Текст книги "Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 93 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

– День пути вниз по течению, – Мирьям указала на реку Чарльз, – и ты увидишь у себя над головой золоченого кузнечика. Так что случилось?

– Вы юноша, – мрачно сказала темноволосая. "Я лучше пойду".

Мирьям еще раз посмотрела на пятна крови и решительно ответила: "Я девушка".

– Не верю, – огромные, черные заплаканные глаза зло посмотрели на нее. "Я пойду".

Мирьям вздохнула и потащила через голову грубую рубашку.

– Какая она красивая, – непонятно почему, подумала Тео. "У Марты такая же грудь – маленькая. А у меня…, – она грустно опустила глаза вниз, и посмотрела на еле видевшуюся под скромным воротником платья смуглую кожу. "Все из-за этого. Как старуха Нэн в поместье говорила: "Если тебя кто силой берет, так ты сама виновата, мужчин дразнишь". Но я, же не дразнила, нет…"

– Убедилась? – услышала она голос девушки. "Как тебя зовут?".

– Тео, – она шмыгнула носом и поморщилась – между ногами все еще болело.

– Мирьям, – девушка протянула маленькую, сильную руку. "Рассказывай".

Выслушав, Мирьям порылась в своей сумке: "Раздевайся, я тебя осмотрю, и сделаю все, что надо – на первое время. В Бостоне, – запоминай, – придешь к миссис Франклин, собственный дом на Бикон-Хилл. Она акушерка, моя наставница. Она тебя приютит, а там – придумаем что-нибудь".

– Меня будут искать, – мрачно сказала Тео. "И платье постирать надо, куда мне в таком…"

– Я сейчас постираю, – Мирьям потянулась за мазью, – а ты сиди тут. У меня в сумке есть хлеб и сыр, я вчера фермерским ребятишкам зубы вырывала, – она рассмеялась, – с пустыми руками не осталась.

Закончив, Мирьям разогнулась: "Господи, бедная девочка. Заживет, конечно, но какой, же мерзавец!"

Вернувшись с влажным платьем, она посмотрела на Тео и осторожно спросила: "А кто это был?"

– Никогда в жизни, никому не скажу, – пообещала себе Тео. Она прожевала хлеб: "Неважно. Я его больше не увижу".

– Очень бы хотелось, – пробормотала Мирьям. Девушка взяла ее руку: "Так. Мне пора. Ты все запомнила? Дэниел тебе поможет, не сомневайся, и братья мои тоже. Все будет хорошо. Держи, – Мирьям порылась в кармане штанов и вытащила медь, – незачем тебе ноги сбивать, встретишь какую-нибудь телегу – прыгай на нее".

– По мне сразу видно, что я цветная, – вздохнула Тео, – не надо рисковать.

– И ничего не видно, – Мирьям поднялась, – не придумывай ерунды, пожалуйста. Скажи моим братьям, что я дня через три вернусь.

– А ты куда? – Тео взглянула на нее большими, черными глазами.

– По делам, – девушка натянула куртку. Подхватив суму, она поцеловала смуглую щеку: "В Бостоне увидимся".

– И Марта тоже, – подумала Тео, внезапно покраснев, – меня целовала. Так приятно.

Мирьям помахала рукой стогу. Уже пересекая поляну, выходя на дорогу, она улыбнулась: "Вот возьмет кто-нибудь, и в нее влюбится. Хаим, например. И немудрено, такая красота, что я чуть рот не открыла, когда увидела. Пусть едет в Старый Свет, тут ей нельзя жить, конечно, иначе придется все время прятаться".

Тео посмотрела вслед кудрявой голове и, прищурилась – девушка, будто растворилась в томном, жарком летнем воздухе, исчезнув на дороге, что вела к юго-западу.

Лагерь медленно просыпался. Над полями повисло еще нежное, рассветное солнце, пели птицы, тихонько ржали лошади. Рядовой Холланд, что стоял на карауле, оглянувшись, забросив мушкет на спину, – потянулся и присел на бочку.

Джон повозил ногой в пыли: "Что я папе скажу? Он, наверняка, скоро появится. Не уследил за Джо, а теперь этот капер, "Черная Стрела", – погиб, как мне сказали в Нью-Йорке, и Джо тоже – вместе с ним. А даже если спаслась – где теперь ее искать?".

Он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Опустив, голову, юноша услышал детский лепет: "Доброе утро!"

Ухоженная, пухленькая девочка лет двух, в простом холщовом платьице, улыбнулась жемчужными зубками. Протянув ручку, она серьезно велела: "Не плакать!"

