Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Панцана и мессер Лигдонио.

Панцана. Что это мы впопыхах выскочили из дома, даже не кончив трапезы, а, мессер Лигдонио?

Мессер Лигдонио. Сказать по правде, у меня предчувствие, что, отобедав, Маргарита направится в монастырь Святого Мартина и пробудет там до возвращения маэстро Гвиччардо из Рима.

Панцана. Что за чертовщина, откуда вы об этом прознали? Поди, столковались с ней, а мне ни слова.

Мессер Лигдонио. Вовсе нет. Не то всенепременно сказал бы.

Панцана. Насмехаетесь надо мной? Наверняка уж поладили с ней, вестимо дело.

Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха! Ну и плут!

Панцана. Думает, я клюнул. Нет уж, дудки.

Мессер Лигдонио. Чего ты там бормочешь?

Панцана. Болтаться мне, говорю, на виселице, если это не так.

Мессер Лигдонио. Клянусь, все это выдумки.

Панцана. Так я вам и поверил. От кого же, как не от нее самой, вы об этом сведали?

Мессер Лигдонио. Ужели неведомо тебе, что на поэтов спускается порой невинный дух прозренья?

Панцана. Как, как? Не винный? Стало быть, вина они ни-ни?

Мессер Лигдонио. Эх, горемыка! Вот что значит невежество! Сколько жительствуешь в моем доме, а все такой же неотесанный. Разве что со временем дойдет до тебя суть моих слов. Так о чем бишь мы?

Панцана. Ну и голова! Почем мне знать, мы наукам не обучены.

Мессер Лигдонио. Ах да. Вспомнил. Величественна, любезный мой Панцана, est animus poetorum.[12]12
  Есть душа поэта (лат.).


[Закрыть]

Панцана. Мне ваши заумности – что китайская грамота. А еще дивитесь, что ни бельмеса в них не смыслю.

Мессер Лигдонио. И то верно. Вечно забываю, с кем имею дело.

Панцана. Скажите лучше, хозяин, вы верно знаете, что Маргарита должна выйти из дома?

Мессер Лигдонио. Вернее не бывает. Иначе стал бы я срываться с места в такой-то час?

Панцана. И что же вы намерены предпринять? Неужто заговорите с ней прямо на улице?

Мессер Лигдонио. А отчего бы и не заговорить? Что тут срамного? Нынче заведено сопровождать дам на улице. А служанка пускай себе плетется поодаль, тогда и потолковать можно без помех.

Панцана. Хорош обычай, ничего не скажешь! Теперь влюбленные уж сами устанавливают себе обычаи. Главное, прибавить «заведено».

Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха!

Панцана. Вольно вам посмеиваться! Ей-ей, будь я дворянин и имей жену, не дозволил бы увиваться вокруг нее.

Мессер Лигдонио. Вот и напрасно. Ведь я безобиден.

Панцана. Это вы-то? Интересно, сколько рыбок вы подцепили на крючок своей безобидности?

Мессер Лигдонио. Я и говорю: раз, два – и обчелся. В книжечке моей десятка три с небольшим имен наберется.

Панцана. Хороша книжечка, на три десятка листиков. Потянешь за ниточку – весь клубок и распустится.

Мессер Лигдонио. Больно ты шустрый, как я погляжу. Не так-то все просто.

Панцана. Бедные рыбки – в чью пасть их занесло! Скажите, хозяин, какие такие слова ввернете вы Маргарите при вашей встрече?

Мессер Лигдонио. Да мало ли какие! Не счесть речений пышных на случай сей! Но я возьму сюжет кусачий.

Панцана. Как так кусачий? Что за собачье словцо?

Мессер Лигдонио. Погоди, дай сперва договорить. Подберу поудобней предлог, пожурю ее за черствость и немилосердие, да как-нибудь так, чтобы она не догадалась, куда я клоню.

Панцана. Ладно задумано. Глядишь, это ее и проймет.

Мессер Лигдонио. Вот об этом и поведу речь, хотя нужных слов еще не подобрал.

Панцана. Чего ж вы мешкаете? Ведь скоро ей выходить.

Мессер Лигдонио. Твоя правда. Но прежде хочу проговорить все сам.

Панцана. Вообразите, что я – это она, и зачинайте.

