Текст книги "Красная волчица"

Автор книги: Николай Кузаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

– Девчонки говорят, ты бисер красивый из города привезла? – спросила Лариса Ленку.

– Привезла.

– Дай мне немного?

Они прошли в дом. Ленка из чемодана достала несколько коробочек с разноцветным бисером. Лариса открывала коробочки и ахала.

– Красота-то какая! Дашь немного?

– Возьми. А что вышивать будешь?

Лариса замялась.

– Нянюшка, ну скажи, – упрашивала Ленка.

– Лоскут черного бархата достала, хочу кисет вышить.

– Сергею?

Лариса кивнула.

– На днях он сватов к отцу засылать думает.

– Ой, до чего же интересно-то. Нянюшка, а как он тебе сказал про женитьбу-то?

Ленка ждала чего-то необычного. Глаза ее горели. Лариса ответила:

– Так и сказал: приду осенью из леса, и мы поженимся.

Ленка хмыкнула, но продолжала выпытывать:

– А как он тебя ласково зовет?

– Нянюшка,

– Как все? – разочарованно протянула Ленка.

– Знать, так ему любо. Я побегу, по дому еще не убралась, собаки не кормлены, телка надо напоить. А за бисер спасибо.

Глава X

Ятока хлопотала по дому. Из тайги она вернулась счастливой. Три дня они с Василием прожили у Горы Матерей. Рыбачили, отдыхали. Василий поднимался на голец. Гора Матерей обязательно пошлет нм дочь. От одной этой мысли сердце Ятоки наполнялось радостью. Скоро придет осень. Они с Василием встретят первый снег в горах Кодара. Теперь они всегда будут вместе. Потом и Димка выйдет на их тропу.

Ятока вышла на улицу вытрясти кумаланы. Василий под навесом мастерил грабли. Рядом с ним на чурбаке сидел Димка и обстругивал трехрогие березовые вилы.

– Дед твой был мастер делать грабли, – донесся до Ятоки глуховатый голос Василия. – Выточит – игрушка. Из рук бы не выпускал.

– А ты сделай такие же, – посоветовал Димка.

– Пробовал, не получается. Таланта нет.

Ятока с любовью посмотрела на мужа с сыном и вернулась в дом. Василий с Димкой продолжали разговор.

– А верно говорят, что ты лучший стрелок был: на двадцать шагов из малопульки в острие ножа попадал?

– Стрелять, Дима, уметь надо. В мире порохом пахнет.

– Ты думаешь, война будет?

– Я не пророк.

Откуда-то донесся звук, похожий на отдаленный гром. Он то появлялся, то пропадал. Василий с Димкой переглянулись.

– Гроза, что ли? – проговорил Василий.

Гром усилился. Димка отбросил вилы, вскочил.

– Папка, самолет это.

– Откуда он здесь возьмется?

Над хребтами плыл самолет. С каждой минутой он увеличивался, гул нарастал. На крыльцо вышли Ятока с Семеновной.

– Ероплан? – удивилась Семеновна и на всякий случай отступила в глубь сеней.

А в деревне переполох: мальчишки ликуют; старухи, крестясь, прячутся в домах, но любопытство берет верх, и они заглядывают на небо из-за укрытий; мужики кое-что повидали на своем веку, а поэтому ломают головы, зачем летит самолет в такую глухомань, спроста ли?

А самолет уже над деревней. От рева мотора звенят стекла в окнах.

– Ура! Самолет! – кричат мальчишки.

От испуга на всю деревню завыла собака. Чья-то нетель, задрав хвост, понеслась по угору. Храпят на привязи кони.

Самолет пошел на посадку. К нему со всех сторон бежали жители Матвеевки. Приземлился он в поскотине, пробежал, развернулся и подкатился к изгороди. Винты остановились. Летчик отстегнул ремни. Вылез из кабины на крыло, снял кожаный шлем и спрыгнул на землю. Приземистый, круглолицый. В круглом лице, в этой широкой улыбке что-то знакомое.

– Ганя! – первой узнала летчика тетя Глаша, кинулась к нему, обессиленно упала на руки сыну, перевела дух, подняла голову. – Да ты ли это, сынок?

– Я, мама. Я – У Гани перехватило дыхание. Прижал к груди седую голову матери. И больно, и стыдно ему стало, что давно не проведывал ее, что редко писал.

– Прости за все, мама.

– Да че уж. Хоть дождалась-то.

