Текст книги "Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы"

Автор книги: Николай Гнидюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Люди видели этот поединок, видели, как до последней капли крови дрался с врагами советский партизан.

И пошли по полесской земле о нем легенды. Что был он весь в броне, от которой отскакивали пули. Что, когда немцы кинулись на него, он поднялся во весь свой богатырский рост, хватал их словно щенков, поднимал вверх и изо всей силы бросал на землю. И – смеялся, так громко смеялся он, что далеко-далеко разносилось эхо от этого жизнеутверждающего, победного смеха.

А был он обычным парнем. Если бы не война, он, вероятно, стоял бы возле станка или сидел на студенческой скамье. А быть может, поехал бы в казахстанские степи прокладывать первую борозду веками нетронутой земли. Или вместе со своими ровесниками покорял бы он бурные реки, возводил города и корпуса заводов, штурмовал бы просторы Вселенной.

Он не успел еще узнать радостей первой любви. Но он любил. Любил свою Родину, свой Советский Союз, где и он, и его земляки будто бы заново родились. И ради своей Отчизны, во имя свободы и счастья народа отдал он жизнь.

Таким был он – Герой Советского Союза, комсомолец Николай Приходько. Таким он навеки останется в памяти людей.

ЗУРНОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Снег покрыл землю полуметровым слоем, занес дороги. Трещали тридцатиградусные морозы. И командование решило перебазировать отряд из леса в село. Жители Рудни-Бобровской с радостью встретили партизан, и мы разместились в теплых хатах.

Пронюхав, что партизаны зимуют в селах, гитлеровцы стали совершать на деревни воздушные налеты и бомбили даже те населенные пункты, в которых, кроме мирных жителей, никого не было.

– Придется возвращаться в лес, – сказал Медведеву комиссар отряда Стехов.

– И я об этом думаю, Сергей Трофимович, – ответил командир. – Направьте разведчиков для выбора места под лагерь, и завтра же оставим село.

Когда на следующий день нас выстроили для перехода в лес, крестьяне собрались на дороге и начали уговаривать командира, чтобы он изменил свое решение. Они говорили, что согласны держать нас у себя до прихода советских войск, плакали, умоляли не оставлять села. Одна женщина вышла на снег босиком, с ребенком на руках, и со слезами стала просить:

– Не покидайте нас, родимые. Мы такие беззащитные… Гоните скорее этих изуверов, бейте их, бейте!

«Чем они провинились, эти люди, почему судьба так зло глумится над ними? – думали мы. – Только недавно пришла к ним свобода – Советская Армия освободила их из-под ярма шляхты, и вот снова их хотят превратить в рабов». И каждый из нас молча давал себе клятву беспощадно сражаться с врагом, гнать его с родной земли, отплатить за слезы народа.

Отряд разместился в густом сосновом лесу в специальных чумах. Расчищали снег, оттаивали землю и наклонно вбивали в нее колья, а затем покрывали ветками, обкладывали снегом. В чумах мы разжигали костры (дым выходил через отверстия вверху), нам было тепло и даже уютно.

Обстановка была романтичной: непроходимый лес, сказочный чум, костер, дым от которого ест глаза, болотная вода из проруби, для которой ежедневно надо было долбить лед, умывание снегом, сон полуодетым… Эта романтика обходилась нам дорого. Люди переутомлялись, появились больные, необходимо было увеличить паек, сделать его более калорийным. Но легко сказать «увеличить», значительно тяжелее стало это сделать.

Продовольствия нам не хватало, и добывать его приходилось почти каждый день. Крестьяне охотно делились с нами своими запасами, но сколько у них было продуктов? Поэтому приходилось организовывать специальные операции по захвату продовольствия у врагов.

Согласно приказам оккупационных властей, крестьяне не имели права забивать выращенный скот, птицу и перерабатывать сельскохозяйственные продукты. Им запрещалось даже держать жернова, чтобы на них молоть зерно. Они все должны были сдавать гитлеровской армии.

За нарушение этих и других приказов была установлена смертная казнь. В бывших панских имениях, на базе которых при советской власти были созданы совхозы и колхозы, теперь поселились новые «правители» – помещики из числа недобитых гитлеровских вояк. Некоторым из высших гитлеровских офицеров, ставших инвалидами на Восточном фронте, фюрер в порядке поощрения «дарил» такие имения.

