Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 61 страниц)

Они рассмеялись. И со стороны этот смех, мог даже показаться искренним.

– Так значит дела, – проговорила вдова, сделав маленький глоток из кубка.

– Даже услуга, моя ненаглядная Ривена. Я отчаянно нуждаюсь в столь редком и удивительном даре стен твоего дворца – слышать даже самый тихий шепот и разбалтывать даже самые молчаливые языки. Мне нужны сведения, моя дорогая. Слухи, оговорки, пьяное хвастовство. Мне нужна нить, ухватив за которую, я смог бы распутать тот клубок, что неожиданно превратился в скалу преградившую мою дорогу.

– И о чем же должны рассказывать тебе мои стены?

– О совести и верности богам Верховного понтифика.

Ривена Мителиш удивленно подняла бровь. Слова Великого логофета явно заинтриговали её, а разбудить неподдельный интерес этой женщины было не самым простым занятием. Уж Джаромо то это хорошо знал. И его умение будить этот интерес, играло не последнюю роль в странных отношениях с пресытившейся жизнью и радостями богатой вдовой.

– О совести и богах? Милый, такие слова не часто встречаются в твоей речи. Ты знаешь об этом?

– Конечно, отрада моих глаз. Но именно о них я и жажду узнать. Точнее о том, почему о них заговорил Верховный понтифик Лисар Анкариш.

– Может потому что он жрец? Им вроде, как положено разглагольствовать о так вещах.

– Но часто ли они призывают рвать узы едва устоявшейся дружбы? Особенно той дружбы, чье молодое древо лишь начало проявлять свою щедрость? Едва ли, моя милая, ненаглядная и обожаемая Ривена. Так вышло, что Верховный понтифик пренебрёг моей дружбой и самым моим искренним расположением. Он говорил мне о богах, о долге, о данных клятвах и верности им, но в каждом его слове я чувствовал фальшь. И я хочу узнать, насколько точным было моё чувство. Если его купили, я хочу знать, кто передавал деньги. Если запугали – кто угрожал и принуждал. Я желаю знать всё и знать это как можно быстрее.

– И у тебя, вероятно, есть догадки, кто именно оказался таким убедительным?

– Безусловно! Но я опасаюсь пустить тебя по ложному следу собственных предубеждений, а посему, предпочту придержать их в тени тайны.

– Скажи мне, милый, а знаком ли ты с моими сыновьями?

– Боюсь, знакомство наше было столь мимолетно, что и не идёт в счёт. И из троих твоих детей, я дважды видел лишь старшего, Лисара.

– От своего покойного мужа я родила трёх прекрасных, здоровых и толковых сыновей, чьим воспитанием я долгое время занималась лично. Знакомый, пусть и мимолетно, тебе Лисар пошел по пути воина и сейчас служит листаргом второй домашней тагмы Прибрежной Вулгрии. Но двое других, Мирдо и Майдо, решили посвятить себя богам и вступили в ряды жречества. Мирдо, мой средний мальчик, избрал путь почитания Илетана и чествует его в Перийском храме, а младший, хотя ему только исполнилось шестнадцать, уже стал главным жрецом храма Радока в Мофе. И я безмерно горда их учпехами. Когда я была молодой, я сама часто мечтала о пути жрицы, желая посвятить себя Меркаре. Но брак показался тогда моей семье куда более предпочтительным выбором, так что свое служение Сладострастной я продолжила лишь в частном порядке, ублажая её на пирах, в постели и… некоторыми иными способами, о которых ты, вероятно, и так хорошо осведомлён. Так что моя семья совсем не чужда толкования воли богов, мой милый. Будь уверен, мои детки и родичи, как и весь вьющийся тут рой пчелок, навострят свои ушки. Ну а слушать они умеют. Как и размягчать даже самые молчаливые языки.

– И вновь ты становишься моим спасение. Но какой же благодарности ты ждешь за него, моя ненаглядная Ривена?

– Никакой.

– Совсем никакой?

