Текст книги "Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы"

Автор книги: Николай Гнидюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

«ЧАРЛИ ЧАПЛИН» ИЗ ВАРШАВЫ

Условившись с Лидией Ивановной о пароле, я после беспрерывного двухмесячного пребывания в городе вернулся в отряд. Сюда же прибыл Николай Иванович Кузнецов – для последних консультаций перед началом совместной работы с Лисовской – и Михаил Шевчук с Жоржем Струтинским – для короткого отдыха.

Лукин, как обычно в таких случаях, подолгу беседовал со всеми нами и с каждым в отдельности: ведь ему необходимо было детально проанализировать все обстоятельства, все взвесить, определить место каждого из нас в сложном разведывательном лабиринте.

Кроме нас, как я уже говорил раньше, в Ровно действовало несколько других подпольных групп, с которыми мы не были непосредственно связаны, но действиями которых так же, как и нашими, руководило командование отряда. Подполковник Лукин должен был знать и помнить обо всем, иначе могли возникнуть большие осложнения. Вот и на этот раз Александр Александрович спас одного из наших разведчиков, Мишу Шевчука, от серьезной опасности.

Михаил Макарович Шевчук был старым подпольщиком. Уроженец Западной Белоруссии, он во времена польского владычества стал членом КПЗБ[3]3
  Коммунистическая партия Западной Белоруссии.


[Закрыть] и почти восемь лет просидел за решеткой тюрьмы как «политически опасный элемент».

Великая Отечественная война привела Шевчука в наш отряд. Он не проходил специальной разведывательной подготовки, но командование отряда учло, что у него немалый опыт подпольной борьбы и прекрасное знание польского языка, направило его вместе с нами в Ровно.

Спокойный характер, рассудительный ум, выдержка, находчивость и отвага давали ему возможность отлично выполнять сложнейшие задания.

Одно было мне непонятно. Когда нас отправили в город, с нами советовались в штабе, кому какие документы изготовить. Каждый из нас старался подыскать себе какую-то подходящую «биографию», а вот Михаил, неизвестно почему, облюбовал себе профессию тайного агента СД Болеслава Янкевича, уроженца Варшавы (хотя там ему никогда в жизни не приходилось бывать).

По городу он всегда ходил с букетом в руках, в черных очках, в костюме темного цвета и черном котелке. Внешне он напоминал героя старых чаплинских фильмов, и когда Николай Иванович впервые увидел его в таком наряде, он от души рассмеялся и сказал:

– Ну и Шевчук! Ему бы еще усики – был бы настоящим Чарли Чаплином!

Михаил снял комнату у соседки Ивана Приходько – Анны Родзевич – и почти все время не менял места жительства. Все его знали как пана Болека, тайного агента гестапо, все боялись его, никто – ни оккупанты, ни полиция – никогда его не трогали, и никому даже в голову не приходило, что под этим котелком, за букетом цветов и темными очками ловко маскируется советский разведчик.

Соседи Анны Родзевич находили в лице Янкевича своего защитника. Если кто-либо из полицейских заходил к ним и пытался своевольничать, они поднимали шум и начинали угрожать, что пойдут жаловаться пану Болеку.

Однажды поругались две соседки из-за курицы. Одна говорит: «Моя». Вторая возражает: «Нет, моя». Когда обе поняли, что спор ни к чему не приведет, пошли к пану Болеку. Внимательно выслушав их, он взял курицу в руки, подул между перьев и сказал:

– А курица и в самом деле жирная, вы за нее недаром поругались. – И, обратившись к своей хозяйке, добавил: – Возьмите-ка ее, пани Анна, и приготовьте мне обед.

– А как же мы? – в один голос спросили удивленные соседки.

– Не разорву же я вам курицу на две части, – ответил Михаил, – возьмите деньги и идите.

Получив по равной доле марок, женщины поблагодарили «мудрого пана» и ушли от него довольные.

Один из полицаев решил как-то проверить пана Болека, и когда тот под вечер вышел на улицу подышать свежим воздухом, – а Михаил очень любил такие прогулки, – неожиданно услышал над своим ухом хриплый голос:

– Ваши документы.

Шевчук не растерялся.

– Пожалуйста, подержите, – сказал он полицейскому и протянул ему букет. Тот удивленно посмотрел на цветы, однако, ничего не сказав, взял их.

Михаил спокойно достал из кармана блестящий никелированный «вальтер», покрутил им перед носом у полицая, потом не спеша спрятал его и спросил:

– Вам этого мало?

