Текст книги "Все дороги этого мира"

Автор книги: Ольга Табоякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Одольфо чувствовал, что у него есть день или два, чтобы все закончить.

Почти забыв про боль, которая удовлетворилась тем, что донесла до своей жертвы мысль о скорой смерти, Одольфо думал, решал, прикидывал и надеялся.

Вставать ему было тяжело, но он заставил себя выбраться из повозки и усесться на траве, прислонившись к колесу своего последнего дома на колесах.

За ним ненавязчиво, но присматривали, в труппе беспокоились о его состоянии. Сразу же рядом появился повар Грим.

– Я вот сладкие булочки сделал с ягодой и чай тебе травяной заварил. Ты же ничего не ел и вчера. Покушаешь? Или у тебя в повозке своя пекарня?

– Покушаю, – Одольфо с нескрываемым удовольствием уплел все, что принес повар Грим. – Вкусно. Хотел бы я так научиться готовить.

– У тебя другой талант, – Грим отметил, что Одольфо стало получше, вернулись краски на лицо, но общий фон был болезненным.

– В этой жизни, а кто знает про следующую, – задумчиво заметил драматург.

Повар Грим вздрогнул.

– Да, никто не знает про будущую, но я бы хотел попробовать себя и на другом поприще. Я иногда думаю, что в следующем перерождении хотел бы стать ювелирным мастером. У них такие волшебные вещи получаются, что я всю жизнь восхищаюсь их работой, – разоткровенничался повар.

– А я вот, – Одольфо задрал голову вверх и стал смотреть на кодра, парящего в воздухе, – я вот в следующем перерождении не хотел бы далеко уходить от театра, но писать бы больше не хотел. Я мечтаю стать актером, чтобы люди смотрели на меня и плакали и смеялись, чтобы души их открывались светлым чувствам. Я всегда переживал, что не играю на сцене то, что пишу. Я пишу, а актеры это видят по-другому, да и постановщики тоже вносят свои оттенки в восприятие. Автора, я думаю любого автора, это тревожит.

– Это всегда так, – Грим тоже запрокинул голову, но солнце слишком ярко сияло, он опустил голову и стал смотреть на взлетную площадку. По ней бегали актеры, которые что-то репетировали. Так показалось повару Гриму.

– Как?

– Да, так, что любой читатель читает не все то, что ты написал, а что-то свое, – Грима заинтересовало, что такое опять происходит между Джу и Лаврентио. Отсюда было не слышно, но они экспрессивно махали руками.

– Возможно, знаешь, я никогда не был читателем. Я всегда был автором. Хотя нет, я был читателем до того, как стал автором.

– Хмм, – Грим повернулся к нему. Одольфо так и смотрел вверх на парящего в потоках воздуха кодра. – А в чем была твоя точка перехода?

– Моя? – Одольфо понял, что и это надо рассказать, ему станет легче. – Я читать начал довольно таки рано. Читал вообще все, от научных книг до эротических, правда, стихи мне особо не нравились. В один такой прекрасный или не прекрасный момент мне стало скучно. Говорят же, что человек садится писать тогда, когда не может найти той книги, которую хочет прочитать. Со мной так и было. Я устал от всех этих обычных фабул и героев. Я даже могу сказать, что они достали меня по большей части своей однотипностью. Где-то так: я его любила, он меня любила, но в конце все померли.

– И что из этого получилось? – Грим попытался примерить эту логику на приготовление блюд. С одной стороны, она подходила, а с другой – полный бред.

– Я пишу тоже самое, – признался Одольфо. На этом месте оба мужчины захохотали. – Вот такая она жизнь, – отсмеявшись, смог добавить он.

– Точно, – согласился Грим. – Но молодым об этом знать не надо.

– Не надо, может быть у них получится что-то совсем иное, – принял его точку зрения драматург. – Грим, я хочу попросить тебя, позови сюда Инриха и Арана, пожалуйста. Я хочу с ними поговорить.

– Конечно, – Грим поднялся. После этого разговора он знал, что Одольфо умирает. Сейчас он простился с ним – поваром Гримом.

Весть разнеслась по лагерю мгновенно. Когда Инрих шел к Одольфо, все уже знали. Актеры сожалели, что пришел момент расставания, но пока слез не было.

