Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

БЕРНАРДО ДОВИЦИ
(КАРДИНАЛ БИББИЕНА)
КАЛАНДРИЯ

Комедия о Каландро в пяти действиях

Перевод А. Габричевского

СОДЕРЖАНИЕ

Деметрио, гражданин города Модона, имел сына по имени Лидио и дочь по имени Сантилла. Были они близнецами и настолько схожими с виду и по складу, что никто распознать их не мог, кроме как по одежде. И все это сущая правда, ибо, оставляя в стороне множество примеров, которые мы могли бы привести, достаточно сослаться на двух благороднейших по крови и по доблести римских братьев Антонио и Валерио Поркари, настолько друг на друга похожих, что весь Рим неизменно принимал одного за другого. Возвращаюсь к двум младенцам, у которых уже шесть лет как нет отца. Турки завоевывают и сжигают Модон, убивая всех, кто им попадается под руку. Кормилица этих детей и слуга Фаннио, чтобы спасти Сантиллу, одевают ее мужчиной и называют Лидио, полагая, что брат ее уже убит турками.

Они покидают Модон, по дороге их схватывают и как невольников отправляют в Константинополь. Перилло, флорентийский купец, выкупает их, берет с собой в Рим и содержит в своем доме, где, пробыв долгое время, они отличнейшим образом перенимают местные обычаи, язык и даже наряды. Сегодня Перилло собирается выдать свою дочь за Сантиллу, которую все зовут Лидио и принимают за мужчину. А Лидио, брат Сантиллы, вместе со своим слугой Фессенио, выходит невредимым из Модона, перебирается в Тоскану, оттуда в Италию и тоже обучается искусству одеваться, местным нравам и языку. Семнадцати – восемнадцати лет он попадает в Рим и влюбляется в Фульвию; любимый также и ею, он в женском платье навещает ее для совместных любовных утех. После многих перипетий Лидио и Сантилла с радостью узнают друг друга.

А теперь смотрите в оба, чтобы их не перепутать, ибо, предупреждаю вас, оба они одного роста и одного вида, обоих называют Лидио, оба одеваются, разговаривают и смеются одинаково, оба они сегодня находятся в Риме, и оба вот-вот перед вами появятся. Однако не думайте, что некромант способен перенести их так скоро из Рима сюда, ибо город, который вы перед собой видите, и есть Рим. В свое время он был настолько велик, что, торжествуя, щедро принимал в свое лоно и многие города, и многие страны, и многие реки. Ныне же он стал настолько маленьким, что, как видите, свободно помещается в вашем городе. Так уж устроен мир.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Лидио, юноша.

Сантилла, его сестра.

Кормилица.

Фаннио, слуга.

Фессенио, слуга.

Полинико, воспитатель.

Каландро.

Фульвия, его жена.

Самия, служанка Фульвии.

Руффо, некромант.

Блудница.

Носильщик.

Таможенная стража.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Фессенио, один.

