Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Когда все разошлись, не стоит никому слушать их последний разговор, Одольфо его позвал. Хэсс подошел и уселся рядом, как это положено по обычаю. Вор смотрел на Одольфо. Драматург сильно похудел за последние несколько дней. По цвету лица он приблизился к белому снегу, резко выделялись умоляющие глаза.

– Хэсс! – позвал Одольфо.

– Я здесь, Одольфо, – Хэсс взял его руку. Она была ледяной.

– Я умираю, – Одольфо улыбнулся. – Ты не спрашивай почему, но я точно знаю.

Хэсс сглотнул, все потери в его жизни случались мгновенно, а здесь была совсем другая ситуация. За поездку Хэсс и сам привязался к чудаковатому драматургу. Вор впервые за все время подумал, что Одольфо это часть живого организма труппы, и без него они лишатся руки или ноги, или сердца.

– Да?

– Я позвал тебя последним, ты не удивляйся, – Одольфо говорил спокойно, если бы не его непередаваемая уверенность, что он умирает, то Хэсс бы никогда этого не подумал.

– Я удивился, Одольфо. Я думал, что вы последним позовете Илисту или Мухмура Арана, – признался Хэсс, чтобы хоть что-то сказать. Слушать тишину было еще хуже.

Одольфо слабо улыбнулся, жизненная сила уходила из него.

– Хэсс, последними часто зовут не тех, кого не хотят оставлять. Последними зовут тех, от кого еще чего хотят. Я хочу тебя попросить и выполнить то, что я не успел. Это довольно таки жестоко, принуждать кого-то, пользуясь своим тяжелым состоянием, – Одольфо говорил медленно, Хэсс слушал и сжимал его руку. За эти минуты она стала еще холоднее, если это возможно.

– Одольфо, говорите, что я могу для вас сделать.

– Это все очень сложно, но сначала я хочу объяснить, почему я выбрал тебя, Хэсс. Это надо, чтобы ты понял, как все важно для меня, – Одольфо повернул голову.

– Хорошо, говорите, Одольфо, – Хэсс почувствовал слабость.

– Я выбрал тебя из-за надежды. Я долго колебался, но ты, пожалуй, единственный, кто выполнит мою волю. Мои колебания изменил разговор Морехода и Боцмана. Они говорили, что ты сможешь вернуть им море. Я тогда подумал, что если ты можешь вернуть море, то и с моим делом справишься.

Одольфо замолк, а Хэсс не нашелся, что сказать. Он переваривал сообщение о планах Боцмана и Морехода.

– Так вот, – Одольфо продолжил свою речь, – а выбрал я тебя, когда познакомился. В тебе есть творческий дар, но ты его не туда используешь. Ты понимаешь?

Хэсс кивнул, хотя не очень то и понимал.

– Отлично! – обрадовался Одольфо. – Ты идеален, чтобы закончить мою главную рукопись.

– Про того Судзуками? – взволновался Хэсс.

– Да, – Одольфо гордился делом своей жизни даже стоя на пороге смерти.

– Но я не могу, – Хэсс убрал руку, но цепкий взгляд драматурга его крепко держал на месте.

– Это неважно, – опротестовал его возмущение Одольфо.

– Как это неважно? – еще больше опешил Хэсс.

– Такие вечные вещи пишут не самые высокие таланты, Хэсс, – усмехнулся Одольфо.

– Я уже ничего не понимаю, – застонал Хэсс.

– Да это и неважно, – опять на своем стоял Одольфо.

– Но, Одольфо...

– Послушай, Хэсс, – Одольфо протянул свою руку, но говорить стал гораздо тише. Последняя вспышка Хэсса и противостояние Одольфо отняли у него много сил. – Наклонись ко мне, – попросил драматург.

Хэсс послушно наклонился.

В это самое время на краю полянке Вунь обсуждал сложившуюся ситуацию с матушкой Валай.

– Вот он точно, что-нибудь ему припашет, – возмущался Вунь.

Матушка Валай кивнула:

– Конечно, но что ты так злишься?

– Он не его личный дух, а мой. Пусть находит себе личного духа, и дает ему поручения, – пыхтел Вунь.

Матушка Валай загадочно улыбнулась, не споря с ним.

