Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц)

– Они получат от нас рабов по очень низким ценам и новые контракты.

– Что за безумие доброты овладело тобой Шето? – с явным пренебрежением проговорил было предстоятель алетолатов, но Первый старейшина тут же осадил его мягким, но не терпящим возражений тоном.

– Дослушай меня Лисар и тогда, возможно, у тебя не будет вопросов и поводов для сомнений. Заключив подобные договора, мы станем залогом и источником их новообретенного богатства, которого они лишаться при первой же большой ссоре между партиями. Так постепенно, словно уличных собак, мы приручим множество алатреев, превратив подлинных разжигателей войны и смуты в безвольное и бессильное меньшинство, лишенное влияния даже среди своей партии. И так мы покончим с этой затянувшейся враждой, что подмывает сами основы нашего государства.

Все собравшиеся, кроме Великого логофета, изумленно уставились на Первого старейшину. Вот и они теперь знали, для чего нужна была вся эта война, и какие она предполагала последствия. Начавшаяся после падения Ардишей грызня между благородными семьями разрушала страну. Она губила Тайлар. Иссушала его, заставляла замкнуться в самом себе и в собственной пролитой крови. Но Шето видел исход. Он, подаривший государству девятнадцать лет мира, на полном серьезе собирался подарить ему мир вечный. А для этого ему нужно было связать все эти семьи, эти две партии, что почти между собой не различались, на сходили с ума от взаимной ненависти, крепкими и соблазнительными узами. Узами взаимного обогащения. Лучшими из уз.

Пусть алатреи и дальше верят во власть знатных и силу крови и происхождения. Пусть алетолаты говорят о возносящих человека достоинствах и благодетелях. Пусть одни жаждут оставить лишь один всевластный Синклит, а другие – возродить множество народных собраний. Пусть все будет так. Но связанные едиными узами богатства и обогащения, они больше не посмеют обернуть свою вражду и свои споры в лязг мечей и копий. Ибо начать войну им придется против собственных сундуков. А такие безумцы если и были среди ларгесов, находились в абсолютном меньшинстве.

– Великие боги, какое же все-таки счастье, что моя племянница родила от твоего сына, Шето, – прервал повисшую тишину рык Логофета войны. – Не завидую я тем, кто встанет на твоем пути.

«Ты даже не можешь себе представить, насколько ты прав, родственничек», – подумал Первый старейшина.

– Да, господа, у нас, кажется, остался еще один вопрос: а как мы назовем эту новую провинцию? – прервал вновь повисшую тишину Басар Тайвиш. – Харвения, или, скажем Харвисфена? Странно, но эту часть мы как то совсем упустили во время нашей дискуссии.

– Хм, и то верно, – согласился Предстоятель. – Не станем же мы звать провинцию Тайлара Землей харвенов и уж тем более землей племен.

– А что? Есть же у нас провинция Дикая Вулгрия. Чем плохи, ну, скажем, Харвенские племена? – рассмеялся Басар.

– Всем плохи, – не поддержал его веселья глава Алетолатов. – Харвены годами наводили страх на наши рубежи, и чем меньше останется напоминаний об их самостоятельности, тем лучше.

– Хавенкор, – неожиданно предложил Арно Себеш.

– И что это значит? – нахмурил брови Беро Митавия.

– Понятия не имею. Просто словно в голове родилось. Вроде и есть связь с харвенами, а вроде и нет.

– Звучит на слух приятно, – кивнул казначей Виго Уртавиш.

– Лично мне нравится Хавенкор, – растягивая, словно пробуя на вкус новое слово, проговорил Лисар Утриш. – Если его выставят на голосование, алетолаты поддержат это название.

– П-приемлемо, – поддержал их Эдо Хайдвиш

– Хавенкор, так Хавенкор. – согласился Киран Тайвиш.

– Тогда пусть эта земля так и будет именоваться отныне, – кивнул Шето.

