Текст книги "Колониальная служба (Сборник)"

Автор книги: Мюррей Лейнстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)

Лейнстер Мюррей
Колониальная служба

ДЕМОНСТРАТОР ИЗМЕРЕНИЯ МЕЧТЫ

«То был Золотой век, время накала страстей и приключений, бурной жизни и трудной смерти… но никто этого не замечал. То была пора разбоя и воровства, культуры и порока, столетие крайностей и извращений… но никто его не любил».

Альфред Бестер, «Тигр! Тигр!»

Уильям Фитцджеральд Дженкинс (1896–1975), известный большинству читателей как Мюррей Лейнстер, – один из авторов той странной, бестолковой и романтической литературной эпохи, когда типографское дело в США совершило огромный рывок вперед и печатное слово стало вдруг доступно каждому американцу. Малотиражные книги в твердой обложке, которые могли позволить себе только люди весьма преуспевающие, уступили место журналам для всех, напечатанным на дешевой бумаге. Так называемым «pulp magazins», «бульварному чтиву», в конце XX века увековеченному Квентином Тарантино в популярном фильме. О, какие удивительные, захватывающие истории появлялись на их страницах! Ковбои и бейсболисты, шерифы и сыщики, отважные космолетчики и прекрасные принцессы, терпкий аромат экзотических стран и странные пейзажи далеких планет, технические чудеса и диковины будоражили воображение. Конечно, 99 % этих повестей и романов были чепухой, но какой восхитительной чепухой! Первые пульп-издания печатали все вперемешку: детективы, «рассказы об ужасном», спортивные истории, вестерны… И, разумеется, научную фантастику. Одним из создателей американской журнальной фантастики, заложившим тем самым фундамент НФ и на многие десятилетия вперед определив русло, по которому хлынет бурный поток жанровой литературы, и является Мюррей Лейнстер.

Будущий писатель появился на свет в конце сонного XIX столетия, неподалеку от Атлантического побережья. Он родился в городе Норфолк, штат Вирджиния. Несмотря на любознательность и смекалку, Дженкинс так и не сумел получить высшее образование. Зато открылась возможность проявить себя на другом поприще, и Уильям сам не заметил, как оказался в рядах вооруженных сил Соединенных Штатов, недавно вступивших в Первую мировую войну. Хотя в те годы отношение большинства американцев к армии было совсем иным, чем во второй половине двадцатого века, после Северной Кореи и Вьетнама, фронтовая карьера не слишком приглянулась Дженкинсу, и вскоре он перебрался в Комитет общественной информации. Здесь ему впервые удалось эффективно использовать талант писателя, умение гладко излагать свои мысли, складывая слова в предложения, а предложения – в четкие и ясные фразы.

Но способности молодого человека этим не ограничились. По окончании Первой мировой он серьезно увлекается наукой и техникой, только входящей в повседневный быт американцев. Несмотря на отсутствие соответствующего образования, он некоторое время профессионально занимается изобретательской деятельностью, и вскоре на счету Уильяма Дженкинса появляется несколько патентов. Однако не было покончено и с увлечением литературой, которым он «заболел» еще в подростковые годы. Выкраивая каждую свободную минуту, Дженкинс придумывает и записывает удивительные фантастические истории, сюжеты которых, как кажется будущему писателю, буквально носятся в воздухе…

Как и многие его сверстники, Мюррей Лейнстер, дебютировавший на страницах журнала «Агроси» в 1919 году рассказом «Безумный небоскреб», не помышлял о карьере профессионального писателя. Он просто потихоньку сочинял то, что сам хотел бы когда-нибудь где-нибудь прочитать. Поначалу литературная деятельность для него – интересное хобби, и не более того. Первая публикация стала приятной неожиданностью. Открывшаяся возможность поделиться с тысячами читателей-единомышленников тем, что волнует и беспокоит его, завораживает писателя, и после первого успеха Дженкинс – отныне Мюррей Лейнстер – берется за перо всерьез.

