Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 61 страниц)

– Утихомирьте Мантариша, а я утихомирю Сардо.

Джаромо пристально посмотрел на своего собеседника. Крупные капли пота катились по его раскрасневшемуся лбу и толстой шее. Он очень пытался выглядеть грозным и могущественным, но бегающие бесцветные глазки выдавали его с потрохами. Предстоятель алатреев был загнан в угол. Раньше на его стороне была власть родового имени. Власть привычки, ведь уже три поколения подряд именно люди его фамилии руководили партией. Но теперь вся эта власть сыпалась. И к своему ужасу он понимал, что теперь удержаться во главе, ему могут помочь лишь его же соперники.

– Вино и вода! Покупайте вино и воду! – раздался с нижних трибун тонкий детский голосок. Как раз мимо их ложи шла девочка лет десяти, обвешанная бочонками из которых она разливала напитки зрителям.

– Не желаете ли немного освежиться, господин Ягвиш? Жара нынче просто невыносима.

– Да, вы правы. Эй, девочка! Да, ты. Иди сюда. Какие у тебя есть вина?

Юная торговка подошла к ним и, привстав на цыпочках, заглянула за парапет.

– Малисантийское и кадифарское по три авлия, благородные господа. Латрийское молодое по шесть за чашу.

Алатрей презрительно скривился. Это были напитки для блисов, а Ягвиши всегда славились как виноделы и ценители хороших вин.

– Скажи, дитя, а есть ли в твоих чудных бочонках нечто более достойное и подходящее для столь высокородного господина? Заверяю тебя, что цена, какой бы она не была, совсем нас не волнует.

Девочка смерила Великого логофета долгим изучающим взглядом, а потом робко кивнула.

– Есть старое выдержанное, благородный господин. Ситал за чашу, – произнесла она, внимательно посмотрев на Великого логофета, который еле заметно ей кивнул.

– Пойдет. Сдача не потребуется, – достав большую серебряную монету, он бросил ее в сторону девочки. Та поймала литав на лету и крепко прижала к груди двумя руками.

Торговка покрутила свои бочонки и, остановившись на самом маленьком, выкрашенным в черное и обитым бронзой, налила в глиняную чашу бордовую жидкость. Алатрей нетерпеливо выхватил ее и осушил быстрыми глотками, чуть поморщившись. Вино явно пришлось ему не по вкусу.

– Так что скажешь, Джаромо? – проговорил он, когда девочка отправилась дальше по рядам.

– Я могу обещать лишь, что поговорю с Первым старейшиной.

– Великие горести, зачем ты крутишь мне голову этими пустыми отговорками? Мы оба знаем, что он слушает тебя как самого себя. Ну же, я предлагаю забыть все эти мелкие дрязги и жить как жили прежде, не посягая друг на друга. Разве не это нужно тебе и Шето?

Великий логофет тяжело вздохнул, а потом улыбнулся Патару Ягвишу. Улыбнулся тепло и мягко, как улыбаются старому другу, желая подбодрить в непростой ситуации.

– Я не могу пообещать, что все станет так же, как оно было прежде. Увы, но власть моя над рекой жизни ограничена и течет она по своему руслу. Однако я готов дать слово, что уже вскоре речи и деяния Мителиша перестанут вас тревожить.

– Ну хоть что-то, – тяжело вздохнул алатрей.

По трибунам внизу вновь прокатились слабые возгласы радости напополам с разочарованием. Покрашенная в зеленый колесница первой завершила ещё один круг, и флажок её цвета пополнил стойку возле распорядителя, сравнявшись по числу с красными и синими. Оставался последний решающий круг.

– На красную, – проговорил старейшина.

– Простите, что?

– Я ставлю на красную колесницу. Этот возница взял два первых круга, потом стал держаться позади всех, но за это время кони его явно успели отдохнуть.

– Ну вот, а вы говорили, что гонка на удивление скучна и совершенно не волнительна.

– А я от своих слов и не отказываюсь. Но это не мешает мне смотреть за этими бездарями.

