Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ

Альвиджа, одна.

Альвиджа. Убегаешь, скотина! Так мне и надо, старой дуре! Даю обет – если только останусь цела, – что весь март буду поститься каждую пятницу, по десять раз в месяц обойду все семь церквей, буду ходить босиком при всем честном народе, обещаю кипятить воду для неизлечимых, целый год буду ставить клистиры больным госпиталя Святого Иоанна. Буду служить у «Конвертиток», буду целую неделю стирать белье задаром в больнице «Консолацьоне»; случалось, я водила святых за нос, но уж на этот раз больше их обманывать не стану. Блаженный архангел Рафаил, заклинаю тебя твоими крылами, помоги мне! Мессер Святой Товий, молю тебя именем твоей рабы, убереги меня от костра! Мессер Святой Юлиан, защити ту, за которую ты всегда предстательствуешь в своей молитве и которая возвращается домой, чтобы там спрятаться.

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ

Параболано, один.

Параболано. Болван! Доверился какому-то лакею и какой-то беззубой потаскухе! Ну и влопался же я, и поделом. Теперь я понимаю всю глупость таких, как я; только потому, что мы занимаем высокое положение, мы воображаем, что вправе получать все на свете. Ослепленные собственным величием, мы никогда не желаем прислушиваться ни к добру, ни к правде. А так как у нас никогда не бывает никаких забот, кроме как об удовлетворении собственной похоти, нас держат в своих лапах те, кто помогает исполнить наши желания, а тех, кто напоминает нам о долге, мы ненавидим и гоним от себя. Мой Валерио может это подтвердить. Я опозорен, и мне даже кажется, что слышу, как эта история гремит по всему Риму, как стоустая молва расписывает, каким же я оказался болваном. А вот и Валерио. Бедняга совсем загрустил.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

Валерио, Параболано.

Валерио. Синьор мой, так как зависть моих врагов победила вашу доброту, то я, с вашего разрешения, удалюсь, и больше вы никогда обо мне не услышите.

Параболано. Не плачь, брат. Амур, мои безудержные желания и мое простодушие тебя обидели, но ведь в таких случаях человек и поразумнее меня может растеряться. Расскажу тебе одну из самых занятных проделок, когда-либо слышанных за последнюю тысячу лет. Она сделала бы честь не одной сотне комедий. Сам посуди, как мне было не посмеяться над мессером Филиппо Адимари,^{150} которого, когда он находился в покоях у папы Льва, заставили поверить, будто рабочие, копавшие котлован для фундамента его нового дома в Трастевере, нашли невесть сколько бронзовых статуй. И вот почтенный Адимари в одном подряснике побежал их смотреть и остался с носом, так же как и я остался с носом, когда меня разыграл Россо.

Валерио. Как? Россо? Меня он никогда не обманывал.

Параболано. А как я потешался над тем восковым изображением, которое мессер Марко Браччи обнаружил у себя под изголовьем? Обозленный Браччи добился того, что взяли под стражу синьору Мартикку, так как он вбил себе в голову, будто она, проспавши с ним ночь, хотела его околдовать.

Валерио. Ха-ха-ха!

Параболано. А как я изводил мессера Франческо Торнабуони, уговаривая его ежедневно принимать двенадцать сиропов и еще какое-то лекарство, хотя он был совершенно здоров, но сдуру поверил, что заразился французской болезнью?

Валерио. Все эти истории известны, ваша милость.

Параболано. Ну а теперь как бы ты посоветовал мне поступить?

Валерио. Я посмеялся бы над любой сплетней и сам рассказал бы про эту проделку именно так, как она произошла на самом деле, ибо тогда над ней будут меньше смеяться и меньше болтать.

Параболано. Ты говоришь как мудрец. Подожди меня, и ты увидишь ту «благородную римскую даму», с которой я только что тешился.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Валерио, один.

