Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 61 страниц)

Глава тринадцатая: Время утешений

Лиатна Себеш смотрела, как закутанный в серый саван труп её мужа укладывают в каменный саркофаг. Двое жрецов Моруфа, старый и молодой, читая нараспев заклятья ограждения духа, засыпали его пеплом из двух больших жаровен. В одной был прах сожжённого сегодня утром жертвенного быка, а в другой – личной одежды и оберегов покойного главы семейства. Людей вокруг было немного, человек двадцать, если не считать жрецов и плакальщиц, посыпавших под занудные завывания пеплом серые накидки собравшихся. Тут были только члены семьи, причем семьи со стороны её мужа. А вот всех тех многочисленных «друзей», которые так часто посещали раньше её приемы, словно ветром сдуло.

Да и сам саркофаг. Стыдно было смотреть на это дешевое убожество. Простой гранитный короб, который должны были укрыть такой же каменной плитой с нарисованным на ней покойником. Но на мрамор и резную крышку, которые были куда более уместны для последнего пристанища столь именитого и благородного человека, у них просто не было денег. Как и на траурный пир на тысячу гостей, и на шествия плакальщиц по городу, и на поминание с жертвоприношениями белоснежных быков во всех храмах Моруфа в городе.

Словно бы хоронили не Логофета торговли и главу рода, ведущего свою историю от самого Основания, а торгаша из сословия палинов, который чуток преуспел в жизни. Воистину, лучше было и не доживать до такого позора.

Хорошо хоть хватило на жертвенного быка. А то сожжения козы или овечки гордость Лиатны уж точно бы не пережила. Одним словом – убожество. Она была достойна того, чтобы похороны её мужа, проходили в согласии со всеми пышными традициями благородного сословия.

Старый жрец, со щеками, висящими словно брылья у пса, и родимым пятном на четверть лба, закончил посыпать тело пеплом. Отряхнув руки, он вышел чуть вперёд, опираясь при каждом шаге на край саркофага.

– Арно из рода Себешей, сын Беро и Айны, муж Лиатны, отец Эная и Айны, глава сего семейства и хозяин сих стен, завершил свой путь в мире живых, – голос жреца дрожал и срывался, то и дело выдавая нечто среднее, между свистом и хрипом. – Отныне ждёт его дух дорога длиною в месяц. Пройдет он через три черных реки, воды которых пенятся от крови убитых, и через четыре поля из пепла, дабы представ пред Владыкой теней, великим Моруфом Утешителем, обрел он вечный покой в царствии его. Ибо каждому мертвому надлежит познать вечное спокойствие.

Жрец замолчал. Юный послушник достал большую чашу из серебра и влил в нее воды из кувшина. Старик поводил над ней руками, бормоча под нос ритуальные слова, а потом кинул туда щепотку пепла, влил сохраненной жертвенной крови из одного флакона и уксуса из другого.

– В сей месяц, пока длится путь духа, всем ближним родным его надлежит соблюдать обряд утешения, – продолжил он. – В сером ходить им положено, не вкушать сладкого, не пить вина и не придаваться увеселением, дабы дух, чувствуя скорбь близких своих, был покоен, не цеплялся за мир наш и не сбивался со своего пути, превращаясь в вечно проклятое умертвие, что отринув жизнь, не смогло познать истинной смерти. Таков закон Моруфа и таков закон людей! Чтим мы их. Так примите же обед скорби и утешений!

Сказав это, он пошел к родственникам усопшего. Теперь каждому предстояло пригубить немного ритуального напитка. Когда трясущиеся морщинистые руки поднесли серебряную чашу к лицу Лиатны, она не колеблясь сделала небольшой глоток, покорно опустив глаза. На вкус питьё было примерзким и вдове безумно хотелось выплюнуть эту гадость, но выпить его требовал ритуал, а у Лиатны Себеш всегда хорошо получалось сохранять приличия.

– Принимаю скорбь и молю Моруфа об утешении для моего навечно возлюбленного мужа Арно, – проговорила она тихим смиренным голосом. Длинный палец жреца окунулся в флакон с кровью и провел линию по её лбу и щекам.

