Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 61 страниц)

– В городе живет триста пятьдесят тысяч человек. А скорее всего – намного больше. Как мы будем его контролировать даже с тысячей человек?

– Убар, мы всё же не вражеский город берем. Мы просто немного приструним одну возомнившую о себе слишком много семейку ларгесов. Большинство горожан этого даже не заметит.

Полководец замолчал, а потом сухо кивнул и вернулся к парапету балкона. Да, переубедить старого вояку тоже было непростым занятием. Почти безнадежным. Великие горести. Он даже политику мерил аршином войны и смотрел на Кадиф, словно на поле брани. Интересно, а какой взгляд у этого малолетнего ублюдка Лико? Наверное, примерно такой же.

Левая половина челюсти Кирота Кардариша тут же заныла, вспоминая позорный удар во время пира.

Никто и никогда в этом мире, кроме, конечно, отца, не смел поднимать на него руку. Кирот был ларгесом, старейшиной, благородным и богатым мужем, управлявшим обширными землями. Его род имел долгую и славную историю, восходящую к самому основанию государства.

И этот мальчишка, этот проклятый выскочка, чья семья набила карманы на смуте и распрях, публично унизил его, ударив словно какого-то блиса или раба. Да, конечно, Кирот и сам грубо нарушил этикет, прирезав ту харвенскую девку. Но что это было, как не плевок в лицо? Разве не Тайвиши подкинули труп на порог его дома? Разве не они оскорбили его первыми?

Они самые. Так что он просто вернул залежавшийся должок. А вот этот вшивый щенок, возомнивший себя, не иначе как новым Великолепным Эдо, уже нанес ему публичное и недвусмысленное оскорбление. И теперь за него надо было заплатить. Он, и все его проклятые родственнички и слуги, должны были выплатить свою цену. Ибо пропустивший удар хоть раз, будет получать их до конца своей жизни.

Двери вновь открылись и на террасу балкона вошли Тэхо Ягвиш и Лиаф Тивериш.

– Всех благ и благословений вам досточтимые мужи. Да освятят дела наши милостивые боги! – Вещатель алетолатов кивнул головой, приложив руку к сердцу.

– Тебе тоже всех радостей, Лиаф. И тебе Тэхо. Проходите скорее, – махнул рукой в приветственном жесте Кирот. – Мы как раз начали обсуждать ближайшие события.

– Надеюсь, без нас вы не успели обсудить ничего важного, – проговорил Тэхо Ягвиш, подходя к столу. – Я не желаю пропускать ни единого шага к гибели всех Тайвишей.

Этот малец никогда особо не нравился Кироту. До смешного глупый, дурной, заносчивый и с непомерно раздутым самомнением при неумении даже своей собственной жизнью распорядиться должным образом. Он словно являл всё худшее, что так часто наблюдалось в благородной молодежи. Такие как он все время гибли в бессмысленных стычках, спивались, разрушались себя оргиями, извращениями, а то и всякими больными культами, как местными так и иноземными, пуская по миру и втаптывая в пыль историю целых великих домов, чьи имена ещё недавно гремели на весь Тайлар. Покойный братец Кирота был примерно таким же. И единственное, что он сделал полезного для семьи, так это произвел на свет Рего и умер, не успев ещё сильнее опозорить их славное имя.

И все же парнишка, а точнее память об его отце и кончине, были именно тем рычагом, которым алатреи могли перевернуть колоса затянувшегося алетолатского владычества. Пусть старший Ягвиш и был жалкой и жадной гнидой, добровольно превратившей себя в подстилку жирдяя, его трагическая смерть и гнев родни и прочих родов, играли на руку их маленького сговора. Великие горести, да если бы Тайвиши не траванули его тогда, то алатреи так бы и продолжали трепыхаться в нерешительности и безвольной злобе.

– Ты всё хорошо запомнишь, Тэхо Ягвиш. Не беспокойся об этом. И не только ты. Весь Синклит запомнит. Ведь именно тебе и предстоит выдвинуть самые первые обвинения.

