кто самый древний и мудрый в мире. Выдвигается множество версий, но не одна из них не правильная. Дело в том, что самыми древними и самыми умными в этом мире были и есть – дороги. Обычно они живут сами по себе: болтают, смеются, водят путешественников, закрывают пути, или наоборот делают их легкими. Но периодически они подвергаются воздействию какого-нибудь мага, который может наложить заклинание на дорогу или даже на несколько дорог.

В первый раз за много сотен лет на все без исключения дороги было наложено столь мощное заклинание – они все должны подбирать кандидатов для Мастера. За последние триста лет они посылали в Темные земли много разного народа, и им это не очень нравилось. Дело в том, что из Темных земель никто пока не вернулся. Дорогам больше нравилось водить живых существ, некоторые из них были очень забавными. А за время действия этого заклятия путешественников становилось все меньше и меньше. Многие дороги были заброшены. Центральные дороги сильные маги старались что называется держать, чтобы караваны по ним проходили от одного города до другого и не пропадали.

По дороге шли редкие для последнего времени путешественники – театральная труппа. Люди смеялись, шутили, скандалили, обсуждали дорогу. Вот поэтому, дороги и наслаждались ситуацией.

Труппа шла на фестиваль. Фестиваль проводился раз в два года очень далеко отсюда. Скорее это даже был не фестиваль, а конкурс, но все говорили о нем по привычке "фестиваль". Каждая труппа, отправившаяся на фестиваль должна была выехать не более, чем за сорок дней до его начала. При этом управляющий труппы должен был получить свидетельство об этом у городского мага, которому драматург излагал, что постановка пока не написана, но есть такая-то идея. Маг все это надлежащим образом проверял, вносил в список труппы всех ее членов, и накладывал свою личную подпись. От общего числа членов труппы могла поменяться только одна десятая часть от момента выхода в путь до момента выступления. Труппа отправлялась в путь, и тогда наступало время для драматурга – написать постановку, у постановщика ее поставить, у актеров – выучить роли, у костюмеров – сшить костюмы, у гримеров – подобрать грим, у художников – сделать декорации и афиши. На все это давалось сорок дней пути. Если труппа приезжала раньше, или жила ближе к месту проведения фестиваля, то она ездила по пригородам, и в любом случае находилась в пути.

Потом начинались фестивальные дни. Все приехавшие участники размещались в степи. Ставились шатры, приглашались зрители, проверялась чистота постановки, и их показывали. По результатам фестивальных дней выбиралась только одна труппа, которая получала награду. О награде следует сказать отдельно. Она состоит из трех частей. Вся труппа получала довольно таки большой куш – два сундука золота. Вторая часть – это каждому именные знаки, которые давали возможность играть даже у королей, и открыть свою школу, стать главой гильдии по профилю. А третья часть – это стяг. Он передавался каждые два года новому победителю.

Так вот впервые за много лет из города Стальэвари выехала труппа на фестиваль.

Мухмур Аран – постановщик труппы донны Илисты ехал на милом ослике, который обожал Мухмура. Аран пытался сосчитать, сколько лет назад он ездил на фестиваль. Выходила страшная цифра – почти сорок лет прошло. На фестивале он был три раза. Первый – в детстве с отцом, второй – в юности с учителем, а третий – ставши постановщиком, но тогда он ничего не получил. Эта поездка была его шансом заслужить награду, обеспечить старость – открыть свою школу. И он без раздумий, презрев опасность, согласился ехать с донной Илистой. К тому же он знал большую часть актеров.

Мухмур Арану было почти семьдесят, но на покой уходили в восемьдесят – восемьдесят пять лет, так что у него было еще лет десять активной деятельности. Великое множество родственников, которые появились за эти семьдесят лет его жизни, поддерживали его, но были против, чтобы он ехал. Мухмур настоял. Он представил себя со стороны: невысокий, лысый в свободной хламиде ярко красного цвета на сером ослике. Мухмур сам себе улыбнулся и замурлыкал тихонечко песню о цветах и весенней любви. Из этого приятного состояния его вывел резкий крик. Похоже, что начался скандал. Мухмур обожал скандалы потому, что они давали сильный энергетический заряд, а также позволяли увидеть жизнь с другой стороны. Мухмур придержал своего ослика.