– А я и не плачу, мисс Мэри! – рассмеялся Джон и присел на корточки. Девочка была смуглая, зеленоглазая, с мелкими, темными кудряшками. "А вы поели?" – вежливо спросил он.

– Молочка, – Мэри выпятила губку. "И хлебушка. Вкусно".

– Пойдем, милая – маленькая, стройная девушка подхватила дочь на руки. "Ты же знаешь, – с часовыми не разговаривают".

– Да ничего страшного, миссис Юджиния, – Джон, чуть покраснев, взглянул на девушку. "Еще и не проснулся никто, а вы, как всегда – ранние пташки".

– Да, – Юджиния прижала дочь поближе и поцеловала ее в щечку, – наша маленькая Мэри с петухами ложится, но и поднимается – самая первая. Ну, не будем вам мешать, мистер Холланд".

Они пошли к командирской палатке, а Джон, вздохнул: "Все-таки, пока не побываешь в колониях, до конца не понимаешь, какая это мерзость – рабство. В Британии тоже есть аболиционисты, папа говорил. Надо будет, как вернусь, сходить на их собрание, спросить – какая помощь нужна".

Юджиния неслышно прошла за холщовый полог. Усадив дочь на койку, она дала девочке грубую, деревянную куклу. "Ты только тихо, милая, хорошо? – Юджиния встала на колени. Вдохнув сладкий, детский запах ребенка, девушка сглотнула слезы.

За пологом послышалось какое-то движение. Мэри, похлопав ресницами, звонко спросила: "Папа?"

Юджиния побледнела от страха и прижала палец к губам дочери.

Сзади повеяло сандалом. Девушка услышала холодный голос: "Иди сюда!"

– Папа! – Мэри протянула ручки. Юджиния торопливо поцеловала дочь: "Не надо, не надо милая, я быстро, будь хорошей девочкой".

Она зашла на половину Кинтейла. Опустив голову, сжимая руки, девушка тихо проговорила: "Простите, ваша светлость, дитя еще не понимает…"

Лорд Кинтейл опустился в кресло: "Мало я тебя бил, видимо. Я тебе сколько раз говорил – чтобы не смело это черное отродье ничего такого говорить. Ладно, аукционист прислал письмо, – он заберет ее на следующей неделе".

Юджиния бросилась на колени: "Хозяин, я прошу вас, пожалуйста – не надо, не надо! Она совсем маленькая, она не сможет без матери!". Девушка разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Кинтейл, отставив руку, рассматривал свои ухоженные ногти:

– Ты ее уже отлучила, так что никаких препятствий я не вижу. Я не хочу терять прибыль, так что, – он коротко кивнул в сторону полога, – скоро распрощаетесь, – тонкие губы улыбнулись, – навсегда.

– Продайте меня вместе с ней, – тихо плача, попросила Юджиния. "Я прошу вас, хозяин, куда угодно, на плантации, в самую глушь, только не разлучайте нас".

– Во-первых, – Кинтейл поднял бровь, – никто ее на плантации не отправит, девчонка хорошенькая, пойдет, – он скрипуче рассмеялся, – путем матери. А во-вторых, – Кинтейл поднялся. Наклонившись, он стал расстегивать пуговицы на платье Юджинии, – я же тебе сказал – я от тебя избавлюсь после третьего ребенка, не раньше.

– Мне нужны деньги, – он взял в ладонь смуглую грудь: "Сейчас ты круглее стала, Юджиния, после родов, но мне так нравится".

Она стояла на четвереньках, кусая губы, сдерживая слезы. Кинтейл, отпустив ее, велел: "Все, принеси мне горячей воды, и пусть денщик придет меня побрить".

Юджиния поклонилась. Зайдя к дочери, сев рядом с койкой, она позвала: "Мэри?"

Девочка спала, прижимая к щеке куклу – она была тихим, спокойным ребенком, и часто так задремывала, не дождавшись, матери.

– Мэри…, – прошептала Юджиния, засунув в рот пальцы, кусая их, хватая ртом воздух.

Быстро подмывшись, отряхнув платье, девушка пошла за горячей водой для хозяина.

Мирьям поднялась на холм и присвистнула: «Точно, не врал фермер! Тут тысячи три солдат, наверное, и вон, – девушка посчитала, – пушек пять десятков. Ну, – она почесала короткие, кудрявые волосы, – сейчас все узнаем».

