Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 61 страниц)

В самом же Хавенкоре постепенно утверждалась тайларская власть. Поставленный временным наместником Келло Туэдиш, младший брат Басара, не сидел без дела. По его приказу возводились крепости и размещались гарнизоны, прокладывались дороги и мосты, земли переписывались и отчуждались у местных племен для создаваемых колоний. Покоренные харвены почти не сопротивлялись и не противились Тайлару, так что создание первых поселений проходило весьма успешно. Даже их первоначальный план с ловушкой для алатреев у озера Эпарья, начинал исполняться, пусть и пока в весьма скромных масштабах. Великий горести, да если бы не острая нужда услать Басара Туэдиша подальше от столицы, то его тихий младший брат вполне мог и остаться в наместничестве.

Единственное, что беспокоило Великого логофета, так это участившиеся сообщения об отрядах варваров на другом берегу Мисчеи. И если на западе, это были в основном патрули валринов и вигров, народов клавринских и не сильно отличных от самих харвенов, то на востоке всё чаще и чаще появлялись ватаги кимранумов. И, по мнению Джаромо Сатти, они не просто присматривались к своим новым соседям, а готовились пощупать на прочность их рубежи.

И вот это могло стать уже серьёзной проблемой.

Кимранумы всегда славились умением воевать и своей лютой ненавистью ко всему чужеземному. Сами их законы и религиозные обычаи предписывали всякого вступившего на их землю чужака либо приносить в жертву богам, либо обращать в «дзах» – даже не рабов, а двуногих животных для работы в полях, коим запрещается говорить и носить любую одежду кроме шкур. И даже для торговцев и путников они не делали исключений.

Для всех соседей этот дикий и странный народ желтоглазых людей с телами, расписанными синими татуировками, был бичом и проклятьем, что разорял земли и выжигал поселки в бесконечных ритуальных войнах.

Раньше между ними и Тайларом лежали непроходимые Харланские горы и за свою историю они сталкивались в крупных боях лишь дважды. Во время войн Великолепного Эдо с Кубьяром Одноглазым, когда Царство вулгров было уже на краю гибели, эти татуированные воины в волчьих шкурах вторглись на земли варварской страны, вступив в затяжные бои с тайларскими войсками. Тогда их орду удалось прогнать, но через семьдесят лет они как-то смогли пересечь Харланы и вторгнуться в Дэйрисфену. Два с лишним года эти дикари жгли и опустошали весь запад некогда тихой и прилежной провинции, пока царь Эдо Первородный не смог собрать большую армию и не перебил большую часть их орды в битве под городом Таор, который варвары держали в осаде. Позже эту битву даже прозвали Битвой красных вод, из-за заваливших переправу через реку Квэр десятков тысяч трупов.

С тех пор кимранумы и их безумное жречество не совалось на земли Великого Тайлара. Но теперь, когда между ними появилась общая граница, эти кровожадные дикари вполне могли проверить на прочность рубежи своих новых соседей. Так что Джаромо был совершенно прав, когда советовал в первую очередь возвести цепочку крепостей и застав именно на северо-востоке новой провинции.

Другая порция новостей была уже с юга, с обратной стороны Айберинских гор, где вот уже несколько месяцев полыхала большая война, затянувшая в свои объятья все осколки некогда великого государства Каришидов. Царь Арашкар Пятый, разбил так и не успевшие соединиться войска Фагаряны и Аркара. Потом, почти без боя, захватил столицу Саргуна Халдак, где казнив глав трех из пяти правящих домов, заставил их наследников присягнуть себе на верность. Но одержав эту победу он и не заметил, как сам оказался в ловушке. Не покорившаяся ему саргунская знать сбежала с остатками ополчения на восток, где, заключив новые союзы, привела армии Хардусавы и Аяфы взяв в осаду захваченную столицу Саргуна, в которой оказалась зажата каришмянская армия и сам их царь. Вот так, выскочив из одной разинутой пасти, Арашкар Пятый прыгнули прямиком в другую.