Интересная подробность. В свое время отечественные литературоведы, занимающиеся фантастикой, любили изыскивать произведения, где с той или иной степенью точности предсказывались какие-либо современные открытия и изобретения. Так легче было доказать властям, что фантастическую литературу не стоит списывать со счетов, так как ее тоже можно использовать в народнохозяйственных целях. Специфическая интуиция изобретателя не раз пригодилась Мюррею Лейнстеру, помогая точно находить решения чисто умозрительных на взгляд человека первой половины XX века, но вполне актуальных для нас с вами технических проблем.

Взять хотя бы легкий ироничный рассказ «Логический компьютер по имени Джо». В этом небольшом произведении, написанном более пятидесяти лет назад, автор в значительной степени предвосхищает идею Интернета с его поисковыми системами. Только одна цитата: «Вы знаете, как бывает с «логиками»? Вам привозят «логика» на дом. Он похож на телеприемник, только вместо верньеров у него клавиши, как на машинке, и если чего вам надо, вы набираете соответствующие слова. Вас тут же соединяют с банком памяти, где находится контур Карсона со всеми его связями. Скажем, вы набираете: «Станция СНАФУ». Реле в банке памяти принимает команду и передает на экран вашего «логика» любую телепрограмму, которая идет по этой станции. Или, скажем, вы набираете: «Телефон Салли Кукареку», и ваш экран начинает жужжать и подмигивать, и вас соединяют с «логиком» в ее квартире, и если кто-нибудь отвечает, вы получаете видеотелефонную связь…» Чем не «Ремблер» или «Яндекс»? Разве что курс валюты на ММВБ не показывает…

* * *

Говорят, удача любит смелых. Чего-чего, а смелости и уверенности в себе авторам ранней журнальной эпохи было не занимать. Они не боялись казаться смешными и наивными, не страшились прослыть чудаками, а то и вовсе опасными сумасшедшими. Мюррей Лейнстер – не исключение. Он публиковался много и часто, под псевдонимами и под настоящей фамилией, писал произведения в самых разных манерах и жанрах, а однажды умудрился даже напечатать детектив под именем Эрл Стенли Гарднер. Как и все авторы его поколения, Лейнстер ощущал себя немножечко пионером, осваивающим новое, неразведанное пространство. Да по сути так оно и было: среди тысяч мальчишек, затаив дыхание следящих за приключениями его героев, были не только блестящие Рей Брэдбери и Айзек Азимов, но и сотни других подростков, которым в скором времени предстояло стать не менее выдающимися специалистами в самых разных областях – учеными, инженерами, политиками, финансистами… Межпланетные путешествия, великие открытия, любовь и ненависть – НФ учила их мечтать о несбыточном и верить в невозможное, открывала чудесный мир, где было место для всех и каждого. Не в этом ли кроется один из секретов технологического подъема, наметившегося в США в сороковые-пятидесятые годы?

Дух фрондера, на котором в некотором смысле оказались писатели, передался и их героям. Недаром центральными фигурами в научной фантастике той поры стали Изобретатель и Землепроходец. Молодая, хищная, полная энергии ветвь литературы жадно требовала свежей крови и новых земель. В начале двадцатых появились специализированные журналы, посвященные исключительно научной фантастике, с которыми с утроенной энергией начал сотрудничать и Мюррей Лейнстер. Рассказы в его творчестве уступали место повестям, а те в свою очередь – романам, печатающимся из номера в номер…

Увы, в отличие от многих его коллег (того же Эдмонда Гамильтона или «Дока» Смита), Лейнстеру крупные произведения особой славы не принесли. Вероятно, причина в том, что писатель ставил перед собой цели, в большей степени характерные для следующего писательского поколения – того, к которому принадлежат Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн, Лайон Спрэг де Камп и прочие «птенцы гнезда Кэмпбелла». Сверстники Лейнстера, патриархи НФ, простодушно упивались космическими приключениями – пришедшие же им на смену авторы во главу угла ставили изучение социальных и психологических последствий тех или иных фантастических открытий и изобретений. Им мало было осознавать, что наука вот-вот кардинально изменит мир – хотелось знать, что за конфликты будут разворачиваться в этом изменившемся мире. Но приемы, которые использовались Лейнстером для решения задач такого плана, были взяты им из арсенала авантюрно-приключенческой НФ начала века – наивной, яркой и слегка аляповатой.

