Текст книги "Тайгастрой"
Автор книги: Николай Строковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
– Я не спал три ночи... На подсобном заводе разворовали продукты... потом собрание... Как я ждал встречи!..
Надежда кинула взор на сапоги, забрызганные цементом, и что-то материнское шевельнулось в сердце.
Обиды, подозрения – все вмиг пропало. Она изо всей силы сжала руки Николаю.
– Николай! Коля! Зачем ты так... И не встретил... Измучил меня...
Он стоял близко, лицо его светилось радостью. Сколько дней она ждала встречи, мечтала о ней, но получилось, в конце концов, и лучше, и проще, и горячее.
Журба привлек к себе девушку, – она не сопротивлялась, он поцеловал в губы.
– Надя!
Родинка вздрогнула, губы не уклонились.
Он поцеловал еще раз, и она ответила.
Потом Надя и Николай, взявшись за руки, пошли куда-то вдаль, не различая дороги, близкие, как никогда, и в сердце все время стучало одно только слово: «Вместе... вместе...»
ГЛАВА V
1
Каждому ударнику Тайгастроя казалось, что в его руках – ключ цехового плана. Каждая ударная бригада считала, что она наиболее ценная на строительстве. Большинство инженеров видело в своем цехе тот рычаг, от которого зависело, будет ли пущен комбинат в установленные сроки или нет. Бунчужный был убежден, что самое главное сейчас, решит ли он успешно свою проблему получения ванадистого чугуна. Гребенников, поглядывая в сторону своих соседей, считал, что взор всего Советского Союза прикован исключительно к его площадке.
Так развертывалась спираль, и это хорошо видел секретарь крайкома Черепанов.
Приезд на площадку профессора Бунчужного и группы молодых специалистов позволял сейчас мобилизовать коллектив на скоростное строительство экспериментальной домны. Если бы печь профессора Бунчужного удалось построить раньше первой и второй домен-гигантов, которые уже поднялись наполовину, то пуск ее подогнал бы завершение всех вспомогательных работ по доменному цеху: сложного подземного хозяйства, бункерного хозяйства, эстакады, воздуходувной станции, кислородной станции, без чего все равно печи-гиганты не могли быть введены в строй. Имя профессора Бунчужного, его проблема, с которой было знакомо большинство рабочих, он сам, окунувшийся с головой в производство, вся атмосфера высокого творчества создавали благоприятные условия для подъема людей на скоростное завершение многочисленных работ.
Когда своими мыслями Черепанов поделился с Гребенниковым, тот сказал:
– Ты, конечно, прав. Я займусь этим. Продумаю.
Вызвав к себе Бунчужного, Гребенников рассказал ему о беседе с секретарем крайкома.
– Вы правильно, Петр Александрович, подходите к делу. И мне очень радостно, что работа филиала нашего института так глубоко входит в жизнь площадки.
– Серго дал мне широкие полномочия. Если я ими не воспользуюсь, никто мне этого не простит. Давайте, Федор Федорович, разработаем технологический процесс скоростной стройки печи и всех остальных агрегатов. Разработаем график доставки оборудования, материалов, всего, что нам понадобится в ближайшее время, чтобы не было никакой задержки, пошлем людей туда, где задерживают выполнение заказов. Заглянем и в будущее, чтобы и в будущем нас ничто не застало врасплох.
Когда график был готов, профессор высказал свои соображения о более широком использовании инженеров.
– Надо, чтобы в этом деле нам помог товарищ Журба, – сказал Бунчужный. – Я хочу, чтобы инженеры стали во главе движения ударников, помогали рабочим своей инженерской мыслью, повели за собой не только передовых рабочих, отлично выполняющих нормы, но и всю массу, – а это чрезвычайно важно. Без такой помощи инженеров, без такой организации труда нам будет тяжело выполнить намеченное. Работы очень много и по объему и по номенклатуре. Я, товарищи, переживаю весну в своей жизни и хочу, чтобы все переживали ее вместе со мной!
Бунчужный улыбнулся.
Было решено закончить первую очередь строительства к Первому мая.
Объявили постоянную почетную вахту. Победителям решили выдавать грамоту, крупную денежную премию и предоставлять право зажечь Звезду Победы, которую наметили соорудить в центре заводской площадки.