Мессер Лигдонио. Изволь. Теперь умолкни. Дай поразмыслить.

Панцана. Приготовьтесь: сейчас он выложит такое!.. Тихо, тихо! Кажись, созрел.

Мессер Лигдонио. Итак, Панцана, слушай, коль не прочь. Мы с тобой поджидаем Маргариту здесь; другим путем она не может пойти. Едва подойдет она на три с половиной шага, я появлюсь перед ней весь бледный, словно чем-то удручен, как предписывает в оных случаях Овидий,^{167} отвешу ей почтительный поклон и так начну: «Да хранит вас Вседержитель…»

Панцана. Прямо славословие Богородице.

Мессер Лигдонио. Поворотись-ка лучше: к тебе как-никак обращаются. «Да хранит вас Вседержитель, моя извечная душа…»

Панцана. Да вы, не иначе, в стихах порешили изъясняться?

Мессер Лигдонио. Осел, какие же это стихи? Более возвышенного начала и не придумаешь. И не прерывай, покуда не закончу. «Да хранит вас Вседержитель, извечная моя душа, и так далее в том же духе. О, если б мои чувства были сладостно красноречивы, то, изгородь пробив стесавшихся зубов, они б влилися шелковистой влагой слов в лилейного отлива ваши уши, подобно всемогущему Зевесу, что снизошел с сияющего неба и, обернувшись блеском золотым, спустился поступью неспешной в утробу любострастной Леды.^{168} А посему, драгая Маргарита, проникнуться должны вы хотя б толикою благоутробия ко мне». Dixi.[13]13
  Я все сказал (лат.).


[Закрыть]

Панцана. Ну и подвалило же мне счастья, что остался я неучен! Теперь-то до меня дошло, что в грамоте я ни уха, ни рыла. Хоть бы слово уразумел из сказанного!

Мессер Лигдонио. А все же, как тебе?

Панцана. Откуда мне знать – как, ежели я и сотой доли не ухватил?

Мессер Лигдонио. Доверься моей опытности: слова неотразимы. Главное, чтобы она все выслушала.

Панцана. Выслушает, куда ей деться. Я вот еще о чем покумекал: этакие словеса служанке уж точно не разобрать.

Мессер Лигдонио. Пожалуй, верно. А знаешь ли, Панцана, которые из этих слов мне милей всего?

Панцана. Да как мне знать, коль не понял, где Богородица, а где Божья мать?

Мессер Лигдонио. Особенно ласкают мне слух «шелковистые словеса». В них столько риторического пыла, что тебе и не ведомо. От «любострастной Леды» меня просто в жар бросает, хотя точно и не припомню, кто там на самом деле: Леда или Дафна. Ну да невелика важность, главное, чтоб вышло на старинный римский манер.

Панцана. Постойте-ка. Вроде открылась дверь Маргариты.

Мессер Лигдонио. Пробил час! Покуда есть время, протвержу еще раз все с начала себе под нос: «Да хранит вас Вседержитель…»

Панцана. Точно, она! Пора, хозяин.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Маргарита, Аньолетта, Мессер Лигдонио и Панцана.

Маргарита. Поторопись, Аньолетта!

Мессер Лигдонио. Как подойдет ближе, притаись за углом, чтобы она тебя не заметила.

Панцана. Будет сделано.

Мессер Лигдонио. Замешкалась у входа.

Панцана. Послушайте, хозяин. Вот удобный случай: шпарьте прямо к ней, покуда рядом никого, и заводите свои речи. А ну как она разохотится и затащит вас в прихожую?

Мессер Лигдонио. Что за вздор ты мелешь! Рисковать не стану!

Панцана. Чего трусить? Здесь надобно идти напролом.

Мессер Лигдонио. Чем черт не шутит, попробую. «Audaces fortuna prodest»[14]14
  Смелым помогает фортуна (лат.).


[Закрыть].^{169} Стой тут. «Да хранит вас Вседержитель», ну и так далее. Эх, будь что будет!

Панцана. А мы послушаем, что он там наговорит. Ох, какой почтительный поклон! Так, что дальше? Тсс! Тихо, тихо!

Мессер Лигдонио. Всемогущий бог Зевес, сударыня, слезами шелковистыми окропил с небес вашу пригожесть, то бишь красу, точнее выражаясь. Ваша милость во мне такую пробудила элоквенцию понятий… О Боже! Память – как отшибло. Вы, часом, не в монастырь собрались?