Пятна на солнце как причина обледенения, которое должно наступить на землеподобной планете в течение двухсот дней, мир с биосферой, точь-в-точь повторяющей земную, «только в десятки раз больше» – с научной точки зрения эти допущения не просто невероятны, они нелепы и опровергаются буквально в два счета. Однако для литературы тех лет, когда зарождался термин, а отчасти и жанр «космической оперы», они были вполне органичны. Именно тогда редакторы пульп-изданий разработали гениальный по своей простоте метод создания зубодробительных НФ-романов: у малоимущего писателя на корню покупается вестерн (так называемая «лошадиная опера»), а затем по всему тексту револьверы заменяются на бластеры, скотоводы на космопроходцев, индейцы на инопланетян, а пустыня Техаса – на пустыню Марса. Получается увлекательный приключенческий роман со всеми атрибутами вестерна, только действие его разворачивается на космических подмостках.

Свой вклад в развитие этого жанра, ясное дело, внес и Мюррей Лейнстер. Не только ранние произведения автора, такие как «Забытая планета» («The Forgotten Planet», 1920–1923) или «Последний космический корабль» («The Last Space Ship», 1946–1947), но и относительно поздняя серия о космическом первопроходце Джо Кенморе, включающая романы «Космическая платформа» («Space Platform», 1953), «Космическая бирка» («Space Tug», 1953) и «Город на Луне» («City on the Moon», 1957), несут печать принадлежности к этому специфическому жанру. Даже представители межзвездной медицинской организации у Лейнстера не стесняются порой нарушать клятву Гиппократа и браться за оружие – понятное дело, ради спасения целых миров, но тем не менее. Герои популярного цикла «Санитарная служба» – своего рода странствующие рыцари без страха и упрека, бродячие миссионеры, несущие в далекие миры свет истины и новейшие достижения научно-технического прогресса в области медицины. А попутно разрешающие и различные социальные проблемы, возникающие в этих мирах. Но стреляют они не задумываясь и без промаха. Пожалуй, среди романов Лейнстера этот цикл пользуется самой большой популярностью, в том числе и в России. Любой желающий без труда отыщет в Интернете или на пиратском компакт-диске с текстами любительские переводы романов «Оружие-мутант» («The Mutant Weapon», 1959) и «Этот мир – табу» («This World Is Taboo», 1961). Кроме того, в цикл входят также сборники «Доктор для звезд: три повести о межзвездной медицинской службе» («Doctor to the Stars: Three Novellettes of the Interstellar Medical Service», 1964) и «СОС из трех миров» («S.O.S. from Three Worlds», 1967).

