Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

Глава девятая: Новые обязательства

Пронзительный крик младенца прорезал предрассветную тишину, вырвав Скофу из вязкого беспамятства. Руки ветерана потянулись было к ушам, в надежде хоть немного приглушить этот истошный вопль, но потеряв равновесие, он свалился со своей лежанки на пол.

Вырванная из недолгого забытья голова тут же нещадно заболела, а внутренности скрутило в порыве нестерпимой тошноты. Кое-как нащупав стоявшее под лежанкой деревянное корыто, он позволил остаткам вчерашнего вина выйти наружу, а потом тяжело привалился к стенке, обхватив руками колени.

Стало чуть легче. Но Скофа хорошо знал, что пройдет ещё совсем немного времени и обращенное в желчь дешёвое пойло вновь попросится наружу. Ну а пока его начинала бить дрожь, а голову разрывало от плача и криков ребенка за тонкой, словно лист пергамента, стенкой.

Вчерашний вечер всплывал в его памяти грязными лоскутами, упрямо не желая собираться в единое и целостное. Кажется, всё началось в какой-то дешёвой таверне, или может на улице, или даже тут, в этом доходном доме, а если говорить честнее – в сраном гнилом бараке, на стыке Фелайты и Аравен. Единственное, в чем был точно уверен Скофа, так это в том, что он основательно надрался. А если судить по тому, как ссадила скула, то и без драки вчера не обошлось. Конечно, скулу он мог рассадить и упав мордой на мостовую, или спьяну чиркнув о забор или стену, но вот костяшки уже вряд ли. Так что драка была точно. Да и обрывки воспоминаний, как он орет на каких-то косматых дикарей, а те толкают его в грудь, тоже говорили в пользу этой версии.

Младенец вновь издал истошную трель, и кто-то из обитателей комнаты забарабанил кулаком по стене.

– Завали хлебало своему выкидышу переношенному, а не то я его в окошко выкину!

Женщина за стенкой, произнесла что-то грозное на незнакомом Скофе языке и тоже пару раз стукнула по стенке. Но потом всё же начала негромко напевать песенку, от чего ребенок, похныкав немного, потихоньку затих. Ненадолго, как уже хорошо знал Скофа. У этого сорванца видимо лезли первые зубы, и это превращало каждую его ночь в кошмар. А заодно и ночи всех прочих постояльцев.

Вино, а вернее просто брага из виноградных помоев, вновь прыгнула к горлу старого ветерана и он, склонившись над корытом, позволил ей покинуть пределы своего тела. Наверное, можно было залезть обратно на лежанку и попробовать поспать часок другой, в надежде, что за это время боль как-то успокоится, а желудок прекратит исторгать вовне свое содержимое, но от стоявших тут духоты и вони ему становилось просто невыносимо. Собрав все силы в кулак, Скофа поднялся на ноги и, шатаясь, направился к выходу.

Это было паршивое место. Одно из худших, где ему доводилось бывать. Ночлежка, разделенная на жилые комнаты и общие залы, где находили пристанище те, кому было больше некуда падать. Стены тут были тоньше телячьей кожи, половые доски гнили и разваливались, в тюфяках роились вши и блохи. Да и само здание, казалось, настолько впитало смрад постояльцев, что теперь само источало убийственную смесь, в которой блевотина, грязь, пот, немытые тела, гниение и перегар порождали нечто совершенно новое и непередаваемо жуткое.

И люди тут были под стать. Опустившиеся и сломленные провинциалы и чужеземцы, что по глупости или неудаче лишились всего и в первую очередь – человеческого достоинства. Постаревшие и больные шлюхи, бродяги, калеки, пьяницы, неудачливые воры и просто неудачники. Жизнь роилась тут, подобно червям в догнивающей лошади. И стоила эта жизнь не дороже тех самых червей.

Почти каждую ночь в этой, или в двух стоящих напротив ночлежек, кто-то умирал. От болезней, от старости, или от удара ножа вчерашних же собутыльников. Почти каждую ночь тут раздавались стоны, крики и ругань. Кого-то били, кого-то насиловали, а иногда кто-то рожал, и тогда ночи наполнялась детскими криками, но длились они обычно ненадолго. И далеко было совсем не в том, что родители съезжали в иное место.