Инрих уселся на место, на котором сидел повар Грим.

– Как ты? – нейтрально спросил он драматурга.

– Хорошо, когда уходишь, то это не имеет особого значения, – Одольфо смог улыбнуться через боль. Сердце опять заняло, хозяйка боль напоминала, что человек еще жив.

– Ты хотел что-то оставить? – директор старался говорить спокойно, но к горлу подступил холодный ком.

– Это не тебе. С тобой я хочу поговорить, вернее, я буду говорить, и просить тебя о помощи. У меня есть одна незаконченная вещь, и я собираюсь отдать ее Хэссу, чтобы он закончил. Но это мои с ним заморочки. Тебя же я хотел попросить о другой вещи. Инрих, пожалуйста, присмотри за ним.

– За кем?

– За Хэссом, – Одольфо стал говорить тише, в горле пересохло от боли.

– Ты изрядно меня удивил, друг, – отозвался Инрих. – Ты, что выбираешь последний разговор с Хэссом? Уж, этого я от тебя не ожидал. Ты и незнаком почти с мальчиком, – поделился директор своими сомнениями.

– Это он со мной почти незнаком, а я его знаю. Он очень похож на одного моего старого знакомого. И я думаю, что Хэсс меня точно не подведет.

– Старого знакомого? – переспросил Инрих.

– Очень старого, – подтвердил Одольфо, но рассказывать не стал. – Я тебя прошу присмотреть за мальчиком. Если, что случится, помочь ему ненавязчиво. Понимаешь?

– Почему меня?

– Ты единственный здравомыслящий из всей этой толпы, – Одольфо раскрыл причину своего решения.

Солнечные зайчики запрыгали вокруг говорящих, мимо проходил Казимир с большим зеркалом под мышкой. На миг один такой зайчик почти ослепил Одольфо.

– Я бы и сам за ним присмотрел, – продолжил Одольфо. – Думаю, что это тебе надо знать. Я кое-что умею видеть в людях. Так вот, на этом мальчике столько оберегов, причем от разных людей, да и от нелюдей тоже есть, что я до стольких считать не умею.

Инрих покачал головой, нечто подобное он и предполагал.

– Значит, этот мальчик сможет сделать все, что ты его попросишь?

– Да, он закончит рукопись, издаст, в целом не даст ей погибнуть. Но дело не только в этом, просто присмотри за ним, пожалуйста.

– Хорошо, – взвесив "за" и "против", согласился Инрих.

– Спасибо, – Одольфо помолчал, вдыхая и выдыхая, чтобы сладить с болью. – Еще я хотел бы попросить в нужный момент сказать Илисте, что я получал массу удовольствия от наших скандалов. Хорошо?

– Она и сама знает, – отмахнулся директор.

– Она то знает, но иногда приходит печаль, и такие вещи надо услышать от посторонних. Хорошо?

– Конечно, – пообещал Инрих. – Что-нибудь еще?

– Да, найди мне хорошее место, чтобы уйти по-хорошему, пожалуйста, – попросил Одольфо. – Да и еще скажи Илисте, что мне не нравилось, как она трактовала Мальджорну в "Черничном пироге", но я в восторге от ее Паулиты в "Черной ненависти". Хорошо?

– Да без проблем, как только будет случай, так и скажу, – ухмыльнулся Инрих. – Ты о чем-нибудь жалеешь? – директор знал, что сейчас надо спросить об этом.

– Да, о том, как много еще не сделал.

– Ну, об этом почти все жалеют. Это свойство нашей натуры. Я спрашиваю о том, что уже прошло.

– Абсолютно ни о чем, – признался Одольфо, – поэтому я и уйду легко. Хотя, порой мне кажется, что Илиста права в трактовке Мальджорну из "Черничного пирога". Подкрадываются мысли, что она ее более тонко чувствует, не то что я. А ты как думаешь?

– Это спорный вопрос, – увильнул от прямого ответа директор. – Но я ей обязательно скажу о твоих сомнениях, – слегка поддел его Инрих.

– Нет, об этом не говори. Сильно зазнается, – отбил подачу драматург.

– Илиста? Это невозможно, – притворно оскорбился директор за свою лучшую актрису.

– Точно, – серьезно согласился Одольфо. – Она уже до предела зазналась.