Валерио. Всякому известно, что лишь тот повелевает своим синьором, кто хранит ключи от его наслаждений и от его вожделений, а если кто в этом сомневается, пусть вспомнит, как поступил со мной Россо. И это только благодаря тому, что он умел не столько приводить женщин к моему синьору, сколько обещать ему, что он их приведет. Большие господа всей мирской славе предпочитают личные удовольствия, которые могут себе позволить. И я полагаю, что точно так же поступит всякий, занявший положение, которого достиг мой хозяин.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТОЕ

Параболано, Альвиджа, Тонья, Валерио.

Параболано. Ты думала, я тебя не найду?

Альвиджа. Пожалейте меня, не судите!

Параболано. Какого черта!

Альвиджа. Вы во сне поведали Россо, что любите Ливию.

Параболано. Во сне… Россо? Ай-ай-ай!

Альвиджа. Не прими я вашу влюбленность так близко к сердцу, я не попала бы в беду.

Параболано. Что? Ты приняла это так близко к сердцу?

Альвиджа. Да, синьор. Россо мне клялся, что из-за Ливии вы чуть ли не при смерти, и я решила, что бы это мне ни стоило, спасти от смерти столь юного и столь отменного синьора.

Параболано. Итак, это я тебе обязан? Ха-ха-ха! Так вот оно что! Подойди-ка сюда, мадонна с прялкой, я даже не разглядел, что ты, оказывается, нарядилась булочником. И повезло же мне, что до Сикстова моста я так и не добрался!

Тонья. Синьор, эта старая ведьма с помощью какой-то агроманции за волосы втащила меня к себе в дом.

Альвиджа. Врет вонючая потаскушка!

Тонья. Нет, не вру.

Альвиджа. Нет, врешь.

Параболано. Успокойтесь и дайте мне покричать или, вернее, посмеяться.

Валерио. Всегда, во всех случаях жизни, я знавал вас как человека мудрого, теперь же вижу, что вы человек мудрейший. Я догадываюсь, в чем дело, и дело это поистине смехотворное. Однако что это за бородач, одетый женщиной?

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

Арколано, Параболано, Валерио, Тонья, Альвиджа.

Арколано. А все-таки я тебя догнал, все-таки разыскал! И ты здесь, старая обманщица? Сейчас прикончу вас обеих! Не держите меня, человек хороший!

Параболано. Назад!

Арколано. Дайте мне наказать жену и эту проклятую сводню!

Валерио. Успокойся, стой смирно! Ха-ха-ха!

Арколано. Только подойди ко мне, потаскуха! Только подойди, беззубая карга!

Валерио. Вот уж потеха! Ха-ха-ха!

Тонья. А ты не грози мне, только время теряешь.

Альвиджа. Мессер Арколано, прошу, выражайтесь поприличнее.

Параболано. Это твоя жена?

Арколано. Да, синьор.

Параболано. Скорее, она кажется твоим мужем. Ха-ха-ха-ха! Брось этот нож. Было бы грешно, если б такая прекрасная комедия закончилась трагедией.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

Мессер Мако, в одном жилете, Параболано, Валерио, Арколано, Тонья, Альвиджа.

Мессер Мако. Испанцы! Испанцы!

Параболано. А вот и мессер Мако!

Мессер Мако. Испанцы изрубили меня в куски.

Параболано. Какие еще испанцы?

Мессер Мако. Дайте дух перевести! Я!.. Я!.. Я!..

Параболано. Да говорите же!

Мессер Мако. Я ш… ш-ш… Я шел…

Валерио. Куда?

Мессер Мако. Я ш-шел, вернее, был, то есть шел к… к… синьоре К-К-Камилле. Дайте отдышаться, если хотите, чтобы я вам все рассказал. Мастер Андреа отлил из меня придворного при помощи форм, а дьявол меня испортил. Потом я поправился, потом снова испортился, потом меня снова поправил мастер Андреа. А когда я был исправлен и оказался тем великолепным любовником, которого вы видите, я пошел к синьоре Камилле в дом, ибо, сделавшись придворным, я получил право туда ходить. А проклятые испанцы заставили меня выпрыгнуть из высоченнейшего окна.

Параболано. Как, и вы не разбились? Прыгать из окна? Вот уж поистине, Бог помогает маленьким детям и чудакам!

