Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Интерлюдия
Атлантический океан, август 1776 года

– А вот этот парус, мадемуазель Тео, – капитан Лафарж откашлялся, – называется стаксель. Видите, он треугольный.

Девушка подняла голову – L’Audace шла хорошим ходом, под крепким северо-западным ветром, над кормой играл золотистый закат, и улыбнулась: "А гафель прямоугольный, я помню, капитан. А почему там, на рее, стоит матрос со шкотом в руках и ничего не делает?"

– Потому что вы, мадемуазель, вышли на палубу, – хотел, было сказать Лафарж, но, вовремя опомнившись, крикнул: "Пошевеливайтесь там!"

– Ну, – Тео чуть склонила изящную голову, – мне пора, капитан, спасибо за прогулку.

Она пошла к трапу. Лафарж, глядя на то, как ветер полощет шаль за ее плечами, играет выбившимися из прически темными прядями, облегченно вздохнул: "Два дня до Сен-Мало, при таком ветре. Слава Богу, а то невозможно ведь – стоит ей появиться наверху, и все застывают, будто столбы соляные.

– Да и ты сам, – Лафарж усмехнулся, – тоже хорош, шестой десяток, внуки уже, и краснеешь, как мальчишка. А она будто ничего не понимает, еще та кокетка".

Направившись к штурвалу, капитан сварливо сказал помощнику: "Моя вахта. Впрочем, видел я, как ты свою вахту, стоял, только что – у нас по курсу целая эскадра могла появиться, а ты бы и не заметил".

Моряк зарделся и пробормотал: "Так ведь скоро порт, хочется…"

– Налюбоваться, да, – прервал его Лафарж, сверяясь с картой. "Очень хорошо тебя понимаю. Все, – он помахал рукой матросам на мачтах, – за работу!"

Тео толкнула дверь своей каюты – Меир сидел на койке, покусывая перо, просматривая рукописную тетрадь.

– Сейчас буду тебя проверять, – юноша взглянул на нее, – расскажешь мне обо всех, – он похлопал рукой по листу, – наших парижских друзьях.

Тео устроилась на второй койке, поджав под себя ноги, и задумчиво ответила: "А как я с ними познакомлюсь? Я же никто, какая-то девчонка из колоний".

– Во-первых, – рассудительно заметил Меир, – у тебя есть рекомендательное письмо месье Бомарше, а во-вторых, – он рассмеялся, – Бомарше тебя всем представит, не волнуйся. Опять же, если тебя возьмут в труппу…

– Это еще неизвестно, – отозвалась Тео. "Только я же тебе говорила – из пистолета стрелять я не умею…"

Меир постучал себе по голове. "Я, хоть и умею, но предпочитаю работать вот этим. У тебя бойкий язык, отличный слог – он потянулся за лежавшей рядом брошюрой, – и вообще – когда, молодая, красивая девушка к чему-то призывает, мужчины слушают, поверь мне. Нам нужны опытные офицеры, – Меир стал загибать пальцы, – военные врачи, инженеры, нам нужно оружие. И деньги, Тео".

– Так что будешь нашим, – он подмигнул девушке, – теневым послом. Мистер Силас Дин сейчас в Париже, а в декабре туда приедет мистер Бенджамин Франклин. Станешь им помогать, я-то сразу в Амстердам отправлюсь.

– А потом – на Карибы, – Тео накрутила на палец волосы. "Не страшно тебе, ты же там совсем один будешь?"

– Как это один? – удивился Меир. "Там, на Синт-Эстасиусе, синагога есть, значит – уже не один. Давай, – он перелистал тетрадь, – расскажи мне о Mercure de France. Эту газету, как мне говорил мистер Соломон, читает весь Париж, а значит, нам надо туда пробиться".

