Текст книги "Fallout: Equestria (ЛП)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 113 (всего у книги 116 страниц)

Ты просто неправильно смотришь,сказала она мне, указывая на зеркало, но не на моё отражение. Указывая на приближающийся караван и семью, на защиту которых я встала. Посмотри, что у тебя за спиной.

Моя добродетель это самопожертвование.

Я верю в Пинки Пай, свет и радуги. Но я думаю, что из всех Кобыл Министерств я чувствовала самую большую связь не с Пинки Пай, а с Рэрити, кобылой, чьим последним жестом было спасение её самого дорогого друга. Той, что расщепила свою душу ради тех, кого любила.

В моих чувствах нет ничего удивительного, ведь самопожертвование и щедрость тесно связаны между собой. Но щедрость более великая добродетель. Я не щедра. Я никогда ничего не предлагала, кроме самой себя. И, если подумать, моя жертва часто была эгоистична, была средством защиты тех, кого я люблю, от вреда, даже если на встречу с оным у них было полное право. Мои промахи в Филлидельфии возможно, самый жестокий пример этого.

После последней беседы с Красным Глазом я начала понимать, что похожа на сверхзаботливую мать, не дающую вырасти тем, кого люблю. И только сейчас, наконец, я научилась отпускать. И тем не менее, это было самым тяжёлым и болезненным, что я сделала. Послала друзей в сражение против Анклава, а сама осталась отправила Дитзи Ду, дух смеха и одну из самых прекрасных душ Эквестрийской Пустоши, на линию фронта моё сердце просто разрывалось на куски, ведь я не только позволила другим жертвовать собой, я их попросила об этом!

Нет, я не была по-настоящему щедра. Я не Рэрити и даже не Красный Глаз.

Не была я и Эпплснэком. Самопожертвование находится где-то между щедростью и упорством между желанием отдавать, дабы это не пришлось делать другим, и стремлением никогда не сдаваться, несмотря на опасность и риск.

Я не в силах выразить всю благодарность моим друзьям. Они направляли меня, защищали и позволили моей добродетели стать тем, что могло, без лишней скромности, спасти Эквестрию. Без моих друзей...

Добродетели могли быть запятнаны, превращены в исковерканные тени самих себя. Это правда, которую я видела в других и в самой себе. Без поддержки дружбы самопожертвование становится саморазрушающей ложной добродетелью, заставившей меня слепо покинуть Стойло Два, даже если часть меня полагала, что всё, что я найду за дверью это забвение. Я содрогаюсь от мысли, что бы стало со мной, если бы я не встретила Каламити.

Без духа дружбы, способного осветить путь, легко потеряться. Я наблюдала подобное, а также была свидетелем и гораздо худшего.

Монтерей Джек покончил с собой. Это было не самопожертвованием, ни даже его запятнанным проявлением, а её эгоистичным абсолютным отсутствием. Монтерей Джек отринул всё, даже собственных детей, потому что не мог принести даже самую простую из жертв: жить.

Эгоизм постоянно твердит нам, что в жизни гораздо важнее иметь что-то, получать что-то новое и при этом не страдать именно нам, а не кому-то другому. Просто потому, что своя шёрстка ближе к телу. Что же касается щедрости это не иммунитет к таким порывам, нет. Но это возможность противостоять им, давать что-то другим, зная, что при этом потеряешь то, что принадлежит тебе.

Пожертвовать значит рискнуть тем, что ты ценишь больше всего. Даже, если кто-то готов отдать это вместо тебя. И особенно в этом случае, дабы никому больше не пришлось принести эту жертву.

Я шагнула в огонь не ради себя, а ради шанса спасти жизни, устранить причину следствий войны, дать пони Эквестрийской Пустоши что-то ценное, жизненно важное, украденное у них.

Я надеялась, что могла подарить им всем лучший мир. И в тоже время я не могла не задаться вопросом: был ли это мир, в котором нашлось бы место мне?