Панцана. Ха-ха-ха!

Маргарита. Эй, что вы там бурчите? Ступайте своей дорогой! Бесстыжий старик!

Мессер Лигдонио. Покорнейше прошу меня простить. То была шутка. Дьявол, все пошло насмарку!

Панцана. Ха-ха-ха! Получайте, прелестные дамы, своего красавчика-стихоплета! Вон какие коленца откалывает! Теперь вы сами убедились, на что они годны. Весь день форсит, кичится, а как дошло до дела, так чуть было в штаны не наложил!

Мессер Лигдонио. Ну и дал я маху! Все дома надо было записать и вызубрить на память ad verbum.[15]15
  Слово в слово (лат.).


[Закрыть] Хорошо, если Панцана ничего не видел.

Маргарита. Поживее, Аньолетта!

Панцана. Только и может, что фигурять с утра до вечера. Перышки начистит, расфуфырится и щебечет всякую пустопорожнюю белиберду на испанский лад. «Ау, señora, que me matais».[16]16
  Ах, сеньора, вы меня погубите (исп.).


[Закрыть] А то еще заявится на бал, станет танцевать с дамой, и ну ей голову морочить: «Неблагодарная, вы сведете меня в могилу, ваше ангельское личико подобно Божественному лику». Такой фалалей, что только уши пришей. Обычай – бычий, а ум телячий! Не доверяйтесь, дамы, этаким угодникам! На овец всяк молодец, а как попал к молодцам, так и сядет в лужу сам. Да уж вы и без того все видели. Зато спеси ему не занимать! Приставайте-ка лучше к тихой заводи «Оглушенных» – вот кто без лишних слов обнажит за вас свои рыцарские клинки. А этих пустобрехов отправьте восвояси. Однако что-то скажет мне хозяин?

Мессер Лигдонио. Ну что тут, Панцана?

Панцана. Да вот, загляделся на любезных дам.

Мессер Лигдонио. Ого! И что ж они?

Панцана. А им-то что? Они не прочь!

Мессер Лигдонио. Так ты слыхал, как все прошло?

Панцана. Как же я услышу, коль вы наказали мне не слушать?

Маргарита. Ну что ты там копаешься, Аньолетта? Нашла время!

Аньолетта. Куда-то задевала ключ от ларя, а в нем гостинец. Я мигом.

Панцана. Не томите, хозяин. Сказывайте, как все было.

Мессер Лигдонио. Лучше не придумаешь. Теперь дай только срок, уж я-то знаю.

Панцана. Ну что я говорил? Хвастун из хвастунов!

Аньолетта. Вот и я.

Маргарита. Ну наконец-то! Дай взглянуть. Превосходно. А теперь поторопимся.

Панцана. Хозяин, Маргарита идет сюда.

Мессер Лигдонио. Уйдем, пожалуй, чтоб не выглядеть назойливыми.

Панцана. Что это вы прямо до ушей покраснели?

Мессер Лигдонио. Пошли, пошли, тебе говорят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Маргарита и Аньолетта.

Маргарита. Знаешь, Аньолетта, что тут со мной приключилось, покуда ты канителилась наверху?

Аньолетта. Что же?

Маргарита. Жду я, жду тебя у дверей, как вдруг, откуда ни возьмись, является какой-то дерзкий старикан и заводит со мной разговор.

Аньолетта. А на какой предмет?

Маргарита. Кабы слово уразумела! Да я и в толк не брала, – у меня сейчас другие заботы. К тому же вскорости я его отвадила.

Аньолетта. Кто хоть таков?

Маргарита. Мне-то что за дело? Так, пустое. Есть вещи поважнее. Скажи-ка лучше, помнишь ли, как я тебя учила, что передать моему ненаглядному мессеру Джаннино, когда вручишь ему сей гостинец?

Аньолетта. Как не помнить!

Маргарита. А коли, против обыкновения, выкажет он благосклонность, не премини расписать мою к нему симпатию, насколько хватит духу: тут уж я тебе не указ. Лишь бы уверился, что предана ему душой и сердцем. Но и честь мою при всем при этом не роняй.

Аньолетта. Не уроню и распишу. Случись этакая оказия – уж я не оплошаю.