Лагерь лежал в долине, у ручья, на стрельбище стояли мишени, из большой палатки тянуло запахами еды. На горизонте виднелся вековой, взбирающийся на склоны, лес. Дальше, на западе, поднимались вверх едва заметные, темные вершины гор.

Мирьям сбежала вниз, и сказала часовым – высокому, нескладному парню и низкорослому, светловолосому юноше, совсем еще мальчику: "Зубы вырвать не хотите, ребята? Не беспокоят? Недорого возьму".

Светловолосый парень обнажил в улыбке крепкие, белые зубы: "Мне и Саймону не надо, а ты иди к столовой, – он кивнул в сторону большого шатра, – там наверняка какой-нибудь несчастный найдется, заработаешь пару монет".

Мирьям кивнула: "Спасибо", и быстрой походкой направилась к центру лагеря. "Кинтейл меня и не узнает, – она посмотрела в сторону палатки, над которой развевался британский флаг, – он меня три года назад видел, и то – одно мгновение".

– Зубы! – крикнула Мирьям, забравшись на бочку. "Кому зубы вырывать, – все сюда! Быстро и не больно, опытный лекарь".

– Опытный лекарь, – вздохнул кто-то из солдат, оглядев ее. "А что же делать, если наши врачи таким руки пачкать не хотят".

– Ты вот сюда садись, – сказал он Мирьям, подкатывая еще одну бочку. "Звать-то тебя как?"

– Майкл, – она достала из сумки холст и стала раскладывать инструменты. "А вы теперь куда собрались? Может, мне с вами стоит остаться?"

– Мы собрались прямо в бой, – хмуро ответил ей солдат, – под Бостон, так что всяким штатским тут болтаться не след, тем более юнцам. Зарабатывай свое серебро, и дуй отсюда.

– Понял, – весело отозвалась девушка. Приняв флягу с водкой, заглянув в рот сержанту, она велела: "Полощите, мистер".

Кинтейл повертел головой: «Вот же впивается этот воротник, форма новая, надо сказать Юджинии, чтобы тесьму пришила».

– Так, господа, – он стряхнул пылинку с рукава алого мундира, – Вашингтон бросился нас догонять, но мои индейские скауты сообщают – генерал пока отстает. А когда он нагонит нас – весь Бостон будет лежать в развалинах, – Кинтейл поднял верхнюю губу и оскалил клыки.

– Там все-таки есть ополчение, ваша светлость, – осторожно сказал кто-то из офицеров. "Милиция…, И у нас нет ни одного корабля в заливе, они все на юге".

– Милиция, вооруженная деревянными палками, – ядовито сказал Кинтейл, – нам не помеха. А что касается кораблей, – он поднял письмо, – из Нью-Йорка нам на помощь отправляют три барка, каждый с двумя десятками пушек. Под командованием капитана Стивена Кроу.

– Этот шутить не любит, – пробормотал какой-то лейтенант. "Видели вы его, ваша светлость?"

– Нет пока, – коротко ответил Кинтейл: "Я тоже шутить не люблю. Что там за шум? – он нахмурился.

Джон, стоя у полога, резко сказал часовому: "А это уже пусть его светлость сам, разбирается – какие у меня сведения! Пропусти!"

– Может, я и неправ, – пронеслось у него в голове. Он вспомнил листовку: "Разыскивается – мертвым или живым, – опасный шпион патриотов по кличке "Ягненок". Приметы – рост чуть выше пяти футов, телосложение стройное, волосы вьющиеся, каштановые, глаза синие. Любой, кто обладает сведениями о местонахождении "Ягненка", должен немедленно сообщить их в любой ближайший штаб войск Его Величества".

– А если прав? – он вскинул голову и услышал недовольный голос Кинтейла: "Это кто еще такой?"

– Рядовой Холланд! – вытянулся Джон. "Ваша светлость, – он взглянул в голубые, мертвенно холодные глаза Кинтейла, – Ягненок сейчас здесь, в нашем лагере".

Лорд Кинтейл бросил на походный стол кожаную суму. Он зорко взглянул на Мирьям: «Так что, говоришь, ты помощником у врача был, в Бостоне, Майкл?»

– Он меня не помнит, – твердо сказала себе Мирьям: "Да, ваша светлость, простите, я знаю, что вы торопитесь, я сейчас же уйду из лагеря…"

За холщовым пологом раздалось какое-то шуршание. Мирьям услышала робкий женский голос: "Hush, hush, baby, don’t you cry…"

Она увидела перед собой заплаканные, каре-зеленые глаза. Девушка подумала: "Даже если Юджиния меня узнает – она не выдаст".

