Текст книги "Тайгастрой"
Автор книги: Николай Строковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
Черепанов, Гребенников и Журба уходят.
– С механизацией у вас, товарищи, дело слабо, – сказал Черепанов. – Мне обещали на Урале дать три паропутевых крана и десяток транспортеров. Пошлете завтра людей за получением. Я это дело оформлю.
На строительстве светло, как днем. Профессор Бунчужный подходит к Жене Столяровой. Она сидит на отвале, под фонарем, сосредоточенная, тихая.
– Почему вы не спите? – спрашивает профессор.
– Не до сна, Федор Федорович. Работает комсомольско-молодежная бригада. Рабочим приятнее, когда возле них находится кто-либо из «начальства», как они говорят.
– А это что у вас?
Женя протягивает книгу: Фадеев. Механика.
– Завтра надо сдать круговое вращение. Трудный материал, – говорит Женя. – Времени мало. А учиться хочется. Я твердо решила, Федор Федорович, стать корабельным инженером. Мне кажется, что строить корабли – самое интересное дело, да?
– Очень интересное дело, поэтические дело. И не оставляйте мысли, раз сердце тянется.
– Спасибо, профессор!
– Идите спать. Вы такая маленькая... И мне все кажется, что вам очень тяжело, хотя вы веселая. Силенок у вас, как у птички...
В двенадцать часов ночи протяжно поет гудок. В разное время суток гудки звучат по-разному.
На ночных работах гудок поет открытым, мягким голосом, задушевным голосом, свободно разносящимся над тайгой.
Волощук идет к котловану. Он побывал в столовой, проверил, все ли приготовлено: ударникам положен второй ужин. Ему хочется во что бы то ни стало победить Надю в соревновании, хотя он знает, что эта победа его бригады, в сущности, будет победой цеха и, значит, обрадует Надю, а не ущемит ее. «Да... роман мой был явно неудачен... Чего-то не-хватило во мне. Чем-то не подошел», – думает он с грустью.
– Ну, ребята, ужинать! – обращается он к бригаде.
Землекопы разгибают спины, втыкают в землю лопаты.
– Кажется, дело в шляпе! – говорит Петр Старцев Волощуку. – По моим подсчетам две с половиной нормы сделали. Ванюшков бит!
– Ванюшков только раз и мог! После рекорда едва на сто вытянул! – замечает Дуняша, сестра Старцева.
Ребята идут в столовую, – она напротив доменной печи № 2; там под водопроводным краном споласкивают горячие от работы руки, потом садятся за стол.
Ужин короток. Через пятнадцать минут все снова на дне котлована. Курильщики с особенным удовольствием закуривают.
– Как, Матреша? – ласково обращается к жене Старцев.
Она беременна, и это уже заметно.
– Ничего.
– Может, вместо выноски станешь на копку?
– Я много не набираю.
– Эх, ребятки, чует сердце – ударим сегодня мы крепко! Не иначе, зажигать нам звезду! Ты как думаешь, Дуняшка?
Пятнадцатилетняя Дуняша смотрит на брата сочувственно: ей очень хочется, чтобы брат «обставил» Ванюшкова и чтобы бригада их стала самой лучшей на строительстве. И чтоб о них написали в газете... И чтоб ее, Дуняши, тоже был портрет...
Перерыв окончен. К спинам неприятно липнут остывшие за время ужина рубахи. Все становятся на места. Работают спокойно, плавно, без «зазоров», – такая ритмичная, без минуты простоя, но и без рывков, работа дает наибольшую выработку. Волощук следит за каждым движением людей и зарывающихся тотчас останавливает:
– Легче! Не горячись!
Петр Старцев также знает по опыту, что лучшую выработку дает равномерная работа. Когда видит, что кто-либо входит в азарт, кладет на плечо руку:
– Отставить! Упаришься!
Наступает предрассветье. Еще небо не окрасилось зарей, но воздух становится прозрачней и глаза различают черные силуэты столбов, мачт, труб. Холодные тени тают в зеркальном свете.
У котлована сходятся Женя Столярова, Борис Волощук и Надежда Коханец.
«Какая она необыкновенная... И как все-таки тянет к ней», – думает о Наде Борис.