В повестях и рассказах Мюррея Лейнстера принадлежность автора к числу создателей «космических опер» проявлялась гораздо слабее. Эти вещи по всеобщему признанию глубже и оригинальнее, чем подавляющее большинство его романов. Одной из вершин творчества писателя стала короткая повесть «Исследовательский отряд», прилегающая к циклу новелл, собранному в роман «Колониальная служба». Главный герой «Исследовательского отряда» Хайдженс, скваттер и преступник, научившийся с горсткой генетически измененных медведей выживать на переднем крае, в мире, где отказывают все современные технологии, больше всего похож на героев Джека Лондона, этих бродяг Севера с их неподражаемым достоинством и неукротимым духом. Ему глубоко антипатичны люди, «подчиняющиеся роботам», добропорядочные обыватели, влачащие бессмысленное существование в сверкающих стеклом и сталью, залитых ярким электрическим светом механизированных до мозга костей городах. Чем сильнее человек зависит от достижений цивилизации, тем уже становится выбор, который он способен сделать, – такова логика Хайдженса. Этим же духом постепенно проникается и его оппонент, офицер Колониальной службы Бордман, стремящийся в долгих спорах отстоять честь цивилизации, единственным представителем которой на этой планете он себя ощущает. Парадокс, ставший внутренним двигателем сюжета, заключается в том, что в душе Бордман ничем не отличается от хозяина медведей и встает на защиту бесполезных в этой глуши достижений цивилизации только потому, что привык считать себя частью системы. Так же, как и его не слишком гостеприимный хозяин, инспектор готов скорее умереть за свои убеждения, чем поднять руки и признать свое поражение. Спорить же он продолжает лишь потому, что едкие и точные замечания Хайдженса затрагивают его собственную честь.

Лейнстер дает точный слепок психологии первопроходца, пионера, насмехающегося над условностями, накладываемыми обществом, и бросающего вызов слепой и костной природе. В словах Хайдженса звучит своего рода гимн свободе воли: «Я уважал бы робота, если бы он плюнул мне в глаза, когда я заставлю его делать то, что он не хочет. Вот возьмите медведей внизу. Это вам не роботы, а вполне достойные и заслуживающие уважения звери. Они бы разорвали меня в клочья, если бы я попытался заставить их что-нибудь сделать, что им не по нраву (…) И я тоже бы вступил в единоборство с вами и со всем человечеством, если бы вы попытались заставить меня сделать что-нибудь против моей природы». Психологизм и драматичность этого произведения, принесшего Лейнстеру в 1959 году премию «Хьюго» по номинации «короткая повесть», безусловно заслуживают самой высокой оценки.

Кстати говоря, этому рассказу здорово повезло с переводом на русский. Вышедший в Америке в 1956 году, у нас он появился всего через какие-то четыре года, уже в 1960-м. Когда листаешь каталог переводов тех лет, складывается впечатление, что в советские времена в России переводились если не все, то многие из лучших фантастических произведений своей эпохи. Пусть печатались они с сокращениями и уродливыми купюрами, пусть не всегда и не во всем адекватно – но такая работа шла постоянно. Особенно это касается повестей и рассказов. Лучшие короткие вещи Брэдбери и Шекли, Гаррисона и Саймака, как выяснилось с наступлением в России эпохи свободного книгоиздания, были напечатаны у нас именно в шестидесятые – восьмидесятые годы. Разумеется, хватало и произведений, которые не могли увидеть в СССР свет никогда и ни при каких обстоятельствах – из-за политических аллюзий, слишком свободного языка или изобилия интимных сцен. Например, многогранное творчество авторов «Новой волны» до начала девяностых оставалось практически неизвестно нашим читателям. Но придирчивая советская цензура не смогла разглядеть крамолы в рассказах Мюррея Лейнстера. Более того, некоторые мотивы в произведениях американского писателя-фантаста нашли отклик у советских коллег задолго до того, как тексты американца оказались переведены на русский. Хорошо известна история о рассказе «Первый контакт», побудившем классика советской НФ Ивана Антоновича Ефремова в 1959 году создать свою «вариацию на тему», повесть «Сердце Змеи (Cor Serpentis)». Рассказ Лейнстера вышел в свет в 1945 году, русский перевод последовал лишь через двадцать лет, так что Иван Антонович явно прочитал его на языке оригинала. Удивительно лишь, что «наш ответ Чемберлену» вызревал так долго.

