Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Клеандро, один.

Клеандро. Тогда, когда мне казалось, что я уже достиг гавани, злая судьба снова отшвыривает меня в бушующее море! Сперва я боролся с влюбленностью отца, теперь мне предстоит сразиться с тщеславием матери. Прежде у меня был союзник – мать, теперь я остался один. А значит, просвет в этой вновь разбушевавшейся стихии для меня еще более сократился. Неужто я рожден лишь для того, чтобы не видеть счастья? С тех самых пор, как Клиция вступила на порог нашего дома, для меня нет иного наслаждения, как только думать о ней, ее лицезреть. Ведь истинно радостные дни в своей жизни я смог бы пересчитать по пальцам. Но кто это там идет? Дамоне? Он самый, но почему он так весел? Дамоне, что случилось? Какие новости? Откуда вдруг такая радость?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Дамоне, Клеандро.

Дамоне. Ничего более радостного, более приятного я не мог услышать!

Клеандро. В чем дело?

Дамоне. В город прибыл отец вашей обожаемой Клиции. Зовут его Рамондо, и человек он богатейший, неаполитанский дворянин, и приехал он только для того, чтобы разыскать дочь.

Клеандро. Ты-то откуда все это знаешь?

Дамоне. Я сам с ним говорил. Сомнений никаких.

Клеандро. Да я с ума сойду от радости, коли это и в самом деле так, как ты рассказываешь!

Дамоне. Я хочу, чтобы вы все услышали от него самого. Зови сюда Никомако и Софронию.

Клеандро. Софрония, Никомако! Идите сюда! Дамоне вас зовет!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Никомако, Дамоне, Софрония, Рамондо.

Никомако. Вот и мы! Есть добрые вести?

Дамоне. Слушайте: отец Клиции, Рамондо, неаполитанский дворянин, находится здесь, во Флоренции, и разыскивает дочь. Я сам его видел, говорил с ним и склонил – если ты, конечно, согласен – выдать дочь за Клеандро.

Никомако. Если так, то я буду только рад. Но где же он?

Дамоне. Остановился в «Короне». Я сказал ему, чтобы он шел сюда. Вот он! Идет впереди, за ним слуги. Пошли ему навстречу.

Никомако. Да хранит вас Бог, благородный рыцарь!

Дамоне. Рамондо, вот Никомако, а вот его жена. Это они с такой заботливостью вырастили твою дочь! А вот их сын; если захочешь – он может стать твоим зятем.

Рамондо. Будьте счастливы, господа! Спасибо Создателю нашему, который явил мне милость свидеться перед смертью с дочерью и отблагодарить благородных людей, оказавших ей такое гостеприимство. Что касается сватовства, то что может быть приятнее того, чтобы дружба, заложенная добрым вашим отношением, закрепилась еще и родством?

Дамоне. Пошли в дом, там вы услышите от Рамондо трогательную повесть о потерянной и найденной дочери, а заодно отдадите распоряжение к счастливой свадьбе.

Софрония. Пошли! А вы, зрители, можете расходиться, ибо сыграем мы свадьбу дома, не показываясь на улицу, и новая эта свадьба будет уже по всем правилам, а не так, как это случилось с Никомако!

КАНЦОНА

 
Нет, вы не прогадали,
достойные и чистые душой,
что мудрости земной
столь тонкому учителю внимали
и потому узнали,
как нужно жить, чем лучше пренебречь,
чтоб не лишиться рая;
но, все перечисляя,
мы долго бы вели об этом речь.
Да будут назиданья вам полезны
настолько же, сколь были вы любезны!
 