– С чего ты взял? – сурово нахмурился Инрих.

– Кто еще может гонять лучшего драматурга всех времен и народов под повозками? – не выдержал серьезного тона, и улыбнулся Одольфо.

– Если ты так ставишь вопрос, – пришлось согласиться директору, он тоже улыбался.

Инриху было ясно, что это последний такой разговор с его другом. У директора будут еще такие разговоры с другими его друзьями, но не с Одольфо. От этого повеяло печалью.

В ту ночь был еще один человек, который наплевал на не осуществившиеся возможности. Это была Маша, получившая вторую жизнь в подарок. Гипс с нее еще не сняли, но девушка уже передвигалась, правда с чужой помощью, но умирать она точно не собиралась. Об Одольфо ей рассказал Тори. Тогда Маша попросила помочь ей добраться до драматурга. Актрисе хотелось поговорить с ним.

– Простите, Одольфо, – обратилась Маша.

Драматург лежал в своей повозки, рядом с ним сидел с озабоченным лицом Альтарен.

– Иди, – попросил Одольфо Альтарена. – Маша посидит со мной.

Тори тоже ушел.

Минут пять они молчали. Маша очень жалела драматурга, тот же боролся с очередным приступом рвущейся боли.

– Достала она меня, – смог сообщить драматург. Маша поняла, что он говорит о боли. – Так о чем ты хотела поговорить девочка?

– О смерти, – призналась Маша.

– Тебе еще рано говорить о смерти, девочка, – слабо прохрипел Одольфо. Потом собрался и продолжил более нормальным голосом. – Твоя еще не пришла.

– Понимаете, меня мучает, что это моя смерть ушла к вам, – кусая губы, призналась Маша.

Как бы не было плохо драматургу, и резкие движения ухудшали положение, но он расхохотался.

– Девочка, смерть у каждого своя. Это настолько точно, что я даже не знаю с чем сравнить. К тебе она приходила попугать, скажем так, и если бы не счастливый случай, то она и забрала бы тебя с собой. А со мной она шутить не будет, и отсрочки у меня нет. Так что из-за этого брось кукситься, это моя и только моя смертушка.

– Правда? – Маше с одной стороны хотелось верить, а с другой было страшно.

– Правда, – Одольфо успокоился, смех пока отдавался в спине и затылке. – Ты больше не дергайся, хорошо?

– Хорошо, – смогла улыбнуться Маша. – А для вас ничего нельзя сделать?

– Ты имеешь в виду, как для тебя?

– Да, кодры... Они...

– Маша, послушай, я давно болен, и знал, что когда-нибудь такой момента наступит. Твои кодры, я видел их, они красивые. В постановках они шикарно будут смотреться, если кто-нибудь напишет действие с их участием. Так вот, они могут полностью меня излечить?

– Не знаю, но я спрошу, – забеспокоилась Маша. Ей казалось преступлением сидеть и разговаривать, если надо бежать и быстрее спросить.

– Не надо спрашивать, директор уже спросил, – погасил ее порыв Одольфо.

– Инрих?

– Инрих. Вроде он у нас директором, если, конечно, я не путаю.

– И что они сказали? – Маша понимала, что ничего хорошего они не сказали, раз Одольфо лежит здесь, но надеялась услышать о чуде.

– Тебе повезло, в отличие от меня, Маша, – Одольфо попросил воды, а потом смог продолжить. – О чем я? Да, в ту ночь, ты уже была на грани, и тогда можно было почти все. Как объяснили директору, мы были в неком поле, которое позволяет нарушать кое-какие законы природы и бытия. Понимаешь? Да, ладно. А сейчас, чтобы меня вылечить, надо смерти отдать кого-то другого. Если бы у меня был кодр, то, скорее всего, он, во-первых, не допустил бы такого моего состояния, а, во-вторых, сам бы ушел, отдав мне всю свою жизненную силу. И то не факт, что я бы смог выжить. Понимаешь?

Маша кивнула. Части сказанного она не понимала, но и не стремилась это обсуждать.

– Простите, Одольфо, – Маше было важно извиниться за такое положение перед ним.

– Не печалься, девочка, – драматурга же это все нисколько не расстраивало. – Ты что-то еще хочешь спросить?

Маша кивнула.