Зеркало показало мне мою добродетель, но я не заметила её, отвлекшись образом того, кем я стала. Все жизни, которые я спасла, не могут смыть кровь с моих копыт или остановить кошмары, порождённые всеми теми ужасами, что я видела. Когда Смотрительница пригласила меня назад в Стойло Два, я отказалась. Я знала правду. В тот день я вкусила добродетель самопожертвования и узнала её такой, какая она есть.

Но я не думаю, что в полной мере понимала смысл самопожертвования до этого дня. Дня, когда я умерла.

* * *

Я умерла.

Я вспоминаю, где я впервые увидела Вельвет Ремеди. Супружеская пара, живущая напротив моей матери и меня, отправилась посмотреть шоу "Лучших Молодых Талантов" в Атриуме, оставив своего маленького жеребёнка с няней.

По словам няни, она отвлеклась лишь на мгновение, но за это время малыш поскользнулся в ванной, ударился головой и наглотался воды. Она стала звать на помощь. Клинику от этого места отделяло несколько залов, смежных с Атриумом, и медпони прибыли менее чем за минуту. Минуты через четыре здесь была уже чуть ли не половина Стойла, включая Вельвет Ремеди, которая пела в тот момент, когда распространилась новость. Она оборвала свою песню, устремившись вместе с родителями и зеваками к жеребёнку, чтобы увидеть, будет ли он спасён.

Жеребёнка откачали. Мать рассказывала (каждому, кто хотел послушать, и не раз), что малыш пребывал в состоянии "клинической смерти" в течении двух минут. Я вспоминаю, как думала, до чего же была красива Вельвет Ремеди, когда попыталась последовать за медпони, забравшими того жеребёнка в Клинику, и была выпровожена вон. Если подумать, то именно тот вечер послужил толчком ко всему.

Я умерла. И я вернулась.

Вера не требует слепоты воли или догматической глупости. Я знала, что, шагнув в пламя, я почувствую боль куда большую, чем испытала за всю свою жизнь, и почти наверняка умру. Но я знала, что есть шанс, всего лишь шанс, что смерть можно... пережить. И Пинки Пай обещала мне солнце и радуги. Вера требует того, чтобы вы рискнули. Иногда, чтобы рискнули всем.

Я сказала, что сожгу, объясняла Рэрити Эпплджек, когда последняя поинтересовалась, почему Чёрная Книга всё ещё у её подруги. И я пыталась... Я даже просила Спайка сжечь её. Добилась лишь того, что она отослалась принцессе Селестии.

Чёрная Книга. Сосуд Души, связанный с живой душой. Если она смогла пережить перемещение, не повредив душу, тогда был шанс, всего лишь шанс, что и я смогу.

Возвращение к жизни после того, как тебя испепелили, надо признаться, было гораздо болезненнее, чем когда я утонула. А уж отращивание ноги заново точно не шло с этим ни в какое сравнение.

Я вернулась.

Так ведь?

Меня окружала тьма, как небытие за дверью Стойла, которого я когда-то боялась. Тьма была холодной. Я не ощущала боли. Но чувствовала, что могла дышать. Чувствовала биение своего сердца. Осязала одежду и чувствовала вес седельных сумок.

Кроме того я ощущала холод полированного камня под копытами.

Я узрела комнату, в которой находилась, в тот же момент, когда, осознав, что мои глаза закрыты, инстинктивно открыла их. Я покачнулась под напором охватившего меня облегчения, которое затем уступило место странному чувству эйфории (даже какой-то детской радости).

Я была, как я поняла, в приёмной. Я решила, что нахожусь в центральном узле Проекта Одного Пегаса. Так как, если бы это были небеса, то они оставляли желать лучшего. А если это был ад, то он был каким-то неубедительным.

Я была в огромной круглой комнате. Её пол, над поверхностью которого плавала туманная дымка, был выложен мрамором, а меж белоснежных колонн виднелись небесно-голубого оттенка стены. Подняв глаза вверх, я увидела значительных размеров синевато-серый купол, который был также заполнен облачной дымкой. Стены комнаты были покрыты росписями в форме снежинок, в центре каждой из которых виднелся прекрасный, кристальной чистоты, самоцвет. Целый бриллиантопад.

