Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Агра

Безукоризненный купол отливал золотом в лучах рассветного, еще неяркого солнца. Питер прошел по саду, – цвели нарциссы, листья на деревьях тихо шелестели под легким ветром. Он остановился, подняв голову, разглядывая стройные минареты.

– Я же читал эту книгу Тавернье, – вспомнил мужчина, – "Шесть путешествий". Он был первым из европейцев, кто видел его. Но, конечно, книга – это совсем другое.

Мавзолей возвышался над ним, весь белый, сверкающий искусно вырезанными узорами из камней. Питер, оглянувшись, опустившись на траву – прислонился к стволу дерева. "Меня туда и не пустят, сказал Виллем, я же не магометанин. И не надо, – он почувствовал, что улыбается.

– Отсюда полюбуюсь. Четырнадцать детей было у этой Мумтаз Махал, и вот, – Питер посмотрел на легкое, будто летящее здание, – что ей Шах-Джахан построил. Господи, как же он ее любил. А я? – Питер потянулся и сорвал цветок. "Неужели так никого и не встречу? Женюсь, потому, что время подошло? Хочется же по-другому, хочется, – Питер еще раз взглянул на мавзолей и поднялся, – чтобы вот так, как здесь".

Он повертел в руках нарцисс и рассмеялся:

– Даже если я не женюсь в Лондоне – я же в Санкт-Петербург собирался поехать. Там и найду кого-нибудь. Тавернье тот же самый – шесть раз Россию навещал. И вообще, – Питер пристроил цветок за ухом и пошел к внешним воротам сада, – семья моя оттуда. Давно, правда, – он засунул руки в карманы, – но все равно, с русскими сейчас выгодно торговать. В колониях война, меха оттуда не привозят.

Питер отвязал свою лошадь: "Виллем решил еще поспать, все равно сегодня целый день будем погрузкой на баржи заниматься. Сто двадцать миль до Дели, недалеко совсем. Как это он вчера сказал: "Я его уже четыре раза видел, а ты – поднимись еще до рассвета, не пожалеешь. И прав оказался, – Питер обернулся. Завидев сверкание купола среди крон деревьев, он, отчего-то, вздохнул.

Питер спешился у пристани на Джамне. Ведя в поводу лошадь, он вгляделся в плоскодонные баржи, что стояли на коричневой, широкой реке. Полуголые грузчики сновали по деревянным сходням.

Виллем что-то крикнул на хинди и обернулся к нему: "Велел осторожнее с теми ящиками, где хрусталь. Пошли, – он показал на каменную террасу, над которой бился на ветру шелковый балдахин, – нам уже обед накрыли. Гости приехали, из Дели, император нас уже тут встречает".

– А что за гости? – поинтересовался Питер, отдав слуге коня, вымыв руки в серебряном тазу. "Мавзолей, кстати, стоит того, чтобы встать до рассвета, Виллем. Однако ночью, при полной луне, – он, наверное, еще красивее".

– Да, – согласится кузен, чуть прикрыв карие глаза. "А гости – сейчас увидишь, они к столу придут".

Питер устроился на бархатных подушках, и взглянул на медный поднос с плоскими лепешками, овощами, жареным, свежим мясом. "Тут же ни говядины, ни свинины, да, Виллем? – спросил он, принимая от слуги бокал с шербетом.

– Я уже от них и отвык, – ответил ему кузен. "Видишь, я же тебе говорил – тут гораздо холоднее".

– Холоднее, – пробормотал Питер, сгребая кончиками пальцев рис и мясо. "Все-таки в Китае, с палочками – удобнее, – сказал он. "А что касается погоды, – знаешь, Виллем, мне кажется, тут везде так жарко".

– Это вам в горы надо съездить, – раздался от входа смешливый голос. Высокий, мощный, смуглый мужчина лет пятидесяти, в простом черном халате и шароварах, поднялся на террасу. "На севере, месье Питер, – там все время снег лежит. Вальтер Рейнхардт, к вашим услугам, – он поклонился и замахал рукой: "Не надо, не вставайте. Я сам к вам присяду".

Рейнхардт ловко опустился на подушки. Поймав взгляд Питера, он принялся за целиком жареного ягненка: "Я тут тридцать лет живу, привык. Во-первых, его величество приказал передать вам вот это, – Рейнхардт щелкнул пальцами. Слуга с поклоном поднес Питеру мраморную, выложенную полудрагоценными камнями шкатулку.

