Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 61 страниц)

Скофа не знал, что ответить молодому полководцу. Точнее, он не знал, как подобрать нужные слова. Конечно, командир имел свою правду: Лико Тайвиш пошел против всех порядков, когда после победы в Битве на холмах отказался возвращаться в Тайлар, и вопреки постановлению Синклита продолжил войну. Даже когда старейшины засыпали его гневными письмами и угрозами, даже когда лишили денег и подкреплений, он упрямо продолжал войну, веря до последнего в свою победу. И в итоге он достиг своей цели, поставив старых врагов государства на колени. Вот только правда эта не подходила таким людям как Скофа.

Воспитанные в роскоши и привыкшие к безнаказанности ларгесы часто мнили себя творцами истории, судьбы, нового мира или сразу избранниками богов. Они искали славы и почестей, не слишком задумываясь о последствиях. Но Скофа, как старый и повидавший многое ветеран, хорошо знал, что у всего в этом мире есть цена. И за все деяния благородных, за все их подвиги, геройства и свершения, расплачивался в итоге простой народ. Именно его и давило то самое колесо истории, которое вечно кто-то желал привести в движение. Ведь колесо так устроено, что давит тех, кто на земле, а не тех, кто в небе.

Скофа давно уяснил, что мир – очень хрупкая штука. И сломать его – дело не хитрое. Вот только осколки этого сломанного мира всегда летят вниз и наносят больше всего ран тем, кто и не думал ни о каких переменах, да и не нуждался в них. Кто просто жил своей жизнью в согласии с природой и законами, установленными самими богами. А потому, чем меньше было перемен, тем лучше, было этим низшим людям. Блисам. Сословию, рожденным в котором был и сам Скофа и почти все солдаты в его тагме.

Вот только как сказать всё это полководцу? Как объяснить тому, кто родился в богатейшей из семей Тайлара? Тому, чей отец вот уже как девятнадцать лет возглавляет Синклит и государство? Скофа не знал таких слов. А если бы и знал, все равно бы не осмелился сказать их прилюдно.

– Возможно, вы правы, господин. Но не судите мои слова строго, я всего лишь блис…

– За эту войну я узнал много блисов, которые были куда более достойными и благородными людьми, чем самые родовитые из ларгесов. Сословные ограничения справедливы и, безусловно, нужны, ведь люди не равны по своей природе. Но у каждого должен быть шанс проявить себя и получить награду по достоинству. Особенно если проявил он свои гражданские добродетели на войне, рискуя всем во имя славы и чести государства. Мой учитель как-то сказал: «только привыкшая к мечу рука, способна нести подлинную ответственность» и за эту войну, я понял, насколько он был прав. Когда меня предали эти изнеженные снобы в Синклите, мои воины, каждый из вас, совершили настоящие чудо. Вы знали, что харвены это угроза нашим границам и что они должны заплатить за все свои набеги, за все преступления и за каждую прерванную тайларскую жизнь. И вы своим подвигом пресекли их угрозы навеки. Ты покидаешь службу в интересное время, солдат. За девятнадцать лет, что мой отец возглавляет Синклит, Тайлар окреп и раны, нанесенные ему смутой, наконец, затянулись, – взгляд молодого военачальника устремился куда-то вдаль, а его голос наполнился мечтательными нотками. Казалось, что слова, которые он сейчас говорил, уже давно томились внутри его головы и жаждали быть сказанными. – Не знаю, слышал ли ты, но на юге, в Айберу, на руинах некогда могущественного государства Каришидов, идет бесконечная грызня осколков. На той стороне Внутреннего моря, словно спелый плод, пухнут от богатства Белраим и другие великие города и государства Фальтасарга. А ещё дальше, на другом конце моря – лежит странный и загадочный Саргшемар, где горы родят золото и шьют шелк. Мир вокруг нас огромен, прекрасен и слаб. Он жаждет своего покорителя. И я верю, что совершенное нами здесь – лишь начало пути, который уготован нашему государству.