Мессер Мако. Как помогает?

Параболано. Очень просто. Помог же он вам, когда вас сначала испортили, а потом починили. А ведь многим он и не помогает. Сколько, например, таких, которые приезжают в Рим в полной исправности, а возвращаются домой разбитые, так и не найдя человека, который позаботился бы не только о том, чтобы их починить, но и о том, чтобы они не рассыпались вконец! А среди них попадаются люди и знатные, и толковые.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ

Мессер Мако, мастер Андреа, держащий в руках верхнюю одежду и шапочку мессера Мако, Параболано, Валерио.

Мессер Мако. Вот он, один из испанцев! Ах ты, козел паршивый, верни мою одежду! Не держите меня!

Параболано. Ха-ха-ха! Узнаю тебя, мастер Андреа!

Мастер Андреа. Полно беситься, мессер Мако!

Мессер Мако. Испанец! Грабитель!

Мастер Андреа. Я – мастер Андреа, я убил того, кто похитил у вас одежду и шапку, я хочу их вам вернуть.

Мессер Мако. Какой ты мастер Андреа? Ты – испанец, отдай мне свою жизнь, и чем скорее, тем лучше!

Валерио. Ха-ха-ха! Опомнитесь, мессер Мако, и вложите ваш гнев в ножны благоразумия.

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ

Рыбак, Россо, Параболано, Валерио, Альвиджа, жид.

Рыбак. Удирать, проходимец! Ишь вообразил, что в темноте можно спокойно разгуливать? Думал, так легко провести флорентийца? А?

Россо(в сторону). Кажется, влопался. Вы принимаете меня за кого-то другого, добрый человек.

Рыбак. За кого-то другого? Хорош гусь! А где мои миноги, обманщик, обжора?

Валерио. Наш Россо…

Параболано. Отойди и перестань шуметь, не порть нашей комедии.

Рыбак. Дайте мне горло перерезать этому жулику, который, прикинувшись папским экспедитором, выманил у меня десять миног да еще при помощи какого-то жулика монаха заставил битых два часа простоять у столба, где привязывают бесноватых.

Параболано. Ха-ха-ха! Ай да Россо!

Россо. Синьор мой, простите меня великодушно, не наказывайте! Я раб вашей милости и мессера Валерио, и верьте, что этот добрый человек обознался.

Параболано. Встань сейчас же! Ха-ха-ха!

Россо. Ваш алмаз и ваше ожерелье здесь, у Альвиджи.

Валерио. Ха-ха-ха! Так это ты…

Альвиджа. Я сейчас же отдам их! Это ненасытный обжора Россо меня подвел…

Россо. Это ты, старая ведьма, подвела бедного Россо, и, клянусь, я тебя проучу!

Параболано. Назад, говорю я вам! Иначе наша комедия лопнет или, того и гляди, завершится трагедией.

Жид. Мой жилет! Сдавайся обманщик! Вот как грабят бедных евреев! Увы, несчастное мое тело! О Рим, жирный боров, хорошие же ты усвоил себе нравы! Вместо дукатов с тобой расплачиваются плетьми! Не иначе как сам дьявол не хочет, чтобы появился мессия. А пора бы!

Параболано. Не шуми, Исаак, Яков или как там тебя зовут. Не почитай за малое счастье, что остался жив, ибо ты один из тех, кто распял Христа.

Жид. Терпение!

ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ

Параболано, мессер Мако, Арколано, Тонья, Альвиджа, Валерио, мастер Андреа, Россо, рыбак, жид.

Параболано. Слушайте меня все! Сначала я поговорю с вами, мессер Мако.

Мессер Мако. Это справедливо, ибо я – придворный, придворный с головы до ног.

Параболано. Прошу вас немедленно помириться с мастером Андреа, или с испанцем, за какового вы его почитаете. Если вы признаете в нем мастера Андреа, помиритесь с ним и простите ему, что он вас испортил, ибо потом он вас починил. Посчитайтесь с тем, что он проделал бы подобную штуку и с родным отцом, если бы отец его пожелал сделаться придворным тем самым способом, который, как вы говорите, он применил к вам. Если же вы полагаете, что он испанец, то все равно помиритесь, а причину, почему вы должны помириться, я вам скажу в другой раз.

