Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Тимотео, прихожанка.

Тимотео. Коли хотите исповедоваться, приступим к делу.

Прихожанка. Только не сегодня. Меня ждут. Хватит и того, что я так, походя, хоть немного облегчила душу. Отслужили вы акафисты Богородице, которые я заказывала?

Тимотео. Конечно, как договорились.

Прихожанка. Вот вам флорин, и каждый понедельник в течение двух месяцев служите заупокойную по моему мужу. И хоть был он порядочной скотиной, а все же сердце не камень, плоть-то, поди, не чужая. Как вспомню, так и захочу его… А как думаете, он в чистилище?

Тимотео. А где ж ему быть еще?

Прихожанка. А я так не уверена. Вы же знаете, что он иногда со мной вытворял. Сколько раз я вам жаловалась на него. По возможности я, конечно, сторонилась сколько могла, но он бывал так настырен! О Господи, прости меня, грешную!

Тимотео. Не отчаивайтесь, милосердие Божье велико, и, если у человека есть желанье, покаяться никогда не поздно.

Прихожанка. А как вы думаете, турок нагрянет в этом году в Италию?^{15}

Тимотео. Если не будете молиться, всенепременно нагрянет.

Прихожанка. Не приведи Господь! Я страх боюсь, как бы эти нехристи не посадили меня на кол… А, вон там женщина, у которой моя пряжа, пойду к ней. Всего вам доброго!

Тимотео. Ступайте с миром!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Тимотео, Лигурио, Нича.

Тимотео. Правду говорят, что женщины самые сердобольные твари на свете, но зато и самые назойливые. Кто с ними не якшается, тот не знает докуки, но не знает и прибытка, а кто с ними путается – разом получает и то и другое. И то сказать – где мед, там и мухи… Эй, люди добрые, кого вы там ищете? Уж не мессера ли Ничу я вижу?

Лигурио. Громче говорите. Он оглох и почти ничего не слышит.

Тимотео. Добро пожаловать, мессере.

Нича. Доброго здоровья, святой отец.

Тимотео. Что вас привело сюда?

Нича. Все в порядке, благодарствую.

Лигурио. Обращайтесь ко мне, отец. Иначе вам придется так орать, что вся округа придет в смятение.

Тимотео. Чем могу служить?

Лигурио. Мессер Нича и еще один добрый человек, о котором вы еще услышите, хотели бы пожертвовать на нищих несколько сот дукатов.

Нича. Черта лысого!

Лигурио. Молчите, чтоб вас… Это ведь совсем не много… Не удивляйтесь, отец, тому, что он говорит. Ведь он глухой, но иной раз ему кажется, будто он слышит. Вот он и брякает невпопад.

Тимотео. Продолжай, а этот пусть себе мелет, что хочет.

Лигурио. Часть денег при мне. И они хотят, чтобы эти деньги роздали вы по своему усмотрению.

Тимотео. С превеликой охотой.

Лигурио. Но прежде, чем пожертвование будет вам вручено, вы должны помочь в одном деликатном дельце, касающемся мессера. Вы один сумеете помочь там, где замешана честь всего его дома.

Тимотео. Что это за дельце?

Лигурио. Не знаю, знакомы вы с Камилло Кальфуччи, племянником мессера?

Тимотео. Знаком.

Лигурио. Год назад отправился он по каким-то своим делам во Францию и, не имея жены, поскольку она умерла, оставил свою взрослую дочь, девицу на выданье, в одном монастыре, название коего вам знать пока не следует.

Тимотео. И что же приключилось с этой девицей?

Лигурио. А то, что либо по беспечности опекавших ее монахинь, либо по собственной своей ветрености девица оказалась брюхатой на четвертом месяце. Стало быть, если не пособить беде, то доктор, монахини, девица, Камилло, вся семья Кальфуччи окажутся опозоренными. Доктор так близко принимает все это к сердцу, что дал обет пожертвовать триста дукатов на богоугодные дела в случае, если удастся избежать огласки.

Нича. Что он несет?

Лигурио. Молчите! И передает эти деньги в ваши руки, святой отец. Ведь только вы да настоятельница монастыря могут нам помочь.