Да… Великий город определённо сыграл с ним злую шутку, поместив в самое мрачное и мерзкое из своих мест.

Впрочем, город тут был не причем. Это не город заставлял его напиваться каждый вечер, не вылезать из борделей до рассвета, а потом валяться пьяным в канавах, пока в один не самый прекрасный день, какие-то предприимчивые сволочи не обчистили все его карманы, вернув туда, откуда он и вышел – в безденежье.

Смешно сказать, но ещё месяца два назад, когда позади были и позорная сделка с кадифскими бандитами и парад по Царскому шагу, и тот день, когда стратиг Лико Тайвиш на площади Белого мрамора объявил им о завершении службы, у Скофы имелось пусть и не большое, но состояние. Проклятье, они так хорошо выручили на этих рабах, да и благословенный Тайвиш оказался просто по божественному щедр, отправляя своих воинов в отставку, что Скофа даже думал купить где-нибудь в Кадифаре рощу оливок и маслобойню и жить там в свое удовольствие. Денег ему на это хватало.

О, сколько же тогда у него, наивного идиота, было планов и желаний. Как кружилась его голова от предвкушения сытой и достойной старости, которую он, несомненно, проведёт в окружении детей и многочисленных внуков. И каким же горьким разочарованием стала для него слившаяся в единое полотно череда попоек и борделей, кончившееся тягостным падением на самое дно жизни Великого города.

Впрочем, никогда раньше ему и не удавалось распорядиться деньгами иным образом. И было наивно полагать, что теперь могло получиться иначе.

Почти на ощупь Скофа прошел по темному коридору, спустился по нещадно скрипящей лестнице и юркнул в дверь, оказавшись на улице. Ветеран жадно втянул ударивший в его ноздри и горло прохладный предрассветный воздух, что словно вино исцелял его тело. После вони ночлежки он казался слаще меда и ароматнее благовоний. Скофа даже не чувствовал запахов грязи, тухлой рыбы и помоев, коими всегда был насыщен вохдух этой окраина квартала. Только соленую свежесть недалекого моря и легкий ветерок, который разгонял затхлую гниль барака.

Скофа огляделся. Улицы города ещё прятались в тенях и сумраке, но небо вдали уже окрашивалось багряным золотом, предвещая скорое наступление нового дня. Ещё одного дня поиска хоть какой-нибудь работы, вина подешевле, драк, разочарований и падений. Ещё одного дня, прожитого в Кадифе. Паршивого дня.

Как быстро убедился отставной ветеран, беднота в Великом городе была повсюду. Просто она пряталась в тёмных улицах и подворотнях, скрывая второе лицо столицы от почтенных граждан и приезжих гостей. Она скрывалась в глубинах кварталов Каменного и Заречного города, вылезая искаженными лицами попрошаек, что тряся пустыми мисками, хватали за подолы одежды. Нищета стояла на улицах в виде вездесущих проституток и бродила грязными и потерянными безработными мужчинами.

Кадиф был раздут и вспучен от всё новых и новых людей, что тянулись к нему со всех уголков Тайлара. Словно прожорливое чудовище, он манил к себе обещаниями красивой жизни. Он очаровывал своим величием и перспективами, но большинству «новых кадифцев», что бросив родные края переезжали в столицу, Великий Город быстро показывал именно свое второе, уродливое лицо. Лицо с ненасытной пастью, что проглатывала, пережевывала, а потом выплевывала тысячи и тысячи новых судеб на самое дно жизни. И вместо дворцов и гор серебра, которыми грезили переселенцы, забываясь сном в придорожных гостиницах или в повозках, они получали гнилой тюфяк в ночлежке на краю города и жизнь недостойную человека.

Таков был Кадиф. И Скофа стал его частью.