– У врача…, – задумчиво повторил Кинтейл и надорвал подкладку сумы. Мирьям похолодела.

– Красивая штучка, – заметил полковник, повертев в руках изящный кинжал с золотой фигуркой рыси. "Дорогая, старая. Откуда ее взял мальчишка в поношенных башмаках? Украл? – он обернулся к Мирьям, что стояла, держа перед собой связанные руки.

От него пахло сандалом и порохом, черные, блестящие, мягкие волосы были заплетены в косичку, бледные щеки – гладко выбриты.

Кинтейл раздвинул тонкие губы. Наклонившись к Мирьям, он шепнул: "Не помощник врача, а скорее – ученица акушерки, милая моя. Я помню, я все помню. Тогда тебе было четырнадцать, а сейчас семнадцать, я и это помню. А теперь скажи мне – где Ягненок и почему ты отвечаешь его описанию?"

В шатре повисло молчание, прерываемое лишь чьим-то робким дыханием за пологом. Кинтейл все вертел в руках кинжал.

– Ягненок – это я, – вскинув голову, сказала Мирьям. "Нельзя, – приказала она себе, – Меир должен уехать во Францию, поставки оружия должны продолжаться. Нельзя его подводить. А я выберусь как-нибудь".

– А как тебя зовут, дорогой британский шпион? – задумчиво спросил Кинтейл. "Впрочем, – он поднял большую ладонь, – можешь не отвечать, все равно, – он рассмеялся, – тебя повесят. Завтра же, когда сюда подойдет еще один полк. Не хочу лишать солдат удовольствия видеть смерть патриота, – он сухо рассмеялся, и, отложив кинжал, рванул ворот рубашки Мирьям. Девушка попыталась увернуться, но Кинтейл, ударив ее с размаха по лицу, – бросил на пол шатра.

– Мужчин мы просто вешаем, – он прижал Мирьям к земле. Сдавленно выругавшись, Кинтейл ударил ее еще раз, – девушка укусила его за руку. "Но тебя ждет особое развлечение, дорогая шлюха – патриотка, ты пожалеешь, что на свет родилась. А ну тихо! – Кинтейл зажал ей рот ладонью.

Юджиния, еле дыша, робко откинула полог. Она увидела огромные, распахнутые, наполненные ненавистью синие глаза.

– Она меня за руку держала, – вспомнила девушка, – тогда, в то первое утро, утешала, по голове гладила…Господи, да что же он делает?

– Не надо! – крикнула Юджиния, – пожалуйста, хозяин, не надо, оставьте ее!

– Пошла вон отсюда, – Кинтейл поднялся и, не успела девушка увернуться, – разбил ей кулаком нос. "Сиди у себя, и чтобы слышно тебя не было".

– Бежать, – велела себе Мирьям. Сжав зубы, встав на четвереньки, она попыталась отползти. Кинтейл обернулся, и, оскалил зубы: "Мы только начали, милая". Он схватил ее за волосы. Мирьям, задыхаясь, стараясь вывернуться, горько подумала: "Вот и все. Надо было тогда…, с Дэниелом. А сейчас я умру и так и не узнаю – как это, когда любят".

Она почувствовала резкую, раздирающую все тело боль. Кинтейл рассмеялся: "Не шлюха. Ну, так на виселицу шлюхой отправишься".

Потом он поднялся, и, застегнувшись, глядя на рыдающую девушку, крикнул: "Эй, кто там!"

– Да, ваша светлость! – вытянулся на пороге часовой.

– Оденьте ее и доведите до гауптвахты, – велел Кинтейл. "Завтра днем ее повесят, а пока, – он махнул рукой, – меня не интересует, что там с ней будут делать. Главное, чтобы не сбежала".

Солдат рванул Мирьям за руку: "Сама свои тряпки подбирай, мистер Майкл, а то я тебя голышом по лагерю вести буду".

Кинтейл полюбовался изумрудными глазами рыси: "Виселицу строить не будем, незачем время терять, вздернем ее на дереве".

Мирьям, сжав зубы, неловко оделась и вдруг обернулась на пороге: "У меня отмщение и воздаяние, – говорит Господь. Помните это, лорд Кинтейл".

Джон выглянул из своей палатки и спросил солдата, что проходил мимо: «Что там за шум-то?». От большого шатра, где помещалась гауптвахта, доносились какие-то крики.

– А ты что тут сидишь, Холланд? – удивился солдат. "Ты же первым этого Ягненка заметил, первым доложил – тебе и первым быть. Ну, – он рассмеялся, – после его светлости, конечно".

