Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 61 страниц)

Лишь глубокой ночью всех командиров тагмы собрали в зале совета. За большим столом, в изголовье которого устало склонившись над табличками и листами пергамента сидел листарг Эдо Хейдиш и три арфалага, расположились около двадцати сановников военной палаты, дюжина дознавателей, трое чиновников из торговой палаты и все тридцать фалагов. Хотя стол и был большим, рассчитанным как раз на такие собрания, сидели они весьма плотно, прижимаясь друг к другу, толкаясь локтями и негромко переругиваясь.

Айдек поискал глазами Лико Тайвиша, но стратига нигде не было видно. Похоже, что он так и не вернулся в крепость после стремительного подавления бунта.

Вернувший себе бразды правления над тагмой Эдо Хейдиш, сидел нахмурившись и постоянно о чем-то переговариваясь с арфалагами. Он выглядел очень уставшим и словно бы постарел на пару лет. Даже седины в его волосах, казалось, стало немногим больше, а глаза ввалились, окрасив веки темной синевой.

Когда все заняли свои места, а гул несколько поутих, листарг поднялся, тяжело опершись кулаками о стол, и проговорил охрипшим и усталым голосом.

– Командиры, сегодня вам удалось подавить бунт в Аравеннах и подавить его в зародыше. Хотя моей заслуги в том и не было, ничто не мешает мне выразить вам свою благодарность и признательность. Спасибо вам, воины, – фалаги одобрительно застучали кулаками по столу. Командир тагмы дождался пока они закончат, а потом продолжил. – Как я уже сказал, вы сохранили мир и порядок в этом городе, хорошо почистив его от всякой швали. Надеюсь, что теперь у нас станет поспокойнее. Впрочем, все это общие слова. Теперь перейдем к конкретике. Фелтараимо, зачитайте нам итоги дня.

Худой и длинный словно ветка старший писарь тагмы поднялся со своего места и, достав несколько табличек, начал зачитывать их содержимое скрипучим и невероятно тонким голоском.

– Как удалось доподлинно установить в ходе дознания, беспорядки на Восточном рынке Аравенской гавани начались примерно за полтора часа до полудня, когда у сборщика податей Риветоно Айфаси возник конфликт с мясником Гунзараварой. Как утверждают очевидцы, на законное требование уплатить долг за третий месяц торговли, мясник, являющийся выходцем из Косхояра, грубо его обругал, а потом ударил козлиной ногой по лицу. Сопровождающие стражи тут же скрутили мясника, но на крики косхая сбежались его многочисленные родственники также работающие на этом рынке. Дальнейшие описания, как следует из протоколов дознания, впрочем, расходятся. Часть очевидцев клянется, что один из стражей ударил престарелую мать Гунзаравары, отчего у старушки начался припадок. Вторая же половина заявляет, что женщина сама бросилась на стража с половником и тот, отмахнувшись, нечаянно уронил её на землю. Как бы то ни было, после сего события родня мясника напала на стражей и сборщика податей, а следом к ним присоединились и многие другие работники рынка, его посетители и члены местных банд, что вероятно и учинили самосуд. В дальнейшем, уже в самой толпе, начались ссоры и склоки, переросшие в погромы и грабежи лавок. Как утверждают очевидцы, дело было в том, что возможностью пограбить решили воспользоваться всякие отбросы, кои и пошли дальше, сея смуту и разрушения которые и были пресечены тагмой. В результате же непосредственно событий на северной базарной площади, среди солдат было убито трое, ранено семеро, в том числе один серьезно. Среди погромщиков погибло сто двадцать девять человек, семьдесят три ранено тяжело. Всего же арестовано было четыреста девять человек. Как было установлено позднее, среди них оказалось тридцать четыре этрика кои смогли подтвердить свое сословие. Все они отрицали свое участие в беспорядках и клялись богами, что оказались задержаны случайно. В силу невозможности установления их причастности или же непричастности к бесчинствам и убийствам сановника, каждый из них был высечен кнутом и оштрафован на триста ситалов. Остальные же, не имеющие сословий или принадлежащие к палагринам, будут в скором времени выставлены на аукцион без компенсаций, как впрочем, и штрафов, для их семей. Ущерб, нанесенный городу и гражданам, пока подсчитать не удается.