На закрытом партийном собрании Николай Журба сказал:
– Мы не можем, товарищи, пожаловаться на то, что у нас мало коммунистов. Но мы имеем основания утверждать, что не все коммунисты ведут политическую работу. Не следует думать, что политическая работа заключается только в чтении лекций и докладов, в выступлениях на собраниях и митингах. Это, конечно, очень важно. Но разве можно забывать, что политическую работу следует вести всегда и везде? По всем цехам у нас налажена читка газет. Хорошее дело. Но не все рабочие выступают на таких читках, не все задают вопросы. Некоторые стесняются выступать перед коллективом. Такие товарищи предпочитают побеседовать наедине. И вот здесь очень важно, чтобы наши коммунисты, наши агитаторы сумели найти и время и желание хорошенько потолковать с человеком, объяснить ему то, чего он не понимает или что его смущает. У каждого из нас, товарищи, есть и свои вопросы и свои болячки. Обычно такие интимные разговоры касаются разных трудностей быта, производственных или семейных неполадок. Не уходите от прямо поставленных вам вопросов, от самых острых вопросов. Дайте толковый, честный ответ. Помните, что интимные беседы глубоко западают в душу, помогают формированию взглядов. В беседах сейчас главное помочь людям понять, что такое пятилетиий план, что он даст государству и каждому отдельному трудящемуся, какое место в этом великом плане занимает наш комбинат, наше строительство. Постарайтесь довести до сознания каждого, что к Первому мая мы обязаны пустить первую очередь комбината, получить ванадистые чугуны. И чтоб каждый считал это дело своим личным делом, своей личной жизнью, честью.
– Ну, как вы, товарищи? – спросила Женя Столярова бригаду, работавшую на котловане в доменном цехе.
– Про победную звезду? – в свою очередь спросила Женю рыженькая девушка – Фрося.
– Про почетную вахту и Звезду Победы?
Ванюшков вбил лопату в землю и подошел к Жене.
– Читали в газете, товарищ Столярова. И в бараке с нами говорили. Решила бригада включиться в соревнование. С завтрашнего дня просим организовать нам участок.
Это были воронежцы, орловцы, туляки, приехавшие на строительство вслед за инженерами. Их недавно поставили на котлован, они ко всему пытливо приглядывались, близко к сердцу принимали все, чем жила площадка.
– У вас в бригаде люди, как наподбор! Уверена, что завоюете первенство! – сказала Женя.
– Мы постараемся, – ответила Фрося. – Только чтоб и про танцы не забывали. А то натомятся наши хлопцы и танцовать не станут!..
Невдалеке от бригады Ванюшкова стоял перед щитом Николай Журба и рассматривал степную газету, очевидно, только что вывешенную.
Внимание его привлекла небольшая заметка, подписанная «Жало» и заканчивавшаяся немудрящей, но смешной и злой карикатурой. Он прочел: «Симулянт Сироченко из третьей бригады землекопов занимается пьянкой, имеет связь с поликлиникой, вследствие чего пьет, а после пьянки является к администрации и предъявляет больничный листок, в котором указывается болезнь малярия...»
Журба улыбнулся. Ему захотелось познакомиться с этим «симулянтом». Третья бригада работала на соседнем участке, он пошел туда. Высоко в небе стояло солнце. Журба шел по рыхлой земле, прилипавшей к сапогам, и подставлял лицо щекочущим лучам. Вспомнилась Надя. Три дня тому назад они ушли далеко в тайгу, сидели под столетним кедром, слушали шум ветвей, такой глубокий, волнующий шум. Легкий ветерок пробегал по верхушкам деревьев, на землю осыпались желтые иголочки, золотистая тонкая, как папиросная бумага, кожурка. И хотелось, чтоб время остановилось. Потом они вышли к реке, любовались высоким скалистым берегом, крутыми поворотами реки, несшейся со страшной быстротой в кипящей пене. Он рассказал Наде о своем приезде в тайгу, о переходе на лошадях, о том, как все нравилось ему в пути...
– Кто здесь товарищ Сироченко? – спросил Журба у бригадира Белкина, придя в третью бригаду:
– Да вон...