– Конечно. Но я бы посоветовал поставить на синюю.

– Почему это?

– У красного из преимуществ есть лишь немного отдохнувшие лошади, но на каждом повороте его так сильно заносит, что саму колесницу трясёт и подбрасывает. А это выдаёт не привыкшего к вожжам и лошадям новичка. У зеленного вот-вот отлетит колесо, оно и так уже ходит по оси, словно пьяный моряк по палубе корабля во время шторма. Ну а синий… он ведет колесницу плавно и ровно и лошади его уже набирают ход.

– Интересное наблюдение, Джаромо. Посмотрим верно ли оно.

Они замолчали. Красная колесница резко вырвалась вперед, обогнав своих соперников. Зеленый возничий тут же хлестнул лошадей, пытаясь оттеснить в бок красного. Но когда оба они вошли в поворот, их колеса неожиданно ударились друг о друга. Толпа изумленно ахнула и тут же зеленная колесница немного подпрыгнула, качнулась и под оглушающий скрип и бешеное ржание испуганных лошадей завалилась на бок, потянув за собой и красную.

Идущий позади них синий возничий промчался мимо сваленных вместе колесниц и брыкающихся лошадей. Итог гонки был предрешён.

– Хм, браво, Великий логофет. Хорошо, что я так и не успел поставить деньги.

– Я бы всё равно их не взял, любезнейший господин Ягвиш.

– А я бы и не отдал, – рассмеялся алатрей, но тут его лицо исказилось от боли. Он согнулся и, схватившись за живот, застонал.

– Вам плохо, господин Ягвиш?

– Пустяки. Похоже, вино этой девки было таким же паршивым, как и прочее пойло. Лекарь уже не раз предупреждал меня о слабости желудка.

– Я слышал, что местные управляющие весьма строги и бдительны…

– Ага, знаю я как они бдят… ох… блисам хоть уксус разведенный наливай, всё выпьют. Лишь бы голову дурило. Ох, проклятая девка, что б ей гарпии печенку расклевали! Пожалуй, мне лучше вернуться домой и полежать в горячей ванне.

Они поднялись и пошли к выходу. Всю дорогу Патар Ягвиш тяжело вздыхал, охал, кряхтел и не отпускал руки от живота. Остановившись возле ожидавшей его повозки и с нескрываемой мукой посмотрев на исполинское здание, он проговорил слабеющим голосом.

– Я надеюсь, вы не соврали мне, Великий логофет. Я не хочу войны и бунта.

– Вы уже получили мое слово. Вскоре Мирдо Мантариш перестанет доставлять вам всякую тревогу.

– Да будет так, – алатрей кивнул и болезненно скривился, садясь в повозку.

Ровно в полдень, когда солнце зависло над величественной базиликой Синклита и по поверьям тайларов все двенадцать богов обратили свой взор на мир смертных, верховный понтифик зарезал белоснежного быка и разложил его внутренности на жертвенных камнях. Внимательно осмотрев каждый из органов, он окропил кровью животного врата за своей спиной, объявив о начале собрания и дарованном благословении.

Почти все места на мраморных ярусах над мозаикой Внутриморья оказались заняты. Черная и белая реки нахлынули на них, оседая двумя неровными половинами. Лишь несколько сидений так и остались пустыми, отчего среди старейшин нарастало тревожное перешептывание и ехидное хихиканье. Конечно, прогулы были не самой большой диковинкой в этих стенах. Они знали и таких старейшин, что презрев свой долг перед богами и государством годами, а то и десятилетиями, избегали Зала Собраний. Но сегодняшняя пустота была необычной. Ведь среди прочих пустовали места, принадлежащие вещателю и предстоятелю алатреев.

А в день, когда на кону стояло руководство всеми войсками Тайлара, подобная беспечность, тем более сразу от двух глав партии, была просто невозможной. И среди старейшин с каждым мгновением росло беспокойство. А вместе с ним и его вечные спутники – брань и ропот.

