Текст книги "Красная волчица"
Автор книги: Николай Кузаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Яшка на этот раз специально припоздал. Парни и Ятока вернулись с охоты. На костре возле зимовья варилась в ведрах еда собакам. На печке стоял суп из медвежатины и чай.
– Давайте ужинать, – пригласила Ятока парней к столу. – Потом белок обдирать будем.
Вовка, глядя и а пустую понягу Яшки, не утерпел, спросил:
– Что-то у тебя сегодня белок маловато.
– Худой день был, – нехотя буркнул Яшка.
– А мы с Ятокой двадцать белок добыли и колонка.
– Завтра мы с Гришей пойдем, в сто угодья, – разливая суп в миски, проговорила Ятока.
«Принесли тебя черти на мою голову, – думал Яшка. – Не всю ли зиму хочет у нас околачиваться?»
После ужина парни сели обдирать белок, а Ятока стала чинить их одежду.
– Ты пошто, Яков, неладно себя ведешь? – будто между прочим спросила Ятока.
– Что я плохого сделал? – Яшка выпуклыми глазами невинно посмотрел на Я току.
– Зачем все угодья у парней обелочил?
– Врут они. Заходил я в их места, может, раз-другой… – выкручивался Яшка.
– Следы твои я везде видела. Совсем худо делаешь. Тебя слали учить парней, а ты что делаешь?
– Так далеко они все равно не пойдут.
– Сколько белок взял в угодьях парней, все отдай. Иначе в сельсовете разговаривать будем. А когда мужики с фронта придут, они с тебя тоже спросят.
Яшку пробил пот.
– Добыл я белок в их угодьях самую малость.
Ятока подняла тяжелый взгляд на Яшку. Он опустил глаза.
– Ты хорошо посчитай, – продолжала Ятока. – Принеси белок и при мне отдай.
Яшка представил, как встретят его женщины в деревне, когда узнают, что он обобрал парней, и ему стало не по себе. Он вышел и вскоре вернулся со связками беличьих шкурок, положил их на нары.
– Все? – спросила Ятока.
– Все. – кивнул Яшка.
– Однако, гляди. В другой раз так делать будешь, из леса выгоним. Недобрый человек в горах хуже шатуна.
Глава XIII
Декабрь укоротил дни. Мороз набирал силу. Ружья от стужи накаливались так, что к ним во время стрельбы прикипали пальцы. Лес закухтило, поросль завалило снегом, и пробраться сквозь нее трудно было. Оглохли горы. Среди заснеженных деревьев, как в белых колодцах, гасли звуки. Охотники встали на лыжи. А чтобы ходить на них по тайге, надо иметь большую сноровку. Неаккуратно шагнул через колодину или камень – и лыжа пополам. Собакам стало совсем невмоготу. Кинутся с лыжни, пробегут немного прыжками – и опять па лыжню, плетутся за охотником, как невольники.
Было уже поздно. Андрейка с Вадимом укладывались спать. Димка за столом у коптилки читал книгу. Ятока меховыми лоскутками подновила Андрейке шапку.
– Утром, только стал подниматься в хребет, белка побежала, – рассказывал Вадим. – Пошел ее следить. Ходил, ходил, к обеду кое-как догнал. По какой чащобе она меня только не водила. Нет, следопыта из меня не получится.
– Совсем неправильно белку ищешь, – не отрываясь от шитья, заметила Ятока. – Утром белка откуда идет? – Ятока посмотрела на Вадима.
– Как откуда? Из гайна′[36] или дупла.
– Однако, соображать надо. Сейчас дни короткие, мороз, белка далеко не ходит. Утром наткнулся на свежий след – иди пятным, к дуплу придешь.
– Так белка-то ушла из гнезда, – удивился Вадим.
– Ну и пусть ходит. Тебе какая печаль? – укорила Вадима Ятока. – И ты шагай дальше. Новый след пересёк, другое дупло ищи. Так вот весь день ходи. Солнце к вечеру повернет, иди от дупла к дуплу. Из каждого гнезда возьмешь одну-две белки.
– А мне это даже в голову не приходило, – удивился Вадим.
– Ты голову-то, наверное, в зимовье оставляешь? – усмехнулся Андрейка.
– Ты-то уж больно прыткий.
Димка читал, а сам внимательно прислушивался к советам матери. Нужно было хорошо знать повадки зверьков. А знания эти приходят с годами,
– Ты еще долго думаешь чадить? – накрываясь шубным одеялом, спросил Андрейка.
