Текст книги "Красная волчица"
Автор книги: Николай Кузаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Матвеевка не знала замков и запоров, поэтому на этот раз бабы несли колья и изнутри привязывали к ним полотенцами ручки дверей. Вокруг села на ночь выставили несколько постов. Ятока зарядила двустволку крупной картечью и повесила ее у дверей. Славка поставил возле своей кровати тозовку. Матвеевцы чувствовали себя как перед большой бедой.
Тетя Глаша с Анютой, подперев дом палкой, переселились на ночь к Семеновне.
– Как бы эти антихристы не пришли ночью да не порешили всех курок, – сокрушалась тетя Глаша.
– Старики и парни в караул с собаками ушли. Не пропустят, – успокаивала ее Семеновна.
– Так дом-то у меня у самого леса.
– Юлька с Дымком остались. Отгонят варнаков.
– Попустись ты, – махнула рукой тетя Глаша. Какой из Дымка сторож. Он еще выстрела-то боится. Надо было все Анютины платьишки собрать.
– Какая им надобность в Анютиных платьишках? – никак не могла понять Семеновна.
– Им че, лешакам, лишь бы напакостить людям.
Ятока в зыбке укачивала Машу и представляла горы. Пятеро смельчаков пробираются по заснеженной тропе. Из-за каждого пня, из-за каждого камня, из-за каждого дерева в любую минуту может щелкнуть выстрел. И кто-то упадет с седла. Испуганная лошадь замечется по лесу. Где они сейчас? «И пошто я с ними не пошла? Совсем дура стала, – ругала себя Ятока. – Не уберегу Димку, что потом Васе скажу, как ему в глаза посмотрю?»
Маша уснула. Ятока оделась и вышла из дома. Ее обступила густая темень. Подбежал Чилим, стал ласкаться.
– Однако, осиротел, Чилим. Дымок подрастет, другом будет.
Мужики не взяли с собой Чилима: залает дорогой белку или птицу и выдаст бандитам местонахождение отряда.
Ятока вышла на угор. Глаза привыкли к темноте, и ночь не казалась уже такой густой. Тянул сырой низовик. От реки доносился плеск волн. Ятока постояла с минуту и пошла в сторону поскотины, надеясь встретить Серафима Антоновича и Матвея Кузьмича с парнями.
Славка лежал в постели и посматривал на темные окна. Там, в горах, прячутся бандиты. А может, с ними сейчас бьются парни. И среди них самый отчаянный – Димка. Он стреляет то из-за одного, то из-за другого дерева. Бандиты падают. Но Славке этого мало. Бандиты нападают на их дом. Славка кидается навстречу. Ночь… Темень… Стрельба… Бандиты все ближе подбираются к дому. Их много, а Славка один. Вдруг у него кончились патроны. Что же теперь будет с Анютой, Ятокой, бабками? Славке стало до жути страшно, он укрылся с головой, прижался щекой к подушке и уснул.
Люба снова выехала в дорогу, только утром. На этот раз ее сопровождали два ямщика – Яшка Ушкан и Вовка Поморов – сынишка Валентины Петровны.
За околицей Яшка пустил коня на полную рысь. Следом помчались и Люба с Вовкой. Люба посматривала по сторонам, точно хотела на всю жизнь запомнить заснеженные луга, дальние перелески. Вчера страх к ней пришел только в селе, когда она оказалась в безопасности. И ей не верилось, что она осталась жива видит горы, реку, зароды на лугах.
У колков Яшка перевел коня на шаг.
– Яша, ты почему такой хмурый? – спросила Люба,
– Голова кругом идет, и грудь разрывает, – врал Яшка.
– Так не ездил бы.
– Нарядили.
Яшку Ушкана мучила не болезнь. Как только он узнал о нападении бандитов на почту, лишился покоя. Прошедшую ночь все поджидал Генку Ворона. Но пронесло. А что, если бандитов живыми возьмут? У Яшки Ушкана немела душа, а спину будто сырой изморозью обдавало. Ведь этот варнак расскажет, что Яшка ему помогал. Тогда не миновать тюрьмы.
Выехали к Сонному плесу. Люба увидела у ели свежий холмик, подъехала к нему. Она уже знала, что от случайной пули погиб Ушмун и похоронен на берегу в самом начале плеса.
– Если бы не Чилим с Ушмуном, лежать бы нам с Димкой под Белым яром.
– А бандитов много было? – спросил Вовка.
– Не знаю, не видели мы их.