С ним поравнялась большая открытая повозка. Как обычно, скандалила донна Илиста и Инрих.

Донна Илиста – прима нашей труппы и идейный вдохновитель поездки на фестиваль. Несмотря на свои годы, она забивала многих молоденьких. Внешность у Илисты – типично варварская: широкая и очень крутая нижняя часть, тонкая талия, пышная грудь, рост выше среднего. Полные губы, карие глаза, густые темные чуть вьющиеся волосы, лицо круглое, что хорошо для сцены, нежный медово-солнечный голос, длинные пальцы, а ногти всегда по обычаю варваров покрыты лаком, кожа темная. Да, и особая примета – родимое пятно на правом запястье в форме птицы, что, безусловно, означает счастье и свободу.

Мухмур Аран всегда любовался Илистой. В скандалах она была особенно очаровательна. Скандалы всегда начинались одной фразой: "О! Инрих!". Мухмур Аран пропустил начало ссоры и включился в нее уже к средине. Илиста обожала скандалить с Инрихом. С остальными она тоже скандалила, но Инрих был особым удовольствием.

– Ты жулик, Инрих! Как можно мне навязывать такое? – Илиста стояла на движущейся повозке и орала на ехавшего рядом Инриха. Ветер развевал ее длинную юбку и распущенные волосы.

– Но, Илиста! Ты не можешь этого отрицать! – Инрих старался говорить спокойно, но тоже заводился от воплей своей примы. – Ты должна это сделать!

Илиста чуть сменила позу, наклонилась вперед, сузила глаза, сжала кулаки:

– Всякого, кто говорит мне, что я что-то должна, я бью ногой в челюсть, – яростно заявила актриса на предыдущее высказывание своего директора.

– Хорошо, ты можешь этого не делать, но тогда все это бессмысленно, – пожал плечами Инрих. Еще несколько глубоких вздохов и он даже улыбнулся Илисте.

– Ах, так! Да я сделаю все так, что все будут стонать от зависти. Никто не делает этого лучше меня! – Илиста вздернула голову вверх, и в варварском благословении сложила руки.

Инрих ей ответил, как выходец с востока, где жили варвары, он мог это сделать. Договор был заключен.

Мухмур Аран поняв, что крики окончены, а он так и не узнал их причины, приблизился к Инриху.

– О чем были речи, о досточтимый? – Мухмур чуть наклонился, выражая почтение.

– Ара, если ты не прекратишь издеваться, то получишь вместо Илисты, – пообещал Инрих.

– Так в чем было дело? Конец я услышал, а все-таки?

Инрих устало помотал руками:

– Подумать только, третий день едем, а она в своем репертуаре. Мы же едем без провожатого – без мага. Я ей втолковывал, что надо в ножки поклониться в следующем городе гильдийскому представителю. Подождать, если понадобится, но без мага дальше не ехать.

– Понятно, она в ножки кланяться не хочет? – Аран почесал подбородок, представляя самое начала скандала.

Их обогнала повозка с акробатами, Инрих задумчиво понаблюдал за их вывертами. Сзади послышалось шипение и крики, они посторонились.

– А почему ты сам не можешь? – Аран все еще пытался разобраться в ситуации.

Это была щекотливая тема для Инриха, поэтому он предпочел не услышать вопрос.

– Что там наш драматург? – перевел он разговор на Одольфо.

– Что может этот старый хрыч? Ваяет очередной шедевр, – Аран прихихикнул.

Инрих с вопросом посмотрел на него.

– Ты что-то знаешь?

– Что, о достойный, я могу знать? – на этот вопрос уже не хотел отвечать Аран.

– Ара, пожалуйста, скажи, к чему мне готовиться?

