Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 61 страниц)

Лико кивнул. От упоминания Убара Эрвиша его глаза вспыхнули живым интересом, но он не стал спрашивать у отца хоть что-то ещё. Обида и гордость как всегда наложили немую печать на его губы. Они попрощались кивками и Первый старейшина пошел прочь.

Уходя, он бросил взгляд в тот тенистый угол, где увидел сына с Патаром и престарелым учителем. Теперь там было пусто.

Как там говорил его сын? У него нет возлюбленной среди благородных женщин и спал он лишь с одной рабыней? Первый старейшина вспомнил, как уже не раз видел возле Лико миловидную русоволосую девушку, на шее которой красовался рабский ошейник из хитроумно переплетенных золотых цепочек, украшенных самоцветами.

Последний раз он видел её вчера, как раз тут, в этом саду. Лико читал какой-то свиток у одного из фонтанов, а эта рабыня сидела возле его ног, нежно прижавшись щекой к его колену. Первый старейшина напряг память, пытаясь воскресить образ этой невольницы. Да, она определенно была симпатичной, может даже и красивой, если бы Шето умел понимать эту грубую красоту варварок. У неё были большие глаза, чуть вздернутый нос с широкими и крупными ноздрями, пухлые щёчки, покрытые россыпью веснушек и тонкие губы. Вопреки вулгрианскому обычаю волосы этой девушки были не заплетены в косу, а скручены в толстый пучок на затылке, от чего её длинная шея, сидевшая на покатых плечах, казалась ещё длине. Да и фигурка у нее была слишком худой и невыразительной, подходящей скорее девочке, чем женщине.

Похоже, именно с этой вулгрианкой его сын и спал все эти два года. Та, что должна была развлекать его на войне, теперь жила с ним в его доме. Под одной крышей с законной женой. Если бы Айра не оставалась забытой и заброшенной, то развлечение сына никогда бы не привлекло внимание Первого старейшины. Но сейчас он чувствовал, что в этой дикарке может скрываться угроза для семейного покоя. А это было неприемлемым для Шето Тайвиша.

Покинув внутренний сад и отдав пару распоряжений рабам, он отправился обратно в смотровую залу, где его уже ждал брат вместе с делегацией городских сановников, коллегиалов, логофетом торговли Арно Себешем, жрецами и самим Верховным понтификом Лисаром Анкаришем. Шето заметил, что последний посматривал на него как-то странно, не то с укором, не то со страхом, а скорее даже со смесью из этих чувств. Он сразу вспомнил, как неестественно вел себя Верховный жрец во время собрания, на котором его мальчик получил то, что полагалось ему по праву. Да, наверное, ему стоило переговорить с Джаромо и узнать, как именно он выдавил из Лисара Анкариша те самые слова, что обеспечили им нужный исход голосования. Шето не часто влезал в дела Великого логофета, полностью доверяясь его безупречному уму и поистине непревзойденной проницательности, но тут, глядя в мутные глаза главы жречества, в глубинах которых плясали огоньки ярости, он самой кожей ощущал странное чувство тревоги исходившей от недавнего прошлого.

Впрочем, развить эту мысль он не успел. Киран почти сразу начал засыпать их идеями о грядущих праздниках. Как и говорил Джаромо, близились Летние мистерии, а вместе с ними и возможности. Возможности укрепить их власть и влияние. Возможности купить ещё больше народной любви по бросовым ценам, а вместе с тем и страх благородных. Страх, рождающий повиновение.

По замыслу Кирана, на эти шесть священных дней весь город должен был превратиться в цветущий сад радости: жрецы должны были проводить шествия в сопровождении музыкантов по улицам, устланным цветами и украшенным яркими тканями. Каждый день, на рассвете и закате, на всех площадях должны были приносить жертвы богам, устраивать моления, а следом раздавать лепешки и вина горожанам, чувствуя и добродетельную семью Тайвишей. Следом эпарх был намерен организовать бесплатные скачки и борцовские состязания, ну а на шестой день забить сразу тысячу белых быков на площади Белого мрамора, раздав жертвенное мясо всем желающим.

