Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Маркетто, один.

Маркетто. Так-то вот: кто смел, тот и съел. Однако за жизнь этого бедолаги я не дал бы теперь и ломаного гроша. А ведь подумать только: поживился-таки, паршивец, самым лакомым кусочком на всем белом свете. Эх, мне бы эдак! Главное, никому и в голову прийти не могло. Я вот нистолечко не сомневался, что к этакой недотроге ни за что не подступишься. Видно, на женский нрав не утрафишь. От бабьего ребра не жди добра. Теперь-то что: дело сделано. Как быть? Пойти рассказать все мессеру Джаннино или лучше помалкивать? Нет, пожалуй, расскажу как есть: все равно уж ничего не поправишь. Не то прознает о моей утайке и так осерчает, что мне несдобровать. Гляну, не дома ли он.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Маркетто, Корнаккья и Аньолетта.

Маркетто. Тук-тук-тук! Эй, там! Неужто никого? Ничего, сейчас я им уши прочищу. Тук-тук-тук!

Корнаккья. Принесла кого-то нелегкая! Кто там еще? Эдак и дверь выломать недолго!

Аньолетта. А ты не отвечай. Делай лучше свое дело.

Маркетто. Дома ли мессер Джаннино?

Корнаккья. Нет его.

Маркетто. А где он?

Корнаккья. Знать не знаю.

Аньолетта. Пускай себе надрывается. Наддай-ка жару! Ах, ах!

Маркетто. Кому же знать, как не тебе? Это Маркетто, у меня для него важные вести.

Корнаккья. Слушай, Маркетто, шел бы ты, право! Христом-Богом тебя прошу.

Маркетто. Да говорят тебе, важные вести.

Корнаккья. Ну сейчас, сейчас. Погоди малость.

Аньолетта. Приподними-ка ногу. Вот так, так!

Маркетто. Что за черт? Вроде с ним еще кто?

Корнаккья. Ох! Ну чего тебе, Маркетто? Чтоб ты провалился!

Маркетто. Сказывай, где мессер Джаннино.

Корнаккья. Ступай в лавку Гвидо, золотых дел мастера. Там его и сыщешь.

Маркетто. Верно говоришь?

Корнаккья. Еще бы. Точно знаю.

Маркетто. Лечу к нему.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Гульельмо, один.

Гульельмо. Это ли награда за все мои лишения? Это ли утешение моей старости? Для того ли прожил я свою долгую жизнь, чтобы на склоне лет сносить одни огорчения? Бедный, несчастный Педрантонио! Ах, Лукреция, Лукреция! Какой черной неблагодарностью отплатила ты за мою отеческую заботу о тебе! Видит Бог, не такой награды заслуживали мои благодеяния. Подобного я мог ожидать от кого угодно, но только не от той, которая всегда выказывала ко мне столько заботливости и внимания. Ах, злодейка! Какой жестокостью надо было исполниться, чтобы вначале обесчестить своего отца (ибо хоть ты мне и не дочь, но для всех ты считалась моей дочерью), а потом со спокойной совестью согласиться на его смертоубийство? Воистину, мир погряз в скверне. Мог ли кто-нибудь помыслить, что за всей этой святостью, за всеми благочестивыми речами таится столь ядоносное жало? В наше время ни одна девица не доходила до подобного коварства. Тем хуже для меня, ежели не покараю ее примерно. Деваться им сейчас некуда. Я же пойду к аптекарю Грегорио: пусть приготовит отвар, который возымеет действие через час-другой после того, как его испробуют. В его преданности я не сомневаюсь, так что дело будет шито-крыто и не дойдет до ушей комиссара. Последний же и засвидетельствует, что я не обагрил руки в крови. Не будет ей моего прощения. Лючия, поди, уж привела моего духовника, брата Керубино: не хочу, чтобы они умерли без покаяния. Полагаю, и он не станет придавать это дело огласке, ибо питает ко мне безмерное уважение и всячески готов мне услужить. Поспешу к аптекарю кратчайшим путем.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сгвацца, прихлебатель, один.

