Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Актриса молчала, накручивая локон на палец. Между бровей залегла морщинка.

– Если уж тебе снится, то я скажу, но сам понимаешь, что это не для распространения, Хэсс. Варвары живут на востоке, но я приехала с юга в столицу, я говорила, помнишь? – Хэсс неопределенно пожал плечами. – Да, это неважно, а важно то, что на юге я была у своих дальних родственников. Хотя бабушка моего отца не такой уж и дальний родственник, но я виделась с ней один раз в тот приезд. Представляешь, я приехала в приличный дом, а в огромных хоромах живет скрюченная старуха – моя бабка. Она живет одна, без родных. У старухи страшный дар. Она держит время. Она живет в его потоках. Иногда она просыпается молоденькой девочкой, иногда скелетом, но все еще живет. – Хэсс поежился, да и Илисте было неприятно. – Она предложила мне научится держать время, но мне хватило трех секунд, чтобы выскочить из этого дома. Вслед она кричала, что у меня есть дар, его надо только развивать.

– Илиста, а держать время это как? – Хэсс не мог сориентироваться как держат время.

– Это просто, Хэсс. Ей все равно какое время сейчас для нас. Она оказывается в любом времени.

– Ходит по времени? – ужаснулся Хэсс.

– Примерно так, – согласилась Илиста.

– А вы так не умеете?

– Один раз в жизни у меня так было, Хэсс. Тогда мой ребенок умирал, а лекарство все не приходило, и не приходило в город. Тогда была эпидемия. В сильном отчаянии, я очутилась у каравана, который только входил в город, я взяла лекарство, а потом смотрю, я стою у городских ворот, и никакого каравана нет. Но за все приходится платить, Хэсс. Ровно через десять лет заболел мой муж, мы обращались к лекарям и магам, но все твердят, что замешано само время. Они бессильны. – Илиста говорила почти спокойно, но Хэсс чувствовал, что разбередил рану.

– Простите, я не хотел, чтобы вы об этом вспоминали, – Хэсс сочувственно погладил руку Илисты.

– Ничего страшного, Хэсс. Я всегда об этом помню, но не позволяю себе горевать. Я поэтому и поехала на фестиваль. Мне сказали, что лучше мне сейчас не находиться рядом с Мошталем. Он с детьми уехал на север, там лучшие в мире лекари, которые возможно что-нибудь придумают, – Илиста улыбнулась сквозь боль.

– Тогда лучше не пытаться использовать ваш дар, Илиста, – Хэсс разочаровался, но в тоже время был признателен Илисте за откровенность. – Я хотел вас спросить, что с Линаем?

– О чем ты? О вашей безобразной ссоре? – актриса обрадовалась перемене темы разговора.

– Уже доложили?

– Рассказали, – поправила Илиста. – Анна стремится все всегда мне рассказывать. Порой это бывает достаточно утомительно, но иногда и полезно.

Хэсс обдумывал насколько полно можно изложить имеющиеся у него подозрения насчет седобородого старца.

– Илиста, у меня сильное интуитивная неприязнь к Линаю, но это можно списать за счет личных причин. Но, понимаете, мне кажется, что он что-то делает не так. Он как-то нас использует. Я не могу яснее выразиться, но тревога меня не отпускает, – Хэсс говорил медленно и размерено, выговаривая каждый слог, делая большие паузы между словами.

– Тревога? А при твоем занятии она значит гораздо больше, чем прямые угрозы, – раздумывала Илиста.

Хэсс кивнул.

– Я присмотрю за ним, Хэсс. Просто посмотрю, и подумаю. Мы актеры всегда сосредоточены на себе, в этом залог нашего успеха. Но и на других мы умеем концентрироваться, если надо, конечно. Зачем мы ему можем быть нужны? У тебя есть предположения? – Илиста внимательно смотрела на Хэсса, а тому казалось, что она оценивает каждое сказанное им слово.

– Не буду настаиваться на истине, но мне кажется, – Хэсс выделил "кажется", – что ему хочется что-то получить. И это что-то находится здесь в Темных землях, и он использует нас как разменную монету. С другой стороны, мы вроде бы выезжаем из Темных земель. Но тревога в моей душе становится все больше и больше.