Одольфо продолжал убеждать Хэсса. Вор никак не соглашался. Он приводил аргументы, что это он не сможет сделать. Наконец, Одольфо разъярился:

– Не перечь мне! Ты, что думаешь, приятно сознавать, что я такой дурак, но переигрывать уже поздно, – засипел Одольфо.

– Но...

– Хэсс, просто согласись, – попросил Одольфо, сжимая ладонь Хэсса. Второй рукой он сгребал землю, сердце прошивала страшная ломающая боль.

– Хорошо, я согласен, – выдохнул Хэсс.

– Отлично, повтори, как положено, – у Одольфо от облегчения отпустило сердце.

– Я обещаю, что ваша рукопись будет закончена и издана, что одним из имен на ней будет стоять ваше имя, Одольфо. Я обещаю выполнить свое обещание, не откладывая и не обманывая, – поклялся Хэсс.

– Хорошо, Хэсс. Ты не представляешь, как мне стало спокойно, – Одольфо опять почувствовал боль, в горле пересохло. – Хэсс, – после минутного молчания позвал Одольфо.

– Да, – у Хэсса затекли ноги, но он терпел ради Одольфо.

– Хэсс, я хочу умереть один, иди, и никого не пускай сюда, – попросил драматург. – У тебя все получится, Хэсс, – напутствовал он. – Моя рукопись и все материалы у Инриха, он все тебе отдаст после моей смерти. Иди!

Хэсс поднялся, расправил ноги.

– И еще, – Одольфо стал говорить неожиданно громко, – Хэсс, не трусь, начинай делать что-то, тогда же когда задумал, не тяни время. Оно оказывается не вечно, по крайне мере для людей.

Хэсс уходил, по обычаю не оглядываясь назад. В такие тяжелые минуты на нас наваливаются печальные воспоминания, Хэсс не стал исключением. Сердце защемило по Шаа, по другим любимым им людям. Переступив черту, за которой уже можно было говорить, Хэсс остановился. Все разошлись, кроме директора труппы.

Инрих стоял, держа в руках завернутые в ткань бумаги Одольфо.

– Он тебе сказал? – Инрих говорил довольно ровно, не скажешь, что его грызет боль потери.

– Сказал, – Хэсс же напротив не мог справиться со своим голосом.

– Вот бумаги, – Инрих положил их на землю между ними.

– Он сказал взять их после его смерти, – вспомнил Хэсс.

– Так и возьмешь, – директор сел на землю, и приглашающе хлопнул рукой рядом с собой. – Садись, тебе надо успокоиться, парень. Ты пока не сможешь общаться с другими.

Хэсс покорно сел. Со своего места им было видно, как Одольфо поворачивает голову, чтобы видеть веселые облака, летящие по небу.

– Он всегда такой был, – Инриху захотелось выговориться.

– Вы давно знакомы? – в свою очередь Хэссу хотелось слушать. Молчать было невыносимо.

– Давно, – директор улыбнулся своим воспоминаниям.

– Давно-давно?

– Ну, не так давно-давно, но давно, – Инрих немножко расслабился. – Сейчас самое время тебе рассказать, раз ты будешь выполнять его последнюю волю.

– Самое, – согласился Хэсс.

– Но я расскажу тебе не о знакомстве, я хочу тебе рассказать о нашей первой постановке, – Инрих посмотрел на сверток, он светился ровным светом, это означало, что Одольфо еще жив.

– Расскажите, – Хэсс тоже посмотрел на сверток.

– Он тогда уже был знаменит. Многие его постановки шли с большим успехом, но он написал весьма странную вещь, и пришел с ней к нам в театр.

– У вас тогда был театр?

– Был, он и сейчас есть, – Инрих еще раз посмотрел на сверток. – Я тогда был помощником директора театра. Я учился у самого Кобвздоха. Очень нетрадиционный был тип, но в своем деле понимал побольше других. Так вот, Кобвздох посмотрел на творение мастера Одольфо. Он тогда уже был мастером, и говорит, что эта вещь слишком-слишком необычная. И что если ее ставить, то Одольфо может в раз растерять все свои лавры мастера, и что взбираться на творческую вершину ему придется еще дольше, чем в тот раз. Одольфо не дрогнул, он бровью не повел на слова Кобвздоха. Он лишь спросил, есть ли у его вещи реальный шанс потрясти мир.