Киран говорил и говорил, лишь изредка отвлекаясь на замечания сановников о ценах, поставках и тратах, и ещё меньше – на советы жрецов. Его брат давно вынашивал планы грандиозного празднества и теперь ловил свой собственный миг триумфа. Шето же слушал его в пол уха, кивая и соглашаясь почти со всем. Городские праздники, пусть даже и самые важные, мало заботили Первого старейшину. Особенно сейчас, когда все его мысли были поглощены будущем семьи. А потому, к великой радости братца, он поддержал его почти во всем, зарубив лишь самые дорогие и безумные идеи, вроде тех же жертвенных быков.

Киран явно остался доволен результатом. Хоть он и привык жить в тени Шето, все последние месяцы он отчаянно стремился заявить о себе как о выдающемся городском правителе, оставив собственное наследие в столице. И Первый старейшина не мешал ему в этом. До тех пор, пока амбиции брата способствовали и его целям и не вредили интересам семьи, он был готов поддерживать его почти во всём.

Когда встреча подошла к концу и гости покинули залу, Шето тут же позвонил в серебряный колокольчик, повелев подать ужин.

Расположившись в кресле в ожидании вина и угощений, Шето уставился в бескрайнюю водную гладь. Вид моря успокаивал Первого старейшину, а шум волн, что разбивались о скалы под его дворцом, отгонял всякие тяжёлые мысли. Белые кляксы парусов всë также разбивали морскую синеву, но теперь их стало значительно меньше, чем пару часов назад. Солнце уже стремилось к завершению своего пути, и моряки желали поскорее закончить этот день. И Шето тоже хотелось его завершить. Слишком уж бесплодным он оказался.

Лучше бы он провел его в Синклите, споря с этой жадной сворой под названием старейшины, или отправился проверить, как продвигается великая стройка в Аравеннах. Или бы просто задержал своего братца до глубокой ночи спорами о проведении Летних мистерий. Да, он мог всё это сделать. Но предпочел провести день в своем доме, отгородившись почти от всех насущных дел. И теперь расплачивался за это свербящим чувством непростительной праздности.

– Смиренный и ничтожный раб явился по зову своего властелина, – раздался хорошо знакомый ему звонкий голос.

– Прекрати ерничать Сэги, или я прикажу тебя высечь, – хмуро проговорил Шето, даже не оглянувшись на вошедшего в зал раба.

– Это ваше право, господин. Моя жизнь и шкура на моей спине всецело принадлежат вашей семье, и я не вправе помешать вам её портить.

– Сэги, я не в том настроении, чтобы терпеть твои выходки. Скажи, что это за рабыня завелась при моем сыне?

– Самая обычная рабыня. Младшая дочурка одного свинопаса из Дикой Вулгрии. Мы купили еë перед самым походом.

– Он и правда спит только с ней?

– Я не видел, чтобы с ним делили ложа иные женщины, мой повелитель.

– Он что, питает к ней какие то чувства?

Сэгригорн поморщил высокий лоб. Его маленькие глазки лихорадочно забегали, словно перебирая воспоминания за последние годы, и неожиданно застыли округлившись. Губы раба чуть раскрылись, и хотя он так и не вымолвил ни слова, Шето уже понял ответ. Да, его сын и вправду привязался к вулгрианской девке.

– Великие горести, Сэги, я приставил тебя к Лико, чтобы ты не только заботился о нём, но и предупреждал меня о любых опасностях, которые могут грозить ему или всей нашей семье. Так почему же ты, рассказав про холодность моего сына к Айре, забыл упомянуть про его возлюбленную рабыню?