– Что у вас там произошло? – Илиста потребовала ответа о прошедшей ссоре.

Хэсс пересказал.

– Но это еще не все? – проницательно заметила актриса.

– Нет, я хочу спровоцировать этого типа, чтобы раскрылся во всей красе, – поделиться своими планами с умной женщиной Хэсс не счел зазорным.

– Мило, и как я полагаю, тебе еще раз действовать нельзя. Не будет эффекта неожиданности. И кого ты выбрал в качестве добровольного помощника?

– Его ученика, – признался Хэсс. – Надо...

За окошком раздался крик, повозки остановились.

– Да что такое? – Илиста подняла юбки и спрыгнула с повозки, Хэсс за ней.

Вопреки здравому смыслу Альтарен залез на крышу повозки и кричал от ужаса. Его крик полный животного страха, сводил людей с ума. Хэсс поежился, он видел, как передернуло Илисту.

– Это что? – грозный окрик Богарты, вернул веру в нормальную жизнь.

– Не знаю, – заикаясь, сообщил Сесуалий.

– Снимите его, – потребовал Инрих. В это время Альтарен набрал в легкие еще воздуха и опять закричал.

– Да заткните его, – потребовали актеры.

И здесь всех удивил одноглазый Боцман, он махнул рукой, и Альтарен рухнул на крышу повозки, как подкошенный.

– Что ты с ним сделал? – потребовал ответа встревоженный Сесуалий.

– Засыпил, так всегда поступают со спятившими моряками, – пояснил Боцман.

На крышу легко запрыгнул Кхельт, Лайм принял тело Альтарена внизу.

– Сложите его у Хэсса, – велел Инрих. – Сготовь ему успокоительный отвар, – это уже Инрих велел Хэссу. – А теперь, ты доложи, что у вас произошло? – Инрих уставился на Сесуалия.

– Ничего, – тот замотал головой. – Мы сидели, писали, там и бумага валяется. Альт раскрыл окно, чтобы было получше, попрохладнее, и как взвыл, потом забрался на крышу и дальше выл.

– Похоже, его что-то зацепило за окном? – Инрих делал выводы. – А ты ничего не видел?

– Нет, – замотал головой Сесуалий, – ничего-ничего. Я и не смотрел.

– А кто-нибудь смотрел? – закономерный вопрос от орка.

Линай сосредоточено смотрит на каждого. Богарта ожидает нового приступа сумасшествия от любого из присутствующих. Женщины жмутся к мужчинам. Страх и недоумение прокладывают путь в души.

– Моя повозка идет почти вровень с его, – голос подала Санвау. Я ничего не видела. Деревья, дымка, и все.

Инрих опросил еще нескольких человек, но они не добавили новых сведений.

– Когда он проснется? – Инрих обернулся к Боцману.

– Час – два, – неопределенность свойственна Боцману при общении с сухопутными.

– Хорошо, – Инрих обратился к Хэссу. – Свари пока отвар. Через час у тебя будет Железяка. Он свободный сегодня, поможет подержать Альта, если что. И еще я хочу, чтобы Альтарен рассказал, что его так напугало. Если он будет говорить, запоминай. Позовешь меня, когда он придет в себя. Восстановить порядок, нам пора ехать.

Повозки опять тронулись в путь, а Хэсс отправился заниматься очередным пациентом.

Альтарен мирно проспал два часа, а когда проснулся, без возражений согласился выпить успокаивающий отвар. Железяка уместился в уголке Хэссовой повозки, и напряженно смотрел за Альтареном. Он слышал, что сумасшедшие часто маскируются под нормальных, а потом неожиданно для остальных нападают.

Хэсс стал расспрашивать Альтарена о том, что случилось. Альт был смущен, он не помнил, как залез на повозку и кричал от ужаса. Стараясь успокоить нервы, и в тоже время разбудить воспоминания Альтарена, Хэсс напомнил события прошедшего утра.

Альтарен долго и мучительно напрягался, но вспомнил. Его рассказ уже слушали втроем. Хэсс, Железяка и Инрих.

– Мы писали, Сес сказал, чтобы я открыл окошко, а то воняет. Я повернул ручку, и распахнул окошко, а там мне показалось, что я вижу дорогу домой.

