Текст книги "Красная волчица"
Автор книги: Николай Кузаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
– Все равно тебя доконаю! – Яшка с остервенением швырял в птицу камень за камнем.
Умаявшись, он сел на поваленную березу и закурил. За его спиной треснула ветка. Яшка оглянулся: шагах в пяти от него стоял мужчина, уже в годах, со впалыми щеками и седой помятой бородой. На нем была телогрейка, из дыр которой на рукавах и полах косматилась серая вата. В руках мужчины ружье.
– Свеженинки захотелось? – мужчина кивком головы показал на гагару.
У Яшин похолодело под сердцем. Он медленно поднялся с валежины. Мужчина поднял ружье. Глаза его сверлили буравчиком. От этого взгляда Яшке стало не по себе. Самокрутка, сгорая, обожгла пальцы. Яшка затряс рукой. Мужчина насмешливо улыбнулся и спросил:
– Как кличут тебя?
– Яшка Ушкан… – с готовностью ответил Яшка. – Ушкан– это прозвище. А фамилия – Староверов.
– В Матвеевне таких фамилий не было. Пришлый, что ли?
– Из Юрова мы перебрались.
– А меня-то знаешь?
– Бандит… – выпалил Яшка и испугался.
Мужчина презрительно усмехнулся.
– Про Генку Ворона слышал? Так вот, смотри, без баловства. Я этого не люблю. Хлеб у тебя есть?
– Был где-то.
– Вели к балагану.
В балагане стояло ружье. Генка Ворон взял его, сел, оба ружья положил рядом. Яшка из сумки достал ярушник. Генка Ворон нетерпеливо разломил его на две половины к жадно откусил от той и другой. Проглотил хлеб и снова кабил полный рот, запил чаем из котелка, что стоял возле и опухшего востра. Утолив голод, он попросил у Яшки кисет, завернул самокрутку я затянулся.
– Черный парень, тунгусоватый, что почту возит, чей будет?
– Димка… Шаманкин сын.
– Ятоки? Эта Красная Волчица в деревне живет?
Яшке тяжело стало дышать. Красная Волчица. Как же он раньше-то не догадался, что шаманка Красной Волчицей по тайге ходит? Вот дела.
– С Димкой не связывайся лучше.
– Что так?
– Известно, шаманское отродье. Парни с ним на медведя ходили. Говорят, его даже медведь побоялся тронуть.
– А Васька Воронов где?
– На фронте. Воюет. Командир. А Семена Фунтова убили.
Генка Ворон, опустив подбородок на колени, смотрел на потухший костер. Вспомнилось… Вот он мчится на коне по лугу. Ветер бьет в лицо. Пахнет вяленой травой. Луг переливается разными цветами, как волшебный кумалан.
Проходят годы. У деда в доме появляется Ятока, красавица шаманка. Генка дарит ей конфеты в коробочке. Ятока радуется, как ребенок. Жениться бы на такой, да боязно: шаманка. А вот Василий не побоялся. Он вообще шел напролом, как сохатый через марь. Где все это?
Генка Ворон поднял голову.
– Привезешь мешок муки. Дроби, пороху, свинца. Все это завтра на закате солнца положишь под бором у большого камня.
– А где столь муки возьму? – нерешительно возразил Яшка.
– Жить хочешь? Найдешь! Сегодня мы зарежем телку.
– А что я скажу председательше?
– Скажешь, волки задрали. О нас чтобы ни одна живая душа не знала. Сболтнешь – свинца отпробуешь. – Генка Ворон кивнул на ружье. – И здесь каждую тропку знаю. Хоть под землей найду. Завяжи в узелок хлеб.
Яшка суетливо завязал хлеб.
– Не забудь, что я тебе сказал. И не вздумай к камню кого-нибудь привести. Милиционер все у вас в деревне?
– Нет. Он в верховьях реки вас ищет.
– Пусть поищет. А ружьецо я тоже заберу. Себе другое справишь. Не забудь. На закате мы тебя ждем.
Генка Ворон зашел за балаган и как сквозь землю провалился.
Глава VII
Торопилась тетя Глаша к Семеновне. В руке треугольник от Гани. Прыгало сердце. Ровные строчки письма, да темные для нее. Рядом с тетей Глашей семенила Анюта.
– Это от дяди Гани письмо? – щебетала Анюта.
– От него, моя-то.
– Дай мне подержать.
– Сейчас никак нельзя. Еще потеряешь, а письмо важное, сердцем чую. Может, он вас с матерью ищет, а вы у бабушки.
– Я его буду крепко-крепко держать.