В селе Зурно, расположенном неподалеку от города Березно, находилось имение, в котором, по данным нашей разведки, сконцентрировалось большое количество скота, птицы, зерна и овощей, отобранных у населения для отправки на фронт.

– Придется послать ребят за продуктами в зурновское имение, – обратился Медведев к Лукину и Стехову.

– Я тоже такого мнения, Дмитрий Николаевич, – поддержал командира Лукин. – В Зурно сейчас очень много скота, недавно вступил в строй спиртзавод. Туда прибыл новый управляющий хозяйством, какой-то молодой лейтенантик, сын известного гитлеровского генерала.

– Дмитрий Николаевич, – вмешался в разговор врач Альберт Цессарский, – в Зурно нужно идти обязательно. Наша санчасть осталась без спирта. А мы без него как без рук. Разрешите пойти и мне.

– Какая там охрана? – поинтересовался Медведев.

– Раньше были одни полицаи, а когда пустили спиртзавод, прибыл новый управляющий и, говорят, привез с собой солдат, – ответил Лукин.

Было решено разрушить зурновское имение и завод, обеспечить себя продуктами, а охрану взять в плен или уничтожить. Эту операцию поручили роте под командованием старшего лейтенанта Александра Базанова. Охотников принять участие в операции оказалось много. Попросились на эту операцию и мы, «городские разведчики»: Коля Струтинский, Михаил Шевчук и я.

Медведев сначала не давал согласия.

– Нечего вам там делать, – говорил он. – Отдохните после Ровно, так как вскоре снова придется идти туда.

– Товарищ командир, – стал просить Шевчук, – если бы вы знали, как нам хочется по-настоящему встретиться с врагом.

Медведев смягчился:

– Ладно, идите. Помните, – командир обернулся к Базанову, – эта операция, по всей вероятности, будет нелегкой. Неподалеку от зурновского имения – Березно, а там – гарнизон. Вряд ли вам удастся избежать столкновения. Да и до Костополя рукой подать. Оттуда тоже могут наскочить немцы. Необходимо действовать четко, быстро и к рассвету миновать все опасные места.

– Понятно, товарищ командир! Разрешите идти?

– Нет, еще одно, товарищ Базанов. Меня беспокоит операция со спиртом. Его надо взять, он необходим Цессарскому, но смотрите, чтобы ребята не натворили глупостей. Чего доброго, еще возникнет пожар. Поставьте возле спирта надежную охрану и проинструктируйте, как с ним обращаться.

– Разрешите пойти мне, я организую все как следует, – вставил врач.

– Нет, Альберт Вениаминович. Вам придется остаться в отряде с больными и ранеными. Вы нам нужны здесь, а спирт ребята и без вас раздобудут.

В полночь наша группа, насчитывавшая около полусотни партизан, подошла к Зурно. Имение стояло на краю села, тут же, рядом с управлением, спиртзавод.

Без единого выстрела, за полчаса мы справились с охраной и управляющим, связали их и положили на сани. Зерно, крупу, муку, сухофрукты и другие продукты питания, несколько бочек спирта погрузили на подводы, которых в имении оказалось достаточно. Запрягли лошадей и погнали в отряд. Туда же угнали скот.

Заминировали имение и уже собрались было идти из села, как вдруг Коля Струтинский вспомнил, что Лукин говорил ему о переводчике, приехавшем в Зурно вместе с управляющим.

– Найти его немедленно и взять с собой, – приказал Базанов. – Гнидюк, займись этим делом!

Мы с Шевчуком отправились на поиски. Рабочие завода показали нам, где живет переводчик управляющего – пан Станкевич.

– Вон там, на втором этаже.

Пан Станкевич заставил себя долго упрашивать, но дверей так и не открыл. Когда Миша ломом высадил их и мы зажгли свет, перед нами предстала такая картина: в углу комнаты, забаррикадированном подушками и перинами, забились мужчина, женщина и двое ребят. В руке у мужчины был пистолет, но он не понадобился владельцу, дрожавшему словно в лихорадке. Лицо мужчины показалось мне очень знакомым, и в тот же миг я вспомнил свою первую поездку в Ровно, разговорчивую старушку, неожиданную встречу с оккупантами и беседу с переводчиком, который спас мне тогда жизнь.