Тео закрыла глаза и монотонно начала: "Главный редактор – месье Лагарп, друг Вольтера, член Французской Академии. При нем нельзя ругать Расина, – не то, чтобы я собиралась, – усмехнулась девушка, – а также надо хвалить его собственные творения, хотя он слабый драматург…"

Когда они закончили, Тео откинулась к переборке и потребовала, передав Меиру книгу: "А теперь давай мне реплики, я хочу как следует отрепетировать роль Береники".

Он смотрел на ее чуть подымающуюся грудь, на стройную, смуглую шею, бормотал какие-то строки Расина и горько думал: "Нет, невозможно. Я для нее никто, мальчишка какой-то, на голову ее ниже. Да и не еврейка она, забудь, Меир Горовиц, ты сейчас уедешь, и вы никогда больше не увидитесь.

– Наверное, – он вскинул глаза. Когда Тео замолчала, юноша сказал: "Если бы я был месье Бомарше, я бы ни на мгновение не задумывался – сразу выпустил бы тебя на сцену. У меня тут тоже, – он положил ладонь на томик Расина, – есть любимый отрывок. Хочешь, прочитаю, только я не умею так, как ты, – Меир покраснел.

В полуоткрытые ставни каюты дул свежий, прохладный, уже ночной ветер, оплывала свеча в фонаре на переборке. Тео тихо проговорила: "Конечно, хочу".

 
– И будь, что будет – зло подумал Меир.
И, мученик любви упорной и напрасной,
Я рад, что все сказал об этой скорби страстной
Под взором дивных глаз, что виноваты, в ней.
Я ухожу, но знай: люблю еще сильней, —
 

Меир захлопнул книгу. Не глядя на Тео, он поднялся: «Спокойной ночи».

Девушка протянула руку. Забрав у него Расина, она прикоснулась к его запястью. Меир вздрогнул и Тео подумала: "Правильно мне миссис Франклин говорила – надо попробовать. Нельзя себя неволить, но я и не неволю – он хороший юноша. Я ему нравлюсь, и он мне – тоже по душе. Один раз, один только раз".

– Присядь, – попросила Тео, указав на свою койку.

Меир обреченно повиновался. Зажав руки между коленей, сгорбившись, уставившись в пол, он шепнул: "Мне нельзя этого, Тео…Мне надо жениться, прости. На еврейке, – отчего-то добавил юноша и покраснел.

– Я понимаю, – услышал он ласковый голос. "На мне не надо жениться, Меир. Просто я хочу знать, как это бывает, – Тео помолчала, – если по-другому".

Он опустил каштановую голову и прижался губами к ее руке – медленно, нежно. "Я не смогу…, – сказал Меир, – не смогу быть с тобой. Мне надо будет уехать".

– Не надо быть со мной, – Тео погладила его по щеке. "Только сейчас, и все, Меир. И больше ничего не случится".

Девушка потянулась и задула почти догоревшую свечу.

– Как нежно, – поняла она, чувствуя его поцелуи. "Так вот как это бывает – когда тебя любят. А я? Я не люблю, нет. И никогда не полюблю".

– Ты такая красивая, – тихо сказал ей Меир. "Я не должен так говорить, – Тео ощутила, как он покраснел, – но правда, ты – как греческая богиня, Тео. Таких женщин и не бывает вовсе".

– Как странно, – Тео встряхнула головой, шпильки полетели на пол. Он зарылся лицом в густые, тяжелые, чуть пахнущие солью волосы. "Как странно, – повторила она себе, – вот Марта – красивая, Мирьям тоже, а я просто высокая и нескладная. И ноги у меня слишком длинные, и грудь, – Тео ощутила его руки, осторожно прикасающиеся как раз к груди, – слишком большая".

Она была вся, – подумал Меир, – как будто отлита из горячей, еще не остывшей после боя, бронзы. В свете большой луны, что стояла над морем, ее глаза мерцали. Он, прикоснувшись губами к длинным ресницам, неуверенно спросил: "Тебе нравится? Я ведь не знаю, у меня никогда еще…"

– Тебе же девятнадцать, – удивилась Тео, приподнявшись на локте. Меир обнял ее, и рассмеялся: "Я три года работал в тылу британцев, у меня там на такое не было времени. Да и не хотел я… – юноша помолчал, – не по любви".