Питер заглянул внутрь. Он поднял на Рейнхардта лазоревые глаза: "Очень щедро со стороны его величества императора. Надеюсь, я смогу отблагодарить его лично".

– Это кашмирские, – Рейнхардт кивнул на сапфиры, – а такие шкатулки тут делают, в Агре. Вам не даем, – он похлопал Виллема по плечу, – вы же у нас не гость, а такой же индиец, как и я. А императора, – он налил себе шербета из лепестков роз, – конечно, сможете Меня как раз его величество, и прислал – вас проводить до Дели.

Питер подумал: "Интересно, у него даже оружия нет. У нас с Виллемом пистолеты, кинжалы…"

– Меня и еще сотню человек из моей армии, – лениво сказал Рейнхардт. "Всего у меня пять тысяч. Они в Дели расквартированы. Я же говорю, – он погладил темную бороду и снял чалму, – я тут долго воюю. А вообще я из Страсбурга. Это, конечно, давно было".

Когда от ягненка остались одни кости, Виллем спросил: "Как здоровье его величества?"

– Отменное, – улыбнулся Рейнхардт. "Это мне шестой десяток пошел, а ему еще пятидесяти не было. Опять же, – он поднял бровь, – новая жена, седьмая. Двадцать лет ей, говорят, красавица, тоже – с севера ее привезли откуда-то. Я, конечно, ее не видел. В женскую часть дворца, сами понимаете – он развел руками, – мне хода нет".

На ступенях террасы раздались быстрые шаги. Легкий, белокожий парнишка, тоже – в простом халате, всунулся к ним в шатер. "Все готово, Вальтер, – сказал он по-французски с акцентом, оглядев стол, – кинь мне какую-нибудь лепешку, и можно отплывать". Голова мальчика – невысокого, изящного, – была прикрыта темным, без украшений тюрбаном. За поясом халата торчал кривой меч с серебряной рукоятью.

Рейнхард протянул парню мясо, завернутое в кусок тонкого хлеба. Тот откусил: "Ешьте десерт, господа. Я и солдаты будем ждать вас на реке".

– Это ваш помощник? – поинтересовался Питер, когда им принесли халву и сладости.

– Это? – Рейнхард откинулся на подушки и облизал пальцы, – нет, мистер Кроу, это моя жена – Фарзана. И помощник, конечно, тоже, – он окунул руки в поднесенный таз, где плавали цветки лотоса: "Теперь нам пора в Дели. Его величество не любит ждать".

Уже когда они спускались к пристани, Питер шепнул Виллему: "Раз у шаха новая жена – ему обязательно захочется ее побаловать".

– И мы, – так же тихо ответил Виллем, – ему в этом поможем, не сомневайся.

Флаг Британской Ост-Индской компании и зеленое, с львом и солнцем, знамя Великих Моголов заполоскались под свежим ветром. Баржи медленно пошли вверх по реке.

Дели

Свежий, чистый поток журчал в мраморном ложе, наполняя большой, выложенный бирюзой бассейн. По золоченому потолку вились буквы, складываясь в слова: «Если и есть рай на свете, то он здесь, он здесь».

Женщина опустила белые, как молоко, ступни в серебряный таз с благоуханной водой. Почувствовав прикосновение умелых рук служанки, закрыв глаза, она откинулась на шелковые подушки.

– Простите, Мариам-бегум, – раздался шелестящий голос евнуха, – я привел господина Мунира пожелать вам спокойной ночи.

Мальчик, – невысокий, изящный, в расшитом парчовом халатике, вывернулся из рук евнуха и бойко заковылял к ложу.

– Мамочка, – он потерся каштановой головой о ее руку. На смуглом, нежном личике блестели чуть раскосые, голубые глаза. Женщина поцеловала его в обе щеки: "Пусть Аллах хранит твои сны, моя радость".

– Кушать, – Мунир выпятил губку и протянул пальчики к едва прикрытой тонким шелком, высокой груди.

– Ты ведь уже большой мальчик, – мать погладила мягкие кудри. "Скоро сядешь на коня, тебе надо есть мясо. А тут, – она вздохнула и поставила его на пол, – уже ничего нет".

– Пойдемте, господин, – склонился к нему евнух, – я вам расскажу сказку.