Следующим испить пепельно-кровавой воды предстояло её сыну, Энаю. Новому главе рода Себешей.

В свои четырнадцать он всё ещё выглядел ребенком. Худой, бледный, с слишком длинными руками и вытянутым лицом, на котором едва виднелась тонкая полоска бесцветных губ и небольшой нос. Только глаза у него были огромными, как и у всех Себешей. Но в сочетании с болезненной худобой, они придавали её сыну не обаяние или красоту, как когда-то давно у его отца, а делали его похожим на совсем маленького мальчика.

– Прими скорбь и утешь ею усопшего, – проговорил подошедший жрец, но Энай даже не пошевелился. Он так стоял, теребя в руках край траурной накидки, беззвучно перебирая губами.

Лиатна слегка подтолкнула сына локтем к жрецу. Словно вырванный из забытья толчком, он встрепенулся и шагнув вперед отпил из чаши.

– Принимаю скорбь и горечь по ушедшему к теням отцу. Да сделает Моруф путь его легким и наградит забвением.

Хотя голос мальчика уже сломался, став ниже и грубее, в нём все ещё чувствовались детские нотки. Лиатна беззвучно вздохнула. Меньше чем через год его ждало совершеннолетие, а вместе с ним – и уже настоящий, а не формальный статус главы рода Себешей. Со всеми вытекающими из него обязанностями.

И как этот бедный тихий мальчик, что коротал время между частыми болезнями в компании библиотечных свитков, сможет справиться со всем тем бесконечным потоком проблем и бедствий, что сыпался на них, она просто не представляла. А меж тем, в этих хрупких ладошках лежала теперь судьба всего из рода. В ладошках, которые и меч то никогда не держали.

Лиатна даже подумала, что может ей стоит попробовать найти себе нового мужа, за оставшиеся до совершеннолетия сына несколько месяцев. В свои тридцать шесть и имея двоих детей, она была хороша собой, образованна, опытна в самых разных вопросах, да и родословная у неё была более чем прекрасной. Вот только с приданным в виде непомерных долгов и заложенных земель на все её прелести вряд ли бы нашелся хоть один приличный охотник.

Проклятые, проклятые долги. Вспомнив о них, она вновь почувствовала подступающую к горлу горечь. Как Арно мог с ней так поступить? Как он мог умереть вот так, оставив её со всеми этими проблемами? Да ещё и умереть одновременно с Шето Тайвишем, чье покровительство так долго держало в узде всю эту толпу кровопийц-кредиторов. Без него они точно разорвут её на части. Подождут положенный месяц, дабы соблюсти столь милые каждому ларгесу традиции, и разорвут.

После Эная жрец протянул чашу стоявшей рядом с ним шестнадцатилетней девушке, Айне.

– Смиренно принимаю скорбь по усопшему отцу. Пусть мои слезы облегчают его путь, – проговорила она, отхлебнув из чаши.

Лиатна просто не могла смотреть на свою дочь без гордости. Даже такая, потерянная и заплаканная, она лучилась здоровьем и красотой. Воистину, боги вложили именно в неё всю материнскую силу чрева Лиатны, бесстыдно обделив Эная. Но Лиатна была этому даже рада. Ведь Айна выросла истинной красавицей.

С её фигуры скульпторы могли смело брать мерки для храмовой статуи Меркары. Всё в ней излучало женственность и подчинялось идеальным пропорциям. Длинные крепкие ноги переходили в широкие бедра с полными ягодицами, а над тонкой талией и плоским животом, поднималась пышная грудь. Руки были тонки и изящны, ну а лицо… оно и вовсе было истинным даром богини. Над изящным подбородком располагались пухлые губы, обычно чуть приоткрытые и обнажающие белые ровные зубы. Чуть вздернутый нос, с немного широкими ноздрями и тонкой переносицей. И как венец – огромные родовые глаза Себешей в черном пожаре густых ресниц, под тонкими линиями бровей. И хотя яркий черный водопад шелковых волос, падающий на плечи и лопатки, сейчас скрывала накидка, даже несколько выбившихся из неё локонов позволяли судить, насколько они были прекрасны.