Фессенио. Правду говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. Ведь вот же: только мы думали угомониться в Болонье, как Лидио, мой хозяин, узнал, что Сантилла, его сестра, жива и добралась до Италии, а потому в нем тотчас же воскресла прежняя любовь, которую он к ней питал и которая была сильней всякой любви, когда-либо существовавшей между братом и сестрой, ибо, сотворив их близнецами, природа позаботилась наделить их столь похожими лицами, ростом, голосом и повадками, что еще в Модоне, когда Лидио иной раз наряжался девочкой, а Сантилла мальчиком, не только люди чужие, но даже родная мать, даже собственная их кормилица не могли различить, кто из них Лидио, а кто Сантилла. И как боги не сумели бы сделать их более похожими, точно так каждый из них любил другого больше, чем самого себя. Потому-то Лидио, полагавший, что лишился сестры, едва прослышав, что она жива, принялся ее разыскивать. И вот после четырех месяцев, проведенных в поисках Сантиллы, мы добрались до Рима, где Лидио повстречал римлянку Фульвию. Воспылав к ней дикой страстью, он сделал меня слугой ее мужа Каландро, для того чтобы быстрее утолить свое любовное желание, что он и осуществил, утешив этим и ее, ибо, охваченная великим пламенем, она не раз средь бела дня приглашала для совместных утех Лидио, переодетого женщиной и именовавшего себя Сантиллой. Однако, опасаясь, как бы это пламя не обнаружилось, Лидио вот уже много дней как проявляет к ней величайшее небрежение. Он даже притворился, что намерен отсюда уехать, почему Фульвия и пребывает в настоящее время в такой муке и в таком бешенстве, что не находит себе покоя: она то обращается к колдуньям, ворожеям и некромантам, чтобы они помогли ей вернуть возлюбленного, словно она его уже потеряла; то подсылает к нему когда меня, а когда свою доверенную служанку Самию с мольбами, дарами и обещаниями выдать Сантиллу замуж за своего сына, если когда-либо она отыщется. И все это она делает так открыто, что, не походи ее супруг больше на барана, чем на человека, он уже давно должен был бы все заметить и примерно со мной сквитаться. Вот почему я должен всячески изворачиваться. Я один делаю невозможное: никто никогда не сумел бы служить сразу двоим, а я служу троим – мужу, жене и собственному хозяину, – так что покоя мне нет ни минуты. Но я не тужу, ведь всякому, кто живет в этом мире, жизнь не слаще смерти. Если правда, что добрый слуга не должен иметь досуга, то у меня не хватает его настолько, что я не могу свободно поковырять в ушах. А вдобавок ко всему тут еще выпал случай обтяпать одну любовную интрижку, и я прямо не дождусь, когда смогу обсудить ее с Лидио, а вот он как раз направляется сюда. Э, э, э! Да с ним эта шутовская харя Полинико, его воспитатель! Раз увидел дельфина – жди бури. Постою-ка лучше в сторонке да послушаю, о чем они толкуют.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Полинико, Лидио, Фессенио.

Полинико. Знаешь, Лидио, вот уж не думал, не гадал, что ты можешь докатиться до этакого! Суетная влюбленность превратила тебя в человека, презирающего всякую добродетель. И всему-то причиной эта тварь, именуемая Фессенио.

Фессенио. Клянусь телом…

Лидио. Ну, это уж ты зря, Полинико.

Полинико. Уж поверь мне, что во всем этом я разбираюсь куда лучше, чем ты или этот твой проходимец слуга…

Фессенио. Вот после этого и оказывай таким…

Полинико. Человек разумный всегда думает о возможных последствиях своих поступков.

Фессенио. Вот-вот! Взнуздал свою педагогическую клячу.^{1}

Полинико. Едва ваша любовь получит огласку, ты не только подвергнешься великой опасности, но еще и прослывешь самой настоящей скотиной!

Фессенио. Тоже сыскался воспитатель! Трус паршивый!

Полинико. Ибо кому не смешон и не противен человек пустой и легкомысленный? Неужели это тебя не страшит? Как ты, чужестранец, надумал влюбиться, да и в кого? В одну из самых знатных женщин этого города! Беги, говорю тебе, от опасностей этой любви.

Лидио. Полинико, я молод, а молодость во всем подвластна любви. Серьезные вещи приличествуют людям более зрелым. Я же могу желать только того, чего желает любовь, а она принуждает меня любить эту знатную женщину больше самого себя. И если когда-нибудь тайна нашей любви раскроется, я полагаю, что многие будут только еще больше меня уважать. Ведь если в женщине величайшее благоразумие – остерегаться любви к человеку более знатному, то в мужчине великое достоинство – любить женщин, которые стоят рангом повыше.

Фессенио. Недурной ответ!

Полинико. И такой-то чепухе обучает тебя этот мерзавец Фессенио!

Фессенио. Сам ты мерзавец!

Полинико. А я и то удивился, почему ты не спешил, не летел на крыльях, чтобы испакостить любое доброе дело.

Фессенио. За свои дела можешь не беспокоиться!