Кое-как отдышавшись, ветеран доковылял до стоявшего посередине небольшого двора фонтана и вдоволь напился. Обычно вода тут отдавала затхлостью и ржавчиной, но сейчас она показалась ему свежее, чем в горном роднике. Получив новое содержимое, желудок тут же поспешил от него избавиться. Скофу вновь скрутило и вырвало. Но после следующих глотков воды, бушующая внутри него буря немного улеглась.

Перегнувшись через каменный бордюр, ветеран сунул голову под падающую струю воды. Она была холодной. Не ледяной, как хотелось бы сейчас Скофе, но достаточно холодной, чтобы он понемногу начал приходить в чувства.

Ему было пора оживать.

Дверь ночлежки заскрипела и из темного проема, натягивая пониже неизменный капюшон, появился Мертвец. Пройдя нетвердым шагом, он склонился над струей воды и долго жадно пил, набирая воду ладонями. Похоже, ему было все же получше чем Скофе. Проклятье, ему всегда было лучше по утрам. Как бы крепко не пил этот мерзавец прошлым вечером, утром он всегда находил в себе силы, чтобы натянув свою пугающую всех незнакомцев искалеченную улыбку, подняться на ноги и заняться делами, будь то лагерная служба, марши или… шатания по городу.

– Смотрю нездоровиться тебе, Бычок? – проговорил он с притворным участием.

Скофа кивнул и вновь сунул рожу под струйку воды.

– Хоть ты и Бычок, а пьешь как лошадь, – хохотнул Мертвец и тут же закашлялся. – Ладно, крикни меня, как прекратишь попытки осушить городские фонтаны. Надо бы пройтись.

Он сел на каменный бордюр фонтана, и свесив ноги, засвистел простенькую, но прилипчивую мелодию. Скофа посмотрел на друга с ненавистью: дорого бы он дал, чтобы вот также просыпаться по утрам, не моля Моруфа о скорой и милосердной смерти.

– А толку то? – прохрипел Скофа. Слова, словно обзаведясь колючками или лезвиями, больно резанули его горло.

– Толк есть всегда, – загадочно улыбнулся ему Мицан.

Мертвец никогда не терял присутствие духа. Великие горести, наверно и тогда, примотанный к столбу, изрезанный и обгорелый, он надеялся на лучшее. Верил в долбанное чудо. И только потому и выжил, когда все другие умерли. Вот и теперь, он словно не замечал глубины их падения, продолжая барахтаться и верить.

У большинства отставников из их знамени, жизнь кое-как да сложилась. Одноглазый Эйн купил виноградник в Латрии и уехал туда сразу после отставки. Фолла осел где-то тут, в Кадифе, вложив сохраненные сокровища в семейное ремесло. Ещё пара другая человек разъехались по своим семьям. Только вечный гуляка и балагур Керах Дитария, которого все считали не иначе как заговоренным, ведь за все свои годы службы и битв он даже мизинчика не сломал, нарвался на нож в пьяной драке на следующий же вечер после церемонии.

А вот они с Мицаном, как всегда, пошли одним путём.

Та же стремительная потеря денег, та же нищета и то же пьянство. Вот только если Скофа сам был повинен в своих горестях, то Мицану просто-напросто не повезло. После отставки Мертвец загорелся идеей делать деньги на торговле вложившись в одного купца, что уже много лет плавал в Саргшемар за шелком. Дело казалось надежным и прибыльным. Маршруты по северному побережью считались в целом безопасными, особенно летом, когда сезон штормов оставался в прошлом, а на патрули выходили боевые флотилии Эурмикона.

Вот только купца, что лет двадцать спокойно плавал через всё Внутреннее море, именно в тот рейс взяли на абордаж налетчики из клавринских племен, пустив на дно его судно, его самого, а заодно и все мечты Мицана.

С тех пор Мертвец был неразлучен со Скофой, пропивая всё, что попадало в руки старым друзьям. Но в отличие от Быка, он не терял надежду на лучшее. И этим его не убиваемым настроем то воодушевлял, то доводил до бешенства.

И он был прав. Проклятье, конечно же он был прав. Им нужно было двигаться. Неважно куда, неважно зачем, главное – двигаться. Чтобы просто не превратиться в такую же гниющую заживо плоть, которая населяла ночлежки окраины.