Лиатна всегда и более чем заслуженно считала себя красивой женщиной, но даже во времена самого расцвета своей молодости, он не могла сравниться с дочерью, которая быстро превратилась в жемчужину не только их рода, но и всего Кадифа. И от этого ей тоже делалось больно.

К ней, как к первой красавице столицы, должны были свататься толпы чудесных юношей из благородных семей. Её должны были обожать и боготворить, а еë родителей – заваливать всевозможными дарами, дабы снискать их расположение. Но родовые долги, словно проказа, отпугивали всех приличных женихов от еë бедной девочки. В свои шестнадцать Айна успела побывать обещанной лишь этому мерзкому старику Мирдо Мантаришу. А тот, будто мало было им позора, ещё и сбежал от неё, неудачно попытавшись стать новым алатрейским предстоятелем.

Конечно, сама Айна была скорее рада такому исходу. Да и можно ли было её в этом винить? Лиатну и саму выворачивало наизнанку от одной мысли, что её прекрасной дочери придется проводить ночи, раздвигая ноги перед этим жирным вонючим стариком до тех пор, пока он не издохнет или пока его стручок не завянет окончательно.

Вот только Мантариш вполне мог спасти их семью от этой бесконечной долговой удавки, что с каждым днем становилась всё туже и туже, а после смерти Арно и вовсе грозила их задушить. Удачный брак был для них шансом на спасение. Но вместо брака, с Айной обошлись как с обычной шлюхой. С которой, к тому же, ещё и не расплатились. И теперь в глазах благородных семейств её бедная девочка была все равно что порченной. Даже для младшего сына из побочной ветви, первая красавица города не казалась привлекательной женой. Воистину жестокость богов порою бывает просто безграничной.

Чаша пошла дальше по рядам и каждый из гостей говорил какую-нибудь ритуальную чушь, получая взамен мазок крови. Жрецу не потребовалось много времени, чтобы обойти всех, а потом вернуться к каменному саркофагу. Влив немного траурной воды в рот покойного логофета торговли, он окропил её остатками усыпальницу, и, кинув в жаровню ворох кедровых веток, подал жест окончания обряда, проведя ладонями над телом. В склеп тут же вошли четверо рабов, которые без особого труда водрузили крышку на саркофаг. Увидев намалеванный на ней портрет, что так слабо походил на её живого мужа, Лиатна чуть поморщилась и опустила взгляд. Смотреть на это дешëвое убожество у неё просто не было сил.

– Моруф Милосердный, Путеводник и Утешитель, проведи сего мужа из рода Себешей к владениям своим и облегчи путь его, – продрожав эти слова, жрец поставил жаровню поверх саркофага и кинул в неё маленькую тряпичную куклу – символ духа, освободившегося от плоти.

Покинув склеп, спрятанный в глубинах внутреннего сада, гости направились в дом, где в обеденной зале их ждала весьма скромная, особенно по меркам ларгесов, прощальная трапеза. К некоторому облегчению Лиатны, похоронные обычаи и не требовали разнообразия и изысков в блюдах. Ведь иначе можно было завлечь назад дух усопшего. Так что правила приличия сегодня неплохо прикрывали их бедственное положение.

Да и среди пришедших на последние проводы Арно Себеша всё равно не было хоть одной значимой персоны. Все до одного близкие и не очень родственнички её покойного муженька, которые и в лучшие годы не особенно то её жаловали, а потому Лиатна и не стала тратиться, обойдясь лишь самым скромным набором приемлемых для похорон блюд. Больше всего на свете вдове хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, а чем меньше будет угощений на столе, тем меньше за ним просидят гости.

Её расчеты подтвердились весьма скоро – не прошло и часа, как плохо скрывающие разочарование Себеши потянулись к выходу, а через два часа ушел и последний из них – двоюродный дед её покойного мужа, который до последнего изводил Лиатну навязчивой болтовней про детство Арно.