Всё в этом помещении, начиная от перил и заканчивая причудливой, резной мебелью, было покрыто сияющим слоем инея. Тут было прохладно, но этот холод не обжигал. Похоже, что иней был зачарованным и именно он поддерживал в помещении такую температуру. Со временем распространяясь по помещению, за эти годы он занял большую часть поверхности колонн и укрыл почти все стены и потолок. Ещё через пятьдесят лет он покрыл бы всю комнату.

Из этой комнаты было два выхода. Позади меня располагались огромные двустворчатые серебряные двери с остроконечным верхом, которые я видела, будучи ещё снаружи. Выход же напротив этих грандиозных дверей был намного скромнее. Обычная, маленькая, ничем не приметная дверца, которая, должно быть, вела во внутренние помещения базы.

Причудливый металлический каркас, покрытый сосульками и льдом, растянулся между двумя колоннами, которые были ближе всех к той маленькой дверце. На этот каркас были подвешены три монитора, каждый из которых был едва ли не больше среднего пони. Экраны их были серы и безжизненны.

Похожая штука виднелась между двумя другими колоннами, которые располагались ближе к серебряным дверям. Сосульки на ней складывались в надпись: Зимний Холл.

Но, запротестовала маленькая пони в моей голове, сейчас же лето!

Около дальней стены я заметила несколько довоенных торговых автоматов, один из которых продавал Рассветную Сарсапарель. Бутылка сарсапарели стояла на подлокотнике одного из кресел, всего в нескольких дюймах от того места, где лежали кости чьей-то передней ноги. Магический мороз превратил жидкость в бутылке в кусок льда.

Вокруг меня были беспорядочно разбросаны скелеты пони. Кости виднелись и на мебели, и на полу. Они возвышались, словно маленькие островки, над туманной дымкой. Всего их было, наверное, около дюжины.

Я аккуратно прошла мимо них. Если мои предположения были верны, то один из скелетов принадлежал Богине Селестии.

Я вздрогнула, наступив копытом на металлический зажим от папки-планшета для бумаг. Взглянув на него, я ощутила, как меня захлёстывает волной ностальгических воспоминаний о том, как Каламити со СтилХувзом шутили про упрямиум. Улыбнувшись, я вновь сосредоточилась на своём деле.

Спайк, как я знала, ничего и никому, кроме как Принцессе Селестии, никогда не отсылал. У меня была лишь вера в слова Пинки Пай, что на этот раз его огонь принесёт меня именно туда, куда нужно, чтобы вернуть солнце и радуги обратно в Эквестрию. Я не могла отрицать возможность того, что последнее пристанище Селестии и центральный узел П.О.П. могут быть одним и тем же местом.

Щит, окружающий П.О.П., был спроектирован так, чтобы через него могла пройти любая из двух принцесс. А я так и не нашла костей Селестии в Кантерлоте тогда. Я думаю, что если бы она умерла вместе со своей сестрой, то Прозревающая Тьму носила бы кости обеих. Хотя, возможно и нет. Вполне вероятно, если брать в расчёт имя аликорна, что у неё просто была некая привязанность к Принцессе Ночи.

Недалеко от серебряной двери лежало тело кобылы. Не скелет, как другие, а именно тело. Её глаза, распахнутые в ужасе, смотрели в никуда. Температура в Зимнем Холле была недостаточно низкой, чтобы совсем заморозить тело, но тем не менее она была способна очень сильно замедлить процесс разложения. Я подозревала, что она лежала тут не больше пары недель. (И меня здорово тревожил тот факт, что я стала настолько хорошо разбираться в трупах, что смогла прикинуть, сколько дней назад умерла эта пони.)

На её теле не было каких-либо отметин, не было ран или следов травм. Так же, как и я, она не сгорела. Казалось, что она просто легла и умерла. Возможно, она умерла от шока? Когда меня обдало пламенем дракона, я была готова к этому, но я не сомневаюсь, что для неё это было абсолютной неожиданностью.