Тетя Глаша немного успокоилась, вытерла Кончиком платка глаза. Подошел Василий.

– Ты это откуда свалился?

– В Юрово женщина разродиться не могла. Врача из Города вызвали. Вот я и привез врача. И рискнул на ночку заглянуть домой.

Подошли Семен со Степаном. Семен поздоровался за руку, а Степан обнял Ганю, потом кивнул на орден.

– Поздравляю, Ганя.

– Спасибо, дядя Степан.

– Под облака забрался. Молодец.

Ганя здоровался с односельчанами. Ребятишки, осмелев, гурьбой шли за ним. Увидел он Ятоку с Семеновной и вернулся к самолету.

– Одну минутку.

Вынул из кабины сверток. Развернул его и на глазах у всех накинул пуховый платок на плечи Ятоки.

– Лучше матери подари, – смутилась Ятока.

– Для матери у меня есть подарки. А это тебе – за оленей. Без них я бы не дотянул до неба. Спасибо тебе.

– Что старое вспоминать?

– Но и забывать нельзя.

Ганя повернулся к парням, которые гурьбой стояли у самолета. Подошел к Димке.

– Тебя как звать?

– Димка… Дмитрий.

– Чей ты? Что-то никак не угадаю.

– Сын Василия Воронова и Ятоки.

– Это уже такой сын у них? – покачал головой Ганя. – Вот что, Дима. Назначаю тебя старшим. Чтобы до утра ни одна душа не подходила к самолету.

– Есть! – вытянулся Димка. – Дядя Ганя, а вы на каком самолете воевали?

– На истребителе.

Ганя взял тетю Глашу под руку, и они пошли к дому. За ними толпой шли односельчане.

– Не сон ли это? – все еще не веря, что рядом с ней сын, уже который раз повторяла тетя Глаша.

– Нет, не сон, мама. А ты у меня еще молодец.

– А я-то думала, уж не погляжу на тебя. Утром выйду на крыльцо и смотрю в небо. Коршун над горами объявится, у меня сердце так и оборвется.

У тети Глаш и задрожал голос.

– Не расстраивайся, мама.

Ганя с тетей Глашей свернули в проулок. На пустыре показался домик, за ним ель и две лиственницы. У Гани до боли сжалось сердце.

Из прихожей бабы свернули в куть, а мужики прошли в горенку, тут у стола окружили Ганю.

– Ты мне, Ганя, скажи, не таясь, будет война? – наступал Степан.

– Я человек маленький. С Германией у нас заключен мирный договор о ненападении. Но фашисты есть фашисты, от них всего можно ожидать.

– Все понятно, – посуровел Степан, – Ты в какой должности был?

– Командир звена.

– А звание?

– Был старшим лейтенантом, да вот по ранению демобилизовался.

Из кути доносились женские голоса.

– Чем это угощать-то народ буду? – сокрушалась тетя Глаша. – Взнатье, так приготовилась бы. А то как снег на голову.

– Угостим, тетя Глаша, – успокаивала ее Ятока. – Ганя и наш гость. Пошто его худо принимать будем?

И бабы со всей деревни понесли угощение, доставали заветные бутылочки. Ятока наставляла все на стол.

Гости разошлись поздно. Ганя проводил их, присел на ступеньку и закурил. Ночным сумраком окутались горы. Над ними теплились звезды. Под лесом, в низине, белел туман. Лесная тишина. Все это Гане казалось сном. Там, над бескрайней монгольской степью, когда ловил на прицел вражеский самолет, вспоминал это крыльцо, ель и две лиственницы, под которыми играл в детстве.

Он кидал свой самолет в смертельные атаки, чтобы сберечь этот дом. Он сделал все, что мог. А в душе росла безотчетная тревога. Точно он был в чем-то виноват перед родным домом. Это была сыновья вина перед землей, которая родила его, на которой он сделал первые шаги и которая будет ждать его, пока он жив, помнить его и после смерти. «К чему я о смерти?» – Ганя тряхнул головой.

Вышла тетя Глаша, села рядом с сыном.

– Я думала, хоть недельку погостишь у матери…

Голос у тети Глаши задрожал. Ганя обнял мать.

– Извини, так вышло. Осенью белочить приеду.

Простодушная тетя Глаша оживилась.

– Я тебе и собаку Юльку вырастила. Страсть какая белошная. Со старыми собаками и зверя берет.

– Спасибо, мама.

Тетя Глаша вытерла глаза.