Проводив его и выслушав дежурную белиберду про сожаления и вечную поддержку, она вернулась обратно в трапезную. По традиции сегодня ей надлежало держать строгий пост и при гостях она, само собой, не могла позволить себе никакой еды кроме пресных лепешек. Лиатна всегда была хорошей женой, а теперь планировала стать ещё и хорошей и добродетельной вдовой. Хотя бы в глазах кадифского общества.

Критически осмотрев стол, она скинула серую накидку и села в высокое, обитое медвежьей шкурой кресло, которое обычно занимал её муж. Несмотря на скромность предложенных угощений, гости не оставили даже лепешки. Все подносы с мясом, овощами, фруктами и лифартой были разве что не вылизаны.

Взяв со стола серебряный колокольчик, она дважды с силой его тряхнула. Вскоре одна из дверей открылась и в зал вошел смуглый, почти коричневый низенький старик, с выбритой головой и седой бородкой, свисавшей под большим орлиным носом.

– Чего изволите, хозяйка? Можно ли приступать к уборке?

– Чуть позже, Урпа. Скажи, осталось ли у нас какая-нибудь готовая еда? Хоть что-то сытное?

На мгновение ей показалось, что раб неодобрительно скривил рот. Она пристально посмотрела на старика, но извечная маска услужливости оставалась непроницаемой. Урпашати, как звали его полностью, был старшим рабом в этом доме. Он стал им ещё до того, как она Арно взял Лиатну в жёны и для неё этот старый айберин всегда казался такой же неотъемлемой частью дома, как бассейн в саду, или витые колонны с нарисованными на них змеями в обеденном зале. Сколько она его помнила, он всегда был вежлив, расторопен, учтив и сдержан. Вот только Лиатне с самых первых дней казалось, что где-то в глубине души, в своих самых потаенных глубинах, где прятался истинный Урпа, этот раб её ненавидит или даже презирает.

Возможно за излишнюю строгость с рабами, или за то, как она скандалила с Арно, а может и из-за долгов, которые её стараниями и вправду несколько подросли. Нет, конечно, он никогда не давал повода обвинить его в этом. Все семнадцать лет, что она носила фамилию Себешей, он всегда слушался её беспрекословно и ни разу не посмел ей перечить. И все же странное чувство, что ей плюют в спину когда она отворачивалась, не покидало Лиатну. Вот и сейчас, она чувствовала, что этот человек и желает ей скорой и, желательно, болезненной смерти.

– Кажется мы подали не всё мясо, моя хозяйка. Я посмотрю на кухне.

– Посмотри. И пусть подадут подогретого вина с медом. Этот день безумно меня вымотал, Урпа.

Раб поклонился и скрылся за дверью, ведущей на кухню. Проводив его взглядом, Лиатна чуть потянулась, прижавшись щекой к меху и проведя руками по резным подлокотникам. Кресло мужа всегда нравилось ей больше прочей мебели в трапезной. Оно было мягким, теплым, а главное – располагаясь в изголовье, давая столь приятное чувство власти. Что же, теперь, на правах единственной хозяйки этого дома, она могла смело забирать его себе. Как и всё остальное.

Да, формальным главой семьи будет её сын, Энай. Но ему оставался ещё год до совершеннолетия. Ну а когда её хрупкий и болезненный мальчик станет мужчиной в полном смысле этого слова и сможет и вправду возглавить семью, она боялась даже предположить. Так что на правах вдовы, именно Лиатна становилась законной хозяйкой этого поместья и всех тех земель, что, согласно грамотам, ещё числились за родом Себешей.

Дверь вновь распахнулась и неся поднос, вошла рыжеволосая рабыня. На её покрытом веснушками лице, как всегда застыла глупенькая улыбка, обнажавшая большие зубы с щербинкой. Она была типичной уроженкой фьергских племен из далеких северных земель: бледная, низенькая, широкоплечая, с толстыми руками и толстой задницей. Той самой задницей, которую её покойный муженек предпочитал трахать по вечерам, оставляя их семейное ложе пустым. И всё бы ничего, если бы стоны этой дикарки не разносились на полдома.

Великие горести, неужели на кухне не нашлось иной прислуги? Или Урпа специально послал именно её, чтобы позлить свою госпожу? Лиатна тяжело вздохнула. Уж кого-кого, а подстилку покойного мужа она совсем не желала сейчас видеть.