– Не понимаю…, – недоуменно сказал юноша, вылезая из палатки. "Что такое?"

– Ягненок этот девчонкой оказался, – пояснил солдат, переминаясь с ноги на ногу. "Пошли, – он кивнул в сторону гауптвахты, – она уже там".

– Зачем? – Джон внезапно побледнел: "Но как, же так? Я ведь не хотел, я просто действовал согласно приказу".

– Зачем, зачем, – ворчливо передразнил его солдат и подтолкнул в спину: "Пошли!"

Из шатра были слышны возбужденные, грубые голоса. "Обмазать смолой и в пухе обвалять, – предложил кто-то. "Нет, Сандерс, ее и так – вешают завтра, – второй голос добавил что-то неразборчивое. Толпа расхохоталась.

Джон пробился к центру, и увидел коротко остриженную, кудрявую, каштановую голову. Девушка сидела, сжавшись в комочек, обхватив колени руками, не поднимая глаз.

– Холланд, тебя мы и ждали! – крикнул кто-то. "Не начинали без тебя. Давай, покажи этой шлюхе, что такое британский солдат!"

– Это бесчестно! – твердо сказал Джон, берясь за мушкет. "Есть законы обращения с пленными. Если эту девушку приговорят к смертной казни, то так тому и быть. А пока отойдите от нее, нельзя себя так вести!"

– Его светлости это посоветуй, – раздался ленивый, хриплый голос, – он ее уже распробовал. Пусти, – солдат постарше толкнул Джона, – как был сопляком, так им и останешься, даже этого не можешь сделать!

Ее синие глаза, – один уже почти заплыл, расширились от страха, солдат, рванув девушку, перевернул ее на живот. Сам не понимая, что делает, Джон приставил дуло мушкета к затылку мужчины.

Раздался сухой треск, толпа ахнула. Джон увидел, как льется кровь из разнесенного его пулей черепа.

Кинтейл оглядел избитое лицо юноши и процедил сквозь зубы: «Я с тобой, Холланд, церемониться бы не стал. Но в армии его Величества не расстреливают без суда и следствия, поэтому завтра пойдешь под трибунал».

Джон пошевелил разбитыми губами: "Все зря. Их же не остановить было, оттащили меня, и все равно…, – он пошевелил связанными руками и заметил, как в темноте, в дальнем углу палатки зашевелился полог. Оттуда блеснул один большой глаз. Девочка стояла тихо. Джон вдруг, сам не зная почему, – улыбнулся.

– Он еще и смеяться будет, – Кинтейл засучил рукав рубашки и хлестко ударил юношу. Золотой перстень рассек кожу. Джон отвернулся: "Вы имеете право меня судить, ваша светлость, – за убийство, но не можете меня бить. Этого нет в уставе".

– Уставы, – сказал Кинтейл, разглядывая кинжал, – тут пишу я, рядовой Холланд. Уведите его, – он кивнул солдатам.

На улице было уже почти темно, над лесом повисла большая, призрачная луна, горели костры, пахло жареным мясом и табаком. Джон, прислушавшись, уловил конское ржание и скрип тележных колес.

– Артиллерия к Бостону пошла, – подумал он. "Завтра появится еще один полк, и пехота тоже – двинется. Надо бежать. Что я тут делаю, это не моя война. А куда? К патриотам? – он тихо вздохнул.

– Не хочу я во всем этом участвовать, надо вернуться домой. А дома тоже – отдадут под трибунал, я ведь получаюсь дезертир".

Его втолкнули в палатку. Джон, устроившись в углу, вздрогнул – из-за полога доносился чей-то смех.

– Да оставь ее, Джимми, – лениво сказал кто-то из мужчин, – что за удовольствие, лежит, будто труп, раньше хоть стонала, а теперь замолчала.

– Сейчас она у меня очнется, – вмешался кто-то, – помогите мне ее перевернуть.

– И это уже делали, – сплюнул какой-то солдат, – посмотри, она же избита вся. Не помогает. Давай, Джим, поторапливайся, а то к ужину опоздаем.

Джон уронил голову в колени и заставил себя не слышать эти голоса и тяжелое дыхание – совсем рядом, руку протяни.

Он и не понял, как заснул – измучено, вздрагивая. Очнувшись от боли в затекшем теле, юноша поежился. Ночь была неожиданно прохладной, в палатку задувал легкий ветерок.