Протянув копыто, намереваясь осторожно опустить её веки, я вдруг задумалась, о чём же она думала в последние мгновения своей жизни? И моё копыто застыло буквально в дюйме от её лица, когда я вдруг осознала, что мне были знакомы эти глаза. Несмотря на то, что недели медленного разложения их не пощадили, можно было почти с уверенностью сказать, что это была та самая кобыла Анклава. Из числа тех, что вторглись тогда в пещеру Спайка. Та, которую он убил.

Я... я не понимаю.

Почему она была здесь? И если дыхание Спайка перенесло её сюда, то почему же комната не была заполнена всем тем, на что дракон когда-либо дышал?

Я в запутанной тревоге уставилась на разлагающееся тело кобылы. Я предалась огню дракона, основываясь на вере, призрачных догадках и ужасно отчаянной нехватке вариантов. Если она попала сюда тем же путём, то что-то, должно быть, делало её особенной, как это "что-то" делало и меня. Но её не вёл вещий голос из прошлого. Она не была Дарительницей Света. Она даже не являлась посланием.

...А вдруг и являлась, в каком-то извращённом смысле? Спайк определённо пытался "послать сообщение" Анклаву. Тупая боль начала сковывать мой разум, пока я думала об этом.

Неужели такие силы как судьба, воля и стремление играют роль в магии дракона? Если и играют, то явно не таким образом, как это представляют себе пони. Возможно, куда более более таинственным и туманно экзистенциальным способом.. Я сомневаюсь, что Спайк намеревался куда-нибудь послать эту кобылу так же как и Чёрную Книгу.

Я почувствовала внезапную слабость в коленях, когда поняла, сколь многого я ещё не знала. Как будто бы я совершила свой прыжок веры, не взяв расчёт даже силу притяжения.

Иней в комнате потихоньку начинал таять, пока я стояла над трупом кобылы Анклава, погружённая в мысли. Я вспомнила часть истории, которую нам когда-то поведал Спайк: случайно икнув, он отправил Селестии целую гору свитков, обрушившуюся затем прямо на её божественную голову. Но это были свитки, их предназначением было передавать сообщения. А Чёрная Книга возможно, она сама желаларасширить сферу своего влияния?

Или, возможно, эта мёртвая кобыла не была той, кем я полагала, и я просто бессмысленно наворачивала круги в голове.

Как же она входит и выходит? спросила я Лаенхарта, глядя на розовый стеклянный шар, который был сделан столетия назад для чьего-то маленького питомца.

Драконья магия.

Я вздрогнула, ощущая неприятную боль в задней части мозга. Драконья магия. Ещё одна вещь, которую нужно добавить в список Вещей, От Которых У Меня Болит Голова. Аккурат между политическим строем Анклава и выращиванием камней.

Но всё же ниже пониприводных двигателей поездов.

Я опустила веки кобылы, пряча её пристальный безжизненный взгляд. Затем, дрожа чуть сильнее, чем тому способствовал холод, я развернулась и двинулась к маленькой дверце.

Даже через всю комнату я смогла разглядеть, что у меня серьёзные проблемы. На двери был облачный замок. Если он был заперт (а когда вообще было легко?), то я не могла открыть его. Заклинание хождения по облакам, благодаря которому я забралась так далеко, не влияло ни на мои инструменты, ни на мой телекинез, которые не могли взаимодействовать с облаками.

Моя рысь упала до медленного шага, когда до меня начало доходить, что я, пройдя весь этот путь, полный смертельных опасностей, могла навсегда застрять в этой холодной, заброшенной комнате.

Три экрана ожили.

Надо мной был чёрный аликорн, и она глядела на меня с выражением холодной, злой ярости. Её огромные чёрные крылья заполнили левый и правый экраны. А с центрального монитора из-под шлема, выкованного из голубоватого металла, на меня смотрели бирюзовые драконьи глаза.

Ты ворвалась в святилище Найтмэр Мун! сказала она ледяным голосом. Даю тебе единственный шанс. Уходи. Так быстро, как тебя могут унести твои маленькие ножки.

Шокированная, я начала пятиться назад, пока не наступила копытом на грудную клетку одного из скелетов. Споткнувшись о него и кувыркнувшись назад через голову, я неуклюже приземлилась прямо напротив гниющего трупа неизвестного пегаса.

Найтмэр Мун.