Последние выброски земли. Борис не спускает глаз с часов. Земля шариками скатывается с отвала обратно. На похудевших за ночь лицах рабочих торжество.
– Все! – говорит Борис.
В этот момент раздается гудок. Ребята втыкают лопаты. Только теперь каждый чувствует, что руки онемели и к спине будто приложены горчичники. Но на душе светло, и усталость поэтому переносится легче. Старцев заканчивает промер. В котлован спускаются Надя, Женя, Борис – члены цеховой комиссии. Проверяют, записывают.
– Пятьсот десять процентов! – объявляет Борис Волощук, стараясь говорить обычным голосом, хотя ему хочется крикнуть об этом громко, торжествующе.
– Я не окончила подсчетов, – отвечает Надя и смотрит ему в глаза.
Он принимает взгляд.
– Можем обождать. Ну что ж, подсчитывайте! – снисходительно заявляет Старцев. У него нет сомнений, он уверен в себе.
Через пять минут Надя говорит:
– Ошибки нет. И у меня получается пятьсот десять процентов...
Старцев улыбается во весь рот, Волощук прячет улыбку.
– Пятьсот десять!.. Вот это да! – кричит Дуняша и хлопает в ладоши.
– Молодцы! – от души говорит Надя. – Поздравляю!
Дуняша продолжает хлопать в ладоши:
– Наши взяли! Наши взяли!
И тогда по всей площадке пошло:
– Комсомольцы и молодежь доменного поставили на земляных работах рекорд: бригада Старцева дала пятьсот десять процентов!
Кратчайшим путем, через гравий, песок, бригада Старцева шла к звезде. Еще утро не наступило. Охваченные влагой фонари бросали на землю радужный свет. Из тайги ветерок нес горьковатый запах хвои.
Бригада вдруг остановилась: груженные досками платформы перерезали путь. Часть ребят полезла под вагоны и перебежала дорогу, ловко уклоняясь от накатывавшихся колес. Старцев гаркнул, и это остановило смельчаков.
– Жизнь надоела?
Он был возбужден и не смог сдержать себя от морских «загибов».
Через полчаса Старцев зажег звезду. Как и в первый раз, надпись на Доске почета сделала Женя Столярова:
«Честь и слава победителям!»
А в утренней смене в тот же день землекопы лучшего на площадке гармониста Белкина выработали на котловане под бункера по 35 кубометров на человека! Об этом по телеграфу стало известно всему Советскому Союзу.
– Что ж, нас снимать надо с Доски почета? Как думаете? – обратился Ванюшков к бригаде. – Люди по пятьсот процентов дают, а мы что?
– Нет, – заявила Фрося. – Если не подтянемся, из бригады уйду. Работать вразвалочку не стану. Или мы снова будем впереди, или давайте разойдемся!
– Правильно, Фроська, правильно! – поддержал Гуреев. – И я не останусь ни одного дня. Пойду к инженеру Коханец, расскажу, как работаем. А вот и она сама.
Подошла Надя. Ребята потупились.
– Ругать пришли? – спросил Сережка Шутихин.
– Нет. Пришла спросить, получили ли вы доски для кроватей.
– Получили, получили, спасибо вам! И стружку выдали.
– Стружку получили, а вот на ста процентах сидим! – заявил Ванюшков.
– Кто ж виноват? Как относитесь к работе, так и получается!
– Переведите меня, товарищ инженер, к Старцеву. Так работать, как у нас, не хочу! – потребовал Гуреев.
– И я тоже прошу меня к Старцеву перевести! – попросила Фрося. – Или работать, или нет!
– А ты думаешь, там ребята из другого теста? Такие же, как и вы. Только головы у них не кружатся: решили хорошо работать и работают, – сказал Шутихин.
– Товарищи! – обратился Ванюшков к бригаде.– Перед инженером дадим слово работать или не дадим? Подтянемся или нет?