– О! Простите, пан, за беспокойство. Я ошибся. Извините меня.

– Хорошо, идите, – сказал Шевчук, – только перестаньте мять цветы. Вы что, никогда не держали в руках букет? Дайте его сюда.

Перепуганный полицай отдал грозному пану цветы и, еще раз попросив извинения, пошел прочь.

Анна Родзевич, работница ликеро-водочного комбината и хозяйка пана Болека Янкевича, была тоже связана с партизанами. Она помогала подпольщикам из другой группы, и, конечно, ни Шевчук, ни Николай Иванович, ни я об этом не знали.

Когда мы с Кузнецовым зашли к Лукину, чтобы рассказать ему о Лисовской, мы застали у него разведчиков Бушнина и Мажуру, которые действовали в Ровно независимо от нас.

– Знаете, Александр Александрович, – говорил Мажура, – у нас все в порядке, есть надежные люди, хорошие конспиративные квартиры, мы еще раз можем пойти на задание. Но позвольте устранить одного типа. Он нам очень мешает.

– А кого именно и почему это так необходимо? – спросил Лукин.

– На одной из наших явочных квартир поселился тайный агент гестапо. Отъявленная сволочь! У него всегда полные карманы денег. Видимо, недаром гитлеровцы так щедро платят ему. Рассказывают, что он в Варшаве раскрыл большую подпольную организацию и после этого был переведен в Ровно. И этот негодяй облюбовал себе комнату у нашей подпольщицы, – сказал Мажура.

– И какая наглая морда, противно глядеть на него! – продолжал Бушнин.. – Как наденет черный котелок да еще нацепит черные очки, ужас берет. Это он маскируется, чтобы его не узнали. Но нас не обманешь, мы хорошо знаем повадки этих выродков.

– Все-таки мне непонятно, почему именно возникла необходимость уничтожить какого-то тайного агента гестапо, который к вам никакого отношения не имеет? – переспросил Лукин.

– Понимаете, Александр Александрович, к нам он действительно непосредственного отношения не имеет, и мы избегаем с ним встреч. Но он живет у нашей подпольщицы Анны Родзевич…

Лукин поднял глаза и многозначительно посмотрел на нас с Кузнецовым. Мы поняли его взгляд и улыбнулись.

– У кого, говорите? – переспросил он. – У Анны Родзевич? Ходит в черном котелке, с букетом цветов?

– Точно, точно, – обрадовались ребята. – Он часто с цветами прогуливается по городу.

– Николай Иванович! Вам не приходилось встречать в Ровно этого субъекта? – обратился подполковник к Кузнецову.

– Как же, приходилось! Он всегда со мной: очень вежливо раскланивается.

– Еще бы! – сказал Бушнин. – Вы же для него – хозяин, немецкий офицер, и он рад выслужиться. Мы давно уже держим его на прицеле. Однажды сидим у Анны. Видим в окно – идет эта сволочь. Анна быстро спрятала нас в другой комнате и говорит: «Сидите тихо, я его сейчас накормлю, он ляжет отдыхать, и вас тогда выпущу через кухню». – «А что он у тебя делает?» – спрашиваем. «Как что? – отвечает. – Живет». Мы притаились, не шелохнемся. А он зашел в кухню, начал бриться, наводить лоск, потом подошел к двери комнаты, где были мы, и нажал ручку, но двери были закрыты. Слышим, Анна зовет: «Пан Болек, садитесь кушать». А он: «А мне некуда спешить, я еще успею пообедать». Наверное, целый час чавкал. А потом вышел во двор, сел на скамейку возле окна и курит, курит. Нам уже нужно идти, а он, как назло, не ложится отдыхать и никуда не идет. Так мы просидели под замком часа четыре, не меньше. Если бы до комендантского часа он не дал нам возможности уйти, мы бы его прикончили.

– Правда, – добавил Мажура, – Анна не советует это делать. Она говорит, что лучше, если у нее живет гестаповский агент: она вне подозрений. Безусловно, она права, но слишком уж несимпатичный этот тип. Сидит себе тихонечко, спокойненько, а там, гляди, и накроет всех нас. От таких тихарей всего можно ожидать. Вот мы и решили попросить разрешения у вас. Мы его раз-два, тихо. Он невысокий: в мешок – и в реку. Разрешите, Александр Александрович. Одной сволочью на свете меньше будет.

Мы с Кузнецовым еле сдерживались, чтобы не рассмеяться, старались быть серьезными. Мы знали, что Шевчук с минуты на минуту должен прийти сюда, и с нетерпением ждали неожиданной для наших товарищей встречи.

