Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

– Алила! – вызвал Инрих.

Сегодня девушка была не такая растерянная, как в ту памятную ночь. Она явственно волновалась:

– Птицы, они тоже уходят, улетают из Темных земель, – начала она. – И они выбрали меня, как человеки Хэсса. Они волшебные, сами знаете про синих птиц. Я предлагаю принять то, что случилось, ведь птицы это тоже дар Темных земель. Птицы многие годы являлись стражами Темных земель, возможно, что и в Эвари, они будут. Хэсс уже говорил, что человечки выбирают и общаются с кем-то из вас. Так вот птицы тоже смотрят, вы их не бойтесь, они тоже говорят.

Люди молчали. Вроде бы разъяснения и получили, а все равно чего-то не хватает.

– Давайте, эти вопросы оставим на потом, – директор опять взял обсуждение в свои руки. – Кто-то еще хочет высказаться?

Лаврентио запротестовал:

– Подождите, мы еще не все обсудили.

– Хорошо, – Инрих покорно согласился. – Говори.

– Я о нас, – Лаврентио смотрел по очереди на каждого. – Мы есть или нас нет?

– Я поддерживаю, – послышалось от Мухмура Арана. – Мы столько труда вложили в постановку.

Флат глубокомысленно кивнул, Вика стукнула кулаком по руке, Саньо пробормотал что-то утвердительное. Лаврентио вызвал к обсуждению волнующую всех тему.

– Что мы будем делать? – актеры бормотали, но никто не хотел выступать первым.

Мухмур Аран напрягся, он считал, что он и Одольфо родители постановки, и это невнятное бормотание убивает его творческого ребенка. Ситуацию спасла Илиста:

– Мы можем представить нашу постановку в столице. Мы должны ее сделать вечером памяти Одольфо. Если уж мы не попадаем на фестиваль, то давайте хотя бы почтим память драматурга таким образом.

– Правильно, – выкрикнула Вика, но сразу же смутилась.

Дикарь поднял руку:

– Я бы согласился с предложение благородной Илисты, это было бы достойно.

– Но если мы представим постановку в столице, то не сможем ее представить на фестивале, – робко возмутилась Мириам. Гвенни взяла ее за руку и продолжила речь подруги:

– Тогда постановка Одольфо никогда больше не попадет на фестиваль.

– С фестивалем дело темное, простите уж мое вмешательство, – инициативу разговора взял в свои руки отец Григорий. – Когда вы на него попадете еще? Да и поедете ли в таком составе, а вот помянуть Одольфо это правильно.

– Хорошо, – Саньо принял решение. – Я согласен с Илистой. Фестиваль дело десятое, а вот человек и его память...

– Инрих? – Илиста повернулась к директору.

– Я согласен с любым решением, дорогая. В этом случае решить надо именно вам – актерам, а не нам работникам, – директор отстранился от высказывания собственного мнения.

Илиста потребовала голосования. В итоге актеры согласились, что она предложила наилучший вариант.

– Еще вопросы будут? – Инрих был уверен, что нет, но ошибся.

Общим вниманием завладела Най. Эта девчонка затронула финансовый вопрос.

– Я хочу знать, что будет с оплатой? – Най выставила грудь вперед, характерным движением своего отца.

– Ну, как ты можешь, доченька, – забормотала ее мать.

– Это важно для меня, важно для остальных, – Най еще громче заговорила, боясь, что ее могут прервать.

Альтарен и Сесуалий пожали плечами, они решили свои денежные затруднения. Остальным же вопрос вознаграждения, обещанного при их согласии отправиться на фестиваль, показался весьма своевременно поднятым. Илиста и Инрих переглянулись.

– Я понимаю, что это надо обсудить, – Инрих понадеялся, что выразился достаточно дипломатично.

– И обсудить сейчас же, – поддакнула Вика.

– Хорошо сейчас же, – директор приготовился к обороне.

Тишина.

– Я жду, – послышалось от директора.

– То есть как? – изумилась Най. – Это мы ждем.

Инрих подумал еще поиграть в слова, что могло дать ему дополнительные моральные преимущества в будущей торговле, но сделать это ему не дала Илиста.

– Мы оплатим половину обещанной суммы, – актриса сделала свое предложение.

