Текст книги "Красная волчица"

Автор книги: Николай Кузаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Матвей Кузьмич положил руку на плечо Димке.

– Хоть ты меня не забывай. Получу от тебя письмо – на душе легче. Один ты у меня остался. Вместо сына. Для тебя, может, это чудно, непонятно. Так ты уж извини.

– О чем говоришь, Кузьмич.

– Ладно.

Матвей Кузьмич вытер ладонью глаза.

– Видно, стареть, паря, начал. – Он достал из пиджака карманные часы и подал Димке. – Это часы Михаила, Возьми.

– Да ты что?

– Бери, бери. Пусть останется у тебя память о сыновьях и обо мне.

– Спасибо.

Кузьмич встал.

– Мне надо поторапливаться. Вечером собрание будет, Всей бригадой приезжайте.

– Хорошо. Скажи маме, пусть баню затопит. У нас останавливайся.

– Серафим обидится. А попроведовать Семеновну с Ятокой обязательно зайду. До вечера.

И Матвей Кузьмич пошел к своей лошаденке, которая паслась недалеко от табора.

На закате и Димка со своей бригадой приехал в Матвеевку. Сенокосчиков уже поджидали. Они устроились на скамейках в ограде клуба. Валентина Петровна встала с переднего ряда, вгляделась в лица собравшихся.

– Все собрались? Товарищи, к нам приехал инструктор райкома партии Матвей Кузьмич Гордеев. Ему я и предоставляю слово.

Матвей Кузьмич неторопливо поднялся на крыльцо клуба, где стоял небольшой стол, кашлянул в кулак.

– Товарищи, все вы знаете, какой разгром учинила наша Красная Армия фашистам под Сталинградом. Но вот пятого июля фашисты начали новое наступление под Курском. Как сообщает Совинформбюро, за несколько дней уничтожено сотни вражеских танков и самолетов, выведено из строя большое количество солдат и офицеров. Наши войска на отдельных участках от обороны переходят в контрнаступление. Недалек тот день, когда начнется полное изгнание фашистов с нашей земли.

Немного помолчав, он продолжал:

– Товарищи, в ответ на наступление гитлеровцев трудящиеся нашего района решили собрать деньги и на них построить звено самолетов «Таежник». Думаю, жители Матвеевки не останутся в стороне. Если кто желает высказаться, пожалуйста.

В последнем ряду встал Димка.

– Можно мне, Кузьмич?

– Говори. Только сюда проходи.

Димка, смущаясь, прошел к крыльцу, но подниматься не стал.

– Мы вот с Андреем и Вадимом посоветовались. И берем обязательство: осенью, когда наступят холода, добыть десять сохатых и мясо сдать в фонд обороны. А деньги от пушнины, которую мы добудем осенью, все передадим на строительство звена самолетов «Таежник».

– Еще кто будет говорить?

Встала Валентина Петровна.

– Я думаю, что мы отдадим все до копейки на строительство самолетов. А еще, товарищи, мы соберем и отправим к осени несколько посылок теплой одежды для бойцов Красной Армии. Во главе с Ятокой наши женщины с самой весны заготовляют лекарственные растения. К концу месяца мы закончим заготовку и вышлем их в Карск в военный госпиталь.

– Дорогие товарищи, я знал, что вы не будете в стороне. А теперь разрешите мне выполнить поручение райкома партии и райисполкома, – снова заговорил Матвей Кузьмич. – За два прошедших охотничьих сезона ваши таежники доказали, что они – одни из лучших в районе. Особо отличилась Ятока. Она сама охотилась, учила парней, шила теплую одежду для фронтовиков. За героический труд Указом Президиума Верховного Совета СССР Ятока награждена орденом Трудового Красного Знамени.

Матвей Кузьмич посмотрел на Ятоку, которая сидела, в последнем ряду.

По поручению райкома партии и райисполкома разрешите мне вручить ей орден.

– Иди, Ятока.

– Однако, какая-то ошибка вышла. Есть охотники лучше меня.

– Никакой ошибки, Ятока.

Матвей Кузьмич приколол к ее платью орден. Пожал руку Ятоке.

– От души поздравляю тебя.