Мессер Мако. Я готов.

Параболано. Отдай ему одежду и шапку, мастер Андреа.

Мастер Андреа. Рад служить вашей милости!

Мессер Мако. Я не сержусь, добрый человек.

Параболано. Ты, булочник, забирай свою жену и считай ее честной и красивой, ибо нынешних женщин считают особенно целомудренными тогда, когда они распутны. И у того жена хуже, кто думает, что она лучше других.

Арколано. Я сделаю все, как советует мне ваша милость.

Валерио. И мудро поступишь.

Параболано. Прощаю тебе, Альвиджа, ибо не должен был тебе доверять. Ты сделала то, что и подобает твоей профессии.

Альвиджа. Да воздаст вам за это Господь!

Валерио. Ой! Ой!

Параболано. Прощаю и тебе, Россо, ибо, будучи греком, ты показал себя греком и схитрил, как грек. И ты, Валерио, помирись с Россо, как помирился с ним я, ибо провел он меня за нос столь ловким способом, о котором впоследствии я с удовольствием тебе расскажу.

Валерио. Я готов, ваша милость.

Россо. А знаете ли вы, мессер Валерио, что Россо пошел бы за вас на самую лютую казнь?

Валерио. Ха-ха-ха!

Рыбак. А деньги за миноги? Кто мне их отдаст?

Параболано. Ты, рыбак, прости Россо, ибо хоть ты и флорентиец, но оказался настолько незадачливым, что дал себя обмануть. Договорись с этой жидовской бестией, выясни, сколько Россо вам должен. Валерио заплатит тебе, а Россо заставит либо вернуть жилетку жиду, либо заплатить за нее.

Рыбак. Премного благодарен вашей милости.

Жид. Располагайте мною по своему усмотрению.

Рыбак. Россо-то я прощаю, но не тем попам-предателям, которые содрали с меня шкуру…

Параболано. Сам уладь это дело с попами, которые привязали тебя к столбу и искромсали тебе рубашку. А теперь, Валерио, приняв от меня всяческие извинения, прости обиды, что намедни любовное безумие заставило меня совершить. Я уже повинился перед тобой, а это не шутка, когда человек с моим положением признается в дурном поступке другому, менее знатному, чем он. Ты же, почтенный булочник, помни, что тот, кто, наступив на рога, не сажает их себе на голову, – просто скотина.

Арколано. Черт возьми, так оно и есть!

Параболано. Конечно. Ведь рога – это древность, и они даны нам свыше. Я полагаю, что Господь Бог собственноручно увенчал ими Моисея, а также и луну. И хотя и тот и другая рогаты, они совсем не те, кем они тебе кажутся. Мало того, луна своими рогами воздает честь небу, а Моисей – Ветхому Завету.

Арколано. Однако растолкуйте, каким образом беда эта может пойти мне на пользу?

Параболано. А как же? У всех, кто хоть чего-нибудь да стоит, есть рога. У быков, у улиток… А что ты думаешь о единорогах? Ведь их рог стоит бешеных денег и служит противоядием. И сколько же, ты думаешь, может стоить человеческий рог, если звериный так дорог и обладает такой чудодейственной силой? Человеческие рога помогают от бедности и прочего, и многие синьоры носят их в своем гербе.

Арколано. Как бы то ни было, я такой, каким вы меня видите, и со своей стороны я насаживал их такой особе, что вам и во сне не приснится. Хватит того, что я вам говорю.

Параболано. Итак… а ну-ка, мона, поцелуйте вашего мужа!

Арколано. А ну-ка, целуй!

Тонья. Отойди, винная бочка! Не тронь меня!

Арколано. Ух, паршивая баба, а ты зачем изменяла мне?

Тонья. А что же ты хочешь, чтобы я делала с тем, что у меня остается? Бросала бы свиньям?