– И что ему сказали? – Хэсса зачаровал рассказ Инриха.

– Кобвздоха ему присоветовал отдавать ставить свой текст в постановку, но пойти и обо всем договориться с Арой.

– Они были знакомы?

– Конечно, но тогда между ними существовали творческие противоречия, – Инрих подумал, что Илиста именно от Арана взяла привычку гоняться за драматургом с ножом.

– А как называлась постановка? – Хэсс не мог вспомнить, что же могло настолько опередить свое время, чтобы были сделаны подобные прогнозы.

– Постановка называлась: "Ливень", – сообщил Инрих.

– Но в "Ливне" ничего такого нет, – запротестовал Хэсс.

– А ты вдумайся, – директор усмехнулся, как оказывается пропаганда затмевает восприятие.

– Но, Инрих, там ничего такого нет. Я же помню сюжет "Ливня", – Хэсс недоумевал.

– Ну-ка перескажи.

– Там три действия, все как обычно, – начал Хэсс. – Там две сюжетные линии. Первая про гильдию нищих. Там бедный нищий все мечтает стать королем. А вторая линия про короля, которому все настолько надоело, что он бы с удовольствием смылся.

– Правильно, Хэсс, – Инрих улыбался.

– Так там каждый осуществляет свою мечту. Нищий становится королем нищих, а король жениться и все хлопоты скидывает на супругу, которой и воевать приходиться и торговать, и с соседями договариваться.

– Молодец, Хэсс, – похвалил директор его довольно точный пересказ.

– Так что там такого, Инрих? – все еще недоумевал Хэсс.

– Это ты привык сейчас, а для того времени полной крамолой было желание кого стать королем, а желание короля все на фиг бросить тоже из ряда вон.

– Правда? – не поверил Хэсс.

– Конечно, правда. Это потом кучу постановок написали про королей и нищих, а до этого времени главными героями были бароны, войны, маги и их дети. Кроме того, там в "Ливне", если ты видел, довольно много рассуждений, и они откровенны, что говорится без прикрас. Понимаешь?

– Наверно, – Хэссу было трудно уместить в голове, что такая обыденная для него вещь, когда-то была взрывной. – Инрих, скажите, я все думал, но так и не понял, почему в труппе спокойно. У вас не было серьезных скандалов. Это тоже заслуга хорошего директора?

Директору польстила скрытая похвала, но он развеял заблуждения Хэсса.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. Во многих театрах постоянные склоки, своры и интриги. У нас не так не потому, что я такой умный, или люди такие святые. Нет, Хэсс, все не так, как тебе представляется.

– А как? – Хэсс посмотрел на сверток, он мигал неровным мерцающим светом. Это означало, что Одольфо уже почти ушел от них в другой мир.

– Дело в том, что бродячая жизнь не терпит склок. Мы все умрем, если в труппе будет разлад. Как умирает на воле раненное или больное животное, – Инрих привел удачное образное сравнение.

– Но как вы этого добились?

– Все очень просто, Хэсс, – Инрих посмотрел на сверток. Свет ушел. Одольфо умер, но Инрих предпочитал думать, что тот переродился. – Дело в людях, Хэсс. Если человек с гнильцой, то это известно в наших узких театральных кругах. Сам понимаешь, репутация и личные впечатления. Илиста в этом плане подобрала хороший состав.

– Но не без вашего совета? – Хэсс зажмурился, он тоже увидел, что света от свертка больше нет.

– Не без моего, Хэсс.

Над полянкой закружил кодр, жалобно запела какая-то птица.

– Ты возьмешь сверток?

Хэсс поднялся, нагнулся за свертком и, не оглядываясь, ушел. Инрих еще долго сидел, ожидая пока стемнеет. Тогда надо будет провести церемонию прощания.

Тем временем его племянник и помощник Недай занимался подготовкой к сжиганию тела. В самых сумерках тело Одольфо положили на деревянный помост. Девочки подходили по одной, и клали на помост в голову и в ноги Одольфо цветы. Илиста подошла последней. Она положила охапку больших красных маков.

На церемонию прощания пришел один из мастеров, но кто это был, Хэсс не разглядел. Тот был плаще с капюшоном, стоял в стороне от всех.