Маргарита. И обо всем без проволочек повещай меня в монастыре. Покуда не получу от тебя вестей, не будет мне покоя.

Аньолетта. Исполню в точности.

Маргарита. Ах, Аньолетта, голубушка, прошу тебя, нет – умоляю: уж ты не пожалей себя.

Аньолетта. Иль вы мне верите, иль нет. Между прочим, все ваши муки меня заботят пуще собственных.

Маргарита. Коли изведала хоть раз такое, поймешь мои страдания.

Аньолетта. «Изведала»? Да у вас столько годков не наберется, сколько у меня в мое времечко было воздыхателей.

Маргарита. У меня же будет только один. И пусть отец не тщится подыскать мне другого жениха, ежели не выйду за мессера Джаннино.

Аньолетта. Что до меня, то милому дружку всегда я угождала спервоначалу.

Маргарита. Не об этом мои помыслы. С меня довольно, чтоб он стремился увидеться со мной так же, как я с ним; чтоб рядом был; чтоб лобызать его могла, резвиться с ним наедине, любоваться, наслаждаться им всею душой, а главное – раскрыть ему свое чувство, ибо причину всех моих страданий я вижу в том, что он мне не верит.

Аньолетта. Сердце говорит мне, что ваш гостинец он примет и выслушает меня со вниманием.

Маргарита. Кабы все по-твоему вышло! Сколь долгими кажутся мне эти дни, что вынуждена провести в монастыре! Я не смогу утешиться даже такой малостью, как видеть его ввечеру возле моего дома. Сплошные тоскливые терзания ждут меня! Хотя бы ты почаще наведывалась к монастырской решетке, ибо душеспасительные беседы с монашками нынче не для меня; всё-то они про алтари да монастырские сады, про огороды, котиков да щенят и прочие пустяки, кои обычно их заботят.

Аньолетта. Плохо же вы их знаете. По нынешним временам им не щенят, а кобелей подавай, и не котиков, а котов, да не простых, а мартовских. Эти монашки, как никто, понавыкли в мирских и амурных делах. Не пройдет и пары дней, как вы разведаете такие их шалости, от коих у вас глаза на лоб полезут. Истинно вам говорю: прознай их пастыри о тех дьявольских выходках, кои я лицезрела за два года, что прислуживала в одном монастыре, они скорее отправили бы свои чада куда подальше. Тоже мне, нашли кого бояться!

Маргарита. Чему быть, того не миновать.

Аньолетта. Нечего киснуть. А вот и монастырь.

Маргарита. Матерь Божья! Как тяжко мне будет без тебя, Аньолетта! Но главное, не теряй понапрасну время. Я и одна смогу войти в монастырь, ведь я была тут много раз и знаю, где вход. А ты тем временем ступай и действуй, как условились. Покажи, все ли мы взяли?

Аньолетта. Ой, лучше не ворошите, не то сто лет будем обратно запихивать. Я сама уложила все как надобно: четыре рубашки, два десятка платков и десяток косынок.

Маргарита. Вот и ладно. Помни же, о чем столковались.

Аньолетта. Помню, помню. Что еще накажете?

Маргарита. Не пожалей усердия и сил.

Аньолетта. О чем речь! Прощайте.

Маргарита. Ступай и возвращайся поскорее.

Аньолетта. Все исполню.

Маргарита. И еще. Беги сторонних глаз.

Аньолетта. Ясно, ясно.

Маргарита. Знаешь, Аньолетта?

Аньолетта. Ну что еще?

Маргарита. Сестричка милая, не подведи!

Аньолетта. Не сомневайтесь. Фу-ты, ну-ты!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Аньолетта, одна.

Аньолетта. Коль эти господа чего замыслят, доложу я вам, так тут уж вынь да положь. Бедняжка прямо голову потеряла. Как поговоришь с ней, глядишь, и сама распалишься. Видели б вы этот гостинец: глаз не оторвешь! На одну работу сколько дукатов пошло. Сдается мне, однако, что мессер Джаннино снова его не примет, хоть я и заверила Маргариту в обратном. И о чем он только думает? Ну да ничего: придет время, возьмется наконец за ум и тогда наверстает свое. Постучу-ка в дверь.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Аньолетта и Корнаккья.

Аньолетта. Тук-тук-тук!