– Не по любви, – горько подумала Тео, ожидая боли. Она так и не пришла, ничего не пришло. Тео лежала, обнимая его, слыша его нежный шепот: "Все и так понятно. Я урод, я стала уродом после этого,…Обещаю, клянусь, больше никогда, никогда такого не будет. Ни один мужчина меня не коснется".

– Иди сюда, – тихо сказала она на ухо Меиру и опустила руку вниз. "Я знаю, что делать, – подумала Тео, – я видела".

Он застонал, – низко, едва слышно, – и уронил голову на смуглое плечо девушки. Меир долго лежал, ничего не говоря, а потом Тео почувствовала горячие слезы на его лице. "Тебе не понравилось, – глухо сказал Меир, – я знаю. Это я виноват, я ведь ничего не умею".

– Ну, ну, – Тео чуть покачала его. "Мне очень понравилось, правда, а твоей жене, – она прижалась щекой к его щеке, – очень повезет, Меир Горовиц".

Корабль чуть поскрипывал под ветром с запада. Меир, взяв ее за руку, робко спросил: "Можно, я у тебя останусь? Очень спать хочется".

– И мне, – улыбнулась Тео. Устроив его рядом, она коснулась губами теплых, каштановых волос. "Спи, – велела девушка, – я тоже – зеваю уже".

Она слушала ровное, размеренное дыхание юноши, плеск волн, бьющихся в борта L’ Audace и плакала – тихо, не двигаясь, чтобы не разбудить Меира. Потом она стерла свободной рукой слезы. Вздохнув, Тео посмотрела на юношу – он спал, так и не выпуская ее пальцев.

– Будь счастлив, – едва слышно сказала Тео и закрыла глаза.

Эпилог
Париж, осень 1776 года

– Картошка, картошка, свежая картошка! – зазывал покупателей зеленщик на рынке Ле-Аль. Брусчатка еще блестела после ночного дождя, скрипели колеса фермерских телег, кудахтали курицы, из мясных рядов доносился стук топорика.

Тео пристроила на руке плетеную корзинку. Порывшись в дерюжном мешке, она отобрала пяток клубней. "Хорошо, что мадам Ленорман разрешает ее очагом пользоваться, – девушка тихонько вздохнула и глянула в сторону рыбных рядов – на телегах были навалены горы свежих устриц, в бочках с морской водой плескались живые омары, в корзинах виднелись серебристые спинки карпа и форели.

– Потомить в белом вине, – подумала Тео, – и сделать этот соус, масляный, с петрушкой и лимоном, как повар меня в поместье учил. Так в Новом Орлеане готовят. Куда там, – она потрогала простой холщовый кошелек в кармане суконной накидки, – надо деньги беречь. Сварю картошку и съем с маслом и солью.

– Взвесьте, пожалуйста, – попросила она торговца.

Тот широко улыбнулся и бросил клубни на медную чашку весов: "Я вам дам еще зеленого салата, мадемуазель, свежий, как ваше прекрасное лицо. Такая красавица, как вы…, – торговец вздохнул и закатил глаза к небу, – не должна себе ни в чем отказывать. Не беспокойтесь о деньгах, пожалуйста, – добавил он, заметив, как Тео роется в кармане. "Просто не откажите принять этот маленький подарок".

– Спасибо, – девушка опустила голову. Покраснев, расплатившись, она стала укладывать картошку в корзину.

– Можно салат приготовить, – решила Тео, идя к выходу с рынка. "Уксус еще остался". Она, на мгновение, остановилась и посмотрела в темно-голубое, яркое небо. С реки дул легкий ветер, пахло палыми листьями. Тео улыбнулась: "Скоро и месье Бомарше вернется из Версаля, в театре сказали – со дня на день. Сразу к нему и пойду".