Джон поднес связанные запястья к зубам и начал перегрызать веревки – медленно, стараясь не шуметь. Он потер покрытые ссадинами руки, и застыл:

– Там двое на карауле. Я тут сам стоял – один спит, а второй сторожит. Потом меняются. Надо на запад уходить, – Джон вспомнил карту, – там никого нет, ни патриотов, ни британцев. Патриоты меня, кстати, тоже расстрелять могут, а уж наши, тем более, после этой ночи – точно. На запад, а потом разберемся.

Он откинул полог. Девушка лежала, не шевелясь, кто-то, уходя, набросил на нее рваную куртку. "Я ведь даже не знаю, как ее зовут, – подумал Джон. Он опустился на колени и, наклонившись к ее уху, шепнул: "Мисс…, Мисс, нам надо бежать".

Ресницы даже не дрогнули. Джон вздохнул. Оглянувшись, он стал натягивать на нее одежду. Девушка внезапно стала подниматься. Юноша отпрянул: "На ней ведь живого места нет, как она пойдет?"

– Кто это? – Мирьям вздрогнула. "Я помню, это мальчик, что на карауле стоял. Потом он сюда пришел, застрелил солдата, его начали бить…Дальше, ничего не помню, только чернота какая-то. Господи, да что же он хочет?"

– Мисс, – Джон потянулся к ней, – они были одного роста. "Бежать, прямо сейчас".

Она только кивнула головой. Джон, посмотрел на заплывшие, в синяках глаза: "Господи, а во всем – я виноват, не пришел бы я к полковнику, – ничего этого не было бы".

– Подождите тут, – велел он Мирьям и высунул голову из палатки. Один караульный спал, укрывшись с головой одеялом, второй – сидел спиной к нему, глядя на костер. Джон неслышно набросил на его шею обрывок веревки, и, не успел солдат схватиться за горло – резко, изо всех сил потянул.

– Сломать шею быстрее, чем задушить человека, – вспомнил он смешок отца. "Но для этого нужны сильные руки".

– У меня сильные, – подумал Джон, забирая мушкет, мешочки с порохом и нож. Второй солдат так и не пошевелился. "Стрелять нельзя, – Джон растерянно оглянулся, – а ножом его бить опасно, проснется еще".

Из-за его спины протянулась рука. Девушка, забрав у него мушкет, наклонившись над спящим, коротко, сильно ударила его штыком. Она покачала оружие, высвободив штык, и, наклонившись – обыскала мертвого.

Джон стоял, глядя на черные в лунном свете пятна крови на одеяле трупа.

Она повернулась, держа в руке еще один нож: "Я знаю анатомию. Пошли, – Мирьям кивнула на холмы, над которыми висела огромная луна. "Нам надо уйти как можно дальше". Джон кивнул. Две темные тени, скользнув в проход между шатрами – растворились в серебристом, призрачном сиянии.

Юджиния лежала, раздвинув ноги, отвернув голову, смотря на полог, за которым спала дочь. "Хорошо, что он меня никогда не целует, – подумала девушка. «Я бы не смогла, никогда не смогла, ни за что».

Она опустила веки и почувствовала лопатками жжение ковра у себя под спиной. "И так всегда, – горько сказала она себе. "Пока не износишься, рожая. Потом он тебя продаст, и ты никогда больше не увидишь своих детей. Не увижу Мэри, – он сдержала рыдание, вспомнив маленькие, теплые ручки дочери, и ее шепот: "Мама хорошая! Люблю маму!"

– И дальше, – Юджиния почувствовала слезы под ресницами, – будет еще один хозяин, опять побои, как здесь, плеть, опять надо будет рожать и потом видеть, как мое дитя забирают на аукцион…

– Воды мне дай, – велел Кинтейл, скатившись с нее, зевая, потянувшись.

Юджиния, молча, поднялась. Накинув рубашку, налив воды из медного кувшина, что стоял на походном столе, она встала на колени. Кинтейл жадно выпил. Отдавая ей стакан, он велел: "Чтобы не шумели с утра, я выспаться хочу".

Девушка только поклонилась и прошла к себе. Мэри спала, разметавшись, раскинув руки, улыбаясь чему-то. Юджиния перекрестила ее. Сев на пол, не двигаясь, она стала ждать.

Когда из-за полога раздался храп, она достала из рукава рубашки кинжал с фигуркой рыси. Посмотрев на него, встав, Юджиния шепнула дочери: "Я сейчас".

Вернувшись, она вылила воды на свои испачканные руки, и наклонила голову – его хрип был уже почти не слышен. "Крови как много было, – холодно подумала Юджиния, пряча кинжал, беря на руки сонную Мэри.