Или, как я быстро сообразила, охранная система, спроектированная для её имитации.

Рэйнбоу Дэш создала Шэдоуболтов. Логично предположить, что она могла придерживаться схожих принципов и при создании внутренней охранной системы для величайшего проекта своего Министерства.

Я поднялась на копыта и, твёрдо стоя на холодном полу, с вызовом посмотрела на экраны, заполненные Найтмэр Мун.

Я... я не собираюсь возвращаться, объявила я.

Ты не пройдёшь! настаивала Найтмэр Мун. И я убью тебя, если ты попытаешься. Возвращайся сейчас же, пока я ещё настолько щедра, чтобы дать тебе шанс!

И как именно я должна была это сделать? Она собиралась убрать щит, чтобы выпустить меня?

По левому экрану пробежали помехи, искажая правое крыло Найтмэр Мун.

Это не имело значения.

Я отвернулась от трёх экранов, осматривая комнату пристальным взглядом. Я не могла вскрыть облачный замок. Но возможно, мне и не нужно было делать это. Ведь ключ от него мог находиться где-то в комнате.

Что ты делаешь? требовательно спросила Найтмэр Мун.

Игнорирую тебя,подумала маленькая пони у меня в голове, когда я начала обыскивать комнату. Облачный замок, вероятно, подразумевал наличие облачного ключа. Мне нужно было найти его, пока сохраняется заклинание и пока я могу поднять его своими копытами или зубами.

На обледеневшем потолке, скользнув в стороны, открылись панели. Потолочные турели выдвинулись вниз, угрожая, но пока не целясь в меня.

Прекрати это! воскликнул образ Найтмэр Мун. Другого пути внутрь нет. Не трать своё время.

Я ничего не могла с собой поделать. Моя мордочка расплылась в улыбке.

Э, нет, он здесь, ответила я. Знаешь, почему я так уверена? Потому что это заставляет тебя нервничать.

Изображение на правом экране на миг исказилось помехами.

Минутку. Охранные программы не могут нервничать.

Я обернулась к экранам с широко распахнутыми глазами.

Последний шанс, предупредило меня лицо Найтмэр Мун, полное праведного гнева. Уходи!

Нет. Я останусь, вызывающе ответила я. Потому что под угрозой жизни хороших пони. Потому что зло, атакующее невинных, должно быть остановлено. Потому что Эквестрия заслуживает солнца...

Я шагнула к экранам, наблюдая, как волна искажения деформирует изображение Найтмэр Мун.

Я остаюсь, потому что это моя судьба.

Я топнула ногой, хладнокровно глядя на мерцающего злобного чёрного аликорна. Заглядывая в эти драконьи глаза, словно пытаясь проникнуть взглядом за экраны, увидеть, что скрывается за фасадом.

Я набрала полную грудь воздуха и выпалила:

И потому что ты не Найтмэр Мун.

Экраны мигнули, и изображение Найтмэр Мун исчезло, сменившись гораздо более добрым образом.

Судьба это то, что создаешь ты сама, поведала мне Селестия.

Я сказала себе, что это всего лишь ещё одна подпрограмма охранной системы. Это не могла быть настоящая Селестия. Добрая Богиня преодолела смерть, вознесясь на небеса. Даже сейчас Она смотрела сверху на всех пони Эквестрии. Слушала наши молитвы. Она не могла быть... этим.

Это было не то, во что я верила.

Прекрати эти игры, я сплюнула в раздражении.

Убирайся! велел мне образ Селестии, расправив белые пернатые крылья на левый и правый экраны как демонстрацию королевского величия. Это место не для тебя.

Я покачала головой.

Как?

Так же, как пришла.

Я открыла рот от удивления. Она не знала?

Ты разве не заметила? до чего же бестолковая система безопасности. Спайк прислал меня сюда. Извини, конечно, но у меня нету ещё одного дракона с собой.

Селестия на экране выглядела очень удивлённой, её губы беззвучно прошептали имя Спайка.

Ты сожгла себя заживо? мягким голосом спросила аликорн. Большие, лавандового цвета глаза уставились на меня с экрана.