Ятока хотела что-то сказать, но махнула рукой и пошла на свое место. Бабы и парни громко хлопали. А Матвей Кузьмич продолжал:

– Ценными подарками награждаются охотники: Дмитрий Воронов – малокалиберной винтовкой, Андрей Фунтов – отрезом на брюки, Вадим Зарукин – сапогами. Каждый из них удостоен значка «Победитель в социалистическом соревновании среди охотников».

После собрания бабы обступили Ятоку, – рассматривали орден.

Димка, Андрейка и Вадим стояли в окружении парней. Вовка Поморов держал тозовку и вслух читал гравировку на стволе: «Лучшему охотнику среди молодежи Дмитрию Воронову от райкома партии и райисполкома. 1943 год».

Димка, счастливый, рассматривал на своей груди значок, который очень походил на гвардейский.

Глава V

Севокосчики еще не управились со своими делами, задождило. Целый месяц висели над горами тучи. Земля набухла. Вздулись речки, помутнели, через них ни пройти, ни проехать. И только в конце августа, когда лес прихватили первые утренники, унесло тучи и на землю хлынула легкая осенняя теплынь. А от села к селу понеслась тревожная весть: в низовьях Муякана не родились ягода и кедровый орех, голодные медведи в поисках пищи бродят по всему Междуречью, Два шатуна в Юрово напали на стадо и задавили корову. А в верховьях Каменки медведь подкараулил рыбаков и с берега кинулся к ним в лодку. Но прыжка не рассчитал, упал в реку, это и спасло рыбаков.

Димке опять пришлось заряжать ружье пулей и ямщичить. Вчера он отвез почту до Громового полустанка, здесь подождал Любу и теперь возвращался с ней в Матвеевку. День выдался светлый, безветренный. На тропу бесшумно падали листья, нехотя осыпалась хвоя с лиственниц.

– Сохатить когда уходите? – спросила Люба.

– Уже рев начался. Через неделю в тайге будем.

Люба была задумчивой, грустной.

– Люба, ты не заболела? – с тревогой спросил Димка.

– Да нет. Не обращай внимания.

Перед деревней у Матвеевой горы Димка спешился.

– Поговорить, Люба, надо.

Люба легко спрыгнула с седла и села на увядающую траву на берегу реки. Димка привязал лошадей к деревцу и опустился рядом.

– Что с тобой, Любушка? – Димка хотел привлечь ее к себе, но она отстраняла его руку.

– Не надо, Дима. Больше мы с тобой не увидимся. Я теперь в низовье Муякана ездить буду и в Карск.

– Никакого низовья! Слышишь? – решительно заявил Димка. – Сейчас приезжаем, и я дома заявляю, что мы женимся. Ты увозишь почту до Юрова, сдаешь ее, рассчитываешься и возвращаешься.

Люба сорвала травинку и покачала головой.

– Нет, Дима. Я почти на четыре года старше тебя. Вот кончится война, уйдешь служить. Вернешься. Мужчина в самом соку. А я уже старуха. Тебе надо будет перед девчонками покрасоваться, а тут я па шее. И возненавидишь ты меня.

– Люба, да ты в своем уме? Тебя возненавидеть…

Димка сделал движение к Любе, но она снова отстранила его.

– Зачем мне такая жизнь? Да и не люблю я тебя, Дима, – сказала, а самой хотелось кричать: «Как же жить-то без тебя буду?»

– Не любишь? А как же понять все, что было между нами?

– Прости меня и забудь все.

Димка опустил кулак на колено.

– Приедем, запру тебя в амбар и никуда не выпущу.

– А как же ты мужу моему в глаза потом посмотришь?

У Димки побелело лицо.

– Он же погиб?

– Ходят слухи, что живой, – шла напролом Люба.

– Я перед ним не виновен, – после некоторого молчания, выделяя каждое слово, проговорил Димка. – И теперь тем более никуда тебя не пущу. Не воровал я его любовь. А коли так случилось, разберемся.

– Прости, Дима. Про слухи о муже я наврала.

Димка с укором посмотрел на нее.

– Что же я тебе плохого сделал?

– Вот видишь, какая я злая. И обманывала тебя, что люблю.

– Не верю.

– Правда, Дима. Ты не убивайся. У тебя есть Лена. Она любит тебя, она простит тебе все. И женой она тебе будет верной.

Люба представила Димку с Ленкой вместе, ревность больно скребанула сердце. А Димка все еще не мог поверить, что это все говорит его Любушка.

– Люба, ты не в настроении и не знаешь, что говоришь.

