Текст книги "Итальянская комедия Возрождения"

Автор книги: Никколо Макиавелли

Соавторы: Пьетро Аретино,Джованни Чекки,Алессандро Пикколомини,Бернардо Довици
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Гульельмо, Латтанцио, капитан и испанец (говорят по-испански).

Гульельмо. Полно, синьоры, полно! А теперь все к нам. Закатим празднество вместе с Джиневрой и Ферранте да пошлем за Маргаритой. Дело идет к свадьбе. Вперед, синьор капитан! Прошу вас, синьоры. Поспешай, куманек!

Капитан. Весьма охотно. Вперед!

Латтанцио. Пошли.

Испанец. За мной.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Сгвацца, один; обращается к зрителям.

Сгвацца. Достопочтенная публика, не ждите, что сегодня мы еще выйдем из дома. В монастырь за Маргаритой мы отправимся ночью с факелами. Если кто-нибудь из вас, сударыни, удостоит нас своим присутствием на званом ужине, то мы примем всех с дорогой душой и даже на венецианский манер, коль пожелаете. Приходите – не пожалеете. Но только без кавалеров, предупреждаю наперед. А не придете, так не беда: памятуйте о преданных вам «Оглушенных» и неизменно благоволите к ним, милые дамы. На том и делу конец. Если же кто из помянутых кавалеров станет хулить нашу комедию, ущипните его за язык ножничками для рукоделия. Ну а коли представленная комедия пришлась вам по нраву, так веселитесь, ибо стоит лишь вам развеселиться, как все кавалеры разом последуют вашему примеру. Прощайте.

Конец комедии

ДЖОВАННИ МАРИА ЧЕККИ
СОВА

Перевод Е. Дмитриевой

ПРОЛОГ

Итак, о чем поведают, выйдя на подмостки, эти господа? Опасаются ли они, что не достигнут того блеска и той глубины, к коим, по-видимому, обязывает их или, лучше сказать, должно обязывать звание лицедеев, которое они себе присвоили? Коли опасаются – пусть оставят опасения, дабы показать каждому, что они не менее смелы теперь, поднимаясь на подмостки, нежели когда присваивали себе это многообещающее звание, тем более что, невзирая на сжатость времени и прочие плебейские условности, они намереваются представить совершенно новую комедию, сочиненную одним из них ради собственного и вашего удовольствия, фабула которой не заимствована ни у Теренция, ни у Плавта, в чем вы сами убедитесь, а подсказана случаем, происшедшим недавно в Пизе с некими юными студентами и некими благородными дамами. Случай этот и вправду таков, что вполне заслуживает вашего великодушного внимания и, осмелюсь даже утверждать, вас позабавит. Если кто-нибудь ожидает, что комедия сия по примеру большинства комедий начнется с опустошения Рима, осады Флоренции,^{172} вынужденной разлуки детей с родителями либо с чего-то подобного, а закончится свадьбой, тот ошибается: в нашей комедии вы не услышите жалобных сетований о потерянных сыновьях или дочерях – ведь, как я уже сказал, в ней нет никого, кто бы мог их потерять, – равно как и речей о женитьбе или замужестве, ибо в числе многих прочих достоинств, даже преимуществ этой развеселой компании главное то, что ее участников не занимают мысли о браке – ни своем, ни чьем бы то ни было. И ежели вы спросите, что же составляет предмет комедии, я отвечу: одна история, продолжавшаяся всего десять часов, а может, и того меньше; вы ее скоро узнаете, уделив комедии свое благосклонное внимание, каковое желательно на подобных представлениях и каковое вы оказывали другим комедиям того же автора. Если же вдруг она покажется вам несколько более вольной по языку либо по интриге, нежели прочие его комедии, простите его, ибо, пожелав однажды отойти от такого предмета, как свидания и свадьбы, он не сумел этого сделать. Вот и все, что стоит сказать в оправдание автора и всех остальных; да они и сами считают, что перед вами, кои являетесь их друзьями и почитателями, оправдываться было бы излишне, а тем паче – перед людьми злобными: ведь это все равно что бросать слова на ветер, поскольку злобный человек не захочет выслушивать оправданий; и перед завистниками нет у них желания оправдываться, дабы не уронить себя слишком низко – учитывая ничтожество этих людей, коль скоро позволительно называть завистников людьми. Они уповают на ум зрителей и надеются на их похвалу за то, что, будучи молоды, откровенно предаются молодым утехам. А впрочем, пусть всяк судит по-своему – это не меняет дела. Единственное, о чем они просят каждого зрителя, – выслушать «Сову» молча от начала до конца. Потом же любой волен браниться или восхищаться в зависимости от того, что подскажет ему природа, ибо брань не вызовет у них гнева, а хвала не вскружит им голову. Однако они уже выходят на сцену. Слово им.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мессер Джулио, студент.