– О джиннах! – потребовал Мунир, и помахал матери рукой, выходя из зала. Марья незаметно перекрестила его и одними губами сказала: "Мишенька".

– Окрестить бы его, – подумала женщина, распуская белокурые, длинные волосы, слушая шуршание гребня служанки. "Да негде. В Бухаре ни одной церкви не было. Тут, я спрашивала, есть христиане, но ведь они у моря живут, на юге".

Марья положила руку на крест и золотой медальон, что висели у нее на шее. Она вспомнила жесткий голос бухарского купца: "Тебе надо его отлучить. Ты же понимаешь, что любой мужчина будет хотеть от тебя детей – ты здоровая, красивая женщина, у тебя есть уже сильный сын. Пока тебя везут в Дели – отлучи".

– Но в дороге, – попыталась сказать Марья, – так удобнее. И Мунир еще маленький, ему только весной будет два годика.

– Скажи спасибо, – буркнул купец, – что я вас продаю вместе. И помни, какой я тебя купил – нищенкой на сносях. Я тебя кормил весь этот год, и даже больше. Сейчас я хочу получить прибыль. Все, иди, караван отправляется на следующей неделе.

– Мариам-бегум, позвольте, – служанка осторожно сняла с нее шелковый халат и стала втирать в белую кожу благоуханное масло.

– Он о тебе позаботится, – Марья вспомнила ласковый голос Салавата и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. "Позаботится, – горько, про себя повторила она. "Он мне приставил кинжал к горлу на следующий же день. Я его на коленях молила, говорила, что это грех, что я ношу дитя. Он только рассмеялся, – мол, я, как была шлюхой, так и осталась. Изнасиловал, а потом забрал все золото и продал меня первому же бухарскому каравану. Только икону и медальон не увез".

– Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам, – зашевелились губы женщины. Служанка, что массировала нежную, будто светящуюся спину, озабоченно спросила: "Что-то не так, Мариам-бегум?"

– Нет, нет, – она вздохнула и заставила себя не плакать, – все хорошо.

– У тебя есть сын, – напомнила себе Марья. И еще будут дети, наверное, – розовые губы горько усмехнулись. "От этого. Так и доживу здесь жизнь, раздвигая ноги, рожая. Состарюсь и умру. Мишеньке только расскажу об отце его, как вырастет. Вот и все, и больше мне жить не для чего".

За стеной зенаны, где-то во дворе, нежно, протяжно зазвучал ситар, закричали павлины. Марья увидела в распахнутые, резные окна женской половины дворца, как восходит над Лал-Килой низкая, полная луна.

Служанка ушла, поклонившись. Она вытянулась на ложе, обнаженная, чувствуя всем телом прохладу шелка.

Шах Алам стоял в дверях, разглядывая женщину в свете свечей, что горели в мраморных фонарях вдоль стен.

Он огладил темную бороду: "Очень, очень удачная покупка. Пусть рожает, от нее будут хорошие сыновья, сильные".

Мужчина шагнул в комнату. Усмехнувшись, он увидел, как она становится на колени, опустив белокурую голову. "Надеюсь, тебе понравилась эта комната, – он обвел рукой выложенные узорами стены, – и та, что я велел отвести твоему сыну".

– Спасибо вам, мой господин, я очень счастлива, – услышал он нежный голос. Шах почувствовал, как ее руки развязывают пояс халата: "И арабский язык успела выучить в своей Бухаре. Вряд ли у персидского шаха есть европейские женщины. У султана, в Стамбуле, – наверняка, конечно. И у меня теперь есть".

Ощутив прикосновение ее губ, шах закрыл глаза. Потом он уложил женщину на подушки, и, полюбовался белой, как снег, кожей, мерцающей в свете свечей: "Глаза – как горные озера, что я видел в Кашмире, как сапфиры. И молчит, все время молчит. Говорит, только когда к ней обращаешься. Хорошо ее вышколили, ничего не скажешь. Ненавижу болтливых женщин".

Марья почувствовала тяжесть его тела. Отвернув голову, застонав, она услышала тихий голос у своего уха: "Можешь не стесняться. Все знают, что я с тобой сейчас делаю, во дворце нет секретов".

– Делай так, как ему нравится, – сказала себе женщина, и ее губы шевельнулись. "Федя, – сказала она неслышно, комкая пальцами шелк. "Федя, господи, любимый мой". Шах Алам услышал ее крик и удовлетворенно, победно улыбнулся.