Он замолчал, перебирая таблички и пристально в них всматриваясь. Казалось, что он вот-вот продолжит свой отчет, но покопавшись в записях, сановник сел, не проронив больше ни слова. После него выступали арфалаги, каждый из которых подробно описал действия своей линии. Так арфалаг первой линии отчитался как проходила блокада квартала, а командир третьей – о том, как была блокирована гавань и пути отступления для преступной толпы. Громко посмеиваясь арфалаг Беро Шатрия поведал собравшимся о том, какой переполох среди купцов начался как только у кораблей показались солдаты.

– Видели бы вы их панику, господа командиры. Суетились и бегали как крысы на пожаре, у которых хвосты заполыхали. Несколько торговцев при виде нас начали выбрасывать за борт ящики и бочки с товаром, как минимум трое прыгнули в воду и поплыли вплавь в сторону моря, видать прямиком в свои заморские дыры. А один экипаж и вовсе попытался поджечь суденышко. Клянусь богами, давно я так не смеялся. Особенно когда поджог у них не удался и они побежали на перегонки друг друга закладывать. Один, кстати, обещал даже привезти мне из Ирмакана сорок три наложницы, если я закрою глаза на его делишки. Уж не знаю, на что именно мне надо было закрывать глаза, но я все равно приказал его арестовать. Для порядка, так скажем. Ну а что было дальше, вы все уже знаете. Мои бравые ребята перекрыли улицу и знатно всыпали этому трущобному сброду. Потерь среди моих молодцов не было. Только одному какой то подонок откусил три пальца на левой руке.

После него слово взяли несколько городских сановников, в меру подробно рассказавших о последствиях погрома в Аравеннах, и наконец, итоги подвел листарг, кратко повторив всё, что уже было сказано.

Собрание было окончено. Командиры начали расходиться – большинство группками, явно желая завершить этот день парой кувшинов крепкого вина. Звали даже Айдека, но он лишь отмахнулся, пробурчав что-то об усталости и ожидавшей его жене.

У него был ещё один разговор. И он не желал его откладывать.

Дождавшись пока большинство покинет зал, он подошел к так и сидевшему над стопкой табличек и свертков Эдо Хейдешу.

– Да, чего тебе Айдек? – устало проговорил листарг, массируя пальцами седые виски.

Вблизи было хорошо видно, что его серые глаза стали почти бесцветными, а кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Он и вправду постарел за этот день. И Айдек готов был поспорить, что истинная причина столь быстрых перемен командира была совсем не в подавленных за пару часов беспорядках. На минуту он заколебался, а стоит ли тревожить его именно сегодня? Может лучше подождать более светлого и спокойного дня? Но Айдек понимал, что такой идеальный день мог никогда и не наступить, и задуманное нужно было исполнять сразу. Пока решимость не успела его покинуть.

Вытащив из-за пазухи свернутый листок пергамента, он протянул его своему командиру. Тот взял, пробежался глазами, а потом посмотрел на фалага.

– В походники, значит, собрался переводиться. В пограничье, – проговорил он мрачным голосом. – Вот скажи мне, Айдек, ты хоть раз за пределами Кадифара то бывал?

– Нет, не бывал, – ответил фалаг после непродолжительного молчания.

– И что, правда думаешь, потянешь такую службу?

Айдек кивнул.

– И с чего это ты так в этом уверен?

Айдек молчал, опустив глаза. Он не мог ни как объяснить свою уверенность. Просто он знал, что там, в той дикой глуши, он будет на своем месте. Ему было плохо в Кадифе. Плохо во всем и особенно рядом с навязанной отцом язычницей, что даже не могла подарить ему ребенка. Его столичная жизнь была несчастливой. Она была пустой. Глупой. Бессмысленной. И он мечтал с ней расстаться. Он чувствовал всей своей душой, что именно там, вдали от этого гигантского города, его суеты, страстей и человеческой изнанки, что марала и пачкала любую красоту, он сможет лучше слышать голос бога и может поймет наконец его волю…

– Чего молчишь? Неужели даже сказать нечего? Как же ты собираешься отправиться на границу, если даже не способен объяснить мне, своему командиру, на кой ляд она тебе сдалась?

– Я знаю что там моё место, – выжал, наконец, из себя Айдек, тут же поняв, как по наивному глупо звучат эти слова. Это были слова ребёнка. Мечтательного мальчика живущего в мире своих грез, а никак не мужчины и воина. Надо было сказать про возможные перспективы, которые открывала новая провинция. Про желание обогатиться или прославиться. Такие мотивы были бы понятны старому воину. Они бы сняли почти все вопросы. Но он сказал про место.