– Ты уж когда поедешь, невесту с собой возьми. Я хоть погляжу на нее.

– С невестой дело хуже.

– Может, летчикам нельзя жениться? Так ты плюнь на этот ероплан. Охотиться будешь. Прокормимся. Уж так внучат дождаться охота.

– Я, мама, об этом подумаю. Про себя расскажи, как живешь.

– Че не жить-то? Кругом добрые люди. Вернешься, и совсем ладно будет. За подарки спасибо. Я тебе носки связала, зимой еще. Ты надевай их, теплые. Шарфик из беличьих хвостов собрала. Пойдем. Положи. А то утром забудешь.

На рассвете Ганя прилег. Тетя Глаша сидела возле кровати и не сводила глаз с сына. Так незаметно вырос. Кажется, еще вчера учился ходить, сказал первое слово – «мама». Тетю Глашу пугала его самостоятельность. Как-то Ганя решил на осередыш через протоку перебрести. Запнулся о камень и упал. Волна подхватила его и покатила, как бревнышко, только ручонки мелькают. Вытащила его тетя Глаша синего. Насилу отходили. Сколько слез пролила, думала, умрет вместе с ним. И первых его уток помнит она. Тогда дед Захар ружье ему купил, стрелять научил. Был бы охотник не хуже других…

Так за думами и застало солнце тетю Глашу. Ганя проснулся. Сел.

– Эх, и поспал сладко, мама. Схожу, искупнусь в речке.

– Смотри там, осторожней.

Через час опять вся деревня собралась на пустыре. Ганя встал на крыло самолета и помахал рукой. Тетя Глаша всхлипнула.

– Ты че, моя-то. Повидалась. Радоваться надо. Даст бог, еще прилетит, – успокаивала ее Семеновна.

Самолет ревом мотора пугнул тишину, разбежавшись, взмыл в небо. Сделав круг, скользнул к пустырю, пролетел над головами толпы, качнул крыльями и, набирая высоту, полетел в низовье.

Давно исчез за горами самолет. А тетя Глаша и Семеновна все еще стояли на пустыре и смотрели в синеющую даль.

Глава XI

В серой дождливой хмари перемешались дни и ночи.

В покати Седого Буркала на выступе утеса усталая орлица прикрывала собой от ветра и дождя беспомощных птенцов. Над ней, разбиваясь о вершину гольца, клубились изодранные тучи. А внизу, по ущелью, гулко грохоча камнями, мчался мутный поток. Из темного логова вышла голодная Красная Волчица. Она еще не вылиняла, а поэтому с боков ее свисала клочьями рыжеватая шерсть. Красная Волчица тенью скользнула между каменными глыбами и вскоре уже была на закрайке низины. Она наступила на мокрую траву, брезгливо тряхнула лапой и замерла, прислушиваясь к тихому шороху дождя. Невдалеке раздался мягкий треск ветки. Красная Волчица напряглась, готовая в любое мгновение кинуться на жертву или скрыться от врага в глухом урочише, подальше от логова. На лесной прогалине показался матерый волк, он нес в зубах кабарожку. Красная Волчица зарычала. Волк бросил жертву. Красная Волчица вонзила клыки в еще теплое тело кабарожки.

А дождь моросил, моросил…

У Василия была деятельная натура. А тут целую неделю он был вынужден отсиживаться дома. Наконец не выдержал, надел плащ и вышел на угор. Каменка неслась, точно одичалый конь. Там, где был осередыш, ходили мутные волны. По стремнине несло коряги и деревья, у берега в заводях крутило всякий лесной хлам. Пониже деревни в заливчике кормилась кряква.

На угоре показался Димка.

– Куда ходил?

– В библиотеку за книгами. А ты куда снарядился?

– Вышел размяться. Больно затянулось ненастье. Для птиц это беда, особенно для боровой дичи. В низких местах затопит гнезда. И если выводки появились, погибнут в такой мокроте.

– А уткам, поди, дождь не помеха.

– И водоплавающей птице не сладко. Вон в заливчике кряква плавает. Вчера вечером ее видел. И сегодня с утра там кормится. Видно, гнездо где-то на лугу было. Затопило.

– Может, оголодала.

– Нет, сынок, перед тем как птенцам проклюнуться, птица плотно сидит на гнезде. В это время на нее наступить можно, а она не двинется с места. Инстинкт продолжения рода даже над страхом смерти верх берет. Вот такая она штука – жизнь.

Димка поправил капюшон плаща.