– Предъявите документы! – приказал я.

– Пожалуйста, – переводчик вытащил из кармана свой аусвайс.

– «Здислав Станкевич, переводчик немецкой управы в Березно», – прочитал я вслух.

– Так точно, уважаемый пан.

– Вы по национальности поляк?

– Так точно.

– Лучший друг учителя Курильчука из Балашовки?

– Так точно. А откуда, осмелюсь спросить, вам это известно? В аусвайсе этого не написано.

– Мы же с вами старые знакомые.

Пан Станкевич с удивлением взглянул на меня.

– А-а! Вспомнил! Так это вы? Какая приятная встреча! Надеюсь, вы мне сегодня тоже поможете остаться в живых, хоть я и служу немцам?

– Вет за вет, – по-польски ответил я переводчику. – Но вам придется расстаться с пистолетом.

– О, пожалуйста! Только напишите расписку, что вы, партизаны, были здесь и отобрали его у меня.

– Расписку придется писать большую, так как мы берем не только пистолет, а все имение, даже немцев, а завод через десять минут взлетит на воздух.

– О, Езус Мария, матка боска! Мой шеф не выдержит такой трагедии.

– А это нас не беспокоит, что выдержит ваш шеф, а чего нет, – сердито отрубил Шевчук. – Не мы пришли на немецкую землю, а они ворвались в наш дом. Лучше решайте быстрее, что намерены делать, так как сейчас мы уйдем, а от завода останется только воспоминание.

– Воля ваша, делайте что хотите, а меня с женой и детьми оставьте тут.

Мы покинули моего старого знакомого, и больше я его никогда не встречал, да, наверное, и не встречу.

Дорога в отряд оказалась долгой и тяжелой. С нами было больше двадцати подвод, доверху нагруженных продовольствием, гнали мы полторы сотни голов рогатого скота и много овец. Такой громоздкий обоз не мог быстро двигаться, но, несмотря на это, решено было идти дальней дорогой, чтобы запутать следы. Мы пошли через Моквин – по пути решили «навестить» бумажную фабрику и захватить немного ее продукции. Оккупанты еще спали. Наше появление было для них словно гром среди ясного неба, мы взяли их в нижнем белье, тихо.

На фабрике наши трофеи пополнились папиросной бумагой. А Коля Струтинский пошел в контору, где хранились бланки, печати и штампы. Бухгалтер уже был на месте. Он оказался чересчур дисциплинированным, аккуратным и требовательным. Пока Николай доставал из сейфа чистые бланки аусвайсов, печать и несколько пачек денег, бухгалтер успел написать расписку.

– Пожалуйста, подпишите эту бумажку для отчета.

Коля прочитал расписку и молча поставил под ней свою подпись.

– Искренне благодарен, – сказал бухгалтер. – Но прошу вот здесь разборчиво написать свою фамилию.

Коля снова взял ручку и аккуратно вывел большими буквами: «Партизан Струтинский Николай».

– О! Теперь все в порядке, – удовлетворенно произнес бухгалтер и положил расписку в одну из книг.

Мы тронулись в путь. Создалось немало трудностей со скотом, обоз двигался медленно.

Когда мы проходили через село Хотин, жители его вышли из домов посмотреть на партизан и на немцев, лежавших на санях.

– Гляди, какой молоденький, – сказала одна женщина, увидев управляющего зурновским имением. – Сидел бы себе дома и носа не показывал, а то захотелось ему, видите ли, чужого добра. Наелся? Что вы, ребята, с ним сделаете? – спросила она у нас.

– То, что делаем со всеми врагами. Судить будем.

– Была бы я его матерью, – продолжала женщина, – взяла бы хороший кнут, спустила бы ему штаны да так отстегала, чтобы навсегда расхотелось воевать.

В лесу мы сделали небольшой привал, подкрепились и снова двинулись в путь. Базанов приказал Борису Сухенко, Жоржу Струтинскому и мне идти позади обоза и прикрывать его от возможного нападения с тыла.

Гнать скот лесом было еще тяжелее, и нам, тыловой охране, приходилось подгонять «недисциплинированных» коров и овец.

– Давайте немного отстанем, – предложил Борис, – ведь если немцы вздумают нас преследовать, мы даже не услышим.