Полинико. Что может быть огорчительнее лицезрения того, как жизнь разумных людей зависит от блудословия этаких глупцов.

Фессенио. Мои советы всегда были поразумнее твоих.

Полинико. Не может быть добрым советчиком тот, кто сам не тверд в правилах. Знай я тебя раньше, Фессенио, не стал бы я так расхваливать тебя перед Лидио.

Фессенио. Выходит, я нуждался в твоей подмоге? Так, что ли?

Полинико. Теперь я понимаю, что человек, расхваливающий другого, и в самом деле часто попадает впросак, но хулитель – никогда.

Фессенио. Так, значит, ты сам признаешься в своей суетности и тщеславии, раз ты нахваливал того, кого не знал. А вот я твердо знаю, что в тебе я никогда не ошибался.

Полинико. Значит, ты говорил обо мне одно дурное?

Фессенио. Да разве не ты сам сию минуту сказал, что хулитель никогда не ошибается?

Полинико. Ладно! Препираться с тобой – все равно что гром перекричать.

Фессенио. Еще бы! Когда крыть нечем, то только и остается, что…

Полинико. Просто не хочется мне прибегать к иным доводам, кроме словесных…

Фессенио. Да ты, хоть сто лет проживешь, этих «иных доводов» ко мне не применишь!

Полинико. Как знать! Может статься, что…

Фессенио. Знаешь, лучше не дразнить голодного медведя.

Полинико. Тише, тише! Так и быть. Не хочу связываться с рабом.

Лидио. Хватит, Фессенио, будет тебе.

Фессенио. Пусть не грозит! Хоть я и подлый раб, но и муха вправе однажды осерчать. Нет такого крохотного волоска, который не имел бы собственной тени. Понятно?

Лидио. Замолчи, Фессенио.

Полинико. Дай мне продолжить разговор с Лидио, если не возражаешь.

Фессенио. Ишь какой любезный стал! Поговорить ему нужно!

Полинико. Послушай, Лидио: знай, что Бог дал человеку два уха, чтобы больше слышать.

Фессенио. И один рот, чтобы поменьше болтать.

Полинико. Не с тобой разговаривают! Знай, Лидио, свежая рана легко вылечивается, но стоит ей застареть – все пропало. Да излечись же, говорю тебе, от этой своей любви.

Лидио. Зачем?

Полинико. Ничего, кроме мучений, она не принесет.

Лидио. Почему?

Полинико. Несчастный! Разве не ведаешь ты, что гнев, ненависть, вражда, раздоры, разорение, нищета, подозрения, беспокойство – все эти пагубные болезни души человеческой – есть неизбежные спутники любви? Беги от любви, беги!

Лидио. Увы, Полинико, не могу я бежать.

Полинико. От чего ты не можешь бежать?

Фессенио. Да от той болезни, которой да наградит и тебя Господь!

Лидио. Ее могуществу подвластно все, и нет большей радости, как получать то, чего желаешь, любя, ибо без любви нет ни совершенства, ни достоинства, ни благородства.

Фессенио. Лучше не скажешь.

Полинико. Льстивость – худший порок слуги. И ты его слушаешь? Лидио, сын мой, послушай меня.

Фессенио. Еще бы, он стоит того.

Полинико. Любовь подобна огню, который, если бросить в него серу или какую-нибудь другую дрянь, умертвляет человека.

Лидио. Однако брось в огонь ладан, алоэ или амбру – и он распространяет благовоние, способное воскресить мертвого.

Фессенио. Ха-ха! Недурно! Учитель-то сам попался на удочку, которую закинул.

Полинико. Вернись, Лидио, к праведной жизни.

Фессенио. Праведно то, что ведет к выгоде.

Полинико. Праведно то, что благородно и честно. Смотри, Лидио, плохо ты кончишь.

Фессенио. Изрек оракул.

Полинико. Помни: добродетельную душу сладострастие не волнует.

Фессенио. Но и страх ее не смущает.

Полинико. И все же ты поступаешь дурно, зная, что презрение к советам мудрецов – величайшая гордыня.