Спустились к реке. Яшка Ушкан незаметно озирался по сторонам. А что, если Генка Ворон устроил где-нибудь новую засаду? Как бы сдуру в него, Яшку, не пальнули – сумы-то с деньгами у него на седле. Нет, не посмеют. Помогал же он им. Если бы не он, давно бы голод пригнал их в деревню, под пули охотников. Убрать Любу с Вовкой – минутное дело… Тогда придется уходить с бандитами.
Вовка напряженно следил за закрайком леса. Его палеи лежал на холодной скобе спускового крючка. Вовка был уверен, что первым увидит бандитов и первым откроет огонь по ним. О нем тоже будут говорить как о смелом парне.
Миновали Белый яр. Люба с облегчением вздохнула.
– Ребята, поедемте быстрей.
До Юрова добрались на исходе дня. Девчата, увидев ее, побросали работу.
– Живая?!
Люба села, сняла платок.
– Рассказывай, что у вас там стряслось? – торопила ее подружка Муза, низенькая и толстенькая девушка.
– Да ничего особенного.
– Ничего особенного? – У Музы округлились глаза. – Вы слышите, девочки? Ее схватили бандиты, увели в лес. Ямщик половину разбойников перебил. Ее выручил. Почту спас. И ничего особенного.
Любиному рассказу никто пе хотел верить. И о Димке полетела крылатая слава от полустанка к полустанку, от села к селу, и каждый добавлял от себя новые подробности.
Женщинам хотелось в подростках-сыновьях видеть своих защитников, настоящих таежников, на которых можно положиться в трудную минуту.
– Он хоть красивый? – продолжала пытать Любу Муза.
– Хороший парень.
– Везучая ты. А мне даже плюгавенький не попадается, – с горечью в голосе проговорила Муза.
Люба сдала почту и пошла домой. Деревня Юрово стояла на слиянии двух рек – Каменки и Муякана. Журавлиным клином по берегам рек вытянулись дома. Посередине этого клина росли островки леса. Небольшой дом, в котором жила Люба со свекровью, стоял на высоком берегу Муякана, в самом центре деревни. Дома никого не было. Люба затопила железную печку, поставила на нее чайник с водой. В кути нашла треснутый глиняный кувшин, опустила в него ветку рябины с ярко-оранжевыми гроздьями и поставила кувшин в переднем углу на косяк.
Вскоре пришла свекровь Таисия Ивановна.
– Я уж не чаяла тебя дождаться. Каких тут только страхов не рассказывали. Бандитов-то хоть поймали?
– Вчера мужики ушли по их следу. Догонят.
– И тот ямщик ушел с ними?
– Дима? Ушел.
– О, господи, никому-то покоя нет.
Люба поужинала и легла. Около двух недель она не сходила с седла, спала урывками.
– Мама, что же от Вити-то писем нет?
– Не говори, не знаю, что и думать. С мая ни одной весточки.
Отяжелевшие веки сомкнулись, и Люба будто провалилась куда-то.
Глава XI
Вечерело, когда Матвей Кузьмич со своим маленьким отрядом подъехал с другой стороны хребта к Гнилому перевалу. Добирались звериными тропами, торопились. От лошадей валил пар. Остановились в глухом распадке среди ельника и пихтача. Снег в горах был глубже. Вокруг стояла тишина. Примораживало.
– Я гляну на тропу, не прошли ли бандиты. – Матвей Кузьмич спешился, передернул затвор старенького карабина.
– Не дотянуть им пешим от реки досюда за день, – отозвался Серафим Антонович. – Если явятся, так ночью.
– Проверим.
Матвей Кузьмич закинул за плечо карабин и шагнул в еловые заросли. Серафим Антонович смахнул рукавицей с колодины снег, сел, закурил самокрутку. Парни привязали лошадей. Андрейка достал из-за пазухи хлеб (мать сунула ему перед отъездом), разломил его на пять частей и подал по куску парням. Димка жевал хлеб и прислушивался к тишине.
– Сегодня тайга какая-то чужая, – заметил Димка.
Андрейка с Вадимом посмотрели на него. Втайне они завидовали Димке, везучий: на охоте не испугался медведя, теперь почту спас от бандитов.
– Тайга как тайга, – возразил Андрейка. – Скоро на охоту пойдем.
– А если бандитов не поймаем? – Вадим посмотрел на друзей. – Они же нам в зимовьях покоя не дадут. В деревню без нас явятся. Что с ними ребятишки и бабы сделают?
– Не-ет, – протянул Димка. – В тайге их оставлять нельзя. Найдем по следу.