– Милый, я умею помнить добро и щедрость. Ты помогал мне, и помогал много, прося за это лишь всякие несерьезные глупости. Так что теперь настал мой черед проявлять к тебе доброту. Тем более что чутье пожившей благородной женщины подсказывает, что благодаря твоим успехам, какими бы они не были, в коллегии жрецов, а может и ещё где, в скорости освободится пара другая местечек, которые могли бы подойти моим деткам.

– Моя возлюбленная Ривена, твои дети для меня словно родные, ибо нет в этом мире женщины, что была бы мне ближе, чем ты. Я бы и так оградил их самой чуткой и самой трепетной заботой. И я уязвлен, что ты можешь считать хоть как то иначе!

– В твоих чувствах я никогда не сомневалась, любимый. Но зная, что за тобой есть важный должок, моему сердцу всё же будет спокойней.

– Тогда знай и помни, что мой долг всецело принадлежит тебе.

Они закончили ужин, ставший для Великого логофета одновременно завтраком и обедом, болтая о всяких отвлеченных пустяках. Всё важное было уже сказано, и вдова и логофет могли насладиться обществом друг друга и лёгкой игривой болтовнёй. В некотором смысле, после Шето, Ривена была самым близким его человеком. И Джаромо был счастлив провести с ней время вдвоём. Особенно после всех испытаний последних дней.

– Да, милый, помнишь, я говорила, что кое-кто спрашивал тебя весьма настойчиво? – сказала хозяйка дворца, промакивая губы шелковой салфеткой.

– Конечно, моя ненаглядная.

– Тогда я попросила тебя не думать об этом, но так вышло, что один из твоих настырных домогателей спрашивал тебя как раз перед твоим пробуждением. Более того, он даже пожелал немного тебя подождать, благо, что в моем доме есть чем скрасить ожидания.

– И кто же это был, моя ясноглазая Ривена?

Госпожа Мителиш звонко хлопнула в ладоши и в покои вошла одна из служанок.

– Найди и приведи сюда гостя Великого логофета.

– Слушаюсь, моя хозяйка.

– И пусть нам принесут сладостей. И поскорее.

– Как пожелаете, хозяйка, – проговорила рабыня и тут же с поклоном скрылась за дверью.

– Ты сохраняешь интригу, моя возлюбленная, – заметил Великий логофет.

– К чему тратить слова, милый, если совсем скоро ты и так всё узнаешь.

Слуги внесли поднос полный различной медовой выпечке, а следом за ними в опочивальню Ривены Мителиш вошел Киран Тайвиш. Эпарх столицы выглядел усталым. Казалось, что в его лопатки вбили два невидимых крюка, и лишь свисая на них, он и удерживал вертикальное положение. Судя по трости и по тому, как морщился при каждом шаге эпарх, боль в ноге, едва начавшая спадать, вновь стала невыносимой.

Джаромо вспомнил, что не видел Кирана с самых похорон. Да и на них он пробыл лишь строго отведенное традициями время, почти не открывая рта и не сильно отличаясь от лежавшего в саркофаге брата. Кто-то мог посчитать это признаком безразличия или затаенной обиды на слишком успешного родича, но Великий логофет знал, что дело тут было совсем в ином. Ведь в тот день Киран хоронил не просто брата, главу семьи или наставника, но свою лучшую часть.

Говорят, младшие дети обречены либо на борьбу со старшими, либо на следование за ними. Киран выбрал следование, причем выбрал он его искренне и самозабвенно. Шето был его путеводной звездой, его внешней волей. Основанием, на котором он строил всю свою жизнь. И смерть старшего брата выбила это основание из-под его ног. Ведь всё, чем он был и чего достиг, было заслугой Шето. Он всегда знал это и не пытался противиться этому знанию, принимая его всем своим сердцем. И это роднило его с Великим логофетом. Как и в сиротстве и пустоте, возникшей в их сердцах после смерти Шето.

– Киран, – кивнул вошедшему сановник.

– Здравствуй, Джармо, – голос эпарха прозвучал непривычно тихо и сдавленно. – Я искал тебя.

– Пожалуй, мне пора вернуться к своим гостям, – с мягкой улыбкой произнесла Ревена Мителиш, поднявшись с кресла. – Не стоит уж слишком явно обделять их вниманием, а вам я доставлю лишь смущение.