Димка отодвинул книгу.
За зимовьем всполошились собаки. Все переглянулись. Тайга, она может любой сюрприз преподнести. Димка надел шапку, на плечи набросил телогрейку и вышел. Где-то всходила луна. Серебряными куполами светились вершины Седого Буркала. В падях лежал мрак. Собаки лаяли далеко в низине, лаяли с тревожной настойчивостью. Эта тревога передалась и Димке. Он вернулся в зимовье.
– Кого-то на речке у переезда учуяли.
– Сохатые с гор спускаются, к реке пошли, на мелкие снега, – пояснила Ятока.
– Может, Красная Волчица пожаловала? – предположил Андрейка,
– Может, и медведь. Собаки из берлоги выгнали, вот и пошел себе другое место искать да на нас наткнулся, – высказал свою догадку Вадим.
– Однако, ружья проверьте, пульные патроны приготовьте, – посоветовала Ятока. – Ты, Дима, печку подтопи, чай поставь греть.
– Это зачем? – удивился Димка.
– Кто знает, может, из деревни гость едет или охотник заплутал.
Андрейка с Вадимом оделись, зарядили ружья. Ятока принесла дров.
– На коне кто-то едет.
Вскоре к зимовью подъехала Сима. Спешилась.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Сима.
– До костей промерзла. Думала, отдам богу душу дорогой.
– Пошли чаевать, – пригласила Ятока.
Сима разделась, негнущимися пальцами взяла кружку, отпила глоток.
– На седле в тороках мешок привязан. Гостинцы вам привезла,
Димка принес мешок, выложил на стол шаньги, ягодные пирожки, несколько кружков замороженного молока.
– С добром и ли с худом приехала? – не вытерпел Вадим.
Ятока осуждающе посмотрела на него. Не торопи с дороги человека. Отогреет душу, сам расскажет.
– Праздник, ребята! Фашистов разбили под Москвой. И погнали их в хвост и в гриву.
Парки кинулись обнимать друг друга, схватили ружья, выбежали из зимовья и открыли пальбу. Потом Димка читал в слух сводки Совинформбюро.
Когда немного успокоились, Ятока спросила Симу:
– Однако, што нового в селе?
– Наш район решил построить танковую колонну «Красный охотник». Идет сбор денег. Тетя Глаша и Семеновна сдали пять тысяч рублей, Семеновна принесла еще золотой перстень и набор старинных серебряных ложек.
Перстень с изображением миниатюрной кабарожки достался Семеновне от свекрови. Он передавался из поколения в поколение как талисман, хранитель женского рода Вороновых. И Семеновна берегла перстень. Ятока понимала, каких мук стоило Семеновне расстаться с семейным талисманом.
– Как здоровье-то у них? – спросила Ятока.
– Топчутся помаленьку.
Ятока помолчала.
– Я так, мужики, думаю. Пушнину нашу увезет Сима. Деньги за нее пусть сдаст на строительство танковой колонны.
– О чем разговор, – сразу же согласился Андрейка, – А можно составить экипаж и пойти учиться на танкистов?
– Есть указание в сельсовете, промысел пушнины считать военным заданием.
Андрейка нахмурился.
– Все равно уйду на фронт добровольцем. Я спрошу с фашистов за смерть отца.
В эту ночь они проговорили до утра. На рассвете Сима уехала, а охотники разошлись каждый своей тропой.
Глава XIV
Ленка уже задремала. Но где-то у школы затявкала собака, и разноголосый лай покатился по деревне. Сон у Ленки пропал. Она с волнением прислушалась к собачьему лаю. Уже все охотничьи бригады вышли из тайги. Ятока дней двадцать назад покинула зимовье. На днях родила девочку, смуглую, черноглазую. Только вот Димка с парнями что-то задерживался. Ленка не вытерпела, сунула ноги в валенки, набросила на плечи шубейку и в одной исподнице вышла на крыльцо. Тело ее обдало леденящим холодом. Деревня, окутанная ночным мраком, спала глубоким сном. Но вот в доме Семеновны затеплился слабый свет. У Ленки радостно трепыхнулось сердце.
– Что там? – спросила Надя, когда Ленка вернулась,
– Видно, Димка с парнями из леса вышел. Огонь у них в доме загорелся.
– Пришли, горемычные, – вздохнула Надя. – Мы бы с тобой тоже отца поджидали. Где он сейчас? Будет ли когда конец этой проклятущей войне. Или уж век нам одним горевать?