– Вот, моя хозяйка, – проговорила невольница расставляя перед Лиатной посуду. – Тут жареные перепелки и тушеная с чесноком и морковью репа. Все ещё теплое.

Вдова потянулась к принесенному рабыней кубку и сделав глоток, скривилась с немного наигранным отвращением. Внутри оказалась фруктовая вода.

– Разве я это просила, Хъелук?

– Но хозяйка, сейчас месяц утешений, я просто подумала, что услышала неверно вашу просьбу. Вот и решила…

– Ты указываешь мне, что я могу пить, а что нет, рабыня?

Зеленые глаза девушки распахнулись от изумления. Её бледная кожа побелела ещё сильнее, став совсем похожей на снег.

– Прошу вас, хозяйка, я всего лишь…

– Ты не смеешь меня ни о чем просить, грязная варварка! Я четко сказала, чего именно я желаю. И что ты мне принесла?

– Фруктовую воду с медом, хозяйка.

– А я что просила?

– Подогретое вино с медом, хозяйка.

– И как это можно было их перепутать, тупая ты девка? Что, неужели, когда мой муж приказывал тебя ему отсосать, ты начинала массировать ему ступни?

Теперь большие глаза наполнились страхом. Животным страхом перед болью и смертью. Она чуть попятилась, крепко вжав поднос в грудь.

– Я, кажется, задала тебе вопрос. Ты думаешь, что в праве не отвечать мне?

– Нет, хозяйка.

– Так тебе нравилось сосать его член или нет, Хъелук?

– Я была обязана, хозяйка.

– О, значит ты находила моего покойного мужа и своего господина отвратительным?

– Нет, что вы! Прошу вас хозяйка! Я не это хотела сказать!

– А что ты хотела сказать? Говори четче, тупая ты дикарка.

– Он был моим хозяином, хозяйка. Я должна… была должна доставлять ему удовольствие, когда он хотел от меня этого.

– А я, по-твоему, не могла доставить ему удовольствие, раз он бегал к тебе? Немного ли ты возомнила о себе, варварка?

Из глаз девушки брызнули слезы, а губы задрожали. Она так вжалась в свой поднос, что пальцы её стали мертвенно-белыми.

– Простите меня, моя хозяйка. Я совсем не это хотела сказать! Прошу вас, простите меня пожалуйста!

– Я не собираюсь прощать оскорбившую меня рабыню. Ай, Урпа! Иди-ка сюда.

Старый раб появился в тоже мгновение. Увидев рыдающую Хъелук он нахмурил свои кустистые брови.

– Что сделала рабыня, моя хозяйка?

– Скажи мне, Урпа, что я приказывала подать?

– Еду и подогретое медовое вино, хозяйка.

– И ты передал мой приказ слово в слово?

– Иначе не бывает, моя хозяйка.

– Так почему же, раздери тебя гарпии, эта варварка принесла мне фруктовой воды?!

Без всяких слов старший раб подошел к служанке и не жалея силы ударил её тыльной стороной ладони по щеке. Вскрикнув и выронив поднос, девушка схватилась за лицо.

– Нет, Урпа, этого для неё мало. Эта тупая уроженка ледяного берега смела мне перечить.

– Как вы изволите наказать ее, хозяйка?

Лиатна ухмыльнувшись посмотрела на широкие бедра рабыни, за которыми располагались толстые ягодицы.

– Принеси-ка мне палку, Урпа.

– Сию минуту, моя хозяйка.

Скрывшись за дверью, он вскоре вернулся с длинной и толстой палкой.

– Вы желаете сами наказать её хозяйка, или это сделать мне?

– Сама. Хъелук, вставай на четвереньки и задери платье.

– Прошу вас не надо, хозяйка! Я больше не ослушаюсь вас!

– Встала на четвереньки и задрала платье, девка. Или может мне продать тебя в бордель? Там твою задницу многие оценят по достоинству.