Тимотео. Каким образом?

Лигурио. Убедив настоятельницу дать ей одно зелье, от которого она выкинет.

Тимотео. Тут надо поразмыслить.

Лигурио. Судите сами, сколько отсюда проистечет добра: вы спасете честь монастыря, честь девицы, возвратите отцу дочь, угодите мессеру и всем его близким, раздадите столько подаяний, сколько сможете накроить из этих трехсот дукатов. С другой же стороны, вы губите всего-навсего комочек нерожденного бездушного мяса, который и без того мог бы сгинуть тысячью других способов. За благо я полагаю то, что приносит пользу и удовлетворение наибольшему числу людей.

Тимотео. Во имя Божье, будь по-вашему. Ради Создателя и сострадания к ближнему пусть все произойдет так, как вы желаете. Назовите монастырь, дайте питье, а по возможности и деньги, чтобы я не мешкая мог начать творить добрые дела.

Лигурио. Теперь я вижу, что вы именно тот подвижник, за какового я вас всегда почитал. Вот вам для начала двадцать пять дукатов. Название же монастыря… Простите! Вон там я вижу женщину, которая делает мне знаки. Я мигом обратно. Не оставляйте мессера. Я должен перекинуться с ней двумя-тремя словами.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Тимотео, Нича.

Тимотео. Сколько лет вашей девице?

Нича. Прямо чертовщина какая-то!

Тимотео. Я спрашиваю, сколько лет вашей девице?

Нича. Что б ему, сатане, провалиться!

Тимотео. Почему?

Нича. Да потому!

Тимотео. Вот уж угодил в передрягу! Один псих, другой глухарь. Один удирает, другой ничего не слышит. Впрочем, если деньги не фальшивые, то я сумею сыскать им лучшее применение… А вот и Лигурио!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Лигурио, Тимотео, Нича.

Лигурио. Будьте покойны, мессере. У меня прекрасная новость, святой отец.

Тимотео. Что за новость?

Лигурио. Женщина, с которой я только что разговаривал, сообщила мне, что девица выкинула без нашей помощи.

Тимотео. Прекрасно, стало быть, пожертвованные вами деньги пойдут в другой карман.

Лигурио. Как так?

Тимотео. Я хотел сказать, что теперь намерение ваше сделать крупное пожертвование становится еще уместнее.

Лигурио. Пожертвование будет сделано всенепременно, когда вы только захотите помочь этому ученейшему мужу еще в одном дельце.

Тимотео. В каком же?

Лигурио. Так, сущий пустяк. Дельце куда менее сложное и куда менее скользкое, но и более приятное нам, и более выгодное вам.

Тимотео. Что именно? Вы так пришлись мне по душе, что нет вещи, которую я бы для вас не сделал.

Лигурио. Об этом я вам скажу в церкви с глазу на глаз, а ученейший доктор соблаговолит обождать нас здесь. Мы будем мигом обратно.

Нича. Как сказала жаба бороне.^{16}

Тимотео. Пошли.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Нича, один.

Нича. День сейчас или ночь? Сплю я или бодрствую? А быть может, я просто пьян? Но вроде бы я сегодня и в рот хмельного не брал, а прямо отправился сюда с этим несносным болтуном. Мы условливались сказать монаху одно, а он ляпнул другое, да еще требует, чтобы я притворялся глухим. А ведь и впрямь следовало бы заткнуть уши, подобно некоему герою рыцарских романов,^{17} дабы не слышать всей той чепухи, которую он Бог весть с какой целью городил! В итоге я уже лишился двадцати пяти дукатов, а о деле моем ни полслова не было сказано. А теперь еще оставили меня стоять тут вороньим пугалом… Впрочем, вот оба наши голубчика. Чума на них, если они не переговорили о моем деле!

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Тимотео, Лигурио, Нича.

Тимотео. Сделайте так, чтобы мать и дочь сегодня же пришли ко мне. Я знаю, что я должен сказать им, и если слово мое что-то да значит, то этой же ночью мы спарим наших ребятишек.