Затем к деревянному помосту стали подходить мужчины. Первым подошел Тьямин. Ради прощания с драматургом из повозки вытащили Эльниня, который все также пребывал в глубокой прострации. Вряд ли он осознавал, что происходило вокруг, но указания директора выполнил в точности.

После стали подходить актеры, акробаты, рабочие сцены.

Одним из последних подошел Мухмур Аран. Он не стал класть цветы, а положил под руку Одольфо камень – янтарь. Существовало поверье, что сожженный янтарь помогает душе легче уйти в новую жизнь.

Потом к телу подошел Инрих, он под другую руку положил янтарь.

Последним, чтобы попрощаться, должен был подойти Хэсс, как выполняющий смертную волю Одольфо. Хэсс встал у изголовья, и постоял несколько минут. Затем принял у Илисты факел и запалил. Благодаря волшебному зелью, пламя занялось, и окутало тело Одольфо равномерным синим сиянием. В воздухе запахло солью. Люди постепенно отступали, шаг назад, еще один, еще один, еще один. Когда пламя погасло, и ничего не осталось, то все ушли.

– А теперь что? – В отличие от того времени, когда Хэсс сидел и разговаривал с Инрихом, сейчас ему не хотелось плакать. В душе лишь пылала глубокая печаль.

– Теперь самое важное, – шепотом ответила Илиста. Она тоже не плакала.

Хэсс подумал, что она отплакала свои слезы, когда прощалась с Одольфо и слушала от него анекдоты про них. Одольфо просил ее где-нибудь среди творческих личностей рассказать о нем, чтобы кто-нибудь использовал это в своих постановках.

– Что?

– Надо помянуть нашего драматурга. Каждый расскажет об Одольфо хорошую историю. Чем лучше будут истории, тем легче мы с ним попрощаемся.

Труппа собралась у большого стола с напитками и легкой закуской, которую сделал повар Грим. Чашки были наполнены. По обычаю, первой пили чашку крепкого несладкого красного чая, а дальше каждый мог выбирать, что больше по вкусу. Первую чашку выпили в молчании, каждый восстанавливал силы, вспоминал, прощался.

Хэсс налил себе красного вина. Сухое терпкое вино с послевкусеем полыни ложилось на его тяжелое настроение. Хэсс взял себе сладкую печенюшку, подходить к кому-то и разговаривать не хотелось. Но Илиста не оставила его своими заботами. Она подошла и обняла Хэсса:

– Я знаю, что тебе плохо, но пойдем со мной, – позвала она.

Подчиняясь ее просьбе, Хэсс пошел рядом. Илиста привела его маленькой группке. Боцман, Мореход, Санвау и Альтарен стояли рядом. Мореход что-то рассказывал, а остальные улыбались. Хэсс прислушался. Это, похоже, было окончание истории.

– И тогда Одольфо выиграл. Он указал источники всех цитат, которые приводил сердитый Льяма.

– И что получил заклад? – Санвау широко открыла рот.

– Конечно, маэстро Льяма вынужден был плясать в одних сапогах и рубашке на празднике, устроенном в его честь, – Альтарен улыбнулся воспоминанию.

– Фу, – Санвау скривила губы.

– Нет, нет, это было весело, – уверил Альтарен. – Маэстро Льяма совершенно не умеет танцевать. К тому же он танцевал эротический восточный танец, когда надо вращать живот и задницу. Так что одежда, вернее ее отсутствие, была как раз в тему.

Альтарен опять захихикал, Санвау еще больше насупилась. Она не находила историю забавной. Альтарен счел необходимым добавить:

– Одольфо не угадал только одной цитаты. Это были слова из его произведения. Маэстро Льяма еще долго шутил по этому поводу.

Потом Санвау рассказала о странных взглядах драматурга на акробатические трюки в постановках. Она сказала, что долго привыкала к мнению Одольфо, что трюки надо использовать только в двух случаях в занятиях любовью и занятиях войной. Илиста пересказала сколько раз она гонялась за Одольфо с ножом, и что он сам ей говорил, как его это развлекает, это дает ему почувствовать, что он тоже на сцене. Настала очередь Хэсса что-нибудь рассказать. Но в его голове было абсолютно пусто. Он ничего не мог вспомнить. Свое вино он выпил, печенюшку съел. Рассказы послушал. Хэсс был совсем не готов говорить.

