Текст книги "Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы"

Автор книги: Николай Гнидюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

ПАРОЛЬ ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНИМ

Николай Иванович удивлялся:

– Ну и интересный же человек эта Леля! Что ее заставляет столько времени проводить в обществе немецких офицеров? Вот хотя бы со мной. Раньше я открывал ей много «секретов». Тогда я был для нее полезен. А теперь, когда заходит разговор о фронтовых делах, я стараюсь молчать. Говорю: «Извините, это военная тайна». А она даже не проявляет никакого интереса. Будто ей все безразлично. Если это из осторожности, то из нее может получиться неплохой разведчик.

– Она жаловалась, что Пауль Зиберт стал неразговорчивым. Или он ничего не знает, или ему досталось за излишнюю «болтливость».

– Не могу же я ежедневно сочинять новые небылицы. Пора принимать решение.

Я был согласен с Кузнецовым. Но из отряда получили приказ еще раз тщательно проверить Лисовскую и изложить свои соображения относительно возможности использования ее на разведывательной работе.

Снова пришлось мне идти на улицу Легионов, 15. Лидия Ивановна, как всегда, начала рассказывать, что ей удалось услышать от посетителей казино. Я уже хотел было спросить о Зиберте, но Лисовская сама вспомнила о нем:

– А этот верноподданный генерала Кицингера Пауль Зиберт все молчит и молчит. Последний раз принес флакон французских духов. Был не в настроении. Жаловался, что ему отказали в отпуске. А накануне обещал взять с собой в Кенигсберг. Даже говорил: заедем в Берлин! Я не против даже устроиться там на работу. Представьте: советская разведчица в рейхстаге!

– У вас слишком большие аппетиты, Лидия Ивановна. Оставьте эти глупости. Для вас и тут достаточно работы.

– Так-то оно так, но почему бы не попробовать, если подвернется случай.

– Я не люблю тратить время на пустые затеи.

– Почему пустые? Я давно уже составила себе такой план. Если не выйдет с Паулем Зибертом, попробую с другим немецким офицером. Для этого у меня есть кое-какие данные.

– А какие именно?

– Какие? – переспросила она. Потом задумалась, встала, прошлась по комнате, остановилась передо мной, пристально посмотрела мне в глаза и спросила: – Скажите правду, верите вы мне или до сих пор еще сомневаетесь в моей честности?

– Что вы, Лидия Ивановна! Мы вам верим, и никаких сомнений относительно вашей честности у нас не было, – не задумываясь, ответил я.

– А я чувствую, что это не так. Хотя, правда, осторожность в разведывательной работе никогда не повредит. Так вот, послушайте, какой у меня возник план. Пауль Зиберт, хотя он и не из высших чинов немецкого офицерства, но, мне кажется, имеет возможность увезти меня в Германию как свою невесту. Побывать в Берлине в то время, когда идет война, когда все подчинено фронту, – очень важно.

– Но ведь это будет обыкновенная экскурсия! – возразил я. – Экскурсия, которая почти никакой пользы нашей разведке не принесет.

– Я еще не все сказала, – гневно произнесла Лисовская. – В Германию я поеду не ради прогулки. Мне нужно лишь оказаться там и завести некоторые знакомства. А потом… Можете не сомневаться: все пойдет как по маслу. Немцы, какие бы высокие чины они ни носили, любят хорошеньких, веселых дамочек.

– Хоть вы и красивы и веселья у вас хоть отбавляй, но этого недостаточно, чтобы сделать себе карьеру в Берлине.

– А вы еще не все обо мне знаете. Вы думаете: «Захотелось ей романтики. Берлин манит ее!» Но я уже давно утратила все романтические иллюзии, и, если хотите знать, я была в Берлине. Да, да, не удивляйтесь: этим ножкам уже приходилось топать по Унтер-ден-Линден.

– Что же вы раньше об этом не говорили?

– Вы и так смотрите на меня с подозрением. А узнали бы, что я была в Берлине, представляю, как осторожно вели бы себя со мной!

– Напрасно так думаете…

– Не оправдывайтесь. Лучше слушайте. Если я уже решила рассказать вам о своих приключениях, то не мешайте мне. Было в моей жизни одно чрезвычайное событие: я убежала из дому и поступила в балетную школу. Глупая, взбалмошная девчонка! Я очень любила танцевать и мечтала о карьере артистки. Но разве мой отец – бедный почтальон – мог мне карьеру устроить? Вот и убежала в Варшаву. Пришла в балетную школу. Ее хозяин оглядел меня со всех сторон и сказал: «Из тебя, девочка, выйдет настоящая звезда». Так я стала ученицей балетной школы.