– Нет. Прощай. Не поминай лихом.

Люба встала и пошла к лошади. Через Матвееву гору ехали молча. На окраине деревни Димка остановил лошадь.

– Люба, я сейчас маме и бабушке объявлю, что мы женимся.

– Нет, Дима. Я уезжаю и – насовсем.

Димка не верил словам Любы. У почты развьючил лошадей, занес в помещение переметные сумы. В коридорчике ему дорогу преградила Люба.

– Дима, может, на прощанье скажешь что-нибудь?

Димке хотелось подхватить ее на руки и на виду у всей деревни пронести до дому. Но он молча прошел мимо. Привел лошадей домой. На крыльце его встретила Ятока.

– А мы тебя вчера вечером поджидали.

– В верховьях почту задержали.

– Однако, што Любу чаевать не позвал?

Димка ничего не ответил. Ятока бросила на него быстрый взгляд и ушла в дом. Димка расседлал одну лошадь, отнес седло на предамбарник и сел. Что делать? В голове все перемешалось. В душе кипела обида. «Ну и шут с ней», – подумал Димка. Унес ружье в амбар. Вторую лошадь пока расседлывать не стал. Пошел в дом.

– Как съездил, внучек? – встретила его Семеновна.

– Нормально.

– Лошадей-то отвел?

– Пусть отдохнут немного.

К Димке подбежала Маша. Он подхватил ее на руки, вынул из кармана кедровую шишку.

– Это тебе зайчик послал.

– Мама, гляди, что мне зайчик послал, – радовалась Маша.

– Однако, какой хороший зайчик.

– Бабушку-то без меня слушалась?

– Слушалась, – ответила Димке Маша, а сама хитровато покосилась на бабушку.

– Такая егоза, не приведи господь. Вчера запутала моток пряжи, кое-как потом я за вечер распутала.

– Ай-яй-яй, – покачал головой Димка.

Маша соскользнула с Димкиных рук.

– Иди поешь, я в кути собрала, – позвала Димку Ятока.

– Сейчас, умоюсь.

Димка вышел на крыльцо. Лошадей у почты уже не было. Потемнело у Димки в глазах. Он быстрыми шагами подошел к Соколу и вскочил в седло. Вихрем вылетел из ограды и помчался к поскотине. Выехал за изгородь. Всадники за поскотиной уже подъезжали к кустам. Димка огрел коня плеткой, тот пошел махом. Ветер ударил в лицо. Навстречу побежала желтоватая тропа.

Люба с Андрейкой остановились.

– Димка, – удивился Андрейка. – Что там? Не беда ли какая?

Димка осадил коня перед Любой.

– Выходи за меня замуж!

– Нет, Димка. Все.

– Эх, ты…

Он взмахнул плеткой. Острая боль обожгла руку Любы выше запястья. Димка повернул коня и помчался к деревне. Люба прижала рубец к щеке и заплакала.

Дома Димка не находил себе места. Вечером зашел к Вадиму. Серафим Антонович уплыл рыбачить. Лариса убиралась в кути.

– Ты что это темнее тучи? – поинтересовался Вадим.

– Слякоть на душе.

Из кути в черном платке вышла Лариса.

– Как не будет слякотно. Поди, на всю осень расстались.

– Тебе до всего дело, – осуждающе оборвал сестру Вадим.

– Нянюшка, а не найдется ли у тебя чего-нибудь для мужского сердца? – спросил Димка.

– Ой, Димка… – покачала головой Лариса.

…Над селом сгустились сумерки. Димка, пошатываясь, шел берегом реки. «Ну и шут с ней», – время от времени повторял он. Напротив школы Димка набрел на Хаикту. Она несла воду.

– Хаикта? Здравствуй. Тебе дня не было за водой сходить?

– Да вот с ребятами на луга проходили.

– Дай помогу. – Димка взял ведро, пошатнулся.

– Дима, ты, никак, пьяный?

– Ерунда.

Димка принес воду.

– Теперь давай пить чай, – пригласила Хаикта.

– А что-нибудь серьезней найдется?

– Найдется.

Хаикта поставила на стол бутылку вина. Димка сам наполнил чашки.

– За тебя, Хаикта.

– Спасибо, Дима.

После выпитого вина Хаикта раскраснелась.

– Дима, что у тебя на душе?

Димка обнял Хаикту.

– А ты меня можешь полюбить?

