Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Атлантический океан

Эстер взяла Констанцу за руку. Та, водя пальцем по золоченым буквам на борту шлюпки, громко прочитала: «Hoppen».

– Это значит – надежда, – Констанца подняла темные глаза. Капитан ван Леер улыбнулся: "Три года тебе, а уже так хорошо читаешь. Что же дальше будет?"

– Дальше я буду ученым, – серьезно ответила девочка. Эстер погладила ее по голове: "Непременно, милая. Беги, начинай складывать игрушки, сама же ты спустишься по трапу?"

– Конечно, – гордо ответила Констанца. Эстер посмотрела вслед рыжей голове. Понизив голос, она спросила капитана: "Думаете, тут, южнее, не будет британцев?"

– Все их силы сейчас у Нью-Йорка, – ответил моряк, – так что не волнуйтесь. Хоть в Чарльстоне и нет патриотов, но торговые корабли англичане не трогают. Если они уже в гавани, я имею в виду, – пояснил капитан. "При таком ветре мы уже через пару часов увидим берег Южной Каролины".

– Спасибо, – Эстер откинула с лица, бьющиеся на ветру черные косы. Она вгляделась в бесконечный, темно-синий простор океана.

– Тепло как, – подумала девушка, подставив лицо солнцу. "В Амстердаме грязь, сырость, а тут – будто лето. Мы же смотрели на карте – этот Чарльстон на той же широте, что и Святая Земля. Синагога там есть, не зря мы рекомендательные письма от раввина взяли. Интересно, ведь кузен Питера, капитан Кроу, тоже где-то тут плавает, он ведь военный моряк".

– Что задумалась? – услышала она ласковый голос брата. Иосиф потянулся и закинул руки за голову: "Матросы, как я посмотрю, геморроем не страдают. Десяток вырванных зубов, перелом руки, несварение желудка – в общем, ничего примечательного".

– А ты бы переоделся – велела Эстер, глядя на пропотевшую, грязную рубашку мужчины. "Я тебе в каюте все уже приготовила. И бороду надо подстричь".

– Это уже в Чарльстоне, – зевнул Иосиф. "Отдохнем там немного и отправимся на север, в Филадельфию. Оставлю вас на попечении у кого-нибудь, а сам пойду хирургом в армию".

– На попечении, – обиженно сказала Эстер. "Мне двадцать три года, я дипломированная акушерка, училась в Париже…"

– Пока ты не замужем, – отрезал Иосиф, – ты не можешь жить одна, это неприлично.

Эстер только тяжело вздохнула: "Стоило ехать в Новый Свет, чтобы здесь слышать то же самое, что и в Амстердаме. Еще, наверняка, и сватать начнут, сразу же, как мы в Чарльстоне появимся".

– А вот ты, дорогой брат, взял бы – и женился, – девушка подтолкнула его в плечо. "Тогда я могла бы жить с твоей женой, и ты был бы спокоен".

– Змея, – нежно отозвался Иосиф. "И всегда такой была". Он рассмеялся и поцеловал ее в затылок: "Смотри, парус".

«Стремление» шло полным ходом, чуть наклонившись под ветром с востока. Капитан Стивен Кроу, опустив подзорную трубу, велел: «Пушки к бою! Там голландец, наверняка, с Синт-Эстасиуса».

– Слишком уж близко к берегу, – почтительно возразил помощник. "Обычно они не подходят на такое расстояние к земле, капитан, опасаются".

– А этот обнаглел, – Стивен пригладил коротко стриженые, темного каштана, волосы. "Так мы его накажем, – усмехнулись лазоревые глаза.

Он проверил пистолет и сбежал вниз, на орудийную палубу. "Сто двадцать пушек, – удовлетворенно подумал Стивен, – они сразу выбросят белый флаг, как только нас завидят. Мушкеты, порох и пули мы у них конфискуем, а экипаж и пассажиры пусть посидят в тюрьме, в Чарльстоне, чтобы неповадно было".

Капитан Кроу услышал залп и холодно спросил: "Кто там тратит ядра впустую? Мы в двух милях от противника, кошки давно не отведывали?"

– Это не мы, капитан, – вытянулся второй помощник. "Посмотрите сами".

Стивен увидел на горизонте черные паруса. Он коротко приказал: "Разворачиваемся. Тут нам больше делать нечего, сейчас от голландца одни щепки останутся. Потом вернемся, подберем выживших".

– Если они будут, – пробормотал кто-то из пушкарей, глядя быстро идущий наперерез голландцу корабль.