Они увидели его раньше, чем он вошел в землянку, – через окно – и в один голос изумленно воскликнули:

– Вот он, Александр Александрович, идет сюда! Ей-богу, он!

– А может, вы ошибаетесь? – усмехнулся Лукин.

– Да нет! Что он у вас делает?

– А вы спросите у него сами. – И, обращаясь к Шевчуку, показавшемуся в дверях, сказал: – Вот эти ребята рассказали мне смешную историю, как твой котелок чуть-чуть тебя не подвел.

Смеху было много. Но Бушнин с Мажурой еще долго после этого с недоверием посматривали на Шевчука. Да разве они одни! Часто советские военнопленные, прибывавшие в отряд, увидев Михаила, заходили в штаб и докладывали, что он служит в гестапо и является фашистским шпионом. Лукину приходилось выступать в роли защитника «пана Болека».

А еще больше хлопот было с ним после освобождения Ровно. Органы государственной безопасности не раз задерживали его по заявлениям местного населения, и мы разыскивали его, чтобы спасти от безосновательных обвинений.

ЗАДАНИЯ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ

– Пришла мне в голову одна идея, – сказал Кузнецов командиру и развернул перед ним большой лист бумаги, на котором было что-то напечатано на немецком и польском языках.

– Что это? – поинтересовался Медведев.

– Объявление, – Николай Иванович, пробегая глазами немецкий текст, тут же переводил его по-русски: – «Служба шуцманшафта Ровенского гебитскомиссариата, с целью более надежного обеспечения общественного порядка в столице и на территории гебита, объявляет набор в полицию граждан польской национальности…»

Он оторвался от текста и продолжал:

– Очевидно, не от сладкой жизни фашисты пошли на это. Не хватает холуев среди бандеровцев, вот они и апеллируют к полякам. Послушайте, что они пишут: «Призываем всех честных поляков поддержать немецкое правительство в борьбе с врагами великого рейха, немедленно поступить на службу в криминальную полицию…» И еще: «Все добровольно изъявившие согласие обеспечиваются специальной униформой, оружием, бесплатным казино, а семейные – комфортабельными квартирами, в которых когда-то жили коммунисты и евреи, а также другими льготами…»

– Ну и что из этого? – спросил Медведев. – Обычное объявление. В чем заключается ваша идея?

– Мне кажется, что стоило бы кого-нибудь из наших ребят направить в эту полицию.

– Действительно, идея неплохая, – согласился Дмитрий Николаевич. – Вы имеете кого-то на примете?

– Можно Гнидюка или Шевчука. Пана Богинского и пана Янкевича считают в Ровно чистокровными шляхтичами. Подошли бы Коля Струтинский, Ян Каминский.

– Нет, – возразил Медведев. – Этих ребят не стоит направлять в шуцполицию. Они и так неплохо себя чувствуют в городе. Вот если бы найти кого-то другого!

В отряде было немало поляков, но нелегко было найти среди них человека, который бы желал, а главное мог «переквалифицироваться» из партизана в шуцполицая.

Когда об этой идее узнал Коля Струтинский, он сразу же назвал кандидатуру:

– Лучше Петра Мамонца не найти.

Николай, как всегда, не ошибся: его родственник Петр Маркович Мамонец был именно тем человеком, который более всего подходил для выполнения этого необычного задания.

Когда в сентябре тридцать девятого года гитлеровская Германия напала на Польшу, Петр Маркович, как и многие другие жители Западной Украины, был послан на фронт. Но не успел он надеть мундир польского сержанта и привыкнуть к военной жизни, как генеральный штаб Войска Польского капитулировал, а главнокомандующий, маршал Рыдз-Смиглы, бежал в Румынию. Что же касается санационного правительства Речи Посполитой, то оно распалось после первой же бомбы, упавшей на Варшаву.

Не прошло и двух недель с начала войны, как немецкие войска заняли почти всю Польшу. Целые полки и дивизии польской армии оказались в плену у фашистов. Очутился на чужбине и сержант Петр Мамонец. Сначала – Германия, Рейнская область, а затем, когда гитлеровцы оккупировали Францию, – далекая Шампань.

Николай Струтинский рассказал Дмитрию Медведеву о своем родственнике, находящемся в неволе, и во Францию Петру Мамонцу было отправлено письмо от матери.