К полудню Кадиф преобразился. Казалось, что все население Великого города высыпало из своих домов, чтобы столпиться у Царского шага. Все граждане, все свободные люди, все мужчины, женщины и даже дети, спешили туда, чтобы лично увидеть возвращение победоносной армии и те диковинные трофеи, что везли воины из диких земель севера. Тайлары, джасуры, мефетрийцы, арлинги, кэриданцы, сэфты и дейки. Даже заморские гости и те стремились пробиться поближе к оцеплению из воинов домашних тагм, чтобы вживую увидеть столь редкое зрелище. Только заплетенных в косы русых волос вулгров почти не было видно среди стекающего со всех городских концов человеческого моря.

Почти каждый горожанин нес с собой ветки кипариса, кульки с пшеном или высушенные цветки, которые раздавали городские разносчики, стоявшие на каждой улице города, ведущей к Царскому шагу. У кое-кого в руках были небольшие лесенки или табуретки, а шустрая детвора почти сразу заняла все крыши прилегающих домов и теперь толкалась, смеялась и показывала маленькими пальчиками на столпившихся внизу взрослых. Те что посмелее даже бросались орехами и камешками в шлемы гарнизонных солдат, весело махая и корча рожицы, когда они, в очередной раз получив по затылку, злобно оглядывались на раззадоренных сорванцов.

Когда солнце прошло ровно половину пути, все разговоры ругань и смех резко прервал оглушительной силы рев труб. Город замер и в повисшей тишине раздался скрежет открываемых врат. Несколько минут они так и стояли открытыми, заставляя стоявших рядом людей тянуть шеи и жмурится, в надежде увидеть, что же происходит там, по ту сторону гигантского арочного свода, а потом появились они.

Варвары.

Из открытых ворот вышли две дюжины мужчин. Седых стариков и еще полных сил и молодости воинов. Одетые в бронзовые и железные доспехи, с шлемами и золотыми обручами на головах, они, подгоняемые щелчками кнута, тащили за собой белоснежную колесницу, отделанную блестящим на солнце золотом. А на ней, возвышаясь над четырьмя возницами, стоял мужчина одетый в красные доспехи и львиную шкуру, накинутую на плечи вместо плаща. Его лицо было скрыто за маской, один взгляд на которую заставлял биться сердца граждан с утроенной силой, ведь смотрело на них не лицо человека, а сам грозный лик Мифелая – бога войны.

Город взорвался приветствиями. Тысячи глоток превратились в единый восторженный рев и тут же позади Великого стратига харвенской войны грянула музыка. Трубы и барабаны запели походный марш тайларской армии, следовавшей за своим полководцем. Сначала на колесницах выехали стратиги и листарги, а следом за ними, невообразимо пестрой процессией потянулись знаменосцы каждой из участвовавших в походе тагм. Они шли рука об руку с отличившимися воинами. С героями, в начищенных до блеска доспехах.

Сотни ветеранов, в полном вооружении, в кольчугах и шлемах, с копьями и мечами, круглыми и овальными щитами, шли по камням главной улицы столицы, встречавшей их обожанием.

Горожане восторженно кричали, бросали под ноги солдат цветы и зерна, махали им ветвями кипариса и ладонями, а те в ответ улыбались и салютовали оружием. А следом за вступившими в город воинами, потянулась длинная цепь, к которой были пристёгнуты раздетые мужчины и женщины. Несколько тысяч невольников, затравленно озираясь по сторонам, шли по улицам столицы, под свист, оскорбления и презрительное улюлюканье. Жители Кадифа видели в них врагов. Враждебных варваров. Опасных дикарей, что были разбиты их доблестными соотечественниками и встречали соответственно. То и дело кто-то в толпе кидал в пленников куски грязи и камни, а то и вовсе порывался броситься на них с ножом, кулаками или палкой, но стоявшие в оцеплении солдаты моментально пресекали такие попытки, перекрывая древками копий дорогу разъярённым согражданам и уводя уж слишком буйных.