– Хэсс, расскажи о своей печали, тогда она уйдет, – Илиста его жалела.

Вор несколько раз вздохнул, стараясь сконцентрироваться. Он начал говорить, чтобы что-то сказать.

– Меня в Одольфо поразила его неуемная жажда жизни, да и умер он хорошо, спокойно. Но лучше я его понял, когда он читал нам с Альтареном и Сесуалием выдержки из своего нового произведения про странного парня Судзуками.

Альтарен одобрительно прикрыл глаза. Санвау с любопытством уставилась на Хэсса, Илиста плеснула вина из своего стакана в его. Хэсс сделал глоток.

– Спасибо, донна Илиста, – поблагодарил он. Илиста кивнула. – Так вот, это совершенно необычная история, про которую он нам читал. Я тогда ничего не понял, да и сейчас понимаю слабо. Единственное, что я считаю, что каждая история имеет право на существование. И это я понял только тогда.

– У тебя душа поэта, – Альтарен высказал свое мнение. – Тебе бы писать стихи, Хэсс.

– Нет уже, благодарю, – в свою очередь покривился Хэсс. – Мне достаточно, что Одольфо поручил мне закончить свое произведение.

– Да? – Альтарен совсем не удивился. – Это он сделал удачный выбор.

– Да я писать не умею, – по привычке воспротивился Хэсс.

– Это неважно, – словами Одольфо ответил Альтарен. – Тебе надо ее закончить.

Санвау незаметно ушла, к ним присоединился Инрих:

– Ты пойди, там Анна плачет, – попросил он Илисту.

Актриса наклонила голову, и без вопросов ушла успокаивать расстроенную гримершу.

– Хэсс, ты не очень занят? – Инрих отвел его в сторону.

– Что-то еще? – вор был уверен, что опять грядут неприятности и просьбы.

– Можно сказать и так, Хэсс, – Инрих не знал, как подступиться к разговору. – Там со мной случилась история, и такой небольшой лысый человек говорит, что это ты во всем виноват.

– Вунь? – поразился Хэсс.

– Вунь, – облегчено выдохнул Инрих.

Хэсс встревожился:

– Инрих, что могло случиться?

Директор не отвечал, а тянул Хэсса дальше, но перед своей повозкой остановился.

– Хэсс, – Инрих испытывал смешанные чувства, и по его лицу Хэсс никак не мог догадаться, что последует дальше. – Хэсс, я пришел к себе, а там такой человечек.

– И? – Хэсс замер.

– Но не один, – выдавил из себя директор.

– И?

– Они сидят и играют в какую-то сложную игру, – объяснил Инрих.

– А почему они сидят у Вас? – в свою очередь озадачился Хэсс.

Директор глянул на вора своими выразительными серыми глазами:

– Потому, что они играют на мои вещи, Хэсс.

– Это как? – личный дух не ожидал от Вуня подобного коварства.

– Я тоже спросил также, Хэсс, – Инрих высказал наболевшее и успокоился. – А тот, который представился Вунем, заявил, что я должен заплатить за то, что нагрузил тебя.

– Это как? – заклинило Хэсса.

– Я не знаю, – директор все еще топтался у своей повозки. – А он мне сказал, что ты их личный дух, и нагружать тебя имеют право только они.

– Это как? – Хэссу тоже передалось замешательство директора. Он сам не знал сердиться или смеяться. – Они, что решили, что я их личная собственность?

– Насчет этого не знаю, Хэсс, – директор сделал паузу. – Но мои вещи они хорошо разыграли.

– О? И что у вас вещей не осталось?

– Почти нет, – директор пожал плечами.

– Что делать будем?

Инрих уставился на собеседника, недоумевая, как тот может задавать подобные вопросы.

– Хэсс, я это у тебя хотел спросить, – мягко сообщил директор.

– А где они? – Хэсс решил сначала получить разъяснения от Вуня.

– Когда я уходил, то они разыгрывали мое нижнее белье, Хэсс, – шепотом сообщил Инрих. – И, по-моему, еще не закончили.

– Здорово, – Хэсс встал на ступеньку, и распахнул дверь.