– Да, я понимаю, что вам не до меня, но я думаю, что вы долго жили и можете подсказать мне, что делать дальше.

– Ты о чем?

– Явно я не смогу больше играть. На лице останутся шрамы, да еще нога и рука, да и, наверное, я больше сама не захочу.

– Это эффект второй жизни. Понимаешь?

– Одольфо, – Маша постаралась еще раз объяснить свои затруднения. – Я не знаю, что мне делать дальше. В этом моя главная проблема.

– Ты какая быстрая, – восхитился драматург. – Вчера только встала, а уже думаешь о завтра.

– Конечно, обо мне просто некому больше думать, – призналась Маша.

– Есть, девочка, или будет, – драматург на секунду пожалел, что не встретил такую Машу в свое время.

– Но до этого надо дожить, правильно, Одольфо? – Маша почувствовала его печаль. Для девушки он стал кем-то вроде доброго дяди или деда.

– Ты спрашиваешь меня потому, что я много в жизни видел актеров?

– Да.

– Были разные истории, – потянулся Одольфо. За разговором боль опять отступила. Наслаждением двигаться без боли Одольфо пользовался осторожно, не то она быстро прибежит назад. – Был я знаком с одной актрисой. Молодая, красивая, яркая, как солнце. Успеха она добилась немыслимого, но для нее все оборвалось в один день, – пустился в воспоминания Одольфо.

– А что случилось?

– Покалечилась она страшно. Одна половина лица красивая, а другая обожжена.

– Ужас какой? – Маша закрыла рот ладошкой.

– Ужас да, ужас, – Одольфо еще раз вспомнил лицо женщины.

– И что она сделала?

– Она стала жить по-новому. Сначала она попробовала остаться в театре. Но от этого было только хуже. Многие ее жалели, а жалость для сильных личностей почти всегда неприемлема. Ты и сама знаешь.

– Так она не осталась в театре?

– Нет, тоже плакала, но решила оставить театр.

– И как она жила дальше?

– Спилась и умерла. Очень быстро умерла, – досказал историю драматург. Маша притихла. История ей явно не понравилась. – Но была в моей жизни и другая история. Тоже актриса, красивая, на самом взлете она покалечилась, выполняя сложный трюк. Плохо сросся перелом, – продолжил рассказывать истории Одольфо.

– А она тоже умерла? – Маша поняла, что в театре все плохо заканчивают, если калечатся.

– Нет, почему же сразу и умерла. Жива еще Ганьида.

– Ганьида? – Не поверила Маша словам драматурга. – Но Ганьида же ...

– Вот именно, и сможешь стать, как Ганьида богатой и знаменитой, или как Лоурес спиться и умереть. В этой жизни твой выбор определяет, кем ты станешь завтра. Не можешь быть актрисой, стань кем-то другим.

– Это я уже и сама поняла, – Маша поджала губы.

– Не кривись, – попросил Одольфо. – Тебе не идет. Раз просишь совета, я тебе его дам, – здесь драматурга осенила прямо таки гениальная идея. – Ты пока не мечись, не суетись, все само придет. В голову твою точно придет, чем тебе заняться в будущем. А сейчас я бы тебе посоветовал держаться рядом с кем-то из труппы, но не с актером.

– С кем? – простодушная Маша открыла рот.

– С тем, кто тебе помог, отцом вторым стал. С Хэссом, девочка. Кабы не он, ты бы не дотянула до своей второй жизни.

– Правда?

– Клянусь своими лучшими произведениями, – лукаво глядя на девушку, подтвердил свои слова Одольфо. – Слушай его, поговори с ним, может, луч в твой жизни и блеснет. И еще дам тебе один совет, не бойся перемен в своей жизни.

– А к чему вы об этом заговорили? – Маша помахала в окно Тори, чтобы тот ее забрал.

– К тому, девочка, что ты больше всего на свете боишься перемен, и так сказать им пришлось к тебе прийти в достаточно жесткой форме. Я почти уверен, что когда с людьми случается, то что случилось с тобой, то это расплата за невнимательность к знакам жизни, которые так упорно стучались в твою дверь, – нравоучительно закончил Одольфо.

Маша после этого разговора и уныла, и воспряла духом. Ее порадовало то, что Одольфо убедил, что она ни в чем не виновата. Но огорчили его рассказы о подобных случаях. По всему выходило, что работать в этой новой жизни придется еще больше, чем в актерской.