– Вот что, товарищи: уходить из бригады – последнее дело, – сказала Надя. – Как могли в первый день хорошо работать, так сможете и дальше. Давайте с сегодняшнего дня подтянемся и ровненько пойдем выше. Помните, что вы на ответственнейшем участке работаете. Через десять месяцев вот здесь, где вы стоите, будет выплавляться особый чугун. Такого чугуна еще никто не дает. А наша печь даст! И вы ее сейчас строите. Поймите, товарищи, это. Поймите хорошенько, что вы не просто копаете землю. Вы строите доменную печь, о которой десятки лет мечтал профессор Бунчужный. Может быть, этой печи он отдал всю свою жизнь! И мы сейчас делаем то, что произведет целую революцию в металлургии. Вот на каком вы участке работаете!
Все умолкли. Наде показалось, что она задела какую-то струнку и что слова дошли.
– Подтянемся, товарищ инженер. И вам не стыдно будет! – заявил от имени всех Ванюшков.
3
Успехи землекопов задели укладчиков огнеупора. Дней через пять к Жене Столяровой пришел комсомолец Смурыгин – бригада его работала на строительстве каупера № 2 экспериментальной домны.
– Бригада включается в соревнование, – сказал он. – Хотим, чтоб оформили нас.
– Серьезно ли решили поработать?
– Да. Говорили после смены. Люди у меня, правда, разные: одним хочется премию получить, другие хотят, чтоб о них написали в газете. Но большинство, конечно, понимает, что надо поработать на общее дело. Понимаем, раз начато такое строительство, надо его как следует сделать – для обороны родины. И сделать как можно скорее. Об этом с нами не раз говорили инженеры и сам товарищ Журба.
– Хорошо. Сегодня проведем комсомольское собрание, поговорим с народом.
Через день бригада Смурыгина приступила к ударной работе, но сорвалась. Коханец занялась людьми. Она решила предложить Гребенникову перевести в бригаду огнеупорщиков Ванюшкова.
– Способный парень. Бригаду подтянул. Сейчас я не беспокоюсь за нее, пойдет и дальше. Вместо Ванюшкова оставим Гуреева. А Ванюшков, надеюсь, быстро овладеет огнеупорной кладкой. С людьми он умеет работать, – поясняла Надя.
– Не возражаю. Но я думаю, что теперь, когда прибыли экскаваторы и транспортеры, можно не только Ванюшкова перебросить на огнеупор. Займитесь этим вопросом. Земляные работы на исходе, а огнеупорные становятся на очередь. К ним надо подготовить людей.
– Я займусь, товарищ Гребенников, – ответила Надя.
Ей хотелось еще побыть у Гребенникова. Ей нравился начальник строительства той особой подобранностью, за которой чувствовалась воля, богатый многолетний опыт, прочные знания, хотелось спросить его, доволен ли он работой молодых инженеров.
Ей казалось, что она, Волощук, Митя Шах и некоторые другие инженеры как-то сразу, хватко, вошли в производство, что все очень дружны и что многие прежние опасения их оказались преувеличенными; конечно, пригодилось то, что они до поступления в вуз работали на заводе. «Вести самостоятельную работу мы, правда, не могли б, – думала она, – но в каждом отдельном случае мы знаем, что от нас требуется и как лучше можно выполнить задание».
– Приходите, товарищ Коханец, когда вздумаете. И без всяких докладов. Иногда человеку просто поговорить надо с начальством, я понимаю. Приходите! А сейчас простите... Дел уйма.
Надя ушла.
– Решили тебя, товарищ Ванюшков, из землекопов переквалифицировать в огнеупорщики, – сказала она, придя на участок. – Специальность хорошая. Человек ты способный. Несколько дней посмотришь, как работают другие, сам на укладке постоишь, потом бригадиром станешь. Как тебе это предложение? Нравится?
Ванюшков молчал.
– Товарищ Гребенников тоже так думает: что ты справишься и будешь хорошим бригадиром.
– Товарищ Гребенников обещал перебросить в бригаду арматурщиков... Очень по душе мне работа арматурщика, – сказал Ванюшков, действительно просивший начальника строительства об этом с первого дня приезда на площадку.
– Справимся с каупером, сама просить буду, чтобы перевели к арматурщикам.
– Да и к людям своим привык... Земляки...
Он не сказал, что ему тяжело расставаться с Фросей.
– Расставание не на долгий час. Когда освоишь дело, к тебе в бригаду перебросим лучших, кого отберешь сам.