– О достойные старейшины, я призываю к порядку и спокойствию! – застучал о пол тяжелым посохом Первый старейшина. Но его слова тут же потонули в нарастающем гуле.

– Если алатреи хотят неявкой сорвать голосование, то пусть хоть всем составом сваливают из Синклита! – выкрикнул старейшина в черной мантии.

– Хер мы куда уйдем, торгаши проклятые! – ответил ему кто-то из носителей белых мантий.

– Старейшины! – окованный серебром посох вновь застучал по мрамору. – Я призываю вас к порядку и уважению сих святых стен! Право дело, на вас смотрят боги, а вы ведете себя словно перепившие лавочники. Предлагаю, дабы снять все гнетущие нас вопросы, послать людей на поиски Патара Ягвиша и Сардо Циведиша. Есть ли желающие лично отправиться за ними?

– Доверьте это мне, досточтимые старейшины! – раздался голос откуда-то с дальних рядов белой половины.

Как всегда подпиравший спиной одну из колонн у ворот Джаромо Сатти сощурился, приглядываясь. Со своего места поднялся высокий и весьма худой мужчина. Он был молод, почти юноша, с падающими на плечи длинными волосами. Не черными, как у большинства тайларов, а скорее темно-каштановыми.

Это был Майдо Янтариш, один из самых молодых глав благородных семейств во всем Тайларе.

Месяца три назад его отец, дед, двое дядей и старший брат, а так же мать, тети, сестры и племянницы с племянниками, сгорели живьём во время жуткого пожара в родовой усадьбе под Хутади, куда на похороны главы рода съехалась почти вся эта семья. Сам Майдо не попал туда лишь потому, что незадолго до своей смерти глава их рода проклял юношу за участие в «алетолатской войне» в землях харвенов. Так один из немногих алатреев, что принимал участие в той кампании, стал ещё и наследником почти полностью уничтоженной династии.

– Синклит благословляет вас на это, – проговорил Шето Тайвиш. – Прошу вас как можно скорее выяснить все о судьбах достопочтенных старейшин и поведать о нам.

Молодой глава рода ответил коротким кивком, а потом, стремительно сбежав вниз, покинул Зал собраний, даже не удостоив Великого логофета взглядом. Хотя Янтариш и воевал под началом Лико, для Тайвишей он не был другом или союзником. Скорее даже наоборот. Ведь его род всегда считался поборником старых алатрейских традиций и следовал скорее тем путем, что так рьяно отстаивал Сардо Циведиш. И унаследовав почти погибшую династию, Майдо, словно желая заполучить пусть хоть посмертное прощение деда, принялся очень яростно отстаивать её идеалы.

Когда двери за юным старейшиной закрылись, Синклит затих. Старейшины закончили с перебранками и теперь негромко болтали и посмеивались. Кто-то из них дремал, кто-то сидел с отсутствующим видом, а некоторые, собравшись в кружки, играли в колесницы. Таким тихим и выжидающим Синклит бывал редко. Обычно, он скорее напоминал базар или таверну, где самые знатные и богатые люди государство проводили дни в склоках и ругани. Синклит был стихией. Могучим и яростным порождением человеческих страстей. Покою с терпением тут просто не находилось места. Но исчезновение сразу двух лидеров партии совершило небольшое чудо, остудив привычные для этих стен страсти.

Майдо Янтариш вернулся чуть меньше часа спустя. В молчании он прошел тяжелой походкой от врат до самого центра Зала собраний и остановился, сжав кулаки. Его вытянутое лицо было бледным и казалось лицом статуи. Изваянием из белого мрамора, до которого так и не добралась кисть с краской.

– Патар Ягвиш мертв, – произнес он дрожащим голосом. – Умер сегодня утром после мучительной ночной агонии. Лекари считают, что он был отравлен.

По рядам старейшин пронесся изумленный шепот.

– А что с Циведишем? Он тоже мертв? – выкрикнул кто-то.

