Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 61 страниц)

– Быстрее они все равно не пойдут, – первый старейшина кивнул на пляшущие руки сановника.

– В этом-то я как раз не сомневаюсь. Уверен, что даже если бы я сейчас выскочил наружу и начал лупить палкой эту рогатую скотину, она бы предпочла мученичество ускорению. Признайся мне, Шето, ты ведь специально отбираешь лишь самых неспешных, медлительных и степенных животных?

– Я отбираю тех, что делают мою жизнь удобнее и приятнее, друг мой. И в отношении людей, кстати, руководствуюсь точно таким же принципом. Вот взять хотя бы тебя. Готов поспорить, что наша с тобой встреча сделает меня чуть счастливее и довольнее.

– Уж тут истина твоя и всякие споры излишни.

Великий логофет вытащил небольшой свиток и протянул его своему патрону. Тот взял, небрежно раскрыл и пробежался глазами, делаясь удивлёнее с каждой прочитанной строчкой. К концу чтения он даже приподнялся с подушек.

– Общие цифры пока приблизительные, – продолжал тем временем Джаромо. – Еще нужно провести перепись, понять, во сколько обойдутся дороги, гарнизоны, крепости, вероятные противодействия местных, а главное – как скоро там все это появится. Но вот что касается непосредственно… военной добычи, то тут результаты уже точны. Я лично их перепроверил.

– Так много… – только и смог выдавить из себя первый старейшина. Он был сокрушен и повержен масштабом разбегавшихся по тонкому пергаменту цифр, выведенных аккуратным почерком Великого логофета. Глядя на их стройные столбики, он просто физически чувствовал, как на этой растущей громадине, что обгоняла все его самые смелые мечты, он возносится ввысь. Вырытая войной яма не просто закрывалась. Она превращалась в солидный холмик. А он, в свою очередь, вскоре обещал превратиться в гору.

– Конечно, ведь в наши руки попала целая страна. Впрочем, у меня есть пара идей, как немного увеличить и эти прибыли, – Великий логофет склонился над свитком и принялся водить пальцем по разным столбцам и главкам. Когда речь заходила о воплощённых в цифрах монетах, он всегда делался особенно увлеченным. Вот и сейчас он даже говорил с легким придыханием. – Возьмем, к примеру, храмовые реликвии. Для нас это в лучшем случае куски золота или серебра, на которые без переплавки могут позариться лишь немногие искушенные коллекционеры дикарского искусства из числа совсем приевшихся ларгесов, но вот для варваров-харвенов они бесценны. Ведь это не что иное, как символы и реликвии их богов. И если мы устроим, ну, скажем, аукционы по выкупу таких трофеев, то вполне сможем утроить, а то и учетверить их текущую стоимость. Примерно также обстоят дела и с захваченными в плен дочерями местных знатных родов. Более того, я убежден, что варвары воспримут все это как жест доброй воли с нашей стороны. Как милость и человечность своих победителей, а в обескровленной и сломленной стране, такие вещи действуют более чем успокаивающе.

– А не сочтут ли они это проявлением нашей слабости? – встрепенулся Шето, вырванный из блаженной неги столбиков цифр обострившимся чутьем государственника.

– О, милейший Шето, совсем напротив. Мы и так уже убили или заставили бежать всех тех, кто мог или хотел сражаться. Остался лишь кроткий и более чем смиренный люд. И именно ему мы таким жестом дадим надежду. Мы дадим ему веру, что они смогут хоть частично, хоть немного, но вернуть свою привычную жизнь, ужившись и стерпевшись с нашими порядками. И этой верой мы сможем сковать их даже надежнее, чем железными цепями, ведь они сами станут своими надсмотрщиками. Скажу даже больше, когда мы создадим колонии и построим крепости, то оставшиеся невостребованными земли, особенно всякие озера и рощи, вполне можно будет и отдать на выкуп местным племенам. Наиболее услужливым и лояльным, разумеется. – Джаромо хищно заулыбался, казалось, что он готов прямо сейчас живьем переживать то, что осталось от харвенов. – Мы будем по чуть-чуть кормить дикарей мечтой о возрождении их страны и былых вольных устоев. Мечтой, что однажды, они станут достаточно покорны и услужливы, достаточно преданы и верны, чтобы мы позволили им стать малым царством и немного поиграться в самоуправление. И пока они будут ползти к этой мечте, мы будем выжимать их досуха. Будем стричь и доить их, как послушную скотину. Пока не выстрижем и не выдоим до конца.