– А платить за обучение не надо было? – спросил я.

– Конечно, надо. Но у меня не было чем. Поэтому я заключила договор с хозяином школы о том, что после окончания обучения он имеет право распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Это означало, что без моего согласия он может отдать меня в любой театр или кафешантан. А владелец этого кафешантана оплатит ему все затраты на мое обучение. Короче, меня имели право продать тому, кому я понравлюсь и кто больше заплатит.

Лидия Ивановна замолчала, собираясь с мыслями, потом продолжала:

– В школе я делала успехи. Преподаватели мной были довольны, предрекали блестящее будущее. Я даже выступала в театре. Не солисткой, конечно, а в кордебалете, но не раз слышала, как за кулисами говорили, что из меня выйдет прима-балерина. Возможно, я бы осталась в варшавском театре, если бы не нашелся на меня более выгодный покупатель. Устроили конкурс на лучшее исполнение танцев. После чего те выстроили в ряд, и какие-то люди начали нас рассматривать. Потом нескольким девушкам, в том числе и мне, велели остаться, а остальным – выйти. «Вам, – обратился к нам хозяин школы, – повезло. Мистер Стендли, – он сделал поклон в сторону сухощавого седого человека, который перед этим внимательно рассматривал нас, – согласился взять вас в Америку. Вы продолжите свое обучение в Голливуде, а потом будете сниматься в кинофильмах. Это большая честь для нашей школы и еще большая честь для вас. Вас ждут слава, карьера, деньги. Соглашайтесь. А впрочем, – он ехидно усмехнулся, – никаких «нет» быть не может, так как мистер Стендли платит мне за ваше обучение. Мы подготовим контракты, а вы завтра их подпишете».

Лидия Ивановна снова задумалась. Глаза ее стали влажными. Наверное, этот случай оставил тяжелый осадок в ее сердце.

– Ну, а дальше?

– Дальше пришлось подписать контракт. Подруги поздравляли меня с началом большой карьеры, завидовали. И нужно сказать, что попасть в Голливуд было действительно лучше, чем стать танцовщицей в каком-нибудь захудалом кабаре. Но после подписания контракта мне стало очень грустно. Я уже не была легкомысленной девчонкой, бросившей своих родителей и убежавшей навстречу романтическим приключениям. Годы, проведенные в Варшаве, то, что мне пришлось там увидеть и услышать, – все это заставляло меня задуматься над своей судьбой. «Что ждет меня в Америке? – думала я. – Слава? Долгой ли она будет? Ведь я не всегда буду молодой. Пройдет несколько лет – и мое место займет другая юная красавица, так же как и меня сейчас берут на чье-то место. А я останусь далеко-далеко, за океаном, в чужой стране, среди чужих людей, никому не нужной, лишней. А мама, моя бедная мама? Как я буду без нее? Как я буду жить на чужбине без родных?» Знаете, возможно, тогда я впервые почувствовала, что значит для меня родная земля и родительский дом. Раньше ко всему этому относилась легкомысленно и, лишь когда меня навсегда захотели разлучить с родиной, поняла, что без нее не смогу жить.

– И что же вы сделали?