ПЬЕТРО АРЕТИНО
КОМЕДИЯ О ПРИДВОРНЫХ НРАВАХ

Перевод А. Габричевского

ВЕЛИКОМУ КАРДИНАЛУ ТРИДЕНТСКОМУ^{26}

О чудесах, творимых благоволением Всевышнего, свидетельствуют обеты, Ему приносимые; о чудесах, проистекающих от доблести смертных, повествуют изваяния, им воздвигаемые; о любви же, питаемой князьями к отменным дарованиям, мы судим по произведениям, им посвящаемым. Так и я посвящаю Вам ныне свою «Комедию о придворных нравах», которая должна Вам прийтись по душе. Увидев в ней частичное изображение двора и синьоров, Вы возрадуетесь, убедившись, сколь далеки Вы от этих нравов, и тем самым узнав, сколь отличаетесь Вы от людей, равных Вам по положению, подобно тому как иная девица, прогуливающаяся с черномазой дурнушкой, радуется нескладному виду спутницы, в сравнении с которой сама она кажется неизмеримо красивей и изящней. Таким образом, все дворяне, состоящие на Вашей службе, все таланты, Вас прославляющие, и все кавалеры Вашего двора, наслышавшись о поведении других, в итоге поймут, чего стоит тот человек, которому они поклоняются и служат. Не так ли поняли в конце концов сатанинскую природу Лютера,^{27} против нечестивых козней которого вся христианская религия, живущая под покровительством короля Римского,^{28} вооружилась щитом Вашей добродетели и мудрости, совет которой всегда проясняет все сомнения и предотвращает все опасности в любом из королевских начинаний? И точно так же как Вы не могли обрести милости лучшего синьора, чем король Фердинанд,^{29} так и его величество не мог отдать себя в распоряжение лучшего блюстителя своей воли, чем Вы, великий и досточтимейший кардинал Тридентский. После всего сказанного разве не вправе я надеяться, что Вы щедрой рукой примете тот посильный дар, который столь высокой особе подношу я, человек, занимающий столь низкое положение?

Пьетро Аретино

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Иностранец.

Дворянин.

Мессер Мако.

Санезе, его слуга.

Мастер Андреа, живописец.

Бродяга, торгующий занимательными книжками.

Россо, Каппа – стремянные Параболано.

Фламминио, Валерио – лакеи Параболано.

Параболано, влюбленный.

Рыбак.

Причетник из ризницы собора Св. Петра.

Семпронио, старик.

Альвиджа, сводня.

Грилло, слуга мессера Мако.

Дзоппино.

Настоятель монастыря Арачели.

Магистр Меркурио, врач.

Тонья, жена Арколано

Арколано, булочник.

Жид.

Пристав и стражники.

Бьяджина, служанка синьоры Камиллы.

ПРОЛОГ,

произносимый иностранцем и дворянином.

Иностранец. Это место напоминает мне душу великого Антонио де Лейва,^{30} настолько оно прекрасно и великолепно. Наверное, здесь будут справлять какой-нибудь большой праздник. Хочу об этом спросить вон того дворянина, который там прогуливается. Эй, эй, синьор, не сумеете ли вы объяснить мне, для чего предназначается столь пышное убранство?

Дворянин. Для одной комедии, которую вот-вот будут разыгрывать.

Иностранец. А кто ее сочинил? Божественная маркиза Пескара?^{31}

Дворянин. Нет, ибо ее бессмертный стиль доставил ее великому супругу место в числе небожителей.

Иностранец. Не синьора ли Вероника да Корреджо?

Дворянин. Нет, ибо она посвящает свой возвышенный талант трудам более достославным.

Иностранец. Луиджи Аламанни?^{32}

Дворянин. Луиджи воспевает заслуги наихристианнейшего из королей, хлеба насущного для всякого дарования.

Иностранец. Ариосто?

Дворянин. Увы, Ариосто отправился на тот свет, ибо на этом он в славе более не нуждался.

Иностранец. Смерть такого человека – большая потеря для всего человечества, ведь помимо своих талантов он обладал верхом доброты.^{33}

Дворянин. Он легче бы обрел блаженство, когда бы обладал верхом злобы.

Иностранец. Почему?

Дворянин. Потому что он никогда не умер бы.

Иностранец. Ну, зубоскальство тут вряд ли уместно. Однако скажите, тогда, быть может, это творение милейшего Мольца или Бембо, отца Муз,^{34} коего я должен был бы назвать в первую голову?