Напившись напоследок резко ставшей невкусной и проржавелой воды, он пару раз с силой хлестанул себя по щекам, от чего они отдались бодрящей болью.

– Хер с тобой, Мертвец, потопали.

Его старый сослуживец ловко спрыгнул с фонтана, и, не переставая насвистывать дурацкую мелодию, зашагал в сторону темнеющего переулка. Куда он шел, было и так понятно. Почти каждое утро в их нынешней странной жизни начиналось одинаково. От окраины по переулком к Морскому базару, где зажатая с одной стороны лавкой кожевника, а с другой – ростовщика, стояло старенькое, и потрепанное двухэтажное здание «Красной накидки».

Для большинства жителей и гостей Кадифа, в этой таверне не было ничего примечательного. Обычное местечко, где можно было выпить дешёвого вина и съесть миску супа на говяжьих костях, или ячменной каши с разваренными бобами и лепешками. Но для Скофы, Мицана, да и всех прочих ветеранов, чья жизнь после отставки покатилась в бездну, эта таверна была особенной. Она была ярким светочем в царстве бесконечной тьмы, что позволяла держаться за крупицы надежды и выживать тем, кого оставили родные и боги.

Она и называлась-то «Красной накидкой» совсем неспроста: её хозяин, однорукий старик Ирло Цивегия, свято чтил узы братства, рожденные походной тагмой. И хотя его собственные походы и войны остались далеко позади, ещё во времена Ардишей, которых он иначе как «благословенными» не называл, это совсем не мешало ему чувствовать себя частью великой армии.

Всё это место было пропитано военным духом. Над входными дверями, укрытая небольшим козырьком, висела та самая красная армейская накидка, давшая имя этому месту. Хотя за столько лет дожди и палящее солнце превратили её скорее в рыжую, если не коричневую, любой солдат тут же узнавал до боли знакомый крой. Но ещё сильнее дух войны чувствовался внутри помещения. В полутемном общем зале, где стояли массивные дубовые столы и лавки, на которых ножами были вырезаны номера и имена тагм и знамен, а все стены были увешены доспехами и оружием.

Вперемешку и без намека на порядок тут весели железные кольчуги, бронзовые тораксы и нагрудные пластины, наплечники, кожаные и льняные доспехи, обшитые то железом и бронзой, то костями и мехом. Мечи менялись копьями и боевыми топорами, которые висели в перекрест с кимранумскими ромфеями. А на круглых, овальных и прямоугольных щитах, обитых железом или обтянутых кожей, было столько разных символов, что по ним можно было рассказывать военную историю Внутриморья.

Со стороны могло показаться, что старик побывал как минимум в дюжине военных походов, пройдя с мечом и копьем и по холодному Калидорну и по гористому и жаркому Айберу. И даже умудрился побывать за морем. Но на деле ему выпало повоевать только с восставшими в очередной раз арлингами, до погонять разбойничьи шайки по Нижнему Джесиру. Во всей этой обширной коллекции хозяину таверны принадлежал лишь его собственный торакс, щит, да сломанное копье. Ну а все остальное было так и не выкупленным залогом или платой за выпивку. Ирло Цивегия питал большую страсть к трофеям и обменивал их на кувшины с вином даже охотнее чем на ситалы и авлии. К великой радости оставивших военную службу пропойц.

Хотя таверна и стаяла на краю весьма оживленной торговой площади, случайных людей здесь было не много. Вот и сегодня, если не считать двух рыбаков, которым, похоже, не слишком-то повезло с уловом, за массивными столами сидело чуть больше двух десятков мужчин, чьи покрытые шрамами лица, жесты, а у некоторых и одежды, помогали безошибочно опознать ветеранов.

Войдя в зал, Скофа и Мицан поздоровались с братством «красной накидки» и уселись за один из столов. Вскоре к ним подошел лопоухий паренек лет десяти – младший внук хозяина таверны. Кивнув им как старым знакомым, он поставил перед отставными солдатами по глиняной кружке с сильно разбавленным вином и по две жаренных лепешки.