Тетя Глаша остановилась.
– На, подержи.
Анюта бережно взяла треугольник.
– Подержала, и хватит. Пойдем скорей. Сейчас нам Ятока прочитает.
– Дорогие мои, мама, Анюта и Слава, здравствуйте, – неторопливо читала Ятока. – Мама, я рассказал товарищам про судьбу моих дочери и сына, про то, как погибла их мать.
– Че я вам говорила? – оживилась тетя Глаша.
– Дай послушать, – одернула ее Семеновна.
– Летчики нашего полка поклялись отомстить за смерть матери Анюты и Славы. Сегодня они сбили пять стервятников. Так будет до тех пор, пока мы последнего фашиста не отправим на тот свет. Анюта и Слава, слушайтесь бабушку, помогайте ей во всем. Кончится война, мы все вместе махнем в Ленинград. Вы будете учиться, а я помаленьку летать.
Дима, ты – настоящий парень. От всех летчиков тебе большое спасибо. Мама, ты просишь, чтобы я берег себя. Не беспокойся. Я летаю высоко, за облака фашистам не добраться. Передай поклон от меня Семеновне. Спасибо Ятоке за заботу о тебе. Передай привет всем знакомым. Обнимаю. Твой Ганя».
Ятока передала листок тете Глаше. Тетя Глаша нежно погладила его.
– Че он про жену-то ниче не прописал? Кто она такая? Из каких мест была? Ты, Ятока, ниче не пропустила?
– Я пошто же пропускать-то буду?
– И в Ленинград собрался после войны. Я че там не видела? Вот горюшко-то…
– Это уж правда. Кого делать-то там, людей смешить? – поддержала ее Семеновна,
– И Анюту я никуда не пущу, – тетя Глаша прижала к себе девочку. – Я же на другой день помру без нее.
– Ты слышала, беда-то какая: волки телку задрали, – сообщила Семеновна.
– Надо же, – удивилась тетя Глаша. – Отродясь такого не бывало.
– Не бывало, – согласилась Семеновна. – Шатун-медведь как-то нападал на коров. А чтобы волки, да еще летом нападали на скот, такого не случалось. Мало им сохатых да оленей.
– Дима-то что долго не идет? – выглянула в окно Ятока.
– Пошел в поскотину за свежими конями, – ответила тетя Глаша.
– Я соберу на стол, – засуетилась Семеновна, – а ты, Ятока, за Любой сходи.
Вскоре пришли Димка с Любой. Димка за последнее время похудел, почернел еще больше. Он то отвозил почту на Громовой или Нижний полустанок, то мчался в ночь встречать почту.
– Проходите, садитесь за стол, – пригласила Любу с Димкой Семеновна.
– Спасибо, – кивнула Люба.
– Потом, моя-то, спасибо скажешь.
Димка посмотрел на Семеновну.
– Бабушка, у Кругловых беда – Серега погиб.
– Как – погиб? – не поверила Семеновна. – Он же не на фронте был.
– На границе погиб.
– О, господи, че делается-то на белом свете? – Семеновна теребила непослушными пальцами кончик платка.
– А ты, Дима, ниче не напутал? – спросила тетя Глаша.
– Письмо политрук заставы прислал. Японцы на нашу сторону банду заслали. Сергей со своим другом Бадмой Ренчиновым в наряде был. Они обнаружили бандитов. Выбили их из деревни, но и сами погибли.
Тетя Глаша встала:
– Вот горюшко-то…
– Лариса с Вадимом уехали зароды поправлять. Ничего еще не знают о беде, – пожалела Ларису Ятока.
– Кто это – Лариса? – спросила Люба Димку.
– Невеста Серегина. Осенью в сорок первом собирались пожениться…
У Любы кусок в горло не шел. Сколько она похоронок развезла по селам. Ей и по ночам грезился плач женщин, В другие села хоть раненые мужчины возвращаются, а Матвеевна как заколдованная. Черными, обгорелыми листьями падали сюда похоронки. И страшно было иной раз Любе заезжать в село.
Ятока подошла к Семеновне.
– Мама, однако, пойдем на кровать.
Семеновна встала, но ноги не слушались, она их переставляла, как деревянные.
– Ты, Ятока, уж сходи к Кругловым-то, – попросила Семеновна. – Скажи им, я-то уж не могу прийти.
– Диму с Любой провожу да схожу. А ты полежи.
– Сердце у меня что-то сдавило. Никак не отпускает.
– Я сейчас травы напарю. Попьешь, сразу лучше станет.
