Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

– Вы можете идти, мистер О’Доннелл, – мягко сказал Теодор слуге, что все еще стоял в дверях, опустив пылающее лицо. "Пусть накрывают на стол".

Марта сбежала по лестнице и прислушалась – из кабинета отца доносились какие-то звуки. "Клавесин! – обрадовано подумала девочка, и, открыла дверь: «Здравствуйте! Вы, должно быть, дочка мистера Бенджамин-Вулфа. Папа мне не говорил, что вы приедете. Меня зовут Марта де Лу».

Черноволосая, высокая девушка, что, подняв крышку инструмента, настраивала его, жарко покраснела: "Простите, мисс, я проверяю, как он звучит, все-таки его везли из Бостона. Это фортепиано, из Старого Света".

Марта все стояла с протянутой рукой. Девушка, испуганно оглянувшись, присела: "Меня зовут Тео, госпожа".

Бронзовые брови нахмурились. Марта, взяла смуглые, тонкие пальцы: "Никакая я не госпожа. Называй меня просто – "Марта". Тебе сколько лет?"

– Четырнадцать, – девушка перебирала в руках оборку передника. "Мы и ноты тоже привезли, – она указала на бархатное сиденье, – тут Гендель, Вивальди…"

– Обожаю Вивальди, – вздохнула Марта. "Мы с папой его в четыре руки играем. А ты умеешь, – она склонила бронзовую голову, – в четыре руки?"

Тео кивнула, зардевшись: "Простите, я вас задержала, вам надо идти в гостиную, скоро обед".

– Но ты ведь будешь с нами обедать? – недоуменно спросила Марта, разглядывая простое, шерстяное, темно-синее платье девушки. "Какая красивая, – восхищенно подумала Марта, смотря в чудные, черные, с золотистыми искорками глаза. "И она высокая, выше меня на голову, а то и больше".

– Я буду обедать с нашими слугами, – Тео посмотрела в окно, за которым лежал заснеженный сад. "Простите".

– Почему? – недоуменно спросила Марта, коснувшись ее плеча. "Почему не с нами? Пойдем! – она потянула девушку за руку.

Тео внезапно вырвалась и, подойдя к двери кабинета, выпрямила спин: "Потому, что я цветная, госпожа. Рабыня мистера Дэвида Бенджамин-Вулфа. Мне нельзя сидеть за одним столом с белыми. Идите, – она кивнула головой на устланный персидским ковром коридор, – вас ждут".

Марта, было, хотела что-то сказать. Вздохнув, проводив глазами, стройные плечи Тео, она открыла высокие двери гостиной.

– А вот и Марта! – услышала она веселый голос отца. Прикусив губу, быстро коснувшись своего крестика, – крохотного, играющего изумрудами, – девочка присела.

– Позволь представить тебе, милая, мистера Дэвида Бенджамин-Вулфа, – сказал отец. Марта посмотрела на высокого, мощного мужчину – черные волосы были чуть тронуты сединой, в карих глазах играли золотистые искорки. Сжав зубы, она заставила себя протянуть руку для поцелуя.

– А она хороша, – подумал Дэвид, вдыхая запах жасмина, исподтишка разглядывая белую, нежную, чуть тронутую веснушками кожу, бронзовые, уложенные в высокую прическу, напудренные волосы. Над тонкой губой была прилеплена черная мушка.

– Рада встрече, мистер Бенджамин-Вулф, – услышал он звонкий, холодный голос. Изумрудные глаза оглядели его – с ног до головы. Мужчина, услышал шуршание шелка, – девочка подхватила отделанные кружевами юбки цвета свежей травы. Выставив вперед ножку в изящной, атласной туфле, она поклонилась.

– Мои сыновья, мисс Марта, – Дэвид посмотрел на мальчиков: "Ничего, за три года она к нам приучится. Надо будет их в Виргинию весной пригласить, в горы, на охоту. В конце концов, если они с Дэниелом друг другу не понравятся, всегда остается Мэтью. Он хороший сын, покорный, сделает все, что я скажу. Так что деньги будут наши".

– Обедать, обедать, – велел хозяин дома. Дэвид, подав руку Марте, рассмеялся: "Я очень, давно не водил никого к столу, мисс Марта. Надеюсь, ваш батюшка не будет в обиде. Мы с ним почти одногодки, так что я вам – тоже, как отец".