– У нас даже крошки хлеба нет. А голодные долго ли продюжим? – озабоченно заметил Андрейка.
– Не привыкать, – махнул рукой Вадим. – Что-нибудь придумаем.
Димка уловил шорох, резким движением поднял ружье. То же самое сделали и Андрейка с Вадимом. Из зарослей вынырнул Матвей Кузьмич. Глянул на парней, одобрительно кивнул головой, подошел к Серафиму Антоновичу и сел рядом.
– Следов нет, не проходили.
– Не свернули бы куда-нибудь.
Андрейка подал по куску хлеба Матвею Кузьмичу и Серафиму Антоновичу.
– А вы? – поднял взгляд на Андрейку Матвей Кузьмич.
– Мы уже свое съели.
– Жаль, что котелок не захватили, не мешало бы пропустить по кружке чайку.
– Вон там в низине ручеек, – кивнул в сторону Серафим Антонович.
Матвей Кузьмич съел свою порцию хлеба и встал.
– Спасибо, Андрюха. Вадим, и ты, Андрей, останьтесь здесь, с лошадьми. Привяжите их. Тут в ельнике в логотине трава есть. И стерегите коней пуще своей головы. А мы втроем на седловине хребта встретим гостей. Если понадобитесь, дадим знать.
– Хорошо, – кивнул Андрейка.
Вскоре они уже стояли на перевале. Димка внимательно осмотрелся вокруг. Шагах в двадцати белела тропа. С седловины она скатывалась на широкую прогалину, пересекала ее и ныряла в густой лес, а затем снова белела у подножия хребта. Там, внизу, в пади, правее тропы, серела скала. Куда ни глянь, всюду маячили вершины гор. В вечерней тишине протяжно прокричала желна. Над перевалом появились глухари, круто развернулись, опустились невдалеке в темно-синий кедровый лес и утонули в нем. Черные птицы своими крыльями точно смахнули свет с вершин гор, распадки заполнили сумерки.
– Видите прогалину? – Матвей Кузьмич показал рукой в сторону тропы. – Здесь устроим засаду. Я сяду у тропы, а вы с боков прогалины. Как только бандиты поднимутся из леса, мы их возьмем. Стрелять после моего сигнала: я ухну филином.
– Интересно, какие у бандитов ружья? – беспокоился Димка.
– Гладкоствольные. Будь у них хоть одна винтовка, они бы вас с Любой поснимали с седел. Удачи вам, мужики.
За елочками лежало сломанное ветром дерево. Димка принес мох и устроился между пнем и колодиной. Сидеть было удобно. Хорошо просматривалась прогалина. Напротив, за прогалиной, под развесистой пихтой укрылся Серафим Антонович.
Ночь загустела. Лес вокруг прогалины превратился в сплошную черную стену. На звездном небе острыми пиками щетинились вершины деревьев. Ох и длинным казался сегодняшний день. Мороз усиливался. Димка подтянул ремень на телогрейке. Во всем теле чувствовалась усталость, веки тяжелели.
«Не спать!» – приказал себе Димка и потряс головой. Но усталость цепко держала его. Перед глазами плыл туман. Прогалина исчезла. И Димка увидел Ушмуна, Он вышел из-за деревьев в конце прогалины и, шатаясь, побрел к Димке. Димку ухватил страх. Он бросил ружье и полез на дерево. Но руки и ноги не слушались. Вот уже вместо Ушмуна по поляне мчится Красная Волчица, вдруг она превратилась в птицу, взлетела на вершину дерева. Нет, это не птица. Девушка. Волосы у нее настолько длинные, что скрывают тело. Девушка посмотрела на Димку и разразилась диким хохотом.
Димка очнулся и не понимал, где он и что с ним. Он не сводил глаз с тропы. Вот на ней появилась Люба. Под ней пляшет конь. Люба глазами ищет кого-то. Кого? Ясно, его. Димка машет руками, кричит. Но голос у него пропал, он и сам его не слышит. Димка кидается к ней. Кто это?
У самого леса, как в тумане, стоит отец в солдатской шинели. На щеке у него кровь. Да нет, это Ушмун. По земле клубятся облака, они накатываются на Димку, начинают душить. Димка задыхается, силится вскрикнуть и не может. Наконец он тяжко вздохнул и проснулся.
Небо на востоке начало отбеливать. Димка глянул в падь. Там, внизу, мигал огонек. Димка закрыл глаза и вновь открыл. Огонек не исчез. «Бандиты», – обожгла тревожная мысль. Глухо ухнул филин: «Шу-бу, шу-бу». Это был условный знак: «Идите». Димка по закрайку прогалины пошел на голос. В стороне от тропы, за густыми елками, стояли Матвей Кузьмич и Серафим Антонович.
