Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

– Чем? – ядовито спросил Виллем, прислонившись к мраморному камину.

– Тем, что она не может не разделять моих чувств, – пожал плечами Питер, – но этот риск я предусмотрел. Больше никто ничем не рискует. Я все продумаю, обещаю.

Виллем тяжело, долго молчал. Питер, встав, подошел к раскрытому окну: "Я прошу тебя. Ты ведь тоже – любил, и любишь, Виллем. Я не могу, не могу уехать, не встретившись с ней".

– Любил, – подумал Виллем, искоса смотря на прямую, жесткую, в темном халате спину.

Мраморный купол мавзолея отливал серебром в свете полной луны. Он почувствовал рядом ее руку – маленькую, теплую, и тихо шепнул: "Ты не бойся, Лакшми, я что-нибудь придумаю. Только не уезжай, пожалуйста, не оставляй меня одного. Мы можем…"

Она встала на цыпочки, и, положила голову ему на плечо: "Нет, любовь моя. Мы ничего не можем. Ты христианин, а я – нет, ты богат, а я – бедная девадаси, танцовщица. Наши дороги сошлись на мгновение и разойдутся навсегда. Не ищи меня, – она поцеловала его и, пошла к выходу из сада, шурша сари, чуть позванивая браслетами на тонких, нежных запястьях.

– Восемнадцать мне было тогда, – вспомнил Виллем. "А потом я уехал в Старый Свет, и встретил Луизу. Правильно я ему говорил – когда любишь, то не боишься, – он глубоко вздохнул. Присев за стол, потянув к себе чернильницу с пером, Виллем велел: "Диктуй".

Питер внезапно, ярко покраснел: "Подожди, я лучше напишу, а потом переведешь".

Виллем посмотрел на ровные строки записки: "А почему ты так уверен, что она из Европы?"

– Потому что я видел ее вблизи, – спокойно ответил Питер. "Она наверняка знает французский или немецкий, а значит, – он внезапно, широко улыбнулся, – мы сможем объясниться. Мы бы и так смогли, – добавил мужчина, запечатывая письмо, – просто это бы заняло больше времени".

– А как ты собираешься его передать? – поинтересовался Виллем, наливая себе остывшего кофе. В саду робко распевались птицы, черепичные крыши торгового квартала чуть золотились под встающим солнцем.

– Рейнхардт, – Питер спрятал письмо в карман халата. "Вернее, его Фарзана. Они мне помогут".

– Этот наемник сдаст тебя с потрохами шаху Аламу, – сердито пробурчал Виллем.

Питер усмехнулся.

– Дорогой кузен, если бы я хотел нанять армию Вальтера для охраны моего особняка на Ганновер-сквер, моей конторы в Сити, моих складов в Ист-Энде, моего поместья в Мейденхеде и охотничьего домика в Озерном Краю – я бы мог это сделать хоть завтра. Именно потому, что Вальтер наемник, он и служит тому, кто больше платит. И вообще, – он поднялся и зевнул, – не забывай, жалованье Вальтера и его людей – тоже идет из кармана компании. То есть моего – как члена правления и акционера.

Виллем закинул руки за голову: "А если ты ей не по душе пришелся?".

Питер усмехнулся: "Как говорят в Обществе Ллойда, – мы страхуем от всего, кроме сердечных ран. Посмотрим, – добавил он. "Вот теперь я со спокойной душой могу идти спать, Виллем. Спасибо тебе".

– Ты бы то же самое для меня сделал, – отозвался его кузен. Питер, посмотрел в карие глаза: "Да".

Вернувшись в свою комнату, он подошел к окну. Солнце всходило, город просыпался. Питер, глядя на стены Красного Форта, шепнул: "Потерпи, Мариам. Уже скоро".

Фарзана пощекотала Мунира, и тот зашелся смехом.

– Мальчик, – сказал он, оглядывая тюрбан и шаровары женщины. Та улыбнулась и покачала головой: "Девочка, просто воин. А ты, мой хороший, – она разломила кусочек халвы и дала ребенку, – будешь воином?"