Ирло Цивегия свято чтил узы военного братства. И каждое утро всякому ветерану в его таверне можно было бесплатно выпить вина и съесть по паре пресных хлебцев, а по вечерам тут иногда разливали остатки пустого говяжьего супа. И для некоторых отставных солдат эта маленькая и пустячковая доброта была чуть ли не единственной вещью, что удерживала от паперти или самоубийства.

Скофа жадно осушил чашу, чувствуя, как вместе с кислым вином в его внутренности попадает жизнь. Похмелье начинало медленно отступать.

Разломав пополам горячую лепешку, он внимательно осмотрел ее сероватые внутренности.

По уму тесто надо было замешивать на молоке и оливковом масле, засыпая в него сушеную душицу, кинзу, базилик и горчичные зерна. Так готовились правильные и настоящие тайларские лепешки. Те самые лепешки, вкус, а главное, запах которых, он помнил с самого детства. Почти каждое утро мать или бабка, замешав тесто и раскатав ровные кругляшки, начинали жарить их на каменной плитке над очагом. Эх, какой же тогда стоял запах, и как было чудесно, схватив только зажаренный хлебец, и, пропуская сквозь уши ругань родных, вцепится в неё зубами и, обжигая губы и язык, запихать целиком в рот.

Вот только он уже давно был не дома, а специи и травы стоили денег, которых у него не было.

– Что, Бычок, кишки всё ещё наружу лезут? – улыбнулся Мицан, с невозмутимым видом доедавший вторую лепешку.

– Немного. Сейчас с силами соберусь и осилю завтрак.

– Ну, давай, осиливай. Пока я у тебя хлебец не стащил.

Скофа хмуро посмотрел на старого друга и запихал в рот суховатую и пресную лепешку, запив её последним глотком вина. Бесплатно Ирло Цивегия наливал лишь один раз в день. И никогда не изменял этому правилу.

– Как думаешь, свезет нам сегодня или нет? – задумчиво проговорил Скофа. Бывшие солдаты вокруг выглядели как-то по-особенному помятыми и хмурыми. Похоже, что не только у них двоих безработное существование успело затянуться сверх всякой меры.

– Свезет или нет, то одним богам ведомо. Ты не загадывай, Бычок, чтобы потом горьких слёзок не капать.

– А что мне ещё делать? Уже ни одного авлия не осталось. Хоть бы рожу кому поручили начистить…

– У Бычка опять копытца зачесались?

– Не без этого, Мертвец. Да и платят нам по нормальному только за такую работу.

Они вновь замолчали, уставившись в пустые чашки. В былые времена Мертвец бы пофлиртовал немного с дежурившей у стойки Миртаей – младшей дочерью Ирло, которую он всё чаще и чаще оставлял на хозяйстве. Улыбнулся бы ей разок другой, кинул пару слащавых фраз и растаявшая девушка, многозначительно подмигнув Мицану, сама бы налила бы им по новой кружечке. И не той разбавленной гадости, что подавалась тут бесплатно, а доброго, настоящего вина. Но так было раньше, пока Мицан Красавчик не превратился в Мицана Мертвеца. Теперь-то его улыбка могла только напугать до заикания, ну или на худой конец разжалобить. И совсем без последствий в виде пьянящей чашечки.

– Я вот все думаю, Мертвец. А может ну его, этот Кадиф?

– Неужто по родне заскучал? Подзабыл, Бычок, как в Кендаре всё обернулось?

– Да разве такое забудешь.

– Вот то-то и оно. Мы с тобой для наших родных оба покойнички. Два отрезанных ломтя, кои уже давно и успешно были похоронены и забыты. И лучше нам из склепов не вылезать.

– Само собой. Только не про семьи я. Не тупой же. Моей семьей и так только тагма была, а теперь считай и вовсе осиротел. Знаешь, я вот все об Одноглазом Эйне думаю. Он ведь нас с собой тогда звал. Ведь найдется же у него работа для двух старых друзей. Мы же братья по войне. Что скажешь?