Ленка юркнула под одеяло. И, чтобы согреться, сжалась в комок. Встала рано, побежала на конюшню, запрягла пару лошадей и поехала за сеном. Теперь эта работа для нее стала привычной. Научилась так укладывать сено в волочуги, что если даже воз и опрокинется, ни один пласт из-под бастрыка не выпадет.
– Но-но-о, – торопила Ленка лошадей.
Вернулась она в сумерках. Прибежала домой, зажгла лампу, затопила печку и переоделась. Расчесала волосы и села на кровать. Как же увидеть Димку? Пойти домой? А что люди скажут: мол, сама вешается к нему на шею? Опять эти люди. Как будто сами никогда молодыми не были, как будто никогда не любили, как будто не делали глупостей. А сердце от нетерпения то замирало, то вдруг начинало тревожно биться.
Скрипнула дверь. Ленка вздрогнула. «Димка», – мелькнуло в сознании. Но в дверь с небольшим холщовым мешком в руках вошла Лариса.
– Вижу – огонек, значит – явилась, – сказала она. – Медвежатины немного принесла, глухаря да двух рябчиков.
– Куда столько? У вас у самих семья, – отговаривалась Ленка.
– У нас в доме охотник.
– Ну, спасибо.
Ленка унесла мешок в куть и вернулась.
– От Сергея-то давно письма были?
– Нет что-то. Я уж и не знаю, что подумать.
– Да ты не беспокойся, Нянюшка. Все хорошо будет.
Лариса ушла. Ленка прибавила свет в лампе. Оглянулась: у порога стоял Димка. Был он в длинных унтах, в собачьей парке и черной мохнатой шапке, отчего казался по-медвежьи неуклюжим.
– Дима? – удивилась и обрадовалась Ленка.
– Не ждала?
– Раздевайся.
Димка снял парку, шапку, повесил одежду у двери на гвоздь. Одернул меховую безрукавку с белой оторочкой, провел пятерней по густым волосам. Посмотрел на Ленку и, улыбнувшись, подал руку:
– Ну, здравствуй.
– С возвращением тебя, Дима. – Ленка не сводила с него глаз.
– Что так смотришь?
Перед Ленкой стоял не мальчишка, с которым она еще весной бегала на речку, а таежник, прокопченный дымом и прокаленный стужей. Он и говорил неторопливо, сдержанно.
– Дима, да ты ли это?
– А что, не похож? – улыбнулся Димка.
Ленка, чтобы хоть немного привыкнуть к новому Димке, взяла его за руку, провела в передний угол и усадила на табуретку. Глянула в лицо и удивилась: у Димки две борозды пролегли по лбу над бровями и возле уголков рта наметились складки. И взгляд его был внимательный, потяжелевший. Ленка села напротив, дотронулась до руки.
– Тяжело было?
– Ты знаешь, у меня такое ощущение, будто я много-много лет пробыл в тайге.
Ленка понимающе кивнула. И ей показалась эта зима бесконечно долгой.
– А я тебя представляла вот с такой бородой, – Ленка опустила руку до пояса.
У Димки потеплели глаза. Он провел рукой по подбородку.
– Была бы голова, а борода вырастет. Ты-то как тут живешь?
– Всю зиму сено вожу. Говорят, ты с пальмой на медведя ходил.
Димка покачал головой.
– Пусть на него с пальмой сходит тот, кто сочиняет эти дормидонтки.
– А я петли ставила. Десять зайцев поймала. Их возле реки по тальникам много. Серафим Антонович мне папкино ружье настроил. Патроны зарядил. Я несколько куропаток добыла.
– Смотрю, ты настоящим охотником стала.
– Какой из меня охотник, – махнула рукой Ленка. – Если в петле заяц живой, я его отпускаю. Жалко. На будущий год меня возьмешь с собой?
– Что тебе дома не сидится?
– Я хочу везде с тобой быть, – Ленка с нежностью посмотрела на Димку.
А Димка совсем некстати вспомнил Любу. Где она сейчас? Димка глянул на Ленку, и ему стало неловко перед ней, он кашлянул в кулак.
– Тайга хороша, когда на нес смотришь издали.
Закутанная в платок, вошла Надя. Увидев Димку, обрадовалась.
– Дима… Здравствуй… Ну-ка, покажись, – Надя остановилась перед Димкой. – Совсем на отца похож стал. Он в молодости такой же был.
От такого внимания Димка глупо улыбался.
– Намаялись досыта, – посочувствовала Ленка.
– Ничего, теперь немного отдохнут.