Аран пожалел Инриха и поделился сюжетом бессмертной постановки, которую создает Одольфо.

– Будет же грандиозный скандал, – выдавил Инрих из себя.

– И не позднее вечера, – хмыкнул Аран и пустил своего ослика в хвост каравана. Он хотел пообщаться с поваром Гримом.

В своем возрасте Аран знал, что для путешественников главное в пути безопасность и хорошая еда. Относительно первого он не мог ничего сделать, а вот второе ему было подконтрольно. Пусть в малой степени, но подконтрольно.

Повар Грим управлял большой груженной повозкой. Он любил распевать песни про еду. Грим складывал рецепты в песни. Аран знал Грима еще по прошлой жизни. Тот работал в большой обжорной лавке. Как его удалось сманить на это путешествие для Арана оставалось загадкой.

– Грим, что сегодня на ужин?

Надо сказать, что труппа двигалась довольно в странном режиме. Они выезжали утром затемно, но предварительно позавтракав. Потом ехали и ехали. Останавливались за два часа до захода солнца. Повар варил ужин, а труппа устраивалась на ночлег, обсуждала будущую постановку, наряды и прочее. Обычно они засиживались до полной луны. По мере пути каждый мог подъехать к Гриму, налить водички, получить сладкий бисквит или яблоко, чтобы утолить голод.

– На ужин сладкий картофель, рыбка, лепешка и фрукты, – перечислил тот.

Аран собирался повести разговор о приготовлении рыбки, о которой помянул повар Грим, но не успел. С яростным визгом к ним подлетел помощник Инриха – Недай. Недай был племянником Инриха, и поэтому считалось, что он получил столь высокую должность. В обязанности Недая входило материальное снабжение труппы. Все что надо было для актеров, повара, костюмеров, гримеров, ослов, лошадей, телохранителей и всех остальных закупал Недай. Он вел финансовые расчеты, и был неумолим.

Недай соскочил со своей лошадки, и залез на повозку.

– Ты что тут написал? Ты думаешь, что они короли? Да у нас король такое не просит, – возмущался Недай, тыкая пальцем в исписанную бумагу.

Повар пожал плечами достаточно флегматично, чтобы выразить свое презрение.

– Мне без разницы, Недай. Донна Илиста сказала, я написал.

– Она что сама это есть будет? – Недай зашелся в священном ужасе.

– Почему? Нет, не сама. Она посчитала, что управляющий наш Инрих приболел, вот и хочет его полечить, – Грим дал объяснения, скрывая улыбку.

– Вот ему этого точно, не надо, – решил Недай, вычеркнул что-то из списка, и продолжил обсуждать заказы повара Грима в более спокойном тоне. – А что за сласти ты хочешь купить?

– Они когда репетировать начнут, знаешь, как сладкое жрать будут? О-о! Хотя, ты не знаешь, – повар рассказал, что это не первая его поездка с театралами. – Я раз пять ездил. Первый раз я, конечно, попал на всеобщий гнев. И представьте вокруг ни города, сладенького нигде нет. Мы четыре дня до следующего города топали, там они кинулись все на рынок. Я накупил сладкого. Сам научился готовить, но в походе особо не наготовишься, а они всегда хотят каждый своего. Когда труппу собирали, то я поставил условием сообщить сведения об их кулинарных предпочтениях.

– И что? – Недай иногда забывался и вел себя, как маленький ребенок, слушающий вечернюю сказку.

– Что? – Повар потянулся на своем месте. – Я специалист по сластям. Довольно таки часто люди могут есть весьма посредственные блюда, если точно знают, что у них будет что-либо вкусненькое.

– Не знал, – Недай согласно кивал. – Хорошо, тогда отправимся вместе на рынок. Я этот городишко хорошо знаю. Там есть поставщик королевского двора. Мы знакомы, думаю, что он не откажется нам презентовать часть своей продукции.

Повар с изумлением воззрился на помощника управляющего.

– А дядя бы такое одобрил?