Фессенио. Хоть ты и окрестил себя мудрецом, а я иначе как дураком не назову тебя, ведь ты же сам знаешь, что нет большей глупости, как добиваться недостижимого.

Полинико. Лучше с убытком правду говорить, чем с барышом врать.

Фессенио. И я говорю правду, да еще почаще тебя. Только при этом я вовсе не такой закоснелый ругатель, как ты. Подумаешь, зазубрил четыре чужие мыслишки – и уже возомнил себя таким мудрецом, что всех прочих почитаешь невеждами и скотами. Нет, милейший, тебе еще далеко до Соломона! Лучше пораскинь мозгами да подумай о том, что одно подходит для старика, другое – для юноши, одно дело – беда, другое – радость. Ты – старик, и нечего свой пример тыкать ему в нос. А Лидио молод и пусть поступает, как надлежит поступать молодости. Лучше сам приноровись к своему воспитаннику и не мешай ему.

Полинико. Вот уж правду говорят: сколько у хозяина слуг, столько и недругов. Этот прохвост доведет тебя до виселицы, и, если с тобой когда-нибудь стрясется беда, ты всю жизнь будешь раскаиваться, ибо не существует более тяжкой пытки, чем сознание совершенных ошибок, а потому отделайся ты от этой женщины, Лидио!

Лидио. Скорее тело может отделаться от своей тени, чем я от своей любви.

Полинико. Возненавидь ее, тогда и отделаться будет просто.

Фессенио. Хорош совет! Ему с теленком не управиться, а этот хочет, чтобы он целого быка взвалил на плечи.

Полинико. Впрочем, она и сама скоро тебя бросит, стоит только другому приволокнуться за ней, ведь женщина – существо непостоянное.

Лидио. О-о! Уж не думаешь ли ты, что они все из одного теста?

Полинико. Конечно! Лица, правда, у них разные, да природа – одна.

Лидио. Тут ты глубоко не прав.

Полинико. О Лидио! Потуши свет, чтобы лиц их не было видно, и никакой разницы между ними ты не обнаружишь. Пойми, что женщине верить нельзя, даже после ее смерти.

Фессенио. А он здорово усвоил то, что я только что ему втолковал.

Полинико. Что ты мне втолковал?

Фессенио. Что? Верить никому нельзя и праведно лишь то, что ведет к прибытку.

Полинико. Ни о какой выгоде я не помышлял, а просто высказал свое убеждение.

Фессенио. Ишь ведь врет и не поперхнется.

Полинико. Что ты хочешь этим сказать?

Фессенио. Хочу сказать, что ты думаешь не то, что говоришь. На самом деле ты гонишься за сегодняшней модой.

Полинико. Какой такой модой?

Фессенио. Самой распространенной. Сознайся, что ты женоненавистник, как почти все мужчины в этом престольном городе, потому ты и говоришь дурно о женщинах да еще делаешь это самым бесстыдным образом.

Лидио. Фессенио прав, ибо то, что ты о них говоришь, трудно назвать похвалой, между тем женщины – высшая отрада и высшее благо, какими мы только обладаем на этом свете. Без них мы ничего собой не представляем, ни на что не способны, грубы и скотоподобны.

Фессенио. Зачем столько слов? Разве не знаем мы, что женщины столь совершенны, что нет ныне мужчины, который им не подражал бы и который душой и телом не желал бы превратиться в женщину?

Полинико. Я не желаю с тобой разговаривать.

Фессенио. Признайся лучше, что тебе просто нечего возразить.

Полинико. Еще раз говорю: повод ко злу можно всегда устранить; и еще раз повторяю: откажись ради собственного блага от суетной твоей влюбленности.

Лидио. Полинико, на свете нет ничего, что меньше нуждалось бы в советах или в противодействии, чем любовь. Природа ее такова, что скорее она сама истощится, чем сгинет под влиянием чужих уговоров. Посему воображать, что меня можно исцелить от любви к этой женщине, равносильно тому, что хватать руками тень или ловить ветер сетями.