– Некогда отдыхать, тетя Надя. Послезавтра с обозом уходим в город. Мясо для армии повезем.
– Я и забыла. Серафим Антонович уж и дровни наладил.
Димка встал.
– Ты куда? – забеспокоилась Ленка. – Посиди еще.
– В библиотеку надо сходить. Хоть на книги посмотреть.
– И я с тобой.
– Пойдем.
Глава XV
По застуженной безмолвной реке среди заснеженных торосов ходко двигался обоз. Двадцать разномастных лошадей, запряженных в дровни-розвальни, растянулись длинной цепочкой. В морозном воздухе далеко разносились певучий скрип полозьев и фырканье лошадей. Над обозом клубился пар. Он, то прижимаясь к пустынным берегам, то откатываясь от них, белым облаком плыл от кривуна к кривуну. С обеих сторон реки жались друг к другу горы. Над ними висело холодное солнце.
Димка в тулупе из оленьих шкур шел за последней подводой. После скитаний по тайге его все радовало. На реке с ее прибрежными лугами казалось просторно и светло. От этого дышалось легко и свободно. Шумное движение обоза будоражило кровь. В Димке невольно пробуждалась тяга предков к кочевкам. Перед глазами вставали одна за другой картины: то одинокие стойбища эвенков среди угрюмых гор, то медленно ползущие обозы полуголодных первых русских переселенцев, то партизанские отряды, лихо мчащиеся среди снежных вихрей. И Димку звала с собой эта дорога, сулила что-то новое, неизведанное.
Обоз остановился. Шум немного стих. «Что там?» – сходя с дороги на целик, подумал Димка. От первой подводы донесся хриповатый голос Серафима Антоновича:
– Но, но-о-о, шевелись…
И снова заскрипели полозья, качнулось туманное облако и поплыло вперед. На снегу кое-где виднелись следы сохатых и оленей; в прибрежных кустах к припаю набегали горностаи. Димка по следам определял поведение лесных обитателей. Теперь это стало привычкой, без которой ни один охотник не обходился.
Дорога миновала длинный плес и круто повернула к пологому берегу. Здесь она поднималась на залавок и исчезала в лесу. Обоз остановился. Димка сбросил тулуп и, оставшись в легкой парке, побежал к головной лошади. Серафим Антонович сидел на отводе розвальней и курил. Тут же были Андрейка и Вадим. В этом месте река делала огромную петлю.
– Может, по реке пойдем? – Серафим Антонович поднял взгляд на парней.
– Да ты что, отец? – удивился Вадим, – По реке больше тридцати километров, а через хребет – три.
– Да и по целику далеко не уйдешь, – заметил Андрейка. – А тут дорога.
– На той стороне к реке спуск крутой.
– Перед Карском тоже по лесу пойдем. Там около ста километров, – подсказал Димка.
– Это верно. Подъедем к спуску, остановлюсь, – Серафим Антонович посмотрел на уходящую в лес дорогу. – Вы подойдете. Коней по одному будем сводить к реке.
Серафим Антонович понукнул лошадь. Качнув воз оглоблями из стороны в сторону, она поднялась по склону и скрылась в лесу. Парни, покрикивая, пускали одну лошадь за другой.
Димка с реки поднялся последним. В лесу было сумрачно. Шум от обоза (стук копыт о валежины, потрескивание дуг, удары дровней о стволы деревьев, покрикивания возчиков) разносился далеко по лесу. Перевал миновали благополучно. Перед спуском к реке обоз остановился. Димка пробрался к головному коню. Здесь дорога с бора падала вниз, у толстой сосны круто поворачивала влево и сбегала к реке.
Первую лошадь повел Серафим Антонович. Он держал ее под уздцы. На лошадь накатывались груженые сани, толкали ее. Лошадь, упираясь передними ногами, юзом ехала на задних, мотала головой, стараясь вырвать повод из сильных рук возчика. Димка с тревогой посматривал, как они спускались.
Больше половины лошадей спустили благополучно. Но Вадим не удержал молодого коня. Тот рванулся, зацепил оглоблей за сосну, дуга лопнула, а конь, вздыбившись, завис у дерева. Кое-как выручили его. Следом стал спускать коня Димка. На спуске ослабил повод. Конь рванулся. Сани возле сосны бросило в сторону. С треском переломилась оглобля. Димка взял топор и побрел искать сухую листвянку.