– Через несколько дней нас посадили в поезд Варшава – Париж, и в сопровождении мистера Стендли мы отправились в далекий путь. Только для меня он оказался не очень далеким. Ночью наш поезд прибыл в Берлин. Мистер Стендли и девочки спали. Я набросила на себя плащ и сошла на перрон. Людей было мало. На меня никто не обратил внимания. Вышла на привокзальную площадь. Что я буду делать в этом большом, незнакомом городе? Может, вернуться назад, пока поезд не тронулся? Нет, отсюда еще можно добраться домой, а вернусь – и все пропало. И я пошла. Шла улицами ночного Берлина, и на сердце было очень легко, будто сбросила с себя тяжелый-тяжелый груз. Не удивляйтесь: я совсем не чувствовала опасности. В политике я тогда ничего не смыслила, и Берлин был для меня не логовом фашизма, а просто огромным, загадочным городом, в котором жили обыкновенные люди. О, теперь бы мне туда! Я бы знала, что делать. А тогда я думала лишь о том, чтобы как-то пережить ночь и потом добраться домой. Добрела до парка. Ночь была теплой. Я устроилась на скамейке и заснула. Проснулась, когда уже светало. Очень хотелось есть. А в сумочке – лишь несколько злотых. Никому они тут не нужны! Разве только серьги выручат? Я купила их в Варшаве, они мне очень понравились, но что поделаешь, придется с ними проститься. Надо найти ювелира, решила я, и за любую цену отдать ему эти серьги. Немецкий язык я немного знала – у нас преподавательница балетной школы была немка, фрау Гертруда, и она очень любила, когда мы с ней говорили на немецком языке. Во всяком случае, понять друг друга мы могли. Я отыскала ювелирный магазин и предложила хозяину свои серьги. Он поинтересовался, кто я и откуда. Я рассказала ему выдуманную историю о том, что я полька, живу в Силезии, в Берлин приехала, чтобы поступить в артистическую школу. В дороге меня обворовали… И теперь у меня нет пфеннига, чтобы выпить чашку кофе. Говорила я это искренне, к тому же пустила еще слезу, и он меня пожалел: взял мои серьги, хотя и сказал, вряд ли кто у него купит их. Я поблагодарила своего благодетеля, зашла в кафе, хорошо позавтракала и отправилась на вокзал – нужно было как-то возвращаться домой. Ехать в Варшаву было опасно, мистер Стендли, наверное, сообщил уже о моем бегстве, и потому пришлось избрать другой путь: из Берлина поехала в Бреслау, оттуда – в Оппельн и перешла границу вблизи Битома. Представьте себе, как обрадовались дома, когда я неожиданно вернулась! Но оставаться в Ровно было опасно: меня могли разыскать, – и я несколько месяцев пряталась в Костополе.

– Ну, и вас больше не искали?

– Возможно, на меня было бы заведено уголовное дело, но я познакомилась с капитаном Лисовским. Мы полюбили друг друга. Когда я рассказала ему о своих приключениях, он поехал в Варшаву и заплатил за мое обучение. Вскоре мы поженились. Ну, а дальше вам все известно.

– Да, – задумчиво произнес я, когда Лисовская закончила свой рассказ. – И все-таки мне непонятно, какую связь имеет эта история с вашим желанием поехать в Германию.

– Какой вы недогадливый! Я рассказала все это, чтобы вы могли оценить мои возможности. Очевидно, вы плохо себе представляете, что такое разведчица в роли балерины. Мне достаточно лишь один раз появиться на сцене перед офицерами, как моя карьера начнет подыматься быстрее, чем цены на продукты с приходом оккупантов в Ровно. А если расскажу им, что у меня был подписан контракт с Голливудом, газеты разрекламируют меня на всю Европу. Я присматривалась ко многим офицерам и думала, кого бы «осчастливить», с кем бы махнуть в Германию в роли, ну, пусть даже любовницы. Черт с ним! И пришла к выводу, что лучшей кандидатуры, чем Пауль, не может быть.

– Обер-лейтенант Зиберт? – переспросил я.

– Да, Пауль Зиберт. Только не обер-лейтенант, а гауптман. Нужно быть внимательнее, товарищ разведчик, – поддела меня Лисовская, – уже неделя, как ему присвоено звание гауптмана.

«Что ж, в этом нет ничего удивительного, – подумал я, – что Лидия Ивановна избрала объектом для осуществления своего плана Николая Ивановича. Значит, он блестяще исполнял роль офицера. Но напрасны ее усилия: Пауль Зиберт в Германию не поедет». Мне захотелось сразу же открыть Лисовской нашу тайну, но сделать это я не имел права. И поэтому только сказал:

– Стоит ли об этом думать?

– Стоит и нужно. Прошу сообщить о моем плане командованию отряда. Уверена – Медведев даст согласие.

– Вы же сами говорили, что Зиберту не дают отпуска.

– Об этом я не беспокоюсь. У меня в штабе Кицингера есть хорошие знакомые. А Пауль работает там. Все беру на себя. Стоит мне попросить начальника штаба, и все будет в порядке. Он почти ежедневно обедает у нас.

– А вы уверены, что сможете составить протекцию гауптману?

– Даже больше чем уверена, – категорически заявила Лисовская.