Мессер Ринуччо, студент.

Мессер Амброджо, старый адвокат.

Мадонна Оретта, его жена.

Мадонна Вьоланте, ее сестра.

Джорджетто, слуга мессера Джулио.

Джаннелла, слуга адвоката.

Мадонна Вердиана, святоша.

Мадонна Аньола, служанка.

Угуччоне, брат мадонны Оретты.

Действие происходит в Пизе.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мессер Джулио, студент, и Джорджетто, его слуга.

Джулио. Когда бы отец с матерью, а за ними и вся Флоренция приехали в Пизу, от них не было бы мне такой пользы, какая может быть от тебя.

Джорджетто. Рад служить вам.

Джулио. Признаюсь тебе: с того дня, как ты отсюда уехал, то есть вот уже скоро два месяца, нет среди здешних студентов никого несчастнее меня.

Джорджетто. Может, обстановка непривычная? Или в науках переусердствовали? Я вам, хозяин, так скажу: вы только первый год в студентах и навряд ли уж столь быстро выучитесь, что не придется, по крайности, еще на годик здесь задержаться. Тише едешь – дальше будешь.

Джулио. Тише, говоришь? Да ежели честно – только ты меня не выдавай, – я за все это время, пожалуй, и четырех часов не занимался. Так что, как видишь, тише некуда.

Джорджетто. Да, такое ученье усердным не назовешь, прямо скажем.

Джулио. Какое уж тут усердие, когда я умираю от любви? Когда места себе не нахожу ни днем, ни ночью?

Джорджетто. Выходит, у вас на уме другая наука. А вашу любовь разделяют?

Джулио. И да и нет. Но лучше бы не разделяли, ибо что касается предмета моей любви, то я влюблен без взаимности, а что касается соперников, то, увы, те же чувства разделяет и мессер Ринуччо Гваланди, в доме которого мы с тобой живем. Он и есть мой соперник, о чем сам не подозревает. И неприятнее всего, что он посвятил меня в свои чувства и вечно обсуждает их со мной да еще просит, чтобы я ему помог.

Джорджетто. Уже неплохо: вы про него знаете, а он про вас нет. Ну и как – везет ему в любви? Движется дело?

Джулио. Потихоньку. Думаю, он с ней даже еще не говорил, зато нашел общий язык с ее служанкой.

Джорджетто. А вы-то объяснились в любви – хоть сами, хоть через кого-то?

Джулио. Пока нет.

Джорджетто. Втрескались два месяца назад и еще не объяснились? Господи, до чего глупо! Ни в какие ворота не лезет.

Джулио. В таком деле нельзя горячку пороть.

Джорджетто. Будь я на вашем месте, она бы у меня давно забрюхатела – уж я бы два месяца не тянул.

Джулио. Ты что? Это тебе не какая-нибудь потаскуха, с которой можно переспать за три-четыре юлия,^{173} а одна из благороднейших женщин в городе.

Джорджетто. Молоды вы еще, вот что я вам скажу. Баклуши бить – это вы умеете, а как до дела доходит, грош вам цена. Вот увидите, я вам помогу все в два счета обтяпать. На ловца и зверь бежит. Скажите только, кто она.

Джулио. Скажу. Но понимаешь, Джорджетто, я бы не…

Джорджетто. Оттого что будете некать, вы ничего не выиграете. Неужто, черт возьми, у вас было мало случаев испытать меня и вы не знаете, на что я гожусь?

Джулио. Мне известна твоя преданность и твое умение хранить тайны. Тем не менее я считал нелишним напомнить тебе об этих качествах, ибо, всплыви все наружу, я погиб.

Джорджетто. Не бойтесь, скажите же, кто она.