Мунир облизнулся: "Нет. Вот, – он погладил мраморную стену зала, – хочу так".

– Строить будешь? – ласково спросила женщина.

– Ага, – ребенок залез к ней на колени, – они сидели на шелковых подушках у бассейна. Ребенок озабоченно спросил: "Мама?"

– Мама занята, – Фарзана достала из-за пояса кинжал с золоченой рукояткой: "Не надо ей мешать. Посмотришь мой нож?"

Мунир стал вертеть в руках кинжал. Фарзана, обернувшись к ложу, сердито вздохнула: "И что она тянет? Писала бы уже ответ, тут и думать нечего. Если бы не Вальтер, – женщина лукаво усмехнулась, – я бы и сама за таким куда угодно пошла. Тем более, он ей и сыну жизнь спас".

Марья неслышно села рядом, и взяла зевающего ребенка: "Фарзана-бегум, я не могу".

– Не будь дурой, – сердито отозвалась женщина. Улыбнувшись, она положила свою сильную, маленькую руку поверх белых, нежных пальцев: "Прости. Что он тебе пишет?"

Марья вытащила из складок шелка свернутый кусочек бумаги. "Вот, – обреченно сказала она. Женщина прочитала. Подняв на Марью темные глаза, она помолчала: "Ты не бойся. Он что-нибудь придумает, он умный, это видно. Умный и отважный. Уедешь с ним, и забудешь, – она обвела рукой покои, – обо всем этом".

Марья уронила белокурую голову в ладони: "Фарзана, он ведь совсем, совсем ничего обо мне не знает. А как узнает…, – она махнула рукой и не закончила.

Фарзана погладила по голове дремлющего мальчика: "Что ты жена шаха – он это знает. Что у тебя другой муж был, – она кивнула на Мунира, – тоже. Если мужчина тебя любит, Мариам, так это ему все равно. Я тоже, знаешь ли, – она легко поднялась и прошлась вдоль бассейна, – пока Вальтера не встретила, девадаси была. Понятно, чем занималась. Давай, – она принесла резной столик и поставила перед Марьей. "Не уйду, пока не напишешь".

Фарзана посмотрела на пылающие щеки женщины. Взяв спящего мальчика, она покачала его: "Пойду, уложу нашего сладкого, а когда вернусь, – чтобы все готово было".

Марья посмотрела вслед колыхающимся шелковым занавесям и потянула к себе записку.

– Милая, дорогая Мариам! – едва шевеля губами, прочла она. "Надеюсь, с вами и Муниром все в порядке. Меня зовут Питер Кроу, я торговец из Англии, тот человек, что помог вам на охоте. Дорогая Мариам, вы, скорее всего, посчитаете это безумием, но с тех пор, как я вас увидел, я думаю только о вас. Прошу вас, не откажите мне во встрече, хотя бы короткой. Вы можете ответить мне на арабском языке, или, если вы знаете языки Европы – то на них. С искренним уважением и глубокой любовью к вам и маленькому Муниру, ваш Питер Кроу".

Марья приложила ладони к горящему лицу. Наклонив белокурую, непокрытую голову, она стала писать.

Фарзана, что неслышно вернулась в комнату, приняла сложенное письмо. Неуловимым движением, спрятав его куда-то под халат, присев, она положила голову Марьи себе на плечо.

– Не надо плакать, – ласково сказала женщина. "Сядешь с ним на корабль, и уплывете далеко-далеко, у Мунира будет отец. Хороший отец, такой, как нужно, и у вас еще будут дети. Не бойся, Мариам".

Женщина помолчала: "А как же он со мной встретится? Это ведь опасно".

– О, – заметила смешливо Фарзана, – покраснела, дорогая. И задышала, – женщина наклонила голову, – часто. Что, вспомнила, какие у него глаза – лазоревые, – томно сказала женщина, – как небо. А встретиться, – она рассмеялась, – это ты на нас положись, Мариам.