Джаромо явно был увлечен той далекой войной, а равно и теми прибылями, которые тайларские купцы из неё извлекали. Как быстро понял Шето, Великий логофет уже успел нашпиговать обе стороны своими шпионами и соглядатаями и сейчас сам, медленно и незаметно, входил в их игру.

Когда-то давно, Шето услышал от одного иноземного посла фразу, показавшуюся ему весьма забавной и точной: «Тайлар вспоминает о мире за своими границами лишь когда ему нужна земля или серебро». Вот и эта ссора за Айберийскими горами была интересна им лишь деньгами, которые могли выручить их купцы. Джаромо явно хотел дать им побольше времени для выгодной торговли, поддерживая войну до полного истощения кошельков противников. И Шето не сомневался, что пока поток серебра, что пересекая Милатский залив, обогащал казну и купечество не окончательно не оскудеет, Великий логофет не даст прекратиться бушующей там резне и ненависти.

Следующей темой стала ситуация в государствах Восточного Фальтасарга. По словам Джаромо, от стоявшей вот уже несколько месяцев жары, русла почти всех рек пересохли, а земля превратилась в иссушенную и покрытую трещинами корку, которая не родила даже обычной травы, что уж говорить о зерновых и овощах. И если в деревнях и в кочевых племенах ещё как-то справлялись, то большие города всё больше превращались в пылающие смутой бездны. Обезумевшие толпы голодной нищеты штурмовали дворцы знати, нападали на купцов, караваны и склады, а кое-где уже начали находить и обглоданные человеческие кости. Поговаривали даже о некой новой религии, которую шпионы Великого логофета называли культом мертволицых, за то, что её последователи делали себе маски из кожи, срезанной с лиц мертвецов, а их проповедники обожествляли каннибализм и страдания.

– Думаешь Синклиту пора снять запрет на поставки зерна в Фальтасарг? – задумчиво проговорил Шето.

– Я убежден, что вскоре фальты будут со слезами радости обменивать своих первенцев на кувшин с зерном. Так что да, Синклиту, безусловно, пора податься на уговоры торговцев, явив наше милосердие к этим несчастным южанам.

Закончив с трапезой и обсудив ещё пару мелких дел касавшихся строительства в Аравеннах и назначений в провинциях, Джаромо попрощался со своим патроном. Уже встав и подойдя к вратам ведущим из зала, он неожиданно обернулся и посмотрел на Шето с неприкрытой болью.

– Только молю и заклинаю тебя всеми силами доступными этому миру: не забудь мои слова. Убеди сына очистить ряды домашних тагм. И убеди его поскорее.

Первый старейшина неопределённо кивнул. Ему и вправду следовало поскорее поговорить с сыном. И не только о судьбе нелояльных их фамилии командиров.

Подождав пока Великий логофет уйдет подальше, он не без труда поднялся из резного кресла и направился прочь из смотровой залы.

Своего сына он нашел во внутренних садах дворца. Он сидел возле небольшого водопада, у набухших красными плодами кустов кизила, в компании Патар Туэдиш, и худощавого старика с коротко остриженными седыми волосами, одетого в грубую серую тунику из шерсти. Перед ними, на небольшом столике покрытом тканью, стоял кувшин с вином, стопка лепешек, брынза и кисти винограда. Но еда была не тронута, а всё их внимание явно было поглощено стариком, который расхаживая кругами и яростно жестикулируя, что-то увлеченно рассказывал.

Двое юношей слушали его так, как почтенные ученики слушают своего учителя. Впрочем, для них он и был таким. Уже с первого взгляда Шето узнал в нём Эная Сантурию – учителя, что когда-то давно преподавал его сыну историю, географию и литературу. За прошедшие с их последней встречи десять лет он сильно постарел и ссохся, превратившись в обтянутый узловатыми жилами и бледной кожей скелет. Но вот голос у него был всё также силен, как и прежде. Он звучал горным водопадом, что легко перемалывал булыжники и сокрушал скалы могучими потоками.