Эти слова меня ошеломили. В штабе Кицингера никакого понятия не имели о гауптмане Зиберте. И не хватало только, чтобы Лидия Ивановна завела о нем разговор. «Далеко же мы зашли, – подумал я. – С этой игрой нужно немедленно кончать, поломать все планы Лисовской, иначе могут быть большие неприятности. Возражать ей нельзя – это только усилит ее желание помочь Паулю Зиберту получить отпуск». И я пошел на тактический маневр.

– А знаете, Лидия Ивановна, – сказал я, – вы гениальная женщина. Склоняю голову перед вашей находчивостью. И как это я раньше не оценил ваших возможностей!

– Вы шутите, смеетесь надо мной! – вспыхнула она.

– Наоборот, восторгаюсь вами и уверен, что командованию ваш план понравится.

– Да? – В ее глазах вспыхнула веселая искорка. – Вы в самом деле мне верите? Тогда завтра же я начну хлопотать об отпуске для Зиберта.

– А вот этого пока делать не следует. Спешить некуда. Возможно, есть более срочные дела для вас. Подождем несколько дней, пока прибудет ответ от Медведева. Я сегодня же отправлю в отряд донесение о вашем плане.

– Хорошо. Только передайте, что от этой идеи я никогда не откажусь. Пусть не сегодня, не завтра, но я должна, так и напишите, должна поехать в Германию и доказать, на что я способна.

Когда на следующий день я рассказал об этом Кузнецову, то уловил в его голосе волнение.

– Мы слишком увлеклись этой игрой. Пора открыть Лисовской все карты.

– Но ведь необходимо согласие командования?

– Уверен, что оно будет. Надо отправить в отряд сообщение о том, что проверка Лисовской закончена.

Он немного помолчал, потом усмехнулся и проговорил:

– Сообщение отправим. Но еще одну, последнюю проверку устроим. Это не помешает. Так сказать, последний и решающий экзамен.

– В чем же он будет заключаться?

– Пойду и представлюсь Леле не как офицер из штаба Кицингера, а как тайный сотрудник гестапо.

– И что это даст?

– Посмотрю, как она ко мне отнесется. Я даже предложу ей сотрудничать со мной. Интересно, как она будет реагировать на предложение гестаповского офицера. И расскажет ли она об этом советскому разведчику.

– Желаю успеха, герр гауптман гестапо, – иронически сказал я.

– Благодарю, господин коммерсант. Надеюсь, вы осчастливите своим присутствием фрау Лелю, чтобы узнать о визите Пауля Зиберта?

– Обязательно, Николай Иванович! – рассмеялся я. – Когда вы у нее будете?

– Завтра в десять. У нее выходной. Я задержусь часа на два, не больше. Так что после двенадцати ты сможешь смело идти.

– Хорошо.

…Лидия Ивановна была в необычном настроении. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, и о чем-то думала. Лицо ее было печально, взволнованно, неприветливо. Она даже не обратила внимания на меня, а когда я вторично произнес: «Добрый день!», не поднимая глаз, процедила:

– Садитесь.

«Ну, – подумал я, – задал же ей загадку Николай Иванович».

– Что с вами? – спросил. – Вы заболели?

– Со мной?.. Почти ничего. Больна? Нет, я никогда не болею.

– Но я не привык вас видеть такой. Право же, с вами что-то случилось. Может быть, неприятности?

– Никаких неприятностей! Просто одно обстоятельство заставило меня серьезно задуматься. Я всегда умела найти выход из положения, каким бы сложным оно ни было. А вот сейчас стала в тупик и не знаю, как поступить.

– В чем дело, Лидия Ивановна? Скажите, возможно, я вам помогу. Одна голова – хорошо, а две – всегда лучше.

– От вас уже я не надеюсь получить путный совет. Для вас – «разведка», «осторожность», «бдительность» и снова «разведка», да к тому же еще «дисциплина», а тут… – Она не выдержала, отвернулась к стене и заплакала.

Вероятно, последний визит Пауля Зиберта совсем вывел ее из равновесия. Такой мне еще никогда не приходилось видеть Лисовскую. Я всегда считал, что имею дело с человеком, у которого железные нервы, твердый и решительный характер. А оказалось, что и ее нервы не всегда выдерживают. Нет, видать, я не так хорошо знаю характер этой женщины.