Хэсс и Железяка не поняли, а вот Инрих понял. Он знал, что Альтарен в своем детстве жил в жутком городе, название которого запретили произносить. Это был весьма странный город, вытянувшиеся вдоль дороги дома в два ряда были мрачными и страшными. Путешественникам, оказавшимся там, и просто вынужденным проехать сквозь город по дороге, доставалось. Они заболевали, теряли молодость, силу, деньги, любимых людей. Город жил своей жестокой жизнью. В конце концов, его уничтожил какой-то заезжий маг. Бывшие жители города, в котором царил ужас и крик, разъехались по другим городам, разнеся частички несчастий по всей земле. Инрих знал, что Альт родился прямо на дороге, у несчастливой путешественницы. Женщина осталась в городе с ребенком, но смогла уехать, когда Альту было пять лет.

– Возможно, на тебя наслали морок, – решил Инрих. – Надо быть осторожнее, предупреди всех. Темная земля не хочет нас отпускать.

Как тонко чувствующий человек, Инрих интуитивно угадал, что Альтарен попал под действие морока. Морок был связан с возвращением домой, но, как многие люди не дал своему озарению продолжения. Инриху же тоже казалось, что они выбираются из Темных земель домой. Но директор отнес свои ощущения возвращения домой, который был весьма благополучным, на счет объективной реальности. Однако, мысль зацепилась и мелькала где-то на периферии сознания. Хэсс Незваный тоже не понял связи между кошмаром Альтарена и дорогой. Дело в том, что Хэсс не успел позавтракать. Утром он ел маленькие пирожки, которые приволок Вунь в большой корзине.

Единственным, кто оценил масштабность и значимость кошмара Альтарена, был Линай. Ему то уж не требовалось объяснять причинно-следственные связи. Поцокав языком, Линай стал обдумывать какое бы еще зелье сварить, чтобы заморочить путь труппы. Но скоро Линай увидел, что дорога свернула к черной скале, о которой он кое-что знал. Добраться до черной скалы – это второй шаг в достижении подлинного Величия. Линай еще раз перебрал в памяти все указания, и отправился разговаривать с учеником о полезных вещах: самопожертвовании, сыновей любви, послушании и взаимовыручке.

Великий Мастер определился, что застанет врасплох людей ночью. Он уже знал, что под вечер большинство расслабляется, а ночью вообще предпочитает спать, согласно биологическим ритмам этого мира. Великий взял на себя работу, чтобы выбрать для всех наиболее жесткие испытания, на пределе их возможностей. Великий посмотрел на каждого из труппы, и сделал свой выбор. Это помогало ему отвлечься от беспокойных мыслей о самоуправстве кодров. Мудр не пожелал с ним разговаривать, пофырчал и другой кодр, обычно с удовольствием общающийся с ним. Великий решил лично выяснить, куда летает Мрым и остальные. На сегодня он приготовился основательно. Своему помощнику, перед которым он извинился, чем привел беднягу в состоянии прострации, поручил придумать отвлекающий маневр.

Молодой Мастер остался думать над задачей, как разъединить всех людей из труппы, чтобы каждый пошел своим путем. Время – ночь, было выбрано, а вот способ еще нет. Молодой Мастер понимал, что любое нападение лишь сплотит их в круговой обороне. Надо было действовать тоньше. Через час умственных усилий план был готов. Теперь следовало дождаться Великого, и получить его одобрение.

Мастер Сыч и Мастер Линч обсуждали поведение кодров и Великого мастера. Они пришли к выводу, что Великий явно сдал, и им придется самим решать все проблемы. Гениальную голову Мастера Линча осенила идея – поплотнее пообщаться с людьми, которые так интересуют Великого Мастера. Вторая по гениальности идея принадлежала Мастеру Сычу. Он предложил отправиться в дорогу, чтобы общаться лично, и прикинуться путешественниками, попавшими в беду. Долгое совещание мастеров привело к согласию по основным пунктам их будущего путешествия.

Два старых хрыча стали собираться в дорогу, при этом Мастер Линч пошел проверять какие ловушки расставлены по их предполагаемому пути. Мастер Сыч собирал запасы в дорогу, одежду и старался придумать правдоподобную легенду.