Остановившись возле пышного куста шиповника, Первый старейшина решил не торопиться и немного послушать их разговор.

– Сейчас часто ведутся споры, какое правление было для государства наиболее благоприятным, – говорил старый учитель. – Одни чтут времена династии Ардишей, другие же превозносят Синклит и установленные ныне порядки. Одни говорят, что каждый новый царь был хуже прошлого, и безграничная власть лишила их всяких благодетелей. Другие возражают, что заменив одну всесильную династию на триста сорок семей, мы навеки погрузились в хаос, из которого способны вынырнуть лишь на краткий миг покоя. Но я скажу вам, что обе эти власти дурны. Ибо дурна всякая власть, что устоявшись и приняв неподвижную форму, правит не созидая, а лишь сохраняя старое. Чем ограниченнее и сдержаннее власть, чем сильнее довлеют над ней традиции и законы, тем больше она становится власть серости и упадка. Скажу больше: любая устоявшаяся и закостеневшая власть, что обзавелась ритуалом и писанными законами, власть вредная, ибо она подобна упавшему в болото древу. Да, когда-то оно росло, жило и изменялось, но теперь способно лишь гнить, пусть и сохраняя на время привычную форму. Благая власть должна быть безграничной и всепроникающей. Властью импульса, властью творения, что призвана разрушая и вычищая мертвое, созидать и обновлять. Такой власти нужен простор и свобода, дабы вдыхать силы в людские массы, наполняя их волей к свершениям и поднимая на подвиги, коими и пишется история. А такая власть не может быть наследуемой или рожденной законом и обычаем. Она может возникнуть лишь по праву завоевания, ибо власть эта – власть свершения. Власть, что рождена была в тяжких испытаниях, отбрасывающих всех недостойных. И потому лучшей властью, что знала эта страна, была власть Владык, коих народные собрания наделяли над собой властью. В те времена достойнейшие из наших граждан покоряли народ своими деяниями и поступками, и, получив от них право на правление, созидали то, что становилось государством. Они вели за собой людей и люди, будучи ведомыми лучшими из них, сами становились лучше, проникаясь великими добродетелями. Всякий народ, прибывая он в форме дикого племени или цивилизованного государства, ничем не отличается от только что добытой глины. Он мягок, сыр, податлив и лишен формы. Но в умелых руках он обретает свою суть. Как и глине, народу нужен гончар, что взяв его в свои руки, наделит единой волей и направит к свершениям. Потому боги и создали особых людей, коих я для простоты именую великими или героями. Тех людей, что в своих талантах и дарованиях, поднялись над обыденной человеческой природой. И всякое разумное человечье племя нуждается в таких великих, что способны передав свою волю, объединить и направить толпы на поступки и свершения. И подобная воля не должны сдерживаться или ограничиваться, как живыми, так и мертвыми. А посему подлинно великий должен поставить себя над всяким законом и всяким обычаем, ибо имеет от самих богов право менять устои и творить их заново. Тот, кто обладает волей к свершениям, вправе ломать и крушить любые преграды. Ибо как иначе построить нечто новое? Как можно творить и обновлять, когда всё занято одряхлевшим старьем? Человек, всякий человек, будь он рабом или старейшиной, суть творение устоев. Он чадо устоявшихся порядков и место в его душе занято. И пока великий не разрушит его, пока не сломает и не разобьет человека, чтобы потом собрать его заново, замысел богов не исполнится. Вся наша жизнь – суть цикл. Созидание, развитие, окостенение, загнивание и смерть. А посему народу, что давно не знал перемен, нужны великие потрясения. Ему нужен великий созидатель, что разрушая старое, спасет его от смерти и подарит новую жизнь.

– Но как узнать великого? Как понять, кому именно дозволено менять и переделывать устои? – возбужденно проговорил Лико. Хотя первый старейшина стоял довольно далеко, он заметил, как полыхают огнем глаза его сына. – Ведь и народные собрания, как мы знаем, не раз ошибались, наделяя властью недостойных.