К Маше зашел Хэсс, чтобы проверить, как она себя чувствует. И он ощутил произошедшие в ней перемены.

– Хэсс, а Одольфо сказал, что это ты меня спас?

– Почему я? Ты бы еще лежала, если бы не звери. А, кроме того, тебя Тори держал, – отказался от чести спасителя Хэсс. Он обдумывал как можно снять воспаление с рубцов на лице.

– Нет, – упрямо замотала головой девушка, – Одольфо прав, если бы ты меня не вытянул, то я бы умерла. Значит, это ты.

– Во всем виноват, – с ухмылкой добавил Хэсс. Он решил, что надо сделать для девушки сбор с живицой и медом.

– Почему виноват? – довольно серьезно возмутилась Маша. – Ты не виноват. Ты виновен.

– Это разные вещи? – уточнил Хэсс.

– Абсолютно разные, – Маша расслабилась.

– Так а теперь ногу, – скомандовал Хэсс.

– А мне с тобой легко, очень легко, – Маша замурлыкала от наполнившего ее чувства свободы.

– Мгм, – Хэсс покраснел. – Наверное, я для тебя, как родитель?

– Наверное, – согласилась девушка. – Ты мне дал вторую жизнь, значит, как родитель.

Вор успокоился, на его свободу никто не покушался.

– Значит, будешь меня слушаться, – решил он.

– Буду, – Маша пошевелила пальцами ноги, когда Хэсс их пощекотал. – Мне это и Одольфо советовал.

– Одольфо? А причем здесь он? – Хэсс разогнулся, поднялся с колен. – Я думаю, что жить будешь, но даже если у тебя и все в порядке с костями, а я так почти в этом уверен, но пока все это хозяйство на тебе оставляем. Кости все равно еще слабые, как бы на них там не воздействовали. Приедем домой, пусть тебя и маг, и лекарь осмотрят. Ты же не хочешь опять слечь? – закончил свое лекарское заключение Хэсс, рассматривая разом поскучневшее лицо девушки.

– Не хочу, – истово замотала она головой.

– Осторожнее, оторвется, – встревожился тот.

– Пришьешь, – парировала Маша.

– Устала?

– Ага, хочу полежать, – девушка перебралась на лежак.

Хэсс пообещал принести ей еду и ушел, так и не спросив об Одольфо и его советах.

Актеры были заняты новыми знакомыми. Подходить и смотреть на кодров, слушать объяснения Инриха, изредка видеть странные тощие фигуры – все это стало их жизнью за несколько прошедших дней. Столь быстрая смена обстановки и обстоятельств сплотила коллектив. Люди стали бережнее относиться друг к другу. Каждый старался присматривать за остальными, не надо ли им чего, не страшно ли, не заболели ли.

Орк Страхолюд ходил по земле. Ходить по своей новой земли – особое удовольствие и доселе неизведанное ощущение. Орк подслушал болтовню двух ученых-богословов о книгах, и подумал, что сам на старости лет тоже напишет книгу о том, как нашел новую землю своему народу.

Орку повезло, он нашел карту всего мира. С удивлением он узнал о некоторых подробностях, в том числе и о замечательном проливе, но да это было не главное. Орк смог оценить свою новую землю.

– Придется мне освоить агроводство, – вслух высказался орк.

– А еще нимфоводство, котоводство, крысоводство, тигроводство и лесоводство, – послышалось ехидное замечание со стороны.

Орк оглянулся, как он и предполагал, это была матушка Валай.

– За свою землю я и не такое освою, – пробухтел он.

– Молодец, волосатик, – сразу же одобрила маленькая женщина.

– Вы по делу?

– По делу, конечно, – матушка потребовала, чтобы орк уселся. – Мы уходим, но ты это знаешь. А на прощание я хочу кое-что тебе оставить.

– Что? – все-таки орк, как и люди, обожает подарки.

– Советы. Сам знаешь, что полезными вещами не разбрасываются.

– Коли советы полезные, то они и поценнее вещей будут, – согласился Страхолюд. – Я внимательно слушаю.

– Во-первых, ты орк того несчастного из-под скалы не вытаскивай. Пусть там доживает свои тысячелетия, – матушка чинно загибала пальцы при перечислении советов.