– Ты какой-то чудной сегодня… Ложился бы спать.

Один Андрейка видел, как Димка ударил плеткой Любу. Остаться бы этой истории тайной почтовых дорог. Так нет, не успели Андрейка с Любой доехать до полустанка, а деревня уже вся знала. Девчонки с азартом передавали эту историю друг другу, весело и беззаботно смеялись. Старухи качали головами и осуждающе ворчали: «Ох, варнак. В жилах-то у него шаманская кровь. От него всего ожидать можно». Молодые солдатки с явным любопытством посматривали на Димку: они-то знали цену этому безумному мужскому буйству.

К концу дня слухи дошли до Ленки. Она злорадно подумала: «Так тебе и надо». А в душе шевельнулась ревность: «Нашел за кем гоняться, за бабой…» И в то же время холодным лесным светлячком загорелась надежда: нет, не зря проводил он ее плеткой. Ленка долго бродила возле реки, ушла до кривуна. Здесь о берег бились волны, падали с берез отгоревшие на ветру листья. Осень. Ленке казалось, что стоит им с Димкой только объясниться, и все будет хорошо. Как можно ее, Ленку, не любить, когда она готова за него пойти хоть на костер. Этого она не могла понять.

От кривуна Ленка возвращалась уже по темноте. Подошла к школе, увидела Димку с Хаиктой. Они прошли от нее в нескольких шагах и не заметили. Ленка присела на угоре, решила подождать Димку. А ночь густела. Над протокой, посвистывая крыльями, стремительно пролетали табунки уток. За рекой, в предгорье, охраняя от соперников важенок, время от времени басисто хрюкал дикий олень. Ленке стало холодно. Она оглянулась на домик, где жила Хаикта. В это время в окне погас свет. Ленка встала в надежде, что сейчас хлопнет дверь и выйдет Димка. Дверь не хлопнула. Димка не вышел.

Ленка шла точно слепая, ничего не видя перед собой.

Глава VI

Димка шел мягкой таежной походкой, которая вырабатывается у охотников годами: под ногами ветка не треснет, сухой лист не зашуршит, мелкий камешек с места не сдвинется. С каждым пройденным метром в лесу становилось светлей. Вот на востоке под кипящим заревом показалась кромка солнца, небо налилось густой синью. И все вокруг ожило: послышался перестук дятлов, в распадке просвистели снегири, в колке закаркали кедровки.

По звериной тропе все дальше в хребет уходил к старой гари Димка. Осенние ветры смахнули листья с берез и осин, только кое-где все еще желтели лиственницы. Где-то впереди бежали собаки. Уже неделю жили Димка, Андрейка и Вадим на Громовом полустанке, охотились на сохатых. Андрейка с Вадимом завалили двух зверей, а Димке не фартило: один раз настрелял мимо, торопился, а потом как заколодило: найдут собаки сохатого, остановить не могут, угонят, Жаль, Ушмуна нет, умел тот облаять зверя: точно заворожит своим голосом, как привяжет его.

Ложбина, по которой шел Димка, расширилась, сырой лес оборвался, и он оказался на хребте. Когда-то здесь бушевал огонь, пламя за десяток верст видно было. Хорошие леса здесь были, все больше кедрачи. А теперь нарос березняк да осинник. Среди этого мелколесья по всему хребту брели обгорелые пни со скрюченными сучьями, точно черные души лесных грешников. На зольной земле бурно разросся голубичник. Убитый утренниками, лист его почти весь осыпался, и на голых ветках висела крупная рясная ягода, от которой все было синё. Вот оно – приволье для медведя и птицы! Димка набрал полную горсть голубицы и высыпал в рот. Настывшая за ночь ягода была сладкой и душистой.

«Где же собаки?» – подумал Димка. Тут на медведя наткнуться– раз плюнуть. А Димке встречаться с ним не хотелось: уж больно серьезный зверь. Да и в этой чаще при нужде укрыться негде. И сохатые должны быть: корма много. «Зимой надо заглянуть сюда, – думал Димка. – Вот сколь осинника».

Из леса вылетел табунок глухарей. Черные птицы летели низко. Димка сдернул с плеча ружье просто по привычке. Оно пулей заряжено. Да и стрелять нельзя, зверя испугать можно. Глухари опускались все ниже и ниже, выбирая поляну для кормежки. Они уже подлетали к высокому пню с обломанным суком, который выделялся на всей гари. Вдруг возле пня птицы взмыли в небо.