– Да, народные собрания ошибались. Ибо толпу легко подкупить или обмануть. Достаточно вспомнить хоть печальную историю падения Тайларского союза. Когда все города тайларов объединились под властью Палтарны и ей же покорились земли дейков, то среди свободных граждан выделилась плеяда богатейших землевладельцев, что обзавелась рабами, отстроила усадьбы и, погрязнув в изнеженной роскоши, отодвинула иные сословия от власти, избирая не героев и творцов, но льстецов и проходимцев. И встав на этот путь, они встали на путь упадка. Так избранный ими на фальшивом народном собрании Келло Уратариш обманом смог разделить всех свободных людей на два сословия, палинов и блисов и лишить большую часть народа политических прав. Этим он спровоцировал восстание, получившее название «Квелла» по итогам которого, по призыву все того же Уратариша, в земли разоренного и опустошённого Тайлара вошли войска джасурского царя. Но только вместо войны за него, джасуры установили своё ярмо, тяготевшее над нашими предками без малого сорок лет.

– Но тогда как быть, если и многие способны ошибаться? – спросил юный Туэдиш.

– Великий определяется своими деяниями и успехами в них. Он определяется тем, как далеко позволят зайти ему боги. А посему только в поступках и скрыт ответ на твой вопрос Патар.

– То есть лишь дела отличают простого человека от великого? – задумчиво проговорил Лико.

– Да. Ибо боги являют свою волю через деяния. Тот, кто угоден им, кто одарен их меткой, всегда пройдет по своему пути до самого конца. Позволь я приведу тебе пример Патара Основателя, первого из Ардишей. В юности он служил наемником у джасурского царя Мантанаору Тайти, а когда тот умер после шестидесяти четырех лет правления, оставив бессчётное число сыновей, внуков и правнуков, что сцепились в схватке за опустевший престол, молодой наёмник понял, что лучшего шанса для Тайлара сбросить иноземное ярмо уже не будет. Презрев все клятвы и обещания, он вместе с другими своими соотечественниками, что служили джасурскому царю, перешел границу и устроился на службу в пограничный город Каэрон. Уже на третью ночь, он вместе со своими людьми захватил его и прилюдно поклялся, что либо погибнет, либо возродит потерянную свободу своей страны. Так он, пройдясь огнем и мечом по родной земле, убивая и джасурских наместников и их тайларских слуг, заново спаял города тайаров в единое государство и навсегда освободил его от позорной дани. Да, он действовал вопреки и законам и обычаям, вопреки клятвам и обещаниям, но своей смелостью и отвагой он смог заложить основы той великой страны, гражданами которой нам выпала честь являться. Не пойди он тогда наперекор всему миру, то не было бы ни Великолепного Эдо, ни его великих завоеваний. Не было бы самого Тайлара и этого прекрасного города, что стал жемчужиной Внутриморья. Да, спустя пару поколений потомки его выродились. Но таков удел всякой династии и всякой старой власти, ибо застоявшаяся вода всегда превращается в болото.

– Так значит, великий волен пренебрегать законами ради своих целей? – спросил его Лико.

– Великому дозволено всё, ибо в руках его – воля богов.

Вот за такие речи, которыми Сантурия забивал голову восторженно слушающего Лико, он и был отлучен от их дома и преподавания.

Много лет назад Шето не на шутку перепугался, когда его сын, его десятилетний мальчик, спросил спокойным голосом, словно бы между делом: «а почему мы просто не перебьем наших врагов в Синклите?» Первый старейшина, как ему показалось, смог тогда объяснить наследнику всю пагубность подобного пути. Но тогда же он озадачился вопросом, кто именно вкладывает в голову его мальчика такие идеи. И этим человеком оказался его учитель. Энай Сантурия.

Конечно, в благодарность за все полезные знания, коими он научил Лико, Шето подарил ему дом за городом и солидное пожизненное содержание, но делая это, он весьма недвусмысленно намекнул, что больше не желает видеть и слышать этого человека. Тогда он думал, что покупает надёжный щит от вздорных идей, которыми учитель пичкал его мальчика. И вот Энай Сантурия вновь был тут. В его доме. Рядом с его сыном. И Лико вновь слушал его с жадной ненасытностью.