– Но ведь это просто вулгрианская девка, господин. Рабыня, купленная в деревеньке, которую и на картах то не сыскать… У всякого благородного мужа есть наложницы, это нормально…

– Нормально, когда рабов держат для удовольствия. Нормально, когда они облегчают жизнь. Но рабыня, с которой он спит уже два года это не нормально! Если бы у него было таких несколько, или если бы вернувшись в Кадиф, он отправился в опочивальню к своей супруге и делал с ней мне новых внуков, я бы ни о чем не волновался. Но когда эта странная верность длиться уже два года… Нет, она явно больше чем просто девчонка для удовольствий.

– Вы же знаете, мой хозяин привязчив и весьма равнодушен к любовным утехам.

– Я не хуже тебя знаю, каков мой сын. И поэтому я хочу, чтобы ты избавил его от этой девки.

– Вы… вы имеете в виду, что я должен… – замялся Сэгригорн. На лбу у него выступила испарина.

– Отошли её в одно из наших имений, сбрось со скалы, обвари ноги кипятком, продай в другой дом, или убеди его отправить её мыть полы на кухне. Мне всё равно как ты с ней поступишь. Главное, чтобы её больше не было рядом с моим мальчиком. Я хочу быть уверенным, что его браку не угрожает даже самая призрачная угроза. Даже если это дочь свинопаса из Дикой Вулгрии, к которой у Лико похоже появились какие то безумные чувства, раз он даже дома не желает её выкинуть.

– Но… но хозяин и вправду к ней привязан. Господин мой, она же просто рабыня, просто вещь, зачем…

– Сэги, Лико может и твой хозяин, но глава этого рода я. Ты правда думаешь, что можешь ослушаться моего слова?

– Я… я не смею, повелитель. Всë будет исполнено согласно вашей воли, – выпалил раб тяжело дыша и глотая ртом воздух.

Сэгригорн выглядел даже не растерянным, а сокрушенным. Раздавленным весом произнесенных слов. Он не мог ослушаться приказа Шето, но и пойти против воли своего хозяина было немыслимым для старого и верного раба. И всё же Первый старейшина знал, что его слово перевесит преданность к Лико. Ведь хозяином этого дома и главой семью был именно он.

Тяжело, словно бы получив сильный удар под дых, раб поклонился и попятился назад, к выходу. Шето даже не обернулся. Слушая, как семенят короткие ножки раба и как хлопнули за ним двери, он пристально смотрел в морскую даль, с силой сжимая в руке кубок.

Теперь всё вставало на свои места. Все его подозрения и опасения, наконец-то подтвердились. Его сын оказался в плену странных и извращённых чувств. В плену привязанности к какой-то дикарской бабе с ошейником на шее, ради которой он вот уже пару месяцев не притрагивался к своей жене. Конечно, прятались они хорошо. Даже он, глава дома, не сразу всё понял, а Патар Туэдиш, который первый должен был сообщить об угрозе брака с сестрой, явно готов был прикрывать всё происходящее. Конечно, люди в его доме умели молчать. Но если, не допусти этого милосердные боги, по городу поползут слухи, что его сын хранит верность какой то дикарке и чурается своей тайларской жены… Нет, такого он допустить не мог. Это было даже хуже угрозы. Это был позор.

Да, наверное, сейчас в нëм говорила злость и поступок, принятый по воле этой злости, Лико простит ему не скоро. Но такова была цена покоя и безопасности брака его сына, а значит – их репутации и самого союза с Туэдишами. Конечно, его сын никогда бы не променял жену из благородного семейства на какую-то рабыню, проданную её же семьей для развлечений. Но ему нужно было напомнить, кто именно глава семьи и чьё слово являлось законом в этом доме. И если для этого нужно было отнять у него любимую игрушку… что же, так тому и быть.

Шето никогда не был жесток и вовсе не желал причинять хоть малейшую боль своему сыну. Сам Первый старейшина всегда брезговал рабынями и уж тем более из числа диких народов. Они казались ему отвратительными и мало отличимыми от животных. В его распоряжении всегда были женщины благородных семейств, что стремились получить расположение Первого старейшины. И их краткие или продолжительные союзы были выгодны всем.