– Донна Илиста, – Флат покачал головой. – Но денежными вопросами занимается Инрих.

– Я придерживаюсь этого же мнения, – быстро выговорил директор, не желая развивать тему "кто хозяин в труппе?".

– Половину? – потянула Най.

– Мы не дошли до Фестивального, – директор обрел почву под ногами и не собирался отступать.

– Так давайте дойдем, – Най упрямилась.

– Доча! – ее мать Анна прикрикнула на девушку.

– Мама! Это ведь и твои деньги!

Хэсс впервые узнал, что оказывается, творческие люди умеют торговаться не хуже самых прожженных торговцев. Почти полутора часовые дебаты привели к тому, что труппа согласилась на условия половинной оплаты с выплатой в течение двух дней по возвращению в столицу.

– Ну, вы и поторговались! – Хэсс стоял рядом с Инрихом.

Труппа разошлась, но директор попросил Хэсса остаться.

– Это еще ничего. Я представляю какие бы дебаты были, если бы они все-таки заполучили свои сундуки с золотом на фестивале, – директор взмок от напряжения. А что тебя удивило?

– Никак я не думал, что артисты так любят деньги, – честно признался Хэсс.

– Фррр, – директор взялся было за косу, но передумал. С жалостью посмотрев на очередную заколку, он убрал руки. – Хэсс, деньги и овации для артистов это есть две главные составляющие их успеха. Если овации они зарабатывают свои трудом, яркостью, талантом, то уж деньги они могут истребовать только своей настойчивостью. Я тебе расскажу, что во многих актерских школах есть даже специальный предмет, суть которого состоит в том, чтобы получить как можно больше за свой труд. И там главная заповедь такая, что если ты беден, то играешь плохо. Понимаешь?

Хэсс подумал над сказанным и кивнул, находя все эти соображения очень разумными.

– Видно, Най этот курс хорошо освоила, хотя вы, Инрих, его раза три проходили. У девушки пока не тот уровень. Ладно, Инрих, что от меня надо?

– Что? – директор дернул говой.

– Я остался, вы же мне сказали, чтобы я подождал, – напомнил Хэсс.

– А! Точно. Ты далеко не уходи, сейчас поедим, и пойдем в главный зал, – объявил Инрих.

– Погодите! – Хэсс поправил платок. – Вы пойдете в главный зал? А я?

– И ты тоже, – Инрих обошел Хэсса вокруг. – Вполне прилично. Мы, как представители, должны хорошо выглядеть.

– А я то зачем? – Хэсс все еще не понимал.

– Так когда, тот совсем худой назначил нам встречу, он так и сказал, чтобы ты тоже был. Он на тебя рукой указал.

– Не может быть, – вор не верил услышанному. – Откуда они меня знают?

– Может быть дело в твоих маленьких человечках? – логично предположил директор.

– Может, – сдался Хэсс.

– Проведай больных, поешь, а потом пойдем. Кстати, как там больные?

– Казимир ничего очухался, но стонет о своей травке. Сильно она его воображение поразила. А вот Маше лучше. Глаз остался цел, только она не видит им отчетливо. Ноги, руки заживают, – отрапортовал юноша.

– Кто с ними сидит?

– С Машей то я, то Нинихмай, – заметив недоумение на лице директора, Хэсс поторопился пояснить. – Это родственник Вуня. А за Казимиром кто-то из охраны присматривает. Я ему успокаивающий отвар сделал, ребята его поят.

Директор кивнул и ушел командовать, предлагать, обсуждать, подслушивать, договариваться, то есть осуществлять свои прямые рабочие обязанности.

– Какой хороший курс, надо бы и мне его пройти, – улыбнулся вор, оставшись в одиночестве на площадке.

Трапеза подходила к концу, когда Хэсс услышал прелюбопытнейший разговор двух ученых-богословов. Оба они уже поели, а теперь сидели и обсуждали свои планы. Ни Логорифмус, ни Григорий не видели Хэсса, который сидел в тени большого дерева.

– Так что у нас получается? – Григорий завел этот разговор. Он знал, что от Логорифмуса можно получить что-то, лишь прямо это попросив.

– Да у нас что-то получается, – Логорифмус в этот раз не спешил. Григорий уже делал намеки, так что Логорифмус знал, о чем пойдет речь, и время принять решение у него было.