Корнаккья. Кого там черти несут?

Аньолетта. Отворяй.

Корнаккья. Ах, так это ты, козочка? Хозяина нет: поди, по его душу явилась?

Аньолетта. Где ж он?

Корнаккья. Так я ей и сказал. Мессер Джаннино ее на дух не переносит. Почем мне знать? Нет никого дома, вот и весь сказ.

Аньолетта. Никого, говоришь? Стало быть, ты один?

Корнаккья. Один-одинешенек. А что? Нужда какая?

Аньолетта. Открой – узнаешь.

Корнаккья. Чего надо-то?

Аньолетта. Кое-что.

Корнаккья. Ну, говори, не тяни.

Аньолетта. Через окошко не протянешь.

Корнаккья. Ха-ха-ха! Дошло! Никак, наша курица решила пофуриться?

Аньолетта. Ах ты кот! Ишь, губы раскатал! Не хочешь – не открывай.

Корнаккья. Ну так как: попал я в точку?

Аньолетта. Поверни ключик – узнаешь лучше.

Корнаккья. Нет уж, сперва выкладывай.

Аньолетта. Выложу, не обижу. Открывай.

Корнаккья. Никак невозможно.

Аньолетта. Это еще почему?

Корнаккья. Нельзя, и все тут.

Аньолетта. А что все-то?

Корнаккья. А то, что настроя нынче нет.

Аньолетта. Ну, это еще полбеды. Уж я тебя и настрою и пристрою. По этой части я мастерица.

Корнаккья. Поверчу-ка я ей как хочу. Не обессудь: нет охоты – не открою и ворота.

Аньолетта. Сделай милость, Корнаккья, открой, дружок ты мой желанный. Много он о себе понимает. Верно, у хозяина своего перенял хвост задирать. Ладно, как аукнется, так и откликнется. Только уж на попятный не пойду: разбередил меня, шельмец. Тук-тук-тук!

Корнаккья. Эй, ступай себе с Богом! Того и гляди, народ сбежится. Сказано тебе: не открою.

Аньолетта. Боже правый, докатилась! Эй, Корнаккья! Бесценный ты мой, только мне и свету в окошке что ты!

Корнаккья. Нечего тут телячьи нежности разводить!

Аньолетта. Видать, сколько ни торчи, все понапрасну. Пойду, пожалуй.

Корнаккья. Пожалуй, задержу ее. Что-то и во мне желанье разыгралось. Ты куда, Аньолетта? Будто шуток не понимаешь? Неужто не ведаешь, что милее тебя нет у меня зазнобы?

Аньолетта. Теперь у меня охота пропала.

Корнаккья. Будет тебе, Аньолетта! Погоди, я мигом отопру.

Аньолетта. То-то же! Вот и мне сладостная минутка приспела.

Корнаккья. Заходи.

Аньолетта. Ах, золотенький мой, ненаглядный, отрада моя желанная!

Корнаккья. Погоди, дай хоть дверь затворить.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Лючия, служанка Гульельмо, одна.

Лючия. Нечего тут дивиться, что Лукреция осыпала его ласками. Бывало, целый день только и слышишь: «Лоренцино, где ты там? Лоренцино, послушай!» Иных забот, кроме Лоренцино, будто и нет. Однако правду говорят: «Не все коту масленица», расскажу я вам, судари, что у нас тут стряслось, дабы знали вы, на какие хитрости идут эти хозяйки, лишь бы прибрать к рукам то, что по праву причитается нам, служанкам. Ибо что-что, но слуги-то наши, а не этих загребущих! Только послушайте! Как отобедали мы давеча, сошла я в кладовку за головкой сыра, что припасла для Маркетто. Не успела войти – слышу, за дверью возня, и кто-то шушукается. Приложила ухо к двери – чую, голоса знакомые. Так это Лоренцино и Лукреция! Кровать под ними прямо ходуном ходит, не иначе решили ее совсем доломать. Я, признаться, и сама большая охотница до этаких услад, но, буде к тому удобный случай, не прочь и послушать. Притаилась я, значит, точно мышка, и навострила уши. И вот, как закончили они свои скачки, принялись нежничать да миловаться – до того сладко, что и мертвый зубами заскрипит. А под конец вроде бы условились порешить к ночи Гульельмо и самим дать ходу. Как услыхала я про такие страсти, ну, думаю, сестрица, худо дело! И со всех ног к Гульельмо. Мигом все ему выложила. Хозяин аж побелел как смерть. Тотчас же запер на засов кладовку, дабы злодеи не улизнули, и, меча громы и молнии, кликнул соседских парней. Пока Гульельмо посылал за кандалами, те связали Лоренцино и Лукрецию и заперли их в погребе. Уж они и рыдали и винились, как только можно; и разом сознались в своем лиходействе. По моему разумению, предаст их смерти Гульельмо или нынче ночью, или завтра поутру, потому велел мне немедля доставить к нему брата Керубино, да так, чтобы ни одна живая душа не видала. Стало быть, проведу его через черный ход. Вестимо дело, покончит с обоими: эвон как разошелся. А про Лукрецию ни в жизнь не подумала бы! С виду такая тихоня, прямо само смирение. Как заведет «Отче наш», как раскроет Священное Писание да молитвослов – не остановишь. А поди заговори с ней о сердечных делах – так не приведи Господь! Чтоб я еще когда доверилась этим пустосвяткам! Воистину, в тихом омуте черти водятся. Чур меня, чур! А вон и Маркетто. Скачет вприпрыжку.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Маркетто и Лючия.