– Когда я начну речь про наделение достопочтенного Кирота Кардариша регалиями старшинства, как самого достойного и опытного из благородных ларгесов, а алетолаты постараются выдвинуть против него Тайвиша, ты встанешь со своего места и востребуешь справедливости и суда! – улыбнулся Лиаф Тивериш.

– О да, я потребую справедливости! – глаза юного Ягвиша полыхнули злобой и ненавистью. – Я обвиню его при всех старейшинах в убийстве моего отца и попрании чести моего рода! Лекарь подтвердил, что в теле отца был яд, а человек, который признается в отравлении, у меня уже есть.

– И кто же это? – с неподдельным интересом спросил Убар Эрвиш.

– Раб, который часто подавал вино моему отцу. Я пообещал, что если он скажет, что Тайвиши заплатили ему за отравление, его оставшейся на свободе семье в Сэфтиэне, дадут землю и пять тысяч литавов.

– Если господина убил раб, то казни подлежат все домашние рабы. Таков закон, – с явным любопытством проговорил Мицан Литавиш.

– Я знаю. И я пойду на это во имя отмщения и светлой памяти моего отца. Это жертва, которую я должен принести.

– Ну что же, и вот наш юный господин Ягвиш прерывает выступление и обвиняет молодого щенка в убийстве своего досточтимого родителя, – Кирот налил себе вина, кинув в него ложку меда и веточку мяты.

– И тогда и другие алатреи выдвинут свои обвинения. – Лиаф Тивериш поднялся и заложив руки за спину, начал шагать вокруг стола, словно бы уже находился перед собранием старейшин. – Его обвинят сразу и во всём. В незаконной войне, что велась лишь под предлогом личной наживы и вопреки желанию государства. В расправе и казни, учинённой над Аравеннами, в порабощении гостей города, в убийствах этриков и палагринов, в порче и уничтожении имущества граждан, в препятствии торговли и осквернении священных памятников…

– Погоди, погоди-ка, – перебил вещателя заинтересовавшийся Кирот. – Какие ещё священные памятники ты нашел в Аравеннах? Это же всегда была гнилая дыра, от которой говном на полгорода несло.

– Даже среди всей той гнили и упадка, возвышались статуи могучих героев старины, что были разбиты и сброшены с постаментов. Святая память наших благородных предков была посрамлена и поругана в кровавом безумстве, что учинил сей преступник!

– Пха! – только и нашелся, что ответить хозяин дома.

Такого обвинения даже он придумать бы не смог. Да что там. Великие горести, да даже сам Сардо Циведиш, сам Харманский змей, не додумался до такого. Все-таки недурной им достался новый вещатель. Совсем не дурной.

Лиаф Тивериш отлично вживался в свою новую роль. Он смаковал каждое слово и звук своего голоса. Он упивался ими почти так же, как Сардо Циведеш во времена молодости. Да и сам, медленно но верно, начинал походить на Харманского змея. В одежде Тивериш стал избегать показной роскоши, отдавая предпочтение простым и скромным вещам. Он похудел и даже немного вытянулся. Порою даже казалось, что Сардо не просто подыскал себе замену, но получил новое тело и новую жизнь в этом человеке. И эти перемены замечали уже все вокруг. Неясным пока было лишь одно: смог ли Харманский змей передать новому вещателю свою волю и проницательность.

Кирот вспомнил, как много лет назад, когда Тайвиши только начали подминать под себя страну и город, этот странный аскет первым почувствовал новую угрозу. Тогда мир между партиями, достигнутый в тяжёлой и кровопролитной войне, что друг с другом, что с всевозможными повстанцами, казался всем благом. Ужасы затяжной смуты, наконец, отступали, и раны, нанесенные государству, только-только начинали затягиваться. Теперь лязг железа в полях, был лязгом серпов и молотилок, по дорогам шли путешественники и торговцы, а не маршировали солдаты, а дикари носили железо в виде оков и ошейников, а не потрясали им, вламываясь в дома своих вчерашних хозяев.