Когда все дикари прошли через врата, следом за ними показались запряжённые волами повозки, проседавшие от всевозможных трофеев: слитков, блюд и подносов, доспехов и оружия, статуй и статуэток, кубков, чаш, шкур, тканей. Все, что было некогда сокровищами покоренной страны и ее жителей, теперь тянулось бесконечной процессией по улицам великого города, встречая изумление и гордость в глазах горожан.

Шето Тайвиш нервно выстукивал незатейливую мелодию о поручень своего кресла. Процессия продвигалась медленно. Слишком медленно, давая о себе знать лишь далеким походным маршем и ревом восторженной толпы. Сидевшие на трибунах первые люди государства уже откровенно скучали. Кто-то дремал, кто-то беседовал, а несколько старейшин и вовсе разложив доску играли в Колесницы. Вот только скука была последним, что тревожило сейчас Первого старейшину. Внутри него полыхал пожар нетерпения. Великие горести, как же ему хотелось сейчас спрыгнуть с трибуны и побежать вперёд, навстречу своему мальчику, чтобы стиснуть его в объятьях и убедиться, что он жив, и цел, и точно снова рядом. Чтобы взглянув в его возмужавшее лицо вновь увидеть те черты, те глаза ребенка, что видел он в самый первый день его рождения…

Но вместо этого, он вынужден был сидеть тут, на этом резном кресле посреди трибуны забитой людьми, что целых два года лезли из кожи вон, чтобы погубить его мальчика.

И будь они трижды прокляты за это. Они, эта статуя-переросток, закрывавшая ему почти весь обзор Царского шага, и все эти условности и ритуалы заодно, что так жестоко ограничивали его чувства…

Впрочем, тех, кто заслужил сегодня его проклятья, тут было и так предостаточно. Весь правый край трибуны белел цветами алатреев и глаза первого старейшины то и дело выхватывали среди них лица людей, что чуть не погубили его мальчика.

Прямо в центре, в окружении, наверное, всей своей многочисленной родни, сверкал вспотевшей лысиной Предстоятель алатреев Патар Ягвеш. Шето с удовольствием отметил, как ерзал и елозил на своём месте этот достопочтенный старейшина. Еще бы, ведь сегодняшний триумф его сына, был позором и поражением для партии. Пусть даже лично они и не враждовали, а порой даже находили… взаимопонимание, Патар разделял со своими сопартийцами всю полноту ответственности.

У сидевшего рядом с ним Лиафа Тивериша, тридцатилетнего главы рода, коему принадлежали бессчётные пастбища и стада в Старом Тайларе, тоже не было лица. Шето хорошо помнил, как этот сопляк при всем Синклите бросил ему в лицо фразу: «Не вам, Тайвишам, переносить границу!», а потом, чуть ли не каждое свое выступление сводил к мысли, что в землях харвенов их армию ждет катастрофа, что Лико ведет воинов на убой, и что нужно срочно ее оттуда отозвать. Но катастрофы не произошло. Как и бойни. И вместо исполнения всех этих мрачных пророчеств, пали харвены. А этот наглый выскочка сидел сжавшись, словно единственной его мечтой сейчас было превратиться в точку и исчезнуть из этого мира.

А вон на самом краю трибуны сидел Мицан Литавиш – высокий мужчина угасающей красоты, владевший огромными землями в южном Кадифаре. Его семье как раз принадлежал контракт на поставку зерна в тагмы провинции. И именно его стараниями вся выращенная пшеница и овес шли только домашним тагмам. А чуть дальше от него сидели братья Киран и Лисар Мендвиши – эпарх и стратиг проходных тагм Касилея, этого алатрейского оплота в Новом Тайларе. Сколько раз они публично обвиняли его в желании влезть в царскую порфиру и призвали лишить всех должностей как его, так и каждого Тайвиша?