Марья, на мгновение, задержала ее руку: "А что я тебе и Вальтеру? Чужестранка, без рода, без племени…"

Фарзана наклонилась и поцеловала белый лоб. "Вальтер тоже, – поправляя чалму, ответила она, – не как раджа, сюда приехал, а в трюме корабельном. И я в канаве родилась, а то и где похуже, – женщина пожала плечами.

– Как это у вас в Писании сказано – пришельцу помогай, ибо сам ты был пришельцем в земле Египетской. Мы с Вальтером той осенью в Пондишери ездили, в собор Непорочного Зачатия, его строят еще. Там монах был, инженер, брат Джованни – он так говорил хорошо! – Фарзана вздохнула: "Они с Вальтером подружились. Жалко только, что этот брат Джованни потом из Гоа – в Новый Свет отплыть должен был. Редко такого встретишь. А вы с Питером, – деловито добавила Фарзана, – в Бомбее повенчайтесь. Там, у англичан церковь есть. И маленького окрести, ты же хотела".

– Окрещу, – внезапно улыбнувшись, сказала Марья. "Может и ты сама… – она поднялась и шутливо толкнула Фарзану в плечо – женщины были одного роста.

– Подумаю, – та быстро обняла Марью: "Все, жди своего англичанина, скоро увидитесь".

Питер отер шелковым платком лоб: «Что теперь говорит наш добрый друг, – он чуть поклонился, – господин Махди?»

В лавке было душно, пахло шерстью и немного – красками. Снаружи гомонил базар, и Питер подумал: "Все равно, хоть и в тени эти ворота Лахор, а жарко".

Виллем отпил шербета: "Господин Махди клянется, что не может сделать скидку больше, другие торговцы его не поймут".

– Так пусть господин Махди…, – начал Питер, но тут мальчишка в тюрбане всунулся в лавку и сказал по-французски: "Вот вы где. Вам записка, месье".

Фарзана положила в руку Питеру клочок бумаги, и скрылась за коврами, что загораживали проход на улицу. "Покраснел-то как, – усмехнулся Виллем, глядя на кузена. Питер осторожно опустил письмо в карман халата. Поднимаясь, посмотрев на разочарованное лицо торговца, он вдруг рассмеялся: "Виллем, скажи господину Махди, что я беру не десять ковров, а двадцать, и черт с ней, со скидкой!"

Когда они вышли из лавки, Питер остановился: "Ее зовут Мария, она написала мне по-немецки и она согласна со мной встретиться. Виллем, – он поднял глаза, – я самый счастливый человек на свете. Нет, – Питер помотал каштановой головой, – самым счастливым я буду, когда мы с Марией повенчаемся, и все втроем сядем на корабль в Бомбее".

– Светишься весь, – ласково сказал Виллем, когда они шли к резиденции. "А зачем тебе столько ковров?"

Питер приостановился, пропуская телегу с овощами, и загадочно ответил: "Пригодятся".

На серебряных подносах валялись кости, куски лепешек и объедки овощей. Слуги только начали разносить сладости и шербет. Вальтер, незаметно наклонившись к уху Питера, прошептал: «Вот сейчас. Виллем его будет занимать рассказами о Европе, а мы с тобой ненадолго отлучимся. Фарзана ее приведет».

Питер дождался, пока Шах Алам отвернется, – Великий Могол сидел на возвышении, устланном коврами, перед отдельным столиком, – и быстро выскользнул из павильона в жаркую, безветренную ночь. Он поднял голову – небо было усеяно крупными, яркими звездами, и, выдохнул: "Господи, спасибо, спасибо тебе".

– Никогда еще такого не было, – подумал Питер, идя вслед за Вальтером по темному, безлюдному саду. Кончики пальцев у него похолодели. Питер почувствовал, как бьется у него сердце – беспорядочно, шумно. Дыхание перехватило. Он, увидев, как Вальтер отступил в сторону, – оказался перед кустами. Сильно, дурманя голову, пахло жасмином. До него донеслось какое-то шуршание, и женский, сладкий шепот: "Герр Питер, это я, Мария".