«Дорогой сынок, – писала она, – у нас, на Полесье, вырастает хороший урожай. Вокруг по лесам косари косят траву, заготавливают сено. И хоть погода не всегда благоприятная: то с запада, то с севера движутся черные тучи, срывается буря, – люди все-таки как-то справляются. Жаль, что ты не с этими людьми, не можешь взять косу в руки да пойти на косовицу. Надеемся, дорогой сыночек, что ты будешь с нами…»

И Петр понял все. Там, на Полесье, на родной земле, идет борьба с врагом. Там, в лесах, есть «косари» – партизаны. И мать призывает его быть вместе с ними. Он внял голосу матери, голосу совести и сбежал из плена.

Более двух месяцев добирался он из Франции на родину. Ехал в товарных вагонах, шел пешком, полз. Находил добрых людей, которые давали ему поесть, прятали от врагов, а иногда и подбрасывали на каком-нибудь транспорте несколько километров. Прошел через всю Германию и Польшу. Спасало то, что неплохо знал немецкий и польский языки.

На восточный берег Одера решил перебраться поездом. Но попробуй сделать это, если пассажирские и военные поезда на полустанках не останавливаются. И вот однажды в тупике одной маленькой станции он увидел состав с трубами большого диаметра. Подслушал разговор железнодорожников, узнал, куда отправляется состав. А следовал он в Бреслау. Ночью Мамонец устроился в нижней трубе. Трудно себе представить, что испытывает человек, когда более суток лежит в трубе, где нельзя ни шевельнуться, ни изменить позу.

Нестерпимое желание вернуться на родную землю и встать в ряды партизан побеждало все муки.

Полегчало на душе, когда очутился в первом селе на территории Польши. Здесь он почти полностью доверил свою судьбу людям. Когда сказал им, что бежал из плена, что возвращается в родные места, польские патриоты помогали ему всем, чем могли.

Сотни километров, пройденных Мамонцем, стали для него большой жизненной школой. Несмотря на жестокий гитлеровский террор, он всюду, даже в самой Германии, находил честных людей, которые, рискуя жизнью, оказывали ему помощь. И всегда, рассказывая о своем бегстве из фашистского плена, он повторяет: «Свет не без добрых людей. Главное – найти их».

Дома Петр Маркович увидел жуткую картину. За несколько дней до его возвращения к ним в дом ворвались бандиты и на глазах матери и сестры расстреляли старшего брата, Николая. Мать – Марию Степановну, отчима Виктора и сестру Ядзю медведевцы забрали в партизанский отряд. Петр тоже хотел сразу взять оружие и пойти в партизаны, но Медведев посоветовал ему поселиться в Ровно.

– А чем я там буду заниматься? – удивился Петр Маркович. – У меня жена, ребенок, все знают, что я в плену, и мне нечего делать в городе. Я возвратился сюда, чтобы бороться, а не сидеть сложа руки.

– Борьба идет не только в лесу, – возразил Дмитрий Николаевич, – стрелять из автомата может каждый. А вы способны на большее. Вы владеете несколькими языками, хорошо знаете врага, у вас немалый жизненный опыт. Именно это и необходимо разведчику.

– Какое же вы мне дадите задание? – спросил Мамонец.

– Устройтесь с семьей в Ровно и помогайте нашим товарищам, – ответил Медведев.

– А потом?

– Потом – время покажет.

Петру Марковичу это не совсем нравилось. Его тянуло в бой, в разведку.

– Я человек военный, товарищ командир, и буду исполнять все, что прикажете. Но мне хотелось бы получить какое-то боевое задание, личное поручение. Не буду же я сидеть в Ровно и держаться за юбку жены. Поручите мне что-то другое: вот увидите – выполню.

– Я с вами согласен, Петр Маркович. Но поймите: сейчас в лесу я не могу найти такого поручения. Будете работать вместе с нашими товарищами в городе. Задания будете получать от Николая Ивановича.

Не хотелось Петру устраиваться в Ровно на обычную работу, наблюдать за окружающей жизнью и ждать, пока кто-то из разведчиков зайдет к нему, чтобы поговорить. Каждый раз, встречаясь с нами, он просил поручить ему что-либо.

– Вы хоть чаще заходите ко мне, – просил он, скучая без дела.

Мы понимали тоску своего товарища, понимали его желание. И старались убедить его, что он для нас необходимый человек.

– В армии, на фронте, – говорил он, – одни в запасных частях, другие – в окопах, третьи – в разведке, а есть и такие, которые служат в обозе. Они тоже считаются на фронте. Так и я. Считается, что я в разведке, а фактически – в обозе.