Мы присели в соснячке. И у меня и у Сухенко отыскался спирт, а на морозе выпить рюмку было не только приятно, но и необходимо. Незаметно прошел почти час, и колонна за это время успела порядочно уйти.

Вдруг слышим: кто-то разговаривает. Прислушались: немцы. Что делать? Бежать? Невозможно. Спрятаться? Но куда? И наша тыловая охрана, вооруженная одним пулеметом и двумя автоматами, решила дать врагу отпор.

Мы подпустили гитлеровцев близко. Их было немного. Шли они, растянувшись цепочкой, оглядываясь по сторонам.

– Наверное, разведчики, – прошептал Борис Сухенко. – Ну, Жорж, давай.

Струтинский нажал на гашетку. Вслед за пулеметом заговорили наши автоматы. Передние фрицы упали в снег, скошенные наповал. За ними – задние.

Еще несколько очередей – и никого из фашистов не осталось в живых.

Услышав стрельбу, Базанов выслал нам подкрепление – несколько автоматчиков, но мы уже сами справились с врагом. Больше наш обоз никто не преследовал, и мы благополучно прибыли в отряд.

Мы с Борисом Сухенко знали, что не избежим наказания за случай, происшедший в лесу. Дисциплина в отряде была суровая, никто не имел права, идя на задание, брать что-либо без разрешения командира или его заместителей. Все трофеи надлежало сдавать в хозяйственную часть. Особенно это касалось спиртных напитков, употребление которых без ведома командиров Медведев никому не прощал.

На следующий день мы с Борисом были вызваны в штаб.

– Спирт пили вчера? – грозно спросил Медведев.

– Так точно, товарищ командир, – ответили мы дуэтом.

– Понимаете, чем это могло кончиться? Вы что, не знаете наших законов или считаете, что для таких, как Гнидюк и Сухенко, существуют особые привилегии? Десять суток ареста! Сдать оружие!

Это было страшное наказание. Но мы понимали, что заслужили его, иначе командир не мог поступить: нельзя было ослаблять требовательность, дисциплина в отряде должна оставаться железной.

– Виноваты, товарищ командир! Исправимся!

И, сдав оружие, мы направились в хозчасть отбывать наказание.

«Аресты» в нашем отряде не проходили незамеченными. Наказанным уменьшался паек, они выполняли разную физическую работу. А каждый вечер, да и в другие свободные часы, к ним приходили агитаторы, воспитывавшие «грешников». Они читали арестованным мораль и разъясняли правила поведения.

Нам выпало молоть зерно в жерновах на муку. До того как мы проштрафились, на этот вид работы не было нормы, а когда мы с Сухенко стали «мельниками», командир установил минимум: на каждого проштрафившегося по полцентнера муки за день.

Но не норма была для нас наибольшей тяжестью. Приказ командира о наказании Сухенко и Гнидюка объявили во всех подразделениях, он произвел на партизан сенсационное впечатление, и каждому захотелось посмотреть, как мы отбываем свое наказание. Одни – чтобы посочувствовать нам, другие – чтобы посмеяться. А нам было стыдно и перед первыми, и перед вторыми. Особенно же – перед девушками, которые все время крутились возле нас и своими едкими шутками «помогали» нам выполнять норму.

Мне не пришлось отбывать наказание все десять дней – возникла необходимость срочно идти в город. Командир объявил мне амнистию, и я был освобожден из-под ареста досрочно. А вот Борису Сухенко пришлось выполнять свою норму.

ЗА СЛУЧЬ

Наш отряд располагался на востоке Ровенской области, в многолетних Сарненских лесах с их величественными дубравами, прозрачными сосновыми борами и густыми березовыми рощами. Казалось, сама природа позаботилась об удобствах для партизанских отрядов. Между тем весной сорок третьего года мы простились со сказочными Сарненскими лесами и передислоцировались в северо-западную часть области, к объектам нашего непосредственного действия – городу Ровно.