Полинико. Это-то меня и удручает более всего, ибо если раньше ты был мягче воска, то теперь ты представляешься тверже столетнего дуба. А знаешь, к чему это ведет? Сам рассуди и подумай. Иначе ты плохо кончишь!

Лидио. Не думаю. Но если так случится, то разве не сам ты наставлял меня, как похвально умереть от любви и сколь прекрасен конец того, кто умирает, любя по-настоящему?

Полинико. Ладно! Поступай же, как будет тебе и этому проходимцу Фессенио угодно. Но скоро, совсем скоро ты на своей шкуре убедишься, каковы бывают последствия любви.

Фессенио. Умолкни, Полинико! Ты-то откуда знаешь, каковыми они бывают?

Полинико. Ты все знаешь, проходимец ты этакий, ты и скажи.

Фессенио. Любовь что трюфели: юноши от них становятся еще жарче в деле, а старики сыплют мелким горохом.

Лидио. Ха-ха-ха!

Полинико. Эх, Лидио! Его балагурство тебя веселит, а к моим словам ты относишься с презрением! Больше я с тобой говорить об этом не стану, поразмысли сам, а я пойду.

Фессенио. Скатертью дорога! Видел, каким он прикидывается ягненочком? Будто мы не знаем этого бездельника и лицемера. Он так задурил нам голову, что я до сих пор не могу тебе рассказать одну презанятнейшую историю про Каландро, а ты выслушать меня!

Лидио. Выкладывай, выкладывай! Пусть твоя историйка отобьет скуку, которую нагнал на меня этот занудливый Полинико.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Лидио, Фессенио.

Лидио. Ну что же там случилось?

Фессенио. Каландро, муж твоей возлюбленной Фульвии и мнимый мой хозяин, тот самый болван, которому ты наставляешь рога, вообразив, что ты женщина, по уши в тебя влюбился. Он заприметил тебя, когда ты хаживал к Фульвии, вырядившись женщиной и называя себя Сантиллой, и просил меня помочь в любовном его предприятии. Видя, как он изнемогает от страсти, я наврал ему, что приложу все старания, и даже пообещал нынче же свести вас, дабы ты утолил его страсть.

Лидио. И вправду забавно. Ха-ха-ха! Теперь припоминаю, что, когда я намедни возвращался от Фульвии в женской одежде, он некоторое время шел за мной следом, но я никак не думал, что виной тому влюбленность. Надо, надо его подурачить.

Фессенио. Предоставь это дело мне – и будешь доволен. Я навру ему с три короба о тех чудесах, что совершил ради него! И будь уверен, этот болван поверит всем моим бредням и небылицам. Нет такой чепухи, которой нельзя ему внушить, ибо более самодовольного идиота ты, уж верно, никогда не встретишь. Я мог бы рассказать тебе тысячи его глупейших выходок, однако, не перечисляя подробностей, скажу только, что в нем заложена бездна дурости, и если бы Соломон, Аристотель и Сенека обладали хотя бы одной стотысячной ее долей, то этого бы с лихвой хватило, чтобы затмить весь их разум и всю их премудрость. Однако больше всего в нем смешит меня то, что сам он кажется себе наикрасивейшим мужчиной в городе. Самомнение его стало столь велико, что он, например, всерьез воображает, будто все женщины влюбляются в него с первого взгляда и прямо сохнут по нем! В общем, это один из тех, про кого в народе говорят: если бы он ел сено, то превратился бы в быка. Посуди сам, чем он лучше каких-нибудь Мартино да Амелия или Джован Маненте?^{2} Безмерная его глупость и любовный пыл помогут подшутить над ним самым неслыханным образом.

Лидио. Да, смеху с ним не оберешься. Однако скажи, если он и впрямь принимает меня за женщину, то как же быть, когда он полезет ко мне?

Фессенио. Доверься своему Фессенио и ни о чем не беспокойся. Однако – ой-ой-ой! – погляди-ка, вот и он собственной персоной. Уходи, он не должен видеть нас вместе.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Каландро, Фессенио.