Стивен оглянулся, стоя на корме – над морем вился серый, пороховой дым. Он, вздохнув, положил руку на золоченый эфес шпаги: "Нельзя. У тебя есть обязанности, вот и выполняй их. Нечего рисковать людьми и кораблем, и ввязываться в ненужный бой".

– Прибавьте парусов, – крикнул он матросам на мачтах. "Стремление" заскрипело, паруса заполоскали. Британский фрегат направился к северу.

Эстер пригнулась. Встав на колени, она закрутила сильными руками жгут на плече раненого. Над палубой свистели ядра, с юта доносился запах гари. Девушка почувствовала, как ее трясут за плечо.

– Немедленно вон отсюда, – приказал Иосиф. "Сейчас для тебя и Констанцы спустят шлюпку, под парусом ты ходить умеешь, до берега десять миль. Все время на запад, – он наклонился, и, подхватил стонущего моряка: "Давайте-ка в трюм, и быстро. Ну, – мужчина обернулся к сестре, – что застыла?"

– Я никуда не уйду, – упрямо сказала Эстер. "Тут раненые".

– Нет, это я никуда не уйду, – Иосиф перехватил человека удобнее. Достав пистолет, прицелившись, он выстрелил. С "Молнии" раздался чей-то крик и плеск воды. "Все, – он поцеловал сестру в лоб, – я вас найду, обещаю".

– Иосиф…, – девушка закусила губу.

Он вздохнул: "Мы отвечаем за Констанцу, поэтому давай, – мужчина подтолкнул сестру, – поторапливайся. В Чарльстоне вам помогут, в синагоге".

– А как же вещи? – ядро пронеслось над их головами и врезалось в фок-мачту. Иосиф чуть не застонал: "Какие вещи, нет времени на это. Констанца внизу, я сейчас ее приведу".

Эстер, даже не думая, вытерла окровавленные руки о подол простого, серой шерсти платья. Она услышала сзади голос капитана: "Все, девочка уже здесь. Пойдемте к трапу".

– Капитан Ван Леер, – умоляюще сказала Эстер, – пожалуйста…

Голландец, поморщившись, держа в руке мушкет, второй – встряхнул ее за плечо. "Это же пираты, – злым шепотом сказал он. "Вас не пощадят, мадемуазель. Или вы хотите закончить свои дни в портовом борделе? Все, чтобы я вас больше не видел. Вас кто-нибудь подберет – рыбаки, или береговая охрана британцев".

Констанца стояла у проломленного борта, маленькая, в накинутой на плечи кашемировой шали, которая закрывала ее до самых туфелек. "Я взяла, – серьезно сказала девочка, подняв на Эстер темные глаза. "Вдруг там снег, все-таки зима. Тетя Эстер, а дядю Иосифа не убьют?"

– Никого не убьют, – Эстер сжала зубы. Подхватив одной рукой девочку, она стала осторожно спускаться по трапу. На юте уже поднимались языки пламени.

– Уже убили, – грустно пробормотала Констанца, устраиваясь на деревянной лавке. "Я видела, в трюме. Они под парусом лежали".

Эстер ничего не ответила. Засучив рукава платья, она взялась за весла. "Надо отойти подальше, – подумала девушка, – а потом уже ставить парус. Так нас не заметят".

Палуба "Надежды" уже пылала. Эстер, обернувшись, увидела, как с "Молнии" к борту корабля протягиваются абордажные крюки.

– Господи, – прошептала Эстер, возясь с парусом, – только бы он уцелел, Господи.

Она подняла мачту. Ловко завязав узлы, Эстер велела Констанце: "Иди, садись на руль, я тебе покажу, как надо править".

– Тетя Эстер, – сказала девочка, приподнимаясь, не отводя глаз от океана, – смотрите!

Девушка прищурилась и увидела, как "Надежда" медленно клонится на бок. Черные паруса "Молнии" надулись ветром. Корабли, расцепившись, стали медленно дрейфовать в разные стороны. Обшивка "Надежды" задрожала, раздался взрыв. Корабль, перевернувшись разломанным килем вверх, стал погружаться в воду.

– Иосиф! – крикнула девушка. Опустившись на дно лодки, она горько сказала: "Да что же это такое, Господи!"

– Стреляют, – Констанца подергала ее за платье. "Они по людям стреляют, тетя, по головам. Сейчас в нас выстрелят".

– Не выстрелят, – зло, стирая слезы с лица, кладя лодку в галфвинд, ответила Эстер. "Мы сейчас исчезнем из виду. Давай на руль".