Изрядно намучившись, спустили лошадей на реку, проверили упряжки и снова двинулись в путь. Над рекой ярко горели звезды. На берегах сплошной стеной стоял лес. Димка шел и видел перед собой только сани и круп лошади. Лишь теперь на реке, остыв, Димка почувствовал во всем теле усталость. Его потянуло ко сну. Он не заметил, как задремал, споткнувшись, схватился за сани.
На Громовой полустанок приехали поздно вечером. Распрягли лошадей и поставили на выстойку.
– Вадим, затопляй печку, – отдавал указания Серафим Антонович. – А ты, Андрей, иди к реке, сделай прорубь, поить лошадей надо будет. И принеси воды для чая. Дима, наруби супу[37] и поставь в кастрюле на печку. Да смотри, чтобы не пригорел. Хлеб занеси таять.
Вскоре в натопленном зимовье возчики ужинали.
– Ну и денек, – вздохнул Андрейка. – Я думал, затопчут меня кони на спуске. Один раз чуть под сани не угодил.
После ужина парни задали коням сена, занесли сушить сбрую. В зимовье густо запахло кожей и конским потом. Димка бросил на нары тулуп, лег на него, закрыл глаза к будто провалился. И не слышал, как укладывались спать остальные, как несколько раз вставал Серафим Антонович, подкидывал сено коням. Димке казалось, что он только лег, а уже послышался голос Серафима Антоновича:
– Парни, подъем!
Серафим Антонович затопил печку.
– Поднимайтесь, мужики. Ведите коней поить да задавайте овес.
Димка сел. Глаза его слипались, тело было размякшим, обессиленным.
– Папка, дай еще маленько поспать, – не поднимая головы, полусонно попросил Вадим.
– Доро′гой, на ходу доспите.
Димка с полузакрытыми глазами машинально обулся, оделся и вышел из зимовья. Месяц свалился к западу, но было светло. Димку обдало колючим холодом. Он отвязал своих пятерых лошадей и повел к проруби. Проснулся окончательно, когда насыпал им овса.
– Ах ты блудная корова, ненасытная твоя утроба, – ругался возле своих Андрейка.
Димка подошел к нему.
– Что случилось?
– Да вот Летяга повод отгрызла, – кивнул Андрейка на серую кобылицу. – Порвала мешок с овсом. Она мне еще летом всю душу вымотала.
– А ты ее на веревку привязывай, – посоветовал Димка.
– Да такую пакость и на цепи не удержишь.
– У меня такой же Воронко, – поддержал разговор Вадим. – Ушлый, как черт. Воз вести – кое-как шевелится. А на стоянке урвать еды – он первый.
Серафим Антонович помалкивал. Раньше в извоз не каждого мужика брали. Жалко ему было и сына, да что поделаешь, ни его, ни Димку с Андрейкой заменить некем.
Возчики позавтракали, запрягли лошадей, и скова обоз двинулся в путь.
Глава XVI
На продрогшую землю март выплеснул поток теплого света. Заискрился, замерцал снег. Звонко запели чечетки и синицы. В ельнике до хрипоты каркали вороны. В борах собирались табунки косачей, проверяли токовища, бороздили снег крыльями. С крыш домов потянулся к небу легкий парок.
У Семеновны отлегла поясница. С раннего утра она гоношилась по дому. Испекла хлеба, прибралась в кути, подмела в ограде. Ятока в зале кормила Машу. Здесь повесили и зыбку.
– Мама, ты хоть на улицу-то не ходи, опять занеможешь, – уговаривала ее Ятока.
– Дай душу отвести. А то руки пристали без дела лежать.
Открылась дверь, вошла тетя Глаша.
– Вы че, девоньки, сидите-то? Обоз из города вернулся.
Ятока с Семеновной кинулись к окну. Из-за кривуна уже шли все двадцать подвод. Лошади шли ходко, торопились домой. Парни – кто сидел на возах, кто шел за санями.
– Ятока, юноши самовар. Рыбки солененькой принеси из погреба. Я печку растоплю да картошки нажарю.
И не заметили они, как в дверях появился Димка. На руках он держал закутанную в шубу девочку лет пяти. Рядом с ним стоял мальчик девяти лет.
– Принимайте гостей, – улыбнулся Димка.
Он поставил на пол девочку, раскутал ее. Девочка была пухленькая, глазастая.
– Знакомьтесь – Анюта. А это ее брат Слава.
– Ты это где же их взял? – спросила Семеновна.
– Питерские. Думали, не довезем, заморозим. Отогрейте да накормите.
Димка вышел и вернулся с тяжелым кожаным чемоданом, поставил его у порога.