– Слушаюсь!
Комсомольца Смурыгина сняли с бригадирства и поставили на звено.
На собрании объявили, что новым бригадиром будет Ванюшков – первый «звездочет» на площадке.
Через несколько дней работы Надежда Коханец решила, что бригада может выдвинуть свой встречный план футеровки каупера. Собрались втроем: она, Женя Столярова и Ванюшков. Работу рассчитали на каждый день, на каждый час: 1 августа строительство отмечало годовщину со дня заливки первого кубометра бетона под фундамент печи-гиганта, и к этой дате многие бригады брали на себя дополнительные обязательства.
Были учтены все условия, и все же нехватало десяти дней.
Пересмотрели список бригады: большинство прибыло на строительство недавно, настоящих огнеупорщиков насчитывались единицы.
– Норма три с половиной тонны на человека за смену – немалая норма! Больше на строительстве не давали, – сказал Ванюшков, уже познакомившийся с работой своей бригады и соседней.
– Надо дать пять!
– Но и тогда не уложимся, – подсчитала Надя.
При таком расчете нехватало семи дней.
– Жизнь покажет. Возможно, чего-нибудь недоучли.
Женя сделала записи в той же тетрадке, где были формулы из механики и незаконченное письмо к товарищам в Ленинград.
После разработки графика Надежда пошла к начальнику доменного цеха – Роликову.
Он был возбужден, зол. Ему многое не нравилось в работе цеха, но он должен был уступать давлению молодежи, которая всегда находила поддержку своим начинаниям у Гребенникова и Бунчужного.
Роликов принадлежал к той части старых производственных инженеров, которые за свою многолетнюю жизнь хорошо усвоили технологию производства, много раз проверили ее на практике, привыкли к определенному ритму, гарантировавшему порядок в цехе и душевный покой. Им казалось, что в этом многократно проверенном ими деле никто более ничего не создаст и, значит, не к чему вообще ломать копья.
Особенно раздражала Роликова молодежь, которая, как ему казалось, совалась всюду не в свое дело.
Надя сказала Роликову, что строительство каупера № 2 берет на себя комсомольская бригада.
– Не справитесь, а за каупер отвечать буду я, – запротестовал Роликов.
– Мы советовались с профессором Бунчужным. Он одобрил наш проект. Мы отобрали лучших ребят. Каупер будет комсомольским!
– Кауперу безразлично, кто его выкладывает, а мне нет.
– А мне думается, что и кауперу не безразлично, кто его выкладывает, товарищ Роликов, – резко заявила Коханец, испытывая неприязнь к «жуку» (так однажды в ее присутствии назвал Журба Роликова).
– Издеваться над техникой в своем цехе я не позволю.
– Издеваться над техникой не позволим и мы! Комсомол берет каупер перед всем строительством. И за это отвечает!
– Я также хочу дать каупер к сроку. Пожалуйста, не думайте, что каждый старый беспартийный спец – враг или равнодушный созерцатель! И об этом спецеедстве товарищ Сталин сказал ясно. И вы, как коммунистка, должны знать это прежде всего и лучше меня!
Роликов нервно затеребил пальцами. Он вынул записную книжку, сделал расчеты и снова вспыхнул.
– Время – не резина. Я удивляюсь, как вы, инженер, могли согласиться с такими комсомольскими расчетами!
– Я попрошу вас, товарищ Роликов, не говорить грубостей! Я инженер и поэтому настаиваю. Я знаю, за что мы беремся.
– В чудеса не верю.
– Вы не верите в советского человека, а не в чудеса! Я буду говорить об этом в партийном комитете.
Коханец отправилась в партийный комитет.
После встречи с Журбой тогда, на тропинке, Надежда более не могла скрывать от Бориса Волощука своих чувств к Николаю. Вначале ей самой не все было ясно, теперь Надя поняла, что ее влечет к Николаю настоящее, большое чувство и что противиться этому чувству она не станет.
Борис принял известие молча. То, что Надежда предпочла ему Журбу, его не оскорбило, но он не мог простить ей запоздалого признания, поставившего, как ему казалось, всю их давнюю дружбу под сомнение.
– Что ж, делай, как хочешь, – сказал он, избегая ее взгляда.