Она стояла у мачты, глядя на рыжие косы Констанцы, и безостановочно повторяла: "Он жив, жив, он не мог погибнуть. Мой брат жив".

Лодка накренилась и пропала за темно-синими, высокими волнами, идя на запад, туда, где над еще не видной полосой берега играл темно-золотой закат.

Капитан Стивен Кроу, сидя на носу шлюпки, хмыкнул: «И точно, никого нет». Он обернулся и приказал: «Еще круг обойдем, и пора сниматься отсюда, незачем терять время».

Море было усеяно обломками дерева. Кто-то из матросов, перекрестившись, тихо проговорил: "Капитан, смотрите, тут не то, что никого живого – никого целого не осталось, один мусор. Похоже, у них пороховой трюм взорвался".

– Дайте-ка багор, – велел Стивен, и, ловко подцепив качавшийся на воде сундучок, – сбил замок. "Корабельный журнал, – хмыкнул он. "Тут все на голландском языке. Ну-ка, мистер Сандерс, – он протянул тетрадь первому помощнику, – вы же у нас до войны под их флагом плавали".

– Из Амстердама корабль, – Сандерс пролистал журнал, – называется "Надежда", шел в Чарльстон с грузом тканей, еще всякие индийские товары. Вот и список пассажиров. Трое, двое, наверное, муж с женой, под одной фамилией. Еще ребенок, трех лет, странно…,-Сандерс нахмурился, – фамилия другая. Иосиф и Эстер Мендес де Кардозо и Констанца-Софи ди Амальфи.

Стивен похолодел и потребовал: "Дайте сюда!".

– Правильно, – подумал он, глядя на четкий почерк незнакомого, уже мертвого капитана. "Никакой ошибки, все черным по белому. Господи, да зачем они сюда подались – Иосиф с Эстер? И маленькая Констанца, Джон же мне написал, что она круглой сиротой осталась".

Капитан глубоко вздохнул. На мгновение, закрыв глаза, он вспомнил пышные, рыжие волосы и ее веселый голос: "Вот вернешься со своих морей, Стивен, и тогда поговорим о помолвке".

– А я еще усмехнулся, – подумал Стивен, – поднимаясь по трапу, и спросил: "А если не вернусь?". Да, как раз ей четырнадцать было, а мне – восемнадцать, я в Кейп уходил, а оттуда – в Индию, первым помощником.

– Курс на Нью-Йорк, – сухо велел он, оказавшись на палубе. "Я сейчас приду".

Стивен спустился в свою каюту, и оглядел ее, – неуютную, пропахшую табачным дымом и порохом. Сев к узкому столу, он очинил перо кинжалом. Поболтав оловянной чернильницей, капитан отставил ее: "Если бы я вернулся, ничего бы этого не было. Сто двадцать пушек, от пирата и следа бы не осталось. Господи, это я виноват, я. Надо написать ему, обо всем".

Мужчина достал из старой шкатулки красного дерева чистую бумагу. Тяжело вздохнув, он начал писать: "Дорогой Питер!.."

Эстер вытащила шлюпку на белый песок. Изнеможенно дыша, она опустила руки: «Новый Свет. Вот, мы и тут, Констанца».

Девочка спала на дне лодки, свернувшись в клубочек, укрывшись шалью. Эстер оглянулась и услышала в сумерках журчание ручейка. Она долго пила, стоя на четвереньках, а потом, вытерла пот со лба: "Завтра, все завтра. Завтра доберемся до Чарльстона".

Эстер подхватила Констанцу, – та только недовольно поворочалась. Она устало опустилась на укрытую мягким мхом землю, у подножия большой сосны. Девушка устроилась между выступающими из-под песка корнями. Прижав к себе спокойно дышащую Констанцу, натянув на плечи шаль, Эстер мгновенно заснула.

Море тихо колыхалось, ночь была темной и беззвездной. Кто-то осторожно шел по берегу.

Мужчина поднял масляный фонарь: "А я вам говорю, мистер Мак-Карти, она не могла далеко уйти. Надсмотрщики клянутся, что ее подстрелили. У нее будет кровь на платье, давайте спустим гончую".

– Вот же привязался, – зло подумал охотник за рабами. "С постели меня поднял, не терпится ему". Мак-Карти обернулся к запыхавшемуся, толстенькому человеку: "Да не волнуйтесь вы так, мистер Джеффрис, до утра найдем вашу беглянку".