Джулио. Жена мессера Амброджо да Кашина, пизанского адвоката, ее зовут мадонна Оретта де’Сисмонди, и живет она вон в том доме.

Джорджетто. Совсем рядом – прямо рукой подать.

Джулио. А проку-то что?

Джорджетто. Как что? Разве это не великое удобство – найти себе даму по соседству? По крайней мере, вы можете видеть ее в любое время.

Джулио. Как бы не так! В лучшем случае я вижу ее раз в полмесяца, да и то мельком.

Джорджетто. Неужто она до того боится свежего воздуха, что в окне не показывается?

Джулио. Ни в дверях, ни в окне. Мессер Амброджо сторожит бедняжку хуже, чем в тюрьме, ревнуя ее так, как только может мужчина ревновать женщину. Понимаешь? Раньше, я слышал, он, подобно прочим законникам, частенько отлучался из города по своим адвокатским делам, теперь же дома сидит, никуда не ездит.

Джорджетто. Надо думать, сколотил деньгу.

Джулио. Да, он смерть как богат.

Джорджетто. Ну ежели смерть, тогда чтоб он сдох, а я стал его наследником!

Джулио. Это еще не все. Он держит особого слугу – затем только, чтобы тот в дом никого не пускал.

Джорджетто. Так ведь и у вас есть верный слуга.

Джулио. Я тебе больше скажу: мало того, что слуга этот – недреманное око хозяина, который, в свой черед, смотрит за ним в оба, так он еще вдобавок величайший прохвост и набитый дурак, каких свет не видывал.

Джорджетто. Трудно хитроумного провести, а дурака надуть тем проще, чем меньше у него мозгов.

Джулио. Я бы не строил расчет исключительно на его глупости.

Джорджетто. Как говорят французы, аржан могёт все. Помяните мое слово, хозяин: сколько бы ни ревновал муженек, сколько бы ее ни сторожили служанки или слуги, не пройдет и недели, как она будет ваша. Я этим займусь.

Джулио. Сразу видно, ты не знаешь, с кем тебе предстоит иметь дело.

Джорджетто. Сразу видно, вы еще не знаете, на что я гожусь. А вот и ваш мессер Ринуччо. Легок на помине.

Джулио. И с ним служанка мадонны Оретты.

Джорджетто. Похоже, у нее для него хорошие новости. Идите к ним, прощупайте почву, а потом мне расскажете – я буду в этой церкви.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мессер Ринуччо, студент, мадонна Аньола, служанка, и мессер Джулио.

Ринуччо. Чего вы боитесь?

Аньола. Не хочу, чтоб меня видели с вами, а то вмиг заподозрят дурное.

Ринуччо. Дурное? Вот тебе раз! Ужели при виде молодого человека и женщины, беседующих между собой, обязательно подозревать дурное?

Аньола. О мессер Ринуччо, не забывайте, что в наше время слишком много злых языков. А кроме того, ежели мой хозяин выйдет из дому и заметит меня с вами, я пропала.

Ринуччо. Заметит? При его-то слепоте? Говорю вам, идите сюда.

Джулио. Что с ней? Какого черта эта плутовка жмется к стене? Отчего трусит?

Ринуччо. Говорите же, у вас для меня хорошие новости?

Аньола. До того хорошие, что ежели вы человек приличный, как я вас считаю, то наградите меня.

Ринуччо. Не сомневайтесь.

Аньола. Да будет Господь милостив к вам!

Джулио. Ишь осмелела! Подойду-ка я к ним.

Аньола. Ой, кто-то идет! Прощайте.

Ринуччо. Куда вы? Не убегайте, это мессер Джулио. Идите сюда, я же сказал – не бойтесь. Можете говорить при нем, ибо мы с мессером Джулио все равно как братья, и у меня от него нет секретов.

Джулио. Если я мешаю, я уйду.

Ринуччо. Ни в коем случае. Кому мне довериться в моем положении, коли не вам? Быстрее, мадонна Аньола, выкладывайте вашу добрую новость.

Аньола. Я вам скажу по секрету кое-что важное, но смотрите, ежели узнают, что тайна открылась…

Ринуччо. Полагаю, и половины слов, которые я тут потратил, было бы достаточно, чтобы вы поверили мне тайны куда большие, нежели та, что я из вас никак не вытяну.