Запряжённая белыми волами повозка остановилась между исполинами Пантеона, Синклита и Яшмевого дворца. Сегодня площадь Белого мрамора выглядела совсем не так как обычно, превратившись в помесь театра и арены для состязаний.

По ее краям были возведены деревянные трибуны, украшенные ярко-красными тканями и знаменами всех принимавших участие в победоносном походе тагм. Даже статую Великолепного Эдо и ту начистили и украсили ее постамент. И пусть рабочие еще продолжали копошиться, то тут, то там раскладывая маленькие подушечки и высушенные лепестки, трибуны уже были готовы вместить весь высший свет Тайлара.

Хотя шествие должно было начаться только через четыре часа, часть мест была занята. Присмотревшись к сжавшимся фигуркам, Первый старейшина без труда опознал в них сановников средней руки и отставных командиров, о которых обычно и вспоминали только на таких торжествах. Шето даже стало немного жалко этих людей – они явно пришли в такую рань в надежде занять места получше. Но когда тут появятся люди в мантиях, вышитых золотом и жемчугом, их просто сгонят с облюбованных мест. И сгонят самым бесцеремонным образом. Ведь всё это великолепие возводилось главным образом для старейшин, их наследников и близких.

Стоило Шето и Джаромо появится на площади, как к ним заспешил старший приказчик. Низенький плотненький, с торчавшей во все стороны бородой-метелкой, он показывал невиданную прыть для человека своей комплекции: лихо спрыгнув с трибуны он бегом преодолел отделявшее их расстояние, несколько раз ловко обогнув попадавшиеся на его пути ящики, повозки и рабочих.

– Господин Первый старейшина, господин Великий логофет. Какая честь, какой почет! Признаюсь, совершенно не ждал вас увидеть в столь ранний час, но как вы можете увидеть – у нас уже почти все готово. Даже первые зрители уже рассаживаются! – приказчик неопределенно махнул рукой в сторону трибун. – Вы не смотрите, что работы еще идут – тут делов на полчаса, самое большее. Так, подушечки разложить, пару знамен поднять, ленты подтянуть. Ручаюсь здоровьем своих сыновей, что до оговоренного начала торжеств всё будет готово.

Он слащаво заулыбался, обнажив нестройный ряд пожелтевших зубов, но краснеющие с каждой минутой полные щеки и выступившая на лбу испарина, мешали увлечься его оптимистичным настроем. И Шето отлично знал почему: трибуны должны были быть готовы ещё вчера.

А еще украшения сильно контрастировали с выделенной на них суммой. Шето был готов поклясться, что поручи он провести небольшую проверку, то очень скоро выясниться, что немалая доля закупленных тканей мистическим образом преобразилась в монеты в карманах приказчика. Можно было обойтись даже и без проверок. Достаточно было просто гаркнуть, многозначительно приподняв брови, чтобы этот маленький человек рухнул на колени, каясь и сознаваясь во всех очевидных нарушениях, в надежде, что этим прикроет нарушения не столь очевидные и, вероятно, куда более значительные.

Да, он мог бы так поступить. Мог растоптать и уничтожить этого человечка. Эту жалкую мелюзгу.

Но склока из-за пары ситалов была недостойна Первого старейшины. Да и разве можно было найти в государстве приказчика или распорядителя, что не распорядился бы хоть самой малой частью денег в свою пользу? К тому же, эти деньги могли пойти и на что-нибудь хорошее. Например, он мог пустить их на образование сыновей, а те, повзрослев и превратившись в достойных мужей, вернули бы должок отца государству. Так что Шето предпочел избирательную слепоту и мило улыбнулся ставшему уже пунцовым приказчику

– Вижу, и высоко ценю твои хлопоты.