– Это я сам сообразить могу, – фыркнул орк.

– Во-вторых, – Валай его проигнорировала, – ты живность местную береги. Здесь много интересных экземпляров встречается.

– Кто, например?

– Нимфы, цукине, мородохвостики, змеюки, шайманы, чукмедалы и еще много кого. Теперь не перебивай, – рыкнула матушка Валай. – В-третьих, готовься, что сюда могут пожаловать незваные гости. Слишком уж лакомый кусочек эти земли. Понял?

– Понял, – кивнул орк.

– В-четвертых, наши будут сюда возвращаться. Травы здесь хорошие. Ты уж позаботься, мы в долгу не останемся.

– Хорошо, – орк был доволен.

– В-пятых, с нынешними хозяевами особо не общайся. Сходи и поговори один раз, но без надрыва. И в последних, береги себя, волосатик, – матушка Валай на этот раз проявила тактичность и не стала внезапно исчезать. Матушка медленно растворилась в воздухе.

– Дожил, уже маленькие старушки мной командуют, – попенял себе орк.

Ему надо было встретиться с нынешними хозяевами Темных земель. Страхолюд разумно рассудил, что лучше проявить инициативу, и отправился к входу в большую залу. Он беспрепятственно прошел по коридору и открыл двери.

– Заходи, – без приветствий велел Великий Мастер.

– Я поговорить, – предупредил Страхолюд.

– О чем?

– О Темных землях, конечно. Меня только они и интересуют, – пожал плечами орк. Устроиться на стуле было невозможно, орк уселся на стол без малейшего чувства неловкости.

– Нам все безразлично, – Великий не проявлял лишних эмоций.

– Мы будем жить на этой земле, – Страхолюд подумал, что еще можно сказать, но не нашелся в присутствии этого холодного типа.

– Подарков от нас вы не получите, – сообщил Великий Мастер. – Свое мы заберем. Вам ничего не оставим.

– Да во имя всех богов, забирайте. Нам нужна земля, – Страхолюд подумал, как попрощаться.

– Иди, человек, – разрешил Великий.

Страхолюд сначала не понял, что худосочный говорит ему, затем не поверил, что тот может спутать орка и человека, а потом флегматично пожал плечами, не ему пререкаться в этом случае.

Грустить было не в привычках Великого, он отправился посмотреть на кодров. Пушистые и сонные они радовали Великого своим теплом.

– Глупые люди, как мы вас оставим? – Великий спрашивал сам себя.

– Они нам нравятся, – кодр Мудр ответил ему мысленно. – Они нам действительно нравятся. Нам будет неплохо с ними, а возможно, будет и очень хорошо. Не печалься о нас.

– Не буду, – Великий почти не помнил, как надо правильно печалится, и за оставшееся время вспоминать не собирался.

– Правильно это будет, – ступил в разговор кодр Мрым.

– И все-таки пока не поздно передумать. Свободные же не выбрали своего вожака? – все же высказал свое предложение Великий.

– Почему не выбрали? Они выбрали, – Мрым не придержал мысль.

Мудр влепил ему лапой приличную затрещину.

– Человека? – уточнил Великий.

– Человека, – подтвердил Мудр.

– Но они же никого не знают, – усомнился Великий.

– А они по протекции, так сказать, – мысленно улыбнулся Мудр, Мрым также мысленно посмеялся.

– Тогда действительно поздно, – Великому было безразлично кого выбрали, важен был сам факт.

– Тогда иди, тебе пора, – повелел Мудр.

Когда в пещере стало тихо, Мрым и Мудр наклонились друг к другу и повели мысленный разговор.

"Мне понравилось, как поет девушка", – поведал Мрым.

"Какая девушка?", – в ответ на вопрос Мудра, Мрым показал мысленный образ Маши.

"Она все время поет, даже, когда молчит", – Мрым зажмурился от удовольствия.

"Но там еще немало забавных личностей", – добавил Мудр.

"Это да, я чувствую, что для нас начнется жизнь", – Мрым радовался будущему.

"Нас и войны ждут, и сцена, и много еще чего", – согласился его отец и глава клана.

"Войны я понимаю, а вот про сцену?", – недопонял Мрым.