Чтобы успокоить Мамонца, мы все чаще давали ему какие-то задания. Петр хорошо изучил город, знал, где какое учреждение находится. Он перечитывал приказы фашистских властей, объявления и даже инструкции в некоторых учреждениях, куда заходил словно бы по делам. Чуть ли не каждый день бывал на вокзале, наблюдая за движением поездов, считал вагоны, заводил разговоры с военными, проезжавшими через Ровно. Нередко его наблюдения использовались в наших донесениях. Но не этого хотелось Мамонцу, он не мог удовлетвориться только ролью наблюдателя.

И вот ему сообщают, что Кузнецов хочет с ним увидеться по какому-то срочному делу. Стоит ли говорить, с каким волнением шел он на эту встречу!

– Слушаю вас, Николай Иванович, – с присущей ему четкостью произнес Мамонец после того, как Кузнецов с ним поздоровался. – Что, дождался я тоже какого-то важного поручения?

– Угадали, Петр Маркович. Есть для вас особое задание командования.

– Я готов на все, – обрадовался Мамонец.

– Садитесь, Петр Маркович. Поговорим обо всем подробно, обмозгуем, так как задание достаточно сложное и деликатное.

Мамонец пододвинул стул поближе и сел против Кузнецова.

– Слушаю вас…

Кузнецов извлек из портфеля объявление гебитскомиссариата и положил перед Мамонцем.

– Прочитайте, пожалуйста.

Бросив взгляд на объявление, Петр отодвинул его в сторону и сказал:

– Я его наизусть знаю. Хотите, повторю каждое слово.

– Повторять не нужно. А вот послушать господина гебитскомиссара доктора Беера придется.

– Я вас не понимаю, Николай Иванович…

– А что здесь понимать? Ровенский гебитскомиссариат призывает всех честных поляков поступить на службу в польский легион криминальной шуцполиции. В отряде взвесили заботы господина Беера об общественном порядке в «столице» и гебите и решили помочь ему в этом деле.

– Выходит, командование предлагает мне пойти на службу в шуцманшафт?

– Вот именно. Вы должны подать заявление.

– Но ведь…

– Никаких «но». Завтра же вы понесете туда свои документы.

– Но это же шуцманшафт, ни один порядочный человек не согласится у них служить. Туда пошла одна шантрапа, одни выродки и продажные шкуры…

– Вот и хорошо, что туда пошли только такие. А если среди них появится наш человек, вы, Петр Маркович, – от этого не только нам польза. Надеюсь, вы понимаете, в чем состоит ваша роль?

– А может, найдется кто-либо другой для этого? Противно надевать мундир шуцполицая.

– Думаете, мне доставляет удовольствие носить вот эти цацки, провозглашать тосты за фюрера и выслушивать такие вещи, от которых кровь закипает? Война, Петр Маркович, не считается с личными желаниями. Победа без потерь и неприятностей не дается. Долг перед совестью, перед правдой заставляет нас идти на любые жертвы. Мы должны быть умнее и хитрее врага. И я с удовлетворением исполняю свою роль, потому что приношу этим пользу Родине в борьбе с фашизмом. Немцы радуются, когда я, Пауль Зиберт, удостоенный нескольких высших наград рейха, в их понимании – заслуженный гитлеровский офицер, с неограниченным оптимизмом и фашистским фанатизмом, во всю глотку кричу о гении фюрера, о непобедимости фатерлянда. Я усматриваю в этом пользу для нашей победы. Гитлеровским воякам именно не хватает трезвых взглядов на положение, в котором очутилась Германия. И если бы я, верноподданный фюрера, начал утверждать обратное, говорил бы о действительном положении вещей, то нет сомнения, что этим самым пробуждал бы здоровый разум у врага. Дезорганизация врага, одурманивание его сознания – это тоже борьба. Усыпить бдительность врага – значит содействовать победе над ним. Поэтому, Петр Маркович, отбросьте всякие чувства омерзения к своей будущей роли. Вы патриот своего народа, которому фашизм причинил столько горя, вы и ваша семья на себе почувствовали звериную сущность этой чумы, так что наберитесь мужества и терпения, идите исполнять порученное дело. А то, что оно вам не по вкусу, – ничего не поделаешь. Задания бывают разные. Мы вам сочувствуем, но вместе с тем уверены в вашем успехе.

Через несколько дней Петр Маркович Мамонец шагал ровенскими улицами в новенькой форме полицая польского легиона шуцманшафта. Он довольно быстро вошел в роль и не без помощи денег завоевал доверие и благосклонность начальства. Мы же начали получать подробные сведения о деятельности этого полицейского участка и даже в некоторой степени влиять на него.