– Я вот решил остаться, и из ордена уйти, – выпалил Григорий.

– Зачем? – Логорифмус глянул на него искоса.

– Ну, звери же, да и людей этих как оставить? – обосновал свою точку зрения Григорий.

Логорифмус подвигал губами:

– Я бы на твоем месте не спешил, но решать не буду. Я вот думаю остаться, миссия у нас другая.

– Это ты что-то говоришь такое? – заволновался Григорий. По его мнению, было два выхода: или уйти из ордена и остаться с кодрами, или остаться в ордене и уйти от кодров, а его собеседник говорил о чем-то другом.

– Я вот думаю, что наша миссия заключается в другом, – спокойно продолжил пояснения отец Логорифмус. – Мы должны написать такие книги, чтобы практика не расходилась с теорией. Понимаешь? Написать про Темные земли, про истину, про этих Великих, про людей.

– Ах, – отец Григорий буквально задохнулся от открывавшейся ему дороги.

– Именно, – Логорифмус дернул кончиками губ. – Истина Темных земель, не истина всего мира, но она есть. И нам надо об этом написать. Понимаешь?

– Так ты видишь истину? – Григорий еле выдавил из себя вопрос.

– Конечно, – уверенно кивнул Логорифмус. – Вся истина этих земель в двух вещах: нам не стать такими, как эти несчастные, но главное...

– Главное? – Григорий затаил дыхание.

Хэсс уже дожевал свою порцию, но сидел тихо, желая услышать, в чем же истина по мнению отца Логорифмуса.

– Главное это кодры. Ты подумай, они же позаботились о кодрах, как о своих детях. Много ли мы заботимся даже о своих детях? А?

Григорий ахнул.

– Кодры выходят будут частью нашего мира, и надо об этом написать, – после длительной паузы добавил отец Логорифмус.

– И сделать это можно только рядом с ними, – Григорий стиснул руки.

– Мы напишем обо всем так, чтобы не было противоречий, тогда это ляжет в души людей, – Логорифмус был уверен, что у них получится.

– Так у нас все впереди? – переспросил Григорий.

Хэсс его не видел, но был уверен, что тот несказанно рад.

– Конечно, ведь найти истину это весьма мало. А ты не знал? – Логорифмус жил по какой-то понятной ему логике, но когда ее обнародовал выходило, что она самая верная.

Хэсс поразился, он тоже этого не знал.

Не только ученые-богословы обсуждали свое будущее. К вопросу о завтрашнем дне серьезно подошли Недай и Ямина. Помощник и племянник директора Недай немного разволновался предстоящим трудностям. Он знал, что с девушкой надо говорить очень мягко, Ямина не самая умная, но тонко чувствующая натура. Недай все это знал, но снисходительно относился к ее недостаткам. Если бы кто его спросил, то Недай, пожалуй, сформулировал, что излишний ум женщины не нужен для совместной жизни, по крайне мере, с ним.

Ямина сегодня принарядилась специально для Недая. Она одела максимально короткую юбку, и открывающую прекрасные перспективы блузу. Но на поднявшемся ветру ей стало зябко. Недай заметил, что руки Ямины покрылись гусиной кожей. Он скинул куртку и укутал Ямину. Смущенно поулыбавшись, Ямина сочла, что это очень интимно и мило.

– Ямина! – Недай взял ее за руку. – Мы скоро возвращаемся в столицу.

– Да, твой дядя сказал, – согласно кивнула актриса. – Жаль, конечно, что мы так и не попали на фестиваль, но зато у меня теперь такой замечательный кодр. Только, Недай, я на нем летать боюсь, а он меня уговаривает, что это нестрашно.

– Это действительно нестрашно, – заверил Недай, хотя сам еще не летал.

– Тогда я попробую, – подавив свои страхи, решилась девушка.

– Ямина! Ты мне очень нравишься, – Недай вспомнил, как репетировал свою речь. Девушка покраснела, но глаза не отвела.

– Ты мне тоже, – еле слышно прошептала она.

Недай еще ближе пододвинулся к девушке и обнял ее.

– Только ни на что такое я не согласна, – поспешно затараторила Ямина.

– Ни на что такое? Ты бы сначала меня выслушала, – Недай укорил ее за поспешность суждения.