– Я сейчас умру, – подумал мужчина, и опустился на колени. "Мария, – выдохнул он – Господи, я не верю…". Он нашел губами мягкую руку. Не в силах оторваться от нее, прижимая ее к щеке, он услышал: "Мне надо вам сказать…"

– Не надо, – Питер поднял глаза. Ее лицо было открыто, в синих глазах сверкало отражение звезд. "Ничего не надо говорить, любовь моя, – попросил он, поднеся ее руки к лицу, наслаждаясь их прохладой. "Я вас люблю, и так будет всегда, – он помолчал, и, сглотнув, продолжил: "Я хочу увезти вас двоих отсюда, милая моя. В Лондон, – добавил он, и, поднимаясь, стоя совсем близко к ней, понял: "Если она меня поцелует, я же сознание потеряю, я и так – еле дышу".

Питер почувствовал прикосновение ее губ к щеке – легкое, мимолетное, – и едва устоял на ногах. "Мария, – спросил он серьезно, – вы поедете со мной? Вы и господин Мунир? – он улыбнулся.

– Его Михаил зовут, как отца моего и брата, – едва слышно сказала женщина. "Я же русская, герр Питер, наполовину".

– Питер, – попросил он. "Пожалуйста, любовь моя".

– Да, Питер, – повторила она, чуть разомкнув розовые губы. "Как сладко, – подумал мужчина, едва дыша, осторожно прикасаясь к ним, медленно, очень медленно привлекая ее к себе. "Как сердце у него бьется, – подумал Марья. "И у меня так же. Мы так с Федей стояли, на Исети, после купальской ночи, на рассвете уже. Он тоже – на колени передо мной опустился, и сказал, что не может жить без меня".

– Я не могу жить без тебя, – Питер поцеловал ее волосы, серебрящиеся в лунном свете. "Не умею просто. Без тебя и маленького. Но мы теперь вместе, навсегда, и все будет хорошо. Теперь послушай, – он стал быстро шептать ей на ухо.

– Я поняла, все поняла, – Марья кивнула. Оглянувшись, она набросила на голову чадру. "Фарзана тебе все передаст, что нужно, – Питер взял ее руку и поцеловал белеющее во тьме запястье. "Господи, да что это, – подумала женщина, – я же упаду сейчас".

– Иди сюда, – Питер обнял ее, – всю. Удерживая ее в своих руках, он добавил: "Я завтра уеду, и буду ждать вас за городом, так безопаснее. Виллем, мой кузен, останется тут, и все сделает. Послезавтра мы встретимся – он улыбнулся и почувствовал рядом ее улыбку, – и больше никогда не расстанемся, моя Мария, радость моя".

Они услышали какой-то шорох. Питер еще успел шепнуть ей: "Поцелуй за меня маленького". Женщина исчезла в кустах. Он все стоял, вдыхая запах жасмина. "Пора, – сказал ему сзади Вальтер, и Питер, ощущая прикосновение его руки, – с сожалением пошел за ним к личным покоям шаха.

Он устроился на своем месте, и, поймал взгляд Виллема: "У меня, наверное, щеки горят. Да тут жарко, и накурено – не заметят".

– Ваше величество, – Питер поднялся, – в знак нашей дружбы и взаимной приязни я хочу преподнести вам еще один подарок.

В зале стоял сладковатый аромат чараса. Шах выдохнул дым. Посмотрев на Питера темными, затуманенными глазами, он медленно спросил: "Что за подарок?"

– Хорошо, что тут не пьют, – вдруг, озорно, подумал мужчина. "Что этот чарас, что опиум – от них так голова туманится, что и не вспомнишь ничего потом. А пьяный проспится, – и может вспомнить. Надо, кстати, Виллему сказать, чтобы погрузил на "Гордость Лондона" пару десятков тюков гашиша. В Лондоне за него дерутся, я любую цену могу назначать".