– А мы с ней пойдем, куда глаза глядят, на запад. Негры говорили – там никого нет. Никого и не надо, – она поцеловала дочь в смуглую щечку. Нагнувшись, Юджиния выскользнула на зады шатра. В лагере было тихо. Девушка, оглянувшись, постояв несколько мгновений на месте, побежала к тропинке, что взбиралась на холмы.

Вода в ручье играла, переливалась на утреннем солнце. Сверху, из крон деревьев, были слышны голоса птиц. Джон перевернулся. Открыв глаза, юноша посмотрел в нежное, голубое небо: «Здесь все другое, не такое как в Англии. Больше места, просторней, кажется, что земля эта никогда не закончится. Господи, да о чем это я?»

Он оглянулся – девушка спала, уткнув голову в сгиб руки. "Мирьям, – вспомнил Джон ее шепот. "Мисс Мирьям".

– Надо поесть что-нибудь, – юноша взвесил на руке мушкет. "Вот только стрелять опасно, вряд ли мы далеко от лагеря отошли, миль, пять, не больше". Он оглядел кусты, и, улыбнувшись – стал рвать малину.

Они сидели друг напротив друга, облизывая пальцы. Джон, пряча глаза, пробормотал: "Мисс Мирьям, я вам должен сказать…, Это я пошел к полковнику, доложить о вас. Можете, я не знаю, – юноша помолчал, – застрелить меня, что ли".

Девушка устало вздохнула: "Вам лет-то сколько?"

– Четырнадцать, – покраснел Джон. "Я соврал вербовщику".

– Так на войну торопились? – съязвила она.

– Я сестру искал, только она погибла, наверное, – Джон помолчал и стал говорить, все еще не глядя на девушку.

– Совсем мальчик, – поняла Мирьям. "И ведь он меня спасти хотел, и спас. Господи, – она вдруг незаметно сжала кулаки, – а что было тогда, после того, как он пришел? Ничего не помню. Только Кинтейла, – она вдруг почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Мирьям, нарочито спокойно, сказала: "Мне очень жаль. Только вам надо домой вернуться, Джон, отец вас будет искать. Давайте в Бостон проберемся".

– Сейчас нельзя, – он помолчал. "Тут все нашими…, британцами кишит, нас сразу поймают. Надо немного отсидеться тут, в глуши, а еще лучше – дальше на запад уйти".

Мирьям почесала кудрявые волосы.

– Там горы, – хмыкнула она, – Аллегени, их так индейцы местные называют, племя ленапе. А эти холмы, – она усмехнулась, – наш бывший губернатор, сэр Фрэнсис Бернард, назвал Беркширами. Как в Англии. За горами никто не был, может, охотники какие-нибудь, и все. Джон, – она подняла большие, синие глаза, – скажите мне, только честно…, Я ничего не помню, после того, как вы застрелили того солдата. Я, наверное, сознание потеряла, и очнулась только ночью, когда вы меня позвали. Что со мной было?

– Никогда, ни за что ей не скажу, – решил Джон и вслух ответил: "Да ничего. Лежали на гауптвахте, и все".

Мирьям тихонько вздохнула: "Поздно уже что-то делать, да у меня и нет ничего. Что будет, то и будет, сначала еще выжить надо. А кинжал мой у Кинтейла остался, теперь уже и не забрать его у этого мерзавца".

– А синяки ваши пройдут! – горячо, сказал юноша. "Уже проходят, мисс Мирьям!"

– Просто Мирьям, – она улыбнулась: "Давайте с вами рыбу половим. Тут она непуганая, на палец бросается. Охотиться нельзя, услышат еще, да и не могу я есть такое мясо".

– Вы еврейка, – утвердительно сказал Джон.

Он посчитал на пальцах и смутился: "Не могу запомнить, какой-то из моих предков, давно, так вот – он тоже был еврей. Сэр Стивен Кроу, Ворон. Понятно, – Джон улыбнулся, – что не все об этом знали, только семья. Он стал евреем, чтобы жениться на своей второй жене. У нас и родственники в Амстердаме есть, Мендес де Кардозо их зовут, его потомки, только я их еще никогда не видел. Папа не возил нас…, меня, – юноша осекся, – на континент".