– Благодарю вас господин! – начальники доводивших до готовности трибуны рабочих тут же приободрился. – Если я чем-то могу помочь, только намекните. Мигом все будет! Все что пожелаете.

– Мы бы желали немного прогуляться и осмотреть плоды сей грандиозной работы. Вдвоём, – голос Великого логофета прозвучал дружелюбно, но с заметным нажимом, который служащий моментально распознал, удалившись с поклонами и бормотанием обратно к трибунам.

– Как думаешь, сколько он украл?

– Если ты про ткани, то около одной пятой. Еще дюжина амфор с сушеными лепестками роз совсем недавно оказалась в продаже на одном из рынков в Фелайте вместе с недурной древесиной и парой мешков гвоздей. Туда же попала и часть вина, закупленного нами, дабы утолить жажду рабочих. Но мы же не станем наказывать его за столь невинные шалости, не правда ли?

– И в мыслях не было, – отмахнулся Шето. – Для меня главное, чтобы все было готово в срок. В последние дни у меня как-то беспокойно на сердце все. Вроде и знаю, что все пройдет хорошо, что вот уже совсем скоро я обниму сына, а все равно дурные мысли не дают мне покоя. Смешно сказать, но уже вторую ночь я толком не сплю. Все кручусь, думаю. Просыпаюсь только уснув. И всякая дрянь лезет в голову. Наверное, потому и решил лично тут все осмотреть, чтобы уже успокоится.

Они пошли вдоль спешно доводившихся до готовности трибун, слушая окрики выслуживавшегося приказчика:

– А ну живее крутись, ослолюбы! – орал на опешивших рабочих приказчик, грозно тряся кулаками. – Если через четверть часа все не будет готово – каждому лично запихаю в жопу по древку со знаменем и расставлю по периметру! Станете у меня элементом декора!

Джаромо и Шето, переглянувшись, рассмеялись.

– И как сейчас сердце первого старейшины? Успокаивают ли его открывшиеся виды почти готовых трибун и истеричные вопли перепуганного приказчика?

– Пока не знаю.

– Если хочешь, мы можем обойти весь Царский шаг и вызвать главного распорядителя торжеств для отчета. Время позволяет.

– Это лишнее, – улыбнулся Первый старейшина. – Мне важно лишь это место. Ведь именно тут я увижу своего мальчика.

Голос предательски дрогнул, сорвав с него всю выпестованную годами величавость. Вместо главы Синклита, всесильного Шето Тайвиша, что вот уже девятнадцать лет определял политику государства, посреди площади стоял растерянный отец, неожиданно обнаруживший исчезновение своего ребенка.

Как всегда чуткий Джаромо Сатти, безошибочно угадывающий все перемены в своем патроне, подхватил его под руку, и произнес мягким шепчущим голосом.

– Ты же знаешь, что Лико мог приехать еще три дня назад. Лагерь разбит почти у самых ворот…

– Нет! – резко оборвал его Первый старейшина. – Забудь о моей слабости. Мы все делаем правильно. Как бы я не скучал по сыну, он должен вернуться в Кадиф именно так и не иначе. Этот город должен влюбиться в него. Влюбится сразу и страстно. Как дева влюбляется в предназначенного ей юношу. И ради этой любви, я готов попридержать свои отцовские чувства. Я ждал больше двух лет. Пара часов уж точно ничего не изменят.

– Как тебе будет угодно, Шето, – с одобрением произнес Великий логофет. План по очарованию Кадифа новым героем принадлежал именно ему, и он явно был рад, что написанная им пьеса продолжала разыгрываться в согласии с его замыслом.

– Ладно. Рассказывай, как все будет происходить. Ты ведь и так все знаешь не хуже главного распорядителя.