Аньола. Влюбленные – народ осторожный, береженого, как говорится, Бог бережет.

Джулио. Говорите смело, мадонна Аньола. Все, что я услышу, умрет вместе со мной.

Аньола. Мадонна Оретта, моя хозяйка, и ее сестра, мадонна Вьоланте, ходили вчера в монастырь комедию смотреть.^{174}

Ринуччо. Правда? А я ничего не знал.

Аньола. Я и то удивилась, что вас не видать.

Ринуччо. О Боже! Окажись я там…

Аньола. И ничегошеньки бы вы не сделали, несчастный человек! Она ведь под присмотром была – и по дороге туда, и на обратном пути.

Джулио. Ну уж взглядами-то они разик-другой обменялись бы.

Аньола. Правда ваша, только ведь в огонь, коли вы хотите его погасить, воду лить нужно, а не серу бросать.

Ринуччо. Кто с ней был?

Аньола. Этот ее хрыч мессер Амброджо да сиенский дурак Джаннелла. Они ее до монастырского двора довели, и ежели бы им внутрь можно было войти, то вошли бы, будьте уверены; но поскольку мужчин туда не допускают, они проторчали за порогом, покуда представление не кончилось; когда же она вышла, пристроились по бокам и доставили ее домой.

Джулио. Бывают же такие ревнивые люди! Зверски ревнивые!

Аньола. На представлении случаем была ваша матушка, и сидела она рядом с моей хозяйкой.

Ринуччо. Господи, почему я не оказался на ее месте?

Аньола. Ишь проказник! Да разве в монастырях занимаются этакими делами?

Джулио. Ну вот, сразу дурное заподозрили.

Аньола. Я знаю, что говорю.

Ринуччо. Мадонна Аньола, я человек порядочный, уверяю вас.

Джулио. Мессер Ринуччо обошелся бы с вашей хозяйкой не хуже, чем если б она была его женой.

Аньола. А вы бы как обошлись, господин Пустомеля?

Джулио. Так же, а то и лучше, если б можно было лучше; и почел бы себя обязанным, коль скоро не потрафил бы ей, поправлять дело до тех пор, покуда бы она не призналась, что довольна.

Ринуччо. Рассказывайте дальше, вместо того чтобы болтать почем зря.

Аньола. Они стали разговаривать о том о сем, как оно обычно бывает, я же сидела позади них и слышала весь разговор.

Ринуччо. А обо мне они говорили?

Аньола. Вовсе нет. Слово за слово, мадонна Анфрозина, ваша матушка, поведала хозяйке, как сильно в нее влюблен мессер Амброджо – ну прямо с ума сходит.

Ринуччо. Мессер Амброджо влюблен? В кого?

Аньола. В мадонну Анфрозину, вашу матушку.

Ринуччо. Неужели Господь допустил такое?

Аньола. Выходит, допустил, коли так оно и есть, и все святые тоже.

Джулио. Не удивительно, что каждое утро и каждый вечер он часа по два прогуливается от своей двери до вашей; я-то думал, для моциону, а он, оказывается, разом и за мясом приглядывает, и за кошкой. Ай да старый хрыч!

Ринуччо. Ха-ха-ха! Вот умора! Любовь закона не знает, годов не считает. Видали мартовского кота? Спятил, да и только! Но рассказывайте дальше, сделайте милость.

Аньола. Она сказала, что он не раз подсылал к ней эту ханжу мадонну Вердиану, которая ходит по церквам, молитвы творит и вечно с кем-то шушукается.

Джулио. Подсылал? Мадонну Вердиану?

Аньола. Ее самую, пустосвятку несчастную.

Ринуччо. А я-то хорош: четыре месяца, как влюблен в его жену, и за это время не сумел с нею сделать то, что, быть может, в более краткий срок сделал он с моей матерью!

Джулио. И впрямь, эти старики столь же превосходят нас хитроумием, сколь мы их – силою.

Аньола. Ему бы силушку под стать хитроумию. Будь она у него, он бы собственную жену удовольствовал. Неужто она может не нравиться? От добра добра не ищут.

Ринуччо. Черт возьми! Седина в бороду, а бес в ребро.

Джулио. Пресытился человек – что тут еще сказать?