После внешне спокойного объяснения Борис на некоторое время замкнулся от всех. Но доменный цех не настолько был велик, чтобы люди в нем не встречались. Наконец само производство требовало совместной работы. Когда объявили борьбу за скоростное строительство экспериментальной домны и всех вспомогательных агрегатов цеха, Борис и Надя виделись ежедневно по нескольку раз. Правда, говорили они только о деле. С Журбою Волощук также встречался ежедневно. Положение Бориса облегчалось тем, что Журба не знал об отношениях Волощука и Нади. Борис, кроме того, был втайне благодарен Наде за то, что она, несмотря на постоянные настойчивые уговоры Николая, не переходила к нему жить и оставалась с Женей Столяровой в одной комнате, в доме молодых специалистов.
Виделись Надя и Николай наедине редко. Надя по целым дням не покидала цеха, а Николай занят был партийной работой, соревнованием, бытом коллектива, всей производственной жизнью на площадке. Часто его вызывали в краевой центр, много времени уходило на доклады, совещания.
Когда Надежда пришла в парткомитет, Николай попросил ее обождать.
«Здесь я для него только член партии...» – И защемило на душе, хотя она понимала, что у Николая могли быть дела, о которых он не считал возможным говорить с другими в ее присутствии.
Пока Журба беседовал с секретарем парторганизации коксового цеха Сусловым, бесцветным, нудным человеком, – Надя несколько раз встречала его в парткабинете и слышала на собраниях, – она взяла со стола газету, но что-то мешало читать, и она дважды поймала себя на том, что прочитанные фразы прошли мимо сознания.
– Как хорошо, что ты пришла! – сказал Николай, когда Суслов ушел.
Обняв, он провел ее к дивану. Они сели.
– У меня дело, Николай...
Он посмотрел укоризненно.
– Я не видел тебя три дня... Дальше так нельзя. Почему ты не хочешь перейти ко мне? Неужели тебе не хочется быть вместе?
Надя положила руку Николая к себе на колени и, согнувшись, прижалась лицом. Ему видны были ее волосы, по-мальчишески причесанные, загорелая, немного полная шея. Он поцеловал ее в ложбинку, прикрытую прозрачной прядью волос.
– Разве мы будем чаще и дольше видеть друг друга, если я перейду к тебе?
– Чаще. Наконец я буду знать, что могу застать тебя дома и что этим домом будет у нас один общий дом: твой и мой. А построим комбинат, получим отпуск, уедем в дальнюю тайгу. Я покажу тебе места! Какие места! Высокогорное озеро. Альпийские луга! Сколько цветов там!
– Хорошо, Коля, – сказала она деловитым тоном, и ему показалось, что Надя, несмотря ни на что, холодна. – Пока помоги нам вот в чем.
И она рассказала о нуждах участка, о своем столкновении с Роликовым.
– Я не верю ему. Он мешает уже одним тем, что холоден. В нашем деле холодный человек нетерпим.
– Согласен целиком, – сказал Николай. – Но нам нужно таких людей перевоспитывать.
– Горбатого могила исправит! – перебила его Надя.
– Не думаю. Во всяком случае это говорит о том, что ты недостаточно веришь в воспитательную силу нашего коллектива.
– Но люди перевоспитываются годами. У нас сейчас нет лишнего времени. Нам дорог каждый час. У нас много своих трудностей! – горячилась Надя.
– Спорить, Надюша, не о чем. Каупер надо передать комсомольцам. Это правильное решение. А с Роликовым я поговорю особо. Он хороший специалист. А от косности, боязни всего нового мы его, в конце концов, излечим.
– Итак, ты обещаешь сделать, о чем прошу, Коля? Каупер нужно отдать комсомольцам. Мы возьмем его перед всем строительством и отстроим к сроку. За это я отвечаю.
Надя собралась уходить, но Николай удержал ее. Он заговорил о себе, о своем одиночестве...
Надя покраснела. Она увидела усталое лицо своего друга, запавшие черные глаза; на гимнастерке нехватало пуговиц, сквозь прорванный рукав виднелась нечистая рубаха.
Она вздохнула. Он взял ее за руки и сильно пожал их.