Она внезапно вздрогнула. Опустив руку в карман, девушка крепко схватила чьи-то пальцы.

– Ты что по карманам шаришь? – гневно спросила Тео, поворачиваясь, глядя на невысокую, белокурую девчонку, босую, в потрепанном шерстяном платье.

– Не ори, – хмуро сказала та, оглядываясь. "Жрать хочу".

– Иди, работай, – Тео презрительно посмотрела с высоты своего роста на грязные волосы девчонки. Сбившаяся, пропыленная прическа была украшена грустно свисающим вниз шелковым цветком.

– Я работаю, – та показала на цветок, – только я сейчас в Сен-Лазаре два месяца ошивалась, меня хозяйка из комнаты выперла, и все мои цветы забрала, в уплату.

Тео взглянула на исцарапанные ноги и коротко велела: "Пошли!"

Когда они свернули на рю де Розье, Тео спросила: "А за что ты в Сен-Лазар угодила?"

Девчонка покраснела и, и откинула голову:

– Тоже по карманам шарила. Так-то бы избили и отпустили, не в первый раз, а так, – она увернулась от телеги, – там у них какой-то сержант новый, стал приставать. Я ему говорю – я девушка честная, никогда этими делами не занималась, убери свои лапы. Рожу ему расцарапала, понятное дело. Он обозлился, еще троих позвал, ну и…, – девчонка коротко вздохнула. "А потом говорит – мол, пошлю тебя к проституткам, научишься у них, как себя с мужчинами вести. Вот и отсидела два месяца".

Тео остановилась перед пятиэтажным, серого камня, высоким домом: "Сейчас я воды согрею, помоешься, а я пока салат сделаю".

– Я сюда не пойду, – девчонка помотала головой и отступила на шаг. Тео увидела, как блестят большие глаза. "Я тут каморку снимала, до тюрьмы, – объяснила девчонка, – у мадам Ленорман. Старая карга меня сразу на улицу выбросит, я ей еще что-то должна, наверняка".

– Глупости, – решительно сказала Тео и протянула руку: "Тебя как зовут-то?"

– Жанна, – девчонка шмыгнула носом. "А тебе, сколько лет, ты высокая такая. Красивая, – добавила Жанна, восхищенно разглядывая Тео, – вот кому надо в шлюхи податься, золото будешь лопатой грести".

– Еще чего не хватало, – Тео прошла во двор. Завернув в курятник, девушка порылась в соломе. "Мадам Ленорман не обеднеет, – пробормотала она, пряча в корзинку яйцо. "А лет мне семнадцать".

– Ого! – свистнула Жанна. "Так я тебя всего на год младше. Я просто хилая, – грустно сказала парижанка. "А ты откуда, у тебя акцент незнакомый? – девушки стали подниматься по крутой, со скошенными ступенями, лестнице.

– Из Нового Орлеана, это в Луизиане, – Тео сунула голову в гулкий коридор, и прокричала: "Мадам Ленорман, можно у вас воды нагреть? И картошку сварить? – добавила девушка. "Уголь я вам принесу, полведра".

– Можно, – раздался откуда-то из глубин дома сухой голос. Жанна, ойкнув, спряталась за спину Тео.

Высокая, вровень Тео, худая, пожилая женщина, с уложенными в замысловатую прическу седыми волосами, появилась на площадке: "А ну иди сюда!"

– Мадам Ленорман, – торопливо сказала Тео, – что вам мадемуазель Жанна должна осталась, так я заплачу, не волнуйтесь.

– Тоже мне богачка нашлась, – хмыкнула старуха. "А ты, Жанна, вместо того, чтобы слухам верить, пришла бы и со мной поговорила. Комнату твою я сдала, – она кивнула, – Тео в ней живет, а цветы твои все у меня, целый мешок, и шелк тоже. Приходи и забирай".