– Я купил несколько десятков прекрасных ковров, – громко сказал Питер, – персидских, бухарских, афганских, и был бы счастлив, если ваше величество…

– Везите, конечно, – лениво махнул рукой шах. Затянувшись кальяном, щелкнув пальцами, он велел: "Вальтер, присмотри".

Питер едва заметно улыбнулся. Потянувшись за халвой, он рассмеялся про себя: "Нет, я уж лучше сладкого поем".

Когда они уже миновали пустой, ночной рынок у ворот Лахор, Питер повернулся к Виллему: "Все хорошо. Ты не обижаешься, что я тебя тут одного оставляю?"

Мужчина покачал головой: "Ну что ты, я же понимаю. За товары не беспокойся – все будет погружено на "Гордость Лондона". Луиза присмотрит за вами в Бомбее, садитесь на первый корабль до Кейпа и отплывайте. Вадия, на верфях, знает – какие у нас тут самые быстроходные".

– Мы тебя в крестные позовем, следующим годом. Хотя нет, – Питер задумался, – этим уже, наверное. Напишем, в общем. И один сын, – он остановился на мосту и взглянул на стены Красного Форта, – у нас уже есть. Маленький Майкл, – нежно сказал мужчина.

Виллем прислонился к деревянным перилам. Он вдруг положил руку на плечо кузена: "Будьте счастливы".

– А как же иначе? – удивился Питер, и пока они шли к резиденции, незаметно загибал пальцы на руках: "На Ганновер-сквер надо перестроить этаж, чтобы сделать детские, то же самое – в поместье. Надо сразу поехать на склады в Ламбете – выбрать ткань на платья, пригласить портниху, маленькому купить пони, записать его в школу…, Господи, – он усмехнулся, – какой я дурак! Кольцо куплю, сразу же, в первом же городе по дороге. Ну, их, – он посмотрел на свой перстень, – сапфиры от шаха, Виллему их оставлю".

Он заснул сразу, как только его голова коснулась шелковой подушки. Он видел во сне Марию и детей – мальчиков и девочек, темноволосых и белокурых, смеющихся, бегающих по зеленому, низкому берегу Темзы. Два лебедя медленно плавали в заводи, голова Марии лежала на его плече, он спал, – и улыбался во сне.

В ковре было душно. Марья, прижимая к себе заснувшего сына, испуганно подумала: «Не чихнуть бы». Мишенька чуть посапывал. Она вспомнила слова Фарзаны: «Совсем чуть-чуть ему этого настоя дай, маленькую ложку. До вечера он проспит, а там – вы уже далеко будете. Теперь чадра твоя нужна и туфли, и халатик Мунира какой-нибудь».

– Зачем? – спросила Марья, пряча на груди икону.

– В Джамну бросим, – объяснила Фарзана, расстилая на полу чадру, увязывая в нее вещи. А ты записку оставь. Иду к Аллаху, или к Иисусу, или еще куда-нибудь туда".

Марья невольно улыбнулась. Женщины постояли, обнявшись. Фарзана деловито велела: "Ложись, на телеге доедешь до своего англичанина".

– Жаль, что не увижу ее больше, – грустно подумала Марья, слыша голоса охранников у ворот Лахор. Рейнхардт осадил коня: "По приказанию его величества, ковры поменяли. Вы же сами меня пропускали, утром, когда я новые привез. А эти, – он кивнул на телегу, – на свалку отправляем".

Стражник лениво потыкал копьем поверх груды ковров: "Проезжай".

Решетка заскрипела. Марья вдохнула запах пряностей, жарящегося мяса, до нее донесся гомон базара, перезвон колокольчиков на шеях верблюдов. Она чуть слышно чихнула. Улыбаясь, чувствуя теплые слезы на лице, женщина закрыла глаза.

Телега медленно плелась по южной дороге. Виллем, завидев ее, придерживая своего коня – помахал рукой вознице.

Вальтер остановился: "Принимай груз. Хорошее место ты выбрал, – мужчина оглянулся, – такой лес вокруг, что ничего и не заметишь".