Страна вкушала долгожданный мир и старые споры, так и не решенные за годы минувшие с падения Арвишей, теряли свою былую важность. Синклит или народные собрания. Роль сословий и доля положенной им власти. Вопросы веры и почитания богов. Положение этриков и иноземцев. Всё это больше не гнало людей на поля сражений. И между полным доспехом и полным сундуком, люди выбирали последнее.

Да и Шето Тайвиш, как-то неприлично быстро обраставший властью, хотя и был алетолатом и активно расширял участие палинов, всё же совсем не спешил созывать народные собрания и передавать им власть. Они предлагал полумеры. Баланс, рожденный компромиссом. И это, казалось, устраивало всех.

Да что там, сам Кирот тогда скорее тяготел к подобным решениям и политике. Его семья жила больше работорговлей, чем земледелием и войной, хотя и не желала это признавать, упрямо держась на словах за «старую добродетель». Они были такими же как и Тайвиши. Дельцами. И сам Кирот, чья молодость прошла в Вулгрии, из которой он выжимал все соки, дабы поток рабов не прекращался, не то чтобы сильно отличался от Шето, что занимался фамильным делом в Барле. Поначалу он симпатизировал этому молодому и не успевшему превратиться в груду жира политику, с которым зачастую находил куда больше общего, чем с выжившими из всякого ума лицемерами, державшими власть в его партии.

Окружавшие его алатреи были сплошь ленивы и заносчивы. Они, захватившие много поколений назад обширные земли, теперь кичились военными подвигами предков и жили на вечно падающий доход, поддерживать который умели лишь вытягивая из государства откровенно грабительские контракты. На их фоне бойкие и живые Тайвиши, казались весьма и весьма симпатичными. Да и восстановление после череды восстаний и смут, точно было благом.

Вот только Сардо Циведиша они не убедили. Этот горячий аскет первым понял, куда дует ветер и начал обвинять их в тирании и желании скупив государство, превратить его в свою личную вотчину. Он, выступая в Синклите и даже выходя на площади и вещая толпе, говорил о коррупции, интригах и развращении которые источал Первый старейшина. Поначалу от него отмахивались. Он казался почти что сумасшедшим. Голосом войны и новой разрухи. Но чем больше он говорил, тем чаще подтверждались его слова. И вскоре его научились слушать. Да так внимательно, что избрали вещателем алатреев. И уже в этой роли он показал всем свою истинную силу.

Он стал не просто голосом партии, но голосом духа Древнего Тайлара, выражением которого всегда желал видеть алатреев. Даже если сами они видели себя иначе. Он почитал партию как стража традиций, чистоты, умеренности и мужества. И его речи умели будоражить кровь. Они заставляли тебя поверить, что ты лучше, чем есть на самом деле. Что ты не просто развращённый привилегиями наследник хапуг, а благородный. Что ты – кровь и дух государства. А ещё, его речи неплохо портили жизнь Тайвишам. И за это он в итоге и поплатился, отдав самое ценное, что у него было. Свой голос. Вот только дух его пламенной ненависти, оторвавшись от отрезанного языка, уже вовсю обживался в новом теле. В его первом и, вероятно, последнем ученике.

– Но и это не всё! – улыбнулся Лиаф Тиверш. – Самым весомым из наших обвинений станет жажда установления тирании. Это обвинение я выдвину сам, и речь моя расскажет всем, как род из Барлы, скупив и украв нашу страну, решил натянуть на плечи царскую порфиру.

– А пока многоуважаемый Лиаф Тивериш будет всё это говорить, наши люди быстренько окружат Синклит, городскую коллегию, палаты и Лазурный дворец в придачу. Я прав, господин Эрвиш? – с улыбкой произнес Мицан Литавиш.

– Верно, – кивнул старый полководец

– Тогда завтра всё и свершиться, – хлопнул себя по ляжкам Кирот.

– Нет, не всё! Пока голова этого щенка не будет красоваться на копье, ничего не свершится и ничего не будет закончено! – взвизгнул Ягвиш.