Жанна зарделась и, опустив голову, пробормотала: "Девчонки болтали, мол…"

– Да уж, – кисло заметила мадам Ленорман, – ты и сама болтать мастерица. Ты, Тео, слушай ее, да не заслушивайся, – врет, как дышит.

– И вовсе неправда, – обиженно хмыкнула Жанна, взбираясь вслед за Тео на последний этаж дома. "Не все я вру, А Луизиана – это в колониях, я знаю. Мы тоже – она зашла в каморку и ахнула: "Как чисто!"

– И чтобы так и было, – велела Тео, берясь за ведро с углем. "Что – вы тоже?".

– Из колоний приехали, из Акадии, – Жанна устроилась на подоконнике и обхватила костлявые коленки руками: "Отсюда все видно – и Тюильри, и Нотр-Дам, и тот берег. Тут мое любимое место было, в комнате".

– Красиво, – Тео подошла поближе. Над Сеной неслись белые облака, на соборе Парижской Богоматери били к обедне.

– Ты не свались, – озабоченно заметила Тео.

Жанна отмахнулась и таинственным голосом сказала:

– Так вот, обычно отсюда, из Франции в Новый Свет преступников посылали, а мой, – она посчитала на пальцах, – прапрадед, всю Акадию в страхе держал. Он был бандит, убийца, знал индейские яды, – Жанна широко распахнула глаза, – и бывал там, куда нога белого и посейчас не ступала. Потом его там приговорили к смерти. Он сбежал на Гваделупу, был пиратом, и украл дочь испанского губернатора, чтобы на ней жениться.

– Вот, – девчонка выдохнула и добавила. "Он был барон. Не настоящий барон, наверное, но кличка в семье осталась. Моего папашу тоже – все Бароном звали. А вообще, – она улыбнулась, – наша фамилия де Лу. Вот и познакомились, как следует, – она соскочила с подоконника: "Ты воды согрей, а я сейчас. Мигом вернусь".

Босые пятки застучали по лестнице, а Тео так и застыла – с ведром в руках.

На чисто выскобленном, деревянном столе стояла миска с устрицами. "И все это на деньги от твоих цветов куплено? – усмехнулась Тео, разглядывая две бутылки белого бордо.

Жанна покраснела: "Там такой лавочник, что грех у него вино не стянуть, растяпа".

– Ладно, – вздохнула Тео, открывая бутылку, – но чтобы это было в последний раз.

– Обещаю, – горячо ответила Жанна. Взглянув на отодвинутую в сторону тетрадь с чернильницей, она спросила: "Ты что, перепиской занимаешься?"

– За встречу, – Тео чокнулась с ней оловянным бокалом. Попробовав вино, девушка удивленно сказала: "Хорошее!"

– Мой папаша, – Жанна стала открывать устрицы, – когда у него деньги были, ни в чем нам с мамашей не отказывал. Жалко только, – тонкие губы изогнулись, – что золото у него быстро кончалось.

– Нет, не перепиской, – Тео рассмеялась, – это статья, для Mercure de France.

– Моды сезона, – со знанием дела сказала Жанна. "Накидка у тебя хорошая, сразу видно, руки из того места растут. У меня тоже, я тебе завтра прическу сделаю, меня одна в Сен-Лазаре научила, она любовницей у маркиза была".

– Не о модах, – Тео проглотила устрицу, – о революции в колониях.

Жанна раскрыла рот и робко попросила: "Расскажи".

Когда девушка закончила, Жанна почесала кончик носа: "Эти де Лу, в Бостоне – наверняка однофамильцы. У меня в семье, кроме воров и убийц, никого другого и не было. А жаль, – она выпила, – богатые родственники мне бы ко двору пришлись, не все над цветами чахнуть".