Радая девушка опустилась на колени, а потом, задрав платье, встала по-собачьи. Лиатна покинула уютное кресло и подошла к ней, взяв палку из рук старшего раба. Конечно, рука у Урпы была тяжелее, да и наказывать рабов он умел. Но тут дело было не в самом наказании и даже не в пустячковом проступке. Дело было в Лиатне. Она желала почувствовать власть.

Вдова критически посмотрела на трясшуюся и заходящуюся слезами служанку. Задница как задница. Обвисшая, со складками жира и не особо красивой формы. И что только находил в ней Арно?

Перехватив поудобнее орудие своей власти, она ударила что было силы, оставив красную полосу, рассёкшую ягодицы истошно вопящей рабыни. Следующий удар оказался хуже, Лиатна чуть промахнулась, задев лишь бедро. Зато третий и четвертый добавили две новых красных полоски, тянувшихся крест-накрест через весь зад девчонки. После каждого удара от её воплей у вдовы закладывало в ушах. Почти так же, как в те вечера, когда Арно желал поразвлечься и не утруждал себя утащить её в сад, или на другой конец дома. Она била и била, пока после очередного удара кожа у служанки не лопнула и кровь не потекла по её ногам. Рабыня уже не кричала, она выла как дворовая собака, которой перебили пару костей броском камня.

– Ну всё, хватит с тебя. Убирайся, – Лиатна вернула палку Урпе, смотря как избитая ею девчонка пытается подняться.

– Слушаюсь, моя хозяйка. И благодарю вас, – сквозь слезы простонала рабыня и хромая пошла к выходу. Для кухонной девки, тем более родом с далекого севера, она оказалась уж слишком хрупкой.

– Я имела ввиду убирай стол, тупая фъергская дура. Видно вместо палки мне стоило взять кочергу.

Девушка вздрогнула и, утирая слезы, похромала выполнять приказ своей госпожи.

– Урпа, принеси мне вина, как я и просила. А ещё пергамент и чернила со стилусом. Надеюсь, что теперь я получу именно то, о чём просила, ведь так?

– Конечно, моя хозяйка. Я подам всё лично и прослежу чтобы так было и впредь.

Поклонившись, старый раб покинул трапезную, а Лиатна приступила к долгожданной еде, наблюдая как зареванная девчонка, то и дело хватаясь за избитый зад и утирая слезы, убирает со стола грязную посуду и объедки. На её платье отчетливо поступала кровавая полоса.

В душе Лиатна ликовала. К этой варварке она не испытывал ни ревности, ни тем более ненависти. У Арно и раньше были рабыни для утех, и он никогда особенно не скрывался. Да и обращать на рабынь внимание подобного толка было просто смешным для женщины благородной крови. Но теперь этот дом принадлежал ей. Она была его полноправной хозяйкой. И Лиатна собиралась заставить всю домовую челядь выучить это раз и навсегда. Твердо и быстро. Чтобы отныне и впредь этот дом жил только по её правилам.

Хотя перепелки оказались пересушены, а овощи остыли, Лиатна расправилась с ними как раз к возвращению Урпы. Шутка ли, не есть целый день, да ещё и наблюдать пару часов к ряду, как родственнички покойного мужа наворачивают полные тарелки. Великие горести, да она чуть не захлебнулась слюной, пока изображая скорбящую вдову, пялилась в блюдо с пресным хлебом.

Разложив перед собой пергамент, женщина принялась писать, чуть морща лоб всякий раз, когда ей приходилось вспоминать правильные ритуальные обращения. Она возлагала очень большие надежды на это письмо – ведь именно оно должно было сохранить ту последнюю соломинку, за которую их семья могла ухватиться. То, что не позволило бы пучине долгов поглотить их окончательно. Мантию старейшины.

Письмо шло плохо. Слова всё время не складывались в нужном порядке, а если и складывались, то лишь для того, чтобы уже через строчку совершенно разонравится Лиатне.

Семь пергаментов было скомкано и разорванно перед тем, как полученный результат стал хоть немного её удовлетворять. Но и после него ещё три листа были уничтожены без всякого сожаления. Когда ей это было нужно, она умела просить, умолять и заискивать. И теперь Лиатна Себеш очень надеялась, что после этого письма, почтенные старейшины выслушают её и примут именно то решение, о котором она и собиралась их молить. Тем более её просьба была не такой уж необычной. Прецедентов в истории хватало. По крайней мере, так утверждал нанятый ей законник. Да и сама она почитав пару хроник смогла найти несколько подходящих и весьма законных примеров. А значит дело её не должно было вызвать никаких затруднений.