Аньола. Да разве ж это хорошо, что мадонна Вердиана с ее святым видом пособляет в подобных делишках старичью, которому пора бы уж угомониться и о душе думать, носит им весточки друг от друга? А кто поклоны в церквах бьет – не она, что ли?

Джулио. С такими, как она, держи ухо востро.

Аньола. По мне, мадонна Вердиана совершает большой грех: вот ежели бы она молоденькой какой передала пару слов от юноши вроде вас, тут бы никому вреда не было.

Джулио. Напротив, великая даже польза, ибо она совершила бы богоугодное дело, да и старичье осталось бы на бобах.

Аньола. Не надо мне ихних бобов! Я скорее соглашусь с голоду помереть, чем подобные поручения выполнять, упаси меня Бог! Из сострадания к какому-нибудь молодому человеку или к несчастной женщине молоденькой, чтобы не отчаивалась, все бы сделала, скажу я вам; а в дурном деле – я не помощница!

Джулио. О, сразу видно, что у вас добрые намерения!

Ринуччо. Досказывайте про любовные шашни старого хрыча.

Аньола. Когда хозяйка все это услышала, она рассердилась. Долго они толковали и под конец придумали дать старику то, чего он хочет. И знаете как?

Ринуччо. Веселая история – за последнее время не упомню ничего похожего.

Аньола. Они рассудили, что, ежели мадонна Оретта закатит старику скандал и пожалуется на него своим братьям, тот от всего быстренько отопрется и братья ей не поверят, поскольку, не зная такого за мессером Амброджо, подумают, будто мадонна Оретта попросту ревнует; а потому, прежде как измена откроется, надобно все предусмотреть, чтобы ему не отпереться.

Ринуччо. Разумно.

Аньола. Для этого они порешили, что мадонна Анфрозина ответит старикану и хорошенько его обнадежит, передав, что не прочь побыть с ним, как только представится удобный случай.

Джулио. Вот и верь после этого женским обещаниям!

Аньола. И что в подходящую минутку, когда вас обоих не будет дома, она пошлет за мессером Амброджо и уложит его в вашей комнате внизу, а перед этим предупредит обо всем мадонну Оретту и отправит ей ваше платье, чтобы она переоделась мужчиной, в таком виде прошмыгнула в ваш дом и в полной темноте вошла бы в комнату, где находится ее муженек; когда же она пробудет с ним изрядное время, то откроет ему, кто она, и выскажет все, что пожелает и чего он заслуживает; таким образом, он не сможет отпереться и столковаться с ее братьями, она вышибет дурь у него из головы, застыдив и оконфузив сперва сама, а потом в присутствии вашей матушки, мадонны Анфрозины, которая прибежит на шум.

Ринуччо. Ну и ну! Давненько не приходилось слышать о такой хитроумной ловушке.

Джулио. Воистину, женщины хитрее самого черта.

Аньола. На том они и порешили. Ой, вон идет одна женщина, мне надобно с ней поговорить. Прощайте.

Ринуччо. Мадонна Аньола, подождите.

Джулио. Как бы не так! Очень мы ей нужны – ишь несется!

Ринуччо. Что скажете на все это, мессер Джулио? Как по-вашему – нет ли для меня в этом деле хорошей стороны?

Джулио. Для вас это превосходно со всех сторон, и думаю, вам представляется случай, который сделает вас счастливым. Будь я на вашем месте и умирай, как вы, от любви, я бы сразу почел себя счастливым.

Ринуччо. О брат мой, скажите, дорогой, как бы вы поступили в подобных обстоятельствах?

Джулио. Скажу. Но сначала догоните эту служанку и узнайте, не хочет ли она сказать вам кое-что с глазу на глаз, ибо поспешный ее уход кажется мне подозрительным.

Ринуччо. Вы находите?

Джулио. Я в этом уверен.

Ринуччо. А где я вас потом найду?

Джулио. В этой церкви: мне нужно кое-что сказать одному человеку, который ждет меня там.

Ринуччо. Дождитесь меня, сделайте милость.

Джулио. Вы меня легко найдете – не в церкви, так дома или где-нибудь поблизости.

Ринуччо. Без вас бы я пропал!