– Можно замуж выйти, – осторожно сказала Тео. Девушки сидели на кровати, накрутив на еще влажные волосы холщовые полотенца. Жанна завернулась в простыню, – выстиранное платье было наброшено на спинку стула, – и махнула рукой: "Да ну! Приличный человек меня не возьмет. А если за своего парня выходить – так он будет пить, бить и заработок отбирать. Одной лучше, свободней".

– А родители твои где? – спросила Тео.

– Папаше на Гревской площади голову отрубили, как мне восемь лет было, а мамаша после этого спилась и в Сене утонула, – спокойно ответила Жанна. "Она леди была, английская".

– Врешь ведь, – покачала головой вторая девушка.

– Клянусь, чем хочешь, – страстно сказала Жанна. "Леди Анна Пули. Она была единственной дочерью какого-то богача, и бежала к моему папаше в одном платье. Они на водах познакомились, в Спа. Папаша туда на гастроли приезжал".

– Он актером был? – нахмурилась Тео.

Жанна закатила серые глаза. "Постояльцев в карты обыгрывал, он у меня шулер был, высокого полета, ну и чемоданы тоже – не брезговал воровать".

– Уже вторая бутылка, – Тео зевнула. "Только у меня другой кровати нет, да и не влезет она сюда, – хмыкнула девушка.

Жанна покраснела: "Я на полу посплю, не в первый раз. Чтобы тебя не стеснять".

– Да какое там стеснение, – Тео вспомнила что-то далекое, детское – жаркие нары в деревянном, низком бараке, запах пота и табака, назойливый плач младенцев, и помотала головой: "Ложись со мной и не придумывай".

– Я маленькая, – с готовностью отозвалась Жанна. "Свернусь в клубочек, и не заметишь".

Над башнями Нотр-Дама висела полная луна. Тео посмотрела на белокурую голову, что лежала у нее на плече и, улыбнулась: "Как с ней спокойно. И не страшно совсем. А она хорошенькая, на Марту чем-то похожа".

От Жанны пахло свежестью и немного – вином. Она пошевелилась, и сладко зевнув, шепнула: "Ты тоже спи, я завтра с утра встану и поесть приготовлю, салат так и не сделали".

– Из-за твоих устриц, – тихо рассмеялась Тео и, на мгновение, подняв руку, тут же ее опустила. "Нет, нет, – сказала себе девушка, – нельзя. И не думай ее даже трогать".

– Ты очень красивая, – серые глаза Жанны блестели серебром. "Я видела картинку, в лавке, дорогая, а раме золоченой. Там греческие богини были нарисованы. Одно лицо с тобой и фигуры такие же".

– Спи, – сердито велела Тео, натягивая простыню им на плечи. "И кожа, какая белая, – беспомощно подумала она. "Как у Марты, словно сливки самые лучшие".

Жанна быстро поцеловала ее в губы, и, отпрянув к стене, испуганно проговорила: "Я больше не буду. Я просто…, попробовать хотела…, в тюрьме рассказывали".

– Что рассказывали? – сама того не ожидая, спросила Тео.

Жанна приподнялась и что-то зашептала в смуглое, маленькое ухо. Тео почувствовала, что краснеет.

– Но я вижу, тебе неприятно, – заключила Жанна и отвернулась к стене. "Извини, – донесся до Тео сдавленный голос.

– Мне приятно, – сказала девушка, целуя прядь белокурых волос. "Правда. Только я ничего не умею".

– Я тоже, – всхлипнула Жанна. "Если того сержанта не считать".

– Не думай о нем, – велела Тео, и, ласково проведя губами по стройной шее, попросила: "Поцелуй меня еще раз".

– Как хорошо, – подумала она потом, тяжело дыша, припав к розовым, мягким губам, целуя маленькую грудь. "Господи, как хорошо, я и не знала, что так бывает. Не думала".

Потом она рассмеялась и нашла на полу бутылку: "Тут еще вино осталось, хочешь? Дай, – Тео выпила и, наклонившись, прикоснулась к губам Жанны. "Очень вкусно, – томно сказала та. Тео, почувствовав ее ловкую руку, – едва слышно застонала.