Наверху, на ветвях дерева раскачивались, кричали обезьяны. Виллем рассмеялся: "Обещал одну такую детям привезти, чтобы в саду жила. Питер об этом позаботится. Давайте, Вальтер, фрау Мария же там, – он кивнул на ковры, – в самом низу, наверное?"

– Так безопасней было, – пробурчал Рейнхардт. "Мне еще их вещи надо в Джамну бросить". Они стали разгружать телегу. Виллем развернул ковер и увидел маленькую, изящную женщину в мужском халате и шароварах, что лежала, баюкая дитя.

Она блеснула синими глазами, из-под темной чалмы выбилась прядь белокурых волос. Виллем поклонился: "Здравствуйте, фрау Мария, вы меня тоже на охоте видели. Я кузен Питера, Виллем меня зовут. Все закончилось, сейчас я вас отвезу к Питеру, – он на постоялом дворе, тут, неподалеку, и поедете в Бомбей. Лошади хорошие, быстро доберетесь".

– Спасибо, спасибо вам, – женщина робко, нежно улыбнулась. Виллем, погладил каштановую голову ребенка: "Странно, он на Питера похож".

В маленькой, уютной, устланной коврами комнате пахло пряностями. Питер поднял голову от раскрытой тетради, и захлопнул походную чернильницу: "Денег я на этом путешествии сделал столько, что можно было бы его и повторить. Но нет, – он присел на деревянный подоконник. Внизу, на дворе, снаряжался какой-то караван.

– Марко Поло часть своих странствий вот так проделал, на верблюде, – смешливо подумал Питер. "В его время были настоящие купцы, а мы, – он погрыз перо, – на кораблях привыкли плавать, ленимся. Нет, нет, теперь не дальше Италии. Или Марокко, – он тихо вздохнул. "Не след от семьи надолго уезжать. Теперь хорошо, Констанца, маленький Майкл – им вдвоем веселей будет, а там уже и другие дети появятся".

Питер увидел лошадей, появившихся в воротах. Побледнев, подхватив шкатулку с сапфирами, он спустился вниз.

Она стояла, спешившись, держа мальчика – невысокая, стройная, в темном, простом халате и такой же чалме.

– Господи, я не верю, – подумал он. Подойдя ближе, чуть дыша, он коснулся ее руки. "Питер…, – Мария вскинула на него лазоревые глаза. "Я тебя люблю, – сказал он тихо. "Иди, там комната открыта, найдешь в ней все, что нужно. Я сейчас".

– Спасибо вам, – повернулась Мария к Виллему. Тот рассмеялся: "Жене моей привет передавайте, и не забудьте детям обезьяну привезти".

– За это ты не волнуйся, – успокоил его Питер. Проводив взглядом женщину, он передал кузену шкатулку: "Держи, мне они как-то ни к чему. Все, мы тут переночуем и сразу на юг. Хорошо, что Мария арабский знает, удобней будет до побережья добиратья".

– Приезжай еще, – сказал Виллем, пожимая ему руку. "Или я в Старый Свет отправлюсь, замок-то восстанавливать надо, вряд ли они там, – мужчина махнул рукой на запад, – еще воевать будут".

Питер поскреб в темной щетине: "Завтра к цирюльнику схожу. А с замком на твоем месте я бы не торопился, дорогой кузен, пока деньги не тратил. Просто так приезжайте, мы вам всегда рады".

Мужчины обнялись. Питер, прислонившись к створке ворот, долго следил за всадником, пока он не исчез за поворотом дороги. "Опиум, – думал Питер, поднимаясь по лестнице, – гашиш, слоновая кость, ткани, драгоценные камни. Такого, как Тавернье привез королю Людовику, уже не найдешь, конечно. Синий алмаз. Я бы такой Марии подарил, к ее глазам. Все равно, за тот груз, что у меня на "Гордости Лондона" плывет – половину столицы скупить можно".

Она сидела, устроившись на подушках, смотря на дремлющего сына. "Скоро проснется, – сказал Питер, опускаясь рядом, забирая ее руку в свою ладонь. "Пообедаем, переночуем и отправимся дальше".