Еще через три ряда от них, с наглой ухмылкой и скрестив руки на выпирающем пузе, сидел Кирот Кардариш. Шето долго не решался записать его в противники. Очень долго. Было время, когда Кардариши чуть не стали ему родней, а потом многие годы, пусть и будучи алатреями, не мешали и не препятствовали. Он даже всерьез полагал преобразовать через них партию алатреев… но теперь Кирота и его родственников, похоже, можно было записывать если и не во врагов, то в нечто очень этому близкое. Рядом с ним, словно в подтверждение мыслей Первого старейшины, сидел Сардо Циведиш. Худой и жилистый, с вечно выбритыми до бледной синевы щеками и подбородком. В свои сорок пять он полностью поседел, но совершенно не походил на старика. Скорее наоборот, ведь в этом человеке жила удивительная жизненная сила.

Он был главным голосом Алатреев. Вещателем партии, чей поганый язык и публичное лицедейство попортили множество планов Первого старейшины. Впрочем, его Шето всегда уважал. Как врага, конечно, но врага достойного. Этот безумец и вправду верил во все древние принципы своей партии. И не просто верил – он жил ими. И никогда, ни разу за всю свою жизнь, не поступился тем суровым и строгим кодексом, что восходил ко временам Основания государства. И уже за одно это, он был достоин всяческих почестей.

Взгляд первого старейшины блуждал и блуждал по рядам, выхватывая все новые лица, цепляя за ними фамилии и поступки.

Но неожиданно в общей массе промелькнул силуэт, показавшийся Шето знакомым. Высокий широкоплечий мужчина сидел чуть в сторонке от остальных алатреев, опираясь подбородком на могучие кулаки. Первый старейшина прищурился, заставив свои глаза сфокусировать на показавшемся ему смутно знакомом лице, и вскоре губы его открылись от удивления.

Не удивительно, что он не сразу его узнал.

Со времени их последней встречи прошла целая вечность. Бескрайняя бездна времени, за которую оба они изменились и постарели. Волосы сидевшего рядом с алатреями мужчины поседели, и прорядились глубокими залысинами, да и живот его теперь оттягивал красную рубаху. И все же, несмотря на прожитые годы, в нем чувствовались все те же мощь и воинская стать, которыми он славился в далекой юности. Да и разве он мог их утратить? Ведь это был сам Убар Эрвиш. Живая легенда. Полководец, покончивший с величайшим из мятежников Мицаном Рувелией в битве под Афором.

После столь громкой победы Убару пророчили чуть ли не царскую порфиру, называя не иначе как «Спасителем государства», но вместо славы и почестей он предпочёл тихую жизнь в далёком поместье, в котором провел без малого четверть века. И вот, после стольких лет добровольного изгнания, он вновь был Кадифе.

К подобным внезапным возвращениям почти забытых легенд Шето относился с большой долей настороженности. Ведь обычно они сулили лишь скорые неприятности и заговоры. А Убар Эрвиш был легендой безусловной, чьё появление в столице при любых других обстоятельствах само по себе стало бы громким событием. Особенно после двадцати пяти лет затворничества. Так с чего бы ему вдруг его прерывать? Чтобы насладиться парадом и подразнить воспоминания о былой славе? Едва ли…

Мысли первого старейшины привал детский крик. Маленький Эдо вновь попытался вырваться из объятий своей матери и теперь плача отбивался от отчаянных попыток Айры его успокоить. Чего у этого малыша было не отнять так это упрямства, с улыбкой подумал Шето, глядя как худенькая девушка с растрепавшейся прической пытается удержать извивающегося ребенка.

На её некогда прекрасном лице теперь застыла маска боли и беспомощности. Огромные серые глаза уже наполняли слезы, готовые в любой момент потечь бурными ручьями по бледным щекам. Без многочисленных нянек и кормилиц, без своих личных рабынь, она совершенно не справлялась с буйным ребёнком, и теперь, похоже, находилась на пороге отчаянья. Особенно когда в ответ на её поглаживая и ласковый шепот, маленькая ручка хлестала девушку по щекам и голове, с силой дергая за волосы.

О как же она умоляла Шето не брать с собой Эдо на трибуны. Но первый старейшины был непреклонен.

Мальчик должен был увидеть своего отца.

А отец, должен был увидеть сына.

– Ну, кто там у нас раскричался? – мягко произнес он, протянув руки к внуку. – Давай, иди к дедушке на коленки. Расскажешь мне, чем недоволен.