Подумаешь, она всего то и просила, чтобы принадлежавшая её сыну по законному праву мантию, была передана ему незамедлительно, а не по достижению формального совершеннолетия.

Для Синклита это был пустяк и формализм. Но вот для Лиатны и всей её семьи, это был шанс удержаться на плаву. Шанс продать голос на выборах нового Первого старейшины, за место которого точно развернётся борьба, и по всем другим вопросам. Мантия рождала власть, а власть рождала деньги, столь нужные её семье. А значит, Лиатна Себеш просто не имела права упускать этот изящно пошитый отрез шелка.

– Мама ты что, сняла серое? – раздался изумленный голос позади женщины.

Тяжело вздохнув, Лиатна поставила почти пустой кубок с остывшим вином на стол. Уже третий за этот вечер. В зал вошла её дочь. Айна, следуя традиции, всё также была замотана в жуткую серую накидку и снова выглядела заплаканной. Великие горести, у этой девочки похоже совершенно не было характера. С тех пор как умер Арно, она только и делала, что лила слезы.

– Ну конечно сняла, моя дорогая. Серый совсем мне не идет.

– Но ведь дух отца может сбиться с пути, если мы не станем держать траур, – растерянно проговорила девушка. Лиатна смерила её взглядом полным снисходительного сочувствия. Всё же одарив красотой, на ум боги не слишком расщедрились с её дочерью.

– Моя милая, твой отец мертв, а ты достаточно большая, чтобы не верить слепо во всё, что говорят нам жрецы. К тому же, зная твоего отца, я уверена, что сейчас он бежит вприпрыжку подальше от нас и нашего дома. И назад он не вернется, даже если тут устроят оргию.

– Мама!

– А что мама? Скоро ты и сама поймешь, что твой отец очень легко отделался.

– Как ты можешь так говорить! Его отравили!

– И что с того? Он бросил нас с такой кучей проблем, что скоро и нам самим станет впору отправиться за ним следом. Как думаешь, мне будет лучше отравиться, или все-таки вскрыть вены в горячей ванной? Уж точно не хочу, чтобы меня нашли болтающуюся в петле с вывалившимся языком, а от некоторых ядов тело может посинеть и распухнуть.

– Мама!

– И тебе тоже стоит подумать о таком исходе. Надо же хоть как-то сохранить честь и достоинство благородной женщины, а то кредиторы быстро у тебя их отнимут. Поверь мне дочь, смерть – не такой уж плохой выход. Всё равно нас не ждет ничего хорошего. Твой брат ещё может успеет стать жрецом Радока или Илитана, чтобы провести всю жизнь в каком-нибудь горном храме в Барладах или Старом Тайларе. А вот нам бежать некуда.

– Ты что пьяна? – её дочь поморщила свой чудный носик, похоже уловил исходящий от женщины запах.

– Возможно, – Лиатна с досадой посмотрела в опустевший кубок. Великие горести, и почему вино всегда так быстро кончается? – Но всё равно не так сильно, как мне бы сейчас хотелось.

Айна открыла в изумлении рот, захлопала своими пышными ресницами, а потом резко развернувшись выскочила из зала, оставив мать в столь желанном ей сейчас одиночестве.

Хотя Лиатна и не собиралась держать траур, их дом все равно стал похож на склеп. Притихшие рабы превратились в тени, которые исчезали, стоило вдове появиться поблизости. Энай окончательно заперся в библиотеке, обложившись очередной порцией свитков и старых карт, а Айна, держа показательный траур, почти перестала говорить с матерью. Жизнь Лиатны захватила тишина.

Чтобы хоть как-то себя занять, она писала письма. Своим двум сёстрам, живущим в соседних усадьбах под Хутади и счастливо растивших по трое детей каждая. Матери, которая после смерти отца превратилась в затворницу и почти не покидала их родового имения в Харманне. И даже подруге её юности, Миэле Кардариш – двоюродной сестре Кирота Кардариша, которую она не видела уже лет десять.