Это очень показательная диада – «Первый контакт» и «Сердце Змеи». Не знаю, обратил ли сам Иван Ефремов внимание на то, что среди добродетелей своих героев на первое место он ставит веру, но при вдумчивом чтении получается именно так. В данном случае – веру в истинность логических и философских выкладок, согласно которым высокоразвитая инопланетная цивилизация по определению не может быть агрессивной. Во имя этой веры космонавты готовы пожертвовать не только собственными жизнями, но в конечном счете и благосостоянием родной планеты, не задумываясь о том, насколько может быть полезен такой контакт Земле. Позиция не слишком разумная, но безусловно заслуживающая уважения. Как писал другой советский классик, «безумству храбрых поем мы песню». С другой стороны, персонажи Мюррея Лейнстера, скептически относящиеся к встретившимся на просторах космоса братьям по разуму, выглядят людьми не только более прагматичными, но и более ответственными. Более зрелыми, что ли. Герои «Первого контакта» ни на секунду не забывают, что у них за спиной Земля, где ждут беззащитные семьи, друзья, близкие. Они не готовы к такому грандиозному акту веры, как открытый обмен координатами планет-метрополий. Не только злая воля, но и любая ошибка, любое непонимание может привести к трагедии, и именно поэтому звездолетчики Лейнстера мучительно ищут обходные пути к контакту, максимально безопасные для обеих сторон.

Весьма драматическая ситуация, впору пьесу ставить или фильм снимать. В свое время Мюррей Лейнстер поработал в кино – правда, не в качестве сценариста, о чем мечтают, наверное, все литераторы США. В шестидесятых писатель внезапно увлекся телевидением и выступил в качестве новеллизатора, создателя романов по мотивам известных фантастических фильмов тех лет. Из-под его пера вышли «Люди в космосе» («Men into Space», 1960), «Планета гигантов» («Land of the Giants», 1968), «Планета гигантов № 2: Горячее пятно» («Land of the Giants № 2: The Hot Spot», 1969), «Планета гигантов, № 3: Неизвестная опасность» («Land of the Giants № 3: Unknown Danger», 1969). Попытка вдохнуть новую жизнь в сценарий теле– или кинофильма – не редкость для американских фантастов, и Лейнстер на этом поприще отнюдь не одинок. Достаточно вспомнить Джеймса Блиша, писателя умного и оригинального, создавшего несколько десятков рассказов по мотивам сериала «Звездный путь». Да и среди российских авторов, в том числе не обделенных вниманием читателей, одно время прокатилась мода на новеллизацию эпизодов телесериала «Секретные материалы». В этой увлекательной литературной игре поучаствовали Николай Романецкий, Антон Первушин, Вячеслав Рыбаков, Андрей Измайлов и многие другие. Помимо всего прочего, это хорошая литературная школа: попробуйте внятно объяснить читателю все проколы режиссера, обосновать странные и экстравагантные поступки героев, выправить извивы сюжетной линии и при этом не потерять темп, не скатиться к наукообразному занудству. Лейнстер, начинавший свою карьеру в пульп-изданиях, справился с такой задачей играючи.

* * *

Творчество писателя знало самые разные моменты, взлеты и провалы. Однако, думаю, не слишком ошибусь, если скажу, что Мюррей Лейнстер прожил в целом довольно счастливые годы. Практически всю жизнь он занимался любимым делом. Им написаны сотни рассказов и повестей, десятки вестернов, фантастических и детективных романов. Наследники писателя даже не пытаются собрать все, что было опубликовано в «pulp magazine» двадцатых – тридцатых – сороковых: слишком велик объем творчества писателя. Далеко не все его произведения надолго пережили «журнальную эпоху». Увы, частенько судьба рассказов и романов, печатающихся в журналах и альманахах, – быть «погребенными в периодике». Это характерно не только для Лейнстера, тенденция общая.

Но любители фантастики знают и помнят тех, кто стоял у истоков американской НФ, и отдают должное патриархам этой ветви литературы. В 1996 году короткая повесть Мюррея Лейнстера «Первый контакт», напечатанная в 1945 году, была отмечена премией «Хьюго» в специальной номинации «ретро». Читатели и писатели, критики и издатели, собравшиеся на один из самых представительных конвентов мира, большинством голосов признали эту повесть лучшим фантастическим произведением, вышедшим ровно полсотни лет назад. Премия «Хьюго» была учреждена несколькими годами позже, так что Мюррей Лейнстер просто физически не мог получить тогда эту награду. И только через пятьдесят лет более чем заслуженная статуэтка «Хьюго» нашла лауреата.