Лигурио. Мессер Нича, святой отец готов расшибиться в лепешку. А уж вы заставьте ваших женщин прийти сюда.

Нича. Ты меня воскресил. И у меня будет мальчонка?

Лигурио. Конечно, мальчонка.

Нича. Видишь, меня даже слеза прошибла от умиления.

Тимотео. Ты, Лигурио, пройди в церковь, а я подожду женщин здесь. Встань в сторонку, чтоб они тебя не увидели, и, как только они уйдут, я сообщу их ответ.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Тимотео, один.

Тимотео. Уж не знаю, кто кого облапошил. Этот паршивец Лигурио наплел мне первую историю, просто чтобы испытать меня, и, если б я не согласился, он не открыл бы мне истинной причины своего прихода. Конечно же, все то, что он нес про дочку Камилло Кальфуччи, – сплошные враки, но по бесстыдству своему он и не так может оболгать честного человека. Верно, что меня обвели вокруг пальца, но обман этот обернулся мне на пользу. Нича и Каллимако люди состоятельные, и я на глупости одного и плутне другого хорошо заработаю. Конечно, дело это нужно держать в строжайшей тайне, но ведь и они заинтересованы в том же ничуть не меньше моего. Как бы там ни было, но я не раскаиваюсь. Есть, конечно, у меня сомнение, что все пройдет так уж гладко, ибо мадонна Лукреция благочестива и простосердечна. Но ведь как раз на ее простосердечии я и постараюсь сыграть. У всех женщин ума маловато, и кто из них способен слепить хотя бы два слова – слывет за умную, ибо, как говорится, в царстве слепых и кривой король. А вот и мамаша – дурища, какой свет не видывал. Она-то мне и поможет уговорить дочь.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Сострата, Лукреция.

Сострата. Полагаю, ты веришь, доченька моя, что я трепещу за твою честь, как никто другой, и что я бы тебе не присоветовала ничего такого, что не пошло бы тебе на пользу. Я уже говорила и еще раз повторяю: если отец Тимотео скажет, что это не пойдет в ущерб твоей совести, не найдет в том никакого греха, то нужно соглашаться, не раздумывая.

Лукреция. Недаром я всегда боялась, как бы желание Ничи иметь детей не привело его к какому-нибудь опрометчивому поступку. И потому всегда, когда он что-нибудь мне предлагал, я заранее настораживалась, в особенности после того случая в монастыре Сервитов. Однако из всего того, что нами доселе было испробовано, это кажется мне самым чудовищным. Подумать только, отдать мое тело на поруганье, да еще ценой смерти того, кто над ним надругается. Да кабы я вообще оставалась одной-единственной женщиной на всем белом свете и от меня зависело продолжить человеческий род, то и тогда не думаю, чтобы такое мне было позволено!

Сострата. Доченька, я не сумею тебе толково объяснить. Поговори со святым отцом, послушай, что он тебе скажет, и поступи согласно его совету, нашему совету и советам всех тех, кто желает тебе добра.

Лукреция. От этаких страстей меня в холодный пот бросило.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Тимотео, Лукреция, Сострата.

Тимотео. Добро пожаловать! Мне уже ведомо, чего хотите вы от меня, ибо мессер Нича со мной говорил. А потому более двух часов провел я над божественными книгами, дабы вникнуть в сей редкостный случай, и вот после тщательных изысканий я нашел множество доводов, говорящих в частности и в целом в нашу пользу.

Лукреция. Вы это вправду говорите или шутите?

Тимотео. Ах, мадонна Лукреция! Разве с этим шутят? Вы ведь знаете меня не первый день!

Лукреция. Да, святой отец, но это кажется мне делом самым неслыханным и диким.

Тимотео. На первый взгляд да, конечно, но я бы не хотел, чтобы вы и в самом деле так думали. Существуют поступки, которые со стороны кажутся ужасными, дикими; однако же при ближайшем рассмотрении они оказываются и терпимыми и человечными. Недаром говорят, что у страха глаза велики. И наш случай – вернейшее тому доказательство.

Лукреция. Дай-то Бог!