Смена места вызвана была целым рядом обстоятельств. За полугодичное существование отряда он намного возрос и насчитывал уже свыше полутысячи человек. Границы его боевых действий расширились, и опыта прибавилось. Но с каждым днем все труднее становилось с продовольствием. В полесских селах и хуторах, население которых испокон веку жило в недостатке, мы не могли взять даже минимального количества продуктов. Специальное заготовительное подразделение отправлялось за десятки, сотни километров и с большими трудностями кое-что добывало. Хотя теперь этим делом занималась вся хозяйственная часть, однако с питанием становилось все хуже и хуже.

В это время на Полесье начали появляться отряды из соединения Сабурова, батальоны генерала Федорова, небольшие группы из других отрядов. В Сарненских лесах партизанам становилось тесновато. И мы получили приказ о переходе на новую, еще не обжитую территорию – в Цуманские леса, за Случь.

Особенно выигрывали от этого городские разведчики. Стокилометровый путь до Ровно чаще всего нам приходилось преодолевать пешком. А весной, когда разлилась Случь, связь с отрядом вообще прервалась. После гибели Коли Приходько и этот путь в город стал опасным, так как на мостах и перекрестках дорог выставлялась усиленная охрана.

Николай Иванович Кузнецов развернул карту, и мы начали внимательно изучать окрестности Цуманских лесов.

– «Маяк» придется организовать где-то здесь, в этом районе, – Кузнецов округлил Оржевские хутора. – Отсюда к «столице» совсем близко. Даже на карте эти места более привлекательны; к нашим услугам больше населенных пунктов, железная и шоссейная дороги…

– Все это хорошо, – сказал Коля Струтинский, – но зато там будет больше… шуцманов и бандеровцев.

Много разговоров было вокруг предстоящего перехода, каждый высказывал свои соображения, прогнозы. Но всем нам жаль было расставаться с обжитыми местами. Здесь сформировался отряд, почти каждый километр исхожен нашими ногами. Привыкли мы и к населению, особенно Березновского, Клесовского и Людвипольского районов, которое охотно помогало нам в борьбе против оккупантов. За партизанами охотились фашистские каратели, оставляя в селах кровавые следы. Но наши советские люди знали, что партизаны в лесах – это их месть врагу, их надежда на освобождение. Они и дальше продолжали поддерживать нас: сообщали о том, что делалось в селах, приносили хлеб, картошку, молоко. И часто обращались за помощью и советом. Одним словом, тяжело нам было оставлять эти места…

В отряде в это время произошли организационные изменения: большинство взводов было реорганизовано в боевые роты, образовались специальные военные подразделения – комендантское, саперное, санитарное, хозяйственное. Пополнился взвод военной разведки, и каждый разведчик получил коня. Это улучшило боевые и оперативные возможности нашего подразделения.

Стали кавалеристами и мы со Струтинским. Николай быстро научился ездить верхом, а вот мне школа верховой езды не давалась… На крутых поворотах я несколько раз вылетал из седла. Соскакивать с коня кое-как научился, а вот взбираться на седло без помощи пня или бугорка не мог. Но наибольшей мукой была «верховая болезнь»: невыносимая боль в том месте, что постоянно находилось в седле. Впрочем, все эти трудности были в конце концов преодолены, и я браво вытанцовывал на коне.

Двинулись в поход утром тридцатого марта. Шли полевыми дорогами, через села и хутора. Маршрут перехода был сложный: форсирование реки Случь, переход через железную дорогу Сарны – Ровно и дальше – в обход районных центров Березно, Костополь, Деражно, где стояли фашистские гарнизоны.

Мы понимали, что нам не избежать столкновений с фашистами, полицаями и, конечно, с националистическими бандами, наводнявшими Ровенские леса. Но никто из нас не падал духом. Хорошему настроению способствовали радостные встречи с населением и великолепная погода.

Первую ночь провели в лесу у костра. На следующий день благополучно форсировали Случь и около полудня подошли к железнодорожному полотну невдалеке от станции Карачун.

Меня вызвал Медведев.

– Хочу с тобой посоветоваться как с железнодорожником, – начал он. – Нам нужно как можно быстрее перейти через железную дорогу. По данным разведки, на станции Немовичи стоит поезд с карателями, готовый к отъезду. Отсюда туда двадцать километров. Станция Карачун может сообщить о нашем переходе. Нужно подсчитать, сколько гитлеровцам потребуется времени, чтобы прибыть на этот переезд, и сколько займет переход нашей колонны через железнодорожное полотно. Не хотелось бы здесь вступать в бой с фашистами.