Вопреки обыкновению, Недай не среагировал на подобную подначку.

– Дядя Инрих, думаю, одобрит.

Мухмур Аран придремал под их разговоры и слушал какие-то сказочные вещи, из которых не мог вспомнить ни слова. Однако, ему казалось, что это было что-то о других путешественниках.

Одна дорога говорила с другой дорогой:

– И что ты думаешь? По мне уже идут два идиота – лихая парочка.

– Эти, что, тоже в Темные земли? – другая дорога искренне переживала за судьбу новых путешественников.

– Естественно, не пришлось даже Мастеру сообщать. Скоро они уже придут туда.

– Какая жалость! – восклицала дорога. – А кто они такие?

Дорога принялась рассказывать свое подруге-дороге о путешественниках.

– Это лихая парочка. Я слышала, они так о себе говорят. Зовут одного – Гармаш, а другого – Железяка. Оба – люди. Гармаш высокий такой тип, тень от него длинная и приятная. Говорливый, с южным акцентом. Одет просто во все серое, как и его товарищ. Второго зовут – Железяка. Он все время гремит при ходьбе. Но симпатичный такой парень, тень от него меньше, чем от первого. Да и помоложе он немножко. Оба идут в Темные земли, – вздохнула дорога.

Ее товарка тоже сочувственно вздохнула:

– А чем они тебе понравились? И почему ты уверена, что туда?

– Они между собой говорили, и меня просили по старому еще обряду довести до места и не морочить им голову. А понравились, потому что просили. Ты же знаешь, что с нами мало кто разговаривает, а тем более просит.

Обе дороги одновременно вздохнули, вспомнив, что общаются между собой, да еще с Мастером.

– А ты?

– А что я? Я веду их к месту назначения. Ты же знаешь, что мы спорить не можем. Пока они не найдут тех самых, кому можно оставить сокровище, то наша миссия будет продолжаться.

– Ох, и не говори. А вот по мне идут новенькие, и такие приятные.

– Кто? Театралы? Мне про них говорили уже. Расскажи побольше, – попросила одна другую.

– А чего рассказывать? Возможно скоро они к тебе придут и с развилки пойдут по тебе, посмотришь. Хотя мне лично нравится у них лирик, он такой забавный все про нас стихи пытается сочинить.

– Вот как?

– Именно, а те, что по тебе двое, они знают за чем идут?

– Как все, я думаю.

– А Мастеру ты сообщила?

– Конечно, сообщила, – вздохнула дорога и стала слушать своих путешественников.

Гармаш свернул с дороги, чтобы набрать ягод и корешков, а Железяка присматривал место для ночевки.

– Скоро мы придем? – Железяка старался не думать о будущем.

– Еще может дней десять, а может и меньше, – послышалось из кустов от Гармаша.

Чуть позже они сидели и разговаривали о море. Они всегда говорили о море.

– Нет, Железяка, море – это тебе не река. Пусть даже очень большая.

– Ты думаешь? – усомнился Железяка. – Мы всегда же ходили по реке вниз – вверх.

– Это ты ходил по реке, а я еще помню времена, когда по морю. Знаешь, Железяка, чем море отличается от реки?

– Масштабом, – улыбнулся Железяка. – Я помню, ты уже говорил.

– Хотя море – это замечательно, а вот океан – это еще больше.

– Слушай, Гармаш, а как отличается море и океан? Корабль идет, и берегов ни там, ни там...

– Ох, Железяка, ты как маленький. Вот пойдешь под парусами сам поймешь. Я могу только сказать, что в океане чувство простора и беззащитности гораздо больше. Очень знойное сочетание, как говорил наш Боцман.

– Да?

Гармаш взгрустнул, он всегда грустил, когда говорил об океане.

– Да. Доберемся мы до этого камня, и тогда заживем по-человечески.

– Гармаш, а откуда ты знаешь, что в Темных землях камень желаний? – Железяка уже его спрашивал, но толкового ответа не получил пока.