Димка насторожился. Кого они испугались? И в это время от пня донесся лай Чилима. Залаял он сипло – видно, пробежал много, одышка перехватила горло. Послышался лай Юлы и Дымка. Вслед за лаем до Димки докатался мощный утробный звук, треск и стук копыт. «Сохатый, собак гоняет», – тревожная радость охватила Димку. Он поправил понягу, на которой были привязаны топор и котелок с продуктами, и пошел на лай. Мир перестал существовать для Димки. Он слышал только лайку. Верно, спокон веков вершиной охотничьего мастерства считается промысел медведя, где требуется от человека бесстрашие и удаль, но и сохатого завалить – дело не простое: ноги у него длинные, а тайга большая.

Набежал ветер. На березках качнулись одинокие листочки. И вдруг лай собак оборвался. Димка замер. От напряжения в ушах звон. Неужели ушли? Нет. Снова издалека донесся лай Чилима.

Полдня Димка мерил хребты. От пота насквозь промокла телогрейка. Ушли сохатые и собак за собой увели. Димка вышел к реке. До полустанка километров двадцать. Надо чай сварить. Может, и собаки подбегут. Димка наклонился собрать сухих веток для костра и замер: собаки лаяли за рекой, их голоса доносились то четко, то еле слышно. Димка лег на землю, прислушался: лают за рекой.

До чая ли тут? Река. Брода поблизости нет. Димка стоял возле высокого толстого пня. Нажал на него плечом – пень упал: подгнил снизу. Скатил его к воде, приволок из леса сухую валежину. Эти два бревешка связал прутьями, получился плот. Встал на него с шестом… Пень и валежина просели, но не потонули. Через несколько минут Димка был уже на другой стороне.

И опять тайга. От реки к борам раскинулась широкая низина. Желтой периной лежит толстый мох. То здесь, то там темнеют чахлые ели. Идти трудно: ноги проваливаются в мох почти по колено, внизу хлюпает ледяная вода. Сейчас бы упасть и не шевелиться. Но нельзя. Надо успеть засветло добраться до собак. Только будут ли сохатые ждать? Им перемахнуть через хребет ничего не стоит.

Наконец ступил на твердую почву. Вытер пот с лица и прислушался: лают собаки напористо, с азартом. Димка сорвался с места. В голове одна мысль: «Только бы не ушли». Вышел на звериную тропу. Идти стало легче. А вот и следы, свежие: один длинный и узкий, а второй короткий, широкий, почти квадратный. Бык с маткой. Судить по следу – бык матерый.

Лай все ближе и ближе. Сохатые стоят на закрайке соснового леса в мелколесье. Димка подошел к ложбинке, остановился возле валуна. Собаки учуяли его, залаяли еще азартнее. Димка пробрался к сосенкам. Выглянул из-за них. Шагах в тридцати стояли сохатые. Матка небольшая, а бык, как зарод. Грудь широкая, черная. Над головой две огромные лопаты, на них по двенадцати отростков. Шутки с таким зверем плохи, если кинется, добра не жди. Собаки и те лают с почтительного расстояния.

Димка поднял ружье, выстрелил матке под лопатку. Выстрела он почти не слышал, только толчок в плечо ощутил. Димка ждал, что матка упадет, а она бросилась в бор на чистое место, бык за ней. Димка перескочил от сосенок к валуну и выстрелил матке вдогонку. У матки на всем бегу вдруг подломились ноги, и она упала. Бык остановился и ударил се копытом. Димка выдернул затвор. Гильза не вышла: раздуло. Он выхватил нож из ножен и выковырнул гильзу. Поднял глаза и обмер: разъяренный бык черным вихрем мчался на него. Вот она какая, смерть. Димка бросил взгляд на сосенки. Не спасут: бык переломает их, как спички. А зверь опустил голову, чтобы поднять охотника на рога. И только тут Димка увидел рытвину, упал в нее, обо что-то больно ударился боком. И тотчас над ним пролетела темная тень, посыпалась земля, страшный удар рогов обрушился на валун. Затем над рытвиной показалась губастая пасть, из которой вырвались глухие, утробные звуки такой силы, что у Димки от страха зашлось сердце. Димка прижался ко дну рытвины. На рогача насели собаки. И он кинулся за ними. Димка вскочил, зарядил ружье, выстрелял. Бык вздрогнул и опять кинулся на выстрел. Димка распластался на дне рытвины. Снова всю ярость свою сохатый обрушил на валун. Бил так, что только треск стоял. С губ его хлопьями падала кровавая пена. Вдруг у него подломились ноги, но он встал, шатаясь побрел к матке. Медленно подошел к ней, подцепил рогами, издал мощный крик, похожий на стон, и рухнул на землю.