На лежаке Инриха сидело трое. Лицом к Хэссу оказался Вунь. Справа от Вуня расположился на куче тряпок директора и на его новой шляпе с длинным черным пером ранее знакомый Хэссу маленький человечек со сломанной ногой. Хэсс вспомнил его имя – Нинихмай, а Вунь его обозвал костяножкой. Третий тип был, вернее была, женщина. Хэсс раньше не задумывался, как выглядят маленькие человечки женского рода. Но эта превзошла все его ожидания. По возрасту Хэсс бы сравнил ее с девочкой лет тринадцати-четырнадцати. Кукольные черты лица, длинные черные волосы, яркая улыбка.

– Мы уже все поделили, – радостно поприветствовал Хэсса Вунь. – Все что досталось мне твое, – продолжил Вунь.

Это хозяйственность слегка сбила Хэсса с мысли.

– Знаешь, Вунь, я, как личный дух, вообще то сержусь, – но выговориться он не успел.

Вунь виновато опустил глаза, а затем цокнул на девочку:

– Говорил я, что Хэсс строже матушки Валай.

Девчоночка опустила глаза.

– Ты о чем? – сбился Хэсс.

Инрих хмыкнул, он где-то так и предполагал, что разговор собьется в другое облако.

– Простите, личный дух, – тоненьким голоском попросила девочка.

– Да ладно, но о чем речь? – отмахнулся Хэсс. – Вунь, ты мне объясни... – договорить он опять не успел, маленькие человечки затараторили.

– Тиха! – рыкнул Хэсс.

Вунь круглыми глазами смотрел на личного духа.

– Какое новое заклинание! – восторженно выговорился Вунь.

– Я еще раз спрашиваю за что вы отнимаете у Инриха вещи? И второй вопрос, что это за девочка?

– Девочка это племянница Нинихмая, – Вунь показал на каждого пальцами. – Просто за ней ухлестывает один не подходящий тип. Да еще ее мамаша вещи собирает. Нинихмай присматривает за девочкой. Ей, конечно, еще рано играть, но она же под нашим присмотром.

Вор замахал руками:

– Про девочку я понял, теперь все-таки про вещи.

– А что? – Нинихмай покрутил головой. – Мы вправе!

– Мы вправе! – Вунь выпятил подбородок.

– А я не понял! – Хэсс требовал разумных объяснений.

– Он на тебя навесил этого помертвого, мы это скомпенсировали, – Вунь замахал руками перед глазами Хэсса.

– Я что без вещей останусь? – влез в разговор Инрих. – А они что все время с тобой ехали?

Хэсс вынужден был рассказать о его встрече с маленькими человечками. Инрих спокойно кивал. В итоге этого разговора он задал единственный вопрос, который так и не задал Хэсс. Директор спросил какому количеству маленьких человечков Хэсс является личным духом. Ответ подкосил Хэссу колени. Инрих оценил состояние личного духа, но вопрос о своих вещах не закрыл. В итоге долгих препирательств директор вернул себе вещи, но расплатился с Хэссом обещанием помочь ему в случае острой необходимости. Вунь вел девочку, а Хэсс нес на руках Нинихмая. В повозке они втроем спели личному духу колыбельную, тот успокоился и смирился с многочисленностью рода Вуня.

Отец Григорий решился поговорить с Най о ее матери. Вечер после прощания с Одольфо ему показался походящим. Григорий поправил свой черный балахон.

– Най, прости, что отрываю тебя, но удели мне немного времени, – отец Григорий смотрел так просительно, что Най не сочла возможным отказать. Она беспомощно посмотрела на Крысеныша.

– Иди, – разрешил он.

Отец Григорий и девушка остановились у большого дерева. Най ожидала, пока ученый сформулирует свою просьбу. Григорий выдерживал время, что бы Най прочувствовала важность их разговора.

– Най, я не хочу вмешиваться не в свое дело, прости, – сразу попросил он. – Но я не могу все оставить так.

– Вы о матери? – догадалась Най.

– Да, Най, – Григорий убедился, что девушку тоже тревожит эта тема.

– Говорите, – она напряглась. Най показалось, что отец Григорий ее будет ругать.

– Най, ты бы поговорила со своей матерью, – осторожно предложил Григорий.

– О чем? – ощетинилась девушка.

– О себе, Най.

– Мы уже говорили, – возразила она, как о давно решенном.

– Тогда ты могла бы поговорить не о тебе, а о ней самой, – отступил Григорий.

– О чем вы? – не поняла Най.