– Что это? – спросила Ятока.
– Забегал на нашу квартиру. Забрал папины дневники.
Тетя Глаша раздела Анюту, усадила себе на колени. Слава несмело сел рядом на диван.
– Холодно дорогой было? – спросила Анюту тетя Глаша.
– У-у, как холодно.
– А где же вас Дима взял?
– Какая ты, бабуся, непонятливая. В детдоме,
– О, господи. А в детдом как попали? Где же мать-то с отцом?
Анюта хлопала длинными ресницами и не знала, что ответить. Выручил ее Слава.
– Папка на фронте. Мы с мамкой поехали из Ленинграда в тыл. Дорогой эшелон фашисты разбомбили.
– Вот ироды-то, – вырвалось у тети Глаши.
– Потом мы шли пешком, – продолжал Слава. – Мама несла Анюту. Налетели самолеты с крестами. Давай стрелять. Маму убили. Я Анюту опоясал ремнем, взялся за этот ремень, чтобы она не потерялась, и мы так шли, – Слава замолчал.
– Бабуся, а ты меня больше в детдом не отдашь? – забеспокоилась Анюта.
– Нет, моя-то, никому не отдам, – тетя Глаша прижала к груди Анюту.
Семеновна тяжело пошла к печке.
– А я у тебя жить буду? – щебетала Анюта.
– А у кого же еще? Я тут через пять домов живу, рядышком.
– Я тебя слушаться буду. Помогать буду.
– Помощница ты моя, – у тети Глаши задрожали губы. – Хватила, видать, горюшка-то, ягодка лесная.
Ятока собрала на стол.
– Обедать давайте.
Анюта сидела у тети Глаши на коленях, с аппетитом уплетала шаньгу с молоком.
– Ты картошечки поешь, – предлагала тетя Глаша.
– Картошку я потом.
– Ну, ладно.
Слава ел неторопливо.
– Слава, а ты что молоко-то не пьешь? – пододвинула стакан Ятока.
– Я же не маленький, – серьезно ответил Слава.
– Пей, Слава, – вмешалась Семеновна. – У нас коровушка своя. Вечером еще подоим.
– Спасибо.
– Димка-то как вас нашел?
– Анюту мальчишки обидели. Я с ними подрался, взял Анюту, и мы убежали из детдома. Вечером спать захотели. Сели на трамвай и поехали на вокзал. В трамвае и встретились. Он нас на заезжий двор ночевать увел.
Вошел Димка. Снял шапку, парку, пригладил пятерней густые волосы.
– Как себя чувствуют питерские? Оттаяли?
Слава благодарно улыбнулся.
– Выше голову, Слава. Мы из этих гор такими орлами вылетим, люди ахнут.
Димка подошел к зыбке, откинул полог. Маша тихо посапывала.
– Сестра-то подросла, пока я ездил.
– Ты, – тише, – предупредила его Ятока, – Разбудишь, заставлю водиться.
– У меня вон нянька есть, – Димка кивнул на Анюту.
– Анюте только поручи, она нанянчит, – улыбнулась Семеновна.
– Как там город живет? – спросила Ятока.
Димка прошел за стол, посуровело его лицо.
– Тяжело городу. Люди ночами стоят в очереди за пайкой хлеба. Топлива не хватает, в квартирах холодина. В некоторых школах открыли госпитали. На заводах работают больше женщины да подростки.
Димка задумался.
– У Полины Андреевны был? – спросила Ятока.
– Был. Продукты передал. Ужин она сгоношила. Налила себе чаю с молоком, нюхнула и заплакала.
– А Ирина-то где?
– Дома. Учится. Тощенькая такая. Вытянулась.
– Привез бы ее к нам.
– Звал на лето. Да какая мать отпустит?
– Дима, а как же тебе Славу с Анютой отдали? – недоумевала Семеновна.
– На воспитание взял. Вначале отказали, а потом Серафим Антонович и Полина Андреевна пошли в горисполком, они поручились за меня и за нашу семью. Серафима Антоновича в горисполкоме хорошо знают. На заводе лучший кузнец был. Вот и задержались, документы оформляли.
– Бабуся, а мы сейчас домой пойдем? – спросила Анюта.
– Сейчас, моя-то.
Димка глянул на Анюту.
– Ты это куда собралась, лягушка-путешественница?
– Жить ко мне. – Тетя Глаша с беспокойством посмотрела на Димку.
– Вот тебе раз.
– А я как? – уныло спросил Слава.