Матвей Кузьмич кивнул в падь на огонек:
– Видел?
– Видел, – ответил Димка.
– Донял мороз бандитов. Хребет перевалить не хватило пороха, – высказал догадку Серафим Антонович.
– Беги за парнями, – попросил Димку Матвей Кузьмич.
Когда рассвело, группа во главе с Матвеем Кузьмичом была уже в пади. Димка с тревогой посматривал на скалу, которая серыми глыбами возвышалась над лесом.
– Огонь у них под скалой. Серафим, ты с Андреем косогором по лесу обойдешь скалу и подойдешь с той стороны к их табору, – отдавал распоряжения Матвей Кузьмич. – Мы с Васильевичем подойдем с этой стороны. А ты, Вадим, спустишься и с тыльной стороны подойдешь к скале. Выбери повыше место, чтобы скала у тебя была как на ладони. Если бандиты бросятся отступать, встречай их там. Все ясно?
У парней поблескивали глаза.
– Ясно.
– Тогда пошли.
Матвей Кузьмич, пригнувшись, осторожно крался от дерева к дереву. Димка шагал за ним след в след. Лес постепенно редел. Показалась россыпь, за ней серая стена скалы. Димка пристально смотрел вперед. Где бандиты? Где костер? У него гулко стучало сердце. Матвей Кузьмич подкрался к кромке россыпи и присев за толстым обгорелым пнем. Димка встал на коленки рядом. Шагах в пятнадцати в котловине горел небольшой костер. Возле него, навалившись на котомку, спал кряжистый бородатый Спиря. На коленях у него лежала двустволка. Фомка, щуплый, рыжий мужчина, казавшийся рядом со Спирей почти подростком, пил из кружки чай. Одноствольное ружье его лежало рядом.
– Одного нет, – озабоченно прошептал Матвей Кузьмич. – У Белого яра их трое было.
– Может, дорогой шлепнули? – предположил Димка.
– Черт их знает.
Вдруг Фомка вздрогнул, вскинул ружье. Но в это время из леса прогремел выстрел. Фомка выронил ружье и, шатаясь, закружился. Спирю как кто подкинул. Он прыгнул через костер к камню. Но из леса прогремел второй выстрел, бандит споткнулся за костром, зацепил плечом Фомку, и оба они свалились возле камня.
– Все, – Димка сделал движение, чтобы встать.
– Тихо, – остановил его рукой Матвей Кузьмич.
Димка притих. И в это время Матвей Кузьмич увидел на возвышенности у скалы третьего бандита. Это был Генка Ворон. Он высунулся из-за многотонной ребристой глыбы и вскинул ружье. У Матвея Кузьмича от страха за Димку перехватило дыхание, одеревенели на карабине пальцы.
Глава XII
Тетя Глаша сходила домой, затопила печку и пришла за Анютой.
– Бабуся, а Дымка варнаки не украли? – встретила се вопросом Анюта.
– Да нету никаких варнаков, – успокоила ее тетя Глаша.
– И не обманывай, есть. Они нехорошие. В нашего Диму стреляли.
– Да не слушай ты никого.
– А Дима мне гостинец принесет?
– Как же, принесет. Давай оболокаться.
На кровати, среди подушек, играла лоскутками Маша. Семеновна рядом присматривала за ней. Маша глянула на Анюту, что-то лопоча, замахала руками.
– Машу не возьмем с собой, – серьезно заявила Анюта.
– Ты че это на нее рассердилась? Она же подружка твоя.
– Она за волосы меня дергает.
– Это она любя.
Из кути донесся стук посуды: Ятока готовила завтрак. Семеновна посмотрела на тетю Глашу с Анютой.
– Вы че это собираетесь? Завтракать будем.
– Какой завтрак? – отмахнулась тетя Глаша, – Убираться надо. В доме дым коромыслом.
– Ты че мелешь-то? Без тебя там домовой в чехарду играл?
– Какой домовой? Вчера ушла, не прибралась. Побежим мы. Потом придем.
Из кути вышла Ятока. На тарелке у нее были пирожки.
– Однако, совсем ты испортилась, тетя Глаша. Большой грех – от чая убегать. Людей обидеть можно.
– Я че, чужая? – оправдывалась тетя Глаша.
– Пирожки хоть возьми Анюте.
– За пирожки спасибо.