Димка ободрал туши, разложил мясо студить. А тут уже и ночь. Обхватив колени руками, он смотрел на костер. В двух шагах от него, свернувшись калачиком, спал Чилим. По другую сторону костра, положив голову на передние лапы, лежала Юла, а рядом с ней Дымок. А костер то разгорался, то ослабевал. Димке вспомнилась Люба, Как-то они приехали на Громовой полустанок. Солнце еще не закатилось. «Махнем до Тальцев», – предложила Люба. Попили чаю и выехали. Беда догнала их у речки Глубокой поздно вечером. Речка так себе, даже в весеннюю распутицу по колено глубиной. Но зато берега крутые и глинистые. Любин конь стал подниматься, поскользнулся, подпруги лопнули, и Люба вместе с седлом упала навзничь в ручей. Димка вынес ее на руках, положил на мох, развел костер и напоил чаем. Люба пришла в себя, взяла Димкину руку, прижала к щеке: «Мой добрый лесной дух». И вдруг, не люблю. Одиноким себя чувствовал Димка в тайге, не радовала даже охотничья удача. Что толку в такой жизни, если тебе некого обогреть, негде согреть и свою озябшую душу?

Из-за распадка донесся визгливый крик медвежонка. Видимо, медведица за что-то наказывала пестуна. Собаки вскочили и залаяли в темноту. Ночь наполнилась тревогой.

– Будет вам, – прикрикнул Димка. – Отсыпайтесь. Завтра путь у нас длинный. Может, опять потрафит на сохатых. Удача, как и несчастье, в одиночку не ходит.

Собаки еще полаяли, вернулись к костру и улеглись на свои места. Димка подшуровал костер, сел. Навалилась усталость: за день находился. Вспомнил, как догнал Любу за поскотиной. Но вот из темноты ночи на него глянула доверчиво Хаикта. И ему стало совестно.

– Свинья, – Димка с силой опустил кулак на колено.

Глава VII

Днем все еще ярко и ласково светило солнце, но ночами уже примораживало, на озерах и в заводях на реке появились забереги. А из-за хребтов нет-нет да и дыхнет сырой холодный ветер, пахнущий снегом. Улетали запоздалые стаи уток и гусей. Их крики в ночной тишине были тревожными и печальными, как стон, как горький плач разлуки. Бабы выходили из домов и подолгу смотрели в холодное звездное небо.

Не торопились покидать родные места только лебеди. Каждый день, ровно в полдень, они пролетали низко над деревней на заречные озера. Лебеди ворожили долгую и теплую осень. Ленка подошла к окну: пора лебедям появиться.

И верно, за поскотиной над островками леса показалась цепочка белых птиц. Вот они уже над крышами домов. Взмахи их крыльев плавные, неторопливые. Ленке вспомнилась Огневка, раннее утро. Они с Димкой у костра смотрят вслед улетающим лебедям. Неужели это никогда не вернется?

Вошла Надя. В руках у нее тазик с мясом.

– Парни приплыли, – поставив тазик па холодную железную печку, сообщила Надя. – Двенадцать сохатых добыли.

«Вернулся». – У Ленки против воли замерло сердце.

– Выделили немного мяса для интерната и учителям, – продолжала Надя. – Солдатским семьям раздали осердия, брюшину, головы и ноги. И за это спасибо. Остальное все сдали на склад. Как только станет река, отвезут в город, в фонд обороны.

– А охотникам-то выделили?

– Нет. Для них бычка в колхозе забили. Помнишь, который ногу летом сломал? По куску достанется. А там что-нибудь спромышляют.

Назавтра в клубе состоялось общее колхозное собрание. Ленка сидела в последнем ряду. Андрейка с Вадимом – в переднем, а Димки не было. «Нет – и нет. Мне-то какая печаль?» Ленка старалась быть равнодушной, но невольно косилась на дверь.

На сцену поднялась Валентина Петровна.