Над Темной землей взошла луна, и запылали звезды. Труппа остановилась, сегодня вечером был предварительный прогон постановки, несмотря на то, что некоторые актеры еще не разобрались с нарядами и гримом. Всем требовалось осмотреться в декорациях, определиться с дополнительным реквизитом, и своим местом в постановке.

Глава 17. Такие разные улыбки

– Мария, дай мне шанс. Нам надо поговорить.

– Не дам, Инрике.

– Мария, дай мне шанс. Нам надо поговорить.

– Не дам, Инрике...

– Мария, дай мне шанс. Нам надо поговорить.

– Хорошо, Инрике, я дам тебе шанс. Бери.

– Спасибо, Мария. Пойду подумаю, чтобы еще попросить.

Из 32121 серии сериала "Любовь-морковь под луной в Санта-Брбре".

Боцман устанавливал реквизит. Хэсс стоял с часами в руках, дублировал его действия Инрих. Железяка вызвался помогать Боцману, Мореход, Плинт и Секач готовили декорации для второго и третьего действий. Они были ответственными за их своевременное появление и исчезновение.

– Поехали! – крикнул Мухмур Аран.

Пошло действие. Первая сцена первого действия начиналась с песчаной бури, от которой укрывались закутанные в плащи воины. Затем резкая смена декораций и приятное летнее утро, в котором Саньо-художник рисует на балконе своего дома.

– Считаем, – скомандовал Мухмур Аран.

– Тридцать, ... пятьдесят..., перемена, – откликнулся Инрих.

– Следующая сцена! – прокричал Аран.

Развернулась панорама, и люди сконцентрировались на двери дома художника. Пришли послы короля.

– Считаем! – Аран не забывал отмечать точки входа и выхода сцены.

Сменилось еще шесть сцен, первое действие было закончено.

– Общий итог? – Аран смотрел записи. – Отлично, на двадцать убрать вторую сцену, на треть сократить пятую. Отметили? Готовы ко второму акту? Замена!

Надо отметить, что смена обстановки по актам происходит совсем не так, как по сценам внутри одного акта. Обычно, и это стандартная практика, магически удается вместить в один акт до девяти-десяти сцен. Потом надо все обновлять, и пойдет следующий акт.

На каждый акт на расчищенной площадке размещались предметы, которые активизировались от движения или слова определенного актера. Кроме того, размещать подобные точки смены обстановки надо было на некотором расстоянии друг от друга. В результате масштабы сцены давали возможность разместить до десяти точек перехода.

Таким же образом прогнали второе и третье действие.

– Отлично, – Аран был самым главным в происходящем действе. – Теперь еще раз и с точками. В первом действии смену первой сцены на вторую осуществляет Флат, который дополняет иллюзию воинов в пустыне, вторую на третью – Саньо, третью на четвертую – Йол, четвертую на пятую – Дикарь, пятую на шестую – Казимир, шестую на седьмую – Алила, седьмую на восьмую и на девятую – Илиста, в темноту выводит Саньо. Порядок ясен. Теперь прогон по концовке, начинаем смену с пяти последних реплик. Десять минут и разберитесь кто за кем и с кем. Боцман покажи им места перехода, всем, чтобы не учудили.

Мухмур Аран раздал ценные указания, и приготовился максимально эффективно передохнуть эти десять минут. Ему требовалось много терпения и силы воли, чтобы не перебить артистов, рабочих сцены и просто глазеющих во время предварительных прогонов постановки.

Во втором действии заменить Дикаря, на ногу которого упал мольберт, попросили помощника директора Недая. Недай смущался, и жался к Алиле, которая играла с ним в одной сцене.

– Прогон! – рявкнул уже порядком доведенный Мухмур Аран, и запылали костры.

Алила спросила:

– Ты не сможешь оставаться с нами?

Недай, читая по листку, ответил:

– Магда, как ты думаешь, почему я с вами?

Алила, игравшая Магду:

– Не по приказу же? Ты не похож на безумца, и на службе не состоишь.

Недай постарался придать своему голосу как можно больше горечи:

– Как видишь, я на службе, но служба это моему сердцу не помеха.