– А тот капитан Стивен Кроу, что Квебек обстреливал, – спросила Мирьям, подперев щеку рукой, – он тоже – родственник ваш? О Вороне-то я слышала, – она рассмеялась, – но думала – не бывает таких людей, это легенда. Есть песня на ладино, это такой язык еврейский, на нем мой папа хорошо говорил…

– Я знаю, – обиженно сказал Джон. "Знаю о ладино. Песня о том, как Ворон спас прекрасную донью Эстер от костра?"

– Угу, – кивнула Мирьям: "Там Ворон говорит: "El kierrer es pueder", чтобы добиться чего-то, надо желать этого всем сердцем. Мой отец очень любил эту песню".

– Капитан Кроу, – Джон помолчал, – тоже родственник наш. Дальний, конечно. А ваша семья разве не из Старого Света, Мирьям? Я думал, все евреи здешние оттуда.

– Когда-то давно, – она, чуть охнув, поднялась, – да. А вообще мой, – девушка наморщила лоб, – предок и семья его приехали из Бразилии. Больше ста лет назад, их там два десятка человек приплыло в Нью-Йорк, они от инквизиции спасались. Пойдемте, – Мирьям взяла мушкет, – проберемся дальше к западу, там можно будет костер разжечь, не сырой же нам рыбу есть.

– Мирьям, – спросил Джон, когда они уже шли в самой глубине леса, – а вам сколько лет?

– Семнадцать, – она, не оборачиваясь, застыла: "Шум какой-то, слышите?"

Индейка, хлопая крыльями, снялась с ветки и вспорхнула вверх.

– Показалось, – уверенно проговорил Джон. "Пойдемте, найдем какой-нибудь ручей, вам же искупаться надо, – он покраснел, – и ветвей наломаем – под ними спать теплее".

Девушка кивнула, и они растворились в дремучей чаще леса.

Юджиния устроила Мэри на лужайке, расстелив свою шаль. Дав девочке кинжал, она ласково сказала: «Сейчас мама принесет малины, позавтракаем, и пойдем дальше!»

– Куда? – поинтересовалась Мэри, восхищенно разглядывая фигурку рыси.

– На запад, – Юджиния поцеловала ее: "Тут безопасно. Поляну издалека не видно, да и сидит она в самой норе. Я и вернусь сейчас".

Она помахала Мэри рукой – та возилась с кинжалом, и, раздвинула кусты: "Там индейцы, на западе. Я слышала – они никого не щадят, всех убивают, без разбора. Ерунда, ребенка же они не тронут. Все равно – хуже, чем здесь, уже не будет".

Юджиния подставила лицо нежному, утреннему солнцу, и улыбнулась: "Как хорошо на свободе. Все, сейчас поедим, и дальше пойдем, нечего время терять. Мэри я в шали понесу, так быстрее".

Она раздавила губами малину. Облизнувшись, девушка сердито сказала себе: "Еще чего вздумала! Там дитя голодное сидит, а ты тут прохлаждаешься".

Юджиния потянулась за ягодами и застыла – в шею ей уперся штык. "Так вот она где, – холодно сказал сзади мужской голос. "Беглянка, значит, нашлась. Только без дочки. Бросила, конечно, чего еще от негров ждать? Но мы ее отыщем. Ребята, – офицер, на мгновение, опустил мушкет, – руки ей вяжите, в лагерь поведем".

– Мэри, – обреченно, горько подумала Юджиния. "Она же там совсем одна, не выживет без меня. Господи, будь, что будет".

Она бросилась бежать и еще успела услышать: "Огонь!"

Юджиния почувствовала страшную, обжигающую боль в спине, и упала, вытянув руки вперед. Малина рассыпалась. Лейтенант услышал ворчание сзади: "По патриотам лучше бы так стреляли, чем по беззащитным бабам, в спину-то каждый мастак попасть".

– А ну тихо! – прикрикнул британец и наклонился над Юджинией. "Она еще жива, – он оглядел солдат, – несите ее в лагерь. Пять человек, – он посчитал по головам, – останутся тут, со мной, мы весь лес обыщем, но найдем ее отродье".

Юджиния даже не пошевелилась, когда ее укладывали на холщовые, мгновенно набухшие кровью носилки.

Мэри услышала выстрелы. Отложив кинжал, склонив набок изящную, кудрявую голову, девочка обиженно позвала: «Мама!»

Она оглянулась – вокруг был только лес, огромный, уходящий вверх, пахло цветами, на солнце было совсем тепло. "Мама придет, – уверенно сказала себе Мэри. "Я подожду, и она придет". Девочка завозилась. Вздыхая, она заползла вглубь норы, накрывшись шалью, положив кинжал рядом со щечкой.