Дворянин. Ни Бембо, ни Мольца, ибо один сочиняет историю Венеции, а другой – похвалы Ипполиту Медичи.^{35}

Иностранец. Кто же тогда? Гвидиччоне?^{36}

Дворянин. Нет, ибо он не унизил бы своего чудодейственного пера писанием таких побасенок.

Иностранец. Так это, верно, Риччо,^{37} чья в высшей степени серьезная комедия была представлена папе и императору.

Дворянин. Нет, комедия не его, так как в настоящее время он обратился к более достойным занятиям.

Иностранец. Кажется, я догадываюсь: это сочинение какой-нибудь бездарности quœ pars est[10]10
  Перевод латинских выражений в этой пьесе дается в комментариях. (Примеч. ред.)


[Закрыть].^{38} Господь, того гляди, прикажет, чтобы поэты нас затопили, как те же лютеране. Если бы Бакканский лес целиком состоял из одних лавров, их все равно не хватило бы для увенчания тех, кто распинает Петрарку и в своих комментариях заставляет его говорить такое, в чем он не признался бы и на дыбе.^{39} Счастье Данте, что своей чертовщиной он не подпускал к себе этих мерзавцев, иначе уже давно распяли бы и его.

Дворянин. Ха-ха-ха!

Иностранец. А может быть, ее написал Джулио Камилло?

Дворянин. Не он написал ее, потому что занят: показывает королю всю тьму чудес, сотворенных его гением.

Иностранец. Так это – Тассо?^{40}

Дворянин. Тассо все собирается отблагодарить князя Салернского^{41} за его внимание. Однако, так и быть, открою вам правду: это сочинение Пьетро Аретино.

Иностранец. Хотя бы мне пришлось подохнуть от нужды, я все равно хочу его послушать, ибо наперед уверен, что услышу что-нибудь про пророков и про евангелистов. А может быть, он вообще там никого не касается?

Дворянин. Судя по тому, с каким жаром он прославляет доброту короля Франциска^{42}…

Иностранец. А кто не хвалит его величества?

Дворянин. Тогда признайте, что кто же не хвалит еще и герцога Александра, и маркиза дель Васто, и Клаудио Рангоне, эту жемчужину доблести и ума?

Иностранец. Три цветка еще не составляют гирлянду.

Дворянин. А щедрейшего Максимиллиано Стампа?^{43}

Иностранец. Найдите человека, который назвал бы другие имена.

Дворянин. Лотарингского, Медичи и Тридентского?^{44}

Иностранец. И точно, он хвалит всех, кто этого заслуживает. Но почему не кардинала Лотарингского, кардинала Медичи, кардинала Тридентского?

Дворянин. Чтобы не порочить их имен кардинальским званием.

Иностранец. О! Хорошо сказано! Ха-ха-ха! А скажите мне, о чем там идет речь?

Дворянин. Автор одновременно описывает две проделки. Сначала появляется сиенец мессер Мако, который прибыл в Рим, чтобы исполнить обет, данный некогда его отцом, мечтавшим сделать сына кардиналом. А так как мессеру Мако дали понять, что никто не может стать кардиналом, не сделавшись предварительно придворным, он берет себе в наставники мастера Андреа, думая, что тот – мастер по изготовлению кардиналов. Отведенный указанным мастером Андреа в баню, он твердо верит, что баня и есть та форма, в которой отливаются придворные. Наконец, принаряженный и напомаженный Мако, в полном ослеплении, вознамеревается завладеть всем Римом, причем тем способом, о котором ты сам услышишь. А с мессером Мако путается некий синьор Параболано из Неаполя, один из тех Акурсиев или Сарапиков,^{45} что, выведенные из стойла и конюшен, поставлены бесстыжей Фортуной управлять всем миром. Этот Параболано, влюбившись в Ливию, жену римлянина Луция, и скрывая эту тайну, все выбалтывает во сне. Любимый стремянный Параболано – Россо, подслушав тайну, предает его, внушив ему, что та, в кого он влюблен, пылает страстью и к нему. Познакомив его со сводней Альвиджей, он вдалбливает ему в башку, что это – кормилица Ливии, и сводит его не на Ливии, а на жене булочника Арколано. Комедия все это вам расскажет по порядку, ибо я в точности всего не припомню.