Джулио. Идите же. Мне не терпится рассказать все Джорджетто и поглядеть, не удастся ли ему – ведь он чертовски хитер – извлечь из этого дела какой-нибудь прок для меня.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мессер Амброджо, один.

Амброджо. Нет уж, никуда не поеду. Верно говорят, любовь не пожар, а загорится – не потушишь. С тех пор как я влюбился в мадонну Анфрозину, нет мне покоя ни днем, ни ночью – только о ней и думаю; и ежели бы она, волею судьбы, жила далеко отсюда, а не поблизости, я был бы несчастнейшим человеком во всей Пизе; ибо, как бы там ни складывалось, я должен был бы искать возможность увидеть ее, а следовательно, удаляться от дома, что весьма опасно: у кого красивая жена, как у меня, тот должен за нею приглядывать, особенно здесь, в Пизе, где полным-полно беспутных студентов, не знающих стыда и сорящих деньгами. Служанкам и слугам доверять нельзя, это все равно что пускать козла в огород, и хотя на Джаннеллу, кажется, можно положиться, все-таки по-настоящему стеречь свое добро – значит, насколько возможно, стеречь его самому.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мадонна Вердиана, мессер Амброджо.

Вердиана. Раз я несу добрые вести тому, кто считает себя самым несчастным человеком, он должен будет хорошенько меня отблагодарить.

Амброджо. Уж не мадонна ли это Вердиана? Похоже, она. Или нет? Ну конечно, она. И впрямь, глаза у меня не те стали.

Вердиана. Спасибо еще, что не надо гоняться за ним по всему городу!

Амброджо. Она самая, причем направляется к моему дому.

Вердиана. О, дверь приоткрыта! Мне повезло.

Амброджо. Что вам угодно?

Вердиана. Поговорить с мессером… О, мессер Амброджо, вас-то я и ищу, помогай вам Бог!

Амброджо. Вы бы тоже могли мне помочь, если б захотели.

Вердиана. Для этого я и пришла. А куда это вы смотрите?

Амброджо. Отойдите немного от двери.

Вердиана. Ах, ревнивец! Чего вы боитесь?

Амброджо. Того, о чем я все время думаю.

Вердиана. Значит, вы мне не доверяете?

Амброджо. В моем положении будешь недоверчивым.

Вердиана. Знаете, что я вам скажу? Смотрите не смотрите, все одно не поможет, ежели ей охота припадет.

Амброджо. Главное – позаботиться о том, чтобы у нее не было удобного случая.

Вердиана. Да хоть и не будет! Но ежели ей приспичит, она и с садовником шашни заведет.

Амброджо. Ошибаетесь. Вот уже много дней, как я дал садовнику от ворот поворот.

Вердиана. А как же ваш сад?

Амброджо. Уж я бы давно по миру пошел, когда бы рассчитывал на доход от своего сада!

Вердиана. Да ну? Неужто выгода от такого сада, как ваш, кажется вам пустяком? Вон у наших монахов сад куда плоше вашего, а они из него монастырь кормят да и нас всех. И ежели они морковь сеют, она у них вот такой величины вырастает, глядите.

Амброджо. Мне дела нет до моркови и до богомолок, коих надобно ублаготворять, чтобы поддерживать в них веру. Зато мне есть дело до того, кто крутится у моего дома, вот в чем штука.

Вердиана. А разве при желании она не может сделать этого с Джаннеллой?

Амброджо. Ишь куда хватила! Да второго такого надежного человека, как Джаннелла, днем с огнем не сыщешь. К тому же, сдается мне, у него отсутствуют мужские способности, а думай я иначе – его бы не было в моем доме или я бы его оскопил. Но оставим эти порожние разговоры. Какие вести вы принесли мне от мадонны Анфрозины? Ужели ей хочется, чтобы я от зуда маялся, как шелудивый пес?

Вердиана. Мессер Амброджо, вы мне не раз обещали: за первую добрую весть получишь, мол, от меня награду. Ей-ей, получишь. А поскольку пора пришла, то, прежде чем вам эту весть выложить, я хотела бы знать, какая будет ваша награда.

Амброджо. Вы мне не верите?

Вердиана. Я вам верю, но не забудьте, что я бедная и живу своим трудом и милостью добрых людей.