– Даже лучше, – широко улыбнулся Джаромо. – Он появится первым, одетым в красные церемониальные доспехи победителя, выполненные точь в точь, как на самых известных и канонических статуях и изображениях Мифилай. Чтобы даже самый последний пропойца или палагрин, безошибочно опознал в нем сошедшего к людям бога войны. По Царскому шагу он поедет в белой колеснице, в которую вместо лошадей или быков, будут впряжены пленные харвенские вожди и полководцы. Следом за ним въедут стратиги и знаменосцы, а потом, в сопровождении военных музыкантов, пойдут ветераны и герои этой войны. Сразу за ними мы прогоним пленных. Самых знатных и, выразительных так сказать, В ярких варварских одеждах и доспехах. Они пойдут скованные единой тяжелой цепью, а сразу за ними наши воины понесут на плечах большие подносы с самыми ценными и прекрасными трофеями этой войны. Ну а следом пройдут и остальные солдаты из Кадифарских тагм. Их будут приветствовать, бросая под ноги пшено, ячмень и кипарисовые веточки…

– Только Кадифарских?

– Боюсь, что шествие всей тридцатитысячной армии уж слишком растянется и успеет несколько утомить однообразностью город. А мы совсем не хотим, чтобы он заскучал. Но каждая из участвовавших в походе тагм будет представлена своими знаменами и отличившимися ветеранами. Так что воинская честь уроженцев иных провинций не пострадает. Ну а сразу за войсками мы пустим обозы с бесплатным вином и хлебом, жонглёров, скоморохов, музыкантов и танцовщиц. И там, где пройдут наши солдаты, начнется праздник, постепенно охватывающий сначала Царский шаг, а следом – и весь город. Но главная часть триумфального возвращения, состоится тут, – Великий логофет обвел руками площадь. – Ведь на этих камнях, перед глазами высшего света государства, перед глазами всего Синклита, будут вознесены дары и принесены жертвы богам, а на плечи Лико наденут мантию победителя…

– И признают новым героем Тайлара, – закончил за ним Шето.

– А следом и Верховным стратигом, несомненно. Уверяю, еще до того как сядет солнце город будет пылать страстной любовью к нашему Лико. А после захода этой любовью воспылают и благородные ларгесы. Когда почувствуют силу народных масс и оценят дары Синклиту из покоренной нами страны.

Рабочие торопились. Они суетились словно муравьи, на чей муравейник только что вылили ведро воды. Стараясь всеми силами избежать очередного окрика или пинка раскрасневшегося приказчика, что шипел, брызгал слюной и ругался хуже портового пьяницы, желая впечатлить столь высокопоставленных гостей, они носились и доводили трибуны до полной готовности. Все же устроенное им представление было не совсем бутафорским: ряды и вправду стремительно приобретали законченный вид.

Пока они шли дугой, Великий логофет в подробностях рассказывал, как будут организованы гуляния и праздник на улицах. Какими диковинками из диких земель, представлениями и угощениями будут потчевать сегодня горожан. Как пройдет вручение почестей в Синклите, а уже потом, в принадлежавшем Тайвишам дворце, состоится роскошный пир. И именно там сердце главных семей государства будет покорено окончательно.

Он говорил и говорил. Раскрывая детали и описывая подробности, в своей витиевато восторженной, но удивительно конкретной манере. Но Шето уже не слушал своего ближайшего друга и соратника, лишь ради приличия поддакивая и кивая время от времени. Лавина памяти, сорвавшаяся с вершин растревоженных чувств, уже уносила его прочь отсюда. Прочь от этой площади и этого города. Прочь от самого этого дня. Года. Десятилетия. Они неслись назад по извилистому руслу его судьбы к тому дню, что раз и навсегда изменил все, разделив его жизнь на две неравные части.

Годы не смогли стереть ни единой детали из его воспоминаний. Даже сейчас, стоя в самом центре Кадифа спустя столько лет, он чувствовал резкий запах перегоревших свечей, пота и крови, что безнадежно пытались сбить разожжёнными благовониями в зале рожениц его родового дома в Барле.