– Упаси Господь, – подумала девочка, рассматривая жесткий очерк подбородка, короткую, черную, ухоженную бороду. От мужчины пахло табаком – сильно. Теодор де Лу, что шел сзади с остальными гостями, рассмеялся: "Вот только у нас дома не курят, дорогой Дэвид".

– Ничего, – плантатор обернулся, – я могу и в сад выйти, дорогой Теодор.

Слуги неслышно разносили блюда, серебро блестело на белоснежной, льняной, отделанной брюссельским кружевом скатерти. Дэвид, наклонил над бокалом Марты хрустальный кувшин с водой: "Вам я бордо пока не предлагаю".

– Спасибо, – сухо ответила девочка, вскинув голову. Дэвид чуть не добавил: "Пожалуйста, дорогая невестка".

Марта встала из-за фортепиано, и, поклонилась, подождав, пока стихнут аплодисменты: «А теперь мы с Тео сыграем вам в четыре руки!»

Лорд Кинтейл вздернул бровь, и шепнул: "Так разве принято, мистер Бенджамин-Вулф? Она же, – мужчина указал на черноволосую девушку, – рабыня…"

– Древние римляне, дорогой Джеймс, – усмехнулся Дэвид, – позволяли рабам-грекам учить своих детей. У моих сыновей тоже был цветной наставник, в детств. Ведь в нашей горной глуши, кроме меня и священника – никто не умеет ни читать, ни писать. Так что я купил в Новом Орлеане отлично образованного мулата – он знал греческий, латынь и французский. Пусть играют, – он махнул рукой и блаженно закрыл глаза. "Прекрасная техника, – подумал Дэвид, следя за пальцами девушек. "Им бы в концертах выступать".

Он вытер заблестевшие глаза: "Вот эта часть сонаты, дорогой Теодор, воистину – пером мистера Вивальди водил сам Господь. Я всегда вспоминаю весну у нас, в горах, когда склоны покрываются свежей травой, поют птицы, и журчащие ручьи срываются с серых скал. Вы должны обязательно приехать погостить с мисс Мартой. У нас отличная охота, не хуже, чем в Акадии".

– И медведи есть? – внезапно усмехнувшись, складывая ноты, спросила девочка.

– Есть, – кивнул Дэвид: "А вы охотились на медведей, мисс Марта?"

– Двоих убила, – тонкие ноздри чуть раздулись. "С отцом, конечно, мистер Бенджамин-Вулф".

Лорд Кинтейл посмотрел на черноволосую девушку, что закрывала крышку фортепиано:

– Хороша, конечно, и грудь, и зад – все при ней. Это будет дешевле, чем тратить деньги на шлюх, и безопасней – она, наверняка, девственница. Вот и прекрасно. А потом, когда буду жениться, я ее продам. Или оставлю, – он погладил чисто выбритый подбородок, – в конце концов, какая разница, что скажет жена? Хорошая трепка ее быстро образумит.

– Мистер Бенджамин-Вулф, – громко спросил офицер, – а сколько стоит эта рабыня? – он лениво указал на стройную спину Тео. Теодор де Лу увидел, как вздрогнули плечи девушки, и подмигнул дочери.

– Пойдемте, господа, – велела Марта мальчикам, – я покажу вам наши конюшни. А ты, – высокомерно сказала она рабыне, – отнеси ноты в мой кабинет, слуги тебе покажут, – куда.

Дверь захлопнулась. Плантатор сухо сказал: "Тео не продается, лорд Кинтейл".

– Как это? – голубые глаза недоуменно посмотрели на Дэвида. "Любой раб продается. Назовите цену, и я ее заплачу".

Теодор поднялся. Подойдя к окну, что выходило во двор, он увидел, как Марта, смеясь, что-то говорит мальчикам. Он прислушался: "Будут в снежки играть, как на фактории. Только там она с индейскими детьми росла. Господи, может быть, зря я ее сюда привез? Может быть, стоило в Париж поехать, или в Лондон".

– Лорд Кинтейл, – терпеливо сказал Дэвид, – через три года я отправлю Тео на размножение. Она здоровая, крепкая, красивая девушка. Я совершенно не заинтересован в том, чтобы до этого времени она с кем-то жила. Вы же, – мужчина усмехнулся, – хотите ее купить не для того, чтобы она вам играла на клавесине, и штопала одежду? Даже если вы мне ее потом вернете, через несколько лет, она будет уже не та, – плантатор пожал плечами, – тем более, если она родит ребенка.

Шотландец помолчал: "Ну что ж, я понимаю, она ваша собственность. Вам, конечно, хочется получить высокий доход".