Я подал ей воды. Она отставила стакан, подошла к окну, вытерла глаза. Потом села в кресло и закурила.

– Вы спрашиваете, что случилось. А я даже не знаю, как вам объяснить. От меня только что ушел Зиберт. И знаете, что это за птица?

– Почему же не знаю? Обыкновенный фриц. Ничем не отличается от других гитлеровцев. Правда, у него, возможно, немного меньше нахальства и больше выдержки. Но это, вероятно, под влиянием вашего общества.

– Я и сама так думала. А оказывается, что он не обыкновенный офицер, а тайный сотрудник гестапо.

– И что в этом удивительного? Стоит ли переживать? Все они наши враги – и обычные гитлеровцы, и гестаповцы. Мне непонятно, почему вы впали в отчаяние.

– Вы ничего не знаете. Заходит ко мне такой радостный, веселый, напевает свою любимую песенку «Либе во ду, клейне Моника». А я вижу – у него на руке кровь. «Что это?» А он: «Дайте, пожалуйста, теплой воды и мыло». Помыл руки, вытер полотенцем и, смеясь, начал мне рассказывать, что выиграл сегодня приз за стрельбу по живым мишеням. Целую обойму выпустил в советских военнопленных и – ни одного промаха. «Лично, говорит, проверял. Все мертвые». Вот и пришел ко мне, руки помыть. Палач! Как можно все это выдержать? А вы спрашиваете, почему я плачу…

– Я понимаю вас, Лидия Ивановна. Это действительно ужасно. Но мне кажется, для нас не секрет, что гестапо каждый день на улице Белой расстреливает наших людей. И нужно не оплакивать несчастных, а бороться.

– Разве это борьба? Мы только наблюдаем, и все. А они убивают людей, да еще и нас хотят вовлечь в свою компанию. Эта самая сволочь, Зиберт, похвалившись своим «подвигом», попросил чашку кофе, потом уселся в кресло и начал осыпать меня комплиментами. «Вы, говорит, нравитесь мне, фрау Леля. Вы такая, каким в наше время должен быть каждый человек, независимо от его национальной принадлежности и веры. Давно собирался вам это сказать, но не было случая. Вы должны нам больше помогать». И принялся уговаривать меня, чтобы я стала гестаповским агентом. Даже подсунул какую-то анкету, чтоб заполнила и подписала. Обещал золотые горы. Я сначала было растерялась, не знала, что делать. А потом взяла себя в руки и пообещала ответить завтра. Я знаю, что если гестапо пристанет, то уж не отцепится… Но я нашла выход.

– И что вы думаете делать? Дать подписку, стать агентом гестапо? Над этим стоит подумать. Возможно, надо запросить мнение командования.

– О нет! Пауль Зиберт никогда не дождется этого от меня. Фрау Леля не станет компаньонкой этого головореза. Я с ним рассчитаюсь!

– Что вы задумали?

– А тут и думать нечего. Завтра же я с ним покончу.

– То есть?

– Уничтожу гада.

– Как именно? У вас для этого нет условий. И если это необходимо сделать, мы сами с ним расправимся.

– Ничего вы с ним не сумеете сделать. Он с вами никуда не пойдет. Да и вообще мне не верится, что вы способны на что-то подобное. Для вас существует разведка, и больше ничего.

– Если вы такого мнения обо мне лично, то я не стану вас переубеждать. Но будьте уверены: среди нас есть парни, способные на все.

– Нет, я сама с ним покончу. И завтра же! – выкрикнула она.

Меня потрясло это известие. А она спокойно продолжала:

– Я уже все обдумала. Он придет завтра вечером на чашку кофе. А я возьму да подолью ему того зелья, которое вы мне дали. Через полчаса я его провожу, а через час он отдаст богу душу, чтоб и ноги его не было в моем доме и чтоб не хвастался, как он метко стреляет в невинных людей.

Лисовская не шутила. Зная, что она не изменит своего решения, я начал думать, как уберечь Николая Ивановича от опасности.

– Стоит ли, Лидия Ивановна, пачкать руки и рисковать из-за какого-то плюгавого гестаповца? Будьте благоразумны, не вызывайте к себе подозрений. Оттого что вы уничтожите одного немца, ход войны не изменится. Не делайте глупостей.

– Обязательно сделаю!