По голосу Белкина было ясно, что Сироченко не в почете. Не подходя к нему, Журба издали стал наблюдать за «симулянтом».
Это был совсем молодой рабочий, с простодушным лицом, неряшливый в одежде; порты его едва держались на бедрах, худых, как у подростка. Работал он с прохладцей: копнет и постоит; если заметит, что следят за ним, поднажмет; и лопата у него была какая-то неказистая, с короткой ручкой.
– Это ты, товарищ Сироченко? – обратился Журба к парню.
Тот несколько раз копнул, поглубже всадив лопатку в грунт, и только тогда разогнулся.
– Ты Сироченко?
Парень вытер лицо концом рубахи, которая не была вправлена в порты, и несколько секунд смотрел секретарю партийной организации в глаза, как бы выпытывая, что у того на уме.
– Ты Сироченко, спрашиваю?
– Я... – выдавил он наконец из себя ответ.
– Читал, что про тебя пишут?
– Чего ж не читал! Грамотный!
Он пытался быть развязным, но не получалось.
– И что скажешь?
– Неправда это...
Голос его, впрочем, не был особенно уверенным.
– Значит, выдумали? Зря тебя оклеветали?
– Один раз выпил, так что? А малярия у меня давняя...
– Раз оклеветали, как же ты молчишь? Разве в нашем обществе можно человека ни за что обидеть, оклеветать? Что ж, по-твоему, честь человека у нас ничего не стоит?
– Да я не жалуюсь!
– Как можешь не жаловаться, если неправда? Нет, ты напрасно думаешь, что можно обидеть человека ни за что и так дело оставить. Я вот пришел с тобой поговорить, чтобы тебя перед народом обелить. Хочу выступить в газете и сказать, что у нас неправильно поступила редакция, напав на честного непьющего труженика.
– Реабилитировать меня хотите? – сказал парень другим голосом.
– А ты откуда знаешь такое словцо?
Парень вздернул подбородок.
– Пять групп кончил и читал книги. Слова разные знаю, на них у меня память.
– Ты здесь один?
– Не один. Отец, мать здесь.
– Отец кем работает?
– Верхолазом.
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– Так я выступлю в защиту тебя. Ладно?
– Не надо...
– Грех был, да? Говори, я тебе зла не желаю.
– Был...
– Конечно, запрета на водку у нас нет, хочешь выпить – выпей. Но ты пойми, товарищ Сироченко: тебе восемнадцать лет, только-только расцветаешь. На что тебе водка? Если у тебя на душе там чего-нибудь или какая досада – в жизни ведь всяко бывает, почему не подойти к старшему товарищу, не поделиться горем? Разве я отказал бы выслушать, помочь, что в моих силах?
– Со всеми нами не наговоритесь!..
– Ошибаешься! Именно со всеми надо поговорить. Вот ты мне прямо, как старшему брату, скажи, что тебя толкало на водку?
– Если и скажу, не поможете. Я уже обращался к начальнику цеха товарищу Роликову.
– А в чем дело?
– А в том, что не по душе работа землекопа. И все равно работать не буду!
Он сказал это со злостью.
– Постой, не кипятись. Какая тебе работа по душе?
– Сварщика.
– Ладно. Обещаю тебе, товарищ Сироченко, поговорить с начальником цеха. А если не поможет, поговорю с товарищем Гребенниковым. Только одно условие, нет, – два условия: первое – ты бросаешь пить, второе – на то время, пока я буду вести переговоры, ты по-настоящему станешь относиться к своей работе, хоть она тебе и не по душе. Ясно?
Сироченко подумал-подумал и коротко ответил:
– Посмотрим.
– Нет, меня такой ответ не удовлетворяет. Говори конкретно: устраивают тебя мои предложения или нет? Еще раз говорю тебе: парень ты молодой, способный, любишь книги, значит любишь культуру, пять групп кончил, это не пустяк. Разве здесь не мог бы продолжать свое образование? И в этом помогу. Только надо, чтобы ты по-настоящему подтянулся. А то, смотрите, распустился, «завел связь с поликлиникой»! До чего дошел! Стыдись! Итак, договорились?