– Именно, – поднял палец Дэвид. "Тем более, у Тео только одна черная прабабка. Я случу ее с мужчиной, у которого тоже – много белой крови. Их дети будут хорошо продаваться".

– Заткнуть бы уши, – вздохнул Теодор, все еще глядя на дочь. Марта крикнула: "Мэтью, мы с тобой против Дэниела. Сейчас мы разгромим этого студента!"

– Это мы еще посмотрим, – рассмеялся юноша. Скинув треуголку, он скатал снежок: "Защищайтесь!".

– Красивый мальчик, – подумал Теодор. "Даже обидно, что у этого мерзавца такие хорошие сыновья".

– Так вот, – услышал он вкрадчивый голос плантатора, – я понимаю ваши нужды, лорд Кинтейл. Хотите, за небольшой процент, я вас представлю человеку, который организовывает закрытые аукционы, ну, – Дэвид повел рукой, – для своих людей. Товар там отборный.

– Я был бы очень вам обязан, – кивнул офицер, – я тут надолго, сами понимаете, лет на пять. Не хотелось бы, – он помолчал, – впустую тратить деньги.

– Договорились, – Дэвид похлопал его по плечу: "Очень хорошо. Эта девчонка, судя по всему, брезглива, не колониального воспитания. Она вряд ли порадуется, узнав, что один из ее поклонников держит при себе рабыню для постели. Вот и славно".

Он потер руки: "А вы что-то задумались, дорогой Теодор! Сейчас лорд Джеймс расскажет нам о том, что власти намерены делать с чаем, а потом мы поговорим о табаке".

– И о мехах, – устало добавил мистер де Лу, все еще глядя на дочь, – прическа девочки растрепалась. Она, тяжело дыша, встряхнув головой, велела: "Выводите лошадей, господа. Я сейчас переоденусь и вернусь".

– А какая ваша, мисс Марта? – крикнул ей вслед Дэниел.

– Та, что мне в масть, мистер Бенджамин-Вулф, – рассмеялась девочка, исчезая в парадных дверях усадьбы.

Теодор поворошил кочергой дрова в камине, пламя взметнулось ввер. Он искоса посмотрел на дочь. Марта сидела с ногами в большом, бархатном кресле, закутавшись в кашемировую шаль. Грызя перо, девочка что-то писала в маленькой, в красивом кожаном переплете тетради.

– Смотри, – она показала отцу. "Тео мне позировала, за фортепиано. Мы с ней разговорились все-таки, пока вы все там, в библиотеке за портвейном сидели, после ужина".

Мужчина посмотрел на тонкий рисунок пером: "Она очень красивая девушка, эта мисс Тео".

Марта почесала в сколотых на затылке, бронзовых косах: "Она совсем не помнит свою мать, Тео, и отца тоже – не знает. Он был белый. Мать ее продали, ей одна старуха рабыня говорила, в имении, – девочка сморщила нос: "Папа, а нам обязательно тут жить?"

Теодор вздохнул. Встав, он поцеловал дочь в затылок: "Акадия ведь тоже – британская колония, милая. Здесь просто можно заработать больше денег торговлей, вот и все".

Марта захлопнула тетрадь, и отец вдруг подумал: "Каждый день она этот дневник пишет, не пропускает". Теодор помолчал, и потянулся за бокалом: "Я тебе обещаю, через три года мы уедем обратно в Квебек. Или в Старый Свет, – куда тебе больше захочется".

– Мэтью, – Марта вдруг расхохоталась, – такой смешной. Думает, что города в Акадии все похожи на Париж. Дэниел мне понравился, он очень серьезный и много знает, с ним интересно. Папа, – девочка помялась, – а можно нам будет как-нибудь в Гарвард съездить? Дэниел приглашал посмотреть на его университет.

– Можно, конечно, – отец погладил ее по голове, – когда отправлюсь в Бостон по делам, возьму тебя с собой. А как тебе лорд Кинтейл? – он попытался скрыть улыбку.

– Он напыщенный, чванный болван, – сочно ответила дочь. "Думает, что военная форма извиняет глупость".

Марта сладко зевнула, показав мелкие, жемчужные зубы и Теодор сказал себе: "А ведь она когда-нибудь полюбит. И захочет выйти замуж. Придется ее отпустить, – он не смог сдержать вздоха. Дочь весело рассмеялась: "Папа, мне тринадцать лет всего лишь. Не пугайся, когда мне кто-то понравится, я тебе скажу".