Ох, как бы Кироту хотелось увидеть её там же. Увидеть этот искажённый гримасой боли и смерти рот, растянутый трупным разложением и птиц, что уже слетелись поживиться мертвечиной. Он бы многое отдал за такое. Очень многое. Но даже для Кирота подобный вид был непозволительной роскошью.

– Тэхо, я понимаю твою боль, но мы уже обо всём договорились. Лико позволят покончить с собой, как того требует традиция.

– И что, мы позволим ему уйти из жизни так просто? Ему? Тому, кто несёт ответственность за смерть моего отца?

– В смерти твоего отца повинен Шето.

– Лико его сын! Он глава рода! А глава рода несет ответственность за деяние всех его членов! Я хочу, чтобы его подвергли позорной казни! Хочу, чтобы с него содрали кожу или воткнули в него кол, а всю родню лишили гражданства и изгнали!

– Но так мы поступать не станем. Нам не нужна война Тэхо. Нам нужен мир. Наш мир.

– Мир, купленный позором?

– Мир, купленный всем! – взревел Кирот и мощный кулак главы рода Кардаришей опустился на стол, заставив всю стоявшую там посуду вздрогнуть. – Если тебя что-то не устраивает – вызови его не поединок и реши все ваши споры на мечах. Клянусь тебе пред ликом Фераноны, что ни я, ни кто-то ещё, не станет этому препятствовать. Ну, что, глава рода Ягвишей. Готов ли ты бросать такой вызов?

Ноздри юноши надулись и опали. Потом снова и снова и снова. Он весь нахохлился, словно гусь, которого окатили холодной водой из ушата. Но в отличие от гуся, мальчишка сохранил молчание. Хоть он и был заносчивым дураком, но самоубийцей всё же не являлся. Даже этот малец прекрасно понимал свои шансы в таком поединке. Я ещё то, чьим именно серебром оплачивается «возмездие».

Конечно, Кироту, как и этому визгливому сопляку, очень хотелось стянуть кожу с Лико, а его джасурского прихвостня усадить на колышек потолще. Но Сардо Циведиш, придумавший весь этот план, был прав. Тайлару не нужна была новая гражданская война. Не нужна была новая смута. И если для этого придется сохранить, пусть и весьма номинально, род Тайвишей, позволив его остаткам уползти обратно в Барлу и там жить тихой и незаметной жизнью – пусть будет так. Кирот Кардариш, как и все остальные, вполне удовлетворится любой смертью главных в этой семье и лишением их власти.

Если даже сшитый из чистой ненависти Харманский змей смог наступить себе на горло, поставив интересы государства выше своей частной мести, то сможет и Кирот. Мир минувших лет был и вправду важным завоеванием. И ни он, ни кто-то ещё из разумных и мыслящих старейшин, вовсе не желали от него отказываться. Поэтому да, щенку позволят выпить яд, броситься на свой меч, а может – вскрыть себе вены. И даже оставят большую часть имущества его семье, обойдясь без резни и изгнаний. Чтобы никто не смел потом обвинить в самоуправстве и незаконных расправах новых правителей Тайлара. Такова была цена мира.

И она тоже была жертвой со стороны Кирота. Жертвой, принесенной его гордостью.

– Единственное, что несколько меня беспокоит, так это мнение нашего безмерно любимого и почитаемого жречества. С недавних пор оно демонстрировало удивительное взаимопонимание с Тайвишами, – проговорил Мицан Литавиш, отправив в рот крупную инжирину.

– Воля богов бывает переменчивой, – загадочно улыбнулся Кирот Кардариш. Некоторые секреты он предпочитал держать только при себе. Даже от самых ближайших заговорщиков.

А этот секрет был и вправду важным. Жречество всегда предпочитало оставаться в стороне, хоть большая часть его руководства и была выходцами из алетолатских семей. Но после убийства Ягвиша, Тайвиши нашли что-то такое на Верховного понтифика, что заставило его подплясывать под их свирельку. Только вот с подобным ярмом на шее он мириться не захотел и сам предложил Кироту Кардаришу союз и свою помощь. Ну а Кирот, естественно, принял это предложение.