Примерно через час они остановились на привал. Устроившись прямо на берегу, солдаты достали тонкие полоски вяленого мяса и разделили их с полководцем и его рабом. Получив свой кусок, Сэги брезгливо поморщился, но все же отправил его в рот, а юный Тайвиш, поблагодарив солдат, жевал пересушенное и пересоленное мясо с такой улыбкой, словно ему предложили изысканное лакомство.

Неспешно жуя затвердевшую говядину из лагерных запасов, Скофа уставился на воду. Этот приток Мисчеи, веками служившей северной границей харвенам, местные явно не просто так прозвали Молчаливой. Казалось, что река и не течет вовсе: водная гладь была абсолютно ровной, словно у пруда или озера. Лишь ветер изредка прогонял по ней небольшую, едва уловимую дрожь.

А ещё, она была чужой и незнакомой. Конечно, когда-нибудь и этот край станет привычен для тайларского глаза. Правнуки, а может даже и внуки колонистов, привыкнут к этой погоде, к этим деревьям и камням и назовут их своей землей. Но вот для Скофы тут навсегда останется чужбина. Дикая и злая земля, забравшая себе слишком много его крови.

Его мысли вновь перенеслись за сотни верст, в далекий Кадифар и город его детства. Двадцать один год жизни полной битв и походов, лагерей и крепостей, изнуряющего труда и бесконечных тренировок, разделяли его с тем незрелым мальчишкой, что сбежав из родного дома, записался в походную тагму. Двадцать один год. Ровно на год больше положенного срока.

И вот теперь он мог вернуться домой. И вернуться живым, здоровым и целым.

Разговор про родной город что-то разбередил в душе и памяти Скофы и он с удивлением понял, что за все эти годы как-то особо и не задумывался о том, что ждет его после тагмы. Да, он часто вспоминал свою родную провинцию, тосковал по своему детству в Кэндаре, мечтал о Кадифе… но никогда всерьез не строил планов на тот день, когда листарг тагмы вручит ему серебряную бляшку ветерана, и он в последний раз отсалютует своему, теперь уже бывшему командиру и знамени. Видно поэтому, он так ничего и не сделал для обустройства этой новой жизни.

На дне лежавшего в лагере его походного рюкзака, покоился сломанный пополам ритуальный серебряный ножик харвенских жрецов, два изумруда, золотой самородок размером с два пальца, бронзовый кубок, инкрустированный мелким жемчугом, да кошелек с остатками жалованья. За годы службы Скофа так и не научился копить, и все что удавалось добыть во время сражений, взятия городов или крепостей – утекало из его рук, оставляя лишь скомканные воспоминания похмельным утром.

Около года назад удача таки решила ему улыбнуться, и в его руки попало настоящее сокровище. Тогда тайларские войска взяли Парсу – самый крупный из городов харвенов, в котором до войны жило почти двадцать четыре тысячи человек. Безумное число по местным меркам. Во время боев за улицы города, Скофа первым оказался в доме жрецов у капища Рогатого бога. Само жилище было пустым – жрецы, по харвенской традиции были вместе с воинами и гибли в боях на улицах. И судя по всему, перед тем как уйти, они вынесли и спрятали все, что имело хоть какую-то ценность. В каждой из комнат и залов он находил лишь одежду, травы, свечи, глиняную посуду и маленькие идолы, вырезанные из костей. Скофа уже было отчаялся, но потом его глас зацепился за неприметную дверь в маленьком внутреннем святилище, в котором нашлась золотая чаша. Огромная, усыпанная самоцветами, в локоть высоту и почти столько же в ширину, она так и осталась стоять на алтаре из рогов животных. Насколько знал Скофа, такие чаши выносили лишь время праздников и главных обрядов, собирая в нее кровь жертвенных животных. И видно в пылу сражения про нее просто забыли.