Амброджо. Ну хорошо, коль скоро вы готовы споспешествовать salvum me fac,[17]17
  Здесь: моему исцелению (лат.).
  Salvum me fac – формула юридического обеспечения торговой сделки или гражданского соглашения, означала получение гарантии с помощью залога или платы авансом.


[Закрыть] знайте: за первую же добрую весть я отдам вам свои старые шлепанцы.

Вердиана. Ваши старые шлепанцы?

Амброджо. А вы бы чего хотели? Ладно уж, те, которые на мне сейчас, почти что новые. Да не кривитесь вы! За вторую отдам эти чулки – но при условии, что весть будет заключаться по меньшей мере в том, что я смогу с ней поговорить. За третью же – а именно когда я узнаю, что мне предстоит спать с ней, – вот эту мою накидку на подкладке. Ну, что вы теперь скажете?

Вердиана. Скажу, что человек вы не ахти какой дельный и чересчур скупой; и что в городе нет студентика, пользующегося моими услугами, который, принеси я ему розу от его дамы, а не то что весть, какую вам принесла, не дал бы мне в два раза больше, чем вы обещаете дать в три приема.

Амброджо. Мадонна Вердиана, молодежь находит тех, кто снабжает ее деньгами. Я ведь тоже, когда даю совет, мог бы брать за него десять скудо, если бы мне платили, а мне платят половину – и я беру. То, от чего откажешься, считай пропало, особо же в таких тонких делах, как наше с вами, где важен каждый шаг, каждое слово; а посему, мадонна Вердиана, нам следует поддерживать друг друга, оставаясь в добром согласии.

Вердиана. Ага, я останусь бедная, а вы богатый.

Амброджо. Да вы просто не хотите заработать на этом деле.

Вердиана. Еще как хочу!

Амброджо. Что же вы торгуетесь? Ну хорошо, в самом деле посмотрим, что вы хотите получить.

Вердиана. Перво-наперво, поскольку я не какая-нибудь ветошница, которой нужно ваше старье, я хочу договориться насчет платы чистоганом.

Амброджо. Пусть будет чистоганом, но исходите из разумной цены.

Вердиана. За то, что я сделала до сих пор, вы дадите мне четыре золотых дуката.

Амброджо. Типун вам на язык, мадонна Вердиана! Вы меня без ножа режете, хватит с вас и десяти грошей.

Вердиана. Ага, десять грошей и кукиш с маслом в придачу! Мое дело маленькое. Видали записку от мадонны Анфрозины? А теперь прощайте, я ее назад отнесу и расскажу, какой вы добренький.

Амброджо. Подите сюда, мадонна Вердиана. Черт с ней, с осторожностью! Послушайте же вы, подойдите поближе!

Вердиана. Будь я проклята, ежели когда-нибудь еще свяжусь с вами!

Амброджо. Ой, не зарекайтесь, свяжетесь, на мое счастье, – и я дам вам то, что захочу. Отныне, при первом же судебном деле, возбужденном против вас, приходите ко мне, и я бесплатно, по-дружески вас проконсультирую.

Вердиана. Бесплатно! Вы что, не знаете, какие тяжкие нынче времена? И уж коли я стараюсь для вас, то не за бесплатно и не за-ради дружбы.

Амброджо. Я вас отблагодарю. Скажите, что вы хотите впредь, и забудем этот разговор, как будто его не было.

Вердиана. Я своего не упущу и вперед буду действовать с вами по-другому. Это письмо от вашей мадонны Анфрозины, она написала его собственноручно; коли хотите получить, я назначаю за него десять дукатов.

Амброджо. Охренеть можно!

Вердиана. Не ругайтесь.

Амброджо. Я не ругаюсь, но ведь это грабеж! Да я в полгода десяти дукатов не зарабатываю!

Вердиана. Коли в письме не сплошь добрые вести, платы я не возьму.

Амброджо. Вы хотите моей смерти! Да таких денег не стоит письмо даже из Калькутты или из Перу! Однако сделаем так, мадонна Вердиана: зайдем в дом, а то у меня и очков-то при себе нет, чтоб письмо прочитать. Там я вас и отблагодарю. К тому же вон кто-то идет, и нам могут помешать.

Вердиана. Идемте куда хотите. Ежели тебе приспичило, ты у меня раскошелишься, старик несчастный!