Дальше следовали короткие объятия Алилы и Недая, с переключением сцены.

– Повернись, девчонка! – громогласно потребовал Мухмур Аран. – Ты должна демонстрировать жалость к этому придурку. – Переключение!

Сцена сменилась, актеры окутались дымкой, и пропали для остальных. Эффект невидимости действовал двадцать секунд за которые актеры должны были убежать с площадки.

Недай стоял рядом с Инрихом, все еще записывающим время и порядок переключения сцен.

– Молодец, – подошел Мухмур Аран. – Ты хорошо читаешь, а обнимаешься даже лучше. Главное в этой сцене показать партнершу, которая ведет всю сцену. Тебя, Дикарь, это в первую очередь касается. Не лыбся мне здесь! Еще сцены с этим придурком есть?

Одольфо покивал головой:

– Через две, Ара – информировал он Мурмура Арана.

– Готовься, – Аран хлопнул Недая по плечу. – Дайте ему текстовку.

Ямина, которой предстояло появиться в следующей сцене с Викой и Казимиром, во все глаза смотрела на Недая. Ей понравилось, как держался помощник директора, как он говорил, как смотрел и что делал. Она относилась к Недаю, как к обычному человеку, а сейчас оказалось, что он не лишен таланта.

Недаем также гордился Инрих, а он то перевидал на сцене множество актеров. Хорошо понимая, что если бы Недай учился, то мог бы вполне стать известным актером, Инрих засомневался в своих поступках. Он помогал растить племянника, и выделял деньги на его учебу. Это Инрих настоял, чтобы племянник учился финансовому и торговому делу. Профессию актера Инрих считал слишком зыбкой и опасной. Недай никогда не проявлял возражений по этому поводу. Но в этот миг Инрих усомнился, правильно ли он поступил? Не было ли у Недая желания учиться и блистать на сцене вместе с Илистой, Саньо и остальными.

Пошла следующая сцена. Мухмур Аран надрывался, ругая Ямину:

– Ты куда прешь? Ты, что время считать не умеешь? Все с начала, и встаньте чуть левее, а то полсцены свободно.

Актеры передвинулись и начали сначала. Ямина в образе подруги славной Вики, которой в конечном счете досталась роль подруги будущей жены Казимира. Казимир играл сына художника, а Вика – его супругу, которая родит ему ребенка.

– Милая моя, ты понимаешь на какие жертвы себя обрекаешь? – Ямина сделала шаг к понурой Вике.

Вика распрямилась:

– Я люблю этого человека, и ничто не остановит меня.

Их подслушивал Казимир для которого собственно и разыгрывалась эта сцена. Он восхитился отношением к нему красотки Вики, и постучал в двери.

– Лиана, – Казимир изобразил глубокую тоску и надежду, Аран одобрительно щелкнул пальцами. – Лиана, возьмем в свидетели Джонаю и пригласим твоих родителей на будущую церемонию.

Вика сложила руки и чуть наклонила голову:

– Какую церемонию? И любишь ты меня?

– О, да, – Казимир подхватил падающую Вику в объятия и крепко поцеловал. Декорации сменились.

– Молодцы, – Аран хлопнул в ладоши. – Следующая концовка сцена третья? Пропускаем? А где шляется Саньо, позвольте спросить? Да пошел он, следующая сцена. Недай ты готов? Тебе начинать. И найдите главного героя, я что ли буду его изображать? Не появится через пять минут, я роль отдам своему ослу. Это ясно?

Аран бушевал, но больше для порядка. Он же сам и послал Саньо одеться в лохмотья, в которых главный герой выбирается из пустыни. Эту сцену Аран желал сделать одной из центральных в постановке. Нравственные и физические страдания человека доставляли ему подлинное удовольствие, а почти оголенное тело красавца Саньо нравилось женщинам.

Недай отлично отыграл кусочек роли Дикаря, сменилась сцена. В общем фокусе оказался Саньо, который подговорил Боцмана сделать перемену без приказа Арана.

Истерзанное, но весьма привлекательное тело Солнечного, отличный грим, терзаемого человека и общий фон пустыни с далеким городом на горизонте вызвали овации у актеров. Мухмур Аран еще раз одобрительно щелкнул пальцами.