Вдова покинула свои покои, игриво подмигнув Джаромо. Киран проводил её взглядом, а потом подошел и замер в нерешительности. Он посмотрел на свободное кресло, на столик, заставленный облитыми медом сладостями и фруктами, а потом встретился глазами с Великим логофетом.

– Нам надо поговорить, – повторил эпарх.

– Так прошу же, пожалей свои измученные беспощадной болезнью ноги и присаживайся скорее.

Киран огляделся по сторонам и покачал головой.

– Лучше нам выйти наружу.

– Твоя осторожность и бдительность достойны всяких похвал, мой добрый друг, но, поверь мне, стены госпожи Мителиш умеют хранить тайны. Да и разве каждый шаг не доставляет тебе страданий?

– Прости, Джаромо, но лучше я доверюсь себе. А что до ноги… знаешь, к боли тоже можно привыкнуть. Тем более, хвала богам, люди придумали повозки.

Великий логофет кивнул и поднялся со своего кресла. Спорить с Кираном, особенно когда он упирался, было тяжким, долгим и совершенно не гарантирующим успех делом. И Джаромо Сатти совсем не желал тратить на него вновь вернувшиеся силы. Вместе они покинули покои хозяйки дома, а потом попросили дежурившую у дверей служанку проводить их к выходу в обход главного зала. Хотя Джаромо и не отказался бы попрощаться с Ривеной и ещё раз поблагодарить её за всё, ему не хотелось привлекать лишнего внимания ни к себе, ни к настороженному и явно напуганному Кирану.

На выходе из дворца их встретили запряженная двумя волами повозка и восемь охранников – причем не рабов, как было принято среди богатых и знатных, а тайларов, в лицах, крепости тел и манере держаться которых безошибочно угадывались десятилетия воинской службы. Да и под накидками на них были надеты кожаные тораксы, а на поясах висели не обычные дубинки, а короткие мечи.

– Ты привел с собой сильную охрану, Киран. Рискну предположить, что все эти строгие мужчины видели в своей жизни куда более масштабные события, чем уличные драки.

– Ты предполагаешь верно. Это ветераны харвенской кампании, служившие под началом моего племянника. Мне как-то спокойнее ходить по улицам, зная, что они прикрывают мою спину.

Палатвир был всё также тих и безлюден. Охвативший город праздник тут прятался внутри особняков и дворцов, укрываясь от всех посторонних глаз за высокими оградами, крепкими вратами и верной стражей, выдавая себя лишь приглушенной музыкой и веселыми криками. Пожалуй, тут, на этих улицах, их и вправду вряд ли могли подслушать.

Эпарх Кадифара и Великий логофет направились к повозке. Стоило им забраться внутрь, как Киран с облегчением вытянул ногу и начал растирать колено. Даже столь небольшой путь успел доставить ему значительные страдания, а это значило, что болезнь снова пришла в движение. Когда повозка тронулась, покатившись в сторону моря, Киран тяжело вздохнул и проговорил чуть слышно.

– Мне кажется я следующий.

– На тебя готовится покушение?

– Возможно… в коллегии зреет заговор, Джаромо. Меня хотят лишить моего поста.

– Это точные сведения?

– Боюсь, что да. И я сейчас не говорю об обычных интригах Латаришей и их прихлебателей. На них я бы не стал обращать большого внимания. Тут совсем другое. К коллегиалам шастают старейшины. Причем тайно. К каждому, из числа алатреев, или кто близок к ним или падок на деньги и обещания, день за днем ходят главы благородных родов или их посыльные. И знаешь, о чем они говорят? Их подбивают обвинить меня в самоуправстве и предать суду перед Синклитом. Суду, Джаромо!

– Позволь же узнать за что!

– За гавань. За эту проклятую Аравенскую гавань и её жителей, да разорвут гарпии их печенки и глаза в придачу!

– Разве коллегия не поддержала подавление мятежа и последующую реконструкцию?