– Говори, но я девушка приличная, не то что эта Най, – язвительно заметила Ямина.

Недай поморщился, но свое мнение по поводу Най приводить не стал.

– Ямина, ты бы могла стать моей женой?

– Но мы так мало знаем друг друга, – слабо возразила Ямина.

– Ямина! Мы много времени провели друг с другом, – Недай поразился каким-то возражениям.

– Нет, это в труппе, а я говорю о нас, – поспешила она объяснить. – Влюбленные должны вместе провести много времени, понимаешь? Даже до первого поцелуя должно прийти время. Иначе как влюбленные узнают, что смогут много времени прожить вместе?

Недай засомневался в малом уме Ямины, но потом успокоил себя, что она практична.

– Хорошо, Ямина, но у нас нет условий встречаться.

– Здесь нет, но мы же вернемся в столицу, – Ямина очаровательно улыбнулась.

Пока практичная Ямина рассказывала Недаю, как должны влюбляться и жениться честные люди, Богарта и Саньо выяснили свои личные отношения в совсем другом аспекте.

Актер стоял в один подштаниках, уперев руки в боки.

– Ты, что переспала со мной и все? – неверяще кричал он.

– Ну, что? Что и переспала? Имею право, – запальчиво отвечала Богарта.

Она стояла напротив любовника, одетая в черные облегающие штаны и закрытую кофту с высоким воротом. В руках у нее был нож с тонкой серебренной гравировкой на ручке. Надпись гласила: "Любимой верной супруге. Да уйдут соблазны с твоего пути".

– Так я тебе на одну ночь, что ли? – Саньо поджал губы.

– А для тебя новость, что и ты можешь быть на одну ночь? – отреагировала воительница.

– Да, – коротко признался Саньо.

– Это все? Тогда убирайся из моей повозки, – рявкнула Богарта. Ей захотелось заплакать.

– А я тебя люблю, – Солнечный не желал просто так отступать. Он знал, что это магические слова для женщин, которые меняют ход скандалов, разговоров и жизней.

– Убирайся! – Богарта рассердилась.

– А я надеялся, что мы будем вместе, – Саньо успокоился. Свои страсти он держал под контролем. Он видел, что его любимая растеряна, зла, но причин этого не понимал.

– А я нет! – Богарта опять перешла на крик.

В повозку заглянул повар.

– Вы бы так не орали, ребята, а то уже вся труппа у ваших дверей, – повар Грим быстро скрылся.

Его кратковременное вмешательство сбило их с высоких тонов скандала. Богарта не рискнула подойти к Саньо, ей казалось, что тогда он поймает ее и вся злость пройдет. Актер молча одевался, говорить не хотелось.

– Вот уж не думал, что ты такая трусиха, – Саньо застал ее врасплох.

Уже одетый по всей форме, он встал рядом с ней, сделав вид, что собирается входить. Но коварно обманув ее бдительность, обнял и крепко поцеловал. От этот нежного и в тоже время дикого поцелуя Богарта растерялась, потеряла секунды. Саньо вынул нож из ее рук, и забрал себе.

– Это тебе не поможет, – авторитетно изрек он, посмотрев на надпись.

– Что? – воительница растерялась.

– Мне повторить? – Богарта поняла, что это он поцелуе.

– Нет, – отступила женщина.

– Я же говорю, не думал, что ты струсишь, – Саньо пожал плечами и вышел.

Народ, будто бы случайно оказавшийся рядом с повозкой, расходился. Актер лишь усмехнулся. Если бы это помогло вернуть Богарте решительность и разумность, то он бы на глазах у всех занялся бы любовью с ней.

Оказаться в Главной зале было приятно. Хэсс оценил прохладу и какое-то мирское спокойствие, которое царило в Главной зале. Когда они шли по коридору, то Хэсс любовался странными неясными картинами. Для себя он определил, что эти картины созданы необычным художником. Все фигуры на них, будь то люди, или кодры, или деревья, или водопады, все было слегка размытым. Не имея четких контуров, водопад плавно переходил в человека, человек в кодра, а тот в дерево. И все это сливалось вместе с небом чуть желтоватого оттенка. Хэсс подумал, что было бы хорошо украсть такую картину, чтобы показать ее другим. Он подумал, что художники уцепятся за возможность скопировать концепцию живописи.