Жаль лишь, что ему так и не удалось выяснить, что же за секрет заставил Лисара Анкариша превратиться, пусть и на время, в послушную куклу Тайвишей. Ну да ничего. Однажды он узнает и это. Ну а пока довольно было и того, что Верховный понтифик благословит все их начинания по уничтожению наследия дохлого жирдяя.

– Ну, раз сами боги готовы пересмотреть свои предпочтения, то успех точно будет на нашей стороне! – с наигранной улыбкой произнес Мицан Литавиш.

– Успех будет на стороне тех, кто окажется лучше подготовлен, – сухо заметил Убар Эрвиш.

– А мы и готовы лучше, чем наши враги. Ведь они даже не ждут удара.

Убар вновь сухо кивнул, явно давая понять, что и в этот раз слова Кирота не показались ему убедительными.

Чем-то он напомнил главе рода Кардаришей его собственного давно почившего отца. Тот тоже был сух и молчалив. Сколько бы Кирот не пытался ему что-то доказать, он ни как не мог добиться от него хоть самой малой похвалы. А ведь хвалить его можно было за многое. Он, отправившись в шестнадцать в Вулгрию, за пару лет почти вдвое увеличил поток рабов, а как следствие – и семейные прибыли. А когда отец заболел, и полгода не вставал с кровати, именно Кирот руководил всеми их семейными делами. Но все это воспринималось им как должное. Как простая обязанность Кирота. А вся отеческая любовь, уходила его братцу, Кераху. Бестолковому дураку, пускавшему на ветер их состояние, но бывшему первенцем.

Может поэтому, когда Керах улёгся-таки в могилу, Кирот и почувствовал облегчение. Сама мысль, что именно он унаследует их род, и всё, чем будет довольствоваться Кирот – это управление фамильными делами, была для него невыносимой. Он, Кирот, был подлинной силой, что ковала мощь его семь. А брат?

Великие горести! Как же он презирал этого дурака. И как же завидовал ему. Всё детство он помыкал им и подшучивал над ним. Всю юность дразнил разгульной жизнью. Всю молодость вышвыривал на ветер всё то, что с таким трудом добывал Кирот. Ему ничего не стоило проиграть в кости партию рабов, подарить имение своей новой любовнице или одолжить, да и тут же простить, собутыльнику целое состояние. Деньги семьи были для него лишь способом извлекать из жизни удовольствия. А как они возникали, его никогда не волновало. Для этого были всепрощающей отец и молчаливый брат. А так же сонма занятых фамильными делами родственников.

Впрочем, перед смертью брат смог-таки сделать хоть что-то полезное для своего рода, произведя на свет чудного мальчика. Рего. Дав тем самым жизнь и будущее их линии крови. А вот Кирот… Ему, увы, так и не удалось стать отцом. Его первая жена была дурна здоровьем и в первые же годы, проведенные в Вулгрии, умерла не совладав с погодой этой суровой земли. Вторая тоже не дала ему приплоду, вскорости завершив брак разводом. Ну а третья оказалась холоднее покойницы. Он и женился то на ней лишь потому, что семье потребовался договор с её родом, а когда он исчерпал свою полезность, Кирот моментально сбросил с себя эти узы. Ну а когда умер отец, Кирот больше и не пытался обзавестись женой.

Он и так стал главой рода, а Рего, единственный дар от непутевого братца, стал ему сыном и залогом выживания его фамилии. И Кирот, именно Кирот, а не кто иной, стал для Рего подлинным и настоящим отцом. Он воспитывал и обучал этого юношу, день за днём доказывая, что даже в этом он лучше своего брата. Ведь что тот смог, кроме того, что обрюхатил его мать? Ничего. Он и дня не провел с этим мальчиком. А Кирот дал ему всё. И планировал дать ещё больше. Как и всей своей семье и своему наследию.