– Работа то может и найдется, а вот дружба и братство – уже сомневаюсь. К чему ему два пропитых лба, что в жизни ни мотыги, ни корзинки не держали? Да и как ты думаешь его найти, а, Бычок? Пройтись по всем виноградникам в Латрии и поспрашивать, не принадлежат ли они одноглазому ветерану? Он же и сам толком не знал, где осядет, когда из города сваливал.

Ответить Скофа не успел. Двери таверны распахнулись и в зал вошел полный, одетый в красную рубаху и кожаный нагрудник, невысокий лысый мужичок с пышными усами и розовыми надутыми щеками, от которых его голова приобретала форму шара. Поздоровавшись с сидящими у входа отставными солдатами, он сразу прошел к стойке, где кинув пару монет Миртае, выпил три чаши вина подряд, всякий раз вытирая рукавом и поправляя пышные усы. Потом, немного подумав, он купил ещё одну чашу и выпил её уже неспешно, смакуя и посапывая носом.

Его появление, словно внезапно начавшийся дождь, оживило прибывающую в утреннем забвении публику. Клевавшие носом в пустые чаши ветераны тут же приободрились, вытянулись, и растолкали своих задремавших дружков, отвечая на их матюги и возмущение кивками и вытянутыми пальцами в сторону нового посетителя. Ведь именно он, после дармового завтрака, был важной причиной прийти в «Красную накидку» пораньше для всех отставных солдат.

Дождавшись, когда все отставные военные придут в чувства, усатый мужичок вышел на середину зала.

– Всех благ, друзья мои! – проговорил он бодрым, хотя и слишком высоким для его внешности голоском.

Ветераны закивали и застучали кулаками о столы.

– И тебе всех радостей, – проговорил один из бывших солдат. – Какие новости-то? Работа есть? Или опять попробуешь нас на чистку выгребных ям запрячь?

Скофу слегка передернуло от ужаса. Дней семь или восемь назад Шантаро Цаги подыскивал пару человек, которые бы охраняли рабов, занятых очисткой нужников на севере Кайлава. Тогда желающих нашлось лишь двое, но семь дней назад у ветеранов ещё имелись хоть какие-то деньги, а в животы не так сильно сводило от голода. Так что Скофа уже не мог с ходу себе сказать, как именно он ответит, если прямо сейчас ему предложат такую работу.

К счастью, в ответ Цаги лишь хмыкнул:

– Тебя по блату могу туда и на постоянку устроить. А вообще, тут такое дело наклевывается мужики, что если всё выгорит, то вообще всех разом пристроим. На теплые и хлебные местечки.

– А не врешь?! – выкрикнул кто-то в зале.

– Да пусть мне Меркара иссушит и издерет в клочья чресла если я своих братьев обманывать стану!

Шентаро Цаги, этот бывший снабженец третей кадифарской тагмы, отлично умел находить самую разную работу и пристраивать на неё отставных тагмариев. Его стараниями день за днем полнилась армия охранников в лавках и тавернах, в мастерских и в гавани, а иногда – и громил в мелких бандах. Приходя каждое утро в эту таверну, он приносил с собой контракты. Иногда на пару часов или день, а иногда и на шестидневье, месяц или даже полгода. И именно поэтому каждое утро с первыми рассветными часами сюда скиталась бывшая гордость тайларской армии. Ведь пропустить его визит означало остаться без денег и перспектив.

Конечно, в основном он предлагал лишь краткую и почти бесплатную подработку. Город был огромен и полнился людьми, которые стекались в него со всех уголков Тайлара. А ещё тут было множество рабов, которыми благородные и власти, кажется, пытались заткнуть вообще все рабочие месте. Так что ветеранам редко перепадало что-нибудь ценное. К счастью – они умели драться и делали это хорошо. А потому огромный город никогда не забывал их полностью.

Но как бы не была дурна работёнка от Шентаро, обмана за ним раньше не водилось. И если он говорил, что смог подыскать места для всех, значит, это действительно было правдой.