Потом, перевернув ее на четвереньки, он провел рукой по стройной спине: "На днях приезжают английские купцы с побережья, я тебе выберу какой-нибудь подарок".

– Вы очень щедры, – шепнула она, раздвигая ноги, пряча белокурую голову в подушках.

– Не более, чем ты заслуживаешь, – мужчина рассмеялся: "Ты правильно встала. Видела когда-нибудь, как тигр догоняет свою жертву?"

– Нет, мой господин, – неслышно ответила она. "Я тебя возьму на охоту, – улыбнулся шах, наклоняясь, царапая жесткой бородой нежные плечи. "Он делает вот так, – Марья вздрогнула от укуса: "А теперь не двигайся. Я хочу, чтобы ты родила мне тигра, Мариам".

Она сжала руку в кулак. Застонав, Марья увидела перед собой темные глаза Салавата. "Прощай, – он поднял руку, и, развернув коня, пропал среди серых камней ущелья.

– Даже плачет, – смешливо подумал шах, пригибая к ложу белокурую голову женщины. "Нет, нет, она стоит тех денег, что я за нее отдал".

Марья лежала на животе. Шах, тяжело дыша, вставая, похлопал ее пониже спины. "Надеюсь, в следующем месяце услышать хорошие новости, – он оделся, и, добавив: "Не мойся сегодня", – вышел из комнаты.

Женщина потянула на себя легкий шелк. Она застыла, не стирая слез с лица, слушая крики павлинов в дворцовом саду.

Питер спешился и восхищенно присвистнул: «Вот это да!»

– Лал-Кила, – гордо сказал ему кузен. "Дворец Великих Моголов. Это еще Шах-Джахан построил, в прошлом веке. Мы его называем – Красный Форт".

Питер взглянул на мощные стены, на изящные, будто кружевные башни: "Вот эти ворота, как я понимаю, – для тех, кто приехал на слоне". Огромные, резные створки были наглухо закрыты.

– Да, – Виллем отдал слуге лошадей, – но, как ты понимаешь, все это, – он обвел рукой, лежащий на берегу Джамны дворец, – держится на штыках наемников и на деньгах нашей компании.

– А ими оплачиваются эти штыки, – расхохотался Питер. Спустившись к реке, он оглядел свое отражение в чистой, тихой воде. "Никогда бы не подумал, что мне так идет индийская одежда, – подумал он, рассматривая отлично скроенный, темно-синего шелка, короткий халат. "Да и Виллему тоже. Надо будет с собой в Лондон взять халаты, дома в них гораздо удобнее".

Виллем поправил на кузене белую, украшенную сапфиром чалму: "Молодец, что успел камни от шаха в дело пустить, ему понравится".

– Там еще на ожерелье осталось, – Питер поднял руку с золотым перстнем. "Его я жене подарю". Он погладил чисто выбритый, смуглый подбородок: "Вообще та политика "разделяй и властвуй", за которую выступал мой покойный отец – единственно правильная для Индии. Маратхи подпирают шаха с юга, сикхи – с севера, а мы платим и тем, и другим. Еще и Великому Моголу. И от всех получаем доход, – мужчина звонко рассмеялся.

– У маратхов, в их междоусобице, – сказал Виллем, когда они уже шли к воротам Лахор, – только деньги и делать. Там все раджи интригуют, один против другого. Шах Алам, – он приостановился, – живет так, как будто нет завтрашнего дня. Подумал бы лучше о том, что случится после его смерти с Павлиньим Троном.

Они прошли мимо гомонящих торговцев серебром и коврами. Питер, вдохнув запах цветов, посмотрел на зеленую поляну, на которой стоял низкий павильон:

– Павлиний Трон Надир-шах увез в Персию, как ты помнишь, когда разграбил Дели. Чем меньше думают здешние правители, тем лучше для нашей прибыли, дорогой кузен. Тут же, надеюсь, не надо падать ниц? – поинтересовался мужчина.

– Нет, нет, – Виллем остановился: "Подожди, вон, Рейнхардт с охраной, нас встречают. Достаточно просто поклониться".

– Человеку, которого мы содержим, – поморщился Питер и вздохнул: "Ладно, чего не сделаешь ради денег. Он же говорит на хинди, ты переведешь?"

– Он, – сказал Виллем, оправив свой халат, – скорее умрет, чем заговорит на языке идолопоклонников, как сам понимаешь. Пришлось выучить арабский, – он усмехнулся, и пожал руку Рейнхарду: "Мы готовы".