Но как бы там наш командир и штабники ни считали расстояние и быстроту, незаметно переправить отряд не удалось.

Валентин Семенов, Борис Сухенко, Коля Струтинский и я первыми направились в разведку. Мы прискакали на переезд, отыскали железнодорожного сторожа, расспросили об обстановке и выяснили, где отряду удобнее всего перейти через колею железнодорожного полотна.

– Вы лучше попытайтесь перейти не здесь, а там, – сторож показал рукой в сторону леса. – Там тоже есть переезд.

– Пока мы доберемся к тому переезду, вы успеете позвонить в Костополь и вызвать карателей, – резко ответил ему Борис Сухенко.

– Воля ваша, – развел руками сторож, – можете переходить и здесь. Но в лесу переезд не охраняется. К тому же вы здесь начнете переходить, а мне дадут сигнал закрывать шлагбаум, потому что поезд идет. Вас не остановишь и поезд тоже. А в лесу вы сами себе хозяева. Подводы и всадники раз-два через переезд, а пешие – в любом месте перебегут. А относительно того, как вы сказали, что «позвоню карателям»… – сторож поморщился, – то пусть их леший вызывает. Они через каждые полчаса звонят, допытываются, не было ли партизан… Боятся они вас. А что я должен им сказать, если позвонят?

– Говорите правду, – не задумываясь ответил Семенов. – Мы их тут встретим как положено…

Железнодорожник был прав. Переезд в лесу и впрямь был намного удобнее. По обеим сторонам выставили охрану с пулеметами. Вначале переправили часть отряда, которая заняла оборону по другую сторону железной дороги. Когда должны были переходить остальные партизаны, послышался стук колес поезда. Едва успели привязать коней и занять выгодные позиции в соснячке, как из-за поворота показался состав.

На переезде он остановился. Из вагонов высыпали солдаты. Одни беспорядочно суетились возле поезда, другие, вытянувшись цепочкой, направились по узкой лесной тропинке в нашу сторону. Заметив свежие лошадиные следы, подали знак оставшимся у вагонов.

Не ожидая команды, мы приготовились к бою. Выстрелы раздались одновременно. Гитлеровцы падали, скошенные прицельным огнем. С криком «ура!» партизаны кинулись в атаку. Фашисты, не ожидая такого сопротивления, не успели даже залечь и в панике начали бежать. Но путь к отступлению им перекрыло болото по ту сторону железнодорожного полотна. Наши пули догоняли их.

После боя мы подсчитали трофеи. Более двадцати трупов оставили каратели недалеко от станции Карачун. У нас потерь не было, только тяжело ранило испанца Гросса и командира отделения Николая Фадеева.

Отряд пересек железнодорожное полотно, и мы начали готовиться к дальнейшему пути. Вдруг кто-то воскликнул:

– Нет Михаила Шевчука!

– А где он? – послышалось.

Оказалось, что видели, как он бежал куда-то вдоль колеи.

– Скорее на поиски… Давай-ка, Николай, и ты, Борис! – распорядился Семенов.

Но искать Шевчука не пришлось: он сам показался вдали. Брел он, пошатываясь под какой-то тяжестью. Когда он приблизился, мы увидели на нем два автомата и офицерскую сумку.

– Что случилось? – спросили мы, помогая ему разгружаться.

– Дайте-ка, хлопцы, отдышаться, трофеи сдать. Потом расскажу.

Времени было в обрез – отряд должен следовать дальше. И только на привале Михаил рассказал о своем приключении.

– Когда мы бросились на другую сторону полотна, я сразу приметил двух офицеров: один здоровенный, ростом в три аршина, а другой – поменьше. Малого я сразу же взял на мушку, а здоровяк драпанул. Сначала хотел было взять его живьем, но когда понял, что такого не догоню, прицелился, дал из автомата по ногам одну очередь, другую. Он упал, будто мертвый, – фрицы любят этот прием. Только я выглянул из-за сосны – посыпались пули. Теперь уже я упал. Немец подумал, что мне капут, сорвался и бежать без оглядки. Я – вдогонку, автомат наготове. Приблизился, даю очередь, а он – в ответ. Мы снова прячемся за деревьями. Вижу: нет выхода, швырнул гранату. Использовав взрыв гранаты, я перебежал и спрятался за другим деревом, удобно примостился и наблюдаю. А фашист знай постреливает по той сосне, откуда только прилетела «лимонка». Я молчу. Немец вынырнул, и тут я ударил. Он пошатнулся, но не упал. Я еще раз, а он стоит. Неужели я промахнулся? Уже патроны кончились, заменил диск. А фриц стоит возле дерева как столб, слегка покачивается, но уже не стреляет. Тогда я отважился, подхожу. И что вы думаете? Оказывается, зацепился петелькой шинели за сучок. Да так, что и нарочно не придумаешь. Жаль, патронов много испортил на одного фашистского вахмистра и вас задержал… – закончил Михаил под общий хохот партизан.