Иностранец. А где происходят эти милые проказы?

Дворянин. В Риме! Разве вы его не узнаете?

Иностранец. Как? Это Рим? Вот никогда не сказал бы!

Дворянин. Напоминаю вам, что он побывал в руках у испанцев,^{46} дабы очиститься от своих грехов. Однако отойдем в сторонку, и, если вы увидите, что действующие лица выходят на сцену чаще пяти раз, не смейтесь, ибо даже цепи, удерживающие мельницы на реке, не удержали бы нынешних безумцев. Помимо этого, не удивляйтесь, если комический стиль не соблюден в должной мере, ибо в Риме живут на иной манер, чем жили в Афинах.

Иностранец. Кто же в этом сомневается?

Дворянин. А вот и мессер Мако! Ха-ха-ха!

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мессер Мако, Санезе.

Мессер Мако. Наконец-то Рим – эта coda mundi.^{47}

Санезе. Вы хотите сказать – caput.^{48}

Мессер Мако. Все одно. И если бы я сюда не приехал…

Санезе. То хлеб заплесневел бы.

Мессер Мако. Я говорю, что, если бы я сюда не приехал, я никогда бы не поверил в то, что Рим красивее Сиены.

Санезе. Разве я вам не сказывал, что Рим – это Рим? А вы все свое: в Сиене – кордегардия с караулом, университет с докторами, фонтан Бранда и фонтан Беччи, площадь с народом, праздник в середине августа, колесницы со свечами, лентами и водяными струйками, бой быков, конское ристалище и сотни и сотни сиенских сухариков и марципанов.

Мессер Мако. Да, но ты забываешь, что к нам благоволит сам император.

Санезе. Ну, это уже ни к селу ни к городу.

Мессер Мако. Замолчи! Вон в том окне, видишь, обезьянка? Тетка, а тетка?

Санезе. И вам не стыдно окликать на улице обезьян? Вы готовы лопнуть, только бы вас приняли за сумасшедшего. Ведь кто же догадается, что вы из Сиены?

Мессер Мако. Тише, никак, это попугай разговаривает?

Санезе. Это дятел, хозяин.

Мессер Мако. Не ври, попугай.

Санезе. Это одна из тех пестрых птичек, которую ваш дедушка купил вместо попугая.

Мессер Мако. Я же показывал его перья ювелиру, свинцовых дел мастеру, и он говорит, что с виду они попугаичьи и очень уж хороши.

Санезе. Простите меня, но вы балда, если верите этому ювелиру.

Мессер Мако. Я не я, если тебя не проучу.

Санезе. Не сердитесь.

Мессер Мако. Хочу сердиться и буду сердиться! А если ты меня не ценишь, тем хуже для тебя.

Санезе. Я вас ценю.

Мессер Мако. Во сколько?

Санезе. В один дукат.

Мессер Мако. Вот я и полюбил тебя. Знай это.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мастер Андреа, мессер Мако, Санезе.

Мастер Андреа. Вы ищете хозяина?

Мессер Мако. Вы отлично знаете, что я его хозяин…

Санезе. Дайте мне сказать, я владею римским наречием.

Мессер Мако. Ну и говори.

Мастер Андреа. Послушайте, вы хотите найти место?

Санезе. Мессер Мако, ученый in libris, богатей из Сиены…

Мастер Андреа. К делу! Я говорю, что буду платить вам пять карлинов в месяц и что вам ничего другого не придется делать, как ухаживать за четырьмя конями и двумя мулами, таскать на кухню дрова и воду, подметать дом, ездить верхом с поручениями и чистить одежду, а остальное время можете ковырять в носу или скрести задницу.

Мессер Мако. По правде говоря, я приехал сюда с определенной целью…

Санезе. …сделаться кардиналом и договориться с…

Мессер Мако. …королем Франции.

Санезе. Вернее, с папой. Разве я не просил вас: «Дайте мне сказать»?