– Конечно, поддержала! Великие горести, да каждый из них, так или иначе, уже успел влезть в эту стройку и погреть на ней свои ручонки. И теперь эти самые люди готовятся обвинить меня в самоуправстве. И не просто в самоуправстве. Если всё, что меня говорят, правда, то меня хотят обвинить в злонамеренном ущербе городу и горожанам. Ты только подумай, до какой чуши они готовы дойти! Аравенны всегда были язвой, с которой десятилетиями никто не мог ничего сделать. А я смог. Я вычистил и сжег это разбойничье гнездо, чтобы на его месте воздвигнуть новый прекрасный квартал и не позорить нашу столицу гнилыми трущобами. А насчет горожан так я и вовсе молчу. Там же жил сплошь пришлый преступный сброд, не пойми как вообще оказавшийся внутри города без рабских ошейников. И вот теперь они называют это ущербом Кадифу. Проклятье, да уже сама эта формулировка оскорбительна!

– Эпархов назначает Синклит, ибо провинции подвластны ему, а не городским коллегиям.

– Ага, и этот самый Синклит сейчас очень требовательно просит коллегиалов обвинить меня в самых немыслимых преступлениях.

– Не Синклит, а алатреи. Как бы им этого не хотелось, понятия эти всё же не тождественны друг другу.

– Боюсь, что они срослись куда прочнее, чем ты думаешь. Алатреев всегда было больше. Но раньше они были не более чем группками рабовладельцев с чрезмерными земельными наделами, между желаниями и интересами которых мой брат умел очень хорошо маневрировать. Но теперь… теперь его нет с нами, а все алатреи едины в желании сокрушить и выкинуть из Кадифа нашу семью. И я следующий в их списке.

Великий логофет пристально посмотрел на эпарха. Киран был бледен. Его заросшие седой щетиной щеки впали, под глазами синели припухшие складки, а руки то и дело сковывало дрожью. Наверное, вчера, стоя на пороге дворца Ривены Мителиш, Джаромо выглядел не лучше, а может и хуже Кирана Тайвиша. Слишком мало сна, слишком мало покоя и слишком много горя и проблем выпали на их долю в эти дни. Да, их статус, положение, а может и сами жизни, не первый раз оказывались ставками на игральной доске политики Тайлара. Но вероятно впервые каждый из них не знал, что ему делать и как поступать. Ведь впервые рядом с ними не было Шето.

– В Летние мистерии никто не принимает решений, – только и нашелся, что сказать в ответ сановник.

– И сколько осталось до их завершения? Четыре дня, да день после. Ничто не мешает коллегиалам выдвинуть против меня обвинения сразу после окончания праздников. Нас обезглавили, Джаромо, а теперь давят. Давят всех и каждого. Так что поверь, скоро они и тебя постараются превратить в пепел. Так что если ты думал сбежать, сейчас самое время.

– Киран, тебе ли не знать, что прошло уже очень много лет с того дня, как я сам, по собственной воле, связал судьбу и жизнь с семьей Тайвишей. И я хочу верить, что не было и мгновения, чтобы я хоть словом или поступком, дал повода усомниться в прочности этих уз и своей преданности.

Эпарх Кадифара посмотрел на него уставшими глазами и опустил голову.

– Прости за эти слова, Джаромо. Они были глупы и рождены страхом и злобой. Я никогда не ставил под сомнение твою верность. Просто я так устал… – Киран тяжело вздохнул и потер колено. – И эта проклятая боль в ноге опять сводит меня с ума. Проклятье, порою мне кажется, что проще было бы вообще её отрезать. Так я бы хоть перестал мечтать об исцелении. Но хуже даже не это. Хуже, что я просто не знаю, как быть без Шето. Всю мою жизнь он показывал мне путь. Он вел меня и я был счастлив следовать. А теперь… теперь…

– Теперь нас ждет борьба, Киран. Как ждала она нас день, год и даже десятилетие назад. Ведь таков удел всех облечённых властью и влиянием: бороться и пожирать других, чтобы они не успели пожрать тебя.

Повозка остановилась возле массивных ворот Лазурного дворца. Двое охранников открыли двери и хотели было помочь Кирану спуститься, но тот лишь оттолкнул их руки и вышел сам, морщась и закусывая губу от боли. Джаромо последовал за ним.