Гармашу не хотелось признаваться, что надежда может быть весьма призрачна, но лукавить он не стал.

– Один дед говорил другому деду, а тот третьему. В общем, там точно что-то есть, и не говори, что не веришь.

– Ты думаешь, что это камень?

– Да, я уверен, что камень. Но, знаешь, если даже не камень, то что-то явно очень ценное.

– Ты думаешь? – Железяка скорее был склонен расценивать закрытость Темных земель, как могилу, а не как сокровищницу. – А что ты точно знаешь про Темные земли?

– Знаю, что было время, когда один хранитель Темных земель сказал другому хранителю, что достойные путешественники должны приходить туда обязательно, и хранители заколдовали дороги. И все дороги стали вести туда.

– И поэтому так опасно стало ходить по дорогам?

– Думаю, что да, – Гармаш пожал плечами, и разговор утих сам собой.

Дорога слушала и убаюкивала своих путешественников. Она хотела, чтобы эти люди подольше не доходили до Темных земель, но с другой стороны, она надеялась, что они именно те, кого ждали Мастера, и тогда дороги вновь станут свободными.

Эта дорога позвала ту дорогу, по которой шла театральная труппа.

– Ты Мастеру о них сказала? – спросила она.

– Пока нет, что они могут? Пусть идут своим путем, – воспротивилась дорога. – Они же назад пойдут, вот тогда может я и скажу Мастеру.

– Послушай, мы же обязаны ему все говорить, – начался вечный спор.

– Это ты обязана, а я не обязана, – возмутилась дорога. К спору подключились еще несколько дорог, даже тропинки влились в дискуссию.

– Тогда слушай меня, – спустя какое-то время велела главная дорога. – Ты веди своих театралов, но не думай увиливать от Мастера. Лучше подумай о другом. Мы приводим в Темные земли идущих, и Мастер о них знает. И всем им не суждено было вернуться. Дороги, вы не думали, что может быть дело не в идущих, а в Мастере, который не хочет отдавать свои сокровища? А? А, кроме того, я думаю, что в Темные земли идут искатели приключений, правдолюбцы, авантюристы, богословы, варвары, разбойники. Туда все идут за своими сокровищами. Не пора ли послать туда кого-то о ком не знает Мастер, и кто не захочет брать сокровище? Может быть, тогда нам удастся стать свободными.

После этой речи послышался глубокий всеобщий вздох раздумий. Дороги стали думать и наблюдать.

– Вот весенний лист моих дорог, – Хэсс мучался, сочиняя стихи.

– Какой на фиг лист? Каких дорог? И почему "вот"? – перебил его повар Грим.

Хэсс пытался выразить с чего вдруг к нему в голову пришли эти слова:

– Ну, и что я буду читать? Мне же надо писать.

Грим долго и тяжело его оглядывал. Молодой парень, не больше двадцати лет. Среднего роста, ничего особо выдающегося. Женщины взгляды бросают, но на шее не виснут. Единственное, что глаза почти черные. Хэсс присоединился к ним неожиданно, привела его донна Илиста. Она же сообщила, что он начинающий лирик, и будет писать стихи.

– Хэсс, сколько тебе повторять, что стихи – это состояние души, а твоя душа судя по первым строчкам не привлекает. В стихах же должно что-то быть пронзительное, такое трогательное.

Хэсс устало потянулся и возразил:

– Но послушай, Грим, ты же поешь свои рецепты и они так прекрасно звучат.

Грим развесился. Он заподозрил с первого дня, а сейчас утвердился во мнении, что Хэсс никогда в жизни не учился рифмоплетству.

– Хэсс, это мои стихи – рецепты. Я в них душу вкладываю. Какое у тебя впечатление, когда ты их слышишь?

Хэсс повертел головой, вспоминая, раздумывая:

– Такое, что я сам их готовлю, или что их сейчас принесут, а я буду есть.

– Отлично, именно это я и вкладываю в свои стихи.

Хэсс расстроился невероятно такому ответу повара:

– Значит, я так не смогу.