Девочка помолчала. Сцепив тонкие пальцы на остром колене, она попросила: "Покажи кольцо, папа, пожалуйста".

Теодор посмотрел на играющий изумрудами крестик и закрыл глаза: "Как исполнится ей шестнадцать, отдам кольцо. Так искони заведено, не мне это нарушать. Я от отца его тоже – в шестнадцать получил".

Он вытащил из кармана сюртука связку ключей. Нажав на завитушку деревянной колонны, что украшала угол комнаты, Теодор подождал, пока откроется незаметная дверь тайника. Щелкнул замок, и Теодор благоговейно взял шкатулку.

– Какой он красивый, – зачарованно сказала Марта, рассматривая синий, как летнее небо, алмаз. "И я его получу, папа?"

– Через три года – Теодор улыбнулся. "А потом отдашь своему избраннику, как я – отдал твоей маме, да хранит Господь ее душу, – мужчина перекрестился: "Надо будет кольцо в Бостон отвезти, в банк. Адамс посоветует – куда. Все же тут деревня, мало ли что случится".

– И тот, первый де Лу, – Марта все смотрела на камень, – подарил его своей жене. "Мадам Мари, – кивнул Теодор. "А его звали месье Мишель, он был барон".

– А, – Марта коснулась нежным пальчиком кольца, – поэтому у нас в гербе волк в баронской короне. У тебя на печати".

– Да, – отец захлопнул шкатулку и запер сейф, – только в Акадии на титулы никто внимания не обращает, сама же знаешь. Да и здесь, – он указал на окно, – тоже.

Марта потянулась и, спрыгнула с кресла: "Я обещала Тео приехать весной в Виргинию. Этот, – она презрительно усмехнулась, – говорил же, что там хорошая охота? Вот и поохотимся".

– Раз обещала, – серьезно ответил отец, обнимая ее за плечи, – значит, надо выполнять, милая. Поедем, конечно. Ну, пора уже и спать.

Он перекрестил дочь на пороге ее опочивальни и сказал лакею, что неслышно отделился от стены: "Я завтра утром поеду в Бостон, Блэк, пусть оседлают лошадь, и приготовьте мне ванну – на рассвете".

Тот кивнул. Теодор, зайдя к себе в спальню, расстегивая сюртук, принял из рук Блэка халат на соболях: "Я еще поработаю, ложитесь, не ждите меня".

Теодор достал из ящика большого, крепкого, выстланного сукном стола черновики контрактов и пробормотал: "Посмотрим, сколько удастся выручить на этом табаке".

В уютной карете приятно пахло сандалом. Лорд Кинтейл выглянул в окошко. Усмехнувшись, он взглянул на плантатора, что сидел напротив него: «Спасибо, что подвезли меня, мистер Бенджамин-Вулф. Я даже не знал, что бывают такие кареты – с потайным отделением».

Дэвид поиграл алмазным перстнем на пальце: "Не всегда удобно показывать покупки всем и каждому, дорогой Джеймс. В общем, конечно, все равно – в ваших гарнизонных казармах, у офицеров, тоже есть рабы, но, раз уж подвернулся такой возок – можно его использовать".

Кинтейл откинулся на бархатное сиденье и, закрыл глаз: "Удивительное удачное приобретение, еще и скидку сделали. Конечно, если бы не этот Бенджамин-Вулф, я бы ее так дешево не купил. Да что там – не купил бы вообще. Такой товар на открытых аукционах не выставляют".

– Скажите, – Кинтейл наклонился к собеседнику, – а все эти разговоры аукциониста, что, мол, отец у нее англичанин, что он хотел вернуться за ее матерью, выкупить ее, – это правда?

Плантатор фыркнул, обнажив крепкие, красивые зубы. "Да вы же слышали, Джеймс – там у каждой девки своя слезливая история. Цену набивают, больше ничего. Эта, – он кивнул на стенку возка, – хорошо, что она была в одних руках. О такой собственности – больше заботятся. И у нее всего четверть черной крови, мать ее мулаткой была, это сразу видно".

Кинтейл нарочито небрежно спросил: "Скажите, а потом, когда я захочу ее продать, можно будет к вам обратиться?"

Дэвид погладил бороду: "Разумеется, товар хороший, не думаю, что вы его испортите. И детей я тоже куплю, буде таковые появятся. Ей пятнадцать лет, она совсем молодая, здоровая – поздравляю с отличным приобретением, – он пожал Кинтейлу руку.