Димка положил на его худое плечо руку:
– Не печалься. У нас одна семья, мама, у Анюты валенки совсем прохудились. Сшей ей унтики.
– Сошью, И Славе что-нибудь придумаем.
Пообедали. Тетя Глаша с Семеновной стали одевать Анюту.
– Ну, а мы с тобой пойдем баню топить, – сказал Димка Славе, – Надо после дороги кости немного попарить.
– Дима, а ты меня стрелять научишь?
– Тебе это зачем?
– Я того фашиста, который мамку убил, все равно найду.
– Научу, Слава. Обязательно научу.
Часть третья
Глава I
Июнь близился к концу. Разгорелось лето, набирало силу. В кедровых лесах зрели шишки. Время от времени от гнездовий сюда прилетали кедровки, подолгу сидели на упругих ветках, зорко следили, чтобы не забрел медведь.
А его тоже манил душистый запах молодых шишек. Да и кладовые бурундуков поискать не мешало бы – у этого зверька всегда прошлогодние запасы орехов есть. Увидев – медведя, кедровки кидались к нему и поднимали неистовый крик. Медведь раздраженно рычал и отправлялся на ягодники, по дороге ворочал колодник, разорял муравейники, выкапывал клубни саранок. После зимовки ему все еще жилось трудно. Вот и сегодня, выйдя на лесную поляну, он увидел Красную Волчицу. Она охотилась здесь на мышей, на мелких птичек. Медведь остановился, сердито фыркнул. Красная Волчица оскалила зубы, зарычала и метнулась в кусты.
Медведь спустился к ручью. На сырой земле было множество отпечатков следов диких оленей. Они сходились на закрайке леса, у куста багульника, от которого в горы убегала торная тропа. Медведь полакал воду и пошел вдоль ручья. Стук топоров от реки его остановил. Медведь развернулся и побрел в горы.
Вот уже неделю Димка, Андрейка, Вадим и Славка жили у Гремучего ключа. Перед сенокосом высвободилось время, и парни решили заготовить дрова для деревни. До войны дрова готовили в марте – апреле: пилили листвяный сырник, кололи чурки и складывали плахи в поленницы. За лето дрова просыхали. Теперь отапливались сушняком. Но поблизости, возле деревни, сухостой вырубили, и зимой приходилось ездить за ним далеко. Мучились бабы, мерзли в домах. Вот парни и решили заготовить дрова. Они у Гремучего ключа в бору валили сушняк и на волокушках вывозили к реке, складывали в штабеля.
Потом, когда придет время, скатят сушины в реку и сплавят в деревню.
Славке же больше приходилось заниматься рыбалкой. Хлеб уже кончился, а есть что-то надо было. Вот и сегодня он уже полдня сидел в лодке с удочкой. Солнце купалось в розовом зареве заката. За рекой на опушке леса запела зарянка. Ее голос был звонкий и чистый. Низко над волнами куда-то торопливо пролетали чайки.
Шагах в десяти от Славки у берега шумно плеснулась щука. Славка осторожно, чтобы не испугать рыбину, выбрался из лодки, на стоянке взял ружье, зарядил пулей и подкрался к тому месту, где плеснулась щука. Глянул в реку: почти метровая рыбина серой тенью недвижимо стояла у пучка травы и стерегла добычу.
«Вот это ужин будет», – Славка плавно нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля вспорола воду. Щука упруго повела хвостом, и будто какая-то невидимая сила кинула ее в глубь реки. «Вот тебе и ужин».
Приехали с дровами парни. Андрейка увидел Славку с ружьем, подошел к нему.
– Ты в кого это палишь?
– В щуку стрелял.
– А где она?
– Ушла. Вот такая была. – Славка разбросил руки. – Пуля не взяла.
Андрейка понимающе улыбнулся.
– Вначале надо было ей на хвост соли насыпать.
– Зачем? – удивился Славка.
– Тогда бы она отяжелела и не ушла. Я вот когда, уток стреляю, то вначале им соли на хвост насыпаю.
– Тоже скажешь.
Парни сгрузили сушины, отпустили пастись лошадей и пришли на табор. Жили они здесь привычной таежной жизнью. На поляне огнище, его окружали ветки. Ветки служили и постелью. Невдалеке шумел ручей. От ключевой воды с наступлением сумерек становилось прохладно, и гнус исчезал.
Славка уже разжигал костер. Был он в перешитом Димкином пиджаке, в кепке с накомарником. Андрейка заглянул в ведро с рыбой.