Питер посмотрел на полного человека, что, брезгливо оттопырив губу, сидел на серебряном, чуть потускневшем, выложенном мелким жемчугом троне. Мужчина низко поклонился: "Ваше императорское величество, я рад, что вы согласились принять наши скромные подарки, в знак нашего глубочайшего уважения и почтительности к вам".

– Глаза, как у Мариам – внезапно подумал Шах Алам, исподтишка разглядывая невысокого, стройного, холеного мужчину. "Смотри-ка, маленького роста, но видно – он сильный. Такие солдаты хороши в бою, выносливей".

Питер подождал, пока кузен переведет: "Благодарю вас за прекрасные сапфиры, это воистину бесценный подарок".

– У меня такого добра много, – скрипуче рассмеялся Шах Алам, поднимаясь с трона. "Пойдемте, – он щелкнул пальцами, – расскажете мне, что вы привезли".

В беломраморном, прохладном зале нежно журчал ручей.

– Называется, – Великий Могол остановился, – Райский Источник. Он проходит по всем помещениям дворца, так гораздо приятней в жару. Ну, – он повел рукой в сторону сундуков и шкатулок, что были разложены на коврах, – говорите.

– Я про часы, – шепнул Питер Виллему, – а ты про все остальное. Если мне удастся получить у него комиссию для Карона и остальных мастеров в Париже – это будет золотое дно.

Шах слушал, вертя в руках хронометр, а потом щелкнул крышкой:

– Наши ученые принесли вам математику. Да что там, – вот эти цифры, – он указал на часы, – вы взяли от нас, а теперь, смотрите – ваши мастера преуспевают в таких вещах. Я хочу сто штук, для подарков сановникам. Только они очень простые, – недовольно сказал Великий Могол, – такие даже стыдно вручать кому-то.

– Если ваше величество желает, – Питер склонил голову, – мы можем украсить их любыми драгоценными камнями.

– Возьмете у моего казначея, – коротко велел шах Виллему. "Теперь вот что, – он оглядел торговцев, – мне нужен подарок для женщины. Ничего особенного, какая-нибудь милая безделушка".

Мужчины незаметно переглянулись. Питер, скрыв улыбку, поднес шаху открытую шкатулку. "Гм…,– рассмеялся шах, – я вижу, вы не зря возите отсюда в Китай слоновую кость. Очень, очень мило, мастерски сделано. Они теперь стали добиваться большего сходства с оригиналом, так сказать, – он поднял бровь и погладил бороду. "Сколько?"

– Мы будем рады, если вы примете это в дар, ваше императорское величество, – вежливо сказал Питер.

– Ей понравится, – подумал шах Алам, – а самое главное – понравится мне.

– Ну что ж, – он усмехнулся, – тогда мы с вами обо всем договорились. Мне пора на молитву, а потом – приглашаю вас к обеду.

Мужчины поклонились. Дождавшись, пока шах выйдет, Питер одними губами сказал кузену: "Отлично, вечером посидим, посчитаем доходы. Я эти часы беру по бросовой цене, европейский рынок ими завален. В Париже сейчас много молодых мастеров появилось. Ты к казначею пойдешь?"

Виллем кивнул: "Погуляй пока, вон Жемчужная мечеть, – он подвел кузена к распахнутым ставням, вон Кхас Махал, – это личные покои императора, там мы будем обедать. Туда, – Виллем похлопал мужчину по плечу, – не ходи, да тебя и не пустят. Видишь, крыши за деревьями. Это зенана, женская половина дворца".

Питер присел на мраморную скамейку и взглянул на тихую, усеянную лотосами гладь пруда. "А вот здесь – и вправду, свежее, – понял мужчина. "Это из-за реки, конечно, и вообще, тут в садах – много воды".

Из-за кустов жасмина донесся какой-то шум. На траву, пыхтя, вылез маленький мальчик в серебристом халатике. Он склонил голову, рассматривая Питера. Тот ласково спросил: "Ты что же, старина, от мамы сбежал?"

Мальчик подошел к скамейке и попытался на нее забраться. Питер подхватил его: "Господи, молоком еще пахнет". Ребенок завозился у него на коленях, а потом, успокоившись, рассмеявшись, шепнул что-то – непонятное.