Карета миновала размалеванный бело-красными полосами шлагбаум, Кинтейл, высунув прикрытую треуголкой голову, сказал: "Это со мной". Он повернулся к Дэвиду: "Вы не выпьете по стаканчику портвейна?"

Тот рассмеялся. "Поздно уже, дорогой Джеймс, мне надо кое-что обсудить со старшим сыном, не так уж часто мы встречаемся. Да и мы с вами завтра увидимся – у губернатора Хатчинсона. А вы – он похлопал офицера по плечу, – наслаждайтесь своей покупкой".

Возок остановился у небольшого, каменного, под черепичной крышей, дома. Кинтейл, пожав руку плантатору, выскочил наружу. Легкий снег завивался поземкой на гарнизонной площади. Он, открыв незаметную дверцу сзади кареты, велел: "Выходи".

Часовые вытянулись. Кинтейл, посмотрев на невысокую, закутанную в плащ фигурку девушки, подтолкнул ее вперед. Денщик бережно принял у него шинель. Кинтейл, указав на девушку, что стояла в углу передней, высокомерно сказал: "Будет у меня горничной. Камин в гостиной горит?"

– Конечно, ваша светлость, – поклонился солдат. "Почта на столе, прикажете вас не беспокоить сегодня?"

– Прикажу, – хохотнул Кинтейл. Подождав, пока солдат исчезнет за парадной дверью, он резко проговорил: "Ну, что встала, иди в комнаты".

Он просмотрел почту. Налив себе вина, Кинтейл приказал девушке, что прижалась к стене: "Плащ сними".

Та покорно отодвинула капюшон. Кинтейл, подойдя к ней, накрутив на палец прядь волос – темного каштана, прикоснулся к смуглой щеке. Длинные ресницы скрывали большие, зеленовато-карие глаза. "Юджиния, – задумчиво сказал Кинтейл, разглядывая девушку. "Ну, здравствуй, Юджиния".

Капитан Стивен Кроу проснулся. Потянувшись, опустив руку к полу каюты, он посмотрел на карманные часы, – тонкой, немецкой работы.

– Можно еще полежать, – решил мужчина, и, взглянул на золотую крышку.

– Мартину от Майкла, – пробормотал он и вдруг улыбнулся: "У дяди Майкла такие же были, только там было выгравировано: "Майклу от Мартина". Двадцать один год им исполнился, когда они часы друг другу подарили, папа же рассказывал. И часы тоже – одинаковые. Я потом у тети Элизабет спрашивал – папу с дядей Майклом вообще, кто-нибудь различал? А она усмехнулась и погладила меня по голове: "Мы с твоей матушкой покойницей, – да, и родители их тоже, а так – нет".

В каюте было тепло, "Дартмут" чуть покачивался на легкой волне бостонской гавани. Капитан Кроу зевнул: "Хватит тут торчать. Через два дня надо либо разгружать трюмы, либо идти обратно в Англию. Питер меня не похвалит, за этот простой".

Он вспомнил наставительный голос кузена: "Только ради всего святого, Стивен, не вмешивайся в свары между колонистами и Британией. Не хотят они наш чай – не надо, я его продам на континент, в мгновение ока. Не сиди в Бостоне дольше положенного, компания из-за этого теряет прибыль".

Стивен поднялся. Натянув бриджи с рубашкой, плеснув в лицо холодной водой, он провел рукой по каштановым, коротко стриженым волосам. Кончики выгорели на солнце до темного золота, лазоревые глаза смотрели весело и прямо. Он улыбнулся, глядя на себя в маленькое, тусклое зеркало, что висело в умывальной: "Триста сорок два тюка чая. За день опустошим трюмы, возьмем меха с табаком, – и домой. Соскучился я по Лондону. Да и Констанца – должна была уже из Амстердама вернуться".

Он накинул холщовую матросскую куртку. Замотав вокруг шеи шарф, поежившись, – за дверью каюты было зябко, – стуча сапогами, капитан поднялся на палубу.

– Все тихо, капитан, – услышал он голос первого помощника. Стивен посмотрел на морозный туман, в котором тонула набережная, – золотой кузнечик на башне Фанейл-холла чуть блестел в лучах рассвета.

– Не шумят они больше? – усмехнулся Стивен, чиркая кресалом, выпуская клуб ароматного дыма. "Я смотрю, – он прищурился, – охрана, которую установил мистер Адамс, все еще здесь". По набережной расхаживало двое мужчин с угрюмыми лицами.