– Место. Хым. Тоже мне придумал. Место. Ещё скажи, что таково твое предназначение. Айдек, мальчик мой, ты ведь уже не ребенок. Тебе ведь уже сколько? Двадцать пять, если не ошибаюсь? В таком возрасте ищут не место, а пост и должность. И тут они у тебя будут. Со временем, конечно, но будут. А что тебя ждет в пограничье? А? Да ничего хорошего. Вот скажи мне, а много ли ты знаешь о варварах? Готов поклясться всеми богами, что ты и видел их только тут, уже усмирённых и послушных. В ошейниках и цепях. Низведённых до статуса рабочей скотины, коей они все и являются. Но там, на границе, да и вообще в диких землях, они совсем другие. Они злые и необузданные. И все они жаждут нашей крови. Жаждут поквитаться за свежие раны и проигрыш. За потерянную землю и свободу. Так что скоро там снова будет война. Не такая как была. Другая. Но продлится она многие и многие годы. Пока мы окончательно, кнутом и мечом, не выбьем из них всю дурь и не научим слушаться приказов, как это было с вулграми. Но для этого придется приложить ещё столько сил… уверен, что они у тебя найдутся? Это не в Кадифе подвальную шваль разгонять. Ты молод, Айдек, на твой век ещё большая война не выпадала, а я вот её повидал. И совсем-совсем близко повидал. Так что послушай старого ветерана. Не твоё это. Тут твоё место. В Кадифе. Вот тут и служи.

Листарг взял в руки одну из табличек, всем своим видом давая понять, что разговор окончен, но Айдек так и остался стоять перед ним.

– Ты все ещё тут? – поднял бровь Эдо Хейдиш.

– Я принял решение, командир. Я менять его не намерен, – процедил сквозь зубы фалаг.

– Великие горести! Вот ты как заговорил. Что, насмотрелся на этого щегла Тайвиша, что из диких земель вернулся и готов чуть ли не порфиру на плечи напялить? Неужели его слава покоя не дает? Так он то из Тайвишей. По сравнению с ними даже мой род так – мелочь и нищета, что уж про тебя, палина, говорить. Тебе его славу все одно никогда не сыскать. Ни здесь, ни на войне, ни ещё где. Но в Кадифе тебе рост обеспечен. Я твоему отцу слово дал и держать его дальше буду. А там ты только сгинешь без следа. И кончится на этом твоя история. Так что кончай уже из себя ребенка строить. Здесь живи.

– Я не согласен. Я воин. Мой долг защищать государство. А от кого я буду его защищать в столице? От пьянчуг и грабителей?

– Значит, поспорить хочешь, – губы листарга разошлись в грустной улыбке. – Ну что же давай – спорь. Убеждай. Докажи, что мне нужно отправить тебя на верную смерть в дикие земли, у которых пока даже названия то нет.

Айдек тяжело вздохнул, опустив глаза. Не хотелось ему, чтобы все закончилось именно так. Совсем не хотелось. Эдо Хайдиш был старым другом его отца и Айдек знал его с детства. О Всевышний, да он и был ему почти как отец, особенно после того, как вся остальная семья Исавиев перебралась за город.

Но иного пути, похоже, просто не оставалось. Да и кого он пытался сейчас обмануть? С самого начала он прекрасно знал, что все закончится именно так. Поэтому он и пошел сначала к сановникам.

– Мне не придётся убеждать, командир.

– Что значит, не придется? Ты что, в военной палате уже побывал?

– Да, командир. Сегодня утром я продал прошение о переводе. Меня пообещали отправить в первую походную тагму, которая отправится на границу.

Эдо Хейдиш откинулся на спинку стула, и устало помассировал седые виски.

– Проклятое право первенства. Хотя и оправданное. Эх, Айдек, не думал, что ты так со мной поступишь. Мог бы хотя бы из вежливости, хотя бы в память обо всей доброте, что я к тебе проявлял, сначала со мной поговорить. Великие горести, видать и вправду пора мне на покой, раз мои же фалаги через мою голову действуют, а какой-то сопляк моей же тагмой как своей собственной командует, – листарг надолго замолчал, уставившись куда-то вдаль. Когда он продолжил, голос его стал тихим и безразличным. – Ладно, задержать или как то помешать тебе я уже не в силах, раз ты прошение написал. Право первенства походников незыблемо и не мне его оспаривать. Езжай на свою границу, если так припекло. Но только именем всех богов, Айдек, выживи там, пожалуйста, и целиком вернись. А то как мне тогда твоему отцу в глаза смотреть? Я же и так, получается, крепко его уже подвел, раз ты вместо службы в Кадифе, на саму Мисчею отправляешься.

– Вы его не подводили, командир.