Кроме того он не просто послал меня, он Стоп, что?

Медленно, нехотя, я спросила:

Вы ведь принцесса Селестия, да?

Да, моя маленькая пони, ответило величавое изображение аликорна. Полоска помех поползла по центральному экрану. А кто... Аликорн прервалась, чтобы в первый раз нормально осмотреть меня. Постой. Я, кажется, знаю тебя.

Знаете меня? повторила я с чувством, будто земля стала уходить из-под копыт. С чего это вы должны знать меня?

Я наблюдаю за столькими пони, призналось изображение Селестии. Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме. Но лишь до тех пор, пока это не становится совсем невыносимым...

Тюрьме? Это... О Богини.

Верила ли я вообще в происходящее? В то, что говорила с Самой Селестией? В то, что Богиня... Принцесса... была как-то заперта здесь? Почему ещё она должна была относиться к этому как к тюрьме? Но это значило...

но я помню, как наблюдала за тобой, прервала мои размышления Селестия. Её слова звучали нежно, по-матерински, но в то же время тон её голоса давал понять, что я говорю с Принцессой. Ты Литлпип, королева красочных ругательств. Я права?

Чего?.. УУУу! Селестия знала меня... ЗА ЭТО?! Мне захотелось спрятаться. Но во всей вселенной не хватило бы места, чтобы зарыться достаточно глубоко.

Та пони на радио говорила много хорошего о тебе, продолжила Селестия. Упоминание о моих приукрашенных подвигах только ещё больше смутило меня.

Ну конечно же она слышала всё, что говорила Хомэйдж, да и все диджеи Пон3 до неё. Они, в конце концов, пользовались башнями П.О.П. для трансляции. Как минимум, использовали экстренную линию передач Твайлайт Спаркл. Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме.

Ты не такая, как те пони, что стремились пробиться сквозь щит до тебя. Ты не совершала тех ужасных поступков, которые совершали они, пытаясь попасть сюда

Я вздрогнула, сердечко маленькой пони в моей голове сжалось, когда я представила, что чувствовала Селестия, видя аликорна, который носил на своей шее череп Её Сестры, подобно какому-то талисману.

Теперь Луна покоится с миром, быстро сказала я, желая поскорее забыть неприятные воспоминания. Я сожгла её останки и убила монстра, который осквернил их.

Из моих уст эти слова звучали просто жалко, но во взгляде Селестии была видна благодарность, которую я не заслужила. Я поклонилась ей, только чтобы не смотреть прямо в эти лавандовые глаза.

Поднимись, моя маленькая пони, мягко сказала Селестия. Я не заслуживаю такого уважения. Меня потрясли её слова, полные печали. На моей совести столько смертей, что никто не должен оказывать мне таких почестей. Скорее, это я должна склониться пред тобой.

Что? Это не так! Я вскочила рывком. Я была удивлена, и, как ни странно, рассержена. Всё произошедшее это не ваша вина! Война, мегазаклинания... все те ужасы, что постигли нас в ваше отсутствие... Это не ваша вина!

Селестия взглянула на меня с грустью. В её прекрасном голосе теперь были слышны слёзы, которые она уже не могла скрыть.

Но это так, моя маленькая пони, мягко настояла она. Именно я выбрала место для школы Луны. Из трёх участков земли, в равной степени пригодных для постройки этой школы, я выбрала именно Каньон Полумесяца. Просто потому, что сочла название забавным и мне захотелось увидеть лицо своей сестры, когда она услышит о том, что я собираюсь отправить её студентов на луну

И теперь я увидела слёзы в глазах Селестии, искажённые помехами на центральном мониторе.

Те дети оказались там и погибли из-за моей шутки!

Я... Я и представить не могла...

Мои нервы покрыло льдом. Мои глаза горели. Я чувствовала тепло слёз, струйкой текущих по моей правой щеке. Я плакала о моей богине.

И это ещё не всё, продолжила Селестия. Когда зебры начали атаковать, мы с Луной вместе держали щит, давая нашим подданным время, чтобы спрятаться в стойлах, в то время как Облако убивало нас. Нам пришлось работать посменно сперва одна держала щит, а другая пыталась хоть как-то подлечить первую, а затем, когда другая просто отдыхала...