Шето пересадили ребёнка к себе, крепко но нежно его обняв, и зашептал про скорую встречу с отцом. Его губы щекотали ухо малыша и тот вскоре засмеялся, пытаясь спрятаться от дедушки в складках его же мантии.

К развлечениям маленького Тайвиша сразу присоединился сидевший по левую руку Джаромо Сатти. Великий логофет корчил рожицы и лепетал какую-то несвязную, но очень милую белиберду, которая как всегда забавляла Эдо, старавшегося ухватить сановника за подкрученную бороду. Для мужчины, выбравшего бездетную жизнь, он на удивление хорошо ладил с его внуком. В отличие от его собственной матери.

Краем глаза Шето увидел как Айра всхлипывая обняла колени. Материнство довелось этой девушке как-то особенно трудно. Эдо совсем её не слушался, часто проявлял злобу и словно намеренно стараясь причинить ей боль. Ну а она… она все больше рыдала, пока с малышам занимались приставленные Шето няньки или он сам, и замыкалась в себе.

Глава рода Тайвишей помнил, что совсем недавно она была милой и тихой девушкой, смущенно отводившей глаза и прятавшей улыбку, когда Лико обнимал её на людях, или шептал что-то на ушко. Но их разлука и рождение Эдо изменило все. Ребёнок словно вытянул все жизненные силы из тела этой семнадцатилетней девушки. Всю отмеренную ей богами радость. Да и её красота после родов как-то резко поблекла… и Первый старейшина всё чаще размышлял о будущем брака своего сына.

Конечно, Шето надеялся, что она успеет родить еще хотя бы парочку детей, чтобы обезопасить его наследие. Его кровь и фамилию. А еще – упрочить их союз с Туэдишами, подаривший им столь многое в последние годы. Впрочем, главное, что могла дать эта девочка, она уже дала. Первенца. И если боги будут добры и милосердны, то и наследника династии. Ну а большего от неё никто никогда и не требовал.

Возможно, через какое то время Лико поступит с ней так же, как в свое время Шето поступил с его матерью – подарит ей роскошную жизнь в собственном удаленном имении с сотней рабов и рабынь, готовых выполнять любые её капризы. Кто знает, может в такой тихой и уединенной жизни она даже найдет счастье и умиротворение? Орейта, его третья жена и мать Лико, смогла…

Трубы взревели совсем близко, переходя в бодрую барабанную дробь, которой вторили тысячи марширующих солдатских сапог и десятки тысяч ликующих глоток. На Площадь Белого мрамора, огибая исполинскую статую великого царя, въехала запряжённая варварскими вождями белоснежная колесница, сверкавшая золотом на ярком солнце.

Сердце первого старейшины застыло, словно не смея отвлекать и нарушать своим стуком столь важный момент. На ней, возвышаясь над двумя возницами, стоял облаченный в красные доспехи и укатанный львиной шкурой воин. Его лица было не видно за маской грозного бога, но даже если бы Шето и не знал точно, кто именно скрывался по ту сторону кованного метала, он и так узнал бы своего мальчика. По широким плечам и гордой осанке, по тому, как он хватал левой рукой правое запястье…

Несмотря на разделяющее их расстояние, Шето почувствовал, что сын тоже на него смотрит.

На него и на своего собственного сына.

Кивок с немым вопросом.

Кивок в ответ.

Воин тут же с радостным криком выхватил меч и воздел его к небу, по традиции приветствуя каждого на трибунах, но Шето точно знал, что жест этот был лишь для них двоих. Для него и для маленького Эдо, что заворожено глядел на пестрое шествие внизу.

Туда, где, на белоснежных мраморных плитах площади, выстраивались в строгие линии ветераны, командиры, сотни знаменосцев с яркими знаменами, от которых рябило в глазах и не прекращавшие ни на мгновение играть военные марши барабанщики, флейтисты и трубачи. А прямо перед ними, на разложенных мехах, тянулись ввысь горы трофеев и ставились на колени пленники и пленницы…

Все дары дикой северной земли, павшей под тайларскими мечами. Ее богатства. Ее сыны и дочери. Сама ее суть. Всё теперь небрежно сваливалась у ног армии победителей, знаменуя о полной и безоговорочной победе. Победе, что эти храбрые воины принесли в Кадиф, дабы разделить с Синклитом и народом.