"Ты пропустил, но мы будем выступать перед людьми, как актеры. Поверь, уж если кому из людей такое в голову пришло, то они это непременно реализуют", – Мудр авторитетно мыслил.

"Мы попробуем", – предвкушающе согласился его сын и развернул крылья. "Полетаем, отец?", – сделал он предложение.

"Выбираемся отсюда и давай полетаем", – Мудру тоже хотелось поиграть в воздушные салочки, хоть он и был главой клана и довольно таки в приличном возрасте.

"Вот жизнь начинается", – оставил за собой последнее слово Мрым.

Глава 27. Нельзя пройти мимо

– Мне очень жаль, что в уголовном кодексе не предусмотрено жестокое наказание за преступление, когда люди проходят мимо своих шансов.

– Ты думаешь, что это возможно?

– По крайне мере, было бы больше счастливых и смелых людей.

– С какой-то стороны ты прав, счастливые преступлений не совершают, снизилась бы кривая преступности. Давай за это выпьем.

Из умного-преумного разговора милиционера и психолога.

Получить послание от давно забытого орка стало для Маришки настоящим потрясением. Птица постучала в ее окно почти перед самым рассветом. Маришка проснулась от странных тревожащих звуков, но с постели подниматься не торопилась. Как всякая оркская женщина Маришка достала из-под подушки нож, которым смогла бы себя защитить. Стук продолжался, пришлось вылезать из теплой кровати. Ступив ногами на холодный пол, Маришка поежилась. Подойдя к окну, она рассмотрела огромную темную птицу. На шее у птицы что-то болталось.

При всей своей медлительности, свойственной оркским женщинам, Маришка быстро приняла решение. Она вернулась к камину, нашарила на полочке лампу. Разгорелся огонек, и только тогда Маришка вернулась к окну, и открыла его. Птица покружила по комнате, выбирая удобное место для себя. Ей приглянулось высокое кресло. Птица выпустила когти в мягкую обивку кресла. Маришка поставила лампу на стол, и осторожно подошла к птице. Ей были известны истории, когда маги маскировались под больших птиц, проникали в дома, а затем расправлялись с их обитателями. Птица спокойно ждала. В свете лампы Маришка отметила, что птица кажется синей. Она удивилась, про синих птиц ничего не известно. Вернее, существовали легенды о таких птицах, приносящих удачу, но никто их не видел.

Маришка протянула руку, и потрогала веревку на шее птицы.

– Уфф-фуу, – внезапно профукала птица.

Маришка инстинктивно отдернула руку. Повторить свою попытку, она не успела. В ее комнату, срывая двери с петель, влетело четверо.

– Маришка! – завопил отец, оценивая ее положение.

– Все в порядке, – поспешила она успокоить папочку.

– Что это? – почти одновременно спросили два ее брата.

– Злыдень, – плюнула на пол ее нянька.

– Нет, она синяя. Смотрите, – Маришка забеспокоилась, что сейчас сделают что-то плохое.

– На шее что? – практичный отец тоже осознал необычность птицы.

– Мне кажется послание, – нетерпеливая Маришка протянула руку к птице.

Ее прервал брат Алибо:

– Не надо!

– Я возьму сама, она же ко мне прилетела, – Маришка отказалась от его помощи.

Развернув плотную незнакомую бумагу, Маришка трижды перечитывала послание, пока не поверила сама себе.

– Папа, – она протянула отцу лист.

Орк – могучий Грандиеза – в тапочках на босу волосату ногу с топором в руках смотрелся устрашающе. Маленький лист почти потерялся в его руке. Оба его сына ждали, когда отец прочтет послание, но им очень хотелось знать, что так поразило их сестру. Грандиеза уронил топор. Такого с ним не случалось с младенчества.

– Что там, отец? – не выдержал Алибо.

Грандиеза засопел от напряжения. Он и сам не знал, сколь сильно живущее в нем напряжение и тревога. Сейчас его стало отпускать. Маришка чувствовала себя аналогично.

– Папа, это значит, что мы нашли себе новый дом? – Маришка вцепилась в отцовскую руку, желая еще раз прочитать письмо.

– Он мог и ошибиться, – не желая спугнуть надежду, Грандиеза все же сомневался в Страхолюде.

– Не мог, – запальчиво возразила Маришка.