На мой взгляд, лучшего способа отдать долг памяти классику НФ и не придумаешь.

Василий Владимирский

КОЛОНИАЛЬНАЯ
СЛУЖБА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Старший надсмотрщик

Дэниэл Бордман проснулся от гудения обогревателя, который усердно пытался наполнить теплом выстуженную за ночь комнату. Мысли еще долго двигались вяло и медленно, будто сонные рыбы под полуметровой толщей льда.

«Пожалуй, сегодня еще холоднее, чем вчера!» Подобное умозаключение приходило в голову одним из первых каждое утро с тех пор, как он попал на эту чертову планету. Действительно – то ли промерзший мирок мало-помалу превращался в мирок насквозь промерзший, то ли всему виной привычная утренняя хандра.

Впрочем, с хандрой пора кончать.

Старший Офицер колониального надзора не может позволить себе кислые мысли и соответствующее мыслям выражение лица. Тем более, когда офицеру всего двадцать семь лет от роду и впереди – первая самостоятельная операция.

Собравшись с духом, Дэниэл выскочил из-под множества одеял. Возможно, пара крепких слов помогут обогревателю. И надо же было угодить на эту «милую» планетку Лани, именуемую здешними остряками Сковородкой!

В качестве стажера-наблюдателя Дэниэл побывал на планетах с тропическим климатом – Кхаи-2, Таре и Репо-1. Нашивки Младшего Офицера ему вручили перед визитом на сухую и скучную, как свод инструкций, Менесе-3… А после Дэниэл Бордман служил помощником на беспокойном Тотмесе, куда не так-то просто заманить желающих – кому нужен вулкан под задницей?!

И вот теперь, полюбуйтесь, его первый независимый надзор: самый паршивый из всех виденных им раньше миров, ледяная планета, оценивающаяся по пригодности для жизни в минус единицу! Остается лишь удивляться, почему человек не прошел мимо столь негостеприимного мира? Хотя и в прежние времена торговцы приставали к любым незнакомым берегам, кишащим свирепыми хищниками и туземцами-людоедами, в надежде найти там помимо хищников и людоедов слоновую кость, золото, экзотические пряности…

Правда, на Лани не было ни слоновой кости, ни алмазов, ни пряностей, зато нефть и уйма ценных минеральных ресурсов с лихвой окупали затраты на ее колонизацию.

Расправляясь с отросшей за ночь щетиной, Бордман то и дело косился в окно, за которым в обрамлении ледяных гор раскинулась широкая долина. Из-за острых пиков медленно, словно нехотя, вставало солнце, вокруг него располагались четыре гало – обычное явление для восхода. Случались ночи, когда и самые яркие планеты окружали себя подобными соседями.

Бледное небо, казалось, покрывала корка льда. Разве на Лани можно представить себе что-нибудь необледеневшим? Только в полдень тонкие струйки начинали стекать по склонам освещенных солнцем гор, чтобы снова замерзнуть ночью. Тем не менее, здесь, в долине, было все-таки теплее, чем на остальной территории планеты…

Бордман вздрогнул, застигнутый врасплох резким звуком вызова, наскоро вытер лицо и поспешил одеться. Взгляд невольно задержался на нашивке с изображением пальмы. Да, трудно представить себе что-либо более несуразное, чем символ пальмы на планете, промерзшей в глубину на шестьдесят футов! Честно говоря, ношение формы было вовсе необязательным, к тому же эта нашивка прибавляла поводов для насмешек над Старшим Офицером Надзора, которого за глаза здесь все называли Старшим Надсмотрщиком. Но каждое утро Дэниэл упрямо натягивал комбинезон. Наверное, так в былые времена рыцари по утрам неизменно облачались в свои доспехи – не для защиты от возможных противников, а с одной лишь целью – придать себе достоинства и уверенности. Чем больше раздавалось в его адрес колкостей, тем уверенней печатал он шаг и тем официальнее становилось выражение его лица… Никто из здешних шутников не должен был догадаться, что Старшему Надсмотрщику отчаянно трудно сохранять величественный вид, а еще трудней – поверить в целесообразность своего пребывания на этой планете.