– Договорились!
Пока Журба беседовал с Сироченко, к бригаде Ванюшкова пришла Надежда Коханец.
Девушки, в перестиранных, тоненьких юбчонках, сидели, как тогда на станции, бок о бок. Был обеденный перерыв.
Девушки внимательно посмотрели на Надежду. «Молодая, а, говорят, инженер!»
Надя обежала глазами всех и остановилась на Фросе.
– Фрося! Где была, что столько не видела тебя?
– На листопрокатстрое. Узнали?
– Как не узнать!
– А я смотрю и думаю: признаете или нет?
Фрося хитро улыбнулась. Она действительно была недурна – рыжеволосая, задорная, с острыми глазками, вся какая-то приятная, чистенькая.
Надя села возле Фроси.
– Как же вам тут, девушки? Не скучаете по родным местам?
– Хоть и скучаем, так что делать?
– А живете где?
– В девятом бараке.
– Как устроены? Все ли есть, что надо?
– Кровати дали, а досок нет. Матрацы не на что положить.
– И набить нечем: ни сена, ни соломы!
– Хоть бы стружек отпустили!
– Поговорю об этом, обязательно поговорю с комендантом.
Подошел Ванюшков. Улыбнулся, как давнишний знакомый.
Был он строен, подтянут.
– Ты, товарищ Ванюшков, тоже переброшен с листопрокатстроя?
– Мы все оттуда. В доменном первый день.
– Включайтесь, товарищи, в соревнование. Говорили с вами про это? Знаете, что к Первому мая пустить должны доменный цех? Работает с нами здесь один знаменитый профессор. И мы должны помочь решить научную задачу. Она имеет большое значение. Даст нам хороший металл, разные машины будут еще лучше строить. А без машин, сами понимаете, наше государство обойтись не может.
– Это так! – ответил Ванюшков.
– Все мы решили, каждый на своем посту, куда его поставила партия, крепко поработать. А к Первому мая обязательно выполнить правительственное задание.
– Мы уже говорили с секретарем комсомольской организации товарищем Столяровой.
– Что вам надо для работы?
– Включаемся, товарищ инженер, с завтрашнего дня. Только я еще со своей бригадой потолковать должен.
– Если дружно возьметесь, победите!
– Постараемся, товарищ инженер. Нам и секретарь комсомольской организации говорила.
Ванюшков приложил руку к козырьку.
– Так как, товарищи? – обратился Ванюшков к бригаде, когда Надя ушла. – Возьмемся за дело? Здесь, может, кто еще думает, что вот, мол, приехали из колхоза и рабочей жизни не знают, и ничего не умеют. А я думаю, если возьмемся, так и других поучим!
Говорил он со всей бригадой, но смотрел на Фросю: с первого дня, как собрались на станции, и потом в дороге только на нее одну и смотрел: тянула к себе и задористым нравом, и говорливостью, и еще чем-то, чего понять не мог. Да и она чаще на него смотрела, чем на других: аккуратный, и что ни скажет, доходит, понятно так. И люди к нему с уважением.
– Взяться можно, только надо, чтобы каждый работал одинаково и не смотрел на другого, – сказал Гуреев, тихий, задумчивый комсомолец, хороший гармонист, более похожий на девушку, чем на парня.
– И давайте покажем, что мы хоть и новенькие, а лучше старых! – заявил Шутихин. – И в Воронеж напишем в газету!
– В Воронеж, в Тулу и в Орел! И в Курск!
Девушки и парни посмотрели друг другу в лицо; каждого подмывало показать, что если он по-настоящему захочет, то может сделать вдвое-втрое больше, чем делал до сих пор.
– На этом поставим точку, так? – спросил бригадир.
– Запятую!.. – сказала Фрося и первая поднялась.
За ней поднялись другие, хотя гудка еще не давали.
Как-то особенно хорошо и дружно работала бригада до смены, словно приспосабливаясь к завтрашнему дню, когда надо будет перед всеми показать, на что бригада способна.
Утром сделали замер, выдали людям хороший инструмент, выделили заправщика.
– Все у вас в порядке, товарищи? – спросила Надя, расставив людей.
– Все.