Ятока уложила свекровь в постель и пошла в куть запаривать траву. К Семеновне подошел Димка.
– Бабушка, ты уж не хворай. Обещала же дяде Степану всех с фронта дождать.
– Дожду, внучек, дожду. Вы-то там осторожней будьте.
Лариса поздно вечером, кутаясь в черный платок, вышла на Золотую поляну. Здесь они встречались, здесь Сергей играл на гармошке. Лариса опустилась на колодину. С Сергеем они часто на ней сиживали. Освобождая душу от боли, она заплакала. Плакала долго и безутешно, как плачут женщины с добрым сердцем.
А по тайге в темной вдовьей одежде брела ночь. Белые туманы, точно преждевременно поседевшие волосы, клубились между горами. Горькими слезами падали на остывающую землю крупные росные капли – травы оплакивали своих косцов. В скорбном молчании стояли деревья. Эту ночь и птицы не тревожили криком.
Глава VIII
Генка Ворон, крадучись, поднялся на вершину хребта и притаился за молодыми сосенками. Последнее время ему постоянно казалось, что его поджидает Ятока. Генка Борон прислушался. Тишина, Он присел на валежину, положил ружье на колени и посмотрел между деревцами. Далеко внизу виднелась Матвеевка. Дома отсюда казались игрушечными. От берега отплыла лодка. За поскотиной виднелись зароды. По угору за околицей ехал всадник. За ним бежал жеребенок.
Генка Ворон завернул самокрутку. Вот на этом клочке земли прошло его детство, потом юность. Под кустом черемухи они сидели с Капитолиной. Где она сейчас? Генка Ворон окинул взглядом Матвеевку. А ведь он когда-то мечтал стать хозяином Среднеречья. И стал бы. Но в деревню недобрым ветром ворвались Степан Воронов, дядя Дмитрий Воронов, учитель Поморов и все людские судьбы перекроили по-своему.
Генка Ворон стиснул зубы. Память о прошлом мучила до головной боли. Эта память, вот уже который раз, приводила его на этот хребет, чтобы хоть издали взглянуть на Матвеевку, на дом, где родился. Вот он стоит под темной замшелой крышей. А невдалеке под железной – дом деда. Ворваться бы в деревню и спалить ее дотла.
За спиной Генки Ворона треснула ветка. Он соскользнул за валежину и прислушался. Пересиливая страх, выглянул из-за валежины. Шагах в двадцати возле березки стоял олененок. Тянулся к ветке, но ветку раскачивало ветром, и он никак не мог ее поймать. Тогда олененок отступил немного, с разбегу боднул березку, игриво хрюкнул и снова потянулся к ветке. Ему было весело. Светило солнце, падали золотистые листья. Олененок родился весной и впервые видел такую нарядную, разноцветную осень.
Генка Ворон осторожно поднял ружье. Выстрел рванул лесной шум. Олененок упал.
На табор Генка Ворон пришел в сумерках, сбросил тушу с плеч, сел у костра. К ночи подул сырок, холодный ветер.
– Пора уходить, – проговорил Генка Ворон. – Скоро снег. А по снегу нас мальчишки перестреляют, как зайцев. В город надо подаваться. Там зиму перебьемся.
Фомка, рыжий, длинноносый, пока Генка Ворон говорил, ковырял прутиком землю.
– Без ничего уходить? – удивился Фомка. – Хоть бы коней в деревне добыть.
Бородатый, черный, как цыган, Спиря глянул на Фомку.
– Может, самогонки тебе в деревне достать?
– Не помешала бы.
– С Ушканом говорил, – продолжал Генка Ворон. – По всем деревням деньги в фонд обороны собирают. Следующей почтой повезут. Возьмем деньги и коней прихватим.
– А почтальоншу? – Фомка посмотрел на Генку Ворона.
– Можно и почтальоншу.
Бандиты ночевали в землянке. Это тайное убежище в Немом урочище на всякий случай когда-то для себя приготовил еще Григорий Боков. О нем Генке Ворону рассказала Капитолина. В нем и обитали лето бандиты.
Ночью Генка Ворон вышел из землянки. Шел снег.
– Досидели, сволочи, – в сердцах сплюнул он и вернулся в землянку. – Собирайтесь быстро.
На рассвете бандиты, крадучись, подходили к Сонному плесу. На молодом снегу от раздавленных ягод, точно капли крови, выступали ярко-бордовые пятна. И этот кровавый след тянулся за бандитами через весь лес. Они остановились в сосняке на Белом яру. Внизу, под яром, проходила почтовая дорога.
– Фомка, сходи посмотри, не проезжал ли кто сегодня, – приказал Генка.