– Старается, а какой актер, – послышалось от Тьямина.

– И ты ли дашь мне волю к небу просить пощады? Я не смогу жить без нее, не дай мне жить. Я откажусь от дара, но лишь позволь на миг ее увидеть. Я вижу! О милая моя, ты здесь? Нет, то ветер завывает, и слезы, как дань пустыне отдаю. Прощай, моя любовь. Я не вернусь к тебе. Хотя быть может...

К страдающему и тянущему руки вперед Саньо подошел мальчишка-собиратель змей, которого изображал Тьямин.

– Ты кто? – мальчишка потрогал ногой человека.

– Отлично, – Аран хлопнул в ладоши. – Следующая сцена. Плинт шевелись.

Несколько сцен пришлось прогонять заново. Мухмуру не понравилось, как переходит действие. Для еще одной сцены меняли общий фон. По этому поводу были долгие споры, что позволило всем вдоволь накричаться друг на друга. Но последнее слово осталось за Мухмуром Араном.

Хэсс уже не нужен был в качестве измерителя времени. Он сидел на лестнице одной из повозок, и смотрел за актерами. К нему присоединился Инрих.

– Удивительный мир. Тебе не кажется? – Инрих сел рядом.

– Удивительный, – согласился Хэсс. – Очаровательный, непостижимый и немного сумасшедший. Едем мы по Темной земле, а эти люди знай себе думают о постановке. Так яростно отстаивают свою точку зрения, всецело поглощены работой.

– Это ты верно заметил, – Инрих заметил, что намечается очередной скандал с применением физической силы. – Смотри сейчас Илиста врежет Казимиру.

Оба понаблюдали за развитием событий.

– Какая она сильная женщина, – уважительно отозвался Хэсс.

– Нравится тебе с нами? – внезапно захотелось узнать Инриху.

– Нравится, – не стал отпираться Хэсс. – Такое ощущение, что вы живете по-настоящему, хотя и играете роли.

– Все-таки у тебя душа поэта, – заключил Инрих. – Живете по-настоящему, хоть играете роли. В тебе есть дар подмечать такие вещи. Только ты его выражать не умеешь.

– Не умею, – Хэсса это не расстраивало.

– Знаешь, а Одольфо говорит, что тебе писать постановки надо, – раскрыл секрет Инрих.

– Нет, простите меня, Инрих, но такой тягомотиной я заниматься точно не буду. Одно дело подмечать, а другое писать.

На сцене намечалось очередное побоище.

– Хэсс, а играть ты не хочешь? – Инрих не отступал.

– Нет, не хочу. Я думал, но это не по мне. Недай мне кажется другое дело. У него глаза так разгорелись, когда он свои реплики читал. Вы не заметили?

Инрих задумчиво кивнул, но, сообразив, что Хэсс на него не смотрит, сказал:

– Да, заметил. Недай может стать хорошим актером. Раньше я в нем этого не замечал.

– Может быть это не проявлялось? – откликнулся Хэсс.

– Ты думаешь? И что теперь делать?

Хэсс коротко взглянул на потерянного директора.

– Поговорите с ним, Инрих. Никогда не поздно менять свою жизнь.

– Ты думаешь? – Инрих был уверен в обратном.

– Я абсолютно в этом уверен, – твердо заявил Хэсс.

Закончились многотрудные подборки декораций, на сегодня оставалось разобраться с музыкой и акробатическими этюдами.

– Лаврентио, прошу, – Аран уселся на стул, который ему вынес Недай.

Лаврентио в белых штанах, белой рубашке, освещенный софитами Нигмара, не уступал в экзотической красоте ведущему актеру труппы Саньо

– Для первого действия у меня следующие варианты. Сцена первая, – Лаврентио махнул рукой, и зазвучала скрипка.

Ее умиротворенная песнь не сочеталась с бурей, которую показывал Аран.

– Подождите, – Лаврентио не дал никому сказать ни слова. – Вторая сцена.

Яростно и грубо завыл скайвик.

– Это своего рода контраст, – предвосхитил вопросы остальных композитор.