Сгвацца. Ха-ха-ха! Хоть полсвета обойди, а другого такого удальца, как я, не найти! Не жизнь, а сказка! Что там папа, император, вельможи! Что мне любовные утехи да богатство! То ли дело попить-поесть в свое удовольствие. Вот кабы не еда, так и впрямь беда. Расскажу я вам, милостивые государи, чем все дело прикончилось. Как я вам давеча сказывал, пошел я к своему другу-приятелю, прокурору. Об эту пору он в аккурат к трапезе изготовился. А на столе у него, братцы мои, зайчатинка – язык проглотишь. Увидал он меня и спрашивает, отобедал я аль нет. Я на стол глядь – никак нет, говорю. Ха-ха-ха! Да что тут долго толковать? Сел я, стало быть, за этот райский стол и, поскольку приятеля моего какая-то муть свела, взял да и уписал в одиночку зайчоночка – так во рту и растаял. Хотел было и с цыпленочком управиться, – был там еще и цыпленочек, – да как ни лестно, а уж не было места. И почто у людей животок с ноготок? Приставила нам природа пару жердей длиннющих да пятерней загребущих, а много ли с них проку? Укоротить бы их чуток и прочие телеса к утробе подогнать – был бы толк! Ну да уж что есть, и на том спасибо! А ведь немало еще охотников подкормиться на этом свете, да только не дюже сладко им приходится. А все потому, что, кто помоложе, не больно-то жалуют нашего брата за своим столом. Им бы все больше биться да колотиться, не жалея кулаков. Ну и пусть их. Что до меня, то я на свою долю не ропщу. Покуда живу – не тужу, глядишь, и дальше не помру! Не забыть бы проведать Лоренцино да свести его к мессеру Джаннино. Ба, да вот он сам. А с ним Верджилио и Маркетто. С чего это он так горячится? Однако послушаю, об чем речь.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мессер Джаннино, Маркетто, Сгвацца, Верджилио.

Мессер Джаннино. Гульельмо своими глазами, говоришь, видел?

Маркетто. Полагаю, своими. Мои при мне были.

Мессер Джаннино. Ах, иуда Лоренцино! Экое вероломство!

Маркетто. Корите скорей ее, чем его. Он-то что – справил свое мужское дело, и точка. Тут и я бы не оплошал.

Сгвацца. Что за черт? Поди пойми.

Мессер Джаннино. Не видать мне родного отца и сестрицы, если не посчитаюсь с ним. Ах, Лукреция! Немилосердная! Как могла ты променять меня на этого проходимца? Верджилио, братец, утешь хоть ты меня, силы мои на исходе.

Верджилио. Выше голову, хозяин. Неужто еще осталась в вас хоть капля любви к этой подлой изменнице? Неужто еще страдаете по ней? Не пристало ли вам обратить в гнев свое прежнее к ней чувство?

Мессер Джаннино. Сказать по совести, Верджилио, коли уверился бы в измене, то гнев мой был бы столь велик, что уж никогда не пожелал бы ее видеть. Но сердце говорит мне: Лукреция не могла пасть так низко.

Маркетто. Что значит – не могла? Пала, и еще как! Ниже не бывает. Гульельмо связал обоих и замкнул в погребе.

Мессер Джаннино. Тем боле не верю.

Сгвацца. Никак в толк не возьму: о чем это они? Послушаем, что будет дальше.

Верджилио. Для чего же, по-вашему, Гульельмо устроил весь этот переполох?

Мессер Джаннино. По моему крайнему разумению, старикашка давно уже сам положил глаз на Лукрецию. Поди, и так ее улещал, и этак – все напрасно. Тогда, выйдя из себя, порешил выместить на ней свою злобу, подстроив эту ловушку.

Верджилио. Ничего себе великодушная месть! Вот уж никогда бы не поверил.

Мессер Джаннино. Старики, да будет тебе известно, скупы на щедрые дела, ибо великодушие чуждо преклонным летам.