В Главной зале, куда они наконец пришли, Хэсса поразили высокие колоны, странно изъеденные жуками. Колонны были какие-то кособокие, неровные, но при этом весьма органично дополняли залу.

Сам зал был выдержан в голубовато-серых тонах. Два больших окна из непонятного материала, открывали прекрасные виды на Темную землю. А третье окно было странным, каким-то матовым, и ничего не открывало.

Посредине залы стоял стол, вполне земной и привычный. Однажды Хэсс уже видел подобный стол со странной резьбой, только меньших размеров.

Стулья или кресла поразили Хэсса своей высотой и несоразмерностью для людей, но он сумел втиснуться в одно из них. Сидеть оказалось сильно не удобно.

Тот Мастер, как Инрих говорил Великий, привел их и оставил в зале.

Директор молчал, Хэсс тоже, но головой усиленно вертел.

Решив еще раз предположить зачем позвали именно его, Хэсса, вор погрузился в свои мысли. Легкий толчок под ребра вывел его из задумчивости в самый интересный момент.

Великий Мастер вернулся, держа в руках что-то сильно напоминающее книгу.

– Это Вам прочитать, – сообщил Великий.

Чувствовалось, что Великий скован с людьми. Но возможно такое ощущение возникало потому, что он не привык говорить с людьми, как с гостями.

Хэсс потянулся к книге, разложив ее на столе, он и директор погрузились в чтение.

Это была история создания кодров. При этом долго рассказывались какие-то тонкие подробности анализов и синтезов, которые Хэсс, да и Инрих не поняли. Но они добросовестно прочитали все, что велел Великий.

Когда Хэсс поднял на него взгляд, то Великий скривился, и было неясно улыбка это или гримаса.

– Теперь вы понимаете, что это наши дети? Мы за них отвечаем.

– Конечно, – директор и вор кивнули.

– Мы должны были выбрать достойных, чтобы те могли взять наших детей и растить их дальше. Они еще не достигли своего рассвета, а мы уже спустились в закат, – скорбно продолжил Великий.

Его монотонная речь резала Хэсса по ушам.

– Так это значит поэтому, вы отдаете их нам? – рискнул спросить Инрих.

– Пойдем, – Великий протянул Инриху руку.

Хэсс тоже поднялся, но хозяин повелел остаться на месте. Инрих и Мастер ушли. За последующие два часа Хэссу надоело сидеть одному в Главной зале. Решив, что ничего плохого не будет, он поднялся и отправился рассматривать саму залу, картины и что еще попадется на пути.

В самой зале его внимание привлек синий сосуд, в котором что-то клубилось. Вынимать пробку из бутылки, частично вмурованной в одну из изъеденных колон, Хэссу не захотелось. Но внимательно посмотреть, он себе разрешил.

Виды из окон Хэсс изучил во время своего вынужденного ожидания поэтому, отвлекаться на них он не стал.

За одной из колон Хэсс заприметил маленький сундочок. Размер хранилища был примерно с треть обычного, используемого для белья. Подойдя к сундучку, Хэсс осторожно приоткрыл крышку, его челюсть отвалилась в прямом смысле этого слова. В сундучке сидели две бесшерстные собаки, играющие в кости. Странный гибрид рук и лап бросал кости, особо удачные ходы, собаки отмечали поскуливанием. Еще более осторожно закрыв сундук, Хэсс отправился дальше.

У того матового окна, которое ничего не показывало, Хэсса заворожили сваленные в кучу вещи. Одной рукой он выудил из тряпичной кучи сначала синюю мантию, затем какую-то тряпку неясного назначения, еще половину шляпы, потом меч, который, как показалось Хэссу, ему подмигнул. Обворовывать хозяев, Хэсс вовсе не собирался, но меч и тряпка решили по своему. Тряпка внезапно, как живая набросилась на вора, а меч пребольно уколол в бок. Хэсс уронил меч, и стал отбиваться от тряпки. Когда вор избавился от удушливой тряпки, то меча на полу не было. Тряпка тоже представляла собой нечто уже не целое. В середке тряпки появилась дыра.

Не желая больше испытывать потрясения, Хэсс отошел от этой кучи барахла.