Тетя Глаша взяла тарелку с пирожками, и они с Анютой ушли. Маша увидела Ятоку, протянула ручонки, просясь к ней.
– Это че же за беда такая. Не дает матери убраться, – ворчала на Машу Семеновна.
Ятока вздохнула:
– Однако, к вечеру мужики должны вернуться. Далеко бандиты от них не уйдут.
– Да хоть бы скорей вернулись, – вступила в разговор Семеновна. – Я на волосок за всю ночь не уснула. И че только не передумала. Вся душа изныла. Сколько парней на войне свои головы сложили. И тут еще такая напасть, ребятишкам шагу без оглядки шагнуть нельзя: того и гляди, пуля прилетит. Господи, будет этому когда-нибудь конец или нет? – Семеновна уголком платка вытерла слезы.
Время остановилось. Ятока несколько раз выходила на угор, подолгу смотрела в поскотину, не покажутся ли всадники. А их все не было.
Прибежал из школы Славка, бросил на диван холщовую сумку.
– Димы еще нет?
– Нет еще, – ответила Ятока.
Славка переобулся в ичиги, надел старую шапку и телогрейку.
– Ты куда собрался? Поешь, – сказала Ятока.
– Пойду баню затоплю. Дима велел ещё вчера к вечеру ее истопить.
Семеновна легла отдохнуть. Ятока уложила Машу, достала из русской печи чугунок с супом, выгребла из загнетки горячие угли и опустила их в самовар. «Как там мужики в тайге? Без продуктов уехали, – думала Ятока. – Может, птицу добудут».
Хлопнула дверь. И еще от порога послышался взволнованный голос Славки:
– Ятока, идут.
– Пошто идут? Куда коней подевали? – удивилась Ятока.
– На носилках кого-то несут. А лошади за ними идут.
– Ты хоть оденься, – вслед бросила Семеновна.
«Несут. Димка…» – Ятока задохнулась от страха. За городьбой в поскотине двигалась кучка людей. За ними цепочкой шли лошади. «Димка…» Ятока бежала в одном платье и не чувствовала холода, волосы, собранные в одну толстую косу, метались по спине.
А по селу летело тревожно:
– Кого-то на носилках несут.
Бабы бросали работу и выскакивали из домов. И вот уже все, кто был в деревне, бежали к поскотине.
Ятока подбежала совсем близко, но видела только носилки. На глаза наплывали слезы, и носилки, казалось, плыли сквозь туман. Носилки остановились перед ней и опустились на землю. Глянула: с бескровным лицом лежал Матвей Кузьмич. И только теперь она увидела Димку. Кое-как держались на ногах Серафим Антонович, Вадим, Андрейка. Шутка ли – прошагать с носилками столько километров, да еще голодными.
– Мама, ты что раздетая? Простынешь.
– Что с Кузьмичом?
– В плечо пуля угодила. На спине под лопаткой вышла.
– Бабы, берите носилки – и к нам, – скомандовала Ятока.
Матвея Кузьмича занесли в комнату Василия и уложили в постель. Ятока осмотрела рану, смазала мазью с облепиховым маслом, которую готовила сама, перебинтовала плечо. Матвей Кузьмич силился поднять голову, бредил:
– Сынок… Миша… Да постой ты… Я что-то пристал… Обожди меня…
Семеновна смахнула слезу.
– Горемычный. Сына зовет, Михаила, который погиб.
Ятока укрыла Матвея Кузьмича одеялом.
– Усни, Кузьмич. Однако, сейчас боль пройдет… Спать надо… Спать… Крепко спать… Видишь, боль совсем ушла… Спать… Вот так… Совсем хорошо…
Матвей Кузьмич притих. Ятока вышла из комнаты. Возле дверей стоял Серафим Антонович.
– Ну, что? – с надеждой спросил Серафим Антонович, его осунувшееся лицо казалось совсем старым.
– Профессора бы сейчас сюда, из города.
– Где его возьмешь? Ты уж, Ятока, постарайся.
– Ты сам, однако, Серафим Антонович, ложись в постель. На ногах не стоишь.
– Ладно. Вечером приду.
Димка сидел за столом. Перед ним стояла кружка с чаем. Он отпил несколько глотков.
– Как же случилось-то? – допытывалась Семеновна у Димки.
– Окружили бандитов. Во время перестрелки и ранило Кузьмича.
– Андрей говорит, ты убил Генку Ворона. Это верно? – спросил Славка.
Димка только махнул рукой, еле доплелся до кровати, ткнулся головой в подушку и тут же уснул.