Шето шагнул вперед из своего укрытия, показавшись на мощеной дорожке.

– О, здравствуй отец! – замахал ему Лико. – Смотри, кого мне удалось найти! Ты ведь не забыл моего учителя?

– Приветствую вас, господин Тайвиш. Всех благ и благословений вам и вашему роду, – сухо проговорил старик, глядя на Шето с явной настороженностью.

– Конечно, я его не забыл. Энай Сантурия, приветствую вас в моём доме.

Он специально выделил голосом последние слова, и с удовольствием отметил, как съежился этот старик. Конечно, он знал, что ему тут не рады. Он прекрасно помнил, на каких именно условиях ему пришлось покинуть Кадиф и прекратить обучать детей из благородных семей города. Нет, Шето не угрожал ему. Первому старейшине всегда претил столь грубый метод достижения своих целей. Просто содержание и загородный дом вполне могли и исчезнуть, если Сантурия не будет держаться подальше от него и от его мальчика.

– Мы с Патаром с большим трудом его разыскали. Представляешь, оказывается всё это время он жил в деревне и преподавал детям блисов!

– Они весьма благодарные ученики и быстро постигают новые знания. Я провел там счастливые годы и буду рад вернуться к своей устоявшейся жизни.

– Конечно, но пока ты наш гость.

– Если ваш отец даст свое позволение на это гостеприимство.

– Кончено он даст. Отец, ты же не против моего старого учителя?

Шето Тайвиш смерил старого учителя долгим взглядом. Десять лет он честно выполнял их договорённость и за это время Лико успел вырасти. Его мальчик был уже мужчиной. Героем войны и облачённым властью государственным мужем. Да, его явно увлекали речи этого старика. Но вряд ли теперь, после всех этих лет, они были для него столь уж опасны. А сыну, его дорогому мальчику, явно было в радость поговорить с этим человеком и вспомнить своё детство.

– Ты можешь погостить здесь, Энай, – проговорил Первый старейшина.

– От всей души благодарю вас за гостеприимство, господин Тайвиш, – сдержанно кивнул в ответ учитель. – Я не задержусь в городе надолго и не стану им злоупотреблять.

– Я распоряжусь, чтобы тебе выделили покои во дворце. Мда, ну а пока… Патар, ты ведь покажешь своему старому учителю, как изменился за эти годы наш прекрасный Кадиф?

– Конечно, покажу, господин Тайвиш, – улыбнулся длинноволосый юноша.

– Ну, вот и славно. Думаю мой сын позже тоже к вам присоединиться. Ну а пока, позвольте мне забрать его на пару слов по делам семьи.

Верховный стратиг всех тагм Тайлара поднялся и они пошли по аллеям внутреннего сада в сторону искусственного озера с небольшим водопадом и гротом, внутри которого располагались каменные лавки. Шето любил это место и видят боги, отдал целое состояние, чтобы украсить возведенный на врезающейся в море скале Лазурный дворец прудами и садом, так напоминавшем дикую рощу возле озера Сэльда в его родной Барле.

Ту самую рощу, в которой располагался возведенный его предками храм Венатары, богини кровных уз и семейного наследия. Несколько поколений Тайвишей женились, давали семейные обеты, нарекали новорожденных и оплакивали усопших под его сводами. И когда Шето покидал Барлу, твердо зная, что отныне и впредь судьба его фамилии будет связана с Кадифом, он повелел забрать оттуда алтарь и саму статую милосердной богини, перевезя их в столицу. И на этом скальном выступе, он даровал ей новый дом, как даровал его всей своей семье, возведя новую фамильную резиденцию – Лазурный дворец.

И пусть завистники сколько угодно сравнивали его с Яшмовым дворцом династии Ардишей, перешептываясь о непомерных амбициях Тайвишей, это был его новый дом. Сердце его крепнувшей власти. А сердце должны оберегать боги.