В этих заочных беседах с призраками прошлого она находила хоть какое-то утешение.

Ну и, конечно, в вине. Правда чем чаще ей приносили кувшины, тем осуждающе и мрачнее смотрела на неё дочь. Великие горести, стоило Арно умереть, как Айна по назойливой правильности превратилась в сущую жрицы Венатары. Разве только вечным проклятьем не грозила за недостаточное почитание святости семейных уз и выполнения положенных ритуалов.

И хотя она и не чувствовала себя виноватой, вскоре вдова невольно начала прятаться от этих взглядов дочери в дальней половине внутреннего сада. Почти у самого склепа.

Усевшись за столик, Лиатна разложила перед собой стопку пергамента. В раздумьях кому бы написать очередное письмо, она начала рисовать цветочки и зверей по краям листа. За последние четыре дня она, кажется, отправила письма с извещениями о смерти Арно и жалобами всем своим родным и знакомым, которых оказалось гораздо меньше, чем она помнила. В растерянности женщина посмотрела на усыпальницу, давшую последний приют останкам её мужа.

– Ну вот мы и снова с тобой рядом, – проговорила она, глядя на тяжелые, окованные бронзой двери гробницы.

Усыпальница не ответила.

– Опять молчишь? Ну-ну, смотрю даже смерть оказалась неспособной тебя изменить. Да, я тут немного попортила твою последнюю игрушку. Ну, ту девку из фъернских племен. Ты же не станешь теперь являться ко мне в кошмарах? Нет? Я так и думала. А так, если хочешь, могу отправить её к тебе, чтобы ты не слишком скучал среди теней.

И вновь ответом ей была тишина.

– Ну ладно, ладно. Я пошутила. Ничего я не сделаю с твоей ненаглядной дикаркой. Может проучу ещё самую малость. Но это ей будет только на пользу, а то за время пока она под тобой стонала и пускала слюни, совсем уж разучилась работать.

Каменные своды гробницы смотрели на нее с непроницаемым холодом, словно не желая слушать.

– А после смерти ты стал ещё не разговорчивее, чем был при жизни. Знаешь, а ведь я тобой недовольна. Да-да. Ты оставил меня с большими проблемами, муженек. Куда большими, чем перевоспитание изнеженных тобой служанок. Ну право дело, неужели ты не мог успеть перед смертью убедить Шето выдать нам кусок земли в этой треклятой новой провинции? Ты ведь говорил мне, что это плевое дело. Да-да. Я помню эти твои слова, даже не смей их отрицать. Как ты там говорил? «После всего что было, он не откажет мне». Однако же – отказал. И более того, умер в один с тобой день и час. И у кого же теперь мне получать обещанную тобой землю?

Недалеко раздались шаги. Вдова замолчала и обернулась на звук: между кустов и деревьев, по вымощенной плоскими оттёсанными валунами дорожке, шла Хъелуг, держа перед собой поднос.

– Великие горести и страшные проклятья, – вздохнула Лиатна, погрузившись в рисование цветочков и орнаментов на пергаменте.

Невольница поставила перед ней тарелку с персиками и виноградом, а также кубок, в который налила вина из нового кувшина.

– Желает ли что-то ещё моя хозяйка? – ранее такой веселый и звонкий голос служанки звучал теперь непривычно тихо и грустно.

Лиатна посмотрела на рабыню. У Хъелуг был подбит глаз и разбита нижняя губа. Да и на шее алел крупный кровоподтёк. Домашняя прислуга всегда очень быстро узнавала кто из бывших хозяйских любимчиков попадает в немилость. И узнав это, тут же начинала припоминать ей всё. А Хъелуг было что припоминать. Насколько знала Лиатна, пока Арно был одержим задницей этой фъергской девки, она скинула с себя все обязанности и чуть ли не командовала остальной челядью, возомнив себя не то наложницей, не то даже официальной любовницей своего господина, хотя на самом деле была не более чем заменой кулака.