Мак-Карти ласковым, тихим свистом подозвал к себе собаку: "Искать, милая!".

Рыжий, большой пес на мгновение застыл, принюхиваясь, и, подняв голову вверх – ринулся к сосновой роще.

Чарльстон, Южная Каролина

В саду пахло цветущими азалиями. Ухоженный, зеленый газон был обрамлен большими клумбами, веял тихий, теплый южный ветер. Мисс Абигайль Линдо покрутила на плече кружевной зонтик: «Все-таки вы очень смелый человек, капитан Горовиц. Вас же могут арестовать, в любой момент».

– А чего ради меня арестовывать? – смешливо отозвался Хаим. Они сидели на мраморной скамейке, выходящей к маленькому пруду. Он взглянул на темную воду, где лениво плескались золотые рыбки: "Я тут в штатском, как видите, документы мои подозрений ни у кого не вызвали, а уж причина, почему я в Чарльстоне – тем более".

Мисс Линдо опустила длинные ресницы и покраснела. "Все равно я его уговорю переехать после войны сюда, на юг, – подумала девушка. "В Бостоне темно, холодно. И папа не хочет меня отпускать. Тут, в Чарльстоне, Хаим сможет стать самым модным врачом, папа даст ему денег, чтобы открыть практику".

Чернокожая служанка в накрахмаленном фартуке и наколке присела: "Велите подавать чай, мисс Абигайль?"

– Да, накройте в беседке, – девушка махнула холеной рукой: "А кто вам прислуживает на войне, капитан Горовиц? У вас есть денщик?"

– У нас же не британская армия, – Хаим посмотрел в карие, красивые глаза мисс Линдо. "У нас все идут добровольцами и сражаются наравне. Да и зачем мне денщик, я и сам все умею, – он помолчал: "А ваш отец не хочет освободить своих рабов?"

– А зачем? – мисс Абигайл пожала стройными плечами и расправила складки шелкового платья. "У наших предков, в Святой Земле, тоже были рабы – Тора нас так учит. И наш раввин говорит, что это – Божья воля, вы же сами слышали, на проповеди. Господь создал негров для того, чтобы они служили белым людям, а иначе, зачем они нужны?"

– У меня нет рабов, – коротко сказал Хаим. "И никогда не будет, мисс Линдо. И вообще, – он задумался, – вы же слышали, что наш народ, в Европе – тоже страдал от унижений. Как же мы можем обрекать на такую судьбу создания Божьи?"

Мисс Линдо незаметно зевнула, прикрыв рот ладошкой. Поднимаясь, она ответила: "Не буду же я сама готовить, убираться и ухаживать за детьми, капитан Горовиц, – девушка внезапно зарделась. Встряхнув убранной белыми цветами, темноволосой головой, она решительно продолжила: "Не знаю, как у вас там, на севере, а здесь, на юге, без рабов нельзя. Давайте, – она указала в сторону беседки, – выпьем чаю, и вам же надо идти к миссис Сальвадор, вы говорили?"

– Да, – хмуро ответил Хаим, следуя за девушкой, – я ей привез деньги, что мы, офицеры, собрали.

– Вот у нее – нет рабов, – улыбнулась мисс Линдо. "Покойный мистер Сальвадор был этим… – девушка сморщила гладкий лоб.

– Аболиционистом, – помог Хаим, смотря куда-то вдаль. "Я знаю, я с ним виделся несколько раз".

– И вообще, – мисс Линдо остановилась перед входом в изящный, в греческом стиле, павильон, – они бедные. Мистер Сальвадор слишком увлекался политикой, а потом у них индейцы сожгли ферму, вот они и остались без гроша, – девушка звонко рассмеялась: "Холодный чай с мятой, капитан Горовиц, или вы, там, на севере, все еще его не пьете? Боретесь с британцами и за столом?"

Хаим, ничего не ответив, прошел внутрь.

На улице было шумно, фермерские повозки поднимали пыль. Хаим, обернувшись на колонну британских солдат в красных мундирах, незаметно пересчитал их: «Пора и домой. Незачем больше рисковать, я все узнал, что надо. Конечно, хорошо бы посмотреть планы движения войск, но в штаб меня никто не пустит, а ночью он охраняется. Со сватовством этим пора заканчивать, – он поморщился, – понятно, что ничего не получится. Извинюсь и уеду».

Он свернул в узкую улицу. Сверившись с записной книжкой, поднявшись на крыльцо деревянного, невидного дома, Хаим постучал в дверь.