Повозка ехала, гремела, а Грим думал, что сделать для этого парня:

– Послушай, Хэсс, не пытайся отказаться от шанса заранее, даже не попробовав. Стихи это самовыражение. Скажи, ты чем до этого занимался?

Хэсс напрягся, что почувствовал Грим и предпочел отступить от столь неприятной для юноши темы.

– Ладно, не говори. Только и коту понятно, что стихи ты пишешь первый раз в своей жизни. Ты подумай, до этого ты успешно жил в своем деле?

Хэсс представил темную ночь, осторожные шаги, и кивнул повару Гриму.

– Да, я был весьма успешным, – с кривой улыбкой подтвердил он.

– Так вот, ты так самовыражался до максимума. В любом творчестве, а особенно в стихах, надо открываться до максимума. Понял?

Не в силах осмыслить слова собеседника, Хэсс не стал продолжать разговор. Он слез с повозки повара, и уселся на свою лошадку. За три дня путешествия Хэсс привязался к Ле. Он погладил лошадку, и послал ее вперед, догонять повозку донны Илисты. Он проехал мимо повозки критика и газетчика, мимо повозки акробатов, занятых подгонкой своих блестящих костюмов. Он чуть задержался у повозки драматурга Одольфо, обсудил погоду, инфантильность некоторых актеров и надежды на победу на фестивале.

Пока Хэсс общался с драматургом, он передумал подъезжать к донне Илисте. Направил свою лошадку Ле к обочине дороги, слез с нее и бездумно пошел по направлению к журчащему ручью. Хэсс уселся у воды и стал думать о том, что сказал ему повар Грим. Хэсса охватывала надежда, а потом отчаяние. Так ничего и не решив, не придя к однозначному мнению, он вернулся к дороге и стал догонять караван. Скоро пора было устраиваться на ночлег.

Единственное, что понял Хэсс за время своего сидения у воды, что он одинок. За последние восемь лет жизни Хэсс забыл это чувство. У него был учитель, которому он доверял, как себе. Теперь Хэсс абсолютно, или как выразился Грим, максимально одинок.

– Не быть мне поэтом, – горько решил Хэсс, но отступать было некуда. Ему нужно было укрытие, и сменить его сейчас не представлялось возможным. Вполне возможно, что его ищут по всей стране. – Придется учиться писать стихи, – постановил Хэсс для себя. – И ничего, что опозорюсь, своя шкура дороже.

На маневр Хэсса обратил внимание Недай снова подъехавший к повару. Грим ответил Недаю, что поэты все такие – требуется одиночество для творчества. Недай пожал плечами, он считал себя абсолютным прагматиком, и не вникал в творческие закидоны.

Караван остановился как-то неорганизованно, даже можно сказать внезапно.

– Нападение? – Недай подскочил на месте.

– Не похоже, – Грим флегматично пожал плечами. – Скорее всего очередной скандал в благородном семействе.

– Илиста? Дядя? – Недай помчался вперед, а крики усиливались и стали слышны даже в конце колоны.

Донна Илиста в гневе была прекрасна. Развевающиеся волосы, румянец, блестящие глаза, сила удара. Все это на себе испытывал многострадальный драматург Одольфо.

Глазам Недая предстала необыкновенная картинка. Повозка донны Илисты перегородила дорогу, Она спрыгнула со своей повозки и бегала босиком за Одольфо, который пытался увертываться от ударов Илисты.

– Ты скотина безмозглая! Да как у тебя язык повернулся такое написать! Да я тебя сейчас! Инрих помоги мне его убить! Да ты! Ты где такое взял?

Прячась под повозку, Одольфо заявил, что услышал.

Со столь красочными эпитетами драматурга донна Илиста попыталась оторвать ему уши.

– Я тебе уши то пообрываю, чтобы подобного никогда не слышать!

– Дорогая, что случилось? – мягко вмешался в процесс уничтожения драматурга Инрих.

– Ты это читал? – женщина отвлеклась от отрывания ушей, и встала в позу: руки в боки.