Фомка по ложбине спустился к реке и вернулся.
– Следов нет.
– Мы со Спирей займем место вот здесь, у ключа, под сосной, в начале яра, а ты спрячешься в нижнем конце. Мы пропускаем почту и стреляем ямщика в спину. Почтальонша кинется от нас. Ты, Фомка, ей преграждаешь путь. На всякий случай раз-другой выстрели над головой. Ямщику привязываем камень к шее и – в реку. Забираем деньги, почтальоншу, лошадей и уходим до первой горной реки. А там нас попробуй найди. По местам.
Генка Ворон подошел к сосне, расчистил снег и опустился на землю. Рядом с ним устроился Спиря.
Димка с уздечками на плече шел в поскотину. Утро было чистое, ясное. Выбеленная земля казалась помолодевшей. Скоро в тайгу. Давно ли Димка проклинал охотничью жизнь, а вот выпал первый снег, и сердце затосковало о горах. Уж так нескладно устроен человек.
Широко распахнулась дверь, по-хозяйски уверенно в дом вошел Матвей Кузьмич.
– Можно, Ятока?
– Пошто нельзя? Раздевайся, садись.
Матвей Кузьмич снял полушубок, шапку, повесил у дверей, одернул гимнастерку и сел напротив Ятоки.
– Курить-то у вас можно?
– Можно. Я тоже теперь курю.
Матвей Кузьмич достал кисет, завернул самокрутку и прикурил.
– Васильевич уже уехал?
– Все добром будет, к вечеру вернется. А ты домой собрался?
– Да нет еще. Райком партии задание дал – охотников проводить в тайгу. В верхне-каменских деревнях я уже провел собрания с парнями. У кого не хватало провианта, подвезли. Зимовья кое-где подремонтировали. Так что там уже все на мази.
– У нас тоже все готово. Вот ружья проверим – и можно в тайгу идти.
– Ты тоже идешь с парнями?
– Нет. Маша маленькая еще. Около дома ходить буду. В зимовья к парням тоже пойду. Наставлять их надо, учить маленько.
– Спасибо тебе, Ятока, что ты из этих мальчишек настоящих людей делаешь. И за пушнину тебе от Советской власти спасибо.
– Однако, пустое говоришь, Кузьмич. Парни сами растут. Верно, белку промышляю, зверя разного, однако, как не промышлять, я же охотник.
Из горницы вышла Семеновна.
– Здравствуй, Матвей Кузьмич.
Матвей Кузьмич встал.
– Здравствуй, бабушка. Как здоровье твое?
– Какое здоровье? – махнула рукой Семеновна. – Как узнала про гибель Сергея… Думала, уж не встану. – Семеновна горестно вздохнула. – Проходи в горницу. Ты, Ятока, самовар поставь.
– Ладно,
Семеновна с Матвеем Кузьмичом прошли в горницу, сели у окна.
– Как там женщина, над которой бандиты изгилялись?
Лицо у Матвея Кузьмича помрачнело.
– Умом-то вроде выправилась. Да душу ей опоганили. Как мужа-то теперь встретит? Что ему скажет? На глазах тает. Высохла.
– Горемычная. Мору на этих извергов нет.
– Убрались, гады, куда-то.
Мимо окон проплыли оленьи рога. Матвей Кузьмич встал. Выглянул в окно.
– Кто там? – спросила Семеновна.
– Эвенки к вам пришли с оленями.
– Должно, из «Красного охотника» кто-то.
Ятока вышла из дома и вскоре вернулась с Бироктой и Накой. Нака, круглолицая, смуглая, топталась у порога и не знала, как себя вести. Бирокта поздоровалась за руку с Семеновной и Матвеем Кузьмичом.
– А Димка где? – спросила Бирокта.
– За почтой уехал. Вечером будет, – ответила Семеновна.
– О, худой добра. Пошто давно в гости не ходит?
– Когда ему? С седла не слазит.
– Ятока тоже совсем свой род забыла, – Бирокта осуждающе посмотрела на Ятоку.
Семеновна заступилась за нее:
– Куда она от ребенка пойдет? А Кучум че не пришел?
– Ноги совсем худые стали. Вот мы с Накой за провиантом пришли. Муки тоже надо. Табак вышел.
Матвей Кузьмич с интересом посматривал то на Бирокту, то на Наку.
– А мы завтра к вам собирались, – проговорил он, – Табак и мука есть.
Семеновна подошла к Наке.
– Ты, девонька, че же это к дверям жмешься? Проходи. Сейчас чай сгоношим. Потом уж пойдете в сельпо.