Протяжно запел гудок.
– Помните, товарищи, что работаете вы на строительстве печи профессора Бунчужного и что своим трудом помогаете решить большую правительственную задачу!
По гудку спустились в котлован. Работали почти без перекура.
– Этак вы и курить перестанете! – насмешливо заметил бригадир Белкин, работавший на соседнем участке. – За счет одного этого, – он показал на руки, – много не возьмешь! Надо и насчет этого, – он хлопнул себя ладонью по лбу. – За счет смекалки!
– И за счет техники придумаем! – отвечал Ванюшков. – Не сразу!
В обеденный перерыв послали Сережку Шутихина в столовую: не хотели тратить время на хождение; отдыхали на отвале котлована.
– Как оно, девчата? – обратился Ванюшков. – Вытянем?
– Тянем-потянем – да и вытянем! Как дедка репку! – ответила Фрося.
Она была очень свежа и не чувствовала усталости.
«Вот девушка, – думал Ванюшков, не в силах оторвать глаз: ей и работа не казалась трудной, и все спорилось в руках. – Вот это да... подруга...»
– Хорошо, ребята, хорошо идет у вас! – поддержала Надя бригаду, подсчитывая в уме выработку.– Только не работайте рывками, спокойнее надо, ровнее. Должны нам на днях дать транспортер, легче будет с выноской земли. Пока котлован не глубок, ничего, а позже будет трудней. Транспортер поможет.
Шутихин принес в плаще хлеб, в ведрах борщ и кашу; каждый вынул свою мисочку, ложку. Ели, перекидываясь шутками. Больше всего доставалось Сережке.
– А мы решили тебя в повара переквалифицировать! – сказал Ванюшков. – Землекоп из тебя выйдет или не выйдет, бабка надвое сказала, а повара сделаем!
– Повар должен ходить в белом колпаке, а у меня волосы – красота, как лен вычесанный! В колпаке девушки любить не будут! – отшучивался Сережка.
– Кто тебя теперь любит? Волосы! Лен чесаный! Хоть бы черные, а то лен!
Фрося фыркнула. За ней рассмеялись остальные.
– Захочу, каждая полюбит! Две руки, две ноги, – все на месте!
– Все на месте, только головы... того... нет...
Девушки покатились со смеху.
Поев и отдохнув, стали к работе. Ванюшкову ни на кого не приходилось покрикивать.
Хоть он, как бригадир, был освобожден от физической работы, однако наравне с другими стоял в ряду. Лопата его, хорошо заточенная, легко входила в липкий грунт; казалось, она сама входила, а он только держал ее в руках и прикасался носком сапога. Выбрасывать землю наверх вскоре стало трудно, и девушки принялись набирать ее на носилки. Выносили землю по краю котлована, по узкой, круто поднимавшейся тропке, и сбрасывали метрах в пятнадцати, куда указала им Коханец. С каждой минутой бригада глубже и глубже вкапывалась в котлован. Земля меняла свой цвет; от лопат порой отражался на солнце слепящий луч, как от битого зеркала.
После гудка замерили. Контролировала замер Женя Столярова. Ванюшков подсчитывал выработку в своей аккуратной записной книжице; в стороне подсчитывала Коханец, подсчитывала и Женя Столярова.
– Невероятно, но это так: двести девяносто пять процентов!
– Вы слышите? Двести девяносто пять процентов!
– И без всякого шума! – сказал самодовольно Ванюшков, потирая руки, как если б ему было холодно.
Он в глубине души сомневался, но не хотел этого показывать на людях, и теперь расцвел в улыбке.
– Да неужто двести девяносто пять? – спрашивали ребята друг друга.
Подсчитали еще раз. Сомнений не оставалось.
Тогда все заговорили вместе:
– Вот это работа!
– Дружно взялись – и вышло!
– И не трудно! Нисколько!
– Ура! – кричал Сережка Шутихин, точно от него зависела удача. – Ура!
– Ага! Видели?
– Кто еще дал столько?
В тот день действительно никто не дал столько.
– Надюша, я принесу из ячейки наше знамя. Так? – сказала Женя.
Она казалась рядом с Надей совсем подростком, и это вызывало у Коханец чувство покровительства, желание во всем ей помочь.