Конечно, высший свет Тайлара знал разные причуды среди ларгесов. И даже увлечение дикарками. Ведь облачённые властью люди вечно пытаются проверить на прочность традиции и законы. Но он не ждал подобных привязанностей от Лико – от своего главного шедевра в этом мире. Да, Шето вполне мог и накрутить себя. Он мог позволить злобе затуманить его взор и мысли, заставив его видеть то, чего не было. Но если он смог увидеть угрозу репутации для его семьи, то что уж говорить о других?

Всё, что делал сейчас Шето, он дела ради Лико, ради Эдо, его не рождённых братьев и их детей. Ради всех своих потомков и самого своего имени, которому он готовил бессмертие. И он не имел права на слабость или беспечность.

Рабы принесли ему подносы с вином, фруктами и сладостями, но Шето даже не посмотрел в их сторону. Он так и сидел на своем кресле пристально всматриваясь в воды Кадарского залива, словно сторожевой на маяке или сигнальной башне, что ждал появления вражеских кораблей. Но его вражий флот был уже тут и состоял из его мыслей. Из сонмы тягучих и тяжёлых дум, в которых он растворялся.

Первый старейшина смотрел, как лучи закатного солнца окрашивают огненным золотом морскую гладь, пока скрип открывшихся позади дверей не заставил его вздрогнуть. Он удивленно повел бровью: тревожить его без спроса имели право лишь Лико, Джаромо, Кирот, да няньки, в случае если что-то случалось с Эдо. Но первых он не ждал увидеть столь скоро, а что до вторых… шаги вошедшего явно были мужскими. Неуверенными, робкими, но принадлежавшие мужчине, а не двум перепуганным женщинам, что обычно начинали причитать и горланить уже с самого порога.

Шето обернулся. Почти в самых дверях стоял логофет торговли Арно Себеш. Он казался ещё более худым, чем обычно, словно некая невиданная сила отжала его досуха, лишив последних сил, а вытянутое лицо с глубоко запавшими глазами казалось и вовсе болезненно бледным. «Почти как у покойника», – подумал Первый старейшина.

– Арно? Я думал ты ушел с остальными. Что-то случилось?

Логофет торговли неопределенно кивнул.

– Ты опять хочешь поговорить о долгах?

И вновь ответом ему был кивок, правда уже чуть более определенный и намного более выразительный. Первый старейшина тяжело вздохнул. Ему вновь предстояло выслушивать мольбы и заверения, потом вспышку гнева, которая, впрочем, будет тут же задавлена трусостью, и новый жалостливый скулеж. Шето ждал этого. Себеш уже давно, больше месяца, пытался встретиться с ним с глазу на глаз и вот теперь, похоже отчаялся окончательно, раз решил прийти без приглашения. Впрочем, новым для Арно такое поведение не было. Как-то Первый старейшина уже проходил через все это. Тогда платой за его душевное спокойствие стало частичное списание долгов этого семейства. Ну что же, похоже, дешевле он и сейчас не сможет от него отделаться.

Арно пошел через зал и остановился только возле самого парапета.

– Прости, что я так навязываю себя. Просто… мне… мне правда очень нужно с тобой поговорить.

– Ты уже стал моим гостем, так что я не против, если ты побудешь в моем доме ещё немного. Прошу – располагайся. Приказать рабам что-нибудь принести?

– Нет, не стоит. Разве что вина… да, вино будет уместно.

– Вино есть и тут. Возьми вон там, – Шето кивнул в сторону, где на небольшом столике в окружении кубков возвышался золотой пузатый кувшин. Логофет посмотрел на него, но не тронулся с места.

– Шето, мою семью душат долги.

– Я знаю. А ещё я знаю, что твой род сам причастен к своим несчастьям. Ты, твой отец с дедом, да и более отдаленные предки.