Заговорщики посидели ещё около часа, обсуждая дела разной степени важности и пререкаясь по мелочам. В основном – с Мицаном Литавишем, который всё не успокаивался по поводу своих вложений в общее дело, говоря сотнях тысяч литавов, выделенных им на свержение Тайвишей. Великие горести, как будто Кирот заплатил меньше. Но Литавиш тряс своими деньгами и тратами, даже не стесняясь клянчить земли, должности и привилегии. Проклятый скупой уж. Кирот с радостью просто прибил бы его, как и положено поступать с надоедливыми змеями. Но он успел заползти слишком глубоко в их заговор и играл там уж слишком важную роль. А потому, с ним приходилось торговаться, и договариваться.

Когда со спорами было более или менее покончено и заговорщики покинули своды его дома, Кирот Кардариш облегченно вздохнул, наслаждаясь повисшей тишиной. Теперь он мог немного подумать без надоедливой компании высших алатреев.

Нанять ещё людей. Да, в этом определенно был свой смысл.

Кирот покрутил между пальцев тяжелый кубок, а потом запустил зубы в сочный арбуз, перемалывая его вместе с семечками.

Они и так соскребли с города всех приличных наёмников, и боевых рабов. И видят боги, он приложил очень большие усилия, чтобы эта скупка не привлекала слишком много ненужных глаз. Вроде глаз Великого логофета или эпарха, которые крайне пристально смотрели за всем, что происходило в Кадифе. Но он справился с этим. И справился не дурно, подготовившись заранее. Но вот в канун великих свершений увеличить их маленькую армию не привлекая всякую шваль, было делом уже совсем не простым. И Кирот знал, пожалуй, только один, последний источник приличных людей, которым он пока не воспользовался.

Подняв со стола серебряный колокольчик, Кирот Кардариш наполнил балкон и прилегающий сад звонким переливом. Почти сразу двери открылись, и появился высокий смуглый человек с обритой головой, на которой красовалась татуировка.

– Позови моего племянника и снаряди повозку, раб.

– Как пожелаете, хозяин, – кивнул невольник и тут же скрылся за дверями.

Кирот отправил в рот ещё кусок сочного и слегка перезрелого арбуза. Рего пора было перенимать его знания. Сам он рано занялся фамильными делами. Но его ремесло было все же иным. Он учился управлять хозяйством, вести торговлю, заключать сделки и заставлять поток серебра течь без остановки, выжимая его из людей и земель. А его мальчику предстояло освоить кое-что куда большее. Ему нужно было учиться власти.

Рего появился довольно скоро. Юноша вошёл, сверкая наглой и обворожительной улыбкой, которая в очередной раз напомнила Кироту, о том, каким удивительно прекрасным наследником наградили его боги. Да, красив телом, силён духом, и остер умом. Достойное продолжение. И достойное будущее для его династии. Если научится искусству управлять людьми.

– Ты хотел меня видеть, дядя?

– Да. Пройдёшься со мной по делам. Тебе надо на кое-что посмотреть и кое с кем познакомиться.

– Конечно дядя. Мы отправляемся прямо сейчас?

– Сейчас. Кстати, я так и не спросил, как тебе эта девица Себешей? Вы же тогда уединились и даже провели вместе вечерок.

– Недурна. Я немного пошутил с ней, дядя. А потом указал на её место.

– Указал на её место? – удивленно переспросил глава рода.

– Ага. Я взял её так, как принято брать рабынь.

Кирот помрачнел и неодобрительно посмотрел на племянника. Увы, мальчик порою забывался. Словно выкидывая всё, чему учил его глава семьи и вспоминая собственного отца. А это было неприемлемым. Ведь речь шла о самом будущем их фамилии.

– Ты не должен злоупотреблять властью и тем более унижать равных тебе по сословию. Это дурно для репутации.

– Почему? Ведь она всего лишь алетолатская девка. Я просто немного позабавился с ней, приучая к положенной покорности.

– Да потому что она будет твоей женой, мой мальчик. А люди всегда судят о тебе по тому, как ты поступаешь со своей фамилией. Жестокость полезна, я не спорю. Но лишь жестокость оправданная. А если ты станешь унижать собственных родичей по прихоти, то и все прочие от тебя отвернутся.