Мастер Андреа. Ха-ха-ха!

Мессер Мако. Над чем изволит смеяться досточтимый синьор?

Мастер Андреа. Смешно, что вы добиваетесь небылицы. Не подлежит сомнению, что надо сначала сделаться придворным, а уж потом кардиналом. И я – профессор, преподающий всю эту придворную премудрость. Так, через мои руки прошел монсеньор де ла Сторта, преподобнейший в Боккано, декан из Монтемари и патриарх Мальяны. Если вам угодно, могу заняться и с вашей милостью. Ибо у вас такой вид, что вы делаете честь своему отечеству.

Мессер Мако. Что ты на это скажешь, Санезе?

Санезе. Это мне нравится, это как раз по мне, это меня устраивает.

Мессер Мако. Когда же вы начнете?

Мастер Андреа. Хоть сегодня, хоть завтра или когда вашей милости будет угодно.

Мессер Мако. Хотелось бы начать сейчас.

Мастер Андреа. Сделайте одолжение. Вот только сбегаю за книжкой, которая учит, как сделаться придворным, и тотчас же прилечу обратно к вашей милости. Где вы остановились?

Мессер Мако и Санезе (в один голос). В доме у Чеккотто-генуэзца.

Мастер Андреа. Говорите по очереди, ибо говорить двоим в один голос не полагается.

Мессер Мако. Этот лодырь сбивает меня с толку.

Санезе. Я вовсе не лодырь; вы же знаете, я собирался идти в солдаты, но вы сами не захотели, чтобы я подвергался опасности.

Мастер Андреа. Не волнуйтесь, у нас в Риме по праздникам всех зовут лодырями. Я тотчас же вернусь.

Мессер Мако. А вас как зовут?

Мастер Андреа. Мастер Андреа, проще простого. К вашим услугам, синьор.

Мессер Мако. Будьте здоровы.

Санезе. Скорее возвращайтесь.

Мастер Андреа. Отныне я ваш слуга.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Мессер Мако и Санезе.

Мессер Мако. Sic fata volunt?^{49}

Санезе. А теперь будьте поосторожней с вашими изречениями.

Мессер Мако. Что ты там болтаешь?

Санезе. Скажите: «К вашим услугам». Разве вы не слыхали, как сказал мастер: «К вашим услугам, синьор»?

Мессер Мако. «К вашим услугам, синьор». И при этом надо держать шапку в руке. Не так ли?

Санезе. Да, хозяин. Приосаньтесь, оправьте одежду, больше важности. Так, хорошо. Шагайте свободнее, проще. Хорошо, отлично!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Бродяга, торгующий занимательными книжками, мессер Мако, Санезе.

Бродяга. Кому занимательные истории? Кому занимательные истории?

Мессер Мако. Помолчи! Что он там кричит?

Санезе. Видно, придурковатый.

Бродяга. Кому занимательные истории, истории, истории? Война турок в Венгрии!^{50} Проповеди брата Мартина! Собор! Английские дела! Торжественная встреча папы с императором! Обрезание воеводы! Погром Рима! Осада Флоренции! Переговоры в Марсилии и их завершение! Истории, истории!

Мессер Мако. Беги, лети, скачи, Санезе, на тебе юлий и купи мне чтение для придворных, ибо я хочу содеяться придворным еще прежде, чем вернется мастер. Но смотри, сам не стань придворным раньше меня. Слышишь?

Санезе. Куда мне? К черту! Эй, ты там, со своими книжками! Эй ты, с твоими писаниями! Эй ты, с бумажонками! Эй там! Эй ты! Эй вы! Чтоб тебе пусто было!.. Он свернул за угол. Бегу за ним.

Мессер Мако. Живо, говорю тебе, не упусти его!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Мессер Мако, один.

Мессер Мако. Ну и улицы! Чудо, если увидишь камушек. Там наверху в окне вижу красавицу, это наверняка герцогиня Римская. Я чувствую, что влюбляюсь. Если буду кардиналом, если стану придворным, она от меня не ускользнет. Она смотрит на меня, она меня приметила. Я не я, если она не попадется мне на крючок. Но вот и Санезе! Где же книжка, Санезе?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Санезе, мессер Мако.