Из школы прибежал Слава. Поздоровался со всеми. Бирокта окинула его взглядом.
– Совсем, однако, ладный парень стал. На охоту собираешься?
Слава опустил голову.
– Не берут. Учиться велят. Через год пойду в тайгу.
Бирокта глянула на Матвея Кузьмича.
– Кузьмич, пошто неладно делаем? Война. Пушнину добывать надо. Мы ребятишек в школе держим. Какой толк из них будет? – горячилась Бирокта.
Матвей Кузьмич улыбнулся:
– Придет время, война, Бирокта, кончится. Как мы тогда без грамотных людей жить будем? Вернется Слава в Ленинград, ни «а», ни «б» не знает. И скажут люди: «Ты где же рос-то, среди медведей?» Выходит, мы и за грамоту в ответе.
Семеновна помогала Ятоке накрывать на стол.
– Была бы у человека голова, а грамоту он наживет, – вставила Семеновна.
– Хорошей-то голове, бабоньки, и нужна грамота.
Ятока всех пригласила за стол. Матвей Кузьмич поднялся.
– Ты это че же от чая-то бежишь? – упрекнула его Семеновна.
– Мы с Серафимом Антоновичем недавно почаевали. Спасибо. В другой раз.
Димка приехал поздно. Слава его встретил у почты. Вместе отвели лошадей на конюшню и теперь по угору шли домой.
– Двоек много нахватал? – спросил Димка.
– А ты не хватал?
– Было дело, Слава. Ты тетю Глашу навещаешь? Харчи-то есть у них какие-нибудь?
– Есть. Дымок такой бутуз стал. Сегодня с Юлой к нам прибегал. Тявкает.
– На будущий год его в тайгу возьму. Вот для тебя и собака добрая будет.
– Я во время каникул приду к вам на зимовье?
Димка положил руку на плечо Славе.
– Бабушка уже старенькая. Кто без тебя ей дров наколет, воды принесет? Да и Анюту с тетей Глашей одних не оставишь. Ты давай петли на зайцев ставь, на кабарожек. Я завтра почту отвезу, сходим вместе, места добрые покажу. Крючья наладим. Переметы ставь. А то без харчей-то вы тут горюшка хватите.
– Ты патронов мне побольше заряди. Я на куропаток охотиться буду.
– Зарядим. Только ружьем не балуйся.
– Я что, маленький, что ли?
Димка улыбнулся, похлопал Славу по плечу.
В ограде их встретили Чилим с Ушмуном.
– Слава, накорми собак.
– Ладно.
Димка поужинал. Вспомнил, что обещал вечером зайти к Лене. Подумал о Любе. Завтра полдня проведут вместе, а потом когда опять увидятся? И Димке неохота стало идти к Лене.
Сосновый бор утонул в осенней мгле. Холодом веяло от земли, холодом тянуло от реки.
Генка Ворон пружинисто встал.
– Едут.
– Чудится тебе, – лениво отозвался Спиря.
Генка Ворон постоял и опять опустился на землю.
– Сволочи. Утром должны были проехать.
– Зря мерзнем. В такую темень разве поедут? Пойдем, костер разложим, погреемся, – предложил Спиря.
– Не ной, слюнтяй.
Димка с Любой выехали за ворота поскотины. По широкому пустырю, присыпанному снегом, вольно гулял ветер. В небе кружили серые облака. Вдали над поредевшим колком метались два ворона, они то взмывали к облакам, то падали черными лоскутами к лесу. Их гортанный клекот наводил тоску.
– Ну, и погодка сегодня, – тяжело вздохнула Люба.
– Осень.
Димка, оглянувшись на Любу, пустил лошадь на ходкую рысь. Навстречу побежала узкая лента дороги. За поскотиной дорога свернула к реке и пошла косогором. Димка перевел лошадь на шаг. Подъехала Люба.
– Шугу понесло, – кивнула она на реку. – Как переправляться будем?
Река была в белых пятнах.
– Это снег, – ответил Димка. – Да и в шугу переправимся. Лошади привычные, – Димка потрепал по шее Сокола.
Люба посмотрела на серые горы.
– Скоро на охоту пойдешь?
– Белка нынче быстро созреет: рано приморозило.
– Меня будешь вспоминать?
– Я тебе буду приветы с птицами посылать, – улыбнулся Димка.
– Я не знаю птичьего языка.
– А я научу.
Из леса на тропу выбежали Ушмун с Чилимом и помчались впереди лошадей.