Питер покачал его на коленях и услышал чей-то возбужденный голос сзади. Мужчина в черном халате кланялся, прижимая ладони к груди.

– Он просит, – Виллем шел к ним по дорожке, – чтобы ты простил господина Мунира, он еще маленький.

– Да ничего, – нежно ответил Питер, гладя мальчика по голове, передавая его евнуху, – ничего страшного.

Ребенок обернулся. Посмотрев на Питера немного раскосыми, синими глазами, он громко сказал: "Аби!"

Евнух быстро унес его. Питер спросил у кузена: "Что это господин Мунир, – он не выдержал и улыбнулся, – мне говорил?

– Отец, – тихо ответил Виллем. Питер, поднявшись, идя к покоям шаха, посмотрел в сторону зенаны – но, ни мальчика, ни евнуха уже не было видно.

Слон покорно опустился на землю. Мунир восхищенно выдохнул: «Большой!».

– Ты ведь уже катался, – Марья присела. Оглянувшись, немного откинув чадру, она поцеловала сына в щеку. "Его величество приглашает нас на охоту, милый".

– Это совершенно безопасно, – раздался сзади ленивый голос шаха. "Сядешь сюда, – он показал на шелковую, закрытую беседку на спине слона, – при тебе будут два евнуха, и погонщик. Сверху все отлично видно". Он наклонился и шепнул женщине: "После охоты, вечером, получишь от меня подарок".

– Спасибо, ваше величество, – она опустила синие глаза, темные ресницы чуть задрожали. Шах Алам, потрепал по голове мальчика: "А скоро и Мунир сядет на коня!"

– Правильно я решил, – он вскочил на ухоженного, вороного жеребца, – что ее надо покупать вместе с ребенком. Торговцы всегда говорят, – мол, у женщины были здоровые дети. Однако пока не посмотришь сам – не убедишься. Красивый был отец у этого Мунира, ничего не скажешь. Кровь с молоком, а не дитя. Лет в шесть надо его оскопить, и продать. Нечего кормить чужое отродье".

Он посмотрел за тем, как женщина с ребенком поднимаются по лесенке на спину слона. Шах велел погонщику: "Не торопись, там только приманку разбросали, тигры еще не появились".

Слон поднялся, беседка чуть заколыхалась, заскрипели створки огромных ворот. Животное, перейдя по мосту, через Джамну – свернуло на северную дорогу.

Шах Алам подхлестнул коня плетью, гончие возбужденно залаяли. Рейнхард перегнулся в седле: "У вас таких нет, называются "салюки", это арабская порода".

Питер взглянул на изящных, поджарых собак. Он направил своего гнедого в ворота: "Мой приятель, лорд Орфорд, – мы соседи по имениям, – сейчас как раз хочет создать клуб, – провести испытания английских борзых. Мы с ними на оленей охотимся. Но и эти, хороши. Что ж, увидим их в поле".

Он подождал кузена. Посмотрев на пестрый кортеж вокруг императора, Питер, недовольно проговорил: "Не думал, что на охоту тут так наряжаются, я себя, – он потрогал шелк простого халата, – оборванцем чувствую".

– Все будут делать загонщики, – объяснил ему Виллем, – и собаки. Его величество потом подъедет, когда тигра окружат, и нанесет последний удар копьем.

Питер положил руку на эфес кривой сабли: "Это и охотой назвать нельзя. Красивый клинок, – он погладил черненое серебро, – у императора хороший арсенал. Мушкет, конечно, – тоже пригодится.

– Стрелять надо в шею, – напомнил ему Виллем, – или в грудь. Если тигра легко ранить – он только разъярится. Это уже моя третья охота, – он улыбнулся, – ты видел шкуру в Бомбее.

– В Лондоне, в моем кабинете, такая тоже будет неплохо смотреться, – пробормотал Питер. Он вытер смуглый лоб: "Только отъехали от реки – и сразу жара. Что ты говорил, приманку на водопое разбрасывают? – они свернули по тропинке, вслед за кортежем, в густой лес. Питер оглянулся: "Слон другой дорогой пошел".

– Погонщик знает, куда его направить, – отмахнулся Виллем. "Отвезли туда пару убитых антилоп, пока тигры будут лакомиться – на них спустят собак".

– А кто там, на слоне? – поинтересовался Питер. "В беседке".