– Немного позже я перееду. Дай только привыкнуть к мысли, что я твоя жена...
– Ты хорошая, Надя... И я счастлив! Ты даже не представляешь, как я счастлив...
4
Узнав о столкновении инженера Коханец с начальником доменного цеха, Гребенников вызвал Роликова к себе.
Роликов вошел в кабинет с невозмутимым видом и, не ожидая приглашения, сел в широкое кресло, стоявшее возле стола. Инженеру было лет сорок восемь; подвижной, беспокойный, он казался значительно моложе. Несколько секунд смотрел он молча на Гребенникова, причем смотрел не в глаза, а на ухо или висок.
– Послушайте, что у вас там происходит? – спросил глухим голосом Гребенников, раздраженный видом и поведением Роликова.
Вопрос вывел начальника цеха из деланного равнодушия.
– Происходят у нас, Петр Александрович, безобразия! Самые настоящие безобразия. И, извините, покровительствуете этому вы!
Гребенникова взорвало:
– Безобразия? Каким безобразиям я покровительствую? Вы отвечаете за свои слова? И что за тон? – Кровь прилила к обмороженному лицу Гребенникова, оно стало малиновым.
Роликов не смутился.
– Говорю, безобразия у нас в цехе творятся, и вы, товарищ начальник, покровительствуете. У меня достаточно фактов. И мне нечего бояться говорить правду.
– Факты? Какие факты? Да говорите же, черт вас побери! – гремел Гребенников, не в силах сдержаться, как это бывает с людьми, которые редко выходят из себя.
– Факты имею, я вам их доложу. Стройка – это не игра в песочек. И я не хочу отправляться в Соловки!
– Слушаю вас, товарищ Роликов, – сказал как мог спокойнее Гребенников. – Говорите же наконец! – он встал из-за стола и больше не садился.
– Вы доверяете больше мальчишкам и девчонкам, нежели мне, старому инженеру. И это обидно! Обидно! – сказал дрожащим голосом Роликов.
– Ошибаетесь.
– Нет, не ошибаюсь. Как можно поручить строительство такого сложного агрегата, как каупер, комсомольцам, которые понятия не имеют, что такое каупер? Они совершенно не знакомы с марками огнеупора. Они такой выложат каупер, что потом сам дьявол не разберется! Вы отвечать за развал каупера не будете. И Бунчужный не будет. Вы с меня спросите. И правительственная комиссия спросит: как это, мол, на ваших глазах нарушали технологию, а вы не сигнализировали? С меня спросите. Так позвольте же мне делать так, чтобы я ответить мог. И не только перед судом государственным, но и перед своей совестью старого инженера.
– Говорите конкретно: в чем нарушается технология кладки? Что вас не удовлетворяет? Конкретно!
– Я не хочу, чтобы у меня в цехе хозяйничали безусые мальчишки! Я хочу чтобы в цехе не делали р е з и н у из времени! Я хочу, чтобы кладка огнеупора шла правильно, по нормам, по нашим же государственным нормам. Всякое бесцеремонное отношение к нормам ведет к браку. Я допустить этого не могу. Нормы не с потолка берутся. За каждой государственной нормой – труд, расчет, тщательная проверка, тщательный хронометраж и фотография рабочего процесса. И когда мне говорят, что кто-то там выполнил норму на триста процентов, я, как инженер, беру такую работу под сомнение. Три нормы физически не может выполнить человек. Физически. Пусть хоть вытянется.
– Так вот что вас смущает? Вы стоите за незыблемость, за неприкосновенность норм?
– Нормы – это основа производства. И нечего вышучивать меня. Липовых норм нет. А вот если ваши комсомольцы выполняют норму на пятьсот процентов, то здесь именно липа!
Гребенников снова вспыхнул, но сдержал себя.
– Послушайте, товарищ Роликов, – есть вещи, которые у нас понимает даже пионер. Комсомольская бригада при умелом руководстве может быть большой силой. Ребята горят на работе, живут ею. И мы должны использовать их энтузиазм, помочь знаниями, опытом. А вы их расхолаживаете, настраиваете против себя. А потом приходите ко мне в панике и несете несусветную чушь.