Уже в сумерках бригада оставила котлован. Шла она с песней, и ни пыль, глубоко забившаяся в трещины губ, ни сырые рубахи, ни натруженные руки не мешали песне. До центра площадки оставалось километра полтора. Бригаде этот путь показался очень коротким: парни и девушки шли в строю, со знаменем, которое принесла из ячейки Женя Столярова, и все давали бригаде дорогу.
На высоком штоке закреплена была звезда. Она еще не светилась, и засветить ее предстояло ванюшковцам.
Возле трибуны бригада выстроилась: на правом фланге – парни, на левом – девушки, по росту. Правофланговым стоял бригадир Ванюшков со знаменем у ноги, как если б стоял с винтовкой.
Дали знать начальнику строительства и секретарю партийного комитета. Никто, по правде говоря, не ожидал таких быстрых результатов: по условиям соревнования победителем считался тот, кто выработал не меньше 275 процентов. Кинулись писать грамоту, Женя Столярова сделала надпись на Доске почета. Вслед за Журбою явился на площадку профессор Бунчужный, пришлось немного обождать Гребенникова: он уехал на подсобные заводы. Народу собиралось все больше и больше.
Минут через пятнадцать приехал Гребенников. Журба открыл митинг. Он поздравил победителей и обратился с призывом ко всем строителям последовать примеру молодой бригады Ванюшкова. Потом выступил Ванюшков. Он рассказал, как бригада организовала труд и как дружно, без особой натуги, каждый работал.
– В следующий раз дадим, товарищи, еще больше!
Вся площадка аплодировала землекопам.
Ванюшков включил ток. Звезда не зажглась. Ванюшков защелкал рубильником. На лице его появилась обида.
Журба с возмущением глянул на коменданта Кармакчи. Тот, смущенный, уже задавал «нагонку» электрикам.
– Плохо вы, товарищи, оборудовали все это, – сказал хмуро Гребенников. – Неужели не могли как следует проконтролировать? Не верили, что победители найдутся?
– В таких вещах надо быть особенно внимательным! – поддерживал Гребенникова Бунчужный.– Рабочие все видят, все замечают и не прощают неуважения к их труду.
Николай стоял красный, обиженный, потому что поручил дело коменданту, предупредил его, а тот возложил на своего помощника; помощник же отнесся халатно. «Как важно предвидеть каждую мелочь, даже если она и не имеет порой прямого к тебе отношения, – подумал Журба. – И никогда не оставляй задания без проверки».
Через несколько минут лихорадочной работы электриков Ванюшков вторично включил рубильник. Тогда над площадкой вспыхнула звезда.
Первая звезда победителей!
Шест был высок, звезду увидели со всех концов площадки. Рабочие, стоявшие близ доски, прочли вслух надпись, освещенную лампионом:
«Честь и слава победителям! Комсомольско-молодежная бригада землекопов Ванюшкова – доменный цех, домна проф. Бунчужного – выполнила задание на 295 процентов!»
Тогда парни и девушки из бригады землекопов Белкина, Старцева призадумались.
– Смотрите, Ванюшков зажег звезду!
– Только к работе приступили...
– Они землекопы, – говорили в других бригадах. – Им легко! А вот попробуй зажечь укладчику огнеупора!
– Попробуй на водяных работах!
– Попробуй по монтажу!
– Попробуй по бетону!
Получив немалые деньги, ванюшковцы загуляли. Собрались возле своего девятого барака. Со столбов лился молочный свет многосвечовой лампы, обращая зеленые ветви кедров в голубые. Парни выпили. Начались танцы. Девушки сбились по одну сторону, парни – по другую. На табурете посредине площадки уселся гармонист Гуреев.
Повел локотком от себя, и полилась из двухрядочки песня... Ее подхватили. Пели воронежские, курские, орловские, тульские песни, в два-три голоса и все вместе. А затем перешли на плясовую.
Танцовали сначала вразвалочку на месте, туда-сюда, плечом к плечу – девушки себе, парни себе. Раздельно. Сгибались, как полный колос под ветром. А потом в такт плясовой заходили плечами, замелькали платочки. Пошло кружение, притоптывание, присвистывание, – руками по плечу, по бедрам, по голенищам, пошли ноги утаптывать землю, выбивать чечотку. Э-эх!