Валерио. Она права! Ха-ха-ха!

Альвиджа. Синьор, раз вы такая душка, я достану вам одну особу, которой Ливия и в подметки не годится. Разве что личико, но во всем остальном она несравнима.

Параболано. Клянусь Богом, ты меня больше не проведешь! И у нее хватает еще духу предлагать мне другую. Валерио, идемте все ко мне домой. Я хочу, чтобы все участники этой беспримерной комедии со мной поужинали, хочу, чтобы ты прослушал ее целиком и чтобы мы все вместе смеялись над ней до утра. Недаром сейчас карнавал.

Валерио. Вот и дом. Пусть мастер Андреа проводит всю эту толпу. Мессер Мако, ваша милость должны пройти первым.

Мессер Мако. Премного благодарен. Синьор Параболано! Первым войдет ваша милость!

Параболано. Идемте, идемте! Будем пить, есть и веселиться до рассвета!

Россо. Господа, тот, кто осудит длину нашего поучения, плохо знаком с придворными обычаями, иначе он знал бы, что в Риме все затягивается, кроме тех случаев, когда человек разоряется, и он похвалил бы нашу длинную болтовню, ибо того, что происходит в Риме, не пересказать и во веки веков.

Занавес

АЛЕССАНДРО ПИККОЛОМИНИ
ПОСТОЯНСТВО В ЛЮБВИ

Перевод Г. Киселева

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Испанец и пролог.

Мессер Джаннино, он же Иоандр, сын Педрантонио.

Верджилио, слуга мессера Джаннино.

Мессер Лигдонио Караффи, поэт.

Панцана, слуга мессера Лигдонио.

Сгвацца, прихлебатель.

Гульельмо, старик, он же Педрантонио из Кастилии.

Аньолетта, служанка маэстро Гвиччардо, врача.

Мессер Консальво, брат Педрантонио.

Росадес, слуга мессера Консальво.

Корсетто, солдат.

Ферранте ди Сельваджо, под именем Лоренцино, слуга Гульельмо.

Маркетто, слуга Гульельмо.

Лючия, служанка Гульельмо.

Корнаккья, повар мессера Джаннино.

Маргарита, дочь маэстро Гвиччардо.

Маэстро Гвиччардо Паллети, врач.

Синьор Роберто, придворный князя Салернского.

Латтанцио Корбини.

Братья Латтанцио.

Мессер Йоханн, немецкий школяр.

Мессер Луис, испанский школяр.

Керубино, монах.

Лукреция, она же Джиневра, дочь Педрантонио.

Паж.

ИСПАНЕЦ и ПРОЛОГ

Испанец(говорит по-испански). Что за диво? Откуда все это убранство, дома, благородные синьоры в сопровождении знатных дам и юных дев, столь милых взору? Что вознамерились они представить? Здесь все так ладно и пригоже. Будь я проклят, как расторопны эти итальянцы и как изрядно понаторели они в мирских делах! Не худо было бы повстречать кого-то, кто раскрыл бы мне, в чем тут хитрость. Чу! Кажется, тот самый случай… Сюда идет какой-то малый. Что за хламиду он напялил? Никак в толк не возьму: то ли пророк передо мной, то ль патриарх? Подойду-ка к нему. День добрый, сударь. Не будет ли так любезна ваша милость открыть мне, с кем имею честь? Вы часом не пророк? А может, патриарх?

Пролог. Прошу покорнейше прощенья, сударь. Вы не вполне учтивы, коль скоро не желаете присоединиться к остальным и предоставить сцену в наше распоряженье.

Испанец. Признаться, я изумлен. Извольте наперед растолковать, в чем здесь дело. А уж потом уйду охотно.

Пролог. Чуточку терпенья: вы все узнаете вместе с остальными. Соблаговолите же сойти с подмостков и не препятствовать началу представленья.

Испанец. Скажите, ваша милость, честь по чести: вы христианин? Что это на вас за платье?

Пролог. Довольно будет с вас того, что я не гишпанец. Ишь куда клонит!

Испанец. Именем императора заклинаю вас, откройте, что означают сии приготовленья?