– Пожрать других, чтобы не пожрали тебя, – задумчиво, словно смакуя новую для себя мысль, протянул Киран. – Да, брат жил как раз по этому принципу. Но как же мне пожрать алатреев, а, Джаромо? Может и тут ты сможешь помочь мне советом?

– Смогу, ибо ты сам его знаешь. Узнай кто из коллегиалов верен алетолатом и не предаст тебя. Узнай кто достаточно труслив или алчен, чтобы купившись на посулы старейшин, перепродать себя подороже и не жалей на них ни денег, ни земель, ни постов. Запугай самых слабых и привяжи их к себе страхом. А самых упрямым, если иного выхода не будет… одари особыми подарками. Такими, которые они не перенесут. Так ты укрепишь незримую крепость вокруг своего поста.

– Купить и запугать. Что же, это и вправду для меня не ново. Видимо придется-таки запустить руки в семейную казну.

– Запускай хоть по локти и плечи, ибо твоё спасение неразрывно связанно со спасением всего рода.

– Я же смогу опереться на тебя?

– Конечно. Я весь и без остатка к услугам рода Тайвишей.

– Я знаю это, Джаромо. И я, правда, рад, что ты рядом.

С соседней улицы послышались веселые и явно пьяные голоса. Пройдя между двух строгих особняков, на набережную вывалилась большая и пестрая компания. В центре шла примерно дюжина юношей, явно из числа благородных. Их некогда белоснежные одежды щедро покрывали багряные пятна, а сами они, смеясь и толкаясь, пили вино из больших сосудов и поливали им друг друга и окружавших их рабов. Невольников с ними было не меньше двух десятков. Причем очень и очень разных. Бритых и длинноволосых, с заплетенными на голове и бородах косичками. Смуглых, краснокожих, загорелых и с кожей бледно-молочного цвета, которая отдавала обожжённой краснотой. Единственное что их объединяло, так это крепость тел и лица, вполне подошедшие как головорезам, так и бывалым воинам. Верный знак рабов-телохранителей, которых так ценили в благородном обществе Тайлара.

Толпа повернула и пошла прямо в сторону Джаромо и Кирота. Великий логофет сразу заметил, как все восемь нанятых эпархом бойцов, словно бы невзначай, встали полукругом и напряглись, явно готовясь в случае чего дать отпор. Но пьяная толпа, казалась, даже их не замечала. Юноши были так увлечены вином и подначиванием друг друга, что уже было прошли мимо, когда один из них, шедший последним, вдруг остановился и посмотрел в сторону Джаромо. Его мутные и пьяные глаза сощурились, а потом резко округлились:

– Эй, подождите, а я их знаю. Это же логофет и эпарх. Джасурский мужеложец и впившийся в наш город больной клещ!

Теперь его узнал и сановник. Прямо перед ним, пошатываясь и сжимая в кулаке амфору с вином, стоял Тэхо Ягвиш.

– Это точно они! Тайвишские ублюдки!

Теперь остановились уже все – и рабы и благородные юноши. Они стояли и смотрели то на Ягвиша, то на Великого логофета с эпархом.

– Благородные ларгесы, я призываю в свидетели каждого из вас! Я убежден, что эти мерзкие выродки повинны в гибели моего отца и главы рода Ягвишей! Я требую мести!

– Обращайся в Синклит, наглец. Я отвечу на все твои обвинения, – подался вперед Кирот.

– В Синклит? В Синклит?! Я обращусь к богам и моей чести, мерзкий отравитель! Я, Тэхо Ягвиш, глава славного рода Ягвишей, чьи мужи поколение за поколением созидали государство и приумножали его величие и славу, бросаю тебе вызов, жалкий и презренный выродок, чей род наполняли лишь трусы и проходимцы!

– Здесь никто не будет марать о тебя руки, мальчишка. Ступай прочь. Ты стоишь возле моего дома.

– А ведь и вправду! Тут и есть ваше змеиное гнездо! Ну так получай подношение от гостя!