Маркетто. А я говорю, что, как стемнеет, Гульельмо прикончит обоих.

Мессер Джаннино. Прикончит? Как бы не так! Выживший из ума старый хрыч! Теперь ясно, что дело обстоит именно так, как я полагал. Вперед, Верджилио! Живо домой, изготовь оружие: я покажу этой ракалии, как оговаривать невинное создание.

Сгвацца. Эдак я не докопаюсь до сути. Что там стряслось, мессер Джаннино? Вы прямо не в себе.

Верджилио. Одумайтесь, мессер Джаннино. Вы перевернете все вверх дном. Прежде надобно хорошенько разобраться.

Мессер Джаннино. А я говорю, что иначе и быть не может. Коли Лукреция и впрямь согрешила, он выгнал бы ее из дому, а не порывался бы лишить жизни, ибо, в конце концов, она ему не дочь. Лишить ее жизни? Пусть только попробует!

Сгвацца. Скажите, Бога ради, из-за чего такой шум? Может, и я на что сгожусь?

Мессер Джаннино. Эта старая развалина, прощелыга Гульельмо, вознамерился убить Лукрецию и выйти сухим из воды. Для этого он измыслил такую зацепку, что впору и слепому догадаться о подвохе.

Сгвацца. Ах, негодник! Я с вами в этой праведной брани, ибо настоящие друзья и на обеде соседи, и в беде при тебе.

Верджилио. Как думаете, хозяин, не известить ли о нашем замысле мессера Иоханнеса и мессера Луиса из «Сапьенции»? Мы, натурально, и своими силами управимся, но, как они есть вам друзья, вы не раз обещали, коль будет такая надобность, посвящать их в свои дела. Когда же прознают они о вашей нужде, то, полагаю, сильно осердятся, что не призвали их на подмогу, а значит, не особо полагаетесь на их дружбу.

Мессер Джаннино. Верно мыслишь. Поскорее их упреди. Одна нога здесь, другая там. В дом войдете все вместе с черного хода.

Маркетто. Ну, берегись, хозяин!

Верджилио. Какое оружие им прихватить?

Мессер Джаннино. Пики и копья им не понадобятся: с ними их мигом приметят. Пускай возьмут поясные шпаги и круглые щиты; под плащами их никто не увидит.

Верджилио. Мы на подходе к дому.

Мессер Джаннино. Ступай с Богом, Маркетто. Нас уже не остановить. Хочешь, сказывай обо всем этой скотине, твоему хозяину, хочешь, нет – дело твое.

Маркетто. И словом не обмолвлюсь. Довольно с меня того, что буду служить у вас, коли порешите его.

Мессер Джаннино. Расчудесно. Теперь Маркетто знает все и наверняка проболтается Гульельмо. Старик же, не в силах совладать со страхом, освободит Лукрецию, не прибегая к оружию. Пошли в дом.

Сгвацца. Пошли.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Маркетто, один.

Маркетто. Что делать будем, Маркетто? Тут надобно хорошенько пораскинуть мозгами. Коли поведаю Гульельмо, какие против него затеваются козни, как пить дать пожелает драться, положившись во всем на меня. Вот уж выйдет из нас двоих рать – ни дать, ни взять. Старикан, заячья душа, беспременно бросится наутек и оставит меня одного расхлебывать эту кашу. Так что прикончат тебя, Маркетто, за милу душу, а потом еще и скажут: «Поделом ему!» Другим вперед наука будет. А коли наберу в рот воды, заявится мессер Джаннино со всей своей шайкой в дом, прихлопнет Гульельмо в два счета, выпустит на волю обоих голубков, и уж тогда не видать мне, как испустит дух этот прелюбодей Лоренцино. В общем, рядись не рядись, а лучше бухнуть Гульельмо всю правду – пускай немедля предаст смерти обоих пленников. Хоть я с этого и останусь на бобах – пропадай все пропадом. Что скажете? Похоже, вы со мной согласные. Вот и Гульельмо. Послушаю прежде, какие у него вести.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Гульельмо и Маркетто.