– Как же не подводил? Ещё как подвел. И прямо сейчас подводить продолжаю, раз его сына от безумств оградить не могу. Знаешь, он ведь меня спас тогда, под Афором. А потом, спустя много лет, только об одной вещи попросил: чтобы его единственный сын в люди выбился. А в какие люди можно в диких землях выбиться? А? Только одичать, разве что. Нет, иные то, те, что духом погрубее, хорошо в такой глуши служат и много достигают, но ты то иного склада. Понимаешь, ты же молодой ещё, горячий. Ну и наивный по-своему. Тебе война героическим эпосом видится, а граница – землей чудес, где всякие разные подвиги совершаются. Но жизнь – она совсем иная. Поверь старому воину. И война – тоже другая. И когда ты всё это поймешь, то по ночам выть станешь и по столичной службе плакаться. Помяни мое слово. А дорог оттуда только две: смерть или отставка. И если с одной там проблем не будет, то до другой долгие года!

– Я выдержу. Поверьте, командир. Не мое тут место.

– Вот ведь заладил. «Не мое», «не мое». Упрямый же. Вот прямо как твой отец, честное слово. Он тоже, если, что в голову втемяшит – все, ножом оттуда не выковырять.

– Знаю, – улыбнулся Айдек и тут Эдо Хайдиш впервые посмотрел на него с теплотой.

– Ты пойми, я ведь не от скверного характера все это говорю. Добра я тебе желаю.

– И это я тоже знаю. Прошу вас, командир, поверьте. Я справлюсь. Со всем справлюсь.

– Эх, пусть боги тебя услышат.

«Бог» – мысленно поправил его Айдек.

Глава седьмая: Большие и мелкие поручения

Городская контора Торговой палаты расположилась на самом краю Авенкара в старом особняке, окруженным увитой виноградом высокой стеной и персиковым садом. Если не знать где искать, то очень легко было пройти еë стороной, даже не заметив резную бронзовую табличку, закрепленную на дубовых воротах. Слишком уж мало она отличалась от соседних особнячков.

Когда Мицана в первый раз отправили сюда, он раз семь прошел мимо, так и не обратив на неё никакого внимания. Вероятно, он так бы и ушел, если бы из ворот нужного особняка не вышла целая делегация сановников в желтых одеяниях.

Кто-то из новых друзей Мицана, то ли Сардо, то ли Лиаф Гвироя, оказавшийся удивительным знатоком города и его истории, рассказывал, что сходство с прочими особняками у конторы было совсем не случайным: раньше тут жила богатая семья купцов, сделавшая состояние на товарах из Фальтасарга. Да только при Убаре Алом Солнце они, как и многие другие, попали в немилость грозному владыке. Да попали так крепко, что когда сынка последнего из царей собственная свита истыкала ножичками и мантии взяли власть, не нашлось никого, кто смог предъявить права собственности. И как часто бывает в таких ситуациях, ничейный домик быстренько облюбовали сановники.

Войдя внутрь, Мицан кивнул дремавшему на табуретке охраннику и миновав скрюченных писарей, корпевших над грудами глиняных табличек и листами пергамента, поднялся по резной мраморной лестнице на второй этаж, где за третьими по счету дверями располагалась приемная Ирло Фалавии – старшего скавия – сановника ответственного за выдачу разрешений и внесения записей в государственные свитки. Без хранившейся у него печати, ни одна сделка не имела статус законной, а посему такой человек был крайне полезен для многих дел господина Сэльтавии.

За минувший с начала новой жизни Мицана месяц, он успел побывать во многих местах, из которых раньше его сразу бы вышвырнули. И весьма часто поручения заносили его именно к сановникам, которым он приносил то свитки, то таблички, то мешочки разного веса и наполнения, а то и просто устные послания. Но ни у одного из них, он не появлялся так часто, как у Ирло Фалавии. Воистину, он, похоже, был одним из лучших друзей теневого правителя Каменного города, и сегодня Мицану вновь требовалась его дружеские услуги.

Уже подойдя к двери и собираясь постучать, Квитоя остановился. С той стороны доносились голоса. Один из них, тонкий, немного писклявый явно принадлежал сановнику, а вот второй низкий, гортанный, произносивший слова с ярким мефетрийским акцентом, был Мицану незнаком. Коридор был пуст и юноша мог не стесняться своего любопытства, почти вплотную прижавшись ухом к чуть приоткрытой двери:

– Вы прэсите слишком мнэго, гэсподин! Слишком! Вы рэзарите мэю семью такими пэборами!

– Во имя милости