– Нет, Сардо Циведиш жив. Его нашли в канаве недалеко от Синклита избитым до полусмерти. У него сломаны руки и ребра, раздроблена левая нога, выбиты зубы, а его язык… к счастью ему в рот запихали его же собственную мантию, и потому он не успел истечь кровью.

Зал собраний погрузился в хаос. Повисшая было тишина, нарушилась сотней возмущенных и гневных голосов. Все как один старейшины повыскакивали со своих мест и теперь пытались перекричать своих соседей и весь Синклит разом. Алатреи орали на алетолатов и друг на друга. То тут, то там начинались драки, которые другие старейшины пытались разнять и растащить, тут же начиная новые и вновь давая повод продрать глотки.

– Это козни алетолатов и Тайвишей! – кричали одни.

– Виноват Мантариш и его прихвостни! – вторили им другие.

– Сраные суки! Предатели! – орали третьи.

Великий логофет смотрел на благородных, что вели себя хуже перепивших лавочников и с трудом сдерживал рвущийся наружу смех. Алатреи, ещё недавно такие решительные, такие сплоченные, готовые выступить против Тайвишей единым целым, были смяты им всего за несколько дней. Вся эта великая партия, так долго убеждавшая себя в собственном величии и всевластии, не успела даже заметить, как прыгнула в вырытую Джаромо могилу. Их предстоятель, утратив всякую полезность, оказал всем последнюю услугу, выпив чашу со старым латрийским вином на ипподроме. Харманнский змей, как он и обещал Шето, отведал своей собственной мантии. А сами они, обезглавленные и расколотые, были готовы рвать друг друга в клочья.

Так старательно прописанная и поставленная Джаромо пьеса близилась к своему завершению. И он готовился насладиться её последним актом.

Почти полчаса Первому старейшине потребовалось, чтобы хоть немного успокоить разбушевавшихся благородных, вернув в Синклит слабое подобие порядка.

– Старейшины, нас постигло великое и непередаваемое горе. Сердца всех нас полны сейчас скорбью и праведной яростью. Я заверяю вас, что все причастные к этим преступлениям понесут страшные и неизбежные кары. Но, как бы не была сильна наша скорбь и горечь, помните, что нас собрала необходимости избрания нового Верховного стратига, ибо закон гласит, что раз перенесенный вопрос должен решиться на следующем собрании.

– Мы потеряли и предстоятеля и вещателя. О каком голосовании может идти речь?! – выкрикнул кто-то из белой половины.

– Вещатель алатреев, хвала богам, ещё не потерян, а закон требует от нас исполнить долг перед государством!

– Партия не готова! Мы требуем переноса!

– Собрание уже переносили! – крикнул кто-то из черных мантий.

– И что с того?

– Да то, что закон запрещает переносить один вопрос дважды!

– Есть исключения!

– Вроде чумы или нападения врагов, дубина!

Выкрики разгневанных благородных вновь начали сливаться в единый бранный рокот. Синклит не желал успокаиваться. Не желал слышать и понимать друг друга. Старая вражда, что фоном сопровождала всякое собрание и всякий вопрос, вырвалась на волю и теперь не желала возвращаться в свою клетку.

– Старейшины, я требую тишины! – прогремел голос Шето, утяжелённый гулкими ударами посоха. – Если мы не в силах сами решить, то пусть же боги нас рассудят! Верховный понтифик, прошу вас, ответьте Синклиту, угодно ли нашим богам, чтобы голосование свершилось?

Лисар Анкариш тяжело поднялся со своего места. Казалось, будто он был прикован к нему незримыми цепями, которые не давали ему полностью распрямиться. Некогда прямая спина была согнута, плечи опущены вниз, а лицо, его благородное лицо с широким прямым носом, высокими скулами и ясными глазами, превратилось в лицо измотанного старика.

– Все знамения были благоприятны и благостны, – медленно растягивая слова проговорил жрец и тяжело вздохнув, посмотрел в сторону Великого логофета. – В гадании по жертвенному быку, в полете птиц и в безоблачном небе над Кадифом сегодня утром… всё говорило о том, что боги Тайлара ждут от Синклита исполнения его долга. Старейшины, Верховный стратиг должен быть назначен. И он должен он быть назначен сегодня.