На музыку да на танцы вышли из бараков остальные ребята. Вышли на знакомство.
– Откуда? – спросил Яша Яковкин, покручивая черные усы двумя пальцами.
Стоял он возле Фроси и улыбался.
– Воронежские! А ты откуда?
– Из Иркутска мы. Может, станцуем разок?
Фрося прикусила кончик головного платка, из-под которого задиристо высовывалась рыжая прядь волос, и сверкнула глазами. Яша обнял ее за гибкую талию. Да недолго танцовал: вмешался Ванюшков.
– Что ж это ты, Фрося, с чужими кавалерами, а? Фрося смешалась. Яша дерзко уставился на Ванюшкова, тот взгляда не отвел.
Немного позже пришел Белкин. Он уже поспал после работы, отдохнул. С собой прихватил Белкин гармонь. Как в работе и в семейном быту, был он хозяйственен и в музыке. Рассудителен. Спокоен. Хотел начать с песенного, но Гуреев разошелся; было уже не до песен. Вплелся тогда Белкин в плясовую и повел за собой Гуреева. Пальцы его мягко бегали по перламутровым пуговицам. Музыка становилась все живей. Развеселая, лихая! И гармошки словно спорили друг с другом в задоре. Круг раздался шире, танцующих становилось больше. Кружили парни девушек так, что юбка колоколом стояла у каждой.
Разошлись поздно. Ванюшков вел Фросю по аллее, среди деревьев; фонари уже погасли. Девушка была в голубенькой, туго обтягивающей майке и в плисовой юбке. Вышли за город, ярко освещенный в ночи огнями. Спать не хотелось, хоть было поздно и крепко поработали в смене. За штабелями кирпича он остановился.
– Фрося... Люба ты мне... С самого того дня, как увидал...
Ванюшков обнял девушку.
Она вдруг растерялась. Ей стало страшно, почувствовала, что должно случиться что-то необычное в ее жизни, и она сжалась вся.
Ванюшков запрокинул ей голову. Тогда она, защищаясь, сильно толкнула его в грудь. Но он прижал ее к себе и жарко поцеловал в упругие, уклонявшиеся от поцелуя губы.
2
На следующий день, после разговора с инженером Волощуком, который работал на строительстве домны-гиганта, Петр Старцев решил зажечь звезду. Строители домны-гиганта соревновались со строителями профессорской печи.
«Быть этого не может, чтобы Ванюшков зажег, а я нет. Он еще многого не знает, а я старый на площадке волк! Сдаваться не намерен! Такого не было! Мы потягаемся с тобой, дружок!»
О желании бригады посоревноваться с ванюшковцами Старцев заявил Жене Столяровой.
– И правильно делаете, – сказала Женя. – Кому-кому, а тебе, Петр, отставать не к лицу.
По настроению рабочих чувствовалось, что с завтрашнего дня многие пожелают включиться в соревнование, поэтому Журба предложил парторгам цехов и секретарям цеховых комсомольских организаций создать цеховые комиссии, которые должны были руководить соревнованием, проверять выработку и в самом зародыше устранять «рвачество», если бы оно стало появляться.
Поговорив со Старцевым, Женя и Волощук предложили выбрать от каждой бригады по человеку для оформления договора. Это предложение приняли Ванюшков и Старцев. Договор обсудили и подписали.
Бригада Ванюшкова попрежнему работала в утренней смене, а бригада Старцева – в вечерней.
Надя знала, что Борис беседовал со Старцевым и что в это соревнование бригад он вносил что-то личное... «Хочет меня хоть здесь победить... – подумала она. – Ну что ж, попробуй!»
– Как вы сегодня? – спросила Надя у Ванюшкова.
Бригадир был утомлен, и чувствовалось, что сегодня они больше нормы не дадут, о чем он и намекнул инженеру.
– Если после хорошей работы бригада «сядет», будет стыдно. Сами посудите: вашу бригаду записали на Доске почета. Все знают, что бригада ваша передовая. И вдруг...