– Кто-то из зенаны, скорее всего, – ответил Виллем. "Из жен шаха Алама. У него же их семеро, и еще наложницы. Чуть ли не четыре десятка детей".

– И господин Мунир, – улыбнулся про себя Питер, – наверное, тоже – наследник его величества. Странно, смуглый – и синеглазый.

Он услышал голос Рейнхардта: "Тут, в шатре, мы и будем ждать сигнала загонщиков".

Питер взглянул на шелковый балдахин, что стоял на деревянной платформе. Встряхнув каштановыми, уже немного выгоревшими на солнце локонами, он лукаво спросил: "Вальтер, а можно туда? – он кивнул на лес. "Все-таки меня приглашали охотиться, а не пить шербет. Ты как, Виллем, со мной?"

– Разумеется, – улыбнулся мужчина. "Вы ведь, Вальтер, сколь я помню – тоже на охоте не на подушках сидите".

– Смотрите, – Рейнхардт поскреб в бороде, – это вам не олени. Он забросил на спину мушкет, и коротко велел: "За мной!"

Беседка чуть покачивалась на спине слона. Один из евнухов вежливо сказал: «Вон и водопой, Мариам-бегум. Сейчас погонщик привяжет слона цепью к дереву. Мы подождем, пока его величество нанесет тиграм решающий удар».

– Мама! – громко проговорил Мунир. "Смотри!"

Из-за деревьев показались рыжие, полосатые спины. "Но ведь еще загонщиков нет, – похолодев, подумала Марья. "Хотя это же слон, ничего страшного. Он с ними справится, раздавит их, сразу. Господи, их как бы ни два десятка".

– Белый, – восхищенно вздохнул кто-то из евнухов. "Белый тигр, Мариам-бегум, взгляните, они редко встречаются". Огромный самец вышел на поляну. Марья увидела лазоревые, холодные глаза животного. Слон начал неуверенно переминаться с ноги на ногу.

– Привяжи его, – прошипел кто-то из евнухов погонщику. "Немедленно!"

– С ума сошли, – тихо отозвался погонщик. "Если он ляжет, тигры сразу на нас набросятся, прыгнут слону на спину".

Белый тигр оскалил клыки и зарычал. Слон дернулся, почувствовав укусы. Зло, мотнув головой, не разбирая дороги, трубя – он ринулся в лес.

Питер остановил коня и насторожился. "Что это там, Вальтер? – спросил мужчина. "Слышите?"

Загонщики заволновались, что-то закричали. Виллем тихо сказал кузену: "Это голос слона. Видимо, тигры на него напали".

Питер, не говоря ни слова, пришпорил коня. Рейнхардт, обернулся к охотникам: "Быстрее!"

Виллем догнал кузена. Придерживая лошадь, он мрачно заметил: "Раненый слон тоже – бежит, куда глаза глядят".

– Там ведь женщины, – просто ответил Питер. Взяв одной рукой мушкет, он наклонился к холке лошади: "Ты не бойся, милый, – смешливо сказал он жеребцу, – мы тут с тобой не одни". Из-за деревьев раздался треск. Слон, преследуемый стаей тигров, вырвался на поляну.

Сухо затрещали мушкетные залпы. Виллем, выстрелив, пробормотал: "Если кто-то сейчас попадет еще и в слона, он может сбросить беседку, из-за боли".

Клубок рыже-полосатых спин завертелся у ног животного. Питер с ужасом увидел, как шелковые полотнища соскальзывают на землю.

Марья прижала к себе сына. Закрыв глаза, она вдохнула запах крови и страха. Беседка скатилась вниз. Слон, махнув хоботом, развернувшись, исчез в лесу.

– Огонь! – крикнул Рейнхардт. "Нет! – Питер спешился, и побежал к куче шелка, что лежала на земле. "Они ведь могут ранить кого-то там, убить!"

– Назад! – приказал ему Виллем. "Там тигр!".

Питер, не слыша его, бросился на землю, защищая своим телом кого-то, кто лежал под шелком. Он почувствовал совсем рядом с собой зловонное, тяжелое дыхание. Питер поднял голову и увидел яростный блеск голубых глаз. "Белый, – еще успел подумать Питер. "Они же очень редкие". Самец оскалил клыки и прыгнул ему на спину.

Питер и сам не понял, как, успев перевернуться, он вонзил в горло тигру свой клинок. Светлый мех окрасился кровью. Мужчина, окунув саблю по рукоять в тело животного – облегченно выдохнул.