Маркетто. Тарара, тарара, тарантера, будь неладна мона Пьера!

Лючия. Эй, Маркетто, я гляжу, ты ног под собой не чуешь от радости? А в доме нынче не до веселья.

Маркетто. Привет, красавица, не дай состариться!

Лючия. Тебе все смешки, а в доме слезы в три ручья.

Маркетто. Какие такие слезы? Что за лихо?

Лючия. Весь дом гудит, воет да стенает.

Маркетто. Да ты, никак, надо мной потешаешься?

Лючия. Отсохни у меня язык!

Маркетто. Коли так, выкладывай, в чем дело!

Лючия. Кое-кому не поздоровится.

Маркетто. Говори толком, не томи.

Лючия. Этот бездельник Лоренцино…

Маркетто. Так я и знал: все открылось… Пронюхал, стало быть, Гульельмо, что Лоренцино сводил Лукрецию с мессером Джаннино?

Лючия. Так сводил, что сам с нею свелся.

Маркетто. Как так «свелся»? Сказывай, что там еще вышло?

Лючия. А то, что Гульельмо самолично видел, как Лоренцино и Лукреция вдвоем резвились-вертелись.

Маркетто. Быть того не может!.. Неужто брюхо к брюху?

Лючия. Обрюхатил он ее иль нет, не ведаю, но ввернуть наверняка ввернул.

Маркетто. Ах, иуда! Мессер Джаннино прямо как в воду глядел! Ясно теперь, к чему все эти господские ласки-милости. Эх, мадонна Лукреция! И то верно: праведницей тут и не пахло. Что же учинил Гульельмо?

Лючия. Старик рвет и мечет. Немедля приказал заковать их в кандалы и запереть в погребе.

Маркетто. Кто ж ему подсоблял?

Лючия. Джорджино и Поллонио из дома мессера Бенедетто.

Маркетто. Теперь-то этому проходимцу дадут пинка под зад так, что из него вся дурь вылетит!

Лючия. Как бы заодно и дух не вылетел.

Маркетто. Неужто Гульельмо с ним покончит?

Лючия. С обоими разом.

Маркетто. А ты как про то сведала?

Лючия. Недаром же он отправил меня за братом Керубино. Ясное дело, хочет, чтобы голубки исповедались перед смертью.

Маркетто. Вот те раз! Однако с Лукрецией мог бы и повременить.

Лючия. Тоже мне, заступник выискался. Вольно было этой вертлячке слуг окручивать, когда у нее и без того женихов пруд пруди. А ты где пропадал?

Маркетто. Послал меня хозяин после обеда снести письмецо маэстро Гвиччардо.

Лючия. А я тебе к обеду кой-чего вкусненького припасла. Как вернусь – получишь. Побегу за монахом.

Маркетто. Лады.

Лючия. До скорого, разлюбезный мой Маркетто. Давненько мы с тобой не уединялись.

Маркетто. Гляди, как бы эти пачкуны монахи с тобой не уединились.

Лючия. Не я буду, коль не выжму из этого дельца все соки.