Каландро. Фессенио!

Фессенио. Кто меня звал? А! Хозяин.

Каландро. Видел ли ты мою Сантиллу?

Фессенио. Видел ли я Сантиллу?

Каландро. Да, что с ней?

Фессенио. Толком не знаю, но думаю, что с ней платье, рубашка, передник, перчатки и еще туфли.

Каландро. Какие там туфли? Какие перчатки? Ты что, пьян? Я тебя не спрашиваю, что на ней, а что с ней.

Фессенио. А! Ты хочешь знать, как она поживает?

Каландро. Да, именно.

Фессенио. Когда я ее недавно видел, она… постой-ка… сидела, подперев щеку кулачком, а когда я говорил о тебе, внимательно меня слушала, широко раскрыв глаза и рот и высунув язычок – вот так.

Каландро. Ты сказал как раз то, что мне и хотелось слышать. Однако оставим это. Итак, она слушает охотно, а?

Фессенио. Что значит – слушает? Я обработал ее так, что не пройдет и нескольких часов, как ты получишь все, чего добивался. Тебе этого мало?

Каландро. Фессенио, друг мой, ты не пожалеешь.

Фессенио. Надеюсь.

Каландро. Будь уверен, Фессенио… Помоги мне, я так страдаю!

Фессенио. Ай-ай-ай, хозяин, тебя знобит?

Каландро. Н-н-нет, какое там знобит, дурак! Я говорю, что Сантилла со мной плохо обошлась.

Фессенио. Она поколотила тебя?

Каландро. Ой-ой-ой! Как ты груб! Я говорю, что она меня сильно в себя влюбила.

Фессенио. Ничего, скоро ты ее получишь.

Каландро. Так идем быстрее!

Фессенио. Есть кое-какие затруднения…

Каландро. А что на них обращать внимание!

Фессенио. Расшибусь, а сделаю.

Каландро. Прошу тебя!

Фессенио. Увидишь, я вмиг вернусь с ответом. Прощай. Люди добрые! Взгляните только на этого благородного влюбленного! Вот так случай! И муж и жена сохнут по одному и тому же возлюбленному. О! Гляди-ка, вот и Самия, служанка Фульвии, выползла из дома. Она чем-то смущена. Заварилась каша. Она, видимо, все знает. Разнюхаю у нее, что творится в доме.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Фессенио, Самия.

Фессенио. Самия, Самия! Эй, обожди!

Самия. Фессенио!

Фессенио. Что творится в доме?

Самия. Клянусь честью, ничего хорошего для хозяйки.

Фессенио. А что?

Самия. Допрыгалась.

Фессенио. Что с ней?

Самия. Лучше не спрашивай.

Фессенио. Почему?

Самия. Уж слишком…

Фессенио. Что слишком?

Самия. Ее разбирает…

Фессенио. Что разбирает?

Самия. Желание порезвиться со своим ненаглядным Лидио. Понял наконец?

Фессенио. О, об этом я знаю не хуже тебя.

Самия. Но ты еще другого не знаешь.

Фессенио. Чего?

Самия. Что она посылает меня к одному человеку, который заставит Лидио делать все, что она пожелает.

Фессенио. Каким образом?

Самия. При помощи колдовских заговоров и заклинаний.

Фессенио. Заговоров?

Самия. Да, друг мой.

Фессенио. А кто же будет этот заговорщик?

Самия. Зачем тебе заговорщик? Я говорю, что иду к человеку, который заставит Лидио полюбить Фульвию, хоть тот тресни.

Фессенио. И кто же этот человек?

Самия. Руффо, некромант. Он может сделать все, что захочет.

Фессенио. Каким образом?

Самия. При нем состоит какой-то домашний спиртус.

Фессенио. Спиритус – хочешь ты сказать?

Самия. Такие слова я и произносить-то не умею; хватит с меня и того, что я постараюсь толково ему передать приглашение хозяйки. Иди с Богом, только смотри не проболтайся.

Фессенио. Не бойся. Прощай.