Тимотео. Я бы желал вернуться к тому, о чем говорил прежде. Что касается вашей совести, то вы должны руководствоваться тем бесспорным правилом, которое гласит, что нельзя жертвовать верным благом ради сомнительного зла. В нашем случае благо верное: вы забрюхатеете и, стало быть, доставите Господу нашему еще одну овцу. Сомнительное же зло в том, что тот, кто возляжет с вами после принятия зелья, умрет. Но ведь случается, что от этого и не умирают. Ну а коль скоро ручаться за это нельзя, то уж лучше, чтобы мессер Нича риску себя не подвергал. Что же касается самого действия, которое якобы греховно, то это пустые россказни, ибо грешит воля, а не тело. А вот не угодить мужу – грех истинный. Вы же, напротив, ему угождаете. Грешно извлекать из того, что вам предстоит, наслаждение, вы же получите одно отвращение. Главное при оценке любых поступков – конечная цель. Ваша цель – попасть в рай и ублаготворить мужа. В Библии сказано, что дочери Лота,^{18} полагая, будто остались одни на свете, сошлись с собственным отцом, а поскольку намерение их было добрым, то они не согрешили.

Лукреция. В чем вы хотите меня убедить?

Сострата. Дай себя убедить, доченька. Ужели ты не знаешь, что бездетная женщина и дома не имеет? Умри муж – и она остается одна-одинешенька, яко брошенное животное.

Тимотео. Клянусь вам, мадонна, монашеским своим званием, что для вас подчиниться желанию мужа не больший грех, чем съесть кусок мяса в постную среду. Грех, как известно, смываемый одной каплей святой воды.

Лукреция. К чему вы меня склоняете, святой отец?

Тимотео. Склоняю к тому, за что вы по гроб жизни будете мне благодарны. А уж как вы будете радоваться через девять месяцев!

Сострата. Она сделает так, как вы говорите. Сегодня вечером я сама уложу ее в постель. Да чего ты боишься, дурочка? Да в нашем городе мигом сыщутся по крайней мере полсотни женщин, которые с радостью бы оказались на твоем месте, да еще со всем усердием благодарили бы за то небеса.

Лукреция. Будь по-вашему, хотя и не думаю, что доживу до утра!

Тимотео. Не бойся, дочка, не бойся. Я буду молить за тебя Создателя, да еще вознесу молитву ангелу Рафаилу,^{19} дабы он укреплял тебя в праведном твоем желании. Идите с миром и готовьтесь к таинству, ибо уже смеркается.

Сострата. Мир вам, отче.

Лукреция. Господи, спаси и помилуй. Матерь Пречистая, не допусти погибели моей!

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Тимотео, Лигурио, Нича.

Тимотео. Эй, Лигурио!

Лигурио. Ну, как наши дела?

Тимотео. Все улажено. Они пошли домой, готовые исполнить все, что требуется. Уверен, что никаких затруднений не возникнет, ибо мать будет при Лукреции неотступно и сама намерена уложить ее в постель.

Нича. Правда?

Тимотео. Ба! Да вы, кажется, излечились от глухоты?

Лигурио. Это святой Климентий смилостивился над ним.

Тимотео. В благодарность надо бы пожертвовать на его образ, дабы весть о чудесном исцелении распространилась среди верующих во благо мне и вам.

Нича. Давайте вернемся к делу. Как вы считаете, не будет ли жена противиться моей воле?

Тимотео. Ручаюсь, что нет.

Нича. Значит, я самый счастливый человек на свете!

Тимотео. Еще бы! Вскорости будете баюкать мальчонку, а уж кому этого не дано, пусть пеняет на себя.

Лигурио. Возвращайтесь к вашим молитвам, святой отец, и если еще что понадобится – мы сумеем вас найти. А вы, мессере, идите к жене, дабы укрепить ее в благочестивом решении. Я же поспешу к магистру Каллимако и потороплю его с зельем. Хорошо бы нам встретиться после захода солнца и обмозговать то, что мы замыслили на сегодняшнюю ночь.

Тимотео. Бог в помощь!