– Пошли домой, – предложил Василий. – Промок уже.

Василия с Димкой встретил Чилим. Он подбежал к ним, тряхнулся, обдав холодными брызгами.

– Ты что, Чилим, сдурел? – ругнулся Димка. – Без тебя сырости хоть отбавляй.

Солнце проглянуло только через два дня. По долинам, подсушивая землю, загулял ветер. И Василий с Димкой стали собираться на сенокос. Затем Василию нужно было возвращаться в город и готовить экспедицию на Кодар.

– Мы с матерью уйдем в горы на полтора месяца, а вы с бабушкой останетесь в городе.

– Ты говорил с ней? – Димка посмотрел на отца.

– Пока нет. Не знаю, как и подступиться.

– Не поедет она в город.

– И здесь ее одну оставлять нельзя. Старенькая. Вот незадача.

Откуда-то издалека донесся еле уловимый гул. Димка поднял голову.

– Вроде где-то еще громыхает.

– Нет, это, паря, не гром, – покачал головой Василий.

А гул нарастал.

– Дядя Ганя. Он же в отпуск собирался. – У Димки засветились глаза.

– На боевом самолете в отпуск? Кто ж ему разрешит? – усомнился Василий.

– Дядя Ганя останется, а самолет улетит. Пошли, посмотрим, – и они поспешили на угор. Из-за хребта к деревне спускался самолет. Ребятишки вперегонки мчались к поскотине. Запыхавшись, из проулка выбежала тетя Глаша,

– Теперь Ганя, может, поживет хоть маленько.

Самолет сделал круг, второй. Василий внимательно следил за ним.

– Это не Ганя.

– Как не Ганя?

Самолет снизился. Было видно в кабине голову летчика. Над сельсоветом от кабины к земле скользнул серый мешочек с двумя яркими лентами. Степан поднял мешочек и помахал им. Летчик развернулся и полетел в сторону Юрова.

– И правда, не Ганя, – упавшим голосом проговорила тетя Глаша.

Василий с Димкой поспешили в сельсовет. Степан сидел за столом и сосредоточенно читал какую-то бумагу.

– Что там? – заволновался Василий.

– Война, Васюха. Война… Позавчера гитлеровцы напали на нашу страну.

– Вот гады!

– Приказано всем военнообязанным явиться в Карск в облвоенкомат. Дима, покличь ребят и оповести мужиков, пусть идут сюда.

Страшное слово «война» заметалось по селу. Мужики, кинув дела, торопились в сельсовет. Бабы бежали друг к другу. И у всех был один вопрос: «Что же теперь будет-то?»

Димка на минутку забежал домой.

– Че там ероплан-то скинул? – встретила его вопросом Семеновна.

– Не от Гани весточка? – беспокоилась тетя Глаша,

– Война!

Семеновна схватилась за сердце, опустилась на сундук.

– О, господи.

Тетя Глаша округлявшимися глазами молча смотрела на Димку. У Ятоки от щек отлила кровь. Она шагнула к Димке.

– Однако, ты что-то напутал?

– Всем военнообязанным приказано явиться в город. Я тоже поеду с папкой.

– Тьт-то куда, сынок? – Ятока с испугом смотрела на Димку.

– На фронт. Добровольцем пойду.

– Ты че мелешь-то, попустись, – замахала на него руками Семеновна.

– Глядите, че надумал, – осуждающе покачала головой тетя Глаша.

Ятока прижала голову Димки к груди.

– Никуда не пущу… Слышишь? Никуда…

Мужики собрались в сельсовет. Речь Степана была краткой:

– Завтра утром выезжаем. Кто приписан к воинским частям, поедет прямо в свои части. Остальным явиться в облвоенкомат.

– Ведь сенокос, – озабоченно проговорил Семен.

– Только ли сенокос, – Степан тяжело опустил на стол кулак.

В дверях остановилась Валентина Петровна Поморова.

– Вызывали, Степан Сергеевич?

– Садись. – Степан кивнул на стул. – И слушай. Беда пришла, Валентина Петровна. Мы потолковали промене себя и решили председателем колхоза и председателем сельсовета тебя оставить.

– Да вы что? Какой из меня хозяин?

– Придется немного покомандовать. Я думаю, к осени мы вернемся. Били белогвардейцев, били самураев, набьем рыло и фашистам.

– Может, лучше поручить руководство Серафиму Антоновичу?

Серафим Антонович молча сидел в углу комнаты.