– Да. И я не пытаюсь переложить всю вину на судьбу или богов, но… но я раздавлен Шето. Правда. Я так надеялся, так мечтал, что покорение харвенов освободит меня и мой род от этого бремени. И вера в это подтолкнула меня к новым займам. Я на грани. А ведь я – твой верный союзник и соратник, и всегда хранил тебе верность во всём. Но когда все делили трофеи, я, почему-то, остался не удел. Весь мой род остался не у дел. Нам не перепало ничего. Ни земель, ни должностей, ни серебра, ни рабов. Ничего! Чем я прогневал тебя, Шето? Разве я не служил тебе все эти годы?

Чего-то подобного он и ждал с того самого завтрака в «Арфенго». Даже странно, что Арно, чтобы совсем уж впасть в отчаянья и начать говорить прямо, потребовалось так много времени.

– Разве я должен тебе что-то? – спокойным тоном проговорил Шето.

– Нет. Но ведь все…

– Я мало для тебя делал в прошлом? Разве не я спас твой род от унизительного позора разорения?

– Ты, но…

– А раз так, то получив от меня добро и получив его не раз, как смеешь ты требовать хоть что-то сверху? Нет, Арно Себеш, ты не получишь ничего от наших завоеваний. Но я, как и прежде продолжу тебя спасать. Я не дам тебе опуститься и не дам твоим неразумным тратам загубить славное имя семьи, что долгие поколения овивала себя славой. Хотя бы в силу той крови, что течет в наших жилах. Но ничего сверх этого не будет. Это ты мне обязан, а не я тебе.

– Значит, надежды нет?

– Нет. Не для тебя и точно не так как ты её понимаешь.

Гость отшатнулся от слов Шето, словно тот плеснул в него кипятка. Его лицо исказила боль и мучение. Возможно Первый старейшина и вправду был слишком резок, отвечая с несвойственной ему прямолинейностью, но мысли об Эдо и Лико, Джаромо, со своей обостренной осторожностью, и изводящий личными амбициями брат, успели уже порядком его измотать. Ему больше не хотелось подбирать слова и щадить чью-то уязвленную гордость. Тем более, гордость такого человека как Арно Себеш. Да, возможно в начале восхождения Шето он и был полезен, но с каждым годом его полезность стремительно испарялась, обнажая лишь бесконечные жалобы, попрошайничество и мелкие бездарные интриги, на которые его постоянно толкала его жена, эта гарпия Лиатна Себеш.

Арно отошел в сторону и склонился над столиком с золотой посудой. Его плечи задрожали так, словно Логофет торговли заплакал. Шето уже было хотел сказать ему что-нибудь примирительное, может даже намекнуть на небольшое списание долгов, но тут глава рода Себешей замер, глубоко вздохнул, и повернулся к первому старейшине, сжимая в руках два кубка с вином. Его глаза и вправду оказались красны, но губы были сложены в улыбку. В слабую и в очень неправдоподобную улыбку.

– Выпей со мной Шето. Прошу тебя.

Глава рода Тайвишей принял золотой кубок и сделал большой глоток. Настрой логофета решительно ему не нравился. В голове первого старейшины сама собой промелькнула мысль, что возможно стоит позвать слуг или даже охрану, но он отмахнулся от неё, как от несуразной глупости. Это же был Арно. Один из старейших и вернейших его сподвижников.

Да, верность его во многом была обусловлена долгами, благодаря которым Шето и держал его за горло, ослабевая хватку лишь для того, чтобы Себеш окончательно не задохнулся. Но разве была в этом мире бескорыстная верность не связанная с узами крови или веры? Такую Первый старейшина видел лишь у Джаром Сатти. Но у Великого логофета были свои, особые причины.

– Знаешь, Шето, я всю свою жизнь был почти, что рабом.