В коридоре было все также прохладно. Картины светились и завораживали цветом и плавными неуловимыми переходами. Чуть дальше по переходу были еще одни двери, и эти двери были открыты.

Сделав шаг, Хэсс ступил в черную дыру. Следующий шаг ему сделать не дали, кто-то пребольно толкнул его в грудь и выставил за дверь.

– Я, между прочим, еще родиться хочу, а ты помирать собрался, – заворчал знакомый голос из темноты.

Двери черной комнаты захлопнулись.

Отдышавшись, вор решил продолжить ревизию. За поворотом были еще одни двери. Помня прошлый опыт, Хэсс решил сменить тактику. Он постучал в двери, они открылись. С порога было видно, что это обычная комната, забитая книгами. На одном из столов, заваленных книгами, нашлось место аквариуму.

– Заходи, гостем будешь, – поприветствовала рыбка из аквариума.

Наслышанный о чудесах с рыбкой от эльфа, Хэсс быстро сориентировался.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил вор.

Рыбка плавала справа налево, а потом обратно, но слегка перебарщивала в движениях, и периодически вода выплескивалась из аквариума.

– Здесь знание-хранилище, – сообщила рыбка.

– Понятно, – Хэсс наклонил голову, рассматривая корешки книг.

– Скоро нас все того, – жалостливо поныла рыбка.

– Как того? – удивился вор, он продолжал читать названия книг.

– Ну, как-как? Просто, эти старики уходят, и нас с собой забирают. Вам же ничего не оставят, – рыбка зафырчала, как это делают только кошки.

– И тебя? Но ты же живая?

– Я живая, – судя по голосу, рыбка совсем уныла.

– Но как же так? – Хэсс еще мог понять гибель книг, хотя и их было жалко, но рыбку то зачем?

– А вот так! Попользовались и выкинули, – еще более жалостливо заныла рыбка.

– А нельзя ли тебе как-нибудь помочь? – зная, что лезет не в свое дело, все-таки спросил Хэсс.

Рыбка словно зависла в аквариуме.

– Значит, так давай мне тут желай покушать фугу.

– Чего?

– Скажи, рыбка сделай мне фугу, но только я сам ее сготовлю, – рыбка бешено молотила хвостом.

– И этим я тебе помогу?

– Поможешь, давай времени-то мало.

После странного желания Хэсса, в аквариуме появилась похожая на рыбку рыбка. Только она была неразумной.

– И что?

– Теперь скажи, рыбка сделайся колечком.

Без вопросов Хэсс произнес и это.

На дне аквариума появилось колечко.

– Надевай меня, идиот! – завопило колечко, голосом рыбки. – И шастай на место.

Пришлось все проделать быстро.

Когда в Главную залу вернулись Инрих и Великий Мастер, Хэсс чинно смотрел в окно, и прятал руку с кольцом в кармане. Напоследок рыбка сообщила, что вернется в свое прежнее обличие, если опустить кольцо в воду.

Хэсс Незваному было не привыкать к новым странным знакомым.

Глава 29. Не хлебом единым

И из исключений создаются правила.

Пэрис Хилтон.

– Погоди, Инрих, тебе, что сказал этот важный тип? – Хэсс не верил своим ушам в третий раз переспрашивая директора.

Они сидели в главной зале Великого Мастера, который ушел прощаться с кодрами.

– Он мне сказал, что это испытания, – терпеливо повторил Инрих, и еще раз пересказал то, что говорил Великий.

– Выходит, что нам зачлось то, что мы пережили той ночью? – Хэсс не знал смеяться или плакать. – А все, что было до этого? Наш путь по Темной земле?

– А это всегда так бывает, Хэсс, – довольно мудро заметил Инрих. – Все люди ждут испытаний, и думают, что вот случиться что-то одно, и оно изменит жизнь. А на самом деле важно то, как живешь все это время. Конечно, не спасовать в тяжелый момент важно, но ведь жизнь не состоит из одних тяжелых моментов.

– Да уж, – в сердцах Хэсс решил, что тот самый Великий тип ничего не понимает в жизни, и вообще он из другого мира. Таких надо прощать. Хэсс еще помолчал, думая говорить или не говорить. – Знаешь, Инрих, я от денег тех отказался со спокойной душой. Понимаешь? Для меня они ничего не стоили. Просто груда денег.