– А вот теперь, – Тео погладила по щеке устроившуюся у нее под боком Жанну, – спать. А то светает уже.

Девушка поерзала и робко, попросила: "Ты только не бросай меня, Тео, пожалуйста. Хотя бы немного побудь со мной".

– Я, – Тео поцеловала белый лоб, – буду с тобой всегда. Обещаю, моя дорогая воровка.

Жанна счастливо рассмеялась. Тео, обнимая ее, заснула. Она спала крепко, чуть посапывая, чувствуя рядом спокойное, тихое тепло, размеренно, глубоко дыша.

Мадам Ленорман поднялась по лестнице и прислушалась – из-за хлипкой двери каморки доносился низкий, страстный голос:

 
– Какой преступницей, каким исчадьем зла
Я стала для себя самой! Я прокляла
И страсть, и жизнь свою. Я знала: лишь могила
Скрыть может мой позор; я умереть решила.
 

– Даже мороз по коже идет, – восторженно сказала Жанна. Мадам Ленорман усмехнулась. Просунув голову в каморку, она увидела, что белокурая девушка сидит на кровати, заглядывая в томик Расина. Изящные пальцы быстро крутили шелковые цветы.

– Так, – пожилая женщина посмотрела на Тео, – идем со мной. Ты, Жанна, приведи в порядок ее платья, не след на прослушивание неряхой приходить. И прическу ей сделай, потом.

Девушка соскочила с кровати: "Я сначала цветы сдам. Куплю мыла хорошего и эссенции ароматической, только вот какой?"

Мадам Ленорман оглядела Тео с ног до головы. Пощелкав сухими пальцами, она коротко велела: "Розы. Пошли, – она подтолкнула Тео, – что стоишь".

Они спустились вниз. Тео, вдохнув запах лаванды, осмотрела большую, с высоким потолком, обставленную старой мебелью комнату: "А я тут никогда и не была, она же к себе постояльцев не пускает".

– Так, – сказала мадам Ленорман, садясь в кресло, забирая у нее книгу, – "Федра", значит. Давай второе явление с самого начала, я буду за Энону, я ее реплики наизусть помню, хоть и, – тусклые глаза женщины внезапно заблестели, – двадцать лет прошло, как я ее последний раз играла.

Тео оглянулась и застыла – на потрепанных шелковых обоях висели афиши – десятки пожелтевших листов. "Мадемуазель Клерон в роли Федры, мадемуазель Ленорман в роли Эноны, – прочла она, и тихо сказала: "Я и не думала, мадам…"

– За осанкой следи, – велела мадам Ленорман. Поднявшись, взяв Тео за плечи, она сильно потянула.

– Вот так, – сказала она удовлетворенно и, вскинув голову, прочла:

 
– Бессмертные! Ужель к людским слезам
Вы равнодушны? Нет в вас жалости нимало?
 

 
– О, эти обручи! О, эти покрывала!
Как тяжелы они! Кто, в прилежанье злом,
Собрал мне волосы, их завязал узлом
И это тяжкое, неслыханное бремя
Недрогнувшей рукой мне возложил на темя? —
 

подхватила Тео и поняла: «Господи, и вправду– голова отчего-то заболела».

– Верю, – коротко улыбнувшись, сказала мадам Ленорман и продолжила.

– Я тебе дам записку для Клерон, – мадам Ленорман наклонила над чашкой Тео серебряный кофейник. "Она с тобой как следует, позанимается, месье Бомарше – это хорошо, но что касается труппы – к ней больше прислушиваются. Задатки у тебя отличные, Клерон тебя натаскает, и на сцену пойдешь".

Тео поднесла к губам чашку: "А вы с ней хорошо знакомы, с мадемуазель Клерон?"