Самопожертвование.

Но моя сестра, голос Селестии уже дрожал, была моложе. Слабее. И не имело значения, что я делала, я не смогла уберечь её от смерти прямо в моих объятьях. Слёзы текли с её дрожащих лавандовых глаз. Я держала Луну до тех пор, пока её тело не стало остывать...

О Богини... Богиня. Луна, сжалься над своей Сестрой.

И затем, убитая горем, я улетела. Я покинула мёртвый Кантерлот, позволила щиту пасть, тем самым дав отравленной Облаком воде затопить нижние города.

Я горестно вспомнила, что Эпплснэк погиб в следующие за этим секунды. Он не заметил, как улетела Селестия, но его можно понять, ведь тогда на него мчалась огромная розовая волна.

И как будто её признания были недостаточно ужасны, Селестия продолжила:

Я... Я была ослеплена горем, поражена смертью своей сестры. Но когда я пролетала над Белохвостой чащей, я увидела мегазаклинания зебр, три ракеты, нацеленные на Кантерлот. Зебрам было недостаточно просто убить Луну; они хотели уничтожить город, который стал её могилой. Сровнять всю гору с землёй. Стереть мою сестру даже из памяти.

Я вспомнила слова Стилхувза: Уже после апокалипсиса до меня дошли слухи о том, что после падения щита зебры произвели запуск мегазаклинаний, дабы окончательно разрушить город. Но даже если это и правда, то те ракеты своей цели не достигли.

Белохвостая чаща.

Я уже слышала это название. Кейдж отзывался о ней как о самом отравленном месте во всей Эквестрии.

И что же вы сделали? робко пропищала я.

Я уничтожила их, произнесла Селестия срывающимся голосом. Моё горе превратилось в ярость, и я буквально разовала их на кусочки. Стёрла в порошок, пролетая мимо.

Неплохо, неплохо,отозвалась маленькая пони в моей голове, яростно топая.

Теперь в её голосе слышалось только сожаление.

Ветра развеяли токсины и радиацию, которые содержались в том в оружии, по всей Белохвостой чаще. Они превратили некогда прекрасный лес в ужасное место, отравили все водоёмы и деревья на своём пути. До самого Понивилля.

Слушая Селестию, я вспомнила свои первые минуты на Пустоши. Вспомнила ферму Сладкое Яблоко. Там всё было заражено настолько, что, казалось, сама земля заставляла мой ПипБак щёлкать.

Когда моя ярость простонала Селестия. Когда она покинула меня, я почувствовала себя так, будто с меня живьём содрали мою плоть, вырвали моё сердце. Моя душа была истерзана. И мне было страшно. Выражение на лице Селестии нельзя было передать словами. Я умирала и была ужасно напугана.

Мне захотелось обнять её. Уткнуться мордочкой в её королевскую белоснежную шёрстку и разрыдаться. За неё. За Луну. За всё.

Мне нужно было тогда умереть, произнесла Селестия. По крайней мере, я была бы вместе с Луной сейчас. Но я выжила. Я была эгоистичной и жила так долго, что смерть стала казаться мне чем-то неестественным, пугающим. Став жертвой своего малодушия, я оказалась заперта здесь

Здесь. Проект Одного Пегаса.

Это не малодушие, ответила я серьёзным тоном. Это нормально. Мысль о том, что Богиня может быть так близка к обычным пони, вызвала во мне бурю противоречивых эмоций. Смерть страшит всех нас. Это совершенно естественно, это неотъемлемая часть бытия пони. Потом, подумав секунду, добавила: Это неотъемлемая часть вообще жизни.

Селестия, похоже, была благодарна мне за эту попытку.

и в качестве награды я получила пожизненное заключение здесь. Это место стало моей тюрьмой, моим чистилищем. Отсюда я могла лишь наблюдать за жертвами моих грехов, но не могла ничего сделать, чтобы помочь им. Она перевела взгляд на кости, которые лежали позади меня. Я сделала всё, что могла, чтобы никто из живущих пони не стал мной. И чтобы не пустить сюда тех, кто обосновался здесь поблизости.