На покрытом истертым ковром полу гостиной были разбросаны игрушки. Мальчик, лет трех, поднял серьезные, темные глаза, и вежливо сказал: "Здравствуйте".

– Моше, ты пойди к себе, милый, поиграй пока там, – миссис Сальвадор, – маленькая, худенькая, в траурном платье, – наклонилась и поцеловала ребенка в лоб. Мальчик тихо вышел. Хаим увидел в углу почти пустой гостиной старую колыбель.

– А это тоже Фрэнсис, – голос женщины задрожал. Она, присев за стол, положила перед собой руки, сцепив тонкие пальцы. "Отца его в августе убили, а он, – миссис Сальвадор кивнула на колыбель, – в октябре родился, как раз после праздников". Женщина тяжело вздохнула и замолчала.

– Миссис Сальвадор, – Хаим все смотрел на мирно спящего младенца, – мне очень, очень жаль. Вы же знаете, как Фрэнсиса любили в армии. Вот, – он достал из внутреннего кармана сюртука конверт, и положил перед ней, – мы вам собрали немного. Генерал Вашингтон обещал, что вы непременно будете получать пенсию, как только закончится война.

Женщина тихо повторила: "Как только закончится…, Спасибо, капитан Горовиц, – она быстро вытерла слезу. Поднявшись, махнув рукой: "Не вставайте!", – женщина взяла с камина шкатулку.

– Вот, – миссис Сальвадор развернула листок, – это мне полковник Томпсон написал, после того, как Фрэнсис…, – она не закончила, и, пробормотав что-то, вышла из комнаты.

– Дорогая миссис Сальвадор! – начал читать Хаим, – с глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что ваш муж, доброволец Фрэнсис Сальвадор, погиб первого августа этого года в стычке с британскими войсками. После того, как он сообщил мне, проскакав за одну ночь тридцать миль, что британцы, вкупе с индейцами, начали грабить и жечь отдаленные фермы, я немедленно отправился навстречу противнику.

К сожалению, во время ночного боя, Фрэнсис был ранен. Индейцы обнаружили его раньше наших санитаров, и сняли с него скальп. Он скончался на моих руках, миссис Сальвадор, и перед смертью спросил, как закончился бой. Когда я сказал ему, что мы победили, и британцы обратились в бегство, он пожал мне руку и, закрыв глаза, шепнул: "Уже скоро". Он умер через несколько мгновений, миссис Сальвадор. Я от своего лица и от имени всех моих солдат и офицеров, приношу вам искренние соболезнования. Пусть Господь упокоит душу Фрэнсиса в Своем присутствии.

С уважением, полковник Континентальной Армии, Уильям Томпсон.

Хаим отложил письмо и услышал из колыбели зевок. Он осторожно взял на руки просыпающегося мальчика. Покачав его, глядя на маленький, выцветший американский флаг, что висел над камином, он тихо сказал: "Вырастешь, Фрэнсис Сальвадор, и мама тебе все расскажет. А ты, – он улыбнулся, глядя на нежное личико, – будь счастлив, милый".

– Да что вы, – он услышал озабоченный голос женщины, – давайте я, капитан Горовиц.

Хаим рассмеялся: "Я же врач, миссис Сальвадор, я не только пули вынимать умею. Не волнуйтесь".

Она убрала письмо: "Это были те индейцы, что с лордом Кинтейлом потом на север ушли, в Виргинию, а оттуда – к Трентону. Не знаете, как там у них? – она кивнула головой за окно.

Хаим передал ей младенца: "Вот сейчас вернусь и узнаю. Но, думаю, генерал Вашингтон их разгромил и Кинтейл уже болтается на каком-нибудь дереве".

– Я читала, – темные глаза миссис Сальвадор заблестели гневом, – про эту бедную женщину, Юджинию. Какой стыд, капитан Горовиц, какой позор. Фрэнсис же был избран делегатом на Континентальный Конгресс, но эти стычки начались, и он сказал, что его долг – остаться здесь. А так бы он выступал за отмену рабства, конечно.

– Умер, – миссис Сальвадор помолчала, – так и не узнав, что приняли Декларацию Независимости. Меня больше всего это мучает, и еще то, – она покачала сына, – что Моше только через десять лет сможет кадиш по отцу сказать.

Хаим обвел глазами комнату и осторожно спросил: "Миссис Сальвадор, а как же община? Помогают вам?"

– Фрэнсиса похоронили и Моше потом будут бесплатно учить, – ответила она. "А так, – она помедлила, – вы же видели, капитан Горовиц, какие у них особняки. Оттуда и не заметишь, что у нас, бедняков, в жизни случается".