Она лежала на большой постели бесформенным клубком, в котором сплетались окровавленная рубаха, тряпки и одеяла. Ее лицо искажала то гримаса боли, то, напротив, изможденная улыбка, проступающая через текущие по опухшим щекам слезы. Но Шето даже не смотрел на неё. Она была не важна. Ничто в этом мире не было важным. Кроме одного.

Всё его внимание, всё его естество, было безраздельно поглощено маленьким кулечком, что с гордыми и важными лицами несли к нему повитухи.

– У вас сын, господин! Здоровый и крепкий мальчик родился!

Сердце Шето замерло, а следом изменился и мир, превратившись в нечеткое отражение в беспокойном речном потоке.

Словно со стороны он смотрел, как к нему протягивают красную пеленку, в которой, сжав в кулачки маленькие рученьки, лежал пунцовый малыш, жадно втягивающий носом воздух. Он не кричал, не плакал. Только смотрел. Смотрел большими серыми глазами, что, казалось, занимали все его припухшее сплющенное личико. И в этих глазах светился живой интерес.

Шето был готов поклясться, что малыш сам потянулся к нему, сам протянул навстречу свои крохотные ручки, а когда он взял его из рук повитух, взял так бережно и аккуратно, как только мог, малыш с силой вжался в его плечо, схватившись за складки накидки и засопел. Шето обнял его, нежно прижавшись щекой к его горячей и мокрой голове, укрывая от всего внешнего мира.

Он был счастлив. Счастлив как никогда в своей жизни. Ведь он стал отцом.

Спустя два неудачных брака, спустя столько лет страхов, сомнений, подозрений, бесконечных верениц жрецов, лекарей и заклинателей, он обрел сына. Обрел свое продолжение. Своего наследника. Своего Лико.

Весь окружающий мир свернулся в одну точку. В точку, в которой были лишь они двое. Отец и сын. И смотря на сморщенное красное лицо, Шето понял, что обретает истинную цель в жизни. Цель, которой отныне будет посвящён каждый прожитый им день. Каждый вздох, каждый поступок и каждая мысль. И имя этой цели – наследие.

И сегодня его сын, превратившийся за два года войны в прославленного воина и полководца, вернется, наконец, в Кадифф. Вернется, чтобы явить этому заскучавшему в праздной сытости городу всю свою мощь и величие. И тогда наследие, которое Шето создавал все эти годы, начнет обретать законченные формы.

– …ну а потом, когда почтенная публика достаточно разгорячится и захмелеет, будет подан запеченный целиком харвенский тур. Его внесут пленные дикари на своих собственных щитах, а в круп его будут воткнуты мечи вождей каждого из племени…. – слова идущего с ним рука об руку Великого логофета доносились, словно со дна глубокого колодца. Шето тряхнул головой, возвращаясь обратно на площадь Белого мрамора из мира грез и воспоминаний.

– Воткнуты мечи?

Джаромо Сатти улыбнулся уголком рта, бросив на своего друга и патрона лукавый взгляд. Он прекрасно знал, что весь его долгий и подробный рассказ о праздниках в городе и вечернем приеме миновал уши Первого старейшины, захваченного собственными мыслями. Знал, но продолжил говорить без малейшей запинки.

– Я предлагаю украсить запечённого тура мечами вождей побежденных племен. Его вынесут закованные в цепи харвены самого грозного и свирепого вида. Не воины, само собой, но успевшие обучиться покорности и смирению подходящие невольники. Они понесут его на боевых щитах с копьями вместо перекладин. И так мы во всех смыслах позволим старейшинам вкусить плоды нашей победы.

– Это хорошая идея. Да, определенно хорошая. Благородные ларгесы по достоинству оценят такой жест.

– Но и это не станет точкой в нашей щедрости. В самом конце пиршества мы выведем самых красивых пленниц, закованных в обручи из чистого золота. Их выведут прямо в центр зала и вручат в качестве дара каждому из старейшин.