– Ах, точно, наш обещанный брак. Дядя, а мне, правда, так обязательно на ней жениться?

– Да, потому что я уже дал своё слово.

– Ты дал слово мертвецу. Мертвые не слишком болтливы.

– Его дал я и я буду знать, что дал его. Это более чем весомый довод, Рего.

Голос Кирота прозвучал сухо. Он был главным в этом доме. Его решения были здесь законом, и он никогда не потерпит бунта. Даже от родного племянника. Но Рего, кажется и не думал о мятеже. Вместо того чтобы перечить или спорить, он лишь кивнул и широко улыбнулся.

– Как скажешь дядя. Брак, так брак. И постараюсь впредь искать весомый предлог для справедливых наказаний. Так куда мы отправляемся?

– Скоро узнаешь, – улыбнулся в ответ Кирот. Всё же его мальчик был весьма прилежным учеником.

Покинув особняк и сев в повозку запряженную парой волов, они покатили по Палатвиру на запад. Проехав по Чернокаменному мосту над тихими водами реки Кадна, они оказались в Заречном городе, который встретил их широким улицам квартала Пейята, прилегающего вплотную к Ягфенской гавани. Сам этот квартал считался спокойным и зажиточным. Тут обитали в основном купцы и мореходы, удачливые ремесленники, землевладельцы и сановники средних рангов. И хотя квартал не сильно отличался от прочего города, кое-что выделяло его, ставя несколько особняком.

До завоеваний Великолепного Эдо тут как раз располагался порт Каад. Последний оплот Западного царства, что отказался покоряться воле нового владыки и поплатился за это. И хотя Великий царь разрушил этот город до основания, чтобы потом возвести на его месте свою блистательную столицу, Пейята так и осталась самым джасурским кварталом города. Видно сама земля и её память притягивала сюда своих бывших хозяев и посему именно тут жила значительная часть джасурского населения города.

Впрочем, в архитектуре это почти не чувствовалось. Кадифские джасуры обычно лезли из кожи вон, чтобы как можно сильнее походить на тайларов. Да и сама застройка велась тайларскими зодчими, которые возводили столицу государства тайларов, а потому отвергали слишком заметные заимствования или чужие стили. Разве что некоторые дома имели, хотя бы частично, не черепичные, а плоские крыши-террасы с небольшими садами, над которыми трепыхались на ветру тряпичные навесы, а внизу, у дорог и первых этажей, зелени тут было значительно меньше.

Повозка проехала до большой базарной площади, остановившись возле длинного четырехэтажного здания, вывески на котором рекомендовали его сразу как таверну, гостиницу, бордель и игорную залу. Глава рода Кардаришей и его племянник вышли на улицу и направились к той части, которая отвечала за еду и выпивку.

– «Красный стол», – прочитал название заведения Рего. – Мы идем угоститься джасурской кухней, дядя?

– Высунь язык, сожми его зубами покрепче и так и держи, – огрызнулся на родственника Кирот. Да, пожалуй, он несколько избаловал мальчишку. Надо будет добавить в его воспитание строгости, пока ещё не совсем поздно. А то не ровен час, погубит он и династию всё его наследие.

Оставив охрану на улице, они вошли в большой просторный зал, со стенами покрытыми фресками, на которых смуглые обнаженные юноши ловили веревками и кололи копьями быков, кабанов, львов и прочую дикую живность. Внутри было людно, почти все столы занимали богато одетые чуть смуглые люди, которые смеялись, пили вино, заедая его фруктами и мясом. А между ними сновали полуобнаженные женщины и мужчины, подавая блюда и предлагая обязательно заглянуть и в другие соседние заведения.

Насколько знал Кирот, тут было излюбленное место встреч у всех торговцев и просто состоятельных жителей верхнего Заречья. И дело было не только в хорошей кухне и большом выборе удовольствий, а в самом здании. Оно принадлежало непосредственно Сэмаларето Кови – главе воров и бандитов Заречного города. Тут, почти что в своем доме, он всегда поддерживал очень строгий порядок, а посему зажиточные люди могли спокойно напиться в усмерть и поразвлечься, не опасаясь что их обворуют, похитят, убьют или разболтают чего лишнего. Ведь за любое нарушение местных неписаных законов, Кови карал любого очень жестокой смертью.