Бордман прервал настырное верещание сигнала и взглянул на оживший экран только тогда, когда убедился, что форма, а также лицо в полном порядке. Скверно начинается день… Кеннет Хегман был последним среди тех, от кого он пожелал бы услышать пожелание доброго утра.

Хегман и его сестра Рики – рыжие бесенята, которые всячески старались сделать неприятную жизнь на Лани еще неприятней, во всяком случае, для Дэниэла Бордмана, Старшего Надсмотрщика Колониального Надзора. Рики и Кен были на два – три года младше Бордмана и по глубоко укоренившейся школярской привычке терпеть не могли проверяющих и наставляющих на путь истинный. Честно говоря, сотрудников Колониального Надзора вообще мало кто любил, но поскольку именно от них в конечном итоге зависело, получит та или иная колония лицензию на свою деятельность, большинство старательно скрывали неприязнь…

Большинство, но только не Кен и Рики.

Эти двое считали себя старожилами Лани – еще бы, полтора года пребывания в здешнем ледяном аду! К тому же были уверены в огромной важности своей работы как для этой планеты, так и (в перспективе) для всего человечества. Бордман готов был согласиться с этим: Кен в свои неполные двадцать пять считался блестящим специалистом по минералогии и шахтерскому делу. А в данный момент он замещал заболевшего диспетчера порта, так что не мог пожаловаться на избыток свободного времени. Рики же была отличным химиком, и Дэниэлу казалось, что она покидает свою лабораторию только для того, чтобы показать ему, бездельнику, до чего она загружена сверхважной работой, в то время как некоторые… Да, некоторые прибывают на чужие планеты, похоже, только для того, чтобы путаться у всех под ногами, приставать к занятым людям со своими дурацкими проверками и оглашать дурацкие пункты дурацких инструкций!

Действительно, при виде Рики Бордман почему-то всегда принимал крайне официальный вид. Но самым скверным было то, что в глубине души он все меньше ощущал полезность своей работы и все больше готов был согласиться и с Рики, насмешливо фыркавшей ему вслед, и с Кеном, который общался с ним с такой преувеличенной почтительностью, что у Дэниэла порой невольно сжимались кулаки. Как-никак, ему и самому было всего двадцать семь, поэтому после очередного серьезного вступления: «Извините, Старший Офицер Надзора, что отрываю вас от важных дел… сэр!», так и подмывало ответить: «А пошел-ка ты через шихту, спек и красный шлам прямым ходом на карбонизацию и кальцинацию… сэр!» Пусть этот юный вундеркинд от минералогии как следует почувствует, куда его посылают.

– Извините, Старший Инспектор Надзора, что отрываю вас от важных дел, сэр, – донеслось с экрана.

Бордман молча шевельнул губами, а затем привычно-отрывисто произнес:

– Слушаю вас, Хегман!

Однако вместо того, чтобы изложить свое дело, Хегман почему-то молчал, и вдруг Дэниэл заметил, что вид у Кена сегодня, мягко говоря, не совсем обычный. Казалось, то, что он хочет сказать, прочно застряло у него в горле, и только ценой отчаянного усилия Хегман наконец все же справился со своим голосом.

– Бордман, зайдите ко мне как можно скорее… – быстро, почти умоляюще проговорил он. – Прямо сейчас… Сможете?

– В чем дело?