– Да? – Инрих недоверчиво поднял брови.

– Это правда. Я бы понял, если бы тот тип нас облагодетельствовать решил совсем по другому поводу. Для меня, например, самым страшным был случай с Машей. Я тогда столько сделал, сколько никогда до этого не делал, – откровенно признался Хэсс. – Но это не все. Еще мне было страшно осторожно, мне подсказали, что так боятся умные люди. Так вот, мне было страшно принимать Вуня. Я же его личный дух.

– Я знаю, осторожность может сильно помешать в жизни, – поморщился Инрих, вспоминая маленького наглого человечка.

Они еще помолчали, Великий Мастер не возвращался.

– Хэсс, – Инрих тоже решил выговориться. – Мне тоже не было так уж трудно отказаться от прошлого. Я на минуту представил себе, что никогда не увижу тех, кого люблю, такими какие они сейчас.

– Да? – в свою очередь поднял брови Хэсс.

– Это правда, – вернул его слова директор. – Новую жизнь можно прожить, только снова родившись. В любом другом случае, мы все равно живем с грузом старой жизни. И это надо уметь принимать.

Хэсс постарался удобнее разместить свой зад в кресле Великого, но сидеть было тяжело.

– Какие они худые, – вздохнул Хэсс.

– Ты о креслах? – ухмыльнулся Инрих.

– Конечно, – Хэсс осознал, что вздохнул о своем неудобстве вслух. – Интересно, а у остальных было также?

– У Илисты, Лаврентио, Богарты, Алилы, Логорифмуса и других? – Инрих тоже думал об этом.

– Да, у них.

– Не знаю, если они тебе ответят, то ты узнаешь, – обтекаемо ответил директор.

– Да, я спрашивать не буду, – возразил Хэсс.

– Почему? Не хочешь к ним лезть в душу?

– Где-то так. Залезть к другому в душу, это испытание прежде всего для себя. Некоторые души уж очень неприглядны, – мрачно сообщил Хэсс, продолжать разговор на эту тему ему не хотелось, но еще один вопрос следовало задать. – А этот Великий тип так и не понял про свои испытания?

Инрих лишь покачал головой.

– Значит, на фестиваль мы не успеем, – заметил спустя минут десять Хэсс.

– Какой нам фестиваль? У нас куча, или стая? Или как это будет правильно кодров. Еще Великий Мастер обещал нам, так сказать, кормовых животных. У Алилы пять сотен птиц. А у тебя толпа маленьких человечков.

– Да, – Хэсс вспомнил, как он узнал о количестве родственников Вуня. – Мы возвращаемся назад?

– Мы возвращаемся назад, – повторил Инрих. – Вперед пути нет.

– И что будет дальше?

– Откуда я знаю, я всего лишь директор труппы, а не колдун из Белой башни, – фыркнул директор.

– Илиста знает?

– Конечно, она же не дура, – Инрих взял себя в руки.

– Простите, Инрих, – извинился Хэсс.

В главный зал вернулся Великий Мастер. Он пришел с помощником. Хэсс внимательно рассматривал новое действующее лицо. Мастер был еще худее Великого Мастера. Очень похоже на человека после нескольких лет голодания, но для них худоба была вполне естественна и гармонично подходила к вытянутому лицу, раза в полтора длиннее человеческого, тонким малоизогнутым бровям, тонким губам, и неожиданно массивному широкому носу. В первого взгляда Хэсс угадал, что этот новый мастер сильно нервничает. Так обычно дергался сам Хэсс перед трудными заданиями.

– Наши кодры, – начал новый мастер и сбился, поправился, – ваши кодры выбрали себе глав. Клан Тишины, которую олицетворяет мудрость, во главе с Мрымом выбрал Илисту. Клан Волнения, который основывается на поиске, выбрал своим главой Логорфимуса.

На это сообщение и Хэсс и Инрих кивнули, Мастер продолжил свою речь.

– Клан Легкости, который кружит в воздухе, не выбрал себе главу, хотя в его ряды влились несколько ваших человек. Также как и Клан Изменчивости, который связан с водой, остался пока без главы.

Хэсс и Инрих опять кивнули. Мастер замолчал.