– Догнали, – с любовью в голосе проговорил Димка,
– Не могут они без тебя.
– Чилиму только разреши, он к спать ко мне в постель заберется.
Дорога свернула на мыс и пошла лесными лужками.
Димка опять пустил лошадь рысью. На лужках стояли зароды сена, припорошенные снегом. Возле дороги виднелись заячьи следы. Кое-где оставили ровные строчки горностаи. В перелесках шумно вспархивали рябчики и с испуганным свистом разлетались по сторонам.
За мысом Димка придержал лошадь, нагнулся и сломил несколько веточек красной смородины с крупными гроздьями.
– Солнечная ягода, – подавая Любе веточки, улыбнулся.
– Спасибо, Дима.
Спустились к Сонному плесу. С обеих сторон его темнел ельник. Вдали, где кончался плес, белел яр. Глухо, недобро шумел лес. Из наволока вылетел ворон, увидев всадников, испуганно каркнул и метнулся от реки.
– Что это они сегодня привязались к нам? – Люба тревожным взглядом проводила птицу.
– Зима надвигается. Житье-то несладкое будет. Вот и мечутся. В бору у родничка передохнем? – спросил Димка.
– Посидим. Мне что-то расставаться с тобой не хочется. Привыкла за лето. Теперь поеду только по санной дороге, когда река встанет. Ты уж в тайге будешь.
– И прокачу я тебя зимой, с бубенцами. На всю жизнь запомнишь.
– Ты опять с обозом уйдешь.
– Ничего, найду время.
В двух шагах от родника, навалившись на ствол сосны, дремал Генка Ворон. Его под бок ткнул локтем Спиря.
– Едут.
Генка вздрогнул, непонимающе уставился на Спирю.
– Что?
– Едут, говорю.
Генка кинул взгляд вдоль плеса, хищно блеснули его маленькие глаза. Щелкнул взведенный курок.
– Может, не они? – усомнился Спиря.
– Оки. Видишь, на передней лошади сумы чернеют. Почта. Как только минуют нас, я стреляю в спину ямщика. Ты прыгаешь на тропу.
И два ствола повернулись навстречу Димке с Любой.
Глава IX
– Дима, посмотри, какая красота! – показывая на залавок, радовалась Люба.
Димка придержал лошадь. С залавка склонялся куст рябины. Ветки оттягивали тяжелые огненные гроздья. Димка ударил лошадь пятками, подъехал к кусту рябины, сломил ветку с несколькими гроздьями и подал Любе:
– Это тебе на память о лете.
– Спасибо, – понимающе кивнула Люба.
И опять они ехали вдоль берега. Впереди бежали собаки. Люба подержала ветку с гроздьями и бережно положила ее за пазуху.
До Белого яра осталось шагов сто пятьдесят – двести. Впереди бежавшие собаки вдруг замерли и потом с сердитым лаем кинулись к лесу. Ушмун сделал несколько прыжков и замер. Чилим суетился на склоне, но в лес боялся бежать.
Димка остановил лошадь, снял из-за спины ружье и положил его на колени. К нему подъехала Люба, остановилась рядом.
– На кого это они? – испуганно спросила Люба,
– Не знаю. Если у ключа медведь, то Ушмун был бы уже там. И лает-то он как-то странно.
– Поедем.
– Нет. Ты постоишь здесь, а я пойду закрайком леса, посмотрю, кто там.
У ключа хлопнули два выстрела. Конь под Любой вздрогнул, заржав, вздыбился. Димка левой рукой подхватил Любу к кинул к себе в седло. Любин конь грохнулся на спину и гулко забил копытами по мерзлой земле.
– Бандиты… – выдохнул Димка.
Сокол, почуяв опасность, крутнулся под седоками.
– Дима, в сумах деньги и облигации, – испуганно проговорила Люба.
У ключа снова хлопнули два выстрела. Пули прошли мимо. Димка спрыгнул с седла.
– Скачи в село! Я задержу бандитов.
Димка огрел Сокола плеткой, и он с места пошел вскачь. Люба пригнулась, ей казалось, что сейчас в спину прилетит пуля. Раздался выстрел, следом за ним еще два более слабых. Но и на этот раз пули миновали ее. «Только бы не споткнулся. Только бы не споткнулся», – молила Люба. Сквозь топот копыт она слышала выстрелы, но они уже доносились слабо.
Наконец кончился плес. Дорога вильнула от реки к кустам. Люба придержала лошадь. Деньги и облигации были спасены. И только теперь она вспомнила о Димке. Напрягла слух. Сквозь шум леса донесся слабый выстрел. «Живой», – радостно ударилось сердце Любы. И первым ее желанием было кинуться к Димке. «А деньги? – Люба посмотрела на сумы. – Вдруг где-нибудь еще засада?» И спину ее обдало холодом.