Гульельмо. Сегодня же участь этих изменников послужит уроком для всех неверных слуг и ветреных девиц. На свою удачу, я застал в аптеке магистра Гвиччардо. Поведав ему о случившемся, я упросил магистра приготовить для меня нужное зелье. Не пройдет и полночи, как они отправятся к праотцам.

Маркетто. Храни вас Бог, синьор Гульельмо. Душевно сочувствую вам, ибо сведал обо всем от Лючии.

Гульельмо. Где только тебя носит весь день, не доищешься!

Маркетто. Для вас же и старался.

Гульельмо. Это как?

Маркетто. Сейчас узнаете. Пока Лючия сказывала мне про ваши напасти, принесла тут нелегкая мессера Джаннино, вот он все и услыхал. Только Лючия ушла, он ко мне – и давай выпытывать. Делать нечего, пришлось выложить ему все как на духу.

Гульельмо. Боже праведный! Не было печали. Стало быть, все открылось? И ему ведомо, что я собрался предать пленников смерти?

Маркетто. Точно так. И ну храбриться, да пыжиться, да угрожать, что освободит пленников, прибьет вас и разворотит весь дом.

Гульельмо. Ого! Что я слышу? Убить меня вздумал? Ах он злодей! И откуда столько спеси у этого мошенника? У самого еще молоко на губах не обсохло, а ишь как похваляется! Что же ты ему ответствовал?

Маркетто. Хотел было сказануть ему в пику, но вовремя спохватился: что толку-то? Дай, думаю, выведаю сперва его намерения во всех тонкостях. Так оно и вышло.

Гульельмо. Что ж он замыслил?

Маркетто. Явиться к вам, вооружившись до зубов и прихватив с собой слугу, двух школяров и Сгваццу. Правда, последний нам не страшен: сунем ему в пасть кусок пожирней, он и утихомирится.

Гульельмо. Свят, свят, свят! Что делать станем, Маркетто?

Маркетто. Перво-наперво, покончим с пленниками. Только прикажите, я готов разделаться с ними хоть сейчас.

Гульельмо. Добро. Однако обдумаем наперед, как будем биться.

Маркетто. Тут я вам не советчик. Об одном скажу: едва мессер Джаннино прознает, что Лукреция мертва и делу ничем не пособить, уже не станет он своего добиваться: что от покойницы проку? Ни сшить, ни распороть.

Гульельмо. И то верно. А ну как он все равно не угомонится?

Маркетто. Право дело, не знаю, что и присоветовать. Я в такие передряги еще не попадал. Замкнитесь разве в своей комнате. Что он вам учинит?

Гульельмо. Скорее сто раз умру, чем унижусь до этакой трусости. Что мне терять в этой жизни?

Маркетто. Черт побери, а вот и подмога приспела! Сюда идет Латтанцио Корбини, ваш куманек. Он в вас души не чает; что ни день справляется: не надо ли чего? Памятует, что спасли ему шкуру при прошлом-то комиссаре. Самое время употребить его в дело. Да и братьев у него – не счесть: один здоровее другого.

Гульельмо. Дело говоришь. Потолкуем с ним вместе.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Латтанцио, Гульельмо и Маркетто.

Латтанцио. Ну, доложу я вам, за этими бабенками не угонишься. Взять хотя бы сегодня: гляжу, выпорхнула из дома какая-то прелестница да как припустит. Видать, отобедав, решила сладеньким побаловаться в чьем-нибудь садочке. Только знать бы: в чьем? Я, вестимо, за ней. Как дошли до дороги, что ведет к Святому Мартину, так она словно сквозь землю провалилась. «Что за чертовщина? – думаю. – Может, через ворота Святого Петра проскользнула?» Шмыг туда: иду, иду – ее и след простыл. Спросил одного, спросил другого – никакого толку. Так и остался я с носом, а в садочке уж без меня порезвятся.

Гульельмо. Доброго здравия, кум.

Латтанцио. Кого я вижу! Кум! Не обессудьте, что сразу вас не приметил. Какие новости?