Пока площадь заполнялась войсками, Лико спрыгнул с колесницы и вышел вперед. Остановившись ровно посередине между трибунами и армией, он вновь поднял к небу меч и прогремел звонким голосом на всю Площадь Белого мрамора.

– Сограждане Великого Тайлара! Я Лико из рода Тайвишей, волей Синклита, народа и богов – великий стратиг харвенского похода. Два года я вел вверенные мне войска к полной и окончательной победе над дикарями, что долгие годы разоряли и грабили наши рубежи. Два года мы сражались и терпели тяготы, дабы рубежи нашего государства были спокойны. И вот что я вам скажу, мои сограждане: дикари сполна заплатили за все свои преступления! За каждую отнятую ими жизнь, за каждый спаленный или разграбленный дом. Знайте же – их города и села преданы мечу, крепости взяты, воины пали, а выжившие вожди склонились перед нами. Отныне и навсегда – их земля принадлежит нам! Там, за моей спиной, привезённые из земель харвенов трофеи. И все они – мой дар государству! Но кроме людей есть и боги, что тоже ждут воздаяний за дары и благословения, которыми они осеняли наш поход. Там стоят вожди и полководцы дикарей, и сейчас настало время почтить Мифилая и всех наших богов! Бог войны одарил нас великой победой и великой милостью, укрыв нерушимым щитом наши войска. И посему я желаю воздать ему лучшую из жертв! Жертву боем!

Пока он говорил, четверо воинов отвязали от колесницы одного и пленных вождей и подвели его к полководцу. Пальцы Первого старейшины с силой сжали поручни кресла.

Вот и наступала та самая часть, которую так не желала показывать маленькому Эдо его мать.

Дар за благосклонность бога войны.

Первый старейшина пристально посмотрел на пленника, и сердце его ощутило морозное касание страха. Это был не какой-нибудь дряхлый старик или ослабленный ранами юноша. О нет, к его сыну вели могучего воина в прочных доспехах из бронзовой чешуи и железных пластин. Его бугрящиеся мышцами руки были покрыты боевыми шрамами, а всю левую щеку скрывал след старого ожога. Даже на таком расстоянии в этом харвене чувствовалась сила. Чувствовался первобытный гнев загнанного в угол зверя, которому не оставили иного выбора кроме отчаянной драки за жизнь…

А следом за ним от колесницы уже отвязывали еще одного вождя павшего народа – чуть старше, с поседевшей головой и усами, но сухого и жилистого.

Сердце первого старейшины пронзила резкая боль. Ледяные пальцы страха вмиг превратились в железную хватку, выжимая все жизненные силы и всю кровь из клокочущего куска плоти в груди Шето Тайвиша. Не вполне понимая, что делает, он начал было подниматься, желая лишь одного – немедленно остановить это безумие. Но неожиданно на его руку легла ладонь, а у самого уха раздались негромкие, но твердые слова:

– Верь в своего сына!

Повернувшись на голос, он увидел черные глаза Джаромо Сатти. Они смотрели на него непривычно жестко и Шето неожиданно понял, что у него нет сил противиться этому взгляду. Через глаза его друга, на него смотрело само проведение. Воля богов. И он не смел с ней спорить.

Первый старейшина, так и не поднявшись, вжался в кресло, крепко обняв внука. Он должен был верить. Верить в благословение богов. Верить в своего сына. Единственное что он мог сейчас – так это опозорить свой род презренным малодушием и навлечь на него вечные проклятья. Ведь помешать священному ритуалу жертвоприношения было невозможно, да и немыслимо.