КАНЦОНА

 
Приятно жить обманом!
Обман, невзгодам ты предел кладешь,
простор давая планам,
и горечи ты сладость придаешь.
Заблудших ты зовешь
на правый путь – и твой призыв по нраву.
Достоинства твои
обогащают божество любви.
И камни побеждаешь ты по праву,
и чары, и отраву.
 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Каллимако, один.

Каллимако. Лигурио все нет, а мне бы так хотелось знать, до чего они там договорились! Ведь он должен был сюда прийти еще час назад. Я просто места себе не нахожу. Верно говорят, что счастье и природа уравновешены в нашей жизни. Только счастье тебе улыбнется, а тут уж природа в должной доле и зла подмешает. Насколько возросла моя надежда, настолько же возросла боязнь. Неужто же мне, горемычному, суждено жить вот так, поочередно терзаясь то опасениями, то надеждами? И не подобен ли я кораблю, гонимому противными ветрами: чем ближе гавань, тем больше риску погибнуть. Безмозглость мессера Ничи вселяет в меня надежду, благоразумие и совестливость Лукреции повергает меня в уныние. Нигде и ни в чем не нахожу я себе успокоения. Порой я пытаюсь превозмочь себя, раскаиваюсь в сумасбродстве и думаю: «Что ты делаешь? Не спятил ли ты с ума? Ну, добьешься своего, а что дальше? Ты сознаешься в своем заблуждении, раскаешься в своих напрасных усилиях и позорных помыслах. Неужто тебе неведомо всегдашнее несоответствие между тем, что человек ищет и что находит? С другой же стороны, худшее, что может с тобой стрястись, – это смерть и прямая дорога в ад. Впрочем, сколько других-то померло! И сколько в аду дивных людей! И разве стыдно тебе будет очутиться в их обществе? Смотри своей судьбе в лицо, сторонись зла, но коли не сможешь его избежать – сноси ожидающую тебя расплату как мужчина, не падай духом, не расслабляйся, как женщина». Так я подбадриваю себя, но без особого успеха, ибо меня вновь и вновь обуревает неистовое желание хоть раз возлечь с нею, и я чувствую всем своим телом, что становлюсь сам не свой: ноги трясутся, внутри все переворачивается, сердце рвется из груди, руки опускаются, язык немеет, в глазах мутится, голова идет кругом. Уж скорее бы шел Лигурио, чтобы хоть ему излиться. Да вот и он, легок на помине, спешит сюда. От того, что он сейчас скажет, зависит – жить мне или умереть.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Лигурио, Каллимако.

Лигурио. Никогда еще я так страстно не желал встретить Каллимако, и никогда еще мне не было так трудно его сыскать. Небось когда б я нес ему вести печальные, он бы предстал передо мной прямо как из земли. Забегал к нему домой, побывал на главной площади, на рынке, у дворца Спини, у лоджии Торнаквинчи и не нашел его. Видно, у всех этих влюбленных шило в заду и усидеть на месте они не могут.

Каллимако. Похоже, что он ищет меня, да и вид у него, кажется, довольный. Эй, Лигурио, Лигурио!

Лигурио. Где же ты был, Каллимако?

Каллимако. Какие новости?

Лигурио. Преотличные.

Каллимако. Правда?

Лигурио. Самые что ни на есть лучшие.

Каллимако. Лукреция согласна?

Лигурио. Согласна.

Каллимако. А монах свое дело сделал?

Лигурио. Сделал.

Каллимако. О, благословенный пастырь! Вечно буду Бога за него молить.

Лигурио. Еще чего не хватало! Можно подумать, что Господь примет это за богоугодное дело. Да и от нашего пастыря молитвами не отделаешься.

Каллимако. А что ему надобно?

Лигурио. Деньги, понятно.

Каллимако. Дадим денег. Сколько ты обещал?

Лигурио. Триста дукатов.

Каллимако. Правильно.

Лигурио. Доктор уже сунул ему двадцать пять.

Каллимако. Как? Как?

Лигурио. Да вот так. Взял и выложил.

Каллимако. А мать Лукреции, она что-нибудь сделала?