Гульельмо. Сплошные огорчения.

Латтанцио. Что такое? Чем смогу – помогу. Мы слов на ветер не бросаем. Понадобится – живота своего не пожалею, а горю вашему пособлю, ведь без вас мне сейчас и живу не быть.

Маркетто. Еще как понадобится, мессер Латтанцио.

Латтанцио. Так знайте, любезный куманек, что ни у меня, ни у моих братьев нет другого отца, кроме вас. Почтем за благо доказать это на деле. Однако скажите на милость, что за напасть с вами приключилась?

Гульельмо. Не стану расписывать вам всю подноготную. Итог таков: мессер Джаннино со множеством своих дружков собрался расправиться со мной в моем же доме, без видимых на то причин.

Латтанцио. Слыханное ли дело! Что за болячка его гложет?

Гульельмо. Таиться не стану. Нынче в моем доме открылся страшный сговор: нечестивая Лукреция вкупе с Лоренцино срядились порешить меня к ночи, а самим бежать. Заточил я их в погребе, велел скрутить по рукам и ногам и, сказать по чести, твердо намерен предать смерти, ибо они есть отъявленные злодеи. Но судьбе было угодно, чтобы об этом прознал мессер Джаннино. Теперь он хочет заполучить девицу силою и разнести весь дом.

Латтанцио. Вот так так! Вовек бы не подумал про Лукрецию такое. А эти наглецы? Экая дерзость! Разошлись, точно разбойники с большой дороги. Вот что, кум, в обиду мы вас не дадим. Самому вам, в ваши-то лета, на многое рассчитывать не приходится, а у меня, ежели помните, три брата, кои преданы вам сыновней преданностью. С ними я и приду в ваш дом. А уж остальное – наша забота.

Гульельмо. Кабы не крайняя нужда, не стал бы впутывать вас в столь опасное предприятие. Навязался же я на вашу шею.

Латтанцио. Обидно даже слышать такое: ведали бы, с какой готовностью мы на это пойдем, не говорили бы так.

Маркетто. Мессер Латтанцио верно толкует. Чего греха таить, не те уж ваши годы, хозяин. У меня в этой свистопляске и без того дел хватит, так что на Маркетто надежда невелика. Не то разорят весь дом дотла, и ахнуть не успеешь.

Гульельмо. Не знаю, право, как и быть.

Латтанцио. Сделайте милость, кум, не откажите в чести занять ваше место. За мной дело не станет.

Гульельмо. Что ж, по рукам. Медлить нельзя – того и гляди, заявится вся эта свора.

Латтанцио. Вы и глазом моргнуть не успеете, как мы с братьями будем здесь: только оружие прихватим. А войдем с черного хода. Будьте покойны.

Гульельмо. Тогда за дело.

Латтанцио. Не ведаете ли, часом, какое будет при них оружие?

Маркетто. Точно знаю: обычные шпаги да щиты, кои прикроют плащами.

Латтанцио. С меня довольно и этого. Снарядимся и мы на их манер. Я мигом.

Гульельмо. Вверяю себя в ваши руки.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Маркетто и Гульельмо.

Маркетто. Ну и повезло же вам с этим мессером Латтанцио!

Гульельмо. Живи для друзей, поживут и друзья для тебя.

Маркетто. Пойдемте домой, хозяин, и прикончим, что задумали: избавимся от наших любовничков, да поскорее. Сказано – сделано.

Гульельмо. Твоя правда. Пошли.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Мессер Лигдонио и Панцана.

Мессер Лигдонио. Эй, Панцана, не мельтеши, и так все ноги отдавил!

Панцана. Да как же мне идти?

Мессер Лигдонио. Юрко, да прытко, да чтоб держался от меня в двух шагах.

Панцана. Нешто мне с мерилом за вами семенить?

Мессер Лигдонио. Хочешь – с мерилом, хочешь – без, а почтение прояви.

Панцана. Эдак, что ли?

Мессер Лигдонио. Покуда особой нужды нет, а как появится кто – помни свое место.