Он перекатился набок и, услышал откуда-то снизу детский плач. "Господи, – попросил Питер, – только бы с ребенком ничего не случилось". Мужчина встал на колени. Приподняв шелк, он застыл. Женщина лежала, свернувшись в клубочек, прижимая к себе дитя. Ее чадра сбилась, белокурые, густые волосы, рассыпались по земле.

Мунир отчаянно ревел.

– Тихо, – Питер протянул руки и взял его у женщины. "Все хорошо, все хорошо, милый, – твердо, ласково сказал он, укачивая дитя. Женщина очутилась рядом. Он увидел огромные, синие, будто сапфиры, глаза.

Мальчик крикнул что-то по-арабски. Женщина нежно, привлекла его к себе. Они так и стояли, удерживая ребенка. Потом Питер услышал голоса загонщиков. Женщина опустила голову, прикрыв лицо рукавом шелкового, испачканного халата, и шепнула: "Мариам".

– Питер, – не сводя с нее глаз, ответил мужчина. Встав, вытерев кровь тигра с лица, он оглянулся – женщину уже уводили евнухи.

– Это седьмая жена его величества, – тихо сказал сзади Рейнхардт, – Мариам-бегум и ее сын, Мунир. Вы спасли им жизнь.

Питер помолчал и одними губами повторил: "Мариам".

Он проснулся от шума ветра за окном и, чиркнув кресалом, зажег свечу. Ставни были распахнуты, над низкими крышами города возвышались минареты, дворец лежал черной громадой на берегу Джамны.

Питер накинул халат. Поморщившись, он потер лицо руками: "Но как? Совершенно, совершенно невозможно. Она жена шаха, оставь, уезжай отсюда".

Он присел на деревянный, резной подоконник. Деревья в ухоженном саду шелестели крупными листьями, на темной воде пруда шла рябь, далеко, на востоке, была видна тусклая полоска восхода.

– Мариам, – он опустил каштановую голову в ладони. "Господи, да что же это такое, как наваждение. Я ее один раз видел и больше не увижу".

Питер посидел так несколько мгновений. Потом он зло стукнул кулаком по оконной раме: "И это ты, Питер Кроу? Ты же никогда не сдаешься, забыл? А сейчас – сдашься, исчезнешь? Оставишь ее на милость этого, – он поморщился, – шаха Алама? Одну, с ребенком на руках? Если не по душе ты ей – так тому и быть, пусть она тебе сама об этом скажет. А если по душе?"

Он внезапно, нежно улыбнулся и прошептал: "Мариам".

Взяв свечу, Питер тяжело вздохнул. Выйдя в коридор резиденции, он осторожно нажал на ручку двери соседней комнаты.

– Виллем, – тихо позвал он. "Не спишь?"

Кузен повернулся от стола и чуть слышно рассмеялся: "Кофе горячий. В Бомбее привык рано вставать, затемно еще. Считаю баланс по прошлому году, – он повел рукой в сторону разложенных перед ним бумаг. "Очень хорошая прибыль у нас получается".

– Я не сомневался, – Питер присел. Налив себе кофе в серебряную чашку, он поднял лазоревые глаза: "Виллем, напиши мне записку. На арабском".

– Для торговца какого-нибудь? – удивился кузен. "Так давай я с тобой пойду, переведу – что надо".

Он увидел румянец на смуглых щеках. Отложив перо, мужчина покачал головой: "Даже не думай".

– Виллем! – услышал он умоляющий голос. "Пожалуйста, я прошу тебя…Я не могу, не могу, мне надо с ней встретиться. С Мариам, – добавил мужчина обреченно.

Виллем поднялся и злым шепотом проговорил: "Питер, ты ли это? Ты понимаешь, что ты делаешь? Отрубят голову не только тебе, но и мне тоже, а у меня семья".

Лазоревые глаза холодно блеснули. Питер, откинувшись на спинку кресла, выставил перед собой ладонь.

– Первое, – он загнул палец. "Никто никому не будет рубить голов, потому что никто ничего не узнает".

– Она отнесет шаху Аламу твою записку и тогда нам всем конец! – прошипел Виллем.

Питер, коснувшись фигуры черного короля, что стояла на шахматной доске, – повертел ее. "Второе. Ничего Мариам ему не отнесет, поверь мне, – спокойно сказал мужчина. "Я рискую, конечно…"