Боги должны были получить свои дары. Свою положенную жертву за оказанную ими милость и покровительство. И даже если бы небеса и не разверзлись, чтобы обрушить пламя на их головы, всю его семью, все его наследие, похоронили бы гнев толпы и воспользовавшиеся им благородные старейшины. А эти ядовитые змеи в мантиях только и ждали от него слабины.

Нет, он не доставит им такую радость. Он не пойдет на поводу у неверных чувств. Хотя бы ради маленького Эдо, что так завороженно смотрел вниз, даже не понимая и не догадываясь, кто именно стоял там внизу, на этих белоснежных плитах. Там, где вершилась сейчас судьба все их династии.

Первому старейшине нужно было верить в своего сына. Верить и гордиться.

В памяти Шето всплыл размытый образ худого мальчика со сбитыми в кровь костяшками кулаков. Он стоял, тяжело дыша и опустив глаза вниз, возле скулящего паренька, чьё лицо напоминало кровавое месиво. А вокруг них носились истошно вопящие женщины. Они рыдали, хватали Шето за рукава, тянули его, наперебой тараторя что-то в ему уши, пока он лишь удивленно смотрел на своего сына.

Кирану Правишу, младшему сыну гостившего у Тайвишей эпарха Людесфена, месяц назад исполнилось одиннадцать, но для своих лет он был довольно крупным мальчиком, способным сойти за совершеннолетнего. И вот он лежал на полу, рыдая и зажимая сломанный нос из которого фонтаном хлестала кровь. А восьмилетний Лико стоял прямо над ним, и, казалось, не слышал всех этих воплей. Лишь тяжело дышал, сжимая разбитые кулаки.

Шето подошел к сыну и поднял вверх его лицо, сжав подбородок пальцами. В его больших и но совсем уже не детских глазах полыхала ярость. Столь сильная, что Первый старейшина чуть не отшатнулся от неожиданности.

– Зачем ты это сделал, сын? – проговорил Шето, придав голосу строгость.

Мальчик не ответил. Лишь отдёрнул лицо. Шето влепил сыну затрещину и повторил вопрос.

– Ты нанес оскорбление нашему гостю, сын. Не желаешь объяснить, что на тебя нашло?

– Он избил его! Избил, господин! – визжала на ухо пожилая рабыня. – Повалил и бил! И бил! Господин!

– Так и будешь молчать? – еще строже спросил сына Шето.

– Он назвал нас торгашами.

– Что он сказал?

– Он сказал, что мы не ларгесы, а лавочники и торгаши. Я наказал его отец.

Голос Лико прозвучал совсем не по-детски. Он был сильным, почти мужским. Да и сами сказанные слова были словами мужчины. Словами благородного. Шето с удивлением и интересом посмотрел на своего сына, стараясь получше разглядеть в нем эти новые и такие необычные для их фамилии черты.

Их род никогда не был силен в военном деле. Да, некоторые предки Шето воевали по мере необходимости, но так и не снискали ни славы, ни почестей. Двоюродный прадед Шето, Лифут Тайвиш был стратигом в армии Великолепного Эдо, но умудрился просидеть всю войну с вулграми у подножий Харланских гор. Другой их родственник, Мицан Тайвиш, купил право командовать флотилией во время покорения Дуфальгары – и первый же шторм отправил его и его трирему на морское дно. Ближе всех с войной познакомился троюродный брат Шето, Сардо: во время восстания Милеков он в первой же стычке попал к ним в плен и провел весь мятеж в подземельях Хайладской крепости, откуда его освободили вошедшие в город войска Синклита.

Но при всех неудачах, военное ремесло не было таким уж чуждым для его рода. Просто они подходили к нему немного с другой стороны. Как любил повторять отец Шето, «кому махать, кому ковать». И их семейство было определенно больше предрасположено к ковке: многие поколения главным источником их богатств служили железорудные шахты Барлад и кузницы, в которых ковалось оружие и доспехи. Они, были поставщиками для десятков тагм в Новом Тайларе, а когда началась смута, то подчас оказывались единственной семьей, способной вооружить сразу несколько армий. И пока другие воевали, сражались, гибли и делили власть на поле боя, Тайвиши делали на них деньги. Они богатели на чужих победах и поражениях, скупали имущество разорившихся, ссуживали деньги и развивали копи Барлады, добавляя к железу еще и серебро.