– Каждые три часа сменяются, – зевнул помощник. "Боятся, что мы начнем тайно чай разгружать. А вы, – он окинул взглядом Стивена, – разве к губернатору не собираетесь?"

– Черт! – капитан хлопнул себя по лбу, – совсем забыл. Спасибо, что напомнили, мистер Уитмор. Только, наверное, переодеться надо, – вздохнул Стивен.

– И шпагу возьмите! – крикнул ему вслед помощник.

Он открыл дверь встроенного в стену гардероба и, склонив голову, посмотрел на золоченых наяд и кентавров, что украшали эфес клинка.

– Шпага Ворона, – шепнул капитан Кроу. "Папа ее в свое последнее плавание не взял, как будто предчувствовал что-то. Тут он и погиб, неподалеку, пятнадцать лет назад, у этих берегов. Я еще просил тогда, чтобы он разрешил мне юнгой с ним пойти, а он погладил меня по голове, и улыбнулся: "Это мой последний рейс, сыночек, вернусь из Бостона, и…". Он тогда не закончил, а теперь, – Стивен надел сюртук и пристегнул шпагу, – я уже никогда и не узнаю, что он хотел сказать. Восемь лет мне было, – мужчина вздохнул. Перекрестившись, надев плащ, он поднялся на палубу.

– Шлюпка ваша готова, – чуть поклонился Уитмор. Стивен спустился по трапу – ветер усилился, в лицо бил мокрый снег, и велел матросам: "Вы меня в таверне подождите, незачем на морозе торчать".

Лодка оторвалась от "Дартмута" и быстро пошла к берегу.

– Мистер Бенджамин-Вулф, мистер де Лу, – губернатор Хатчинсон радушно развел руками. "Я велел накрыть нам небольшой завтрак, – мужчина указал на круглый стол у большого, залепленного снегом окна. Губернаторская резиденция стояла на склоне Бикон-хилла, откуда весь Бостон был, как на ладони.

– Да, – сказал плантатор, садясь, – горячий кофе сейчас как раз будет кстати. Или вы предпочитаете чай, губернатор? – он улыбнулся.

Хатчинсон рассмеялся, и, грузно опустился в кресло: "Вы слышали, господа? Эти патриоты дали зарок не пить чая до тех пор, пока пошлины не будут отменены. Заваривают настой из листьев малины".

– Я тут человек новый, – Теодор аккуратно добавил молока в серебряную чашку с кофе, – но что мешает выбрать депутатов парламента от колоний? Установили бы имущественный ценз, проголосовали бы…, Тогда все вопросы с налогами были бы сняты.

– На то и колонии, – Хатчинсон наставительно поднял пухлый палец, – чтобы подчиняться решениям метрополии, мистер де Лу. Ешьте лобстера, я купил нового повара, готовит просто божественно. А что с теми товарами, которые должен взять на борт "Дартмут"? – поинтересовался губернатор.

– Мои меха готовы и упакованы, – Теодор намазал масло на корочку хлеба: "Совсем забыл, господа. Я вам приготовил маленькие подарки, с такой зимой, как здесь – они пригодятся". Мужчина щелкнул пальцами. Хатчинсон улыбнулся, рассматривая шелковый, подбитый соболями халат.

– И вам тоже, Дэвид, – кивнул де Лу. "Не хотелось бы, чтобы вы тут, в Бостоне, простудились".

Плантатор погладил роскошный, блестящий, коричневый мех и услышал голос губернатора: "Скажите, мистер Бенджамин-Вулф, ваш сын ведь в Гарварде? Работает клерком у этого, – губернатор поморщился, – Джона Адамса? Жаль, что он судья – а то бы я его повесил за длинный язык и бойкое перо. В Гарварде, – Хатчинсон отпил кофе, – много горячих голов. Сколько лет вашему сыну?

– Восемнадцать, – Дэвид глазами указал на трубку. Губернатор разрешил: "Курите, курите".

– Моя семья, – плантатор затянулся, – всегда была верна британской короне, губернатор. Мой сын – разумный юноша, он никогда не даст втянуть себя в какие-то, – мрачно закончил Дэвид, – авантюры.

– И очень хорошо, – раздался громкий голос с порога. Лорд Кинтейл поклонился губернатору: "Потому что этих мерзавцев надо безжалостно наказывать. Вот, – он бросил на стол мокрую от снега листовку, – сорвал здесь, на Бикон-Хилле. "Подписано: "Сыны Свободы".