Я открыла рот. Попыталась что-нибудь сказать, возразить, найти способ утешить Её. Она слушала меня лишь мгновение, прежде чем вежливо прервать меня. Зимний вестибюль заполнил голос, который я услышала месяцы назад.

«Алло? Есть тут кто-нибудь?» спросил давно умерший жеребец голосом, тяжёлым от смирения. Он уже не ждал помощи, которой, как я знала, он никогда так и не получил. «Я вёл свою семью к Стойлу около Сладкого яблока, когда на нас напали рейдеры. Выжили только я и мой сын. Мы добрались до Стойла, но оно по-прежнему закрыто. Внутрь не попасть. Мой сын съел одно из яблок с тех чёртовых яблонь возле Стойла, и теперь сильно болен. Так болен, что не может даже двигаться. Мы забрались в цистерну рядом со старым памятником. У нас кончаются медикаменты и еда. Пожалуйста, если кто-нибудь слышат нас, помогите... Повторяю.»

Я была поражена призраком того осознания, которое испытала, когда впервые услышала это. Безымянный отец, к моменту записи сообщения он уже потерял всякую надежду; он делал это просто потому, что должен был.

Селестия слушала это сообщение, вещавшее о смерти жеребёнка от ядов, которые она же и распространила над Белохвостой чащей, повторяющееся снова и снова, кто знает сколько лет. Пока я не пришла и не выключила передатчик.

Я заплакала.

И Селестия вместе со мной.

Ты не чета тем, что снаружи, повторила она, когда моё решение закончить мою миссию отвергло горе и я наконец-то начала вытирать слёзы.

Я поняла, что она имеет в виду Анклав. Мне показалось немного странным, что она не узнала меня сначала. И было похоже, что принцесса не знала ни о битве, бушующей снаружи, ни о цели моего появления.

Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме. Но лишь до тех пор, пока это не становится совсем невыносимым.

Селестия, вежливо спросила я. Когда вы перестали наблюдать?

Её ответ не должен был меня удивить.

Город Дружбы.

Это был самый мрачный час Эквестрийской Пустоши. Если бы я наблюдала без возможности помочь, наверняка я тоже перестала бы смотреть.

Пару минут минут ушло на рассказ о том, что же Селестия пропустила.

Но что произошло с вами? осторожно спросила я, пытаясь подготовить себя к любому ответу, каким бы он ни был. Мне нужно было это знать, хотя я уже не была уверена, смогу ли вынести ещё больше той боли, которую причиняли мне её слова. Как вы оказались тут?

Моим первым предположением было, что Селестия сама заняла капсулу центрального узла. Но если так, то почему за всё то время, которое она провела в нём, она не сделала то, что намеревалась сделать я? И почему тогда системы Министерства Крутости сообщили о том, что Центральный Узел был пуст?

Я сама пришла сюда, сказала мне Селестия. Моё тело умирало, но я знала, что мэйнфрейм Крестоносец сможет продлить мою жизнь. Поэтому я пришла сюда. Она выглядела так, словно сама не одобряла свой поступок. Я надеялась, что взяв под контроль это место, я смогу помочь моим маленьким пони и загладить этим хотя бы часть своей вины. Но когда я загрузила себя в Мэйнфрейм, я поняла, что оказалась в ловушке. Беспомощная. Под моим контролем оказались лишь несколько систем безопасности и всё. Я могла только слушать и наблюдать.

Загрузила?

Я прикоснулась копытами к щекам, ахнув.

Только не надо никакой «скачать-твой-мозг» ерунды, объясняла Рэйнбоу Дэш когда-то Луне. Я отключила всю эту фигню. Я хочу, чтобы над погодой Эквестрии работала живая пони, а не какая-то машина, думающая, что она пони.

Рэйнбоу Дэш... Эплблум... еле выговорила я. Селестия... они отключили систему загрузки разума от управления. Так было спроектировано. Я знала это, но считала, что они полностью убрали эту функцию из мэйнфрейма Крестоносец, а не оставили рабочей, но неполной.