Санезе. Вот она. Прочитайте заглавие.

Мессер Мако. «Жизнь турок, сочинение епископа Ночерского». Чтоб тебе пусто было! Что ты хочешь, чтобы я делал с этими проклятыми нехристями? Я чуть не сказал, что хотел ими подтереться. Вон ее!

Санезе. Я у него попросил про придворных, и он мне дал эту книжку и сказал: «Узнай у своего хозяина, не хочет ли он получить французскую болезнь от Страшиносиенца?»

Мессер Мако. Какую такую французскую болезнь? Разве я таков, чтобы ее получить?

Санезе. А разве так больно ею болеть?

Мессер Мако. Пошли домой, я готов тебя убить.

Санезе. А я не дамся, хозяин.

Мессер Мако. Вот подожди, я возьму Грилло, а тебя рассчитаю.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Россо, Каппа.

Россо. Наш хозяин самый благородный палач, самый отменный негодяй и самый почтенный осел во всей Италии. Что бы там ни говорили, но не прошло и тысячи лет, как он был в одной компании с Сарапика, а теперь можно с ним разговаривать только в полнолуние.

Каппа. И уж конечно, соврал бы тот, кто вздумал бы утверждать, будто он не сволочь. Да я и сам заметил одну его вшивую подлость – он говорит слугам, которые к нему нанимаются: «За месяц вы испытаете меня как хозяина, а я за месяц испытаю вас как слугу; если вам понравлюсь, вы останетесь в доме, а если вы мне не понравитесь, вам придется уйти», а в начале следующего месяца он говорит: «Вы мне не подходите».

Россо. А, понимаю, в чем хитрость: таким способом он достигает того, что его хорошо обслуживают, а жалованья он не платит.

Каппа. Хорош гусь! Вроде смешно и жутко, потому как и в Бога-то перестаешь верить, когда видишь этакую скотину, которая, опершись на двух лакеев, заставляет шнуровать ему башмаки, и если шнурки оказываются разной длины и концы их не сходятся, он начинает орать благим матом.

Россо. А ты забыл про надушенную бумагу, которую ему приносят в нужник на серебряном подносе, и о том, что он не станет ею подтираться, покамест ее предварительно не пригубят?

Каппа. Ха-ха! Мне смешно, когда в церкви за каждую «Богородицу», прочитанную стоящим перед ним пажом, он отсчитывает столько же «Отче наш» на своих четках. И разве не потешно, когда означенный паж, прежде чем зачерпнуть святой воды, целует собственный палец и, погрузив его в воду и отвесив самый что ни на есть испанский поклон, подносит хозяину кончик этого пальца, которым мерзавец крестит себе лоб?

Россо. Ха-ха! Это, пожалуй, почище бывшего приора в Капуе, который, когда собирался помочиться, заставлял одного пажа развязывать ему гульфик, а другого – вытаскивать оттуда соловья, а когда ему расчесывали бороду, он ставил перед собой лакея с зеркалом в руке, и если, на беду, какой-нибудь волос выбивался, цирюльнику было худо.

Каппа. Скажи, а ты не обращал внимания на те фиговины, какие он выкидывает, когда чистит зубы после еды?

Россо. Как – не обращал? Конечно, обращал. Прямо не наглядишься, с каким старанием он это делает. В течение чуть ли не трех часов он растирает их водой, салфеткой и пальцем, а потом на любую услышанную шутку он нарочно разевает рот до отказу, чтобы видны были его белые зубы. А разве не уморительно, с какой важностью он расхаживает, закручивает себе волосы на бороде и похотливым взором разглядывает других?

Каппа. Давай как-нибудь темной ночью стукнем его топориком по башке. А там будь что будет.

Россо. Что же, стукнем, и пусть послужит это в назидание другим, подобным ему. Однако вот и Валерио. Боюсь, не подслушал ли он. Пошли-ка отсюда.