Тонкие, бесцветные губы усмехнулись: "Даже очень. Близко, можно сказать. Она от меня, правда, потом ушла, к Смарагде. Была тут у нас такая русская княгиня, Голицына. Они друг друга очень любили, конечно. Смарагда ее в Россию хотела увезти, да умерла. Клерон себе места от горя не находила".

– А вы? – тихо спросила Тео. "Почему, – она обвела рукой комнату, – тут?"

Мадам Ленорман помолчала: "В мужчину влюбилась. Все наши беды, дорогая моя, от этого – так что ты осторожней".

– Я и не собираюсь, – хмуро ответила Тео и махнула рукой.

– Я тоже не собиралась, – мадам Ленорман откинулась на спинку кресла. "Мне уже за тридцать было, думала – не случится со мной такого. Он еще и женатым оказался, но дворянин есть дворянин – дом этот мне купил, и дочку нашу признал".

Тео увидела на комоде красного дерева миниатюру – кудрявая, темноволосая девочка держала на руках белого котенка и улыбалась.

Мадам Ленорман перехватила ее взгляд: "Умерла, как ей семь лет было, от горячки. Аделиной звали. То дело давнее. Отдохнула? – она отставила чашку: "Вставай, у нас еще половина "Федры" впереди, а потом: "Береника".

Поднимаясь по лестнице к себе в каморку, Тео вспомнила сухой смешок мадам Ленорман: "Рокур, конечно, будет к тебе приставать, она никого не пропускает, но ты ей сразу дай понять – занята, мол".

Тео отчаянно покраснела и старуха заметила: "А вы бы стонали тише, дорогие мои. Хорошо еще, что все остальные постояльцы у меня рабочие, они так устают, что ночью спят без задних ног. Так вот, Рокур тебя, наверняка, позовет в эту ее масонскую ложу…, – мадам Ленорман рассмеялась.

– Женщин ведь не принимают в масоны, – робко заметила Тео.

– А у Рокур принимают, – старуха подняла бровь. "Не зря она ее "Андрогин" назвала. На рю де Бушер-Сен-Оноре. Но ты туда не ходи, ни к чему это. И Рокур намекни – если что, то ее подруга, мадам Арну, она в опере нашей примадонна, – обо всем узнает. У мадам Арну характер еще тот, она Рокур страшно ревнует".

Тео вдохнула запах миндального мыла и роз. Присев на кровать, она погладила гранатовый шелк платья. Жанна отложила иголку: "В нем пойдешь, тебе этот цвет очень к лицу. Я сегодня вечером тебе голову помою, и ногти в порядок приведу. И вот, – она потянулась за газетой, – статью напечатали, очень хорошо получилось. Я вырежу, и в папку уберу, чтобы осталась у нас".

Тео вдруг взяла маленькую, с твердыми кончиками пальцев руку, и поцеловала ее: "Я тебя люблю, Жанна".

Девушка положила ей голову на колени. Перебирая длинные, смуглые пальцы, Жанна шепнула: "Я тебя тоже".

Тео вышла на рю де Розье и обернулась – окно каморки было открыто. Жанна махала ей рукой. Тео помахала в ответ и прищурилась – мадам Ленорман, этажом ниже, прислонившись к окну, медленно ее перекрестила.

Подобрав подол платья, Тео почувствовала на лице лучи утреннего, еще неяркого солнца. Город просыпался, скрипели колеса карет, кричали разносчики, открывались ставни лавок. Тео услышала благоговейный голос какого-то торговца: "Возьмите булочку, мадемуазель, когда такая красавица проходит мимо – это к удачному дню".

– Спасибо, – улыбнулась Тео. Булочка пахла миндалем и счастьем. Она прожевала. Свернув к дворцу Тюильри, девушка остановилась перед каменными, стертыми ступенями лестницы.

Прижимая к груди томик Расина, Тео встряхнула украшенной шелковыми цветами головой. Она потянула на себя тяжелую, дубовую дверь, с медной табличкой "Comédie-Française", и зашла в прохладный подъезд театра.