– Если обманешь, то чресла мы тебе и сами на кусочки разорвем. Без всякого божественного вмешательства, – проговорил высокий и жилистый мужчина с обветренным лицом, поросшим седой щетиной, которую на левой щеке разрубала широкая белая полоска шрама, тянувшаяся от искалеченного уха. Это был Кирот Энтавия – фалаг двадцать девятого знамени их тагмы. Хотя они и служили вместе, Скофа не особенно хорошо его знал. Да и вряд ли его кто-то знал по-настоящему. Слишком уж закрытым и мрачным был этот человек.

– Да правду я вам говорю. Хорошее дело появилось, – Шентаро Цаги прошел к самому большому столу и сел на лавку. К нему тут же подтянулись все остальные в зале, не считая двух рыбаков. – Тут дело такое, в общем, про большую стройку в Аравеннах все же знают?

– Мы же в двух шагах от них. Тут даже слепой и глухой знать будет, – раздраженно проговорил бывший фалаг.

– Ага, ну так вот. Слыхал я от проверенных людей, что туда вот-вот очень много новых рабов пришлют.

– А нам то, что с того?

– Ага, опять всю работу невольникам дадут, – зло прохрипел один из бывших солдат.

– Да то, дубины вы тупоголовые, что где рабы, там и надсмотрщики! Я уже переговорил кое с кем, кое-кого поспрашивал и выходит, что не меньше полусотни человек сейчас нужно. Так, что все у вас как надо будет. Шентаро Цаги клянется своим сердцем! Да что там сердцем, пусть гарпии склюют мой член, если я хоть раз вас обманывал!

Солдаты заржали и одобрительно закивали головами. Вот уже как месяц пригнанные городскими властями рабы ровняли Аравенны с лицом земли, разбирая склады, здания, домики и саму гавань. Очищенные от местных жителей трущобы день и ночь сжигали в огромных кострах, которые полыхали на каждой расчищенной площади, озаряя город странным и чарующим заревом. Ну а камни, кирпичи и черепицу везли на бесконечных телегах куда-то за город, чтобы вернуться оттуда загруженными до краев различными материалами.

В бывшей гавани вовсю кипела работа и всем было понятно, что затевающаяся стройка займет много лет, если не десятилетий. А значит, попав туда, можно было надолго забыть о нужде и поиске новой работы. Вот только пока все места оказывались заняты слишком уж быстро. Расчисткой трущоб занимались в основном их же бывшие обитатели, которых городские власти, обвинив скопом в бунте и убийстве солдат и сановников, продали себе же в рабство, ну а охраной и присмотром ведали по большей части меднолобые. А наёмников они привлекали без особой охоты.

Но раз Цаги говорил, что скоро все должно поменяться, значит это было правдой. И значит, им стоило торопиться. Город был переполнен людьми, и любые рабочие места тут пустовали совсем не долго.

– Ну что, Бычок, найдем себя на ниве людских погонщиков? Похоже, прицепилось к нам это дельце, – проговорил полушепотом Мертвец.

Скофа только кивнул. Бессчетные дни безденежья и нищеты сделали его весьма неразборчивым в выборе работы. Единственное ремесло, которым он владел, было ремеслом войны. Но в чистом и благородном виде, оно весьма мало было востребовано в Кадифе. Так что ему оставалось полагаться только на данную богами силу. И если её надо будет применять для того, чтобы заставлять работать всяких несчастных… что же, пусть будет так.

Лишь бы ему за это платили.

Лишь бы больше не пришлось ночевать в этом проклятом клоповнике, жрать пресные лепешки и надираться помоями, которые никто в здравом уме даже не назвал бы вином. Лишь бы закончился тот кошмар, в который превратилась его жизнь.

– Так чего мы ждем, дорогие братья по безденежью? Айда вперед и наниматься! – Мертвец встал со своего места и с довольной ухмылкой, которая на его искалеченном лице выглядела скорее пугающе, чем дружелюбно, зашагал к выходу.

– Верно, – проговорил бывший фалаг. – Эй, Цаги, веди нас в гавань.