Грехи Верховного понтифика были не столь тяжки, а жадность не столь велика, чтобы Джаромо Сатти смог вложить в его уста столь нужные сейчас слова. Но у всякого человека всегда есть свои нежные места, надавив на которые можно заставить дергаться по твоей воле. Просто не всегда они принадлежат непосредственно этому человеку. Вот и слабости Верховного понтифика нашлись не в нем самом, а в его семейном древе.

Почти год назад в руки Джаромо попала записка из городской стражи, в которой сообщалось о задержании юноше благородного происхождения на собрании однобожников, которое они устроили прямо на одном из рынков Каменного города. Сам бы Великий логофет, скорее всего, не обратил на неё никакого внимания. Но Аях Митэй, руководствуясь лишь одному ему понятной логикой, включил её в ежедневную подборку важных событий. И, как выяснилось спустя год, совсем не зря.

Когда Джаромо рылся в Архивах, в надежде найти хоть что-то на Верховного понтифика, ему на глаза попалось краткое донесение от осведомителя в городской страже годичной давности, в котором тот сообщал о ночном визите Лисара Анкариша. По утверждению доносчика, понтифик попросил без шума и записей отпустить некого юношу, задержанного накануне вместе с десятком алавелинов, что и было сделано. Правда не совсем аккуратно – писаря стражи так удивило присутствие ларгеса среди однобожников, что он, пусть и не сообщая его имени и рода, все же подробно описал внешность. И она точь в точь совпадала с внешностью Беро Анкариша – сына и наследника Верховного понтифика.

Но окончательно все подтвердилось лишь в тот миг, когда Великий логофет сам спросил у главы жрецов, усерден ли его сын в познании и толковании божественной воли. То, как побледнел тогда Лисар Анкариш, как округлились его глаза, как наполнились они смятением, лучше всяких слов подтвердили все догадки и предположения. Его сын отринул богов Тайлара и уверовал в Единого бога. А разве может говорить с богами и трактовать их волю тот, кто не смог сохранить для них даже своего собственного сына? Конечно же нет. И узнай об этом секрете народ Тайлара, разгневанная толпа тут же забила бы камнями такого жреца. И никто не посмел бы помешать им вершить сей правильный суд.

Джаромо никогда не почитал богов. Ни двенадцать, ни Всевышнего, ни Предвечные силы, ни каких бы то ни было ещё. Он не верил в проклятья, жертвы и благословения. И даже если высшие силы и существовали, они были не властны над его жизнью и судьбой. Ибо творил он их сам. Вместо высших сил, он верил в вещи куда более осязаемые: в государство и в своих покровителей – в семью Тайвишей. Верил в правильность их пути и целей. И он дорожил этой верой больше всего на свете. А посему Джаромо и предложил Верховному понтифику сохранить его маленький семейный секрет в обмен на услугу. И сейчас Лисар Анкариш погашал свой долг.

– Вы слышали волю богов! Голосованию быть! – произнес Первый старейшина.

– Позор! Это ложь и уловка Тайвишей! – Вскричал кто-то из белых мантий, но большинство хранило молчание. Против воли богов не смели идти даже алатреи.

Вместо новой волны криков и ругани почти половина старейшин в белых мантиях поднялись со своих мест и направились к выходу из Зала собраний. Одни шли быстро, цедя сквозь сжатые зубы проклятья и угрозы, другие медленно, явно не понимая, как всё получилось именно так. Ещё час назад они думали, что держат в своих руках Синклит и весь Тайлар в придачу, но Великий логофет только что отсек им эти руки. Сделав это изящно и почти бескровно.

Джаромо пробежался по рядам оставшихся в зале старейшин. Мирдо Мантариш сидел на верхних рядах, охватив руками голову. Его бледное лицо было полно отчаяния. Как бы не был глуп и недальновиден этот отпрыск древнего рода, он уже понимал, какая судьба его ждет. Джаромо подмигнул старейшине, но тот лишь покачивался, вырывая остатки седых волос со своей головы.