– Славка, ты специально ловишь одну мелюзгу?
– Крупную-то щука разогнала.
Вадим чистил окуней. Андрейка насаживал их на рожны и ставил к костру.
– Ой, я в лодке червей оставил, – спохватился Славка. – Прокиснут ведь.
Славка выбежал на угор и остановился.
– Кого там увидел? – спросил Димка.
– Кто-то на лодке идет.
В лодке стояла женщина и ловко управлялась шестом.
– Да это же мама, – обрадовался Димка.
Славка кинулся к реке. Лодка ткнулась в берег, Славка за веревку подтянул ее.
– Здравствуй, Слава, – Ятока ступила на берег, – Как тут живете?
– Так-то ничего, да только комары одолели. А пауты – рыжие, большущие как черти.
Ятока улыбнулась.
– Однако, ничего, привыкнешь.
– А ты далеко пошла?
– Бабы отрядили меня с продуктами к вам. Помогай нести.
Подошли парни, подхватили туески, мешочки. Димка по-хозяйски изрезал ярушник, – круглый небольшой хлеб из ячменной муки, – и перед каждым положил по ломтю. Открыл туес со сметаной.
– Сегодня мы богачи.
Ятока развязала мешочек и положила несколько ягодных пирожков перед Славкой.
– Это тебе, Слава. Тетя Глаша прислала.
– Почему только мне? – запротестовал Славка.
– Ешь, Славка, – Димка кивнул на пирожки. – На будущий год с нами в тайгу пойдешь, а там без силенок делать нечего. – Димка поднял взгляд на Ятоку. – Мама, писем нет?
– Нет. Почта только завтра будет.
– Дедушка все болеет? – спросил Андрейка.
– Лечила я его. Маленько лучше стало. Ходит уже. Валентина Петровна, председательша, приходила. Велела сказать вам, чтобы работу здесь кончали. Па сенокос пора.
– Через два дня поджидайте, прикинул Димка. – Утром все сушины на воду спустим. После обеда в деревне будем. Пусть парни на лодках нас возле кривуна встречают.
– Не обижают тебя мужики? – спросила Ятока Славку.
– Его обидишь, – вместо Славки ответил Андрейка. Славку все любили, но особенно к нему привязался Андрейка. – Захватил у костра самое лучшее место и близко никого не подпускает, – продолжал Андрейка. – Я с ним менялся, в придачу давал самого крупного окуня, так он даже разговаривать со мной не стал.
– Хитрый какой, – шмыгнул носом Славка. – Я окуня поймал, а он мне его в придачу дает.
Димка подбросил в костер дров. Дым синей струей потянул на Славку. Славка в одну сторону наклонил голову, в другую, дым за ним.
– Что привязался? – Славка схватил рожень и острым концом замахнулся на огонь. Ятока остановила руку Славки, взяла рожень и воткнула его в землю за собой.
– Однако, нельзя, Слава, на огонь сердиться, нельзя ему больно делать.
Голос у Ятоки был недовольный.
– Разве огню может быть больно? – удивился Славка и посмотрел на парней. Он ждал, что они сейчас засмеются. Но лица парней были серьезными, и Славка смутился.
– Теперь ты, Слава, охотник, брат этих гор, – неторопливо заговорила Ятока. – У охотников свои обычаи. Их знать надо. Уважать надо.
– Почему огонь обежать нельзя? – никак не мог понять Славка.
Ятока помолчала, прислушиваясь, как в лесной тишине бойко рокочет ручей.
– Давно это было. Тогда деревья еще только из земли проклюнулись, реки ручейками текли, а птицы только оперяться стали, – начала свой рассказ Ятока. – Люди в то время еще не знали огня. Шатуном бродил по долинам дикий холод. Мерзли люди, умирали дети. Без родников не живут реки, а люди без детей не живут. Над родом человеческим нависла беда.
Откуда-то издалека донеслись глухие звуки. Это кричал в бору филин, ворожил ясную погоду. Ятока поглядела на дремлющий вокруг поляны лес и продолжала:
– В племени Кабарги была красивая девушка. Звали ее Очистоган – звездочка. Вот она-то и решила спасти свой народ. Поднялась Очистоган на вершину самой высокой горы и в жертву отдала себя солнцу. Так вместо сердца нее в груди родился огонь. Очистоган вернулась к людям. Она шла от стойбища к стойбищу. И в каждом чуме, где останавливалась, загорался огонь. Так самая красивая девушка из племени Кабарги подарила каждому крошку своего сердца – малый огонь солнца.