Лигурио. Она-то и сделала самое главное. Когда она узнала, что дочери предстоит приятно провести эту ночку, и притом не беря греха на душу, она так насела на нее с просьбами, угрозами, ободрениями, что вынудила Лукрецию пойти вместе с ней к монаху, а там уже оба склонили ее к согласию.

Каллимако. Боже! За что ты даруешь мне такое счастье? Кажется, я умру от избытка радости.

Лигурио. Вот извольте видеть, что за народ пошел. То он собирается умереть от радости, то от горя, лишь бы умереть. Зелье готово?

Каллимако. Конечно.

Лигурио. Что ты ей пошлешь?

Каллимако. Стакан подогретого вина с пряностями, которое очень бодрит тело и веселит голову… О, черт, я пропал!

Лигурио. Это что еще выдумал?

Каллимако. И тут уж решительно ничто не поможет!

Лигурио. Да говори же, что там за чертовщина?

Каллимако. Все пошло прахом, я лечу в пропасть.

Лигурио. В чем дело? Отними руки от лица!

Каллимако. Разве ты не помнишь, что я сам пообещал Ниче помочь ему, тебе и Сиро схватить первого попавшегося забулдыгу и уложить его в постель к Лукреции?

Лигурио. Ну и что же?

Каллимако. Как что? Да раз я с вами, стало быть, не могу быть этим первым попавшимся. Если же меня с вами не будет, Нича сразу же заподозрит обман.

Лигурио. Ты прав. Но разве нет способа помочь беде?

Каллимако. Думаю, что нет.

Лигурио. Ерунда, найдется!

Каллимако. Ума не приложу.

Лигурио. Надо пораскинуть мозгами.

Каллимако. Если сейчас не придумаешь, я погиб.

Лигурио. Придумал.

Каллимако. Что именно?

Лигурио. Монах, который помогал нам до сих пор, поможет и в остальном.

Каллимако. Чем же он может помочь?

Лигурио. Мы все переоденемся. Монах изменит голос, лицо, платье. Я же скажу доктору, что это ты. Он поверит.

Каллимако. Ловко! Ну а я что буду делать?

Лигурио. Ты накинешь на плечи куцый дырявый плащ, возьмешь лютню и как ни в чем не бывало вынырнешь в нужную минуту из-за угла докторского дома, напевая песенку.

Каллимако. С открытым лицом?

Лигурио. Конечно. Будь ты в маске, он мог бы заподозрить неладное.

Каллимако. А он не узнает меня?

Лигурио. Не узнает, ты скривишь рожу, оскалишь зубы или оттопыришь нижнюю губу, зажмуришь один глаз. Ну-ка, попробуй.

Каллимако. Так?

Лигурио. Нет.

Каллимако. А так?

Лигурио. Еще сильнее.

Каллимако. Вот этак?

Лигурио. Теперь что надо. Хорошенько разучи эту гримасу. Дома у меня есть приставной нос, нацепишь его.

Каллимако. А что потом?

Лигурио. Как только ты появишься из-за поворота, мы на тебя накинемся, выхватим из рук лютню, сцапаем, завяжем глаза, завертим на месте, отведем в дом и уложим в постель к хозяйке. А уж дальше дело твоего разумения, как сможешь!

Каллимако. Лишь бы проникнуть в постель.

Лигурио. В постель-то ты проникнешь, а вот сможешь ли в нее вернуться – будет зависеть от тебя, а не от нас.

Каллимако. Как так?

Лигурио. А вот так: за ночь ты должен расположить ее к себе, а перед расставанием во всем ей открыться, признаться в обмане, выказав всю свою любовь, убедить ее в том, что она, не боясь огласки и сраму, может стать твоей подружкой, а решившись на скандальную огласку – твоим врагом. Не может быть, чтобы она с тобой не спелась и не пожелала, чтобы ночь не была последней.

Каллимако. Ты думаешь?

Лигурио. Тут и думать нечего. Не будем, однако, терять времени. Уже восемь. Кликни Сиро, пусть отнесет зелье, а ты ожидай меня дома. Я же пойду за монахом. Он переоденется, и мы с ним вернемся сюда, прихватим мессера и обтяпаем все остальное.

Каллимако. Молодец, Лигурио. Ступай!