– Вы странный человек, Лидия Ивановна! Каждый день вы преподносите нам все новые и новые сюрпризы. Только позавчера вы говорили, что собираетесь с Зибертом в роли невесты ехать в Германию, мы уже об этом поставили в известность командование, а сегодня вы решаете отравить своего жениха.

Но переубедить Лисовскую было невозможно. Тогда я категорически заявил:

– Я запрещаю вам это делать!

– А что может случиться? – резко спросила она.

– Вы не имеете права нарушать нашу дисциплину. Существует порядок, и я требую от вас подчиниться ему.

– Я никогда ничего плохого не делала. Всегда выполняла и в дальнейшем обещаю выполнять ваши приказания. А что касается Пауля Зиберта, то я твердо решила с ним покончить. Если даже и будет ваш приказ этого не делать, я позволю себе один раз нарушить дисциплину и сделать то, что мне захочется. За то, что я отправлю на тот свет гестаповца, да еще такого, как гауптман Зиберт, и сам Медведев мне, женщине, ничего не скажет. А что Зиберт не генерал, не большая беда. Все равно фашистский офицер. Он стоит генерала. Если вы ведете учет уничтоженных врагов, добавьте завтра вечером в этот список еще одного.

Никакие уговоры и требования на Лисовскую не действовали. Она твердо решила отравить Кузнецова. Необходимо было предупредить ею об опасности. Но найти Николая Ивановича нелегко. Я обегал все явочные квартиры, поднял на ноги всех наших людей, знавших Кузнецова, но поиски были напрасными. Можно было представить наше настроение! Что делать? Николай Иванович будет у Лисовской вечером. Единственный выход – прийти заранее к ней и не дать ему выпить кофе с ядом. Так мы и решили сделать. Я уже было собрался идти на Легионов, 15, как вдруг открылась дверь и в комнату вошел гауптман Пауль Зиберт. Мы облегченно вздохнули.

Выслушав мой рассказ, он усмехнулся:

– Ну и Леля! Этого я от нее не ожидал. А вообще – она молодец! Такие люди нам и нужны: отчаянные, смелые, решительные. Нужно кончать маскарад. Сейчас же я пойду к ней.

– На чашку кофе? – спросил я.

– Нет, от кофе, наверное, придется сегодня отказаться. Зайду минут на пять, извинюсь, что не могу остаться, скажу: неотложные дела – и пообещаю наведаться в следующий раз. А после меня придешь ты, Николай. Известишь, что уезжаешь на длительное время из города, и договоришься, по какому паролю явится к ней другой разведчик.

Мы так и поступили. Лидия Ивановна встретила меня радостно, пригласила поужинать и хотела что-то рассказать, но я извинился и сказал, что у меня очень мало времени.

– Что случилось? – спросила Лисовская.

– Ничего особенного. Просто командование посылает меня в другое место, и нужно собираться в дорогу.

– А со мной как будет? – взволнованно молвила она.

– К вам придут.

– Мне очень хочется познакомиться с другими людьми из отряда, – сказала Лисовская, – но жаль расставаться с вами. А что, мы больше не увидимся?

– Кто знает… Работа наша такая, что, возможно, и не придется. Но я приблизительно через два месяца снова буду в Ровно… А теперь давайте условимся о пароле.

– Пароль? Пусть останется прежним.

– «Привет от Попова»?

– Да, «Привет от Попова». Этот пароль мне нравится. Он напоминает мне Гену, по этому паролю я познакомилась с вами, по нему хочу познакомиться с другими разведчиками. А все-таки интересно, кто ко мне придет? Не скажете, как его звать, молодой или старый?

– Точно не знаю, кого именно решит командование послать. Но кто бы ни пришел по этому паролю, вы должны встретить его как должно. Имейте в виду: может прийти человек, которого вы уже видели и даже очень хорошо знаете. Пусть вас это не удивляет. А может прийти и совсем незнакомый человек. Может прийти женщина. Может прийти даже немец. Для вас не должно быть неожиданностей. Словом, пароль остается прежним. Всего хорошего.

– До свидания! А когда ждать?

– Дней через пять…

И снова в глазах этой мужественной женщины блеснули слезы. И я сам почувствовал, как комок подкатывается к горлу.

– Желаю успеха. Берегите себя!

– До свидания, дорогая Лидия Ивановна! Я всегда буду помнить о вас.

Мы обнялись, как друзья.

А через пять дней к ней пришел Пауль Зиберт.