История их семьи всегда была историей купцов и сановников. Но Лико оказался иным.

Боги подарили ему все те черты, все те таланты и добродетели, в которых раз за разом отказывали прочим Тайвишам. И в тот самый день, стоя возле залитого кровью подростка, которого только что избил Лико за оскорбление семьи, Шето понял это.

Его сын был скроен по другим лекалам. Он мог и умел побеждать. И побеждать не ложью, коварством или подкупом, а силой и отвагой.

Он был воином. Всегда. С самого своего рождения.

И он не мог проиграть.

Солдаты на площади сняли с варварских вождей оковы и протянули им оружие – тяжелую палицу громиле и два топорика с короткими рукоятками жилистому.

Крупный дикарь хищно улыбнулся и поиграл палицей, примеряясь к ее весу. Явно оставшись довольным, он указал ей в сторону Лико, а потом провел большим пальцем по горлу. Старый воин, перехватив полученное оружие, лязгнул топорами и сделал две небольшие зарубки на своих скулах, после чего провел по лбу черту собственной кровью.

По резким движениям Шето уже понял, что если они и были ранены, то давно и успели окрепнуть, а утром никто не поил их дурманящим отваром, как это часто делали полководцы старины, желавшие развлечь толпу показным боем, вместо ритуальной казни.

Они были здоровы и полны сил.

Перед его мальчиком стояли два дикарских вождя. Двое убийц, у которых не осталось ничего кроме призрачного шанса. Нет, не спастись – они и так уже были мертвы и знали это. Но шанса свести счеты. Шанса отомстить за себя, за своих родных и близких. За свой народ и свою землю. И они явно не желали его упускать.

Приняв из рук подошедшего воина большой круглый щит, на котором красовался черный бык, Лико встал в боевую стойку. Двое харвенских вождей переглянувшись, начали движение.

Крупный пошёл прямо, а седой чуть боком, стараясь держаться с правой стороны от полководца. Они приближались медленно, даже неспешно, но когда между ними и Лико оставалось не более десяти шагов, здоровяк варвар взревев бросился прямо, а старый, прыгнув в сторону, метнул один из топоров, целя стратигу под ноги. Лико ловко развернулся, присев и укрывшись щитом от броска, а потом резко выпрямился, перехватив могучие удары палицы, обрушившиеся на него сверху.

Пока громила наседал, стараясь одной силой смять молодого стратига, седой воин бросился к отлетевшему в сторону топору и завладев им, постарался зайти Лико за спину.

Удары палицы были столь частыми и столь сильными, что он только и успевал укрываться щитом, даже не пытаясь контратаковать. Но когда за его спиной возник воин с двумя топорами, Лико резко прыгнул в сторону, перекатившись и слегка полоснув по ногам могучего противника.

– Давай! Атакуй! – крикнул он задорным голосом, поднимаясь на ноги.

И варвары атаковали.

На этот раз они шли рука об руку, наседая с двух сторон и вынуждая Лико мечом парировать удары топоров, а щитом укрывается от палицы. Стратиг пятился и кружил, отступал, укрывался и уходил в сторону. И хотя ни один удар так и не смог преодолеть его защиты, сам он не сделал ни одного выпада, ни одного удара.

Его противники были настоящими бойцами, которые явно прошли не через один поединок. Даже такой профан как Шето и то видел это. И цепенея от ужаса понимал, что его сын отступает. Что он так и не смог перехватить инициативу, а скоро еще и начнет выдыхаться. Полные церемониальные доспехи были тяжелы. Железный щит был тяжел. А варвары не сбавляли силы натиска, только и ожидая первой же ошибки.

И вскоре Лико ее совершил. Уходя от удара, молодой стратиг запнулся и, наступив на край украшавшей его доспех шкуры, рухнул на одно колено, лишь чудом успев закрыть измятым щитом голову от тут же опустившейся палицы.