Пролог. Вот навязался на мою голову! Отвечу в двух словах; но уж потом извольте удалиться. Здесь разыграется комедия.

Испанец. Комедия? Черт подери, мне это по душе. Рад буду посмотреть. Но как уразуметь, что тут к чему, коли прежде не услышать предысторию? Посему прошу вас, ваша милость, поведать мне о ней.

Пролог. Что верно, то верно: без предыстории нам не ступить и шагу. Я для того сюда и явился, чтоб расписать милейшим дамам все как есть. Ежели достанет вам долготерпенья, вы поймете все сполна.

Испанец. Молю, ваша милость, не томите. А дам прелестных усладить сумеете потом, по собственному разуменью.

Пролог. Что ж, я готов охотно, да только гишпанское наречье мне не ведомо.

Испанец. Не беда, италийский слог знакомый мне изрядно.

Пролог. Коль смекаете по-нашему, то купно с остальными изготовьтесь слушать; нам не понадобится много слов.

Испанец. Признаться, сударь, безупречно вашей речью я не владею и что не ясно будет – переспрошу.

Пролог. Любезнейшие дамы, принужден ублаготворить сего господина – не то от него нам нынче не отделаться. Впрочем, подметьте, милостивые государыни, что оный господин еще сослужит вам добрую службу. На мое несчастье, моя задумка – побеседовать с вами с глазу на глаз – не удалась. Ну да невелика беда – отложим до другого раза.

Испанец. Сделайте милость, а уж потом распоряжайтесь мною как угодно. Я все исполню, слово дворянина.

Пролог. Идет! Это мне по нраву. Знайте ж, перво-наперво, что город сей зовется Пиза.

Испанец. Пиза? Продолжайте вашу повесть; вас прерву, ежели смысл станет смутен.

Пролог. Так и учиним. Вот вам мой рассказ. Лета двадцать второго здравствовали в Кастилии два брата: мессер Консальво, отродясь не имевший ни жены, ни потомства, и Педрантонио, у коего было двое единородных детей семи лет. Девицу нарекли Джиневрой; мальчонке дали имя Иоандр. Едва последнему стукнуло семь годков, отец отправил его в римскую курию, где Иоандр пожалован был местом пажа при кардинале Медичи, ставшем впоследствии папой Климентом.^{151}

Испанец. Вы утверждаете, будто в году двадцать втором живали в Кастилии два брата: мессер Гонсальво, бездетный холостяк, и Педрантонио, имевший двух деток семи годов – Хиневру и Хуандоро, каковой оказался при дворе папы Климента, бывшего в ту пору покуда кардиналом?

Пролог. Точно так. Спустя малое время после отсылки отпрыска в Рим Педрантонио объявили в Кастилии мятежником и обвинили в невесть каких проступках, по причинам, о коих прознаете чуть позже. Оставив дочь на попечении мессера Консальво, он тайно прибыл в Пизу, где здравствует и поныне вот в этом самом доме, под именем Гульельмо да Виллафранка.

Испанец. Постой, не гони так скоро. Итак, Педрантонио отправил своего мальчонку в Рим, а сам указом тяжким был оглашен бунтовщиком; доверив дочку мессеру Гонсальво, добрался скрытно в Пизу и пребывает здесь под мнимым именем Гульельмо, что из Виллафранки?

Пролог. Ваша правда. Так вот, Джиневра, находясь на попечении дядюшки в Кастилии, тринадцати годков от роду воспылала страстью к некоему Ферранте ди Сельваджо. Юный Ферранте также был без ума от девицы. Но вытребовать в жены у мессера Консальво ее не мог. Тогда влюбленные обвенчались тайком и, сев на суденышко, бежали, взяв курс на Италию. Не успели они войти в итальянские моря, как на них напали сарацинские пираты и взяли их в плен. Однако вскоре Джиневру вызволили силой лилиманцы – благородные рыцари ордена Лилии, каковые пожаловали девицу в дар сказанному Гульельмо, с коим водили крепкую дружбу. Гульельмо же, как я поминал, – ее родной отец. Так, ничего не ведая друг о друге, они жили и живут по сей день. В неволе у сарацинов Джиневра, недолго думая, нареклась Лукрецией да Валенсия, по причинам, о коих услышите от нее самой.