– Да… Нет! – после этих несообразных вскриков Хегман опять надолго замолк. Его следующие слова были сказаны почти шепотом: – Бордман, пожалуйста, поторопитесь!

Экран погас, прежде чем Дэниэл успел что-либо еще спросить. Сигнал окончания связи застал его уже в коридоре: он не знал, что за чрезвычайное происшествие вызвало столь странное состояние Хегмана, но собирался выяснить это как можно скорее.

Итак, Кен обратился не к своим коллегам, «людям дела», а к столь презираемому им чиновнику Колониального Надзора, который только и бубнит выдержки из официальных инструкций. Любое ЧП следовало тщательно скрывать именно от такого чиновника, способного из-за любой ерунды приостановить выдачу лицензии колонии на Лани. А тогда – всех без исключения колонистов ждал такой спектр разнообразнейших неприятностей, что Бордману даже не хотелось думать об этом.

Кстати, ему вообще ни о чем не хотелось думать, пока он быстрым шагом (но по возможности сохраняя чувство собственного достоинства) мерил коридор по направлению к скоростному лифту.

Лифт ждали двое рабочих-строителей – такие же молодые, деловитые и ужасно занятые, как и все колонисты Лани (на подобной планете старичкам, бездельникам и инвалидам просто нечего делать). Из оживленного спора на тему бурения скважин при температуре, близкой к «ситуации в аду за сотню лет до того, как там развели огонь под первой сковородкой», Бордман понял едва ли одно слово из десяти. Да и разговор прервался на полуслове, как только парни разглядели изображение пальмы на его рукаве. Один из них толкнул локтем другого – и через секунду перед Дэниэлом стояли школьники, обнаружившие, что в их компании вдруг появился ябеда и подлиза, любимчик директора.

Да, в придачу к пальме на рукаве неплохо было бы нарисовать на спине мишень, чтобы с удобством кидать не только шуточки, но и более ощутимые предметы… Одолеваемый подобными горькими мыслями, он вслед за строителями втиснулся в скоростной лифт.

И все же лифт оказался недостаточно скоростным, поэтому Дэниэл успел насладиться следующим диалогом между своими попутчиками:

– Джим, ты знаешь, почему стоящая работа обычно достается самым талантливым людям?

– Почему?

– Да потому что работать может далеко не каждый! Тот, кто может работать, тот работает, кто не может работать, тот учит, кто не может учить – руководит…

Бордман первым выскочил из остановившегося лифта, но успел услышать фразу, произнесенную ему вслед с особым смаком:

– А тот, кто и руководить не может, – тот кон-тро-ли-ру-ет!

Последнее слово эхом отдавалось в голове Бордмана, пока он быстро шагал по прозрачному туннелю, соединявшему жилой район с административным сектором. Сквозь голубоватые стены он повсюду видел людей, занятых стоящим делом.

Неподалеку от здания управления находились склады строительных материалов; в вершины холмов упиралась «ногами» разной длины гигантская стальная конструкция ловушки. Люди ползали по ней, словно деловитые муравьи, счищая наросший за ночь лед с помощью звуковых ледоочистителей. Сколотые глыбы сверкали на солнце. Ловушку приходилось очищать каждые десять дней, иначе она рухнула бы под тяжестью льда. Тогда прервалось бы сообщение с материнской планетой Терой, которую связывали с колонией постоянные рейсы космических кораблей.

На Лани, так же как и на других колонизируемых планетах, сначала была построена космическая ловушка для получения энергии из ионосферы. Потом была смонтирована и резервная установка на случай аварии гигантского устройства, доставлены на склад запасы пищи и всевозможные приспособления, приборы, построены жилые здания… Словом, сделано множество вещей, без которых немыслима жизнь в колонии. И вот теперь, когда «люди дела» провернули весь этот титанический труд при температуре, близкой к точке замерзания всего и вся, явился Старший Офицер Колониального Надзора, чтобы контролировать, все ли сделано должным образом…