– Мы уже прикидывали. Без кузницы вы не обойдетесь. А вот заместителем по колхозным делам он у тебя будет.

Степан достал из сейфа печать и вышел из-за стола.

– Занимай свое место.

– Как же так… сразу-то?..

– Нет у нас времени, Валентина Петровна.

К столу подошел Семен, достал из кармана печать, ключи, подержал их зачем-то на руке, осторожно положил на стол, повернулся к Валентине Петровне.

– Вы уж хлеб-то уберите.

От дверей протиснулись Димка, Андрейка к Вадим. Встали рядом плечом к плечу.

– А вам что? – глянул на парней Степан.

– Мы с вами идем, – за всех ответил Димка.

– Куда идете? – не понял Степан.

– На фронт, добровольцами.

– Рано вам лезть в это пекло, – остудил их пыл Степан.

– А сам-то добровольцем в партизаны ходил, – выставил довод Димка.

– Ходил, – Степан с отеческой добротой посмотрел на парней. – Я знал, что на вас можно положиться. Только на кого же мы оставим женщин, стариков, детей? Или пусть замерзают без дров, с голоду мрут? Не годится, парни. Будет нужда, вас позовут.

Степан помолчал.

– Тебя, Дима, назначаю бригадиром сенокосной бригады. Раздели людей на два звена, удобней будет. Время не тяните. Завтра к вечеру чтобы люди уже на лугах были. В кровь разбейся, а сена заготовь. Хлеб соберите до колоска. Обеспечьте мукой интернат, помогите «Красному охотнику». Провиант весь не успели завезти. Немного позже снарядите людей в город. Если к осени не вернемся, организуйте промысел пушнины. Ятока вам поможет, она все места знает. За все дела в деревне вы прежде всего в ответе. Это запомните.

У сельсовета парней поджидали девчонки. Навстречу Димке шагнула Ленка.

– Дима, вы что, в армию уходите?

– Никуда не уходим, – безнадежно махнул рукой Димка.

Вскоре из сельсовета стали расходиться мужики. Ятока встретила Василия на угоре.

– Что же будет-то, Вася?

Василий взял ее руку, погладил.

– Не знаю, родная.

Утром все село собралось на берегу реки. Мужики решили до Юрова плыть на лодках, а оттуда до Карска добираться на лошадях. Парни пришли с ружьями.

Степан встал на перевернутый шитик, поправил ремень на рубахе, окинул взглядом собравшихся.

– Дорогие товарищи! Фашисты напали на нас, как стая голодных волков. Мы уже били разную сволочь, побьем и этих. Ждите нас. Но если с кем что случится, не поминайте лихом. Жили, как могли. Прощайте.

Степан сошел с шитика. Уткнувшись ему в грудь, навзрыд плакала Надя. Дед Дормидонт из четверти наливал в кружки водку и приговаривал:

– Служивые, на дорожку. К осени ждем вас.

Ятока, присмиревшая, сникшая, стояла рядом с Василием.

– Ты уж пиши, Вася, – тихо попросила она.

– По лодкам! Пора отчаливать! – подал голос Степан.

К нему подошла Семеновна, перекрестила.

– Да сохрани вас всех господь.

– Спасибо, бабушка. Не вздумай помирать. Кто же нас тогда встретит, пирогами накормит, чарку с дороги поднесет?

– Я че. – Я поживу. Только вертайтесь поскорей…

Семеновна обняла Василия.

– Не плачь, мама, – гладил ее седую голову Василий.

– Ты уж береги себя, сынок.

Василий распрощался с тетей Глашей, поцеловал Ятоку и прижал к себе Димку.

– Береги бабушку. Тетю Глашу не забывай. Мать слушайся.

Лодки отчалили от берега, их подхватило течением и понесло на стремнину. В каждой из них сидели по два-три человека. Бабы, ведя за руки малолетних ребятишек, шли по берегу и махали платками. Когда лодки вынесло на стремнину, парни подняли ружья, один за другим прогрохотали выстрелы.

– Бабы, Сема кружку с ложкой забыл, – заметалась на берегу Женя. – На окне оставил.

– Примета добрая. Знать, домой вернется, – успокоила Женю тетя Глаша.

Прогремел еще залп, и лодки скрылись за поворотом.

Глава XII

Речка Огневка, названная так потому, что когда-то здесь охотник убил лису-огневку, течет по широкой пади между двух хребтов. Место здесь красивое. На несколько километров цепочкой тянутся луга, а среди них перелески, то березовые, то листвяные, кое-где темнеют ели да кедры. В зарослях – озера и старицы.