Шето подошел к мраморной статуе укутанной в накидку прекрасной пожилой женщины, воздевшей руки в символе родового благословения. Подставив плечи под ее каменные ладони, он зажег жаровню на алтаре и бросил туда пригоршню трав и пропитанных благовониями ленточек, от чего воздух наполнился сладко-пряным ароматом.

– Благослови род наш, о хранительница священной крови. Защити семя наше, и земли наши, и всякого кто носит имя наше.

Шето и посмотрел в доброе, но одновременно строгое лицо богини. Ему показалось, что каменные руки неожиданно стали теплыми, а в журчавших струйках водопада он услышал едва различимый шепот, похожий не то на колыбельную, не то на слова утешения. Конечно, скорее всего, это его собственное воображение разыгралось сверх меры, но всё же, Первый старейшина решил считать это добрыми знамениями. Ведь разве возможно хоть какое-либо зло у семейного алтаря под покровительством самой Венатары?

Они зашли в небольшой грот позади статуи и сели на укрытые шкурами львов каменные лежанки.

– Так о чем ты хотел поговорить отец? Об Энае Сантурии? – Лико пристально смотрел на главу семьи, словно ожидая, что тот сейчас начнет отчитывать его как мальчишку. И как мальчишка, он поспешил начать с оправданий. – Я знаю, что должен был сначала спросить твоего разрешения, и я сожалею, что не сделал этого. Просто мне казалось, что ты будешь против. Но это же Сантурия…

– Я совсем не против того, чтобы ты повидался со своим детским учителем, Лико. Просто учти, что некоторые мысли этого человека могут оказаться весьма опасными. Особенно если руководствоваться ими, принимая важные решения. Я оградил тебя от них когда ты был мал и не способен отличать верное от неверного. Тогда ты впитывал всё новое и его рассуждения о мире и природе могли навредить тебе. Но сейчас ты стал мужчиной и воином. С меня будет довольно и твоего обещания относиться ко всем его речам критично.

– А я всегда думал, что ты не чужд некоторых его взглядов. Ведь наш род последние годы был весьма волен в трактовке законов и обычаев…

– Мы не отступали от них, Лико, а только огибали, когда они превращались в преграды. Да. Вместо того чтобы пытаться что-то сломать, мы огибаем помехи на нашем пути. Также как река огибает скалы.

– Так поэтому у реки нашей судьбы такое извилистое русло, отец? – улыбнулся Лико.

– У великих рек русло никогда и не бывает прямым, сын. Как и не бывает оно одним. Но поговорить я всё же хотел не об этом.

– И о чем же? А я уж приготовился к тому, что меня отчитают за вольности в приглашениях.

– Я хотел поговорить с тобой об Эдо. Мальчику нужен отец.

Лико тяжело вздохнул, подперев голову кулаками. Шето посмотрел на его точеный профиль, нос с фамильной горбинкой, длинные, чуть вьющиеся волосы и аккуратную бородку. Каким же взрослым успел стать его мальчик. Казалось, ещё только вчера он бегал с другими детьми, сражаясь на деревянных мечах в той бесконечной войне, что бушевала в их фантазиях. А сейчас перед ним сидел мужчина. И не просто мужчина – воин, что прошел настоящую войну и вышел из неё победителем. Да, за минувшие два года, он стал совсем зрелым. Но это не значило, что ему больше не требовалось воспитания и помощи Шето.

– Я не знаю, как мне с ним быть отец. Я не видел его рождения, не держал на руках, закутанного в покрывало, не видел, как он пополз, как встал на ноги и сделал первые шаги. Я не слышал его первых слов, не видел первой улыбки или первых слез. Мне страшно это говорить, но когда я смотрю на него, то не вижу ничего родного. Он словно чужой мне. Я пытаюсь. Честно. Но не знаю, смогу ли это изменить.

Наверно именно таких слов Шето и ожидал услышать. Он положил руку на плечо сына и постарался придать своему голосу уверенность и теплоту.