Например, последнего, кто решился обворовать перепившего посетителя, сварили заживо. А до этого шлюху, разболтавшую о весьма странных пристрастиях одного уважаемого господина, разделали мясницким тесаком. Сэмаларето Кови очень ревностно оберегал свою репутацию и репутацию принадлежащих ему заведений. И потому его охотно доверяли своë время и свои деньги.

Почти сразу к Кироту и Рего подошел высокий поджарый мужчина, одетый в длинную белую тунику с красной вышивкой, который встретил их низким поклоном.

– Всех благ и благословений вам, благородные господа. Могу ли я предложить вам стол, лучшие наши вина и угощения?

– Нет, не сейчас. Нам нужно повидаться с твоим нанимателем. С Сэмаларето Кови. Он же у себя наверху?

Мужчина пристально посмотрел на Кирота Кардариша, явно принимая решение, а потом вновь поклонился. Ещё ниже и почтительнее чем в прошлый раз.

– Прошу идти за мной, благородные господа.

Прислужник повел их к лестнице, где они, миновав несколько пролетов, поднялись на третий этаж. Там, пройдя по широкому коридору, они остановились у большой двери. Их провожатый указал на неë приглашающим жестом, а потом, поклонившись, пошел обратно. Глава рода Кардаришей хмыкнул, проводив его взглядом, и резко распахнув дверь, вошел внутрь.

Само помещение напоминало скорее контору чиновника или ростовщика. Оно было почти пустым, если не считать полок по краям, да пары сундуков и стульев. И над всей этой голой пустотой ощутимо царствовал большой стол, корой освещали две крупных масляных лампы по краям. А за ним, на похожем на трон кресле с резным изголовьем в виде сцепившихся волков, сидел пожилой мужчина.

Он был худ, невысок и к тому же сутул, а его вытянутое лицо, испещренное крупными бороздами морщин и оспин, заканчивалось завивавшейся седой бородкой без усов. Одет мужчина был в простую серую тунику с красной накидкой, а его голову, приминая длинные жидкие волосы, венчала небольшая круглая шапочка. В общем, Сэмаларето Кови и вправду напоминал типичного ростовщика. И большие счеты рядом с ним, как и аккуратная стопка глиняных табличек, отлично дополняли этот образ.

В некотором смысле он и был ростовщиком. А ещё убийцей, работорговцем, похитителем, сутенером, покровителем мастеров и торговцев, крупным жертвователем всевозможным храмам и воспитателем целой плеяды уличных сироток. Если не считать официальных владык города, то после господина Сэльтавии этот иссушенный старичок был самым опасным человеком в Кадифе. Ведь под ним ходили все банды Заречного города.

Если Кирот Сэльтавия, предпочитавший, чтобы его именовали господином, тяготел к порядку и даже собственному, пускай и несколько вольному, толкованию законов, которым он преимущественно следовал, то Сэмаларето Кови был другим. Конечно, за последнее пару лет, в которые между уличных банд сохранялся мир, он тоже поутих, и поуспокоился, но Кадиф хорошо помнил прошлое этого человека. Достаточно лишь сказать, что раньше на заднем дворе его дома была псарня, собак с которой кормили исключительно человечиной. И они очень редко оставались голодными.

Кирот Кардариш не очень-то жаловал этого бандита, но был давно с ним знаком по целому ряду дел и предприятий. Если ты занимаешься большой торговлей и уж тем более продажей людей, то ты волей неволей захочешь оградить свой товар от всяких посягательств. А Кови как раз предоставлял такие услуги. Но в последнее время, за которое Кирот втянулся в большую политику, главным достоинством этого старого головореза стала нелюбовь к Тайвишам, а если точнее – к господину Сэльтавии, который сделал ставку на алетолатов.