Дверь передней чуть приоткрылась. Хаим улыбнулся: "А вот и мой добрый хозяин, доктор да Сильва, я ему сказал, что у вас буду".

Женщина поднялась и, держа на руках сына, попросила: "Вы только осторожней, капитан Горовиц, пожалуйста".

Он поклонился. Глядя на ее милое, с морщинками на лбу, усталое лицо, Хаим ответил: "После войны, миссис Сальвадор, обязательно встретимся. И чтобы у вас все было хорошо!"

Хаим прикоснулся кончиками пальцев к мезузе на косяке двери. Выйдя во двор, он услышал старческий голос: "Я, конечно, ее и детей лечу бесплатно, я же тут дураком слыву".

Юноша засунул руки в карманы сюртука. Встряхнув светловолосой головой, он ядовито сказал: "Лучше уж я буду дураком, чем мерзавцем, доктор да Сильва. Закончили вы свои вызовы?"

Старик поправил на голове черную шляпу. Передав Хаиму потрепанный саквояж, он усмехнулся: "Пойдем, посмотришь изнутри – что такое рабство. Никогда не был в аукционных бараках?"

– Откуда мне? – помотал головой Хаим.

– Вот и увидишь, – да Сильва развернулся и пошел вниз, к порту. Юноша поспешил за ним.

В маленькой, душной комнате назойливо жужжали мухи. Аукционист раздраженно обмахнулся грубо напечатанной афишей:

– Мистер Джеффрис, не предъявляйте ко мне претензий. Ищите свою рабыню и дальше. Эта девушка, которую вы обнаружили с мистером Мак-Карти – во-первых, ниже ростом, а во-вторых, – мужчина усмехнулся, – девственница. А у вашей беглянки, – он положил руку на газету, – двое детей уже родилось. Всего хорошего.

Плантатор стер пот со лба и сально улыбнулся: "А когда будет аукцион, на котором ее будут продавать? Я бы поторговался".

– Не сегодня, – холодно заметил аукционист. Поднявшись, он со значением добавил: "У меня дела, мистер Джеффрис".

– Поторговался бы, – хмыкнул мужчина, разглядывая толстую спину, обтянутую потрепанным сюртуком. "Да если ты последнюю рубашку продашь – у тебя на нее денег не хватит. Господи, какая удача".

Он закрыл дверь. Отперев шкап, мужчина достал оттуда тетрадь. На обложке было написано: "Модная торговля".

– В конце концов, – пробормотал аукционист, покусывая перо, – можно ее продать вместе с девчонкой. Ребенок красивый, здоровый, белокожий – на такого сразу польстятся. Подумаешь, небольшая надбавка к цене.

Он открыл дверь. Высунувшись в заплеванный коридор, аукционист велел: "Приведите мне эту Эстер, и живо".

Оказавшись в кабинете, девушка, откинув черноволосую голову, зло посмотрела на него:

– Я не понимаю, почему я со своей воспитанницей все еще здесь, мистер Диббл. Я же вам ясно сказала – мы плыли из Амстердама, на наш корабль напали пираты, мой брат погиб, а мы спаслись. Я вас просила послать к местному раввину, в синагогу. Община о нас позаботится.

– Акцент у нее и вправду есть, – Диббл приспустил тяжелые, опухшие веки. "Она знает языки, я сам проверял. Может, и не врет. А может – креолка с островов, с того же Синт-Эстасиуса, или Гваделупы. В любом случае, никакого раввина, а то золото уплывет из рук. Его будет много, очень много – мистер Бенджамин-Вулф прислал записку, что приедет днями, он ее точно не упустит".

Он сложил перед собой длинные пальцы. Покачав ими туда-сюда, аукционист стал незаметно оглядывать девушку. "Маленького роста, но фигура отличная, – подумал Диббл, – конечно, непонятно пока, плодовита она, или нет. Все равно, наши завсегдатаи, чувствую, из-за нее передерутся".

Эстер раздула ноздри. Заметив его взгляд, девушка устало закрыла глаза.

Собака злобно лаяла. Констанца, прильнув к Эстер, испуганно спросила: «Что такое, тетя?»

Девушка прижалась к стволу дерева, взяв на руки ребенка, укрывая его шалью. Она услышала грубый голос: "Я же вам говорил, мистер Мак-Карти, она бы далеко не убежала! Вот, – в глаза Эстер ударил свет фонаря, – и платье кровью испачкано!"