Уже две недели живут здесь сенокосчики. Табор они разбили под леском… Поставили два травяных балагана, один для девчат, другой для парней. Невдалеке огнище. Возле него стол из колотых плах. Под навесом коробки из коры и бересты с продуктами.

Летний день догорает. Димка вершит зарод. Сено па вилах ему подает Вадим. Ленка и Тамара Поморова граблями подскребают его. Трое мальчишек свезли копны и теперь на лошадях поджидают, когда все закончат работу.

Димка положил последний пласт.

– Все.

Спустился по веревке, обошел по-хозяйски зарод.

– Вроде получился.

– Ничего, лето длинное, научимся, – ответил Вадим.

Димка кинул взгляд на мальчишек.

– А вы кого ждете? Отпускайте коней кормиться.

Мальчишки вперегонки помчались к табору. Подошли Ленка с Тамарой.

– Приморились? – спросил Димка.

– Немного, – ответила Ленка.

Парни и девчата зашагали к табору. Первые дни все уставали так, что кое-как добирались до балаганов. Но постепенно втянулись, приноровились силы распределять равномерно на весь день.

На таборе Ятока расставляла на столе миски.

– Дима, продукты кончаются.

– Мы завтра к обеду метку закончим. Я пойду в деревню. Утром приплыву. И почта должна подойти.

Закончили работу и остальные сенокосчики, на таборе стало шумно. Поужинав, Димка пошел вдоль Огневки. Невдалеке на небольшом бугре стояла ель. Димка присел под ней. Заря отгорела. В долине тишина. Только Огневка, позванивая на перекатах, продолжала свой бег. Куда она спешила? Какие радости ждали ее впереди?

Подошла Ленка, села рядом.

– Дима, ты что эти дни какой-то сумрачный?

– Понимаешь, Лена, на западе парни ходят в атаки. А мы, как на курорте: днем сено косим, вечером птиц слушаем. Разве я себя для этого готовил?

Ленка погладила руку Димки.

– Дима, милый, придет и твое время.

– И почему я раньше не родился? – не слушал Димка…

Семеновна обрадовалась приходу внука.

– А я и не ждала тебя. Самовар поставлю. Как там Ятока?

– Да ничего. Погода добрая стоит. Сена уж несколько зародов поставили.

Семеновна выглянула в окно.

– Почта пришла. Сходи, может, от Васи весточка есть.

В почтовом отделении толпились женщины. Начальником почты теперь работала Женя.

– Нету от Васи писем. А Семен вот прислал. Вместе они с Васей, в одной роте. Вася у него командир.

Димка вышел на крыльцо. К почте на двух лошадях подъехал Андрейка. Он был ямщиком.

– Подержи коней, я сумы принесу, – попросил Андрейка.

Андрейка принес кожаные сумы. Димка помог ему перекинуть их на седло и притянуть веревками, чтобы не болтались при езде.

– Почтальон-то кто? – поинтересовался Димка.

– Новенькая какая-то.

С крыльца сбежала девушка лет девятнадцати, невысокая, легкая. На голове платок, поверх кофточки спортивная куртка, темные шаровары заправлены в сапоги.

– Кто из вас ямщик? – спросила она Димку,

– Андрей, – Димка кивнул на друга.

– А тебя как звать? – девушка задержала любопытный взгляд на Димке. У нее было белое лицо, чуть тронутое загаром, маленький рот, большие живые глаза.

– Димка.

– А меня зовут Люба. Поедем с нами, веселей будет.

– Там медведей много. Я боюсь, – отшутился Димка.

– Тогда прощай.

Люба маленькой рукой с тонкими пальцами взяла повод у Димки, закинула его коню на шею, коснулась носком сапога стремени и легко взлетела в седло. Копь переступил с ноги на ногу. Она натянула повод, весело, с лукавинкой посмотрела на Димку.

– Перестанешь медведей бояться, скажи.

– Обязательно.

Люба стукнула лошадь каблуками и ослабела повод. Лошадь с места взяла ходкой рысью. Следом за ней поехал Андрейка.

Димка, не торопясь, шел к дому. Взгляд Любы вызвал у него непонятное смятение. На угоре он остановился. Всадники миновали дома и скрылись в лесу. А Димка все еще видел веселые глаза с лукавинкой и маленькие руки.