Когда все кто желал выйти сделали это, сквозь врата прошел Лико Тайвиш. Сегодня он вновь облачился в красные парадные доспехи и кроваво-красный плащ. Юный стратиг шёл быстро. Словно ведя за собой верные войска на штурм вражеских укреплений. И остановившись в центре Зала собраний, оглядел старейшин таким взглядом, словно собирался объявить им войну.

– Я Лико Тайвиш, сын и наследник Первого старейшины Шето Тайвиша, заявляю о своем праве на пост Верховного стратига.

– По какому праву ты заявляешь себя на сей пост, о благородный муж Великого Тайлара? – проговорил предстоятель алетолатов Лисар Утериш.

– По праву войны и победы в ней.

– Есть ли здесь иные достойные мужи, что готовы оспорить сей пост?

Остатки Синклита отозвались молчанием. Шето Тайвиш вышел вперед и положил руку на плечо сына.

– По воле богов и народа, я объявляю о начале голосования. Пусть тот, кто поддерживает сего мужа в его притязаниях, положит к его ногам белый камень, а тот, кто отвергает его, голосует черным. Да будут боги милостивы ко всем нам и явят нашими руками свою волю!

Старейшины начали подниматься со своих мест, спускаясь вниз по ступеням между рядов и проходя мимо облечённого в красное молодого полководца. Черная и белая горы росли у его ног, и белая увеличивалась все быстрее и быстрее, недвусмысленно намекая на неизбежный итог голосования. Все хлопоты, все долгие и тяжкие труды Великого логофета, не прошли даром.

Лико получал пост Верховного стратига. А Шето Тайвиш получал армию.

Украдкой Джаромо перехватил взгляд Первого старейшины. Тот, стоя подле сына, смотрел на сановника с теплом и искренней благодарностью. Он знал, кто именно исполнил его мечту и вознес его мальчика. Знал и был ему по-настоящему благодарен. И для Великого логофета не было и не могло быть лучшей награды.

Неожиданно ему вспомнился другой, бесконечно далекий от этого день, когда началась его восхождение. Сколько же ему тогда было лет? Девятнадцать? Как же много воды утекло с тех пор. И как сильно изменился он, да и мир вокруг. Но тот летний день в Барле всё так же ярко жил в его памяти, не отпуская каждой сказанной тогда фразы, и каждого жеста. Ведь именно тогда, впервые повстречав Шето, он и начал жить настоящей жизнью.

А начался он буднично, как и сотня других дней до этого. Тогда Джаромо только делал свои первые шаги в сановничестве, служа младшим писарем при городском казначее Мирчато Атвенти, бывшим по совместительству его двоюродным дедом. Как обычно, утром они встретились в небольшой и весьма живописной таверне, расположенной прямо на скалистом берегу озера Сэльда. Мирчато сидел на открытой веранде за массивным столом, завтракая перепелиными яйцами с перетертым подсоленным козьим творогом, обложившись табличками с рядами цифр на которые он то и дело посматривал.

Казначей был уже стар. Его память все чаще отвергала новые знания, а потому он с радостью пристроил к себе в помощники юного родственничка, которому цифры давались с особой лёгкостью. Все пять месяцев, что Джаромо служил городу, Мирчато таскал его за собой словно ходячую табличку, не желая находить для него никакого иного применения. Вот и сегодня, едва увидев родственника, он жестом приказал ему сесть рядом и кивнул на стопку табличек.

– Тут сборы казны с городских купцов за три месяца. Изучи их. Будешь мне подавать и подсказывать. Коллегия опять чем-то недовольна.

Джаромо кивнул, сглотнув слюну. Всё о чем он мечтал сейчас, так это о сытном завтраке, а старый хрыщ как всегда не удосужился предложить ему даже куска подгорелой лепешки. Силой заставив себя опустить глаза, он погрузился в чтение, пока старик напротив причмокивал.