– О том, что твоя мать живет не настоящим, а только прошлым. Ты привыкла, что это всегда так, и никак иначе, но я же вижу, что твоя мать уходит, так ничего и, не сделав в жизни. Ты бы ей об этом сказала. Она же даже не может встретить мужчину потому, что видит только свое прошлое с Лаврентио. Ты извини, Най, но об этой истории мне рассказал сам Лаврентио.

Най молчала.

Отец Григорий попробовал подступиться по-другому:

– Най, пойми, пока твоя мать не изменится, то вы не найдете общего языка.

– И как бы вы это ей сказали на моем месте?

– Я бы сказал, что я люблю ее, – не растерялся отец Григорий, – а потом бы попытался объяснить, что она себя закапывает в землю, так и не прожив свою жизнь.

– Может быть я и попробую, – Най не стала продолжать разговор. – Я так думаю, что на вас навеяла смерть Одольфо. Вы тоже подумали, что мать уходит?

Отец Григорий кивнул, он не стал пояснять девушке, что подумал, что тогда и она и Анна будут более восприимчивы к его словам.

– Я воспользуюсь вашим советом, отец Григорий, – Най не испытывала благодарности к нему, но признала его правоту. – Но, что я хочу попросить вас. Пожалуйста, больше не вмешивайтесь в мою жизнь.

Отец Григорий склонил голову.

Глава 28. Мост на гнилых опорах

Обида – мост на гнилых опорах.

Лучше упасть в воду, чем стоять на том берегу.

Народная мудрость.

Следующий день пребывания труппы в гостях у Мастеров ознаменовался общим собранием труппы. Инициатором сбора выступил директор. Он уже простил Хэсса, Вуня и Нинихмая и рассказал о них Илисте. Новости, благодаря легкому языку примы, распространились среди актеров, но особого волнения не вызвали. Это стало еще одним ярким штрихом к чудесам Темной земли.

Все собрались на площадке перед входом в главную залу мастеров. Илиста вышла вперед. Сегодня она закрутила волосы в замысловатую прическу с торчащими локонами, чувствовалась, что Анна долго трудилась над прической. Прима надела облегающее трико и куртку Инриха. Хэссу даже показалось, что Илиста забрала себе на хранение вещи директора, мало ли что еще придет в голову Вуню.

Актриса подняла руку, призывая к вниманию:

– Сегодня новый день, и мы должны решить, что делать дальше, – начала Илиста свою речь.

Люди одобрительно закивали.

– Как вы уже все понимаете на фестиваль мы опоздали, – Илиста вздохнула, многие лица омрачились. – К тому же нас постигли потери. Умер Одольфо, Лайм и Нигмар, серьезно пострадала Маша. Но сейчас ее состояние приемлемое. Шрамы останутся, но калекой она не будет. К сожалению, больше мы ничего не можем сделать. Я еще хочу вспомнить Линая, который так много сделал для нас, но видимо его путь закончился. Но в этом пути у нас были не только потери, но приобретения. Мы повстречались с удивительными созданиями, с кодрами. Не мне объяснять вам, что за счастье мы получили. Я знаю, что почти все нашли с ними общий язык. – На этом месте на лицах появились улыбки. Илиста сделала паузу прежде, чем продолжить. – Как первоначально нам объяснили Великие Мастера кодры уйдут с нами. И это тема нашего разговора. Но пока вы не высказывались, я хочу попросить у всех прощение за то, что случилось пусть и не по моей вине, но при моем участии. Простите меня, но если бы мы не пришли сюда, то многое не потеряли, но многое и не получили.

Актеры проводили Илисту в молчании, она встала в первый ряд. На импровизированную трибуну, сделанную из пары ящиков, вышел директор. Он лукаво улыбался какой-то известной только ему шутке. Хэсс подозревал, что предметом его улыбок служил он сам и маленькие человечки.

– Илиста говорила перед вами первая, как человек, собравший вас всех в этот путь. Теперь надо высказаться мне, как главному в пути. Мы не приедем на фестиваль, но я не оставляю надежды, что когда-нибудь... Но сейчас не об этом, сейчас главное, что мы будем делать дальше. Я хочу всем сказать, что Великие мастера пригласили меня на разговор сегодня, и после нашего собрания, я отправлюсь к ним. Пока же надо выработать единое мнение. Мы забираем кодров?