– Как же все случилось?
А случилось это так.
Генка Ворон делился в Димку. Матвей Кузьмич только успел толкнуть Димку, как почти одновременно прозвучали два выстрела. Выстрелил Генка Ворон, и, падая, случайно нажал на спусковой крючок Димка. Димка, больно ударившись головой о дерево, вскочил на ноги, не понимая, что произошло. За каменной ребристой глыбой, схватившись за голову, из стороны в сторону раскачивался Генка Ворон. Димка задел его картечиной. В это время грохочущее эхо катнулось по скалам, – выстрелил Вадим. Генка упал.
Димка глянул на Матвея Кузьмича. Тот лежал в неудобной позе, навалившись на пень. Лицо его было бледным, широко раскрытым ртом он хватал холодный воздух.
– Кузьмич, что с тобой? – крикнул Димка.
– Кажись, малость задело, – прошептал Кузьмич.
– Серафим Антонович… Серафим Антонович… Кузьмича ранило.
Торопливо подошел Серафим Антонович, за ним парни.
– Как же ты оплошал, а? Матвей? – склонившись над ним, спросил Серафим Антонович.
– Так уж вышло… Плечо горит… и душу жжет.
– Сейчас поглядим, – Серафим Антонович распорол ножом полушубок, пиджак и рубаху, оголил плечо, залитое кровью.
– Что там? – морщась, спросил Матвей Кузьмич.
– Ничего страшного. Сейчас перевяжем – и будешь жить еще сто лет.
Серафим Антонович снял с себя нательную рубаху, разорвал на ленты.
– Андрей, бегом дуй за конями. А вы делайте носилки. Срубите две сухих палки. Нарежьте прутьев и переплетите их. А этих гадов заройте в яме.
Парни бросились выполнять указания Серафима Антоновича.
– Серафим, напиши моим парням, как было дело, – облизывая сохнущие губы, попросил Матвей Кузьмич. – У меня в кармане гимнастерки их письма. Там адреса.
– Сам все напишешь, – бинтовал плечо Серафим Антонович. – Тебя белогвардейцы и японцы не могли столкнуть с земли, а тут от какой-то бандитской пули решил помереть. Кукиш им с маслом. Не на таких напали.
– Что будет с Агнией? Она из-за сына чуть с ума не сошла. Сердце у нее больное…
– Что Агния? Вот оклемаешься, да и в гости к ней махнем.
– Серафим… Дружище…
Матвея Кузьмича уложили на носилки.
– Давайте поторапливаться, мужики, – Серафим Антонович не скрывал тревоги. – Вся надежда на Ятоку.
Медленно расходились бабы из дома Семеновны. Каждая думала о своем муже или сыне. Минует ли их фашистская пуля? А если окажутся в беде, найдутся ли там, вдалеке от дома, добрые люди, которые лаской и заботой помогут побороть смерть? Из своих погребов они несли Матвею Кузьмичу все, что было припасено на крайний случай: кто ягод, кто дикого меда, кто орехового масла.
Яшка Ушкан ходил по ограде, шевелил то одним ухом, то другим и улыбался. Смерть Генки Ворона похоронила и тайну о связи с бандитами. Еще утром его вольная жизнь висела на тонюсеньком волоске и могла оборваться тюрьмой. И вдруг такой подарок…
– Яшку Ушкана в тюрьму? А фигу вы не хотели? – радостно хохотнул он.
Беспокоило его только ружье, которое забрал тогда у него Генка Ворон. Кто-нибудь из охотников опознает, потом выкручивайся. Ружья бандитов лежали в кладовке сельсовета, которая никогда не запиралась. Поздно вечером Яшка Ушкан пробрался туда и спокойненько унес свое.
Глава XIII
Таисия Ивановна ушла на работу, а Люба прибралась по дому, взяла ведра и пошла за водой. Утро было солнечное, морозное. Горная река Муякан несла шугу, мяла ее о забереги. В воздухе стоял шум. За рекой лаяла собака, ее зычный голос эхом отдавался в горах.
«Может, Дима охотится там? – Люба глянула на гору, рассмеялась: придет же такая нелепая мысль. – Где он сейчас? Вернулся ли из погони за бандитами?»
Люба нашла на берегу камень, разбила им лед, зачерпнула воды. Дома ей бросилась в глаза ветка рябины с яркими гроздьями. Опять вспомнила Димку. Перед первыми заморозками Люба с ямщиком Мишей Коненкиным приехали на Громовой полустанок, Димка их уже поджидал. Возле зимовья горел костер. В нем жарились кедровые шишки.