– Что читал? – Инрих продолжать сбивать накал страстей.

– Эту его дурацкую пьесу, – Илиста пнула ногой, разлетевшиеся по дороге листы.

– Нет, дорогая, ты же всегда читаешь первой. Он что уже закончил, а тебе не понравилось?

Илиста зашипела, как кастрюлька с водой:

– Не понравилось, – понеслось над дорогой. – Да, это слабо сказано, что не понравилось, – возмущалась она. – Ты почитай, почитай.

Инрих с брезгливостью посмотрел на зачуханные листы.

– Это будет несколько затруднительно, дорогая. Может быть ты скажешь, что там не так.

Одольфо выполз из под повозки донны Илисты с другой стороны.

– Он написал историю любви, – сумрачно сообщила она.

– Ну, он всегда пишет истории любви, дорогая, – Инрих старался не рассмеяться.

– Он написал историю любви двух мужчин. А что я там буду играть? – сорвалась на крик Илиста.

От народа, подтянувшегося к разборкам, послышались робкие смешки.

– О, Инрих, они совсем меня не любят, – Илиста кинулась на шею к Инриху.

– Красавица моя, он перепишет, все будет хорошо.

Инрих сурово сверкнул глазами на Одольфо. Тот скрылся подальше от кровожадной примы труппы.

Охрана развеселилась, зная, где Одольфо услышал историю любви двух мужчин, и отправилась искать место для ночевки. Пора было готовить ужин, поить животных, разжигать костры, обсуждать завтрашний путь.

Начальником охраны каравана была женщина со странным именем Богарта. В ее подчинении находилось четверо: Лайм, Веснушка, Кхельт и Крысеныш.

В их отряде не хватало мага, но Инрих обещал решить этот вопрос в ближайшее время.

– Ребятки, рассредоточились, посмотрели, доложили, – скомандовала Богарта.

Через десять минут было найдено подходящее место для ночевки. Богарта доложила Инриху, организовала размещение людей, установку постов, а сама думала о своих ребятах. Ей не давала покоя связь Лайма и Кхельта.

Эти двое сошлись внезапно. Они старались не проявлять своих чувств, но Богарта знала, что что-то будет. И это что-то не радовало ее, отряд разбился, или вот-вот разобьется. А ей надо довести этих актеров до места назначения.

Первые дни путешествия проблем не было, даже пока без мага обходились. Но дальше будут места неприятные, тем более, что им предстоит пройти мимо Темной земли. Богарта, как командир, трезво оценивала ситуацию, и расклад выходил зыбкий. Неприятности возможны с любой стороны.

Глава 2. Искать и найти

«Удовольствия ученых слишком дорого обходятся», – директор научно-исследовательского института плакался, глядя на догорающие обломки здания института.

Таверна «Старый скряга» соответствовала своему названию. Покосившийся дом, темные бревна, пыль на окнах, разбавленное вино – все было подстать названию.

В зале сидело не больше десятка человек и один тролль. За стойкой хозяйничал толстый, заплывший жиром хозяин "Старого скряги". На табурете перед ним сидел учёный. Что это учёный-богослов можно было говорить уверенно потому, что он спорил с хозяином таверны. Ученые-богословы отличались тем, что где бы они ни были, они спорили. Спор носил характер убеждения, для богословов было важно убедить собеседника в своей правоте.

В противоположность им были учёные-практики, которые предпочитали подключать бедный люд к экспериментам. В народе их не любили еще больше, потому как эти опыты редко заканчивались хорошо.

Практики и богословы не очень хорошо ладили друг с другом. Одни говорили, а другие делали. Они не находили точек соприкосновения друг с другом.

Ученые-богословы носили длинные балахоны с капюшонами, как правило, черного цвета. В сумках у них всегда были книги и бумага для записи ценных мыслей. Также многие вели списки обращенных ими в истинную веру. Дело в том, что большинство народа верило во что попало, кто-то даже верил в себя. А они хотели, что бы все верили в Вечного бога. Кто это такой не раскрывалось, что мешало вере граждан укрепиться.