Скофа даже представить себе не мог, сколько она может стоить – только на вес золота в ней было не меньше пуда. А если ещё взять самоцветы… такая добыча легко могла обеспечить ему дом в столице, или даже небольшую усадьбу, где-нибудь у побережья. Проклятий местных богов он не боялся, ведь боги Тайлара были сильнее и могущественнее, и всегда защищали своих воинов. Так что Скофа не раздумывая положил в свой заплечный мешок бесценное сокровище и вернулся к остальным воинам.

Бои в городе кончились на следующий день. Ещё через три дня тайлары закончили вывозить ценности и заковывать местных в цепи. По воинскому уставу, солдату полагалась треть захваченной добычи. Ещё треть отходила полководцу, а остальное забирало государство. Но Скофа, которому кроме кубка так и не подвернулось ничего ценного, не смог придумать, как поделить его на части и решил просто умолчать. К счастью захваченной в городе добычи было настолько много, что на старших воинов даже не стали возлагать унизительную, но необходимую работу по проверки сумок и прочих личных вещей солдат. А ещё тагмам разрешили праздновать победу и все следующие три дня воины пили до беспамятства, ели до отвала, подчищая погреба захваченного города, и насиловали пленных харвенок.

В последнем сам Скофа не участвовал: брать женщин силой ему не нравилось. Что-то внутри него всегда противилось самой мысли об этом. Зато, зная, что теперь-то старость его точно обеспечена, он с легким сердцем расстался с остатком скопленных им за весь прошлый год денег, отправившись к лагерным шлюхам.

В те дни о них почти все забыли, отдавая предпочтение дармовым пленницам, а потому щедрым на монеты воином женщины занялись с двойным усердием. Особо пылкой и страстной была молодая мефетрийка Мафранаана, которую непривыкшие к долгим именам тайлары называли просто Маф. Она была красивой, с неплохой фигурой, хотя и слегка располневшей, а ее вьющиеся черные волосы опускались ниже лопаток. За свои услуги она брала вдвое дороже остальных лагерных девок, но и отдавалась так, словно вернувшемуся после долгой разлуки возлюбленному.

С ней Скофе было по особенному хорошо. Он чувствовал себя счастливым от простого человеческого тепла и нежности, которую дарила ему эта южанка, и он не мог насладиться ей. Но в четвертый его приход, она неожиданно разрыдалась.

«Я чем-то обидел тебя Маф?», – спросил он удивленно, но девушка лишь грустно улыбнулась и махнула на него рукой.

«Ты не обидел, Скофа. И никто не обижел. Просто я беременна вот уже как месяц и скоро у меня совсем вылезет живот! Думаешь много воинов захочет пузатую шлюху, когда вокруг столько дармовых дикарских девок? А, Скофа? Не все такие добрые как ты, да и ты сам бы выбрал другую. Ту, у которой брюхо не раздулось от приплода. Может, кто из солдат и заплатит пару авлиев чтобы я ему пососала, да и то сделает это больше из жалости. Ну а потом, после родов, кому здесь нужна мать с ребенком на руках? Да никому, Скофа. Ни-ко-му. Я останусь без куска хлеба, останусь одна. Пока эта злая земля и этот поход не прикончит меня или мое дитя…»

Она замолчала, и глаза ее вновь наполнились слезами. Скофа притянул к себе девушку и крепко обнял, чувствуя, как содрогается ее тело от рыданий…

«Но я не избавлюсь от него, – шептала Маф в его плечо. – Дитя дар великой богини. Кто отвергнет – проклят навеки. Пусть сама заберет. Пусть заберет, что дала, сама я не отдам…».

Слова девушки не были преувеличением. Ребенок для шлюхи во время военного похода был почти равен приговору. Мефетрийцы может и спокойно относились к полукровкам, да только далеко была ее родная провинция, а гражданства, по законам Тайлара, такой ребенок не получал. Ведь рожденный от низшего сословия, должен был к нему и относиться. Ну а что могло случиться с двумя этриками в дикой земле… даже бог знаний и прорицания Радок не решился бы утверждать однозначно.

Скофа и сам не понял, как в голову к нему пришла эта мысль, и что двигало им тогда – выпитое вино, страсть или просто обычное сострадание. Он отстранил девушку и вышел из палатки, а вскоре вернулся к ней с мешком в руках.

«Возьми», – только и смог он себя выдавить. Его сердце билось слишком быстро и невпопад, мысли в голове сменялись одна за другой, не давая ни одной из них зацепиться за язык, но непоколебимая решимость осчастливить хоть кого-то в этом мире наполняла каждый клочок его естества. Открыв мешок, девушка застыла в изумлении. Хотя ее руки сразу же крепко впились в кубок, она залепетала, что не может принять такой дар.

«Бери, я сказал, – с нажимом произнес он, боясь передумать. – Бери и возвращайся к себе домой, расти там ребенка, заведи хозяйство, найди мужа, если свезет, и будь счастлива».

Весь остаток дня она его благодарила, отдаваясь всеми возможными способами и выполняя все желания, которые только могут быть у мужчины. А когда армии объявили, что стоянка окончена и они продолжают поход вглубь харвенских земель, Маф пришла к нему попрощаться. Она крепко обняла его и нежно поцеловала в щеку, шепнув на ухо «спасибо». Больше Скофа её не видел и даже не слышал про нее.

Но вот что странно: хотя он и лишился своего единственного шанса на обеспеченную старость, он так ни разу и не пожалел о своем поступке. В самые тяжелые дни его душу грела мысль, что где-то в далекой Мефетре, или в колониях Вулгрии, а может и в одной из провинций Нового Тайлара, растёт маленькая жизнь, спасенная его сумасбродным поступком. И он надеялся, что Маф счастлива. А значит и он, вопреки всему, – хороший и честный человек. И это знание было куда важнее всех драгоценных кубков и всего золота вместе взятых.

– Выпей, – голос Лико Тайвиша прервал мысли Скофы. Командующий армией тайларов присел слева от него, снял с пояса флягу, сделал большой глоток и протянул ее солдату. Тот посмотрел на драгоценную вещь с недоверием и взял ее так бережно, словно новорожденного ребенка.

– Спасибо, господин, – он слегка отпил, не касаясь губам фляги, и в его голо потекло терпкое и ароматное вино, приправленное медом и специями, от которого он чуть было, не поперхнулся. Никогда раньше он не пробовал вина вкуснее. Обычно, то, что лилось попадало в его брюхо, было разбавленной кислятиной, которая и годилась то лишь на то, чтобы дать посильнее по голове и вышибить из тела усталость. А это… это было подлинное колдовство, рожденное виноградом, солнцем и мастерством человеческих рук. И Скофа даже не хотел думать, сколько серебра стоит амфора такого чуда.

Со всем почтением он вернул бесценную флягу с драгоценным напитком полководцу, а тот небрежно сделал из нее большой глоток так, словно внутри была вода с уксусом или солдатское пойло.

– Вы ведь давно тут стоите, – с утверждением произнес Лико Тайвиш.

– Уже как три шестидневья, господин. Мы преследовали недобитки харвенов но так и не смогли их выследить. Уж не знаю – может Мисчею переплыли, но, сколько бы мы не прочесывали окрестности – ни следа. Как сквозь землю провалились, господин. Так что мы пока тут. Ждем приказа.

– И как, не заскучали ещё без дела?

– Да как вам сказать, господин… – Скофа задумчиво поскреб лысый затылок. – Солдату любой отдых в радость и поначалу тут даже ничего было. Тихо. Но вот потом… Понимаете, тут раньше харвенские деревни были, но как только мы пришли, местные в лесу спрятались. Вы не думайте – мы никаких бесчинств не творили, только снабжение потребовали в обмен на спокойное соседство, а они свои дома пожгли и скот забили. Сперва-то все тихо было, мы даже подумали, что и они за реку ушли, или ещё в какую глухомань забились. Вот только потом начались у нас… проблемы.

– Проблемы? Проблемы?! – перебил его сидевший рядом Лиаф Щепа, – Значит, ты это так называешь. Маленькими такими проблемами. Всего-то шесть человек окочурилось и ещё восемь охромели. Вы уж простите меня господин полководец за дерзость, но эти суки дикие ловушки по всему лесу ставят. Знаете – роют такие ямки небольшие, листвой и ветками закидывают, так что и не отличишь от обычной земли, а внутри – колья. И крупно повезет, если они ядом не смазаны.

– Мне это знакомо, – Великий стратиг тяжело вздохнул. – О чем-то похожем доносят почти из всех тагм на севере. И поверьте на слово – у вас ещё пустяки. Харвены, особенно эти, из племени червыгов, упрямее, чем мы думали. Забавно, многие из них отказываются верить в свое поражение, хотя на этой земле не осталось крепостей или городов, которые мы не заняли, как и войск или вождей, если не считать беглеца Багара, которых мы не разбили. И все равно они продолжают кусаться. Но ничего, это ненадолго. Вы же искали их следы?

– А то! Искали господин. Много раз искали. И патрули высылали и по сотне человек в лес отправляли и засады устраивали. Вот только без толку все это, – Лиаф огляделся по сторонам и чуть понизил голос, словно боясь, что его услышит кто-то посторонний. – Вы уж простите меня снова, господин, но они в этих лесах каждый сучок и овраг знают, а мы здесь – как слепые котята в тёмной комнате. Шаримся, тыкаемся, а найти ничего не можем.

– Это правда, господин, – подтвердил Скофа. – Местные уж больно хорошо прячутся, и следы заметают как по науке.

– Да просто надо было всех харвенов сразу, как пришли, вырезать. И не было бы никаких проблем, – со злобой произнес Лиаф, стукнув кулаком по ладони.

– Может, тогда вообще все племена надо было под нож пустить? – вмешался в разговор Киран.

– Именно так и надо было.

– Вот так прямо всех?

– Да всех. Всех и каждого, в ком эта дрянная кровь течет. Это же зверье – его пока не убьешь, оно кусаться не перестанет, – глаза Лиафа полыхнули диковатым огнем. – А ещё, нужно было все их города и деревни сразу сжигать, а не гарнизоны там ставить.

– А воевали мы тогда за что, Лиаф? За право с важным видом по пепелищу разгуливать?

– Мы мстили! Да и знаешь, мне как то по херу, что с этой глушью будет, лишь бы эти ублюдки нам за каждого погибшего заплатили и больше в остальной Тайлар не совались. Вспомни, как кричал Убар Партария. Как он корчился с кровавой пеной на губах. А знаешь, откуда она взялась? Он откусил себе язык от боли. И орать он перестал лишь после того, как лекарь вбил ему колышек в затылок. А ведь ему было всего-то семнадцать лет. Даже я, которого вы все тут за мелюзгу держите, и того дольше прожил. А Патар Черный? Он же был из одного с тобой города и прослужил, сколько? Девятнадцать лет? Он прошел все битвы, все осады, выжил в каждой, остался цел и ему оставался всего год службы. Только подумай: год, и он бы вернулся домой. В свой город, к своей семье. Он же так хотел увидеть своих братьев, племянников. А теперь он мертв. И умер он не в бою как воин, а от колышка с ядом, который закопал в лесу грязный дикарь. И ты думаешь, я к этому дикарю хоть какие-то чувства кроме ненависти буду испытывать? Да пусть он сдохнет в таких же муках, как Патар Черный. И весь его род, и все его дикарское семя.

Лиаф Щепа резко замолчал и отвернулся. Кулаки паренька то сжимались, то разжимались, а вены на руках вздулись. Скофа вспомнил, что молодой воин частенько выпивал с Убаром по вечерам, а Патар и вовсе однажды спас ему жизнь, вынеся раненного с поля боя.

И не только Лиафу было что вспомнить – Скофа, да и все они, знали каждого погибшего. Кого-то лучше, кого-то хуже, но все они были частью воинского братства. Частью их большой семьи под названием Первая походная кадифарская тагма. И вместе с ними что-то погибло и в сердцах каждого из воинов. Смерть всегда горька, но смерть после победы втрое горше.

– Хватит уже отдыхать, мои воины, – Лико прервал их разговор, поднявшись и отряхнув одежду. – Пора продолжать путь.

В этот раз они шли молча. Тяжёлые мысли и копившаяся с каждым новым шагом усталость отбивали всякое желание разговаривать. Хотя дождь все не начинался, грузные тучи над их головами сходились и прижимались друг к другу, превращаясь в единое серое полотно, которое лишь изредка, словно лезвия, прорезали лучи солнца. И глядя вверх воины невольно ускоряли шаг, совсем не желая попасть под ливень и завязнуть в грязи.

Пройдя ещё около версты, они подошли к небольшому холму, вокруг которого изгибалась река.

– Плохое место, – озвучил общие мысли Киран.

– Плохое, – согласился с ним Фолла. – Но идти надо. Так ведь, господин, мы же идем?

Скофа заметил, что глаза полководца сощурились. Он пристально всматривался в лесную полосу, словно надеясь, что-то разглядеть между деревьями.

Местность вокруг и вправду излучала опасность: слева холм, справа густой, пусть и не успевший покрыться зеленью лес, плотно заросший кустарником, а между ними лишь узкая тропинка. Поставь сверху лучников, а в лесу воинов, что атакуют сразу, как жертвы полезут на холм и не то, что семерых, сотню человек можно перебить даже небольшими силами. А харвены всегда любили засады. Вот и Битву на холмах в начале войны они тоже планировали схожим образом – как атаку с двух возвышенностей, пока тайлары будут пересекать низину. Тогда, правда, это закончилось для них разгромом, но и тайлары навсегда запомнили, как мастерски умеют варвары прятаться и использовать рельеф родной земли.

– Вперед, – кивнул Лико, и солдаты навалились на жердь с удвоенными силами.

Все время пока они шли, в лесу царила гробовая тишина. Даже птиц и тех не было слышно, а сами воины хранили молчание, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в просветы между деревьями. Скофе все время казалось, что вот ещё шаг и лес оживет, превратившись в визжащую толпу дикарей, размахивающую мечами, топорами и дубинами, а вершина холма обрушится на них камнями и стрелами. Такое уже бывало на его памяти. И слишком много добрых солдат погибли вот в таких закутках и на лесных тропках.

Но все их опасения оказались напрасны – лес и холм были пусты и они спокойно прошли нехорошие место. Вот только открывшаяся прямо за поворотом широкая поляна заставила вновь их остановиться.

Прямо перед тайларами возвышался кол, который венчал большой олений череп, раскрашенный синими и зелеными полосами. Его ветвистые рога украшали пестрые ленты, цепочки из разных металлов и высушенные цветы, явно принесённые недавно. Земля вокруг небольшого капища была старательно вытоптана, и украшена камнями, которые расходились спиралью от кола. А ещё по всей поляне были видны следы сапог.

– Харвены, – Хмурый Фолла сплюнул под ноги и его рука, словно сама собой легла на рукоять меча. – Будьте начеку. Там, где стоят истуканы, вечно пасётся и их паства.

Скофа оглянулся на своего боевого товарища. «Истуканы». Это слово он выбрал не просто так. В знамени все знали, что Фолла – однобожник. Последователь странного учения Лиафа Алавелии, который проповедовал в Арде и Палтарне лет сто назад. Кроме него в тагме таких было, наверное, больше сотни человек, и на их веру уже давно никто не обращал внимания. Хотя формально алавелины и подпадали под действие закона об оскорблении богов, так как отрицали любых божеств, кроме своего, единственного, после падения Ардишей гонения на них прекратились, а в последние лет двадцать их и вовсе оставили в покое. Скофа слышал, что в Старом Тайларе уже чуть ли не целые города следовали пути праведных, и число их росло год от года. Но про Великого стратига поговаривали, что он рьяно чтит двенадцать богов, и в особенности покровителя войны Мифилая.

Но Лико Тайвиш то ли не обратил внимания на это слово, то ли не услышал его. Оставив полозья, молодой полководец вплотную подошел к столбу и сорвал сухую ромашку с рогов черепа оленя.

– Вы говорили, что прочесывали местность вокруг лагеря.

– Так и есть, господин, – чуть смущенно проговорил Киран. – Только дней шесть назад большую вылазку сделали…

– И как же вы пропустили целое капище? – ехидным голосом проговорил раб – Расскажите-ка своему полководцу, воины. Вы хотя бы на версту от стоянки то отходили? Или так, зашли в лесок, подышали еловым воздухом и обратно, к костерку греться и винишко глушить? Так ваша разведка проходила? А может вы и возвращение дикарей пропустили и сейчас они готовят нападение на лагерь? А, гордые воины Великого Тайлара?

– Такая беспечность недопустима, – тихо произнес Лико, растерев между пальцами цветок.

Командир повернулся спиной к поступившим взгляды воинам и пошел вглубь поляны, осматривая землю. Сэгригорн тут же засеменил следом и догнав своего хозяина, зашептал ему что-то на ухо, постоянно кивая в сторону столба. Но молодой Тайвиш вновь отмахнулся от него, и побагровевший раб отошел от своего хозяина, злобно уставившись на воинов.

Скофа огляделся. Судя по всему, не так давно здесь и вправду побывало не меньше дюжины человек. Следы на земле казались свежими, причем были они разных размеров – одни совсем маленькие, явно принадлежавшие детям. Другие чуть больше, оставленные женщинами или подростками и таких было большинство. Но встречались и крупные отпечатки мужских ног.

Воин обошел поляну и подошел к самому краю реки. На том берегу Молчаливой начиналась глухая полоса леса, которая тянулась до самой Мисчеи – границы обжитых харвенами земель. Этот лес тайлары почти не осматривали – слишком уж дик и непроходим он казался для вооруженных отрядов. И всё же, они ведь и правда прочесывали берег! И не обнаружили никаких следов варваров. Великие горести, да если бы не попадавшиеся им время от времени ловушки, то и вовсе можно было подумать, что харвены покинули эти места. И вдруг – на тебе. Целое капище, пусть и небольшое, но сооруженное так нагло, прямо у русла реки и совсем недалеко от тайларского лагеря…

Неожиданно боковым зрением Скофа уловил какое-то слабое движение. Примерно в тридцати шагах от него, у самой воды, рос густой кустарник и воин был готов поклясться, что только что его ветки зашевелились. Ветра не было, и даже речная гладь оставалась ровной. Конечно, это могла быть змея или любая другая лесная живность, испугавшаяся появления людей, но какое-то смутное чувство тревоги не давало ему покоя. Двигаясь кругами, словно бы прогуливаясь по берегу, Скофа сократил расстояние, остановившись за десять шагов до небольшого оврага, из которого поднимался куст. Земля, которую воин смог увидеть краем глаза, показалась ему странной – она словно бы бугрилась и немного отличалась от окружающей, хотя из-за густой тени он и не решился бы утверждать наверняка. Сделав ещё один небольшой круг, он подошел ближе: сомнений не оставалось, на дне оврага четко просматривался силуэт человека.

Скофа присмотрелся: чужак был невелик ростом, худ, его одежда была полностью вымазана густой грязью, а лицо закрывала маска из коры, за счет чего он и сливался с землей и кустами.

Воин начал медленно разворачиваться, надеясь, что лазутчик не понял, что его заметили. Он уже сделал пару шагов на встречу, как под его сапог попала сухая ветка. Чужак тут же повернулся на хруст и их взгляды пересеклись: хотя Скофе едва увидел его глаза, но сразу понял, что в них кипит жгучая ненависть.

Выхватив короткий бронзовый меч, дикарь вскочил на ноги и с истошным воплем бросился из кустов. Скофа копьем отбил удар, сделал подсечку, от которой варвар рухнул на землю, и вонзил древко ему в горло. Руки лазутчика потянулись было к пробитой шее, из которой толчками вытекала кровь, но почти сразу упали на грудь, так и не дотянувшись до древка.

Вытащив копье, Скофа обернулся и увидел, как у капища завязался бой: не меньше семи харвенов выбежали с воплями из леса и атаковали выстроившихся в квадрат четырех тайларов. Недалеко от них сразу от трех врагов отбивался Лико Тайвиш, а ещё чуть дальше, вцепившись в варвара, катался по земле Сэги.

Недолго думая, Скофа бросился на помощь к своему командиру, на бегу метнув копье в одного из врагов. Глаза вновь его не подвели, и древко воткнулось в бедро дикаря, отчего тот упал на одно колено, выронив топор. Увидев это, стратиг тут же сделал рывок к поверженному противнику и одним ударом срубил ему голову. Следом, увернувшись от удара высокого, но тощего, словно жердь варвара, который размахивал большой палицей, он перерубил ноги второму врагу и молниеносным косым движением вспорол ему брюхо.

Подбежав, Скофа бросился на помощь своему командиру. Их последний противник неплохо использовал длину своих рук и палицы. Широкими взмахами он отбивался от тайларов, медленно отступая и не давая им подойти на расстояние удара меча, хотя они и взяли его в клещи, нападая справа и слева.

Неожиданно, во время очередного широкого размаха, Лико поднырнул под правую руку дикаря и полоснул его сначала по колену, а потом по ребрам. Дикарь взвыл и попытался обрушить свою палицу на голову полководца, но Скофа успел ударить его мечом по левой руке, уведя удар в землю, а Лико, обогнув наклонившегося харвена, перерезал ему горло.

– Помоги своим, я к Сэги, – выкрикнул он и побежал к катающемуся по земле клубку сцепившихся тел.

Обернувшись, Скофа увидел, что его братья по оружию начали теснить харвенов: один из нападавших уже лежал без движений на земле, другой отползал, волоча за собой перерубленную ногу и зажимая глубокую рану на животе, а остальные отходили, едва защищаясь от слаженных движений солдат. Бросившись к ним, Скофа с разбегу полоснул мечом одного из харвенов по спине, а ещё одного ударом ноги толкнул на копье Мицана. Воины тут же атаковали растерявшихся варваров, расправившись с ними в считанные мгновения.

– Как-то все очень быстро закончилось, – задыхаясь проговорил Киран. После боя он ещё не успел восстановить дыхание.

– Подожди, ещё не все. – ответил ему Лиаф. Он подошел к уползавшему искалеченному харвену и вонзил тому в затылок копьё. – А вот теперь все.

В этот момент к ним вернулись Лико и Сэги. Под левым глазом раба растекался большой кровоподтек, а костяшки его кулаков оказались сбитыми в кровь. Он тяжело дышал, широко раздувая ноздри, постоянно щурился подбитым глазом и трогал разбитые губы.

– Все целы? – спросил их полководец.

Воины переглянулись между собой.

– Вроде как да господин, – ответил Киран. – И откуда они только появились…

– Вероятно оттуда же, откуда и капище, – мрачно проговорил полководец. – Там в кустах остался лежать один из нападавших. Он жив и, кажется, цел. Притащите его сюда и осмотрите убитых.

Киран и Мицан отправились за пленным, а Скофа, Фолла и Лиаф, начали осматривать тела, но стоило им сорвать берестяную маску с первого же из них, как воины замерли.

– Великие боги… – скривился Скофа.

– Дети, – Фолла сплюнул на землю и приложил сложенные пальцы сначала ко лбу, а потом к губам и сердцу. – Теперь понятно, почему они мертвы, а на нас ни царапины.

Под вырезанными из коры масками оказались искаженные смесью страха и боли лица совсем ещё молодых харвенов. Самому младшему из них, вероятно, было не больше десяти, а старший вряд ли прожил в этом мире дольше четырнадцати лет. Даже тот долговязый, что так хорошо отбивался от Скофы и Лико, орудуя своей палицей, оказался всего лишь высоким ребенком. Когда воин сорвал с него маску, то в небо уставились бледно-голубые глаза, в которых застыл ужас.