– Дима, дай попробовать, – попросила Люба.
Димка отвел ее к ручью. Приподнял две доски. Под ними оказалась яма, доверху наполненная шишками.
– Это тебе, – Димка закрыл яму. – Поедешь по санной дороге, заберешь. Зимой пригодятся.
«Ты, дева, не много ли о нем думать стала? – остановила себя Люба… – Ну и что? Ребенок он еще». Но тут же уличила себя в лукавстве. Однако думы о Димке отогнала.
И вспомнился ей родной дом. Жили они под городом Карском в рабочем поселке. Мать работала на лесопильном заводе, она и сейчас работает там. Муж у матери работал сплавщиком. Погиб. Мать осталась с дочерью Василисой. Потом вот родила Любу. Люба даже не знает своего отца, мать о нем никогда не говорила. Василиса учительницей в городе работает. Люба после семилетки закончила шестимесячные курсы почтовых работников, работать ее направили в Юрово. Она звала к себе мать, но та не поехала, так и работает подсобной рабочей на заводе. «Хоть бы съездить в город, поглядеть да нее. Здорова ли?» Люба написала матери письмо и пошла на почту. Девчонки сортировали письма, газеты.
С улицы вбежала Муза Ярцева:
– Девоньки, новость: банду уничтожили. Но кого-то или убили, или ранили. Я толком не поняла.
У Любы кровь отлила от лица.
– Кто тебе сказал?
– Вереней Погорелов. Он как раз в этот день мимо Матвеевки проплывал.
– Где он?
– Дома.
Люба выскочила из почтового отделения. Погорелов, щупленький старичок с коротко остриженной бородой, шел с веслом от реки.
– Дедушка Вереней, как там в Матвеевке?
– Амба банде. Тот парень, который тебя спас, Воронов, самого главного бандита убил. Тот по парню из пещеры раз пять палил. Да дудки, охотника голыми руками не возьмешь.
– А кого ранили?
– Кузьмича, участкового милиционера. Воронов его на себе из леса вынес.
– А где же остальные были? Они же впятером за бандитами ушли.
– Где были?.. Знамо где, помогали Воронову. Кузьмичу пуля в плечо угодила. Без сознания. Я видел его, заходил к Семеновне чай пить.
– Жалко Кузьмича.
– Как не жалко. Старый партизан. Человек душевный. Да вылечит его шаманка. Она перед войной в городе на доктора училась.
Люба вернулась на почту.
– Тебе письмо, Люба, – встретила ее Муза.
У Любы радостно заблестели глаза.
– От кого, от Вити?
– Нет, от Аркадия Маркова.
– Давай. Они вместе партизанят.
Люба бережно взяла затертый в почтовых сумках треугольник, а у Музы в руках было еще письмо: желтоватый листок, сложенный вдвое. На лицевой стороне написан адрес. В левом углу – красноармейцы с развернутым знаменем идут в бой, а выше четко: «Смерть немецким оккупантам».
– А это кому? – спросила Люба.
Муза, опустив глаза, отдала ей письмо.
– Мне? – увидев свою фамилию, удивилась Люба. – Да от кого же это?
«Командир отряда», – медленно прочитала она на адресе отправителя, торопливо вскрыла конверт, вынула листок серой оберточной бумаги. «Извещение»…
Качнулся пол под ногами, перед глазами поплыл туман, и сквозь туман Люба прочла: «Убит на хуторе Дубки».
Люба вышла и тихо прикрыла за собой дверь. На угоре она постояла немного и пошла вдоль реки. Светило солнце. Муякан уминал шугу, нагромождал торосы на заберегах. Дома, не раздеваясь, Люба опустилась на табуретку возле стола. Посмотрела на похоронку. Но душа была глухой ко всему. Развернула письмо от Аркадия:
«Дорогие тетка Таисья и Люба, здравствуйте. Тяжело мне писать это письмо. С Виктором мы были как братья. Вместе громили фашистских гадов. Воевал он отважно. Многие захватчики нашли смерть от его руки на нашей земле. Но в одном из боев Виктор был тяжело ранен. Мы его оставили в небольшом хуторе. Через день, когда пришли за ним, вместо домов нашли пепелище. После нашего ухода ночью в хутор ворвались каратели. В живых никого не оставили, даже детей не пощадили гады. Не у кого было узнать, как погиб Виктор…»
Люба долго сидела неподвижно. Как же теперь жить? На крыльце послышались торопливые шаги Таисии Ивановны. Люба вздрогнула, встала. Таисия Ивановна остановилась, с испугом и надеждой посмотрела ей в лицо и все поняла. Ткнулась в грудь Любе, и обе женщины, не сдерживая рыданий, опустились на скамейку у окна.