Стройный хор голосов взорвал воздух:

– Да!

– Отлично, это главное решение поэтому, придется решать основные проблемы. Куда мы можем пойти? Здесь же мы не останемся?

Вперед выступил орк Страхолюд:

– Если позволите, уважаемый Инрих, эта земля теперь будет нашей орковской, – он высказал это так уверенно, весомо, что дополнительных вопросов не возникло.

– Значит, мы должны уйти. Да и жить здесь не очень то, – директор вел общее настроение в труппе к единственному возможному решению.

– Тогда мы должны вернуться, – послышался голос отца Логорифмуса.

– Куда?

– В Эвари, – молниеносный ответ.

– Отлично, я тоже придерживаюсь подобного мнения, но будут ли нам там рады? – директор развел руки.

– Рады? – люди не смотрели на возвращение с такой точки зрения.

– Вы знаете сколько всего кодров? Их несколько тысяч, и это не все, – директор опять будто бы извинялся.

Отец Логорифмус пожал плечами, по его мнению, нет таких трудностей, которые нельзя было бы преодолеть.

– Кстати, отец Логорифмус вы оставите свою миссию? – полюбопытствовал Мухмур Аран.

– Я нашел то, что искал, – просто ответил Логорифмус.

В это мгновение Хэсс подумал, что Логорифмус похож на того могучего зверя, с которым подружился. Тот зверюга тоже так корчил рожи, и морщил нос.

– Мы возвращаемся? Но как мы пройдем по этим землям до Эвари? И главное, примут ли нас? – Инрих вернулся к теме дискуссии.

– Нам больше некуда идти, – Саньо подал голос. – Мы не дадим кодров в обиду.

– Уж скорее они не дадут нас, – пробормотал директор. – Отлично с этим предложением согласны.

Общее голосование прошло успешно.

– Итак, у нас еще как вам известно, есть три стада больших мясных животных, которых нам придется разводить. Пока они спят, но кто их погонит?

– Здесь я скажу, – Илиста опять вышла вперед. – Этим всегда занимался клан мудрости, то есть я и мои кодры.

– Отлично! – директор знал заранее, что она скажет. Ночью они уже это обсуждали. – Мы будем их гнать, но по идее должны справится. Я бы предложил этим заняться уважаемому Логорифмусу и Григорию, а также всем свободным от присмотра за кодрами. Кстати, повозки придется оставить здесь. Я предварительно договорился со Страхолюдом. Они останутся здесь, а личные вещи сгрузим на кодров. Они тоже согласны. Передвигаться мы будем быстрее, все будет зависить от этих мясных животных, которых придется гнать по земле.

– Да, летать они в отличие от кодров не смогут, – подал голос Боцман.

– Полеты придется освоить всем, даже тем немногим, кто не сговорился с кодрами, – продолжил директор. – Вопросы есть?

– Есть, – к директору протиснулся Лаврентио.

– Говори, – разрешил Инрих.

– Первый, когда мы выходим назад? Второй, мы как труппа распались? И третий, когда будут объяснения? И еще один, про этих маленьких везде шныряющих человеков, да и еще синих птиц?

– Правильно, – согласился Негда. Его поддержали остальные музыканты. – И как лететь беременной?

– Уф, – директор помахал руками, успокаивая гомон. – Для объяснений и даты выходы давайте соберемся завтра утром, после моей сегодняшней встречи с Мастерами.

– Хорошо, – Лаврентио согласился, – а остальное?

– Подождите, – директор думал, как ответить. – Про труппу вы можете решить только сами. Не перебивайте, – остановил он остальных. – Про птиц пусть объясняет девушка, наша Алила, а про человеков все вопросы к Хэссу. Это он их личный дух. Хэсс!

Вору пришлось выйти вперед, под общим любопытством Хэсс поведал весьма скорректированную историю своего обличивания в духи. Закончил свою речь он следующими словами:

– И, насколько мне известно, маленькие человечки уже кое-кого из вас выбрали в своих. Вунь еще не объяснял мне как, но потом надо будет провести ритуал, тогда и у вас будут жить маленькие человечки. По себе могу сказать, что это помощники, опекуны и друзья. Бросить их я не могу, и уж коли мы берем таких больших кодров, то надо взять и маленьких человечков.