– Это нормально, мой мальчик. Ваше знакомство началось с долгой разлуки. Но отцовская любовь не похожа на материнскую. Любовь женщины к своему чаду безусловна, ведь начинается она, когда плод ещё у неё в утробе. Когда он с ней един. Поэтому любовь женщины к ребенку, это её любовь к самой себе. Любовь же отца питается из чувств иного порядка. Она не приходит сразу. Мужчина сначала должен познакомиться со своим ребенком. Он должен привыкнуть к нему, пережить с ним страдания и радости, принять его и начать творить из него собственное продолжение. И только тогда, спустя много дней, а иногда и месяцев от рождения, он увидит в нём частичку себя. А потом и своё будущее. Своё продолжение. И вот тогда, он и полюбит его самой крепкой и самой глубокой любовью. Так что не отталкивай Эдо только потому, что глядя на этого малыша сейчас, ты не питаешь к нему сильных чувств. Ты и не должен их испытывать, ведь вы провели так много времени порознь. Но если ты будешь рядом с ним теперь, если ты будешь растить и воспитывать его, то любовь, истинная, глубокая любовь, сама придет к тебе. И тогда твой ребенок станет для тебя самым важным и значимым в этом мире.

– И с чего же мне стоит начать? Я же ничего про него не знаю.

– Начни как раз с этого – узнай его. Поиграй с ним, построй для него домик и подари игрушку, покатай его на плечах и погуляй с ним в саду. Возьми его на руки перед сном. И не обращай внимания на глупые обычаи ларгесов, которые уверены, что для всего в этом мире есть рабы. Начни растить и воспитывать его сам, и вскоре ты поймешь, что чем ближе вы будите становиться, тем сильнее станут и твои чувства к этому малышу.

– Я попробую, отец. Я, правда, хочу увидеть в нём своего сына.

– И ты увидишь. Ведь это твой сын, твоё будущее!

– Ты хотел сказать наше будущее? – с чуть грустной улыбкой посмотрел на него Лико.

Его мальчик определенно был проницательным. Он знал, что Шето всегда смотрел и планировал на многие годы вперед, расписывая роли и ставя задачи всем своим родственникам и даже их ещё не рождённым детям. Его мысли никогда не покидал их род и его особую судьбу, ответственность за которую он возложил на свои плечи. И для Эдо тоже была заготовлена роль. Но всё же, Шето двигали и вполне обычные, человеческие чувства. Чувства родителя, что стремился позаботиться о своём потомстве. Чувство любящего отца и деда.

– Да, Лико. Наше будущее. Ведь мы семья. Мы намертво связанный пучок, что прорастает как в прошлое, так и будущее. Наша судьба едина и вычеркнуть кого-то из неё невозможно. Тем более Эдо, который, если боги не распорядятся иначе, однажды унаследует все наши с тобой труды. Пойми, мой мальчик, слава среди людей скоротечна, и всё что мы делаем бессмысленно, если нам некому передать плоды своих трудов. Поэтому я хочу попросить тебя ещё кое о чем.

– И о чем же?

– О твоей жене, Айре. Говорят, ты не прикасался к ней с тех пор как вернулся в Кадиф.

Лицо его сын изменилось. На нем застыла суровая маска, а в глазах полыхнули искорки злобы.

– Тебе и об этом доносят?

– Мне доносят всё, что важно для нашей династии. Если ты утратил к ней страсть, то это не беда. Развлекайся с рабынями или любовницами сколько захочешь, но прошу тебя, сохрани этот брак и постарайся, чтобы она понесла от тебя ещё хотя бы пару детей. Ты знаешь, я безмерно люблю Эдо, но жизнь маленького ребенка так хрупка…

– А если я не хочу иметь детей от женщины, к которой меня больше не влечет? Если я не хочу держать в объятьях ту, от которой кровь моя не закипает, а сердце не вспыхивает пламенем? За эти два года она стала мне совсем чужой. И та юношеская влюбленность, с которой я ее покидал, полностью развеялась.