Полторы недели не приходил в себя Матвей Кузьмич. Ятока сутками не отходила от него: кормила из ложечки, поила настоями трав.
На двенадцатый день он очнулся и попросил пить. Ятока приподняла его голову, напоила брусничным настоем. Матвей Кузьмич полежал немного, открыл глаза, осмотрелся вокруг и остановил взгляд на Ятоку. Ятока улыбнулась:
– Здравствуй!
Матвей Кузьмич непонимающе смотрел па нее. Ятока налила в ложку настоя.
– Выпей.
– Что это?
– Золотой корень. Он тебе силу вернет.
Матвей Кузьмич выпил.
– Теперь маленько лежи. Сейчас курку зарубим. Суп сварим. Тебе теперь хорошо есть надо.
И Матвей Кузьмич вспомнил, что с ним произошло.
– Долго я провалялся?
– Полторы недели.
– Агния как?
– Сегодня письмо напишем. Сообщим: выздоравливав ешь, скоро домой приедешь.
Вошла Семеновна.
– Ты с кем это, Ятока, разговариваешь? – Увидела Матвея Кузьмича с открытыми глазами, обрадовалась. – Одыбался. Слава тебе, господи.
– Видишь, не приняли на тот свет. Бог сказал, не во время ты, Кузьмич, помирать надумал.
– И правильно сказал. А тебе, Кузьмич, за внука спасибо. – Семеновна поклонилась в пояс.
– Ты, Семеновна, брось поклоны бить, я ведь не поп. И благодарить не за что. Я свое дело, как мог, сделал. А у Васильевича вся жизнь впереди. Ему еще шагать да шагать…
В комнату заглянул Димка. Матвей Кузьмич увидел его.
– Заходи.
Димка подошел к кровати.
– На охоту собрались?
– Собрались. Да вот поджидали, когда ты очнешься. Не могли так уйти.
Матвей Кузьмич взял руку Димки и слабо пожал ее.
– Карабин мой возьми. Разрешение тебе на него выхлопочу и пришлю.
– Спасибо.
Глава XIV
Парни управились с делами: напилили дров, починили лабаз, зарядили патроны. Но всем им недоставало Ятоки. Без нее не так была заправлена постель на нарах, не так стояла посуда на столе, даже не так топилась печка,
– Вот поправится Кузьмич, и приедет к нам Ятока, – будто между прочим сказал Вадим.
– Ну да, и Машу с собой заберет. Ты с ней водиться здесь будешь, – съязвил Андрейка.
Димка промолчал и вышел из зимовья. Внимательно оглядел Семигривый хребет. Что-то изменилось в этом лесном великане: то ли ниже стал, то ли поредел. Нет, не горы изменились, это Димка пришел другим – таежником.
И Орешный ключ изменился. От солнца его закрывали кедры, и вода в нем казалась с синевой. У ключа из желтоватого мха поднялись три кедровых деревца, три длинноиглых метелочки. Димка достал из кармана серебряную монету и опустил в родничок. Прислушался. Звон родника показался ему нежней и чище. В каменную нишу положил кусочек вяленого мяса. Таков старинный обычай таежников: угости хозяев гор, прежде чем начнешь промысел.
На склоне бора Димка присел на колодину. От деревьев на снег уже упали серые тени. Невдалеке азартно стучал дятел, Димка достал кисет, расшитый бисером, подарок Ленки, завернул самокрутку и подумал о Любе. Почему он думает о Любе, хотя кисет расшила Лена? Этот вопрос его не волновал. Он просто не мог не думать о Любе. «У нее же муж. Где-то воюет. Вернется, как ты посмотришь ему в глаза? – спрашивал себя Димка. Дорога к Любе была запертой. – Я ничего. Просто мне хорошо с ней. И плохого я ничего не делаю», – по-детски наивно оправдывался Димка перед своей совестью. А сердце выстукивало: «Люблю».
Димка встал и по тропе спустился в распадок. Среди ерника то здесь, то там виднелись чахлые ели. Кое-где белели березки. И тут Димка увидел на снегу волчьи следы. Среди них был и след волка с искривленной лапой – след Красной Волчицы. Старая таежница уводила свою стаю в верховья Каменки, в безлюдные и малоснежные места. Там она будет коротать долгую полуголодную зиму.