– Совсем одурел человек, – покачал головой Димка и решительно направился к дому.

Андрейка с Любой въехали в лес. Лошади перешли на шаг. Люба уступила дорогу Андрейке: ямщик должен ехать впереди.

– Андрей, а Димка – друг твои? – спросила Люба.

– Братан.

– Странно, – удивилась Люба. – Ты беленький, а он темный, тунгусоватый.

– Мать у него эвенка, Ятока.

– Постой, я что-то про нее слышала. Это шаманка-то?

– Какая она шаманка?.. А ты что в почтальоны подалась? Не женское это дело.

– Да где сейчас мужиков-то взять? Па почте работала, Пришлось сесть на коня.

– А муж где твой?

– На фронт уехал. И писем нет.

Глава XIII

Димка и Ленка второй день расчищали дорогу вдоль Огневки: на сырых местах срезали высокие кочки, вырубали кустарник, а через перелески прокладывали просеки. Зимой сено будут вывозить женщины, не подготовь дорогу – замучаются. Да и зароды надо было до осенних дождей поправить.

Весь день ребята не выпускали топоров из рук, да не управились, к самым дальним зародам не успели проложить дорогу. Димка рукавом смахнул пот с лица, посмотрел на зацепившееся за вершины гор солнце.

– Придется завтра еще приезжать.

– Давай заночуем, – предложила Ленка. – Утром по холодку быстрее все сделаем.

– У нас хлеба одна краюха осталась.

– А я ягоды наберу. Брусники в листвяном колке – как насыпано.

– Ночи холодные, – колебался Димка.

– Костер побольше разведем, – упорствовала Ленка.

Димка решительно махнул рукой:

– Ладно, уговорила.

Ленка взяла котелок и пошла в листвяный колок. Димка привел лошадей к табору, где летом жили сенокосчики, развел костер. И с ружьем пошел вдоль Огневки поискать уток.

Солнце, высветив падь, догорало между хребтами. На лугах густо зазеленела отава. В прибрежных кустах огненным светом налились крупные гроздья красной смородины. Возле речки побурела трава. Выделялись бронзовые головки золотого корня, да белели ромашки.

Димка, любуясь осенним лесом, неторопливо шагал по густой увядающей траве. Его всегда поражала природа. Перед зимой она расцветала такой буйной красотой, что дух захватывало, Что это? Прощальная песня щедрому лету? Плач по утраченной молодости? Или радость обновления? Попробуй разгадай.

Когда Димка вернулся, Ленка была уже на таборе. Возле костра стоял котелок с брусникой. На углях грелся чай.

– Ты в кого стрелял? – спросила Ленка,

– В уток. Из-под ног поднялись. Спохватился, выстрелил, они уже далеко.

– Обойдемся без уток.

Пока ужинали, пришла ночь. Димка подвеселил костер, сел под березой и от нечего делать на прутике стал вырезать узоры. Ленка, обхватив колени, смотрела на огонь.

– Ты не тоскуешь о школе? – спросила она.

– Что сейчас говорить об этом?

– А я даже во сне школу вижу. Вчера снилось, будто экзамены надо сдавать, а я ничегошеньки не знаю. И меня такой страх охватил…

– Скоро театральный сезон откроется, – напомнил Димка. – Интересно, что в этом году ставить будут?

– А кто ставить-то будет? Артисты, наверное, ушли на фронт.

– Все не уйдут.

К ногам Ленки, кружась, упал пожелтевший лист. Она поднесла его к лицу.

– Я бы сейчас сходила на оперетту. – И Лепка тихо запела: Можно часто увлекаться,

Но один лишь раз любить…

От речки доносилось тихое позванивание волн. Невдалеке фыркали лошади. В темном небе, попискивая, проносились табунки куликов.

– Вот кончится война, выучусь. И обязательно напишу пьесу.

– А про что напишешь? – оживилась Лепка.

– Еще не знаю, но напишу. Обязательно напишу…

У Ленки заблестели глаза.

– А я стану актрисой. И в твоей пьесе сыграю главную роль. – Ленка рывком поднялась. – И вот мы с тобой стоим на сцене. Нам аплодируют. Кидают цветы… До чего же хорошо…

Димка улыбался.

– Потом мы идем но улице, – продолжала Ленка. – Хлопьями валит снег. Все кругом белым-бело.

Ленка присела рядом с Димкой.

– А про любовь в пьесе будет?

– Я еще не знаю.