– Товарищи! Прежде всего огромное спасибо Васильевичу, Вадиму и Андрею. Они сдержали свое слово. Несколько тонн мяса – это добрая помощь бойцам. А они гонят фашистов с нашей земли, освобождают города и села. И недалек тот день, когда наступит долгожданный мир. Но враг еще силен. И нам придется положить немало сил, чтобы добить его. Наше с вами оружие – пушнина. И чем больше будет этого оружия, тем быстрей мы добьем врага, тем быстрее вернутся наши сыновья, отцы, мужья, братья. План по промыслу пушнины большой. Придется досыта померзнуть у костров. Вы уж простите меня, парни: надо! Кончится война, отдохнем все.

После собрания Ленка прошла мимо дома Димки и столкнулась с Ятокой.

– А ты што, Лена, к нам не заходишь? Совсем нас забыла.

– Да все некогда. А Дима дома? – осмелилась спросила Ленка.

– Нету его. У нас за Семиным полем сено, пошел» городьбу поправить. Еще осоку на подстилку корове косить будет. Завтра только придет. А ты заходи. Я воды принесу, чай варить будем.

– Спасибо. В другой раз зайду.

Семино поле широкой полосой тянулось между колками. За полем под леском стояло небольшое зимовейко. В нем раньше жили пахари. За последние годы зимовейко одряхлело. Димка вымел мусор из него, принес веток ельника и пихтача, застлал ими пол. На пары настелил толстый слой мха и укрыл холстиной. В зимовейке сразу стало свежо, запахло лесом,

Димка затопил печку. Его удивило, что печка была выложена не вдоль стены, как обычно, а наискосок – от дверей в передний угол. От открытой дверцы, как от костра, светилось все зимовье.

– Вот это да! – восхитился Димка. – Всю ночь обдирай белок, заряжай патроны – и лампы не надо. Такую печку надо выложить в зимовье у Орешного ключа.

Димка вскипятил чай. Залаяли собаки. Кого еще там нелегкая несет? Последнее время ему хотелось быть одному. Димка вышел из зимовья.

– Чилим, да ты что, не узнал меня? – донесся голос Ленки. Собаки перестали лаять.

При встрече с Ленкой Димка постоянно испытывал неловкость, поэтому избегал ее. Услышав Ленкин голос, растерялся. Как с ней вести себя? На тропе появилась Ленка. Она была в телогрейке и платке, в руках – ведро с брусникой.

– За ягодой ходила, да вот припоздала, – на недоуменный взгляд Димки ответила Ленка. – Ты что тут делаешь?

– Скоро промысел. Отдохнуть немного решил.

Ленка посмотрела на голубой дымок над зимовейком.

– А меня пустишь обогреться?

– Да ты что, заходи. Я как раз чай сварил.

– Как у тебя хорошо здесь, уютно.

Ленка сняла телогрейку, платок, поправила волосы.

– Ужинать будем?

– Давай. У меня тут харчишки есть, – Димка с нар взял холщовый мешок.

– Я тоже на всякий случай кое-что прихватила. Пирожки из черемухи. Грибов жареных. Ты же их любишь.

Димка с благодарностью посмотрел на Ленку.

– Спасибо. А у меня шашлык есть из бычьей печенки. Жирный. Во рту тает.

– Пойдет.

Ленка разложила еду на столике, налила в кружки чай.

– Садись.

Они сидели рядом на нарах. А от печки ярким заревом лился свет.

– Намучились на охоте?

– Всякое было. Где лошади не могли пройти, на себе мясо таскали. У меня до сих пор спина и плечи болят.

Поужинали. Ленка вышла на середину зимовейки. Облитая светом от печки, она стояла в розовом тумане. Пальцы ее быстро пробежали по пуговицам, и платье медленно сползло с плеч.

– Скажи, Дима, чем же я хуже Любы?

Ленка старалась сказать эти слова бодро, с вызовом, но голос дрогнул. Димка порывисто встал…

Над лесом взошла луна. Она облила бледним светом горы, высветила зимовейко, через озеро перекинула дрожащую дорожку. Тропы, присыпанные листвой и лиственничной хвоей, заструились золотистыми ручейками. А в зимовейке в печке, прислушиваясь к тихому шепоту Димки с Ленкой, чуть теплились угольки.