– Мы призываем бойкотировать британские товары, и разорвать всякие связи с теми, кто ими торгует, их покупает, или получает от них какой-то доход, – прочитал Хатчинсон и рассмеялся: "Если население колоний хочет сдохнуть, Джеймс – пусть сдохнет. Пусть сидят на картошке и листьях малины, этого я им запретить не могу. А "Сынов Свободы" мы найдем и арестуем".

– Если бы мой сын – большая рука плантатора опустилась на листовку, – был бы замешан в это, я бы его лично отправил на виселицу, губернатор.

– Такие люди, как вы, мистер Бенджамин-Вулф, мистер де Лу – просто-таки опора британской власти в колониях, – вздохнул Хатчинсон. "Ешьте, Джеймс, хлеб с утра пекли, масло тоже – свежее".

Кинтейл дернул свежевыбритой щекой: "Если позволите, губернатор, я перемолвлюсь парой слов с мистером Бенджамин-Вулфом".

Плантатор отошел к окну и, выслушав Кинтейла, тихо усмехнулся: "Врач ей совершенно не нужен, только деньги тратить. Вызовите акушерку. Я тут видел, есть какая-то на Бикон-стрит, вроде зовут – миссис Франклин. Все у нее в порядке, уж поверьте мне – полежит, и станет, – мужчина не смог сдержать улыбки, – как новенькая она уже никогда не станет, конечно. В общем, – он похлопал шотландца по плечу, – не волнуйтесь, дорогой Джеймс, через пару дней она сможет выполнять свои обязанности".

– Капитан Стивен Кроу! – раздался голос слуги. Хатчинсон поднялся: "Ну, все в сборе. Выпейте кофе, капитан, и начнем обсуждать – как нам быстрее отправить вас в Англию".

– С мехами и табаком в трюмах, – заметил де Лу, подавая руку капитану, и мужчины – рассмеялись.

В каморке на чердаке было холодно. Миссис Франклин, – высокая, сухая, в черном платье, – обернувшись, велела: «Мирьям, спустись на кухню, налей в грелку горячей воды. И таз сюда принеси».

Женщина подождала, пока дверь закроется. Присев на старую, узкую кровать, она ласково сказала: "Не бойся, милая. Я тут для того, чтобы тебе было легче".

Тонкое шерстяное одеяло задрожало. Миссис Франклин, погладив сбившиеся каштановые кудри, услышала слабый голос: "Простите, пожалуйста, я сейчас, сейчас встану…"

– Даже и не думай, – отрезала акушерка. "Тебя как зовут-то, милая?"

– Юджиния, – девушка всхлипнула. Попытавшись сесть, притянув колени к животу, она заплакала: "Очень больно!"

– А лет тебе сколько? – миссис Франклин погладила ее по мокрой, смуглой щеке.

– Пятнадцать, – Юджиния подняла на нее испуганные, большие глаза. "Хозяин разозлился сегодня утром, когда я сказала, ну, что мне больно…велел терпеть".

Миссис Франклин стиснула зубы и нарочито спокойно сказала: "Сейчас я тебя осмотрю, немножко полечу, и все будет в порядке". Она открыла дверь, и приняла из рук Мирьям таз с горячей водой: "Может, не стоит девочке это видеть? Она всего на год младше этой бедняжки. Нет, – миссис Франклин разозлилась, – зачем скрывать? Пусть знает, на что способны люди, у которых нет веры в Господа, и нет сердца".

– Достань из сумки тампоны, – велела акушерка ученице, – и мази – с подорожником и арникой. Юджиния, – она погладила девушку по голове, – смотри, мы тебе грелку принесли, сейчас будет теплее. Ты ложись вот так, – она аккуратно устроила ее на подушках, – обещаю, что больно не будет. Мирьям, дай мне зеркало и зажги свечу, – миссис Франклин взглянула на маленькое, залепленное снегом окно под крышей каморки, – тут совсем темно.

– Трав ей надо оставить, – вздохнула акушерка, осматривая девушку. "Хотя бы на первое время. Жалко малышку, совсем еще ребенок".

– Ты возьми мою руку, – тихо сказала Мирьям девушке. "Меня Мирьям зовут, я учусь у миссис Франклин. Возьми и сожми, не бойся, – она погладила высокий, смуглый лоб.

Юджиния посмотрела в добрые, синие глаза девушки: "Господи, умереть бы. Потом я ему надоем, и он меня продаст – дальше. И так всю жизнь. Если бы мама была рядом…, – девушка вспомнила ласковый, нежный женский голос:

 
– Hush-a-bye, don't you cry,
Go to sleepy little baby,
When you wake, you shall have,
All the pretty, little ponies.
 