– Все равно, – внезапно, твердо сказала женщина, – ты должен знать. Ты же мне муж, Питер, как иначе?

– Муж, – согласился он, поцеловав прядь светлых волос. "Хорошо, – Питер тяжело вздохнул и попросил: "Только руку оставь, любовь моя. Я теперь всегда буду тебя так держать и никуда не отпущу".

Она говорила. Питер, наконец, потянувшись, приложил палец к ее губам. "Все, – сказал он, откидываясь к стене, устраивая голову Марии на своем плече. "Все это прошло, и более, никогда не вернется, любовь моя. Сейчас поедем в Лондон, по дороге заберем мою племянницу в Амстердаме. Она круглая сирота, отец ее тоже – в той же смуте погиб, что и твой муж первый. Констанца ее зовут".

– Дочка мистера Джованни! – ахнула Мария. "Он же у нас жил, на заводе Магнитном. Они с моим мужем, Теодором, большие друзья были. Господи, – она прижалась щекой к щеке Питера, – мы мистера Джованни Иваном Петровичем звали, по-русски. Он о дочке своей часто говорил, любил ее очень. Повесили его, – Мария тяжело, глубоко вздохнула. "Я слышала, как тот…Пугачев распоряжался".

Питер привлек ее к себе: "Джон мне в Китай написал, что Джованни погиб, я почту от него в Кантоне получил. От какого-то русского он это узнал, совершенно точно, в Санкт-Петербурге. Как же его звали, этого русского? Нет, Джон бы не стал упоминать его по имени – мало ли что. Бедная моя девочка".

Он поцеловал розовые, мягкие губы: "Там, в саду, я думал – сознание потеряю, когда тебя увидел. Нельзя быть такой красивой, любовь моя".

Женщина лукаво усмехнулась и, подняв бровь, посмотрела в его лазоревые глаза: "Придется привыкнуть. Я впрочем, тоже – еле на ногах удержалась".

– А сейчас? – тихо, сдерживая себя, спросил Питер. "Сейчас – голова кружится, – услышал он шепот Марии, и жалобно проговорил: "Придется терпеть до Бомбея, надо сначала обвенчаться".

– А как же, – в ее сапфировых глазах метался смех. Питер сердито добавил: "Из лошадей будем выжимать все, на что они способны. Я хочу через десять дней стоять с тобой перед алтарем, понятно?". Она потрогала золотой медальон на белой шее: "Майклу потом отдам. Вот, смотри, – она расстегнула халат, и положила на ладонь икону. "Это все, что у меня от России осталось, Питер".

У нее были прозрачные, зеленые глаза и бронзовые, распущенные по плечам волосы. Женщина держала на руках дитя, но смотрела не вниз, а вперед – прямо и бесстрашно, не опуская взгляда. "Матерь Божья, – услышал он голос Марии, – только странно, с головой непокрытой. Это дед Федора, мужа моего покойного, из Италии привез, еще в царствование императора Петра".

– Одно лицо, – понял Питер, вспомнив женщину в мужском костюме, с узлом бронзовых волос, что сидела, полуобернувшись, легко, счастливо улыбаясь. "Это тоже – она".

– Мы с твоим мужем покойным, – задумчиво сказал Питер, прикоснувшись губами к ее теплому виску, – наверное, родственники, только очень дальние. У меня в Лондоне есть портрет этой женщины, – он кивнул на икону, – это миссис Марта Кроу, по первому мужу. А по второму – де ла Марк, поэтому мы с Виллемом говорим, что мы – кузены. Воронцов-Вельяминов была его фамилия, мужа твоего?

Марья кивнула, так и не отводя глаз от иконы. "Надо в архиве порыться, – Питер поцеловал ее, – кажется мне, что я где-то в документах видел это имя. Когда ваш царь Петр гостил в Англии, мой прадед его приветствовал от имени лондонских купцов, император даже обедал у нас в доме, на Ганновер-сквер. Мне кажется, дед твоего мужа тогда в свите Петра был. А твой предок, говоришь, из Германии в Россию приехал, и уже на Москве Вороновым стал?"