Роликов повел бровями и дернулся.
– Теперь о нормах: почему вы сбрасываете со счетов механизацию? Иную расстановку рабочей силы? Разделение труда? Внедрение новшеств? Смекалку? Ведь это-то и опрокидывает ваши нормы. Отвечать за работу в вашем цехе будете и вы, и я, и все, кто работают. Но от вас я требую контроля. Если плохо будут люди работать, недобросовестно, если качество работы будет плохое, то за это прежде всего спрошу с вас. Так и знайте! И спрошу строго! А что касается норм, то люди их создают, люди их и меняют. То, что вчера было пределом, сегодня – пройденный этап. На эту тему нам спорить нечего. Вопрос ясен. Я требую от вас, еще раз повторяю, самого тщательного контроля за качеством, а нормы ломаем и будем ломать впредь!
Роликов встал.
– Я прошу принять от меня рапорт.
– Какой рапорт?
– Об освобождении от работы.
– Не торопитесь. Если проштрафитесь, напортите – уволить вас мы всегда сумеем. И, если заслужите, уволим с таким треском, что небу станет жарко! Вот так, товарищ Роликов! Извольте подчиняться общему распорядку. А не сумеете или не пожелаете обеспечить качество работ, темп работ – ответите. Я с вас спрошу! – Гребенников подошел к инженеру и сказал, выделяя каждое слово: – И советую вам обо всем этом подумать как следует. Вы свободны.
Роликов набрал полную грудь воздуха, долго держал его в себе, словно затяжку дыма от папиросы, и только на пороге кабинета выдохнул.
На следующий день Гребенников подписал специальный приказ о закреплении за комсомольской бригадой Ванюшкова каупера № 2 экспериментальной домны.
– Я подчиняюсь приказу, – сказал Роликов Наде. – Но предупреждаю: прикажу разобрать кладку, если найду дефекты! Так и знайте! Об этом у нас есть договоренность с начальником строительства.
– Мы заботимся о качестве не меньше вас!
Надя отправилась к бригаде. Она была составлена преимущественно из комсомольцев. К Ванюшкову перевели Гуреева, Сережку Шутихина, часть ребят из бригады Старцева. К Старцеву же перевели остаток людей бригады Ванюшкова.
– Так вот, ребята, – сказала Надя, собрав бригаду перед началом работ. – Сами знаете, с каким трудом удалось нам получить каупер. Специальный приказ начальник строительства отдал. Вся площадка смотрит на нас. Сорваться не имеем права.
Потом выступила Женя Столярова.
– Начальник цеха, товарищ Роликов, будет контролировать качество нашей работы. Мы должны так работать, чтоб никто не посмел сказать плохо. Ясно, товарищи? – сказала Женя.
– В самом деле, – заколебался вдруг Гуреев, – может, берем мы сверх сил? Опыта у нас, можно сказать, никакого. А если плохо сложим, позор примем на всю площадку.
– Кто боится, лучше уходи сразу! – сурово заявил Ванюшков.
Никто не вышел.
Предстояла нелегкая работа.
– Придерется начальник цеха и забракует! – сказал Шутихин.
– Не придерется! Раз хорошо работать будем, кто может придраться? Еще раз говорю: кто боится трудностей, уходи теперь и не мешай другим!
После беседы Гуреев написал красной краской лозунг:
«Комсомольский каупер № 2 профессорской домны.
Окончить к 1 августа!»
Ребята полезли на леса и прибили полотнище. Надя организовала звенья. Женя выделила звеноргов. Заключили соцдоговоры.
Тогда же пришел к кауперу профессор Бунчужный.
Погода резко испортилась, на площадке стояла грязь; калоши профессора привязаны были к ботинкам телефонным проводом.
Федор Федорович познакомился с разбивкой людей, с графиком и сел в стороне, на огнеупоре.
Когда ребята приступили к работе, Женя спросила:
– Отчего вы сегодня такой скучный? Ведь начинается кладка второго каупера, и третий строится, и печь. Это праздник! Для всех праздник!
Он посмотрел, не поднимая головы.