Она внезапно, горько разрыдалась. Мирьям положила ее голову к себе на плечо, и чуть покачала: «Все, все, миссис Франклин уже закончила».

– Вот настойка, – акушерка поставила на деревянный подоконник темную склянку, – пей по ложке в день. А хозяину твоему я скажу, чтобы не трогал тебя пока. Все будет хорошо, милая, – она наклонилась и поцеловала каштановые кудри. "Лежи, отдыхай".

– Мне надо работать, – помотала головой Юджиния. "Убирать, стирать, готовить".

– Успеешь еще наработаться, – вздохнула миссис Франклин. "Мирьям, собери сумку и жди меня во дворе".

Девушка спустилась вниз и услышала ленивый голос из гостиной: "Закончили вы?"

– Да, лорд Кинтейл, – сказала она присев, опустив голову с заплетенными в косы, рыже-каштановыми волосами. "Миссис Франклин сейчас придет".

Запахло сандалом. Мирьям, так и не поднимая глаз, пробормотала: "Позвольте, ваша светлость…"

– Не позволю, – расхохотался шотландец, оглядывая ее. Бледные, тонкие губы чуть улыбнулись. Он протянул: "А ты хорошенькая девочка, совсем взрослая уже".

– Мне четырнадцать лет, – сухо сказала Мирьям. Услышав шорох платья по ступенькам, девочка прошмыгнула в открытую парадную дверь.

Кинтейл посмотрел на пожилую женщину в черном, простом чепце и встретился с холодным блеском серых глаз. "Вот что, ваша светлость, – акушерка заправила за ухо седую прядь, – пусть ваша, – она поморщилась, – рабыня, пока отдохнет. Она еще совсем ребенок, ей это тяжело".

– Ладно, – усмехнулся Кинтейл, – будь, по-вашему. Мне тоже не хочется, – он опустился в кресло и потянулся за кошельком, – чтобы она болела. Возьмите деньги, – он протянул женщине серебро.

– Рабов я лечу бесплатно, – миссис Фрэнклин надела грубый, черный, шерстяной плащ и вдруг, вздернула голову: "Провозгласите свободу по всей земле, лорд Кинтейл, разве не этому учит нас Писание?"

– Вы акушерка или проповедник? – мужчина рассмеялся, и налил себе вина, протянув ноги к камину.

Она все стояла, презрительно оглядывая его с высоты своего роста: "Мой покойный муж был пуританским священником, лорд Кинтейл. Господь, – акушерка помолчала, – вас накажет".

Наверху, в каморке, Юджиния услышала, как хлопнула парадная дверь. Оглянувшись, порывшись в своем маленьком сундучке, девушка надорвала кожаную подкладку. Она достала свернутый, пожелтевший листочек. Развернув его, пристроив на коленях, Юджиния стала водить пальцем по выцветшим строкам. "Милая моя Мэри, – шевелила губами девушка, – пишу тебе уже с корабля. Пожалуйста, ни о чем не волнуйся, мистер Дайер взял у меня задаток, и выдал расписку. Как только я вернусь, я отдам ему оставшиеся деньги и увезу тебя в Лондон. Если родится мальчик, можно назвать его Питером, а девочку – Юджинией. Я совсем скоро приеду, и тогда мы будем вместе – навсегда. Вечно любящий тебя капитан Мартин Кроу".

Девушка свернула письмо. Прижавшись к нему щекой, глядя в медленно темнеющее небо за окном, она застыла, чуть покачиваясь.

В гостиной дома Горовицей горел камин. "Я сегодня видела этого лорда Кинтейла, – Мирьям подняла серебряный кофейник и велела: «Давайте чашки». Разлив кофе, девушка добавила: «Очень неприятный человек. Миссис Франклин взяла меня на вызов к его рабыне».

Дэниел принял чашку и усмехнулся: "Я его тоже встречал, у этого Теодора де Лу, в имении. Кинтейл хвалился, что тут пять тысяч человек в гарнизоне. Мол, они, если надо, весь Бостон виселицами уставят".

Меир отложил перо, и устало потер глаза: "Ну, все готово. Мирьям, ты мне их в редингот зашей, как те, что я привез".

– Подкладка распоролась, – лукаво напомнила ему девушка. Разрезая миндальный пирог, она страстно проговорила: "Дэниел, ну почему мне нельзя в гавань!"