– Но ведь всего кланов пять? – решился уточнить Инрих, оба мастера на него странно поглядели. Инрих, оправдываясь, добавил: – Вы же говорили об этом.

– Да, – согласился Великий Мастер. Ему было явно тяжело говорить.

– Клан Свободы, который не нуждается в поводырях, тоже выбрал своего главу, – смог выговорить, наконец, молодой Мастер. Хэсс и Инрих замерли, что-то было не то в этих словах. – Им стал Хэсс Незваный.

– Но я в глаза не видел ваших кодров, – вырвалось нечаянное у вора.

– Мы знаем, – почти спокойно ответил Великий Мастер.

– Но тогда как же? – Хэсс понадеялся, что это пустая шутка.

– С ними договорился один маленький пронырливый человечек, – послышалось из-за дверей.

– Вунь? – опешил Хэсс, Инрих опять поморщился от воспоминаний.

Вунь деловито зашагал к столу, запрыгнуть в кресло одного из Мастеров, ему труда не составило. Садиться он не стал, так как его бы не было видно остальным. Вунь остался стоять за импровизированной трибуной.

– Нам, понимаешь, так передвигаться будет удобнее, – шокирующее признание Вуня повергло Инриха в истерическое состояние. Хэсс все еще молчал.

– Ты, что так им и сказал? – не веря в услышанное, спросил Хэсс.

– Почти, – признался Вунь. – Мы уже давно с ними знакомы, личный дух нашего рода. Мы у них шерсть вычесываем, понимаешь? Они – Свободные – лежали в той пещере в самом конце. Ну, наши там ход пробили. Это было совершенно случайно, – сразу добавил Вунь. – И вот, мы с ними познакомились. Они нас в семью приняли, и ты тоже получаешься в семье. Род все-таки. Так что сам понимаешь, что договориться труда не составило.

Хэсс закрыл глаза, Инрих сдерживал громкий смех, но хихиканье прорывалось. Оба мастера торжественно молчали. В эти минуты Хэсс вспомнил молитвы, которые когда-либо он слышал в своей жизни. Это была мешанина слов из молитв отца Григория и монаха Шевчека, из причитаний нищих в столице и хвалеб короля Главрика IХ. Но одна мысль во всем этом была главной: "Что уже больше Хэсс не вынесет, хватит с него подобных новостей". Почему-то тогда же Хэссу вспомнилось, что в детстве, еще до встречи с Шаа, он мечтал о большой семье, и даже молился об исполнении желания. Похоже, что кто-то там услышал его молитвы и поспешил их исполнить в такой огромной форме.

– Хорошо, ты просто молодец, Вунь! – пересилив себя, смог произнести Хэсс.

Инрих одобрительно причмокнул губами.

Много позже, спустя несколько лет, Инрих спросил Хэсса, почему тот тогда так ответил. Хэсс признается:

– В первый же день мой учитель Шаа, рассказал мне длинную историю, из которой я понял одну вещь. Если ты любишь кого-то, скажем, вы связаны сильными узами, то изволь уж принимать и то, что любит он. Если ты откажешься принять, то потеряешь того, кого любишь. Это похоже на то, как юноша приводит девушку в дом. Его родители должны полюбить невестку больше собственного сына, тогда и внуки у них будут, и сын, и еще и дочь. Любить кого-то на половину, или на треть или на четверть нельзя.

Инрих тогда выразит сожаление, что так и не познакомился с этим чудесным человеком Шаа. Хэсс расхохочется в ответ, но причину своего смеха пояснять откажется. К ним выйдет второй сын Хэсса – Авехо, который потащит Инриха в театр. Авехо с малолетства будет вить веревки из всех окружающих, а в особенности из Инриха, который назовет его первое имя, и будет опекать всю жизнь.

Сентенус лихорадочно собирался. Последний день и ночь он провел не лучшим образом для своей печени, но весьма плодотворно для короля и разведчика. Сентенус пил по черному до розовых нимф в компании с колдуном из Белой Башни. В один час из этого дня колдун спросил, что хочет увидеть Сентенус, так сильно наливаясь настойкой из черного дуба. Сентенус сболтнул про розовых нимф, и они оказались прямо перед ним. Одна особо соблазнительная стала танцевать, но Сентенус лишь разочаровано вздохнул.