Солдаты, как по команде, начали вставать со своих мест. Не ожидавший такой прыти бывший снабженец немного растерялся и лишь крутил шарообразной головой по сторонам, но потом сплюнул, допил остатки вина и быстро засеменил к выходу.

Покинув «Красную накидку», их небольшой отряд зашагал через площадь в сторону Аравенн.

Между гаванью и прочими кварталами Каменного города всегда существовала зримая граница, на которой добротные каменные и кирпичные дома, менялись почерневшими бревенчатыми и дощатыми халупами. Трущобы Аравенн лежали в низине, в то время как Кайлав, Паора и Фелайта как бы нависали над ними, расположившись на невысоких холмах, с которых вниз вело несколько спусков. Лишь Морской рынок, в котором всё словно бы смешивалось, немного сглаживал этот контраст. Но сейчас между разными частями города зияла пропасть.

Аравенская гавань напоминала захваченный город, который победители решили не просто разграбить, но уничтожить в назидание остальным. Нечто подобное Скофа уже видел во время войны, но если раньше это были варварские деревеньки и остроги, то теперь перед ним открывался целый квартал столицы. И из его руин уже нарождалось нечто новое.

На месте домов стояли полуразобранные фундаменты и остовы, то тут, то там полыхали костры, а на расчищенных площадках уже поднимались горы материалов, из которых Тайвиши планировали воздвигнуть совсем другую гавань. Какой она будет, горожане не знали, но судя по обилию отборного бруса, мрамора, что вырубался в соседних карьерах, гранита, сланца, белого кирпича и черепицы, на производство которых работали, кажется, все мастерские в этой и соседних провинциях, намеченный ими проект обещал быть поистине величественным. А значит – и очень дорогим. Немудрено, что все в этом городе, кто мог хоть что-то предложить монументальной стройке, наперебой и с драками ломились в коллегию и конторы приказчиков. Ведь всякому наделенному богами торговой жилкой человеку было ясно, что вращающиеся здесь деньги превосходят все, даже самые смелые их мечты и желания.

Впрочем полностью оценить масштабы разрушения гавани солдатом так и не довелось – почти у самого края квартала, словно лагерь армии покорителей, раскинулся палаточный городок, в котором размещались рабы, надсмотрщики, зодчие и распорядители стройки. Когда они подошли почти вплотную, Шентаро Цаги резко забежал вперед и остановил их жестом.

– Так, побудьте пока тут мужики. Я расспрошу на месте ли кто-нибудь из приказчиков.

Бывший снабженец проворно скрылся во внутренностях лагеря, оставив свой отряд.

Переговоры о работе Цаги вел всегда сам и один. Он знал, как и с кем говорить, умел торговаться и договариваться. Да и за свои услуги никогда не брал с бывших солдат сверх меры. Так что ветераны и сами были рады переложить на бывшего снабженца все подобные хлопоты. Для большинства осевших в столице солдат, город казался слишком большим и сложным, чтобы пытаться решать такие проблемы самостоятельно, и Шантаро Цаги спасал их от этой неизвестности.

Скофа уселся на кучу кирпичей, тупо уставившись в камни мостовой. Солнце успело уже довольно высоко вскарабкаться по небосводу и стройка вокруг оживала. То тут, то там проходили стайки рабов и охранников, ездили телеги и сновали не то зодчие, не то мастера, не то просто воры и пройдохи, что словно мухи на мёд, всегда слетались в такие места. Со всех концов слышались удары молотков и топоров, ругань, споры и отрывистые приказы. А скрип колес мешался с мычанием волов и ослиными криками.

Стройка оживала. Её звуки сплетались в единое целое, успокаивая и убаюкивая ветерана. Он и сам не заметил, как начал понемногу клевать носом, проваливаясь в легкую дрему. Всё-таки чтобы до конца распрощаться с похмельем, ему надо было ещё немного поспать. И в целом эти аккуратно сложенные кирпичи были ложем ничуть не худшим, чем отсыревший соломенный тюфяк в вонючей ночлежке. В некотором смысле, они были даже лучше – в кирпичах уж точно не водилась всякой ползучей гадости.