Испанец. Посмотрим, ваша милость, так ли уяснил. Тринадцати годов от роду Хиневра влюбилась в Кастилии в некоего Феррантоса де Сальвайо; тот взаимно увлекся ею. Поскольку мессер Гонсальво не дал согласье на их супружество, молодые венчались втайне и бежали морским путем из Кастилии. Вслед за тем Хиневру отбили какие-то «англичанцы», милостиво уступившие девицу сему Гульельмо, их доброму другу и ея отцу. Так и живут они вместе, не признав друг дружку, ибо в сарацинской неволе Хиневра взяла имя Лукресии ди Валенсия. Я верно уразумел?

Пролог. Превосходно. Но худшая судьба постигла Ферранте. Его запродали в Тунис какому-то богатею, у коего среди прочих невольников томился некий Паволо Валори, флорентиец; с ним Ферранте крепко сдружился. В неволе он пребывал до взятия Туниса в году прошедшем,^{152} после чего, вкупе с тысячами прочих рабов, обрел свободу. Паволо прихватил Ферранте с собой во Флоренцию и подыскал ему достойное место в гвардии.

Испанец. Погодите. Ферранте продан был в Тунис и там сдружился с рабом из Флоренции. Когда ж Тунис освободили, а с ним освободили и всех рабов, отправился с флорентийцем во Флоренцию и поступил на службу в гвардию.

Пролог. Вы на диво наловчились в нашем языке. Так вот, после оных передряг приехал как-то раз Ферранте со товарищами в Пизу поразвлечься; и тут возьми да и заприметь в окошке дома, где живет Гульельмо, свою Джиневру. Смекнув, однако, что та его не признает по причине бороды, которую он отпустил в Тунисе, Ферранте решился взять другое имя и наняться в услужение к Гульельмо, дабы прознать, не забыла ли о нем Джиневра и не отдала ли сердце кому еще. Так вот, под прозвищем Лоренцино, почитай два месяца он служит в доме Гульельмо.

Испанец. Ваша милость сказывает, будто, прибыв в Пизу забавы ради, Ферранте признал свою Хиневру, но ею признан не был; и будто, сменив имя на Лоренсино, к Гульельмо нанялся он слугой, чтоб половчее выведать сердечную склонность девицы, а заодно прознать, памятует ли та о нем. Прошу покорно, скажите, что сталось с Хуандоро, который семи годов пожалован в пажи при папе Клименте, бывшем в ту пору кардиналом?

Пролог. Всему свой срок. В скором времени, как часто это бывает у нас в Италии, где старые добрые имена износились и вырождаются, Иоандр получил в курии имя мессера Джаннино. У господина своего он пребывал в такой милости, что тот не раз жаловал его богатыми дарами и привечал бы пуще того, когда бы наш мессер вовсе не оставил службу. На обратном пути его святейшества из Марселя^{153} мессер Джаннино пожелал проследовать через Пизу, чтобы взглянуть на сей славный город, и по уши влюбился в Лукрецию, не признав в ней собственной сестрицы Джиневры. Застряв в Пизе из-за своей зазнобы, он так воспылал к ней любовным чувством, что покинул его святейшество и остался в городе под тем предлогом, что намерен-де всерьез заняться науками. Чтобы добиться своего, он употребил всеразличные способы. Но все впустую. А поселился он вот в этом доме.

Испанец. О, сколь мне по нраву сия история! Дале вы утверждаете, будто Хуандоро, прослывший в курии мессером Джаннино, был в милости у своего господина; по пути же его святейшества из Марселя оказался в Пизе и без памяти влюбился в Хиневру, не распознав в ней сестры. Одурманенный пылкой страстью, он поселился в этом доме с единственной мечтой обладать своей избранницей. Да только проку с этого ему покамест никакого, ибо она-то будто его и не замечает.