– Кто вы такой? – гневно спросила девушка. "Что вам надо?"

Собака, все еще рыча, подбежала ко второму мужчине – высокому, с коротким мушкетом в руках и пистолетом за поясом.

– Ваша рабыня, мистер Джеффрис? – спросил он.

Толстенький человек помялся: "Не похожа. И ребенок у нее откуда-то, рыжий. У моей девчонки двое детей было, однако я их обоих продал давно".

– Ты кто такая? – медленно, раздельно выговаривая слова, спросил Мак-Карти. "Откуда бежала?"

– Я не бежала, – спокойно ответила Эстер: "Господи, они же при мне разговаривали, как будто я вещь какая-то".

– Меня зовут Эстер Мендес де Кардозо, – продолжила она, перекрикивая лай гончей. "Мы плыли из Амстердама, на наш корабль напали пираты. Я помогала раненым, поэтому у меня кровь на платье. Это моя воспитанница, Констанца. Я еврейка, поэтому, – Эстер попыталась улыбнуться, – мне надо попасть в синагогу в Чарльстоне, к раввину".

– Вот же придумала, – расхохотался Джеффрис. "Давно я таких сказочниц не встречал".

– Акцент у нее не местный, – едва слышно заметил Мак-Карти, наклонившись к уху плантатора.

– Так она с севера, – отмахнулся тот.

– В первый раз слышу о рабыне с севера, которая бежит на юг, – недоверчиво подумал Мак-Карти. Он велел: "А ну пойдемте! Сейчас отвезем вас в Чарльстон, а потом разберемся".

Эстер вздернула голову и шепнула Констанце: "Все будет хорошо, не бойся".

– Я не боюсь, – блеснул из-под шали темный глаз. "А почему, они тут на людей с собаками охотятся, тетя Эстер?"

Девушка только вздохнула. Почувствовав плечом дуло мушкета, она медленно пошла впереди мужчин.

– И вот уже третий день мы тут сидим, – она рассматривала бесстрастное лицо Диббла. "Бедные люди, те, кто в бараках – они же там вповалку набиты. Я видела, когда мы во двор выходили. Констанца молодец, не плачет. Уже и друзей завела, вместе играют".

Диббл, будто очнувшись, откашлялся. "Вот вы, мисс Эстер, – усмехнулся он, – говорите – Амстердам, Париж, плыли вы сюда…, а как я это проверю".

– Я вам могу все рассказать, – измучено сжала губы девушка. "О Старом Свете…"

– Я вам тоже многое могу рассказать, – оборвал ее Диббл. "У вас ничего за душой – ни паспорта, ни писем каких-нибудь. Я подозреваю, что вы сбежали откуда-нибудь. Ребенок не ваш, – он тонко улыбнулся, – должно быть, какая-нибудь подруга вам его доверила. Черные так часто делают".

– Вы что, ослепли! – закричала Эстер. "Вы не видите, что у меня и девочки белая кожа?"

– Я продавал рабынь с кожей белее вашей, – лениво отозвался аукционист. "Вам надо доказать, что вы рождены свободной женщиной, иначе – он развел руками, – прошу меня простить, следуя нашим законам…"

– Ei incumbit probatio qui dicit, non qui negat, – выплюнула Эстер. "Невиновен, пока не установлено обратное. Или у вас тут этот принцип не действует? Позовите сюда раввина, и я вам все докажу…"

– Вам нужен – вы и зовите, – пожал плечами Диббл. Он добавил, все еще не сводя с Эстер глаз: "Не докажете – я вас через пару дней выставлю на аукцион, вместе с вашей девочкой. Видите, – он поднялся, – я поступаю очень человечно, мисс Эстер. В афишке будет написано, что вы по отдельности не продаетесь.

– А почему, – девушка отступила на шаг, – не на тот аукцион, что будет завтра? Я же слышала…, И как я пошлю за раввином, отсюда же не выйти?

– А это, – не отвечая на первый вопрос, рассмеялся Диббл, – уже ваши заботы, мисс Эстер, а не мои. Всего хорошего. Встретимся, когда у меня в руках будет молоток.

Когда ее увели, Диббл налил в бокал вина. Подойдя к мутному, засиженному мухами зеркалу, он отсалютовал себе: "Лучшая сделка года. Я так и знал, что закончу его с большой прибылью".

Констанца взяла палочку и строго сказала двум чернокожим ребятишкам: «Смотрите! Сейчас научу вас цифрам, до пяти».