Панцана. Будь по-вашему. Этот осел кого угодно с ума сведет.

Мессер Лигдонио. Знаешь ли, Панцана, о чем я помыслил?

Панцана. Знать не знаю, а смекать смекаю.

Мессер Лигдонио. И что ж ты смекнул?

Панцана. А то, что не прочь были бы потискать нынче ночью Маргариту.

Мессер Лигдонио. Ха! Как бы не так. Положил я выкинуть ее из головы да приударить за одной особой, которая давеча выказала немалую ко мне благосклонность. Хотел бы немедленно ее повидать.

Панцана. То-то я диву давался, что вся эта канитель с Маргаритой так затянулась. Вот и доверяйтесь, дамы, этаким фанфаронам! И что же это за благосклонность такая, ежели не секрет?

Мессер Лигдонио. Стоял я подле нее во время службы и зевнул. Зевнула и она. А когда двое зевают, должно тебе знать, то сердцем друг к другу прикипают.

Панцана. Ничего себе благосклонность! Надо же такое измыслить!

Мессер Лигдонио. О чем ты там?

Панцана. Лучше и не придумаешь, говорю. И как она, эта дама, хороша ль собой?

Мессер Лигдонио. Прелестна, как денница.

Панцана. Как дьяволица?

Мессер Лигдонио. Изыди на два шага, как было велено. Сюда идут.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Роберто, придворный князя Салернского, мессер Лигдонио и Панцана.

Роберто. Сей край весьма беден прекрасными дамами. Туда пойдешь – пусто, сюда заглянешь – не густо. Видно, придется мессеру Консальво потерпеть: даже если он меня свяжет, я не пробуду здесь и дня. Кто бы, однако, присоветовал мне, как поскорее добраться до постоялого двора «Кавалло»?

Мессер Лигдонио. По виду вроде чужеземец.

Роберто. Вот кто, пожалуй, мне поможет. Храни вас Господь, достопочтенные синьоры. Не укажете ли путь к постоялому двору «Кавалло»?

Мессер Лигдонио. С превеликим удовольствием. Сперва все прямо, потом возьмете вправо, а далее влево; вначале сюда, затем туда – и снова прямо; ну а в конце вас кто-нибудь направит до самого места.

Роберто. Вы, милостивый государь, пизанец?

Мессер Лигдонио. К вашим услугам.

Роберто. Ваш город довольно скуден на предмет нежного пола.

Мессер Лигдонио. Виноват, вы плохо знакомы с сим городом. Женское сословие здесь очень даже процветает.

Роберто. Рад был бы вам поверить, только куда подевались все эти цветки? Я вышел было сыскать хотя б один на эту ночь, но до сего часа не приметил ни единого ростка.

Панцана. Тоже мне выискался! И дня в городе не провел, а уж подавай ему дамочку попригожей. Накось, выкуси!

Мессер Лигдонио. Не так-то это просто, всего за один день. Коли задержитесь у нас еще на денек-другой, – отбоя не будет.

Панцана. И этот туда же!

Роберто. Что же прикажете мне нынче вечером делать? Я не привык к этаким выкрутасам и не желаю проводить в одиночестве вторую ночь кряду.

Панцана. Клянусь всеми святыми, этот тип под стать моему хозяину: тоже охотничек по женской части. Два сапога пара! Послушайте, что будет дальше: не пожалеете.

Мессер Лигдонио. Как видно, этой ночью придется вам поднабраться терпения.

Роберто. Немало городов повидал я на своем веку, однако такого со мной еще не случалось. Бывало, не успеешь с коня сойти, а уже заприметишь какую-нибудь красотку; снарядишь к ней посольство, одаришь гостинцами – вот ты у нее и в фаворе, а там, глядишь, и заветный дар твой.

Панцана. Ах, бедные женщины!

Мессер Лигдонио. Охотно вам верю. Нечто подобное происходило и со мной. Не угодно ли сказать, из каких краев будет ваша милость?