Этот тип за стойкой тоже был в черном балахоне. В руках он держал скрученную бумагу, и периодически молотил ею по стойке.

– Отец Григорий, да не может того быть, чтобы вера помогала не болеть, – бубнил хозяин "Старого скряги".

– А я говорю может! Верь мне! – Отец Григорий потряс своими жиденькими волосенками, и с них посыпалась пыль.

– А чего это вы такой грязный, отец Григорий?

– Так в пещере спал, дождь же был.

– Странно, – хозяин пожал плечами. – У нас дождя уже дней пять не было.

– Чего странного? – Отец Григорий не любил отлынивать от убеждений. Разговор о погоде его не устраивал. – Так почему ты не веруешь?

– Болею я, отец Григорий, – хозяин "Старого скряги" высказал это столь жалостливо, что отец Григорий даже посочувствовал ему. – А вы, что отец не болеете?

Хозяин таверны рассматривал щупленького, с торчащими ушами, реденькими волосами, такое ощущение, что недокормленного, сморщенного богослова и не сомневался, что тот болен. Однако, зычный голос отца Григория убеждал в обратном.

– Я не болею. Я верую.

– Дак и я верую, но болею, – хозяин таверны морщился и потирал спину. – А чего это вы сюда забрели? Неужто в Темные земли идете?

Разговоры в таверне притихли, все ждали ответа отца Григория.

– А куда еще можно отсюда идти? – отец Григорий давал себе время на раздумья.

– Да и некуда отсюда идти, – послышался голос сбоку от тролля. – Не ходи туда старец. Кому там проповедовать?

Отец Григорий не задумывался над такой постановкой вопроса, но он и не шел проповедовать. Тролль, увидев глубокую задумчивость отца Григория, удовлетворился, что поставил человека на правильный путь, и пошел на выход из таверны.

– А все-таки туда? – хозяин рискнул подать голос.

– Туда.

– А зачем, если не секрет, – остальные тоже желали услышать ответ.

– За истиной, – свято выдохнул отец Григорий, народ разочаровался и перестал слушать их разговор. Эти люди уже видали и перевидали сотни искателей истины. Ни один не вернулся, чтобы поведать им, в чем она состоит. – А что у вас говорят о Темных землях?

– Вы о чем, отец Григорий? – теперь уже хозяин обдумывал, что сказать.

– О том, почему никто не возвращается?

Хозяин захохотал:

– Это мы все и так знаем потому, что не нашлось достойных.

Отец Григорий развернул свои бумаги и стал там шкрябать ответ хозяина таверны.

– Ух ты, – выдохнул он. – А что там такое?

К стойке поближе подошел человек из-за стола. Он тоже желал узнать, что полезного может сказать хозяин таверны "Старый скряга".

Отец Григорий подозрительно уставился на подошедшего. Тот показался ему не опасным. Лет почти сорок, определил отец Григорий, чуть помладше меня. Черные штаны, черная куртка, ничего примечательного. Подошедший понял, что его оглядывают. Он оттянул ворот куртки, и сидящие увидели вышитый знак ученых-практиков.

– Отец Логорифмус, – представился он. – Позвольте мне услышать, что вы говорите, хозяин.

– Вы тоже туда? – осведомился хозяин таверны.

– Туда, – согласно кивнул отец Логорифмус.

– А зачем? – коварно спросил отец Григорий.

– За знанием, – отчеканил Логорифмус.

– Так мы вас слушаем, уважаемый хозяин, – такое обращение Логорифмус использовал, скрипя сердце, но хозяину неожиданно понравилось.

– А что там может быть такое? Мы знаем не много, но знаем. Во-первых, оттуда нельзя вернуться, даже если ты передумал.

– Как это? – отец Григорий старался все записать.

– Ну, маги говорят, что там очень мощное заклинание положено. Назад хода нет. Если переступите черту, то все только вперед.