На левом берегу Случи наш маршрут пролегал через села, окруженные большими массивами полей. Весеннее тепло разогрело землю, и крестьяне уже начали полевые работы.

О партизанах в этих краях только слышали, поэтому наше появление вызвало интерес, удивление. Кое-кто, увидев колонну вооруженных людей, убегал неизвестно куда; другие стояли молча и, наверное, ждали каких-то новых неожиданностей судьбы; третьи, сообразив, что это советские партизаны, бежали навстречу со слезами радости на глазах.

В селах мы подолгу не задерживались, но встречи с крестьянами были трогательными. Люди возлагали на нас большие надежды. Знали: мы не оставим их беззащитными, – советская власть не даст их в обиду ненавистным оккупантам.

На пути к Цуманским лесам с гитлеровцами мы больше не встречались, зато несколько раз вступали в стычки с националистами.

Втроем нас снова отправили в разведку для уточнения дальнейшего маршрута, мы подъехали к небольшому селу, примыкавшему к лесу. Только поравнялись с крайней хатой, как навстречу нам выскочило несколько здоровых парней, вооруженных вилами и палками. Мы схватились за автоматы, но «противник» внезапно изменил свое намерение: парни остановились и понурились.

– В чем дело, хлопцы? – не понимали мы.

– Хотели вас обезоружить, но видим: вы не те.

– А кто они – «те»? – спросил Сухенко.

– Да Степаново войско, – сказал один, видимо самый старший. – Вы уж извините… А то и вправду можно было натворить беды.

– А если бы это было Степаново войско, тогда что? – не успокаивался Валентин Семенов.

– С теми управились бы быстро…

– Ну, обезоружили бы их, а потом?

– Потом? Забрали бы оружие. За неделю, гляди, и все село вооружилось бы. Тогда нам не страшен даже сам Степан Бандера с его рыцарями, – оживился собеседник. – Полно их в здешних лесах, рыскают по хуторам и селам, издеваются над людьми, а еще сечевиками себя называют – полесскими сечевиками… Тьфу, голь несчастная… Вот мы все и решили: надо им закрыть путь в наше село.

– Хотим организовать сельскую самооборону, – добавил стройный парень, который первым выскочил из засады. – Нам бы с десяток таких автоматов, как у вас, – плакали бы тогда сечевики…

Потом мы узнали, что отряды самообороны организовывались во многих полесских селах, а некоторые из них объединяли жителей нескольких сел. Эти отряды охраняли безопасность односельчан. Позже эти отряды перебазировались в леса и стали грозой для гитлеровцев и их прислужников.

Второго апреля сорок третьего года отряд прибыл в район Цуманских лесов. Нам было известно, что банды националистов распоясались здесь, как нигде. Жители окрестных сел дрожали при одном упоминании о жестокости и садизме бандитов из сотни Цыгана, называвшей себя службой безопасности так называемой Украинской повстанческой армии.

Выслушав сообщение разведчиков о черной сотне, Медведев сказал:

– Сегодня давайте подберем место для расположения отряда, люди отдохнут после дороги, а потом займемся Цыганом.

Но вышло совсем иначе. Подыскивая место для лагеря, разведчики случайно натолкнулись на логово Цыгана. Уже примерно через час старший лейтенант Базанов докладывал командиру:

– Третья рота уничтожила бандитскую сотню. Убитые и трофеи подсчитываются. У нас потерь нет, раненых семеро.

Теперь мы были на новом месте. Отсюда путь в Ровно втрое короче и для местных разведчиков намного безопаснее.