Люба понукнула лошадь и помчалась в село за помощью. Ей рисовались картины одна страшней другой: то она видела Димку у реки с окровавленной головой, то привязанного к дереву. А рядом бандитов с ружьями. И Любе становилось тяжело дышать.
На всем скаку она подъехала к сельсовету, спрыгнула с седла. На крыльцо выбежала Валентина Петровна.
– Бандиты, Валентина Петровна! У Белого яра нас встретили!
– Васильевич где?!
– Коня подо мной убили. Дима там, бандитов задерживает.
– Живой он хоть?
– Не знаю. Я долго стрельбу слышала.
Люба в изнеможении опустилась на крыльцо, расстегнула куртку: к ногам ее упала ветка с гроздьями рябины. Люба подняла ее, прижала к лицу.
А к сельсовету уже бежали Матвей Кузьмич, Серафим Антонович, Андрейка и Вадим. Они были у кузницы, пристреливали ружья и видели, как Люба мчалась к сельсовету.
– Бандиты. Под Белым яром почту встретили. Васильевич не вернулся, – сообщила им Валентина Петровна.
– Седлайте коней, – скомандовал Матвей Кузьмич.
Семеновна сидела у окна, когда раздался конский топот,
– Погляди-ка, Ятока, это куда же мужики-то снарядились? И все с ружьями.
Ятока торопливо подошла к окну.
– Однако, куда-то торопятся. Ладно ли што? Ты погляди за Машей.
Ятока быстро оделась и выскочила на улицу. В ограду входили тетя Глаша с Анютой.
– Это куда же мужики-то поехали? – спросила Ятока.
– Сама дивлюсь. Думала, вы знаете. Люба – почтальонша от сельсовета к почте коня в поводу повела. Димы нет.
Ятока кинулась к почтовому отделению. Тут в окружении баб стояла Люба.
– С Димой што? – запыхавшись, спросила Ятока.
– Не знаю, – Люба чуть не плакала.
Ятока скинула сумы на землю, вскочила в седло и помчалась вслед за мужиками.
Димка выстрелил и прыгнул в лес. Из-за дерева еще раз выстрелил. Оглянулся: Люба уже была на середине плеса. Димка загнал в патронник патрон, прицелился пониже сосны.
– Нате, гады!
Выстрел метнулся по закрайку леса и тотчас погас на ветру.
Бандиты не отвечали. Что они задумали? От реки донесся стон. Димка глянул туда: конь, выбросив передние ноги, силился встать. Приподнялся немного. Голова его бессильно упала, и конь завалился на бок.
– Сволочи.
Димка посмотрел вдоль реки. Люба уже была в конце плеса. Не сбавляя хода, она поднялась на угор и скрылась за кустами. Димка облегченно вздохнул, глянул на Белый яр. Что же не стреляют бандиты? Может, они решили подобраться к нему поближе? В глубине леса треснула ветка. Димка упал за дерево, поднял ружье. Звук донесся от молодых елочек, шагах в двадцати от него. Еще мгновение и – хлопнет бандитский выстрел. Димку охватил страх. Он прижался к земле. Одна из елочек вздрогнула. Димка напрягся, ствол ружья качнулся и замер. Мушка легла между двумя елочками: бандит должен показаться между ними. Димка почувствовал, как под пальцами упруго стал отжиматься спусковой крючок. В это время между елочками что-то шевельнулось, И вместе с выстрелом он услышал визг собаки. Димка вскочил и бросился к елочкам: между деревцами лежал окровавленный Ушмун.
Димка растерянно смотрел на своего верного друга. «Что же я наделал?» Подбежал Чилим, недоуменно глянул на лежащего Ушмуна, сел и навострил уши в сторону бора. Димка вспомнил об опасности, встал за дерево, прислушался. Монотонно гудел лес. За бором беспокойно каркали кедровки. «Уходят бандиты», – подумал Димка. И точно в подтверждение его слов Чилим лег и стал зубами счищать снег с лап.
Димка присел на корточки возле Ушмуна. Ушмун поднял морду и затуманенными глазами посмотрел на него. Димке стало не по себе.
– Прости, Ушмун. Так уж вышло. Может, еще оклемаешься?
Димка повесил ружье на плечо, взял на руки Ушмуна и закрайком леса пошел в сторону села. Идти было тяжело: ноги проваливались в мох, как в вату. Всюду щетинился еловый валежник, цеплялся сухими ветками за одежду.