Роберто. Я родом из Перуджи. Ныне состою на службе у князя Салернского и вот уж два года пребываю то в Салерно, то в Неаполе.

Панцана. Клянусь святым причастием, так я и думал. Быстро же обучили его эти неаполитанские синьоры. Нравы их он перенял еще резвее, чем язык.

Мессер Лигдонио. Ах, несравненный Неаполь! Как часто я о нем вспоминаю.

Роберто. Славный, чудный град! Амур непрестанно поражает там остриями своих стрел.

Мессер Лигдонио. Сущая правда. Готов подтвердить это, как никто другой.

Роберто. Что говорить о Неаполе – словно жемчужина блистает он среди прочих городов мира. Повидал я превеликое множество разных других мест и везде находил раздолье по дамской части. Везде, кроме Пизы.

Мессер Лигдонио. Погодите, присмотритесь и увидите, что наши дамы ничуть не хуже, чем в иных краях, и обещают достойным немалые услады. Уж я-то в этом толк знаю.

Панцана. Уж он-то знает. Послушайте, послушайте.

Мессер Лигдонио. Такой знатный кавалер, как вы, всенепременно найдет, чем поживиться.

Роберто. Не подумайте, будто хвастаю, но скольких я знавал – не перечесть. А распиши я вам свои похождения, вы бы только руками развели.

Мессер Лигдонио. Вот славно, что судьба свела нас вместе! Ибо и я весьма недурно навострился в этом искусстве и также смог бы поведать вам о своих любовных перипетиях, коим несть числа. Еще лелею надежду, что каждый день сулит мне новые отрады: покуда не пробилась седина, любовь питает меня соками жизни.

Панцана. Вернее, покуда не пропало всякое желание выдергивать да подмалевывать седые волоски, что давным-давно уже пробились.

Роберто. Коли вы не прочь, готов потешить вас одной историей.

Мессер Лигдонио. Сделайте милость. В долгу перед вами не останусь и позже расскажу презабавный случай.

Панцана. Ни за какую мзду не согласился бы на такое удовольствие.

Роберто. Прошлым годом случилось мне завернуть в Геную по неотложным делам князя, как раз в то время, когда его святейшество папа Павел отправился в Чивитавеккья^{170} благословить на ратный подвиг императорское войско. Так вот, приударил я тогда за некоей благородной особой и, покуда увивался за ней, всячески старался ей угодить. Уж я и поклоны ей до самой земли отвешивал, и какие только пируэты не выделывал, – словом, вился вокруг нее вьюном. Она в церковь – и я следом, она из церкви – и я за ней; то нагоню, то отстану, так неотступно и следую, вздыхая и теребя шляпу в руке. Что ни гуляние, маскарад или кавалькада – я тут как тут, подле нее. Не было случая, чтобы, выглянув в окно или выйдя за порог, она не приметила бы своего воздыхателя. Не счесть даров, кои отправил ей, ибо в любви моя щедрость не знает границ. Никогда не кичился я победами и доверял свои сокровенные мысли лишь тем, кто никак не мог донести их до нее. Так, против обыкновения, продолжалось более месяца, ибо я привык срывать сладостный плод спустя неделю, много – две. Меж тем за все это время она не выказала ни единого знака благорасположения ко мне. Оскорбленный такой ее нелюбезностью, я воспылал гневом и порешил отплатить ей той же монетою. Как завидела она, чем дело обернулось, сей же час отрядила ко мне служанку, прося моего прощения и всячески заверяя в своей совершенной преданности. Но я до того на нее озлобился, что твердо положил стоять на своем: дескать, пусть хоть озолотит меня, а видеть ее все одно не желаю. Управившись с княжескими делами, вернулся я в Салерно. Вашу руку, сударь. Хотите узнать, чем кончилась вся эта история? Бедняжка так в меня врезалась, что, переодевшись в мужское платье, добралась аж до самого Салерно, проскакав сотни миль. Увидев ее, я уже не мог не сжалиться над ней.

Панцана. О-хо-хо-хо! Кто-нибудь – держите меня!