Глава VIII

Лебеди действительно наворожили затяжную теплую осень. В середине октября выпал первый снег, прикрыл землю, а потом установились звонкие светлые дни. Такая погода для охотников – благодать. Дни длинные, ночи теплые Но, как говорится, у костров сон короткий. Появилась возможность заглянуть в самые дальние угодья. Одно было плохо: медведи в берлогу не залезали, душно там было, спали наверху. Собаки натыкались на них, поднимали. Медведи уходили. В поисках тихих мест медведи нередко пересекали охотничьи тропы. Парни страху натерпелись: попробуй угадай, шатун это или добрый зверь, который просто меняет лежку.

Но пусть белка хоть всю зиму гайна не делает, а морозов не миновать. В конце ноября запуржило: целую неделю бесновались ветры, валил снег. А потом грянули такие морозы, что деревья не выдерживали, лопались. Но охотники каждое утро уходили в горы. К концу февраля снег был почти в пояс. Через тугие заносы даже молодняк пробраться не мог. Здесь и давили сохатых волки, росомахи и рыси.

В такой вот февральский день возвращалась Ятока домой. Всю осень она провела в тайге. С Машей водилась Семеновна и Славка, помогала им тетя Глаша. Ятока заглянет в деревню на день-два и уходит то в одно, то в другое зимовье. Парни ждали ее, ждали, как доброго лесного духа.

Ятока, горбясь под тяжелой понятой, устало спускалась с Матвеевой горы. Под ногами так же устало поскрипывали лыжи. Сегодня по бездорожью она прошагала верст пятьдесят. Ныли плечи, покалывало поясницу. Пудовым казалось ружье. Впереди за лесом показались дома. Заканчивается еще одна тяжелая тропа. Ятока вышла на дорожку, пробитую в снегу к кладбищу. На ней следы, присыпанные снегом. Смутная тревога шевельнулась под сердцем. Подумала: «Не бабушка ли ходила? Все ли ладно дома?» Сняла лыжи, заторопилась. После лыж дорога казалась каменной.

Лес оборвался. Деревню не узнать. С крыш свисает толстый мохнатый снег. Кругом бело. Лишь кое-где виднеются серые узкие полоски стен с окнами. От этого снежного безмолвия веяло холодом. Безлюдно. Только курчавые столбики дыма над крышами говорили, что жизнь в деревне не погасла.

Ятока шла по угору, Юла – впереди. Хорошая собака из нее получилась, даже возле дома не бросит охотника.

С угора к реке сбегали тропы – рыбаки пробили. Одна тропа возле проруби уходила в заречье. Ятока скользнула по ней взглядом: кто-то в прибрежных кустах ставил петли на зайцев. «Раз люди пропитание себе добывают, однако, живут». – отметила про себя Ятока.

Она вошла в ограду, где от калитки к крыльцу, а от крыльца к амбару и скотному двору были в снегу проложены неширокие коридоры. Юлька кинулась в сени и, гавкнув несколько раз, стала скрестись в дверь. Дверь распахнулась, в ней показался Славка.

– Юлька, – он потрепал ее по загривку и сбежал с крыльца. – Здорово, – по-мужски, сдержанно поприветствовал Ятоку.

– Здорово, Слава.

Славка принял от Ятоки лыжи и ружье.

– Однако, как живете? – снимая понягу, спросила Ятока.

– Ничего живем.

Славка отнес лыжи и ружье на предамбарник, вернулся и решил занести понягу. Взялся за лямки, а поняги не поднять.

– Ого-го.

– Дай я сама занесу.

Ятока переступила порог дома, К ней бросилась Маша:

– Мама пришла!

Семеновна стояла, спрятав руки под фартук. Ятока положила понягу с грузом, сняла парку и подхватила Машу на руки.

– Совсем большая без меня стала.

– А я бабушку слушалась, помогала ей.

– Не простуди девчонку, – предупредила Семеновна Ятоку.

Ятока поставила Машу на пол, сняла платок, потерла озябшие руки и глянула на Славку.

– Как учишься?

– Двоек нет.

– Бойко читает. Стишки рассказывает, – с материнской гордостью рассказывала Семеновна. – Бабы одолели, заставляют письма писать на фронт.

Ятока провела рукой по волосам Славки.

– Однако молодец. От Васи ничего нет?

– Нет, – вздохнула Семеновна. – Послезавтра почта прийдет. Может, будет весточка.