Когда Димка, обливаясь потом, добрался до конца плеса, Ушмун уже не дышал. Димка осторожно положил его под густой елью, вытер рукавом пот с лица.
– Такую собаку погубил.
Димка сломил сухостоину с острой вершиной и тут же, возле ели, разломав мерзлую корку земли ножом, стал копать яму. А ветер усиливался. С неба сыпанул мелкий крупяной снег. Невдалеке на ветку села рыжая кукша и с любопытством стала рассматривать Димку. Потом перепорхнула на другое дерево, крутнула головой. Откуда-то из-под облаков упал гортанный крик ворона: «Кру, кру». А Димке показалось, что он кричит: «Трус, трус!»
Димка опустился на мерзлую землю возле ямы. Как же он теперь посмотрит в глаза своим товарищам? А еще на фронт собрался. Лучше бы уж его зацепила бандитская пуля. Все-то у него навыворот получается. Как же жить-то теперь?
Димкины думы прервал конский топот. Он схватил ружье и встал. Конский топот доносился со стороны деревни. Димка вышел на закраек лужка. Мужики подъехали к нему, спешились. Матвей Кузьмич увидел кровь на телогрейке Димки.
– Ранен?
– Да нет. Ушмун под выстрел попал. Нес его, выпачкался.
– А бандиты где?
– Похоже, в горы пошли. Кедровки за бором каркали.
Лошадей привязали и вышли на берег. Матвей Кузьмич кинул взгляд на Белый яр:
– А место они подобрали ловкое. – Матвей Кузьмич достал кисет, завернул самокрутку. – Что делать, Серафим, будем?
– Я думаю, наперехват идти надо.
Матвей Кузьмич долгим взглядом посмотрел на хребет, который, горбатясь, тянулся за широкой низиной вдоль реки.
– Генка Ворон места здесь знает хорошо. Сейчас он поведет свою банду через Гнилой перевал, к Седому Буркалу. Выйдет к речке Рысьей и по ней на плотах спустится в сторону города.
– А если он повернет обратно и на плотах отправится по Каменке? – предположил Серафим Антонович.
– А ты бы пошел по Каменке? – Матвей Кузьмич испытующе посмотрел на Серафима Антоновича.
– Нет. У каждого полустанка собаки за версту учуют. На плотах как рябчиков перестреляют.
– Ты думаешь, Генка Ворон дурнее нас с тобой? Он – таежник. У него одна дорога – через Гнилой перевал.
– А если где-нибудь в хребтах затаится?
– Нельзя. Скоро охотники пойдут в лес. Обнаружат след. Опять каюк.
– Это верно, – согласился Серафим Антонович. – Значит, надо устроить засаду на Гнилом перевале. Как туда пойдем?
– До хребта километров сорок. Мы хребет обогнем справа по звериной тропе и подъедем к Гнилому перевалу с той стороны. Бандиты пешком только ночью до хребта доберутся.
– Решили.
– Только на всякий случай сходим посмотрим следы у Белого яра, куда они путь взяли?
– А мы Ушмуна похороним, – проговорил Димка.
Из-за перелеска на лужок выехал всадник.
– Мама, – невольно вырвалось у Димки.
Ятока подъехала, спешилась, шагнула к Димке.
– Живой, – у Ятоки глаза наполнились слезами.
– Ушмуна, мама, убил. Из-за трусости, – у Димки дрогнул голос.
Ятока притянула Димкину голову к своей груди.
– Ничего, Дима. Собаку другую вырастим. – Ятока гладила Димку по спине и все никак не могла поверить, что он живой и невредимый.
Когда Ятока немного успокоилась, к ней подошел Матвей Кузьмич.
– Мы сейчас поедем в погоню за бандитами. Ты коня Васильевичу отдай, Валентине Петровне скажи, пусть выставит на ночь посты вокруг села. Бандиты ночью могут прийти за конями. Конюшню охраняйте особо.
– Я поеду с вами.
– Нет, Ятока. Не женское это дело – головы под пули подставлять. Тебе еще Машу вырастить надо. Да и Семеновну с тетей Глашей на кого оставишь? Так что иди в деревню. Мы уж тут сами.
Глава X
Замерла деревня. В лесу бандиты. В жизни всякое бывает: оступился случайно человек и оказался в тюрьме. Такой, в трудный для Родины час, попросился бы на фронт.
А эти подались грабить. И таежники на них смотрели как на медведей-шатунов, как на бешеных волков, от которых может избавить только меткая пуля.