– Не плохо, – после минут раздумья согласился Мухмур Аран. – Так это привлечет внимание. Ребята отметьте это в будущих рецензиях, – Аран повернулся к Альтарену и Сесуалию, которые делали заметки на листах. – Что ты нам еще приготовил?

Опять запела скрипка нежно и печально, но ее мелодия контрастировала с ритмом ударных.

– Это для сцены встречи художника и его женщины, – сообщил Лаврентио. – Продолжаем.

Музыкальное представление длилось не меньше часа. Музыканты вымотались, но их переполняла энергия удовольствия от зрителей и от самих себя. После длительных обсуждений было решено, что Лаврентио, как всегда, гениален. Но ему следует додумать музыку к двум ключевым сценам. Мухмур Аран мягко сообщил, что предложенная музыка не заводит зрителя, а умиротворяет его. Для ключевых сцен это абсолютно не подходит.

В перерыве дебатов о музыкальном сопровождении повар Грим с Недаем разнесли всем чай со сладкими тягучими конфетками. Актеры восстановили свои силы. Наступила очередь акробатических вставок.

Мухмур Аран выдвинулся на первый план.

– Итак, мы решили, что по замыслу постановки нам надо вставить сложные трюки в две сцены. Первая сцена это панорама битвы, а вторая сцена – это прием у короля. В первой сцене придется участвовать также Илисте, Флату, Дикарю и всем девочкам. Во второй сцене к этой компании добавляется еще Саньо, Казимир и Йол. Тьямин ты изображаешь королевского шута. Не забыл? Там у тебя роль без слов, ты просто смеешься. Его научили заразительно смеяться? Ну-ка, похохочи.

Тьямин засмеялся, люди улыбнулись.

– Не плохо, но не так. Улыбка в твоем случае мало, ты смеешься, и тебе должен вернуться смех. Саньо займись мальчиком. В крайнем случае, привлеките Одольфо. Тьямин завтра с утра и каждый день по три раза в день я хочу тебя видеть и слышать твой смех. Мне надо, чтобы он отзывался в сердцах людей. Ну, все поехали. Химю, командуй. Давайте посмотрим, что вы там придумали.

Драматург Одольфо с удивлением смотрел, как его постановка становится самостоятельной и живой. Ему больше всего в своей работе нравилось время, когда постановка выходила в люди. Потом будет премьера, овации и прочее, но эти предварительные прогоны лучше всего в жизни. В такие минуты Одольфо ощущал себя равным природе, которая тоже создавала невообразимо прекрасные вещи. Приподнятость настроения, мощный заряд давали Одольфо возможность написать еще один лист в своей нетленной рукописи о славном Судзуками. Одольфо достал лист и карандаш и принялся лихорадочно писать.

Внезапно он почувствовал ноющую боль в области сердца. Он уже знал, что скоро начнется приступ. Одольфо, стараясь не привлекать внимание, поднялся и дошел до своей повозки. Как он забрался в нее, Одольфо не помнил. Он упал на колени, и ползком дополз до лежака. Там под подушкой он хранил лекарство. Открыв маленькую коробочку, Одольфо положил на язык маленький травяной шарик. Он стал рассасывать шарик, несмотря на бесконечную горечь. Сердцу стало полегче, ноющая боль отступила. Одольфо весь мокрый, тем противным холодным потом, который говорит о серьезных неприятностях, забрался на лежак. Теперь надо было попытаться заснуть. Короткий сон способствовал утиханию сердечного ритма до нормального, и восстановлению сил. Драматург почти заснул, когда приступ начался снова. Дрожащими руками Одольфо достал второй травяной шарик. Через десять минут боль стала отпускать. Одольфо смог подремать минут пятнадцать.

Проснувшись, он задумался. Сердце у него было больное почти всю жизнь, но долго это не проявлялось столь неприятно. Лет десять назад у Одольфо был тяжелый приступ, и тогда ему прописали эти лечебные травки. Но еще тогда ему объяснили, что лечение будет помогать какое-то время, а потом ничего нельзя будет сделать. Как говорится, будет близко перерождение. Единственным критерием близкого перерождения лекарь назвал учащение приступов, и снижение действия лекарства. За поездку у Одольфо было уже два приступа, хотя раньше он дней по сорок не вспоминал о больном сердце. Сегодня был третий и подряд четвертый приступ за эту поездку. Драматург Одольфо всю свою фантазию вкладывал в написание текстов, и никогда не врал самому себе. Он мужественно признался, что его конец уже близок.