Пролог. Все верно.

Испанец. А этот дом кому принадлежит?

Пролог. Некоему маэстро Гвиччардо, врачу. Есть у него единственная дочка, Маргарита, которая сгорает от любви к мессеру Джаннино; он же на дух ее не переносит.

Испанец. Стало быть, вы уверяете, что дочь маэстро Гиссардо врезалась в мессера Джаннино, а тот ее терпеть не может?

Пролог. Истинно так. Вот в точности как обстоят дела на нынешний день. Ну а что из этого выйдет, увидите сами.

Испанец. Премудра и тонка сия история. Откройте же имя ее сочинителя. Может, это плод трудов божественного Пьетро Аретино?

Пролог. Нет, не его, но одного из тех, кто входит в Академию, пребывающую в Сиене вот уж который год.

Испанец. Как именуется сия Академия?

Пролог. Академия «Оглушенных».^{154}

Испанец. «Оглушенных»? Почтенная эта Академия славима по всей Испании: молва о ней докатилась до самого императора. О, я был бы на седьмом небе от счастия, когда бы попал в ее лоно! Коль захотите облагодетельствовать вашего покорного слугу до конца его дней, примите и меня в свой союз!

Пролог. Ежели изъявите готовность блюсти наши правила, клянусь честью, с охотою бы вам споспешествовал, иначе нет нужды и разговор заводить.

Испанец. Что же это за правила?

Пролог. Они немногочисленны: всечасно прилагать старание к тому, чтоб мир представить таким, каков он есть; душой и телом быть преданным слугою прелестных дам и, к вящему их удовольствию, разыгрывать иной раз всевозможные комедии и разные прочие потехи, дабы уверить их в нашей совершенной преданности.

Испанец. Ваши правила, сударь, мне весьма по сердцу. И посему заклинаю вас именем императора оказать мне великую честь и принять в плеяду «Оглушенных», ибо готов следовать всем означенным правилам. А ежели могу быть чем полезен для вашей комедии – повелевайте, с охотой все исполню.

Пролог. Полезен? Черт побери, еще бы! Нам позарез недостает подходящего капитана. А вы как раз годитесь!

Испанец. Так точно! Да и утруждать себя особо мне не придется, ведь одно время я и впрямь был капитаном.

Пролог. В таком случае проходите, я поспешу вам вслед, а до тех пор перемолвлюсь кое о чем с нашими дамами.

Испанец. О, как люба мне вся эта затея! Пойду, не мешкая!

Пролог. Любезнейшие дамы, поскольку я потратил уйму времени на этого гишпанца, не стану вдаваться в те премудрости, о коих нынче намерен был с вами потолковать. Скажу лишь, что «Оглушенные» преданы вам, как никогда, и всеми своими достоинствами обязаны единственно вам; и с каждым днем яснее видят, что без вас их дело худо, ибо на всем белом свете не сыщется никого, кто был бы для них нужнее вас. Посему они нижайше просят вас благосклонно отнестись к этой комедии, ибо все в ваших руках: ежели отдадите предпочтение присутствующим здесь кавалерам, то и наша комедия пройдет нечувствительно, но ежели, напротив, предпочтете нас и одарите нас своим вниманием, все остальные пойдут по вашим стопам. Душевно просим вас, любезнейшие дамы, не пренебречь нами. Мы предстанем перед вами по первому вашему зову и уж в грязь лицом не ударим. А в награду за этакую вашу благосклонность мы беремся преподать в нашей комедии урок того, как постоянство в любви (отсюда и название комедии) всенепременно ведет к счастливой развязке и как глубоко заблуждаются те, кто предаются любовным излишествам, ибо сострадательнейший бог Амур никогда не оставляет преданных ему слуг. Полагаю, этого довольно. Когда же злые языки, желая, по обыкновению, опорочить нашу комедию, станут дивиться, как это действующие в ней гишпанцы вдруг заговорили на тосканский манер, ответствуйте им, что продолжительная наша беседа обучила их не только тосканскому наречью, но и много чему еще. Прощайте.