– Отец! – Спай и Алибо выступили одновременно, что было не удивительно, так как они были близнецами.

– Читайте, – Грандиеза протянул им изрядно смятый листок.

– "Жду Вас с восточной стороны. Надо не упустить наши новые земли. Страхолюд", – громко прочитал Алибо.

– Здесь больше ничего нет, только карта какая-то, – обиженно заметил Спай.

Оба брата не понимали, чему так обрадовались отец с сестрой.

– Он же ушел тогда! – Маришка сама не знала, о чем она вспомнила.

Грандиеза недовольно взглянул на дочь.

– Девочка, его выгнали! – напомнил он.

– Кто? – опять одновременно спросили братья.

– Страхолюд, вернее, это его в изгнании так стали звать, чтобы люди его боялись, – Маришка в припадке волнения стала гладить птицу. Та не сопротивлялась, и даже затихла под ее руками.

– Это ты ему такое имя придумала? – что-то вспомнив, уточнил Спай.

– Да! – Маришка ухватилась за няньку, которая набросила девочке на плечи плед.

– Так он что нашел? – Старая нянька тоже нуждалась в пояснениях.

– Он обещал, что найдет нам новый дом, – Грандиеза уже представлял будущие трудности, но сразу же ему примерещилась слава спасителя орков.

– Папа! – Маришка умоляюще смотрела на отца.

– Тебе тогда было десять лет, – вздохнул отец. – Ты что не избавилась от своих бредней?

– Каких? – Алибо и Спай потребовали ответа.

– Не ваши проблемы, – Маришка не собиралась что-то пояснять братьям.

– Что ты будешь делать, отец? – Спай плюнул на объяснения Маришки. Завтра он все сам узнает. Сейчас следовало выяснить более неотложные вопросы.

Грандиеза поднял топор, отвечать сыну не хотелось, но было надо.

– Завтра туда должна отправиться разведка, мы подождем подтверждения, а пока все обсудим. Переселение весьма сложная и дорогостоящая процедура.

– Папа, ты все надеешься продать нашу землю этим узколицым придуркам? – всплеснула руками Маришка.

Грандиеза твердо посмотрел на нее. Дочь свою он любил, но ради ее глупых представлений о честности, Грандиеза не собирался лишаться удовольствия надуть узкоглазых на крупную сумму.

– Папа! – Маришкины вопли ничуть не впечатлили отца.

Пока они выясняли отношения, птица незаметно исчезла. Она услышала достаточно, чтобы передать орку, с которым они сторговались на доставку послания оркам и ответа от них.

Утром, еще до восхода солнца, отряд из двух десятков орков покинул пределы поселения. За воротами орки разделились. Половина направилась в разные стороны, чтобы сообщить новости другим оркам, а десяток отправился в направлении, указанном Страхолюдом. Возглавлял отряд Спай. Алибо остался помогать отцу.

Хэсс Незваный сидел рядом с умирающим Одольфо. Его лекарства ничего не могли сделать для драматурга. Те хозяева, у которых оказалась в гостях труппа, отказались помогать Одольфо. Они даже не восприняли просьбу Илисты и Инриха помочь Одольфо. Один из старых мастеров, которых Хэсс все также не отличал, лишь заметил, что это естественных ход жизни, и если не можешь сам его изменить, то нечего просить других.

Одольфо по обычаям его родины попросил все устроить именно так. Он лежал на старых тряпках посреди полянки, смотрел на солнце, траву, людей, летающих животных и разговаривал. Последним к себе он попросил позвать Хэсса. Сказать, что его просьба удивила других, это ничего не сказать. Не смотря на новый мир, в который попала труппа, удивляться она еще не разучилась. Хэсс сам не знал, зачем его позвали, да еще и последним. Дело в том, что последним зовут самого близкого человека, которому доверяют самое главное.

Актеры попрощались со своим драматургом. Илиста плакала, Инрих подозрительно часто моргал глазами. Одольфо попросил его сжечь на ритуальном костре, и развеять его прах в этом чудном месте. Инрих и Недай обещали выполнить все в точности. Девочки-актрисы тоже плакали, Мореход предлагал всем желающим выпить из его фляги. Один Хэсс сидел, как неприкаянный. Люди его не беспокоили, все знали, что этого делать нельзя.