Когда человек признается себе, что его конец уже близок, то он начинает думать о вещах, которые должен завершить сам и попросить завершить за него. У Одольфо на повестке дня встало два вопроса. Один из которых был, что делать со своей бесценной рукописью про Судзуками. Он понимал, что закончить ее вряд ли успеет. Но должен же найтись кто-то, кто ее допишет. Одольфо считал, что его рукопись должна выйти в широкие массы и быть оценена по достоинству, даже после его смерти. Он должен трудится над рукописью, но и найти преемника. Одольфо принялся в уме перебирать все подходящие варианты.

Хэсс нашел замечательный повод, чтобы пообщаться с учеником Линая. Он попросил спокойного отца Логорифмуса устроить ему встречу с Эльнинем на его территории. Мотивировал Хэсс необходимость тайной встречи весьма забавно на взгляд отца Логорифмуса.

– Я недавно столкнулся с Линаем. До этого все было хорошо, но здесь явно произошел срыв. Я ничего толком и не понял, но переживаю, что если Линай болен, или возможно есть другие причины для такого капитального срыва. Эльнинь, как ученик, должен больше всех знать об учителе. Я хочу его расспросить, но не на глазах у Линая. Если природа срыва была хронической, то может быть еще один. Я, конечно, не профессиональный лекарь, но, занимаясь лекарством в поездке, быстро пришел к выводу, что каждый путешественник должен быть здоров, и пребывать в нормальном настроении. Мне совсем не нравится, что только вот Альтарен сорвался, до этого Линай.

Рациональный Логорифмус согласно кивнул и обещал помочь. Эльниня он позвал помогать ему записать те места, которые они видели. Отец Логорифмус, также как и Григорий делили свои дни между записями и охранной труппы. Правда, отец Григорий все больше помогал повару в готовке, а вот отец Логорифмус постоянно разъезжал с охраной. Ему даже прилюбилось беседовать с Богартой о жизни, охране и окружающем мире.

Эльнинь спросил разрешения учителя, и отравился в повозку к отцу Логорифмусу.

– Я здесь посижу, – ухмыльнулся отец Логорифмус, устраиваясь в углу, что не входило в план Хэсса. Он рассчитывал, что сможет общаться с Эльнинем один на один.

– Хэсс? – Эльнинь не ожидал его здесь увидеть.

– Да, проходи. Тебя позвал отец Логорифмус, чтобы мы могли поговорить.

– О чем? – Эльнинь держался насторожено.

– Мне не хотелось бы задевать твои чувства, но ты же согласен, что мы должны заботится о тех, кого любим? – Хэсс вопросами обеспечивал себе положительные ответы Эльниня.

– Да, конечно.

На растерянное согласие Эльниня, отец Логорифмус слегка улыбнулся, но прогнал всякие чувства с лица, и опять уставился в пространство.

– Эта встреча тайная, – Хэсс понизил голос. – Но только потому, что я тревожусь о Линае.

– Линае? С ним все в порядке.

Поспешность утверждения Эльниня о душевном состоянии Линая показывала, что не все в порядке. Да и сам Эльнинь предпочитает не думать об этом. Хэсс укоризненно покачал головой:

– Не надо врать себе. Это не хорошо. Разве учитель не говорил тебе об этом?

Эльнинь промолчал, а вот Логорифмус одобрительно кивнул.

– Эльнинь, – Хэсс говорил с оглядкой на Логорифмуса. – Я не прошу тебя рассказывать мне все. Я хотел бы попросить тебя подумать о здоровье своего учителя. Я уже говорил отцу Логорифмусу, что эти земли странно и опасно влияют на людей. Альтарен тому яркое подтверждение.

– Так ты говоришь, что учитель сходит с ума, как Альтарен? – возмутился Эльнинь.

Хэсс обрадовался, семена раздора падают на благодатную почву. Он придал себе еще более серьезный и сострадательный вид.