– Арно, ну прекрати говорить глупости, какой же ты…

– Не смей меня перебивать! – неожиданно взвизгнул логофет торговли. Его глаза полыхнули странным и незнакомым Первому старейшине огнём, что тут же исчез, погашенный накатившими слезами. – Проклятье, хоть раз, хоть единый раз в этой жизни я имею право на то, чтобы меня выслушали. Чтобы меня не затыкали как мальчишку, а услышали как мужчину. Я был рабом, Шето! Рабом этих проклятых долгов, что душили мою семью годами и с которыми я рос и жил каждый проклятый день своей жизни. Я был рабом этой ненасытной суки Лиатны, что не могла остановиться с этими бесконечными приёмами, шелками, драгоценностями и развлечениями. И это даже когда я заложил наше родовое поместье! Понимаешь, Шето? Поместье! А ведь там могилы всех моих предков и родовой камень. Что это как не самый страшный позор для ларгеса? И я был твоим рабом, Шето. Да-да, не спорь, твоим. Я годами подчинял торговые установления и правила твоим интересам, получая за это лишь презрительные ухмылки. Но знаешь, за все эти годы я кое-что понял. Рабы восстают не когда их лишают надежды, а когда они её получают. И я получил её Шето. Получил шанс сбросить ярмо всех этих бесконечных долгов, вернуть свои фамильные земли, поместья и особняки. И я поверил в это. Милостивые боги, я ведь и вправду начал верить в перемены, строил планы, мечтал. Я даже улыбался, Шето. Понимаешь? Впервые за все эти годы я улыбался, потому что мне этого хотелось! Но потом, знаешь, Шето, что случилось потом? Потом я словно прозрел. Это было страшно, но я всё понял. Вместо старых колодок я получу лишь новые. А я устал носить колодки. Я устал подчиняться всем и каждому, кто почему-то решил, что может распоряжаться мной, как своей вещью.

Арно Себеш неожиданно замолчал. Он повернулся к парапету с резными балясинами, и, опершись на него, посмотрел в сторону бескрайнего моря. Солнце уже почти опустилось за горизонт и воды Кадарского залива окрасились ярким багрянцем, словно бы где то там, глубоко под безмятежной гладью, морские духи убили и выпотрошили огромное чудовище.

– Я мужчина, Шето, – произнес после недолгой паузы Себеш. Его голос уже не дрожал и в нём даже чувствовались нотки решимости. – Я мужчина и ларгес. И я сделаю то, что они хотят. Да, я сделаю это, ведь у меня уже нет выбора. И всё-таки, я сделаю это по-своему.

– О ком и о чем, во имя всех богов, ты говоришь, Арно? Кто такие они? Что тебе надо сделать? – Первый старейшина с раздражением отхлебнул вина. Нет, ему определенно стоило позвать слуг и как можно скорее. Похоже, дрянные нервы окончательно отказали Логофету торговли и кто знает, что ещё он мог вычудить. Шето потянулся было к небольшому серебряному колокольчику, но тут Арно обернулся.

– Они, это они, – слеза скатилась по щеке логофета торговли, остановившись у краешка рта, что исказился в грустной улыбке. – Они, это те, кто обещая измученному рабу свободу, лишь жестоко над ним потешаются. Но я больше не буду рабом. Не твоим, ни их, ни чьим бы то ни было. Я всё решил, Шето. За свободу!

Логофет поднес к губам кубок и, глядя прямо в глаза Первому старейшине, осушил его до дна. Пальцы главы торговой палаты разжались, и тяжелый золотой кубок с гулким стуком ударился о пол возле его ног.

Первый старейшина с опаской посмотрел на чашу в своих руках. Он успел выпить почти половину. Неужели Арно что-то подсыпал в вино? Да нет, вздор. Арно никогда бы не пошел на такое. Видимо долги и вся эта история с Айной окончательно повредили его рассудок. Да, наверное, они с Джаромо всё же немного перестарались. Но разве можно было поступить иначе? Особенно когда на кону стояло и продолжает стоять столь многое? Нет, они не могли и не имели тогда права на пустое и бессмысленное милосердие. Тем более не так уж род Себешей и пострадал от всей этой истории.

Ну полежала немного его дочка под Мирдо Мантаришем. С дочерями благородных семейств такое случается постоянно, и никто обычно не делает из подобных неудачных лежаний трагедий. Однако, после всего случившегося, для девочки явно стоило найти хорошего мужа, а самого Себеша отправить на покой. И как можно быстрее. Он уже успел исчерпать всякую полезность и, похоже, тронулся разумом.