– Как пальцев на руке, – грустно вздохнул высокий мальчик с клеймом на плече. "Мне мама показывала, я помню".

– А где твоя мама? – заинтересовалась Констанца, написав в пыли цифры. Дети сидели у колодца в центре двора, обнесенного каменной, высокой стеной. Деревянные ворота, ведущие на улицу, были закрыты и перегорожены цепями. Из низких бараков несло нечистотами и потом.

– Той неделей продали, – объяснил мальчик: "Ты не отсюда, я слышу. С севера, наверное".

Констанца задумалась, вспомнив карту. Девочка тряхнула рыжими косами: "Да, с севера. Моя мама умерла, и папа тоже".

– Лучше так, – заметила девочка лет шести, заглядывая к ней через плечо. "Когда их не помнишь. Плачешь меньше. Один и один будет два".

– Правильно! – обрадовалась Констанца и помахала рукой: "Вон и моя тетя. Я ее так называю, – объяснила девочка. "Еще у меня есть дядя, он в Индии. Он приедет сюда и нас заберет".

– Все так говорят, – сочно заметил мальчик с клеймом. "Только никто не приезжает. О, врачи пришли, – он указал на открывающиеся ворота.

Эстер посмотрела на старика и молодого мужчину, что входили во двор. Девушка похолодела: "Еврей. У него кипа. Господи, помоги мне, а если он не понимает ладино? Тогда попробую на идиш. А на английском нельзя говорить – не поверят. Хотя он должен знать святой язык, не может не знать".

Эстер медленно спустилась с крыльца конторы. Она пошла вслед за мужчиной – высоким, светловолосым, в простом сюртуке.

Уже у входа в барак Хаим обернулся, почувствовав чье-то дыхание сзади. Маленькая, изящная девушка вскинула огромные глаза. Быстро, глядя прямо на него, она выпалила: "Ана, таазор ли, ани йехудия".

Он все стоял, не в силах что-то ответить, любуясь ее лицом. Хаим услышал шепот да Сильвы: "Mozotros te ayudaremos".

– Gracias, – кивнула она и добавила: "Mi nombre es Esther".

– Хаим, – успел сказать юноша и пробормотал, провожая глазами ее черные локоны: "Доктор да Сильва, ну как же это…, Что она тут делает? Мы ей поможем?"

– Ты же слышал, я сказал, что поможем, – ворчливо ответил старик. Почесав в бороде, он подтолкнул Хаима: "Сначала осмотрим тех, кто завтра пойдет на аукцион".

– Я сейчас, – юноша поставил саквояж в пыль. Он догнал девушку и спросил: "Usted habla Inglés?"

– С акцентом, – ее губы, – темно-красные, свежие, чуть улыбнулись.

– Это все равно, – отчаянно сказал Хаим. "Мисс Эстер, – он посмотрел сверху вниз на тяжелые, заплетенные в косы волосы, – верьте мне, я сделаю все, все, чтобы вас отсюда высвободить".

– Верю, – ответила девушка, глядя в серые, большие глаза. "Верю, мистер Хаим".

В деревянном, с выкрашенными под мрамор колоннами, здании синагоги было прохладно. Хаим, присев на скамью, посмотрел на Ковчег Завета. Он вспомнил, как отец, стоя рядом с ним, поправляя очки, шепнул: «Ты только не волнуйся, мой мальчик, и все будет хорошо».

– До сих пор ведь могу ту главу наизусть прочитать, что на бар-мицве читал, – усмехнулся Хаим. Встав, чуть поклонившись, он протянул руку: "Спасибо, что согласились со мной встретиться, раввин Майер".

– Пойдемте, пойдемте, – радушно сказал высокий, с полуседой, ухоженной бородой, мужчина. "Пойдемте ко мне в кабинет, мистер Горовиц. Я так понимаю, – раввин открыл тяжелую дверь, – мы с вами будем говорить о радостном событии? Наверное, вы не захотите долгой помолвки, все-таки война…, – он чуть вздохнул.

– Я не для этого пришел, – Хаим опустился в кресло. "Раввин Майер, – он взглянул на мужчину, что устроился за большим дубовым столом, – я сегодня с доктором да Сильва был в аукционных бараках, в порту. Мы осматривали там, – Хаим поморщился, как от боли, – рабов. Туда случайно попала девушка, еврейка. Ее зовут мисс Эстер Мендес де Кардозо, она из Амстердама. Если вы сходите в контору аукциона, и подпишете заявление о том, что она рождена свободной, – ее сразу выпустят".