– Я знаю, вас беспокоит, успеем ли подогнать остальные работы к Первому мая, как обещали правительству? И все равно успеем! И построим завод! И вы своими глазами увидите, как пойдет чугун! И мы порадуемся вместе. И ваша научная задача будет решена! Я так чувствую. Так будет!
Он попрежнему грустно улыбнулся.
– И не думайте, что я ничего не вижу! Я знаю, что вам не легко. Решается в жизни вашей самая большая задача. Это как бы экзамен. И вы волнуетесь. И не находите себе места. Если бы могли, вы бы и в котловане работали сами, и стали бы на укладку огнеупора. Да? У меня тоже такой характер, но я себя научила сдерживать. Важно ведь не только самому работать, но и руководить, чтоб работали хорошо другие. Да? Только не обижайтесь на меня. Я говорю, что думаю. И не люблю обманывать, хотя иногда приходится...
Бунчужный встал и снял перед Женей шляпу.
– Какая светлая у вас душа!
– Что вы, что вы, профессор! Как можно так... Такие слова только влюбленные говорят!
У Жени запылали уши, а шрам выступил на щеке белым ручейком. Она звонко засмеялась и убежала.
Организационные дела были решены. Работа шла на подъем, ребята приобрели уже некоторый навык. Роликов почти не уходил со стройки. На лице у него то и дело появлялась кислая гримаса. Он делал замечания ворчливым, недовольным тоном. Но ребята слушали его внимательно, указания были ценные.
В ночную смену поднялась в узкой шахте каупера бадья с огнеупором. Надежда Коханец и консультант Август Кар следили за работой. Ночь была темная, по небу голубой птицей беспрестанно носился луч прожектора.
Ребята, не дав бадье остановиться, на ходу попытались выгрузить кирпич. Бадья стукнулась и пошла вниз невыгруженная.
– Сорвалась! – крикнул Гуреев.
– Не теряйся! – послышался снизу уверенный голос Ванюшкова.
Бадью подали вторично. Гуреев наклонился навстречу и, едва бадья подошла к рукам, схватил кирпичи. Секунда задержки, – и кирпичи лежали на ребре каупера.
– Так! Еще ловчей! – командовал бригадир.– Пойдет!
Катали уходили по доскам в узкие проходы и кричали встречным: «Берегись!» На лоснящихся спинах уносили пятна света от фонарей. Через час взяли повышенный темп, работа напряглась, как трос на лебедке.
– Давай кирпич! Не задерживай!
Возле каупера – профессор Бунчужный и Надя. Они наблюдают за работой, обмениваются короткими замечаниями.
– Мне кажется, Надежда Степановна, у нас отстает подача. Надо усилить ее.
– Придется перестроить звенья, – говорит она.
– Перестройте обязательно, иначе сорвемся.
Надежда с Женей перестраивают звенья, шлют добавочных людей на подвозку огнеупора.
Всю ночь работа шла хорошо. Только под утро случилась авария: оборвалась боковая доска крепления. Сережка Шутихин полетел в кауперную шахту. Падая, он напоролся на трос, запутался, удар был ослаблен, – этим парень спас себе жизнь. Работа на несколько минут прервалась. Вызвали скорую помощь, Шутихина повезли в больницу.
Утром Женя Столярова пошла в партийный комитет. После того, как Женя узнала о любви Николая и Нади, ее вдруг покинула душевная стесненность, которая последнее время охватывала ее при встрече с Журбой. Вместо этого появилось нечто подобное вызову, озорству. Порой она искала повод показать свою независимость, свою полную свободу от увлечения и говорила с Николаем мальчишеским тоном.
Он понимал, откуда все это идет, и смотрел сквозь пальцы на ее выходки.
– Товарищ Журба, нужно создать ребятам условия. Смену проработали, как черти. Двести восемьдесят процентов! Завтра обещают дать триста пятьдесят! Прежде всего надо улучшить жилищные условия, требую внимания к моей бригаде.
Созвонились с админ-хозчастью. Комсомольской бригаде второго каупера отвели отдельный угол в бараке. Ребята тотчас переселились, установили свой бытовой режим.
– Вам надо быть передовыми и в быту! – говорила Женя на первом собрании бригады, когда все устроились на новом месте.
– Не девушка, а золотой огонек! – заметил тихий Гуреев.