Ванюшков смущенно заявил, что вчера бригада загуляла...
– Без этого, товарищ инженер, нельзя. Как приехали, еще ни разу ничем не вспомнили родные места. И новоселье справить хотели...
– Подтянитесь! Стыдно будет, если сорветесь. Сейчас на вас вся площадка смотрит, как вы дальше поведете себя: может, случайно выработали свои двести девяносто пять процентов?
– Подтянемся! Обязательно подтянемся. Только за сегодняшний день не ручаюсь... после новоселья...
Перед началом работы бригада Старцева осмотрела инструменты, цеховая комиссия замерила участок. Гудок. Йнженер Волощук подтянул рукав пиджака, посмотрел на часы. Семь.
В котлован под каупер № 1 экспериментальной домны спустилась бригада. Как и ванюшковцы, работали молча, ритмично, без лишнего азарта. В бригаде собрались ребята, побывавшие на разных площадках Союза и оценившие Тайгастрой.
– Здесь работать можно! – говорили они.
Им нравилось общежитие, отношение начальства. Некоторые побывали в исправительно-трудовых лагерях и привезли оттуда специфическую терминологию. Старших, которые им нравились, называли «товарищ начальничек!» И это в их произношении не звучало обидно. Они любили бригадира – коренастого, крепко сложенного Петра Старцева, ходившего в суконных брюках «клеш» и бушлате, из-под которого виднелась низко открытая короткая шея и выпуклая, словно надутая, грудь в матросской тельняшке.
– Значит, ударим, товарищи? – спросил Старцев ребят.
– Ладно! Качай!
Волощук и Женя ни на минуту не отходили от бригады. Борис шутил с Женей, удивлялся, как могла мама отпустить такую девочку из дому...
Женя встряхивала кудряшками и обиженно отвечала:
– Странный вы! И взгляды какие-то отсталые... А еще член партии!..
В перерыв рабочие пошли в столовую, поужинали, покурили. По гудку вернулись на место. Здесь также приходилось землю выносить, транспортера еще не поставили. И едва стали работать, как цепочка девушек и юношей потянулась с носилками по тропке наверх. Потом образовалось две тропы: по одной поднимались, по другой спускались, чтоб не мешать друг другу. И это было очень красиво.
Ночью поднялся ветер. Над котлованом закачались лампионы. Рубахи покрылись мокрыми пятнами; была средина работы, когда выработка достигает наибольшей производительности и когда тяжесть труда менее всего ощутима.
В луче белого света, лежавшего над котлованом, Женя Столярова увидела начальника строительства. Вслед за ним подошли Черепанов, Бунчужный и Журба: видимо, они обходили площадку.
– А вы все здесь? Как дела? – спросил Гребенников.
Волощук сухо доложил о работе землекопов, огнеупорщиков, монтажников, привел цифры. Он – начальник участка, подчеркнуто деловит, и к нему с лишними вопросами не обратишься.
Уцепившись за столбик, Гребенников наклонился над котлованом.
– Как работается вам, товарищи?
Лампионы закачались на ветру, открыв замасленные спины рабочих на дне глубокого котлована. На голос начальника ребята подняли головы вверх. Капли пота свисали с кончиков носов, с бровей, с подбородков.
– Работается ничего! – ответил за всех бригадир Старцев. – Говорят, всесоюзный рекорд землекопов двадцать пять кубометров. Мы хотим, товарищ начальник, дать тридцать кубометров!
– И правильно делаете! Вашу бригаду начальник строительства хвалит. Не сорвитесь, товарищи! – сказал Черепанов.
Воспользовавшись передышкой, люди пили воду. Она находилась в жестяном баке, который обложили землей, чтоб вода была холодней. Напившись, через две-три минуты пили снова.
– Тридцать кубометров? Не много ли?
Старцев улыбнулся.
– Лишнее не помешает!
Если смотреть сверху, то Старцев казался еще более кряжистым, широким в плечах и еще более косил глазами.
«Эти люди строят мне печь...» – с волнением подумал профессор Бунчужный.
– Завтра прибывают транспортеры, выносить землю не станете. Легче будет работать, – сказал Журба. – Ну, желаем вам удачи!