Амфора полетела в сторону эпарха Кадифара, но один из ветеранов успел поймать её прямо в полете. Юноша скривился и словно обиженный ребенок, топнул ногой землю. Но тут кто-то из толпы, явно заведенный этой перепалкой, решил последовать его примеру. Вторая амфора немного не долетела до своей цели, разбившись о камни мостовой и окатив Кирота россыпью красных брызг, осевших на его одежде. Эпарх с недоумением посмотрел на изгвазданный подол белой туники с вышитой жемчугом каймой, а потом поднял глаза на алатрейскую молодежь.

– Вшивые щенки, да я эпарх Кадифара, я…

Договорить он не успел: новая амфора пролетела мимо охранника и ударила Кирана Тайвиша в левый висок. От удара эпарх скрючился, зажав голову руками, из-под которых уже струилась кровь. Все восемь ветеранов тут же выхватили мечи и встали плотным полукольцом, явно ожидая нападения. Но толпа рабов и благородных только визжала и сыпала оскорблениями, кидая камни и амфоры, но не рискуя подходить ближе. Хотя оружие у них было, они явно выпили не столь много, чтобы устроить поножовщину прямо на улицах Палатвира.

Ждать, пока ярость, кураж и вино окончательно лишат их рассудка, Джаромо не желал. Бросившись к Эпарху, он помог ему встать и, подхватив под руку, потащил к дворцу. Оказавшись у окованных бронзой и железом ворот, логофет яростно застучал по ним руками и ногами, пока они немного не распахнулись и сановник вместе со стражами не протиснулись внутрь, распихивая удивленных рабов.

Когда осыпаемые камнями и сосудами двери закрылись, логофет помог Кирану сесть, прислонив его к стене, и быстро оглядел его раны. Левый висок и бровь были разбиты и сочились кровью.

Эпарх провел по лбу рукой и пристально посмотрел на перепачканные пальцы. В его взгляде удивление смешивалось напополам с болью и негодованием.

– Паршивые членососы… – проговорил он, растирая кровь между пальцами.

– Киран, ты ранен, надо срочно позвать лекаря.

– Грязные тупые твари, – Киран Тайвиш словно бы и не слышал слов сановника. – Посмели напасть на меня. Меня! Эпарха этого города и провинции! Великие горести. И это тупое пьяное отребье ещё смеет считать себя благородным сословием? Да они же ничем не отличаются от того чужеземного зверья, что шляется за ними по городу.

Джаромо посмотрел на впустившего их слугу.

– Срочно подай воды и чистую ткань, а также незамедлительно приведи сюда домашнего лекаря.

– Сию минуту господин.

– Ты слышал их, а, Джаромо? Слышал их? – продолжал Киран, уставившись на пальцы. Кровь из его раны и не думала останавливаться, спускаясь ручейком на плечо и превращаясь в крупное багряное пятно на накидке. – Эта алатрейская мразь посмела обвинить меня в убийстве своего проклятого родственничка! И не просто меня, всех нас! Да отвергнут боги эту тупую скотину!

Шето так и не рассказал ему всей правды. Он вечно ограждал брата, прикрывая или затемняя их самые тёмные, но неизбежные поступки и решения. А Кирот, безгранично доверяя брату, и не пытался всего выяснить, приняв добровольное наведение столь же легко и безраздельно, как и служение семье. С него было достаточно и того, что род Тайвишей год от года становился сильнее и могущественные, а какой именно ценой все это покупалось, его не слишком волновало.

Конечно, Кирот о многом догадывался. Да и как было иначе? Ведь он был Тайвишем. Частью, и весьма важной частью, семьи. Но свои догадки он предпочитал держать где-то глубоко внутри, или просто отмахиваться от них, как от надоедливых насекомых.

Вот только скоро ему предстояло проститься со своим добровольным неведением.

Возможно, даже слишком скоро.

Великий логофет обернулся, посмотрев на охранников. Ветераны были залиты вином, помяты, а у одного из них, невысокого, с крупной головой, которая словно бы росла сразу из плеч, минуя всякий намек на шею, была сильно рассечена губа, кусок которой свисал на лоскутке кожи. Эти пьяные мальчишки смогли задать им трепку, даже не прибегая к ножам или дубинкам. Хватило и камней с амфорами.