– И это они тоже оценят по достоинству. Но не слишком ли мы рискуем с таким подарком? Эти харвенки достаточно обучены и покорны? Вдруг кто-нибудь из дикарок попробует напасть, или даже убить своего нового хозяина? Может разразиться большой скандал. Вспомни, как умер царь Патар Крепкий – его ночью задушила дочь побежденного правителя островов Рунчару, которую он решил попользовать после пира в честь победы над островитянами.

– История всегда имеет печальные страницы. Но сей дар столь же важен и символичен, что и бык, и все прочие дары, коими мы будем задаривать благородных владык Синклита. Они должны вкусить плоды нашей победы. Должны почувствовать свою причастность к ней, и разделив наши завоевания – начать отстаивать их как свои собственные. Ну а если кому-нибудь из них дикарка в одну из ночей перегрызет горло или откусит причинные места… Что же, они сами знали на что шли, таща в одиночку в постель невоспитанных варварок. Однако, каждый из них будет должным образом предупрежден, а в дар пойдут лишь самые кроткие и пригодные к неволе дочери харвенского народа. Убеждён, что скандалы минуют нас стороной, а дары принесут лишь радость.

Сделав полный круг, они вернулись к повозке. Великий логофет, словно не обращая внимания на свои уже немалые годы, ловко впорхнул внутрь усевшись и перекинув ногу на ногу. У Первого старейшины этот путь занял куда больше времени: рабам пришлось практически внести его грузное тело в повозку и уложить на подушки, снабдив неизменным кубком с легким вином.

– Знаешь, Джаромо, хоть между нами всего пара лет разницы, а вот смотрю я на тебя и чувствую себя настоящей древней развалиной. Ты все бегаешь, скачешь. На месте без дела не сидишь. А я… стыдно признаться, но я уже и в нужник то хожу с одышкой. Да что там нужник! Даже лежа с женщиной и то вынужден останавливаться по несколько раз, чтобы просто дыхание перевести. А если они сверху, так и вовсе могу задремать. Стыд и позор, одним словом.

– Просто я не позволяю себе стареть, друг мой, – улыбнулся Джаромо, сверкнув ровными белыми зубами.

– Тебя послушать, так ты просто взял и запретил своему телу дряхлеть, болеть и заплывать жиром.

– Ну не все так просто. Увы, природа отмерила для человека весьма небольшой запас сил и здоровья, но постоянными тренировками, умеренностью в еде, страстях и сне, а также холодными обливаниями, его можно увеличить, отдалив приближение старческой дряхлости на весьма почтенный срок.

– Похоже твоё тело куда послушнее и неприхотливее моего. Моё от такого обращения тут же взбунтуется. Слишком уж много у него желаний и потребностей. И ограничивать их я не могу, да и не желаю, ведь их удовлетворение делает меня счастливым.

– Всемы бесконечно зависимы от источников счастья. Просто я и так обретаю безмерное счастье в своем служении государству и вашей семье.

– А я – когда ем, пью, сплю и исполняю, кхм… прочие желания своего тела. Вот сейчас оно, кстати, желает подкрепиться и я не намерен с ним спорить по этому вопросу.

Путь окружённой охранниками повозки занял совсем немного времени. Проехав пару улиц, они остановились возле большого трехэтажного особняка, обнесенного невысокой резной стеной, увитой диким виноградом. Хотя барельефы, на которых весёлые полуголые толстяки и юные девы объедались гроздьями винограда и полосками мяса, срезая их с зажаренного целиком быка, знал почти каждый житель Мраморного города, внутренние фрески таверны видели лишь избранные. Это было место для высших, даже по меркам сословия ларгесов. Место встреч самых важных и значимых людей города и государства. И даже богатейшим из палинов, которые без особого ущерба для своего состояния могли купить и десять таких таверн, вход сюда был закрыт, если только их не приглашал кто-нибудь из завсегдатаев.