– Нет, ты обязательно напиши про любовь, сильную, светлую. И чтобы герои пьесы счастливы были. Я не люблю книг, которые плохо кончаются.

– Я еще никаких не умею писать.

– Научишься, я знаю.

За костром уже стояла ночь. За падью в косогоре раздался одинокий волчий вой. Всхрапывая, на свет костра вышли лошади.

– Я боюсь, – поежилась Ленка.

– Не бойся, это Красная Волчица. К костру она не подойдет.

Димка встал, поднял ружье. Выстрел метнулся по пади. Где-то в ветках испуганно взлетела птица.

– Мама мне рассказывала о Красной Волчице. Эвенки чтут ее. А вот как все случилось, – Димка встал, в костер подложил корягу и снова сел.

– В тот год оленеводы из «Красного охотника» стояли в верховьях Глухариной реки. На стойбище было около десяти семей. Приближалась осень. В то время в тайге еще пошаливал со своей бандой Урукча.

Однажды ночью оленеводов поднял волчий вой. Люди повыскакивали из чумов. Зачем волк пришел к стойбищу? Зимой иногда к человеческому жилью пригоняет его голод. А сейчас время сытное. Оленеводы собрались в чуме у старика Согдямо. Тот долго молча курил трубку, потом сказал: «Это Тангара послал к нам свою собаку^[34] предупредить о большой беде».

Мужчины взяли оружие и устроили засаду вокруг стойбища. А на рассвете появились бандиты. Попав в засаду, немногие из них ушли. С тех пор в этих лесах не появлялся Урукча. Эвенки зимой подкармливали Красную Волчицу. Чтили ее как свою спасительницу. Из уважения к эвенкам не трогали ее и русские охотники. Теперь не боишься?

Ленка улыбнулась. Она постелила потник, вместо подушек положила сена.

– А вторым потником укроемся.

– Хорошо. Давай спать.

Димка, заложив руки за голову, смотрел в звездное небо. К боку его спиной прижалась Ленка.

– Дима, ты о чем думаешь? – полусонно спросила она.

– Просто смотрю на звезды.

– Пусть тебе хорошие сны приснятся.

Димка действительно просто смотрел на звезды. Постепенно его начал морить сон. И на небе среди звезд появилась Люба. Она смотрела на Димку с нежной лукавинкой.

И в душе у него родилось сладостное чувство. Ему так хотелось дотронуться до ее маленьких рук. Сейчас он попросит ее подойти поближе. Но уже не хватило сил: он заснул.

Проснулся Димка на рассвете. Костер прогорел, и только одна головешка еле теплилась. Над нею поднималась синяя жидкая струйка. На лугу паслись кони, а на траве лежал холодный иней. Димка, чтобы не разбудить Ленку, осторожно выбрался из-под потника, развел костер, повесил на таганок котелок с водой. Проснулась и Ленка.

– Не замерзла? – спросил Димка.

– Нет.

Взошло солнце. Вершины гор загорелись золотистыми куполами.

– Красота-то какая!

Ленка сбежала к речке, умылась. Вернулась свежая, бодрая.

– Давай выпьем по кружке чаю да за работу. А то без хлеба долго не протянем. – Димка налил в кружки чаю.

В это время из низины донеслись негромкие серебряные звуки.

– Лебеди?

– На Комарином озере летовали.

Над падью показались белые птицы. Они сделали круг, набрали высоту, выстроились в цепочку и, обронив прощальный крик, взяли направление на юг.

Димка с Ленкой молча стояли у костра. Улетали лебеди, на крыльях своих они уносили их детство, уносили их судьбу, но только на разных крыльях. И Димка с Ленкой еще не знали, что их костер, не успев обогреть, погаснет.

Прощайте, лебеди.

Лебеди серебряной цепочкой блеснули над золотыми куполами гор и исчезли. А Димка все еще стоял, задумавшись. Кто знает, может, где-нибудь на почтовом полустанке на этих белых птиц смотрит сейчас Люба и не знает, что их только что проводил Димка.

Часть вторая

Глава I

Горы, обласканные еле заметной голубоватой дымкой, стоят, точно высеченные из желто-оранжевой меди, а над ними покоится теплое солнце. Прогретый воздух – густой и неподвижный. Листья берез и осин бесшумно обрываются под собственной тяжестью и, кружась, так же бесшумно падают на землю, пахнущую грибами и ягодным соком, Рубиновым бисером рассыпана брусника по борам. Далеко слышится неторопливый говорок малых родников.