Неожиданно Киран вцепился в рубаху Великого логофета и притянул его к себе.

– Я сломаю им жизни, слышишь, Джаромо? Клянусь всеми богами и памятью моего отца и брата, я сделаю это!

Залитое кровью лицо эпарха Кадифара превратилось в искореженную болью и ненавистью гримасу, а его глаза – в два вращающихся красных шара. Джаромо ещё никогда не видел обычно спокойного и меланхоличного Кирана в таком состоянии. И от этого ему стало не по себе. Он попытался отцепить от своей одежды окровавленные руки, но эпарх сжимал его мертвой хваткой, продолжая осыпать Тэхо Ягвиша самыми смачными ругательствами и проклятьями, обещая ему такие кары, которые напугали бы и палачей самого Убара Алое Солнце.

И тут, сквозь это полубезумное бормотание, Джаромо услышал всхлип. Потом ещё один и ещё, а потом всхлипы сменились громким детским плачем. Великий логофет обернулся и увидел полуторалетнего малыша, который стоял прямо напротив и ревел во всё горло, сжимая крохотные кулачки.

Великий логофет с силой рванул одежду, высвободив её из рук Кирана, и подбежав к Эдо Тайвишу, взял ребенка на руки, крепко прижав к себе. Малыш, не переставая реветь, весь вжался в него, вцепившись ему в шею и уткнувшись в плечо, а Великий логофет начал укачивать его, шепча на ушко слова утешения.

Со стороны сада к ним уже бежали две няньки, но Джаромо развернулся к ним боком, недвусмысленно давая понять, что не доверит внука Шето Тайвиша тем, кто позволил ему оказаться возле ворот в одиночестве. Для себя он уже решил, что не далее как завтра, при первых же лучах солнце, эти две женщины навсегда покинут Лазурный дворец.

– Во имя Мифилая всемогущего, что тут приключилось?!

Лико Тайвиш, возникнув словно бы ниоткуда, удивленно смотрел, то на помятых и залитых вином ветеранов, то на окровавленного дядю, то на Джаромо и своего сына у него на руках.

– Лико, мой мальчик, они напали. Забросали нас камнями и кувшинами. Называли убийцами! – проговорил Киран Тайвиш, с явным трудом поднявшись на ноги и прислонившись к стене.

– Кто это был, дядя?

– Тэхо Ягвиш и свора его подпевал, – ответил за эпарха Джаромо. Мальчик на его руках немного успокоился и теперь осторожно выглядывал из-за плеча.

– Этот подлый щенок посмел обвинить меня в убийстве своего отца! Меня, того кто только проводил к богам родного брата! Ублюдки. Проклятые отравители, да полакомятся гарпии их печенкой!

Лико вопросительно посмотрел на Великого логофета, но тот лишь еле заметно покачал головой, давая понять – Киран говорил искренне. Юный глава рода Тайвишей подошел к своему родственнику и, взяв под руку, повел по дорожке, ведущей к дворцу.

– Это бесчестно Лико! Такие обвинения нельзя оставлять без последствий.

– И они будут, дядя. Для каждого нашего врага. Теперь я вижу, что у алатреев больше нет чести. Они тонут в неправедной крови и хотят измазать ей всех вокруг, чтобы самим не выделяться. Но мы заставим их в ней же и захлебнутся.

Джаромо посмотрел вслед уходящим Лико и Кирану, а потом покрепче прижал к себе маленького Эдо. Мальчик уже почти не плакал. Только чуть похныкивал, глотая остатки слез и утирая их маленьким кулачком. Великий логофет неожиданно понял, что он удивительно похож на своего деда. Те же пухлые щеки, большие светлые глаза, чуть поджатые широкие губы и крупные уши. В нём, в этом маленьком человеке, явственно чувствовалась кровь Первого старейшины. И не просто кровь и родовые черты. Джаромо чувствовал его самого. Шето Тайвиша.

Поцеловав малыша в лоб, он прижался губами к крохотному уху и прошептал едва слышно:

– Я сохраню твоё наследие Шето. Даже самой невозможной ценой. Клянусь.