Всё же в чем-то он так и остался юношей. Даже ребёнком. Дитя порыва и страстей, который не до конца понимал бесконечную власть долга над личными желаниями.

– И что с того? Брак и любовь – разные вещи. Мы не блисы и лишены такой роскоши, хотя и они выбирают себе жен и мужей исходя из семейных и хозяйственных интересов. Что уж говорить про нас, представителей древнего и благородного рода. Для нас брак – это орудие политики, укрепления родословной и укрепления состояния. Любовь и чувства ты найдешь в объятьях любовницы, а в объятьях жены – опору для власти.

– А что если мне этого недостаточно? Что если я желаю получать всё и сразу?

– Если таковы твои желания, то это твои трудности. И ты обязан с ними совладать. Ты уже давно не ребёнок, Лико. Наше могущество всё ещё шатко и держится на костылях. Выбей один – и остальные могут не справиться. А если наша власть рухнет, она похоронит под собой всю нашу семью. Туэдиши как раз один из таких костылей. Думаешь, они простят, если ты выкинешь из нашего дома дочь их рода? Думаешь, твоей дружбы с Патаром будет достаточно? Нет, Лико, такие обиды не прощают и не забывают. Никогда. Слабые семьи могут о них молчать и глотать обиду годами, но Туэдиши не слабы. Совсем не слабы. Не отталкивай тех, на кого мы опираемся, и не заводи для нас новых врагов. Особенно из числа тех, с кем мы породнились. В любом случае я глава рода и ты не получишь от меня разрешения на развод.

– Не волнуйся, у меня нет возлюбленной из числа благородных или же новой невесты на примете. Я бы не подвел так тебя, отец. Но спасибо за понимание и поддержку.

– Не зубоскаль, Лико. Просто если ты надумал бросить жену…

– Я понимаю свой долг, отец. За эти два года я спал лишь с одной рабыней. И всё. И если ты хочешь, чтобы у меня были ещё дети от Айры, то я постараюсь тебе угодить.

– Ты угодишь этим самому себе куда больше чем мне. Я уже стар и жизнь моя катится к своему закату. Не так далеко миг, когда уже на твоих плечах окажется вся ответственность за нашу семью и наше дело.

– Я знаю это.

– Ну а раз знаешь, то должен знать и то, что чем прочнее семейные узы и чем больше у тебя детей, тем надежнее будущее.

– То-то я смотрю, ты наплодил множество детей, да и с женой у тебя всё чудно.

– Не смей передергивать Лико. Ты был моим чудом. Моим даром богов, что после многих лет и женщин, приносивших мне лишь мертворожденных сыновей и дочерей, послали своё благословение. Ты, чья жена понесла и родила здорового сына сразу, не знаешь, что такое хоронить так и не рождённых детей. Как раз за разом, год за годом, видеть лишь худощавые и бездыханные трупики. Так что даже не смей меня в чём-то упрекать. Боги были добры к тебе и дали тебе крепкое семя и здоровую жену, способную от него зачать. Так что именно на тебе и лежит ответственность за будущее нашего рода. За наше продолжение и наследие.

Лико посмотрел на него очень пристально. В его глазах была не злость, а скорее холод. И в этом холоде Шето почувствовал несказанные слова: «Однажды я сам буду определять, каким именно будет наше наследие». «Да, ты будешь, – мысленно ответил ему Первый старейшина. – Но к этому времени ты уже сам станешь мной».

Они посидели ещё немного молча, а потом встали и, не проронив больше ни слова, пошли по тропинке в ту часть сада, в которой Шето и нашел своего сына.

– Да, у алатреев новый предстоятель, – бросил напоследок Первый старейшина. – Убар Эрвиш. Джаромо почему-то вбил в свою голову, что этот старый вояка уведет у тебя войска. Даже просил вернуть наши походные тагмы назад к городу. Я назвал это бредом. Но прошу тебя, уважь его немного и почисть домашние тагмы в Кадифе от слишком уж неверных алатреев.