Шето решил, что завтра же скажет об этом Джаромо, как вдруг его пронзила резкая боль. Внутри живота Первого старейшины словно оказалась гора углей, что выжигали его плоть. Он застонал и с ужасом поднял глаза на Арно Себеша. Логофет торговли был бледнее первого снега. Он стоял впившись пальцами в парапет и дрожал, дрожал всё сильнее, а на его искривленных в безумной улыбке губах проступила кровавая пена.

– Вот… и… всё… – раздался слабый шепот и с губ Себеша упали первые капли крови.

– Что ты сделал? – простонал Шето, хватаясь за живот. Боль нарастала с каждым мгновением, пульсируя раскаленными острыми иглами.

– Я… получаю… свободу…

– Отравитель…

Рука Шето потянулась к серебряному колокольчику, но схватила лишь воздух, а перед глазами неожиданно оказался выложенный узорчатой мозаикой пол. Угли в животе превратились в бруски расплавленного железа. Он попытался ползти, но силы покинули его, а весь мир сжался до размеров его живота, что стал мешком полным нестерпимой боли. В отчаянье Первый старейшина в последнем усилии засунул в рот руку, надеясь вызвать рвоту, но его тело, его проклятое ненасытное тело, даже сейчас не желало ни с чем расставаться.

Первого старейшину охватил ужас. Он яростно, отчаянно хотел жить! Шето попытался закричать, позвать на помощь рабов, охрану, да хоть кого-нибудь, кто услышит его крик, но смог издать лишь хрипящий стон. Огромным усилием воли он заставил себя сопротивляться расползавшейся по его телу боли и слабости. С трудом, едва шевелясь, Первый старейшина начал ползти. Столик с заветным колокольчиком был совсем рядом. Совсем чуть-чуть, совсем немного усилий, и он обретет шанс на спасение. Его тело было огромным и массивным, а вина он выпил меньше половины кубка.

Но, главное, у него был резон жить. Резон выжить и поквитаться с каждым причастным!

Его уже пытались убить. Двадцать лет назад ему располосовали грудину ударом ножа прямо на ступенях Синклита, пытаясь прервать едва начавшееся восхождение к власти. Но он выжил. Выкарабкался. Поправился. А потом нашел и похоронил живьем всех причастных. И сейчас он тоже выдержит.

Он должен был выдержать. Ради мести. Ради своей семьи. Ради Лико и Эдо. Ради всего своего наследия.

Каждое движение давалось ему с огромным усилием и увеличивало боль. Но Шето полз. Полз со всем упрямством, на которое только был способен. Он выжимал из себя каждое движение, не желая сдаваться смерти. Нет, он не сдастся. Только не так. Только не сейчас. Только не когда он так близко подобрался к воплощению всех своих мечтаний.

Его пальцы уже нащупали ножку столика, когда спазм боли непередаваемой боли вырвался из недр его живота и скрутил Первого старейшину. Он зарыдал и негромко завыл. Завыл и от боли и от обиды разом. Спасение, пусть призрачное, но возможное, было всего-то на расстоянии вытянутой руки. Но он понял, что уже не сможет вытянуть руку. Тело больше не слушались Первого старейшину. Жизнь спазмами выталкивалась из него прочь, оставляя лишь холодное оцепенение и пульсирующую боль. Бушующий костер боли, что выжигал всё его нутро и подбирался к глотке. Он вновь попробовал закричать, но его рот издал лишь хрипящее бульканье, наполнившись соленой кровью.

Боль начала исчезать. Разум Шето уже не агонизировал. Он затухал. Его застилала мутная и вязкая пелена. Серый саван, который кто-то натягивал на его лицо, трогая ледяными руками. Рядом с ним раздался грохот упавшего тела и мутнеющим взором он взглянул в оказавшиеся прямо напротив остекленевшие глаза Арно Себеша. Сквозь них на Первого старейшину смотрела смерть.