Уже с малых лет, когда его родной дед, тоже служивший сановником, научил Джаромо читать, писать и считать, он обнаружил, что цифры крайне легко оседают в его голове и там он волен проделывать с ними всё, что пожелает. Слагать, вычитать, умножать, делить. Всё то, что требовало у иных часов тяжких мук над листами пергамента, табличками или счетами, происходило у него само собой без особых усилий. Цифры манили его. Они влекли своей строгой упорядоченностью, своей безупречной логикой, коих так не хватало в повседневной жизни. Они были его силой, и у них не было от него тайн.

Вот и сейчас, вгрызаясь взглядом в эти ровные столбики, он четко видел все ошибки и нестыковки, все неуклюже прикрытые темные делишки различных купцов и разгильдяйство сановников. Беда была лишь в том, что как-то поправить их, а уж тем более рассказать о своих наблюдениях и озарениях, он не имел ни малейшего права. Казначей держался за свой пост и чрезмерно талантливый юный сановник, пусть и связанный с ним кровными узами, был ему совершенно не нужен.

Пока юноша изучал таблички, Мирчато Атвенти задремал, так и не доев свой творог, пока пролетевшая рядом чайка пронзительно вскрикнув, не разбудила старика. Тот всполошился, вскочил и, посмотрев на солнце, тут же отвесил юноше подзатыльник.

– Ты что не следил за временем, идиот? – вскричал он, и, словно бы скинув лет двадцать, помчался в сторону городской коллегии, что находилась в квартале от таверны.

Джаромо побежал за ним следом.

– Всех благ и благословений, почтенные коллегиалы. Чем я могу служить своему городу? – задыхаясь произнес казначей, когда оказался в главном зале перед тридцатью представителями городской власти.

– Мы желаем понять, почему так сократились доходы казны города, – произнес один из правителей города. – Поговаривают, что купцы стали весьма ловко уворачиваться от выплаты пошлины за вывоз серебра. Огласите нам цифры по добыче, продаже и уплаченным налогам.

Казначей ответил низким поклоном и уже было открыл рот, как глаза Мирчато Атвенти округлились от ужаса. Все таблички с цифрами так и остались лежать на столе в таверне. Запинаясь и пыхтя, он начал мямлить что-то невнятное, но тут Джаромо понял, что вот он его счастливый шанс. Его возможность заявить о себе перед глазами городских властей и тем самым проявить себя и обезопасить от двоюродного деда.

Все цифры, что так отчаянно пытался вспомнить сейчас казначей, были у него в голове. Они жили там с того самого момента, как он вывел их стилусом на табличке. И не только они. Джаромо помнил весь торговый оборот города, все сборы и подати за минувший месяц, все долги, пропажи и нестыковки. Цифры были для него самой ясной и самой понятной материей. Они подчинялись ему. И сейчас, они должны были сотворить для него чудо.

Закрыв глаза и шагнув вперед, он дрожащим от волнения голосом начал зачитывать те самые столбцы, что так желала услышать коллегия. Когда он только заговорил, Мирчато схватил его за край туники и с силой дернул, но Джаромо устоял. Проклятье, наверное, даже бык не смог бы сдвинуть его с этих каменных плит.

– Заткнись сопляк! – зашипел на него родственник.

Мирчато отвесил ему смачный подзатыльник, но Джаромо даже не обратил на неё внимания. Коллегия внимательно слушала его доклад. И лишь это было сейчас важным. Все его детские и юношеские мечты собрались в одной точке, подарив невиданную ранее силу и решимость.

Казначей вновь замахнулся на юного сановника, но тут его остановил властный голос сверху.

– Прекратите мешать ему говорить, господин Атвенти. Иначе мы найдем нового казначея. Прошу вас, сановник, продолжайте.