По утрам, а иногда и по вечерам, таверна «Арфенго», названная в честь мифического героя старины, что, согласно преданию, изобрел вино и попытался опоить им богов, дабы они охмелев разболтали ему секрет бессмертия, превращалась в причудливую смесь Синклита, высшего сановничества и жречества, за что ее порою именовали Восьмой палатой. В ходу, впрочем, были и другие, шуточные и полушуточные названия: Храм яств и возлияний, Собрание животыпредержащих, Палата чревоугодий, малый Синклит и т. д. Все как один они подчеркивали и выпячивали уникальную роль этой таверны в высокой политике Тайлара. Ведь именно тут, под этими сводами, за большими резными столами из красного орешника, под стук серебряных кубов, принимались многие решения, которые потом лишь озвучивали в Палатах и Синклите. И намеченный Первым старейшиной и Великим логофетом завтрак был почти официальным, а в некотором смысле и церемониальным мероприятием, совершенно неотделимым от иных государственных дел.

Пройдя сквозь массивные дубовые ворота, которые перед ними с низкими поклонами распахнули рабы, они миновали нижний зал, в котором уже трапезничало несколько десятков человек, и поднялись в одно из верхних помещений, предназначенных для самых именитых гостей, где их уже ждал стол, уставленный самыми различными блюдами.

А за ним расположились и первые компаньоны по завтраку: эпарх Кадифа Киран Тайвиш, логофет сообщений и почт Басар Тайвиш, приходящийся Шето двоюродным братом, но похожий на него лицом и комплекцией куда сильнее родного брата, а также казначей и муж сестры Шето Лиары – Виго Уртавиш – высокий и статный мужчина, отпустивший непогодам длинную и пышную бороду. Напротив, возле большого серебряного блюда, на котором возвышалась слегка початая гора жареного мяса, сидел логофет войны Эйн Туэдиш. Как и многие мужчины этого рода, с годами он сильно набрал вес, но ушел он не в живот, или общую тучность. О нет, Туэдиши не толстели, а словно боевые псы материли с каждым прожитым годом, и сейчас над испачканными остатками еды золотыми блюдами нависала настоящая гора из мышц и мяса.

Единственный, кого не связывали узы крови за этим столом, был логофет имущества Эдо Хайдвиш. Хотя он не приходился родственником ни Тайвишам ни Туэдишам, этого низенького человека, что постоянно смущенно улыбался и отводил глаза всякий раз, когда на него обращали внимание, связывали с Шето Тайвишем очень старые и весьма прочные связи. Почти столь же прочные, как и с Великим логофетом. Ведь именно благодаря Шето этот человек имел не только звание, деньги и мантию старейшины, но и саму возможность ступать по этому миру.

– О, дражайший родственничек! – взревел медведеподобный Эйн Туэдиш, вылезая из-за стола и вытирая руки о край скатерти. – И Великий логофет тоже тут! Ха! Да так завтрак превратиться в помесь семейного торжества с государственным собранием!

– А разве у нас бывает по-другому? – улыбнулся ему Шето.

– Уже давно не было! Тайвиши, Туэдиши. Ха! Мы так прочно срослись с государством, что уже и не понять где мы, а где оно!

– И да будет сия связь прочна и нерушима. До скончания времен! – мягко проговорил Джаромо Сатти, еле заметно подмигнув Шето.

– Да услышат твои слова все боги этого мира, Джаромо!

Логофет войны обнял и расцеловал Первого старейшину в обе щеки, дыхнув на него крепким и старым перегаром. С Джаромо он вначале ограничился рукопожатием и хлопком по плечу, но почти сразу стиснул главу сановников в объятьях, от чего тот немного побелел.

– Ну же, давайте, садитесь. Садитесь, наливайте и будем праздновать. Сегодня эпохальное событие! Великие горести, да чтоб я заблудился в Стране теней и никогда не обрел покоя, если сами боги сейчас не пьют и не гуляют!

Главу военной палаты вело и качало. Ноги его заплетались и путались, словно под ними был не ровный пол, а палуба попавшей в шторм боевой триремы. Казалось, что еще немного, и он либо пустится в пляс в отчаянной борьбе за утерянное равновесие, либо рухнет под стол, сдавшись на милость бушевавшего внутри него вина. Но род Туэдишей не зря славился силой и стойкостью, и его представитель все же преодолел путь обратно без посторонней помощи, а рухнув на свое кресло, тут же налил в большой золотой кубок новую порцию пьянящего напитка.