– Да, – женщина устроилась в его руках: "Господи, как хорошо. С Федей так было – ничего не страшно, если он рядом". Она повернулась, и, целуя его куда-то в глаз, рассмеялась: "Давно еще, при царе Алексее Михайловиче. Он инженер был, горный".

Питер вспомнил сырую, лондонскую ночь, огонь в камине и тихий голос отца. "Вот, смотри. Уж не знаю, правда ли то, или нет. У Ворона было четверо детей. Мальчики, близнецы, и две девочки".

– Я знаю, – кивнул Питер, – поэтому мы с Холландами родственники, и Эстер с Иосифом в Амстердаме – тоже его потомки. Один сын у него в колониях умер, а второй, отец моей, – юноша задумался, – прапрабабушки, – ушел Ледяной Континент искать и не вернулся.

– Сэр Николас, – отец поморщился и чуть помассировал грудь.

– Ноет и ноет, – пожаловался он. "Ему к той поре – уже шестой десяток шел, а леди Констанца, конечно, с ним отправилась. Так и пропали вместе. И вот их дети, – отец указал на родословное древо. Питер уехал в Квебек, женился там, на Марте, дочери капитана Гудзона, Джордан, в Германию отправился, а Софи вышла замуж за твоего прапрадеда, он Майкл был, как и я".

– Кровь Ворона, – задумчиво сказал юноша, рассматривая пожелтевший, загибающийся на краях лист бумаги.

– Да, – отчего-то вздохнул отец. Тяжело поднявшись, он налил себе ложку темной настойки из хрустального флакона. "Видишь, – он указал сухим пальцем, сестра Майкла Кроу, Юджиния – они двойняшки были, – так и не вышла замуж, старой девой умерла".

– А почему? – Питер поднял лазоревые глаза.

– Она очень увлечена была, – отец сел и стал растирать себе левую сторону груди, – этим самым Питером, старшим сыном Констанцы, а тот ей отказал. Ну вот, – он усмехнулся, – кроме него, она и смотреть ни на кого не хотела. Про Мартина с Мэтью ты знаешь. Они оба были в Тессу Смолл влюблены, по уши. Та предпочла Мартина, а Мэтью пошел и донес на всю семью Смоллов, мол, колдовством они занимаются. Мартин застрелил своего брата, и сам тоже – пулю себе в висок пустил после этого. Восемнадцать лет им всем было, молодые, – отец помолчал, – горячие головы.

– Старый герцог Джон на плаху лег, – юноша стал убирать документы, – из-за всего этого. Папа, – он повернулся к Майклу, – а как же теперь всех их найти, – Питер указал на родословное древо. "Это же весь мир объехать надо, да и, то…"

– И не найдешь сейчас уже никого, – коротко заключил отец и устало закрыл глаза.

Питер погладил ее щеку: "С тобой, дорогая жена, мы тоже родственники, наверное. Приедем в Лондон – покажу тебе наши семейные бумаги. Смотри, – нежно сказал он, – маленький просыпается".

Мальчик зевнул. Обведя комнату синими глазками, увидев их, он улыбнулся. "Аби! – сказал ребенок, протянув ручки.

Питер увидел, как Мария покраснела. Мягко взяв дитя на руки, он обнял мальчика: "Маленький мне уже так говорил, во дворце. Он со мной, – мужчина наклонился и поцеловал смуглый лобик, – первым познакомился, да, мой хороший? А по-английски это "папа".

– Папа, – неуверенно повторил мальчик. Посопев, сев в руках Питера, он повторил: "Папа!".

Мария рассмеялась. Питер поцеловал ее белокурый затылок: "Сейчас я спущусь, велю, чтобы принесли обед, а потом – всем спать. На рассвете мы выезжаем в Бомбей. Поплывем по морю, сыночек, – сказал он Майклу. Тот, хлопнув в ладоши, радостно проговорил: "Море!"