Юноша сразу узнал этого коллегиала, пусть и видел его так близко впервые. Это был Шето Тайвиш. Наследник старого и очень влиятельного рода, который владел бесчетными кузнями в городе, а также приисками и шахтами по всей провинции. Хотя сама эта семья долгие годы избегала всякой политики, за счет своих товаров, столь востребованных в постоянно ведущем войны государстве, она обладала очень внушительным весом и влиянием. И её наследник, её будущее, обращался напрямую к нему – к бедному, почти нищему палину и младшему писарю. Когда юноша договорил, Шето задал ему несколько вопросов по общему состоянию казны и сборов, явно оставшись довольным полученными ответами.

– От имени Коллегии Барлы, мы выражаем свою благодарность, – проговорил он, и от этих слов сердце юноши сжалось.

Его, скромного и невзрачного сановника, благодарили правители города! Разве это было не чудом? Он и не надеялся, что сможет заявить о себе так громко и публично. Но настоящее чудо толь его только ожидало.

Сразу после завершения собрания, Тайвиш неожиданно подошел к нему и предложил посмотреть на отчеты нескольких мастерских, чтобы выяснить, не воруют ли назначенные туда приказчики и если да, в чем лично Шето не сомневался, то в каких размерах. Джаромо согласился без всяких раздумий. И дело было не только в обещанных деньгах – само знакомство с наследником такого рода как Тайвиши уже было бесценным даром. Подлинным сокровищем, за которое можно было отдать многое. В тот же вечер он явился в роскошное поместье знатной семьи, где его ждал Шето. Вместе они просидели до глубокой ночи, изучая документы, которые присылали приказчики и сверяя их со всеми остальными.

На следующий день он вновь пришел в поместье и на следующий после. Шесть вечеров Джаромо посветил работе с документами, изучая все отчеты и записи принадлежавших Тайвишам шахт, ведь странности в добытой руде, разведанных жилах, погибших и новых работниках и быках, в закупленных инструментах и в отправленных повозках, обнаруживались просто повсеместно. Куда только не падал взор Джаромо, везде находились нестыковки. Их невозможно было списать на ошибки или невнимательность составителей отчетов. И были они не в двух, а в восемнадцати мастерских семьи Тайвишей.

Приказчики из кузниц, перевозчики и даже управители железорудных шахт в Барладских горах, откуда и шло сырье, заключили негласное соглашение, по которому общими силами обворовывали своих владельцев. Всё начиналось в шахтах, где управители, находя новые жилы, не сообщали о них, а наоборот, рассказывали про обрушения в туннелях, в которых якобы гибли рабы. Их же, вполне живых и здоровых, направляли на разработку тех самых новых жил, руду из которых тайно поставляли в мастерские Тайвишей. Уже там, занижая объем работ в отчетах и постоянно повышая нормы для рабочих, ковалось оружие, которое продавалось в обход семьи. Более того, за счет Тайвишей даже закупали повозки, инструменты и тягловых волов, которых использовали для добычи и перевозки руды.

Когда расследование было завершено и Джаромо с Шето рассказали обо всем главе рода Патару Тайвишу, он был просто вне себя от ярости. В тот же день все нечистые на руку приказчики, мастера и даже рабочие, были изгнаны, а некоторые из них вскоре оказались в тех самые шахтах, в качестве обреченных на бесконечный труд рабов. Так Тайвиши навели порядок в своих делах, а Джаромо простился со службой скромного сановника в городской конторе, получив должность главного управляющего над мастерскими этой семьи в Барле.

Сейчас это казалось смешным, но тогда Джаромо даже думал, что вот он, предел всех его мечтаний. В мгновение ока он стал богат, влиятелен и занимался интересным ему делом. Но всё это было лишь началом. Первыми робкими шагами по тому великому пути, что предстояло пройти им рука об руку с Шето Тайвишем. И путь этот, был путем к власти. Он был их судьбой. Их предназначением, которое только начинало исполняться.

Джаромо улыбнулся в ответ своему главному и, наверное, единственному другу, вложив в эту улыбку всю свою теплоту, всю нежность и всю преданность.

Отныне мир принадлежал им.