Мессер Лигдонио. История ваша упоительна.

Роберто. Полагаю, я исполнил перед ней свой долг, не правда ли? Она так изнемогала от любви, что больно было смотреть на ее страдания! Как истинный дворянин, я обязан был ее принять.

Мессер Лигдонио. Расскажу вам свой случай, ежели соблаговолите выслушать.

Роберто. Буду рад.

Мессер Лигдонио. Как вам должно быть ведомо, женская натура такова, что стоит какой-нибудь женщине увериться, будто мужчину не шибко жалуют другие дамы, так и к ней он попадет в полную немилость. И напротив, коль сведают, что мужчина нарасхват, так и норовят его первыми заполучить, ибо завистливы все как на подбор: что одной любо, то и другой подавай.

Роберто. Что верно, то верно.

Мессер Лигдонио. Не так давно нечто подобное вышло и со мной. Некая дама, живущая неподалеку от меня, прознала, что ко мне благоволит немало женщин, и тоже загорелась желанием со мной сойтись. Для затравки она умолила меня через своего человека прислать ей какое-нибудь мое сочиненьице: надо вам заметить, что забавы ради я сочиняю, и весьма недурно. Я согласился и отправил ей свеженькую новеллу, обилующую любовными похождениями. Прочтя ее, моя дама воспылала ко мне такой неуемной страстью, что немедля прислала человека с просьбой прийти к ней, ради всего святого. Не успел я войти, как, забыв о всякой сдержанности, бедняжка кинулась мне на шею с пылкими признаниями в любви.

Панцана. Тяжкий случай!

Мессер Лигдонио. Хотите – верьте, хотите – нет, но я готов поклясться: за тот час, что я провел у нее, уж она так меня тискала и лизала, лобызала и кусала, что после отлеживался я добрых два месяца.

Панцана. Ха-ха-ха!

Роберто. Чего только не бывает.

Мессер Лигдонио. Так оно и было. Причиной же всему – мое сочинительство. Высокий слог в любви всесилен, а женщины в мужчинах ценят первым делом уменье цветисто выговаривать, на что особого ума и не надобно. Клянусь, когда много лет назад я покидал Неаполь, не меньше двух сотен благородных дам заливались горючими слезами.

Панцана. Ха-ха-ха! Ну и враль: брешет почем зря.

Роберто. Завтра, коль не уеду, поделюсь с вами одним случаем, приключившимся со мною в Сиене, хоть он никак и не разрешился, ибо сиенские женщины горазды только словами охмурять, от коих потом ни горячо, ни холодно.

Мессер Лигдонио. Наслышан я, что в Сиене премного знатных красавиц.

Роберто. Видимо-невидимо. И все, как одна, страсть какие ученые, записные говоруньи. В разговоре с ними ухо держи востро, не то останешься в дураках. На ласки они щедры, что верно, то верно, но кто думает, будто заманил птичку в клетку, сам же в нее попадет.

Панцана. Бьюсь об заклад, что догадываюсь, о ком это он.

Роберто. Однажды мне довелось пробыть там без малого четыре месяца. Я чудно разместился, имел честь знаться с учеными мужами, был вхож в почтенные академии, среди коих и Академия Оглушенных, столь славная высокими умами. А главное, свел знакомство с несравненными дамами. И не страдай они означенным изъяном, высшего блаженства невозможно и представить!

Мессер Лигдонио. Внимут ли они вашим словам? Кабы знал я, что меня услышат в Сиене, то счел бы своим долгом сказать, как велико их заблуждение: коль дана красота – остальное суета. Только не стоит понапрасну глотку драть.

Роберто. Позвольте откланяться. Пройдусь немного, авось до вечера и подвернется удобный случай.

Мессер Лигдонио. Как вас величать?

Роберто. Роберто.

Мессер Лигдонио. Синьор Роберто, примите всяческие заверения в моей полнейшей преданности.

Роберто. Рад буду услужить вашей милости.

Мессер Лигдонио. Ваш слуга покорный.