Первый старейшина с легкой ухмылкой проводил родственника взглядом, а потом и сам сел за стол, заняв свободное место рядом со своими братьями.

– Давно он так? – шепотом спросил он у Басара Шето.

– Со вчерашнего дня. Его уже на Собрании палат не могли оторвать от кувшинов с вином. А когда она закончилась так и подавно в разгул ушел. Его сегодня привел Энай, его старший сын. Да и то пришлось выпивкой заманивать.

Налив вина и сделав глоток чудного сладко-терпкого напитка, Первый старейшина, облизнув губы, внимательно осмотрел открывающуюся перед ним картину. К завтраку в «Арфенго» подходили со всей возможной серьезностью. Кроме подносов с зажаренным на углях мясом, тут стояли традиционные для тайларского завтрака подносы яичницы с луком, ветчиной, солониной, брынзой и травами, несколько видов сладких пшеничных и ячменных каш, сладкие и жареные пироги, сваренные вкрутую гусиные, утиные и перепиленные яйца, тушеные бобы с орехами, и множество тарелок с сухофруктами, брынзой, копчённым и засоленным мясом, жареными лепешками, орехами, первой зеленью, простые и пряные масла, и различные соусы, среди которых особое место занимала смешанная с чесноком, пряностями и травами сметана. Ну и конечно стол был бы неполон без кувшинов с вином, фруктовой водой, заваренным кипреем и покорившим не так давно Кадиф косхайским каркаде.

Немного подумав, Шето придвинул к себе миску с пшеничной кашей, усыпанной грецкими и кедровыми орехами, яичницу с брынзой и зеленью, оливки, а также тарелку с сочащимися медом слоеными пирогами. Каждое блюдо, даже самое простое на вид, в «Арфенго» готовили подлинные мастера и кудесники. Одни только запахи уже были способны свести с ума, ну а вкус… Боги, каким же чудом оказывался каждый съеденный им кусочек! Первый старейшина не раз пытался перекупить местных поваров, но всякий раз получал пусть и вежливый, но категоричный отказ.

Двери распахнулись, и в трапезную вошел невысокий запыхавшийся мужчина, одетый в зеленую тунику, короткую накидку и круглую шапочку логофета угодий и стад.

– О, любезнейший Беро Митавия. Теперь хоть есть с кем выпить. Бери скорее кубок, дорогой! – прорычал с улыбкой Эйн. – Да и вообще, все берите! Нам всем надо выпить. Давайте, благородные господа, обновляйте кубки этим чудесным латрийским. И помните, если вдруг кто-то сейчас не выпьет, я затаю на него родовую обиду. Клянусь предками. Только тебя, Джаромо, будь ты неладен, заранее прощаю. Ты же опять свою водичку лакать будешь?

– Пожалуй, сегодня я сделаю небольшое исключение из правил, – бровь Туэдиша удивленно поползла вверх, а сановник, понизив голос, заговорщицки проговорил. – Слышал, что тут заваривают просто чудеснейший косхайский каркаде.

– Тьфу ты, заморская гадость. К тому же кислая. Признайся, Джаромо, ты просто стесняешься своего происхождения, вот и боишься расслабиться в присутствии потомственных ларгесов!

– Позволю себе не согласиться, любезнейший Эйн Туэдиш. Только рядом с вами я и способен испытывать высшее удовольствие. Удовольствие от сопричастности к власти. Вы, наследники древних и уважаемых династий, получаете власть через само свое рождение. Вы купаетесь в ней. Источаете ее. Она безбрежна и бесконечна для вас. Мне же, джасуру и палину, были доступны лишь самые малые ее и ничтожные ее крупицы. Крохи недостойные и внимания. Но годы служения государству и служения, я полагаю, полезного, открыли мне путь в ваш мир. В мир подлинной власти. И каждое соприкосновение с ней дарит мне столь сильное удовольствие, что рядом с ним меркнут все прочие наслаждения души и плоти.