Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 61 страниц)

Глава двенадцатая: Такое хрупкое наследие

Деревянная лошадка на колесиках врезалась в арку из кубиков, разбросав по полу только что возведенную причудливую конструкцию. Маленький Эдо громко и звонко засмеялся, захлопав в ладоши.

– Ащё! Ащё! – хотя это была уже двадцатая конструкция сокрушенная внезапным кавалерийским наскоком деревянной игрушки, глаза мальчика светились искренней и неподдельной радостью.

Лежавший рядом с ним Первый старейшина Синклита сгрёб к себе разбросанные кубики и принялся заново строить из них здание. В этот раз у него получалось что-то вроде зиккурата, которые когда-то возводили цари государства Каришидов и пытались копировать их наследники в многочисленных осколках погибшего государства. Когда он был почти готов, синяя лошадка сокрушила все плоды трудов Шето Тайвиша. Такая же судьба постигла и построенную рядом башенку. И всякий раз, когда лошадка проносилась по полу, а очередная постройка деда превращалась в разбросанные цветные кубики, Эдо заходился звонким и таким очаровательным смехом, что у Первого старейшины сжималось сердце.

Поначалу Шето думал увлечь своего внука строительством. По его заказу были изготовлены цветные кубики самых разных форм и размеров, из которых легко можно было построить дома, крепости, мосты и башни. Но маленький Эдо совсем не желал строить и, похоже, не желал, чтобы что-то достраивал и его дед. Вместо этого он, немного подождав и понаблюдав за Шето, начинал сносить все его постройки, разбрасывая кубики. А когда он смекнул, что его любимые лошадки отлично справляются с ролью разрушителей, то и вовсе пришел в неописуемый восторг, в котором и пребывал уже около часа.

Так они и играли: Шето начинал возводить какую-нибудь замысловатую постройку, а Эдо сносил её одной из своих лошадок на колёсиках, неизменно хлопая в ладоши и вереща «Ащё»! Да, первоначальный план Первого старейшины с кубиками провалился с треском, он таки смог порадовать внука. Ничего, пускай сносит в своё удовольствие. Пусть громит башни и зиккураты конницей. К совместным постройкам они ещё вернутся. Как и ко многим другим играм и игрушкам, что-либо не увлекли, либо были значительно переосмыслены маленьким Эдо.

Пока самым беспроигрышным вариантом оставались лошадки. Маленький наследник рода Тайвишей был настолько в восторге от этих животных и их фигурок, что его покои начинали напоминать конюшню, уставленную лошадьми самых разных размеров и форм. Шето даже задумывался, уж не растет ли в их семье будущий возница? Среди отпрысков благородных семейств частенько встречались любители состязаний. И хотя большинство ограничивалось посещением игр и ставками на любимые команды, некоторые, особенно в их юные годы, и сами выводили колесницы на песок ипподрома. Хотя в их семье гонки никогда не пользовались особой любовью, а лично Шето и вовсе считал их пустым развлечением для толпы, капризы судьбы были непредсказуемы.

Военным искусством Тайвиши тоже никогда раньше не выделялись. До рождения его мальчика.

А ведь и у Лико тоже всё начиналось с игрушек. С первых лет он повсюду таскал с собой мечи, копья и луки, а пол его опочивальни напоминал поле боя, где десятки маленьких солдатиков отлитых из серебра лучшими мастерами, вели нескончаемую войну, сражаясь, штурмуя крепости, маршируя, или ожидая своего часа в сундуках и на полках. И чем старше становился Лико, тем разнообразнее становились его игрушки. К миниатюрным солдатам Тайлара добавлялись полчища дикарей из Калидорна, армии из Айберу и Фальтасарга, боевые колесницы и даже окованные в доспехи слоны и триремы.

«Ох, не иначе как сам Мифилай его при родах коснулся», – причитала старая нянька Курафана, глядя как юный Тайвиш бегает по залам дворца с деревянным мечом. А потом, наблюдая как на полу его покоев разыгрываются баталии, она цокала языком и качая головой говорила: «Чует моё старое сердце, воином станет юный господин». И её сердце не подвело. Лико и вправду стал воином и полководцем, превратив детские забавы в великие свершения и подвиги. Так что, быть может и Эдо, пронесся свою страсть к лошадям через года и взросление, превратит её в нечто гораздо большее. Ну а пока Первый старейшина покорно возводил для него все новые и новые конструкции, что сбивались лошадками так и не обретя законченной формы.

Ему нравилось играть с внуком. Нравилось проводить с ним время и видеть как он растёт. Шето всегда считал, что воспитание детей слишком важное занятие, чтобы полностью перекладывать его на нянек, кормилец и учителей. Даже когда он только начинал усмирять Синклит, превращая по сути церемониальный и скучный пост ведущего собраний если не в правителя государства, то в нечто очень к этому приближенное, он всеми силами выкраивал время для маленького Лико и точно так же играл с ним в его игры. Проникаясь его жизнью, его чаяниями и интересами, он ежедневно вкладывал в него смыслы и знания, которыми обладал сам. Ведь только так можно было воспитать наследника.

Возможно, услав свою ненаглядную женушку подальше и лишив Лико общения с ней, он стремился заменить для сына обоих родителей. И потому, подгоняемый чувством ответственности за будущие своего маленького чуда, своего продолжения, он всегда находил между бесконечными интригами, собраниями и политическими стычками время, чтобы вот также лежать рядом с маленьким Лико и познавать его мир, объединяя его со своим собственным.

Ну а сейчас, когда главные вызовы его власти остались, наконец, позади, сами боги благоволили общению с внуком. И он наслаждался каждой проведенной вместе с ним минутой. Единственное, что его волновало в такие минуты, так это отсутствие той же тяги к отцовству и воспитанию у самого Лико.

Его сын на удивление мало интересовался Эдо. Нет, он навещал его, брал на руки, говорил с ним и говорил о нём, но Шето всё время казалось, что Лико по возможности сторонился своего первенца. Он не пытался проникнуться им, чтобы вылепить своё продолжение. И мальчик тоже держался стороной, так и не называя его папой. При виде Лико он часто прятался за няньками или дедом, утыкаясь лицом в его плечо или ногу, пока отец не уходил из покоев. И это очень пугало главу семейства.

Возможно, всё дело было в долгой разлуке и молодости Лико. К Первому старейшине отцовство пришло значительно позже, после долгих и тяжких испытаний. Две первых жены так и не смогли дать ему то, что он хотел даже больше власти. Хотя он и был с ними счастлив. В особенности с первой, Лиатной, с которой они прожили вместе долгих семь лет, пока после пятого выкидыша она не истекла кровью. Вторая, Эгна, была мила, умна и хороша в постели, а ещё ей хватало ума не интересоваться его делами. Но после четырех лет бесконечных попыток забеременеть, Шето стало ясно – богиня Жейна не даст им своего благословения. И он расторг и этот брак, щедро одарив её саму и её семейство. Третью, Орейту, нашел для него Джаромо. И хотя новая жена оказалась сущей гарпией, что почитала крики и ругань за лучшую из форм общения, она выполнила свою миссию, родив для него Лико и одарив его самым великим счастьем в этом мире.

С первых минут жизни своего сына Шето всегда был рядом. Всегда был с ним, и лишь последние два года они были в разлуке.

Лико же и рождение и первые полтора года жизни Эдо провел вдали от него, лишенный возможности видеть как крепнет и растёт порождëнная им жизнь. Для его головы он был просто ребенком. Незнакомым мальчиком, что прячется за няньками или дедом. Но Шето надеялся, что вскоре их общая кровь растопит лед разума, подарив его сыну те чувства, которыми был пропитан он сам. И их семья вновь станет такой же сплоченной и крепкой, какой была когда-то прежде.

В покои внука вошли няньки, учтиво намекнув, что Эдо пора ложиться спать. Шето не стал с ними спорить, а поцеловав малыша, поднялся, кряхтя и проклиная про себя свое заплывшее жиром тело.

Да, он всегда был крупным и склонным к полноте, но за последние годы разжирел совсем до неприличия. Ему было тяжело ходить, тяжело сидеть. Великие горести, ему даже и лежать то было уже нелегко. Но, что он мог поделать? Внутри его брюха, под толстыми слоями жира, скрывалась ненасытная бездна, которая вечно тянула и ныла, пока он не забрасывал её горами еды. Вот и сейчас, даже чувствуя как от веса колени сводит болью, а живот кажется набитым камнями мешком, он прекрасно понимал, какие именно приказания получат от него рабы, как только он покинет покои внука. И словно в подтверждение его мыслей, брюхо призывно заныло, требя нового и немедленного наполнения.

Оставив захныкавшего мальчика на попечение женщинам, Первый старейшина вышел за дверь.

– Успешным ли было постижение мастерства кавалерийских наскоков у маленького Эдо? – раздался знакомый голос. Шето обернулся. Позади него, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, стоял Джаромо Сатти.

– Ещё каким! Ты не поверишь, но я так и не успел достроить ни единого здания. Его лошадки так резво превращали их в горы кубиков. Вот даже и не знаю, кем же станет мой внук с такими-то увлечениями.

– Я искренне убежден, что со столь блистательным и заботливым воспитателем, он вырастет достойным наследником благородного имени.

– Очень на это надеюсь. А то я начинаю опасаться, как бы он не стал возницей на ипподроме. Впрочем, на всё воля богов и их милость. Да. Пройдемся до смотровой.

Они пошли по галереям в смотровую залу, что находилась в задней части Лазурного дворца. В последние дни Шето часто проводил время именно там – в городе стояла жуткая жара, а море и ветер всё же дарили хоть какую-то прохладу. Да и вид, открывавшийся оттуда на Кадарский залив, был просто прекрасен. Шето нравилось слушать шум волн, разбивавшихся о скалы, нравилось наблюдать за проплывающими кораблями и думать о настоящем и будущем, созерцая бескрайнюю водную гладь.

К тому же отсюда неплохо была видна и Аравеннская гавань. А если точнее – то костровище, в которое превратил его братец это язву на теле Кадифа.

Не то чтобы Шето было жалко эти трущобы, или населявших их людей. Это был рассадник преступности и всевозможных пороков, который уже давно нужно было уничтожить. Но вот использование тагм и повальное обращение в рабство всех чужеземцев без купеческих грамот, на его взгляд, было перегибом. Даже ошибкой, которая уже создала им определенные трудности во время назначение Лико на пост Верховного стратига и кто знает, как могла аукнуться ещë в будущем. Когда этот проклятый Сардо Циведиш попытался выставить его мальчика безумным чудовищем, что жаждет обрушить меч на Кадиф, он уже было начал думать, а не заменить Кирота на кого-нибудь более осмотрительного и менее амбициозного? В конце концов, это ведь был его план и его неуëмное и совершенно неуместное желание оставить наследие в городе. А за свои дела все должны были нести ответственность. Даже родичи.

Но стараниями Джаромо, кризис быстро остался в прошлом. А в будущем их ждала власть и окончательное превращение Кадифа в самый прекрасный из городов мира, которому было совершенно не к чему сохранять эти уродливые пятна.

И потому Шето больше не злился на своего брата, а вид почерневших остовов хибар, как и разобранных мостовых, больше не отдавался в его памяти словами харманского змея. Напротив, теперь на их месте он видел миражи будущих садов, ровных улиц, памятников, складов, домов и причалов. И, конечно же, величественного маяка, что будет посвящён победе его мальчика в диких землях.

Первый старейшина и Великий логофет уселись в мягких резных креслах возле заменявшего стену в обзорной зале парапета. Рабы тут же поставили перед ними низкий и длинный стол, на котором лежали золотые блюда с фруктами, орехами, сладостями, а также с вином и фруктовой водой. Критически осмотрев угощения, Шето причмокнул. Нет, столь легкие закуски его совсем не устраивали.

– Подай нам нормальный обед, – обратился он к рабу, наливавшему напитки.

– Каких яств изволит желать мой хозяин?

– Какого-нибудь мяса. К примеру, ребра с чесноком и медом подойдут. И побольше зелени и лука.

Один из рабов тут же с поклоном покинул смотровую залу, скрывшись за массивными дверями, а Шето, взяв сочный инжир с блюда, впился в него зубами, чувствуя, как липкий сладкий сок скатывается по подбородку.

Джаромо сидел, глядя куда-то в сторону линии горизонта и выстукивал ритмичную мелодию по пустому кубку. Весь его вид, говорил о том, что Великий логофет погружен в тревожные и тяжелые мысли. Не было ни обычной для него мягкой улыбки, ни хитрого прищура глаз. Только тяжелая сосредоточенность. А таким Шето видел его не часто.

– Так какие дела заботят нас сегодня? – нарушил повисшую тишину Первый старейшина.

– Близятся Летние мистерии.

– Светлые и благословенные дни.

– И дни тревог и забот, для тех кто облачён властью. Весьма скоро наши дорогие сограждане будут шесть дней в торжественном исступлении чествовать Бахана, Лотака, Венатару, Меркару и Илетана. А большие праздники открывают большие возможности. Ближе к закату к тебе придет твой брат дабы поговорить о нуждах подвластного ему города. Он покажется тебе весьма щедрым на слова и идеи. Прошу тебя, не отвергай слишком уж многие из них.

– Хорошо, я обещаю, что выслушаю все его предложения. Однако мне почему-то кажется, что поговорить ты хотел не о скором празднике и связанным с ними хлопотами.

– Твоя проницательность как всегда делает тебе честь.

– И, пожалуй, я воспользуюсь ей ещë раз: меня ждут дурные вести? Ведь так, Джаромо?

– Скорее ожидаемые, пусть и нежданные столь скоро, – вздохнул Великий логофет. – Боюсь, что наши заклятые друзья смогли удивительно легко и безболезненно оправиться от всех нанесенных им ударов. Вместо пыли и праха, с похвальной настойчивостью, они стремятся превратиться в выкованную мастером-кузнецом сталь.

– Что ты имеешь в виду? – он давно привык к витиеватой манере изъясняться своего старого друга. Джаромо всегда любил поиграть словами, обогащая и украшая каждую произнесенную фразу, и обычно Шето без труда распутывал этот клубок словесности, извлекая из него все, даже не высказанные напрямую смыслы. Но сейчас суть сказанного ускользала от Первого старейшины.

– Я имею ввиду наших дорогих и многоуважаемых врагов, соперников и завистников. Всех тех, кто невольно, но чаще всего вполне осмысленно, жаждет смешать и расстроить наши планы и омрачить все наши победы и успехи, сколь бы полезными они не были для государства. Я говорю про алатреев, мой дорогой Шето. Пока мы думали, что разбили и разметали их силы, они соединились вновь и как ни в чём небывало обзавелись новыми лидерами. Сегодняшнее собрание как раз их утвердило.

– Хм. Невиданная для них спешка. Я-то надеялся, что мы получим хоть несколько месяцев передышки. Мда. И кого же они выбрали в предстоятели? Как всегда, Ягвиша, я полагаю?

По устоявшейся в этой партии традиции, новым предстоятелем должен был стать именно Ягвиш. Но, насколько знал Первый старейшина, новоявленный глава этой фамилии был ещё мальчишкой и к тому же мальчишкой с весьма скверным характером. А посему, если ему и достанется власть, то весьма формальная, но за его плечами должны были встать весьма сильные и влиятельные личности. Первый старейшина уже было начал прокручивать в голове имена и лица, как слова Джаромо Сатти пресекли стройный ход его раздумий.

– О нет, похоже род Ягвишей утратил всякую власть и влияние. Теперь великая династия стремительно понесется в бездну забвения, пока новый предстоятель утверждается в своей власти.

– И кого же они выбрали? – мрачнее произнёс Шето Тайвиш. Перемены всегда означали борьбу. А перемены в стане алатреев – тем более.

– Его имя тебе более чем известно. Это Убар Эрвиш.

– Что? Этот затворник? Он же четверть века не вылезал со своих виноградников! Когда я увидел его на триумфе, то едва узнал.

– Да, к всеобщему удивлению славный победитель Рувелитской смуты прервал свое многолетнее отшельничество не только для того, чтобы насладиться триумфальным шествием наших победоносных войск по Кадифу.

Шето сделал большой глоток вина и удивленно уставился внутрь кубка. Убар Эрвиш. Кто бы мог подумать. Это имя и вправду очень сильно удивило Первого старейшину. Слишком уж давно его списали со счетов большой политики и, пожалуй, что даже забыли. Бесспорно, он всё ещё почитался героем. Могучим воином, что положил конец кровавому безумию, развязанному шайками рувелитов. Но он был порождением прошлого. Фигурой всё меньше и меньше отличимой от блистательных военачальников времен Великолепного Эдо, Патара Основателя или даже владыки Кирана Артариша, что развязав войну с Абвеном, объединил всех тайларов в единую страну. Убар Эрвиш казался почти мифом, возвышенной легендой, что всë больше жила отдельно от той блеклой тени, в которую превратился за годы уединения этот человек. И потому, даже будучи живым, многим он казался скорее мертвым.

Даже его неожиданное возвращение в Кадиф совсем не наводило на мысли, что отринувший четверть века назад власть и почести полководец, неожиданно передумает и ворвется в высокую политику. Ну что же, по крайней мере, Убар был честным и благородным человеком. А такой соперник порой может оказаться даже полезнее многих иных союзников.

– И как же они уговорили на такое старину Убара? Нет, я, конечно, знаю, что на пике славы он и сам мог получить всё в государстве, но тогда власть, кажется, не сильно его интересовала. Разве что власть над виноградниками.

– Похоже, его как-то убедил в необходимости новых и безусловно героических свершений Кирот Кардариш. А потом он же убедил всех остальных, что несколько подзабытый герой давно минувшей войны, это лучший и единственно достойный выбор для их партии.

– Так значит за всем этим стоит Кирот. Мда. Странное дело. Никак не возьму в толк, почему это он решил выступить против нас? Ведь когда-то я даже думал, что мы можем оказаться если не союзником, то хотя бы не врагами.

– Похоже, достопочтенный господин Кардариш применил свой дар убеждения и к своей персоне, крепко убедив самого себя, а следом и своё окружение, что мы строим новое царство.

– А разве он так уж и не прав? – рассмеялся Шето.

– Лишь в собственных грубых суждениях. Скорее мы пахари, что, возделывая поле судьбы, засеиваем его саженцами великих перемен. И когда они взойдут и созреют, то одарят всё наше блистательное государство. А Кирот Кардариш и ему подобные – лишь узколобые глупцы, коими движет животный страх перед неизбежным.

Шето пристально посмотрел на Великого логофета. Что-то изменилось в лице, глазах и самой позе его старого друга. Даже голос звучал немного иначе, чем раньше. Он был тише, не таким звонким, а его губы были прямы. Они не изгибались изящной линией улыбки, а возле глаз не собирались маленькие хитрые морщинки, от которых в его взгляде чувствовалось едва уловимое лукавство. Впервые за очень долгое время Джаромо выглядел… неуверенным. И говорил также. От этой перемены Первому старейшине стало очень неуютно в его резном кресле, стоявшим посреди его личного дворца, что возвышался над покорным ему городом. Джаромо всегда был его опорой. Крепкой основой для любого дела. А если основа дала трещину… нет, о таком он даже не смел и думать. Слишком уж важной частью его мира была уверенность в друге. И он не станет подвергать еë сомнению.

– Нет зверя опаснее, чем затравленного и одержимого страхом, – заметил Шето, осторожно наблюдая за реакцией сановника.

– Если его заранее не усмирить. Да и мертвые звери редко сохраняют свою свирепость, – слишком резко и с несвойственной ему категоричностью ответил Великий логофет.

– Ты думаешь, что новое руководство алатреев будет настольно опаснее прошлого? – Шето определенно не нравился настрой его друга. Он выглядел слишком нервным, слишком взволнованным. Даже, возможно, испуганным. А такое крайне редко случалось с Джаромо Сатти.

– Они выбрали Убара Эрвиша!

– Ну да.

– Мой драгоценный Шето, Убар Эрвиш – не политик. Он не снискал славы оратора или государственного мужа. Он не был эпархом или наместником. Всю свою жизнь он был воитель и воителем весьма прославленным. Будем честны, после позорного отказа поддержать войну, он остался почти что единственный из ныне живущих героев алатреев, что чтим и прославляем в тагмах. Сможет ли он вести партию? Едва ли. О нет, рулевым на судне алатреев будет иной человек, куда более пригодный для сего ремесла. Роль Убара Эрвиша будет иной. Он станет боевым знаменем, которое вот-вот поднимут. И поднимут его против нас.

– Ну и пусть машут им в своë удовольствие.

– Ох, Шето, неужели твоя прославленная проницательность вдруг отринула тебя вместе со всякой мудростью?! Да подумай же ты сам, для чего им потребовался прославленный полководец во главе партии? Алатреи, а по моему собственному мнению, лично Кирот Кардариш, решили перевести борьбу из политической плоскости в военную.

Брови Шето сошлись на переносице.

– Вздор! Они не посмеют атаковать нас напрямую. Да и кто за ними пойдет? Мой мальчик теперь Верховный стратиг. Законный! Утвержденный по воле богов, Синклита и…

– Быть может боги и вправду явили нам свою волю. Но вот Синклит… Синклит не забывает принуждения. А я напомню, что нам пришлось несколько своевольно направить его в решении.

– Синклит всегда бурлит и всегда всем недоволен, – отмахнулся от него Шето. – Уверяю тебя. Я двадцать лет укрощаю этого строптивого зверя, и пускай он так и не выучил все команды, кусаться почти перестал.

– Или он просто притих, выжидая время для лучшего броска, – неожиданно Джаромо резко нагнулся к Шето и зашептал ему прямо на ухо. – Нам нужно срочно вернуть верные тагмы к Кадифу. Пусть само их присутствие довлеет над алатреями и не даёт выступить против нас открыто. Пусть они знают, что под городскими стенами стоят тысячи воинов, готовых гибнуть и убивать за своего возлюбленного командира. Пусть страх отрезвляет их разум!

– Ты хоть сам понимаешь, о чём говоришь? Я добился власти покончив с затянувшейся смутой, а не утопив страну в её собственной крови! Я не допущу того, чтобы все мои труды по установлению мира в государстве пошли прахом! Хватит с нас гражданских войн.

– А разве я призываю к войне? Мой дорогой Шето, не оскорбляй меня столь жестокими и несправедливыми словами. Неужели так плохо и поверхностно ты знаешь мои мотивы и стремления, что мог допустить столь нелепое предположение? Я также как и ты страстно желаю лишь мира и процветания для Тайлара. Но чтобы удержать этот мир нам и нужен баланс, достичь который могут лишь верные Лико тагмы под Кадифом. Иначе алатреи вполне могут попробовать использовать наемников или переманить к себе домашние войска.

– Их стратиг Энай Туэдиш. А он наш.

– Он распутник, предпочитающий больше стонать под мужчинами, чем над женщинами. А ещё пьяница и заносчивый трус, превзошедший в глупости даже своего отца. Воины презирают его, а добрая половина командиров этих тагм из алатрейских семей. Заклинаю тебя, убеди сына вернуть обратно походные тагмы. Они только покинули город и не успели далеко уйти. Пусть их знамена оберегают наш сон, пока боевой настрой алатреев не сгинет во внутренних дрязгах. Сохрани себя и своë наследие во имя Тайлара!

Шето тяжело вздохнул, втянув носом соленый воздух. Солнце высоко зависло над тихой морской гладью, по которой, вспенивая воду веслами, плыли бессчётные торговые корабли, патрульные триремы и рыбацкие лодочки, казавшиеся отсюда черными точками.

Этот день выдался на удивлении жарким и безветренным, и рабам, которых многие владельцы торговых судов предпочитали вольным гребцам, должно быть приходилось совсем несладко. Первый старейшина неожиданно поймал себя на мысли, что в чём-то он даже завидует этим несчастным и проклятым невольникам, что, обливаясь потом и изжариваясь под палящим солнцем, вынуждены были днями напролет монотонно грести, моля всех подряд богов о попутном ветре.

Да, их жизнь была тяжелой, но хотя бы предопределенной заранее. Если нет ветра – ты гребешь до изнеможения, а потом гребешь ещё и ещё, пока надсмотрщик не скомандует отбой. Есть ветер – лежишь на лавке и болтаешь с такими же несчастными, пока паруса делают за вас всю работу. Конечно, такая жизнь была страшна и полна бесконечных мучений, но взамен, она была освобождена от ответственности за будущее. Раб не решал ничего. Он просто следовал пути, который определяли за него другие. И даже его собственная жизнь была ему неподвластной.

И в этом его жизнь приобретала изящную простоту и легкость, столь недоступные Первому старейшине. Каждое решение, каждое слово и каждый его поступок ежечасно выносили на суд богов, людей и самой истории. На его плечах расположился непомерный груз ответственности. За будущее семьи, своего имени, государства. И ноша эта была тяжела. Куда тяжелее, чем с утра и до вечера грести под щелчками кнута надсмотрщика.

Само его государство мало походило на единое царство времен правления Ардишей. Тайлар обладал частями, каждая из которых могла прийти в движение и погубить все плоды работы Шето, столкнув страну в объятия новой смуты. Синклит с его тремя сотнями семей, владения в Старом Тайларе, Малые царства, провинции, наместничества в колониях. А ещё сословия, культы, армия, свободные народы, рабы. Каждая из этих составных частей страны обладала своей волей и своими желаниями, которые плохо совмещались со всеми остальными.

Лишь в Новом Тайларе Шето смог установить прообраз того порядка, который готовился им для всего государства. В этих шести провинциях им была создана единая иерархия власти и единый закон. И хотя в Касилее алатрейские семьи и были всё ещё сильны, удерживая посты эпарха и стратига, города провинции были покорны именно Шето. Ещё, пусть и с сильными оговорками, созидаемая им власть распространялась в Верхнем и Нижнем Джесире, а также в Прибрежной и немного в Дикой Вулгрии.

За минувшие двадцать лет им было сделано немало. Куда больше, чем даже могли представить его отец с дедом. Но всё это было лишь основой. И все его свершения меркли, по сравнению с тем будущем, которое он готовил для своей семьи и своего имени. Вот только чем ближе он подбирался к своим заветным целям, тем страшнее и губительнее становился возможный провал. Даже самая небольшая оплошность могла низвергнуть все его труды, сокрушив и его самого и всё его наследие, словно деревянная лошадка недостроенный дворец из кубиков.

Великий логофет не чувствовал всего того, что довлело над Шето. Да, он был увлечён их общей мечтой, и ради неё был готов, возможно, даже на большее чем сам глава рода Тайвишей. Ведь он был почти ослеплен своим желанием служить и угождать. И всë же, ему было незнакомо и непонятно то чувство хрупкости будущего, которое не покидало Первого старейшину все эти годы. А без оглядки на это чувство, Шето Тайвиш уже давно не принимал никакого решения.

– Нет, я не сделаю этого, – произнёс он после долгого молчания. – И не позволю сделать этого Лико. Я не допущу, чтобы мою семью или моего мальчика обвиняли в узурпации. Походные тагмы продолжат свой путь в Хавенкор. Там они сейчас нужнее, чем в Кадифе. Город и так нам верен. Моë наследие сохранится иными способами.

Великий логофет откинулся назад, закусив кулак. Его глаза были полны боли и страдания. Но смотрел он на Первого старейшину не со злобой или разочарованием, а с той печальной нежностью, с которой родитель смотрит на свое чадо, услышав наивный лепет о премудростях жизни.

– Ты знаешь, я всегда восхищался твоей проницательностью и дальновидностью. И парою мне даже казалось, что ты словно жрец вспарываешь плоть всякого события, дабы заглянуть в него, пощупать его внутренности и прочесть по ним истину. Но сейчас ты видишь не лучше слепца, которому для пущей уверенности выжгли глаза калёным железом!

– Ты что, поучаешь меня Джаромо?

– Я пытаюсь уберечь тебя!

– Уберечь, подарив нашим врагам возможность обвинить нас в узурпации власти?! О нет, я не буду с ними столь щедр. Мы так близки к тому, чтобы принести в Тайлар единый закон и единую власть! Нашу власть! Так неужели мы дрогнем только из-за того, что алатреи вытянули на свет полумертвого воителя из глухой старины? Может когда-то он и был велик и прославлен, но теперь он никто. И я не боюсь его имени. Как не боюсь Кирота Кардариша и всех прочих алатреев и их заговоров. Так что нет, Дажромо, я не дам им законного повода лишить моего мальчика его должности и тем самым погубить всё то, что должно стать моим наследием. Даже не смей просить меня об этом.

– Но Шето…

– Я всё сказал.

– Тогда пусть Лико хотя бы изгонит из домашних тагм листаргов и арфалагов, верных алатреем, – тяжело вздохнув, проговорил Великий логофет.

– Я не стану его об этом просить. Но обещаю, что мы поговорим о верности домашних тагм и их командиров. Я думаю, мы найдем изящный способ укрепить свою власть и в гарнизонах.

– Как скажешь. Лишь бы благосклонность времени нас не покинула и в этом деле.

Джаромо Сатти выглядел поникшим. Словно верный пес, которому только что крепко досталось от любимого хозяина. И как и пес, он никак не мог понять, где именно ошибся, страдая от этого лишь сильнее и сильнее. Ведь он всего-навсего хотел защитить и уберечь от опасности. Так почему же им недовольны?

Шето налил в его кубок фруктовой воды и, улыбнувшись примирительной улыбкой, положил руку на плечо старого друга.

– Да, а что там с вещателем? Они же не оставили Сардо …

– О нет. Обломок золотого языка харманского змея теперь способен лишь гулко шипеть и брызгать слюной, но уже не источает яда. Сардо Циведиш сам покинул пост вещателя, уступив его Лиафу Тиверишу.

Первый стареёшина поморщился, словно нечаянно надкусил кислый фрукт. Значит, теперь в Синклите он часто будет видеть, а, главное, слышать Лиафа Тивериша. Этого сопляка и выскочку, что два года потешался над ним и принижал подвиги его сына и подчиненных ему войск. Нет, такой соперник точно не заслуживал его уважения. В Шето ещё заставит его пожалеть о каждом сказанном ранее, да и в будущем, слове.

Рабы подали горячие блюда, и их разговор плавно перешел на иные темы. Правда Шето в основном ел, а Джаромо, заинтересовавшийся из всех яств только орехами и сушеными фруктами в меду, рассказывал о делах в государстве и за его пределами. А шли они весьма и весьма недурно. Договор с Эурмиконом и ожидание скорого возобновления торговли с государствами Фальтасарга, загрузили рынки невиданным шквалом заказов, что тут же подстегнули спрос на рабов среди всех крупнейших землевладельцев. А они, почуяв запах больших и скорых денег, бросились скупать захваченных Лико невольников, а следом – и брать на себя обязательства по новым и новым закупкам, благодаря чему расходы на войну семьи Тайвишей уже были покрыты наполовину. Нетрудно было подсчитать, говорил увлечённо Джаромо, что уже к концу этого или, крайний срок, следующего месяца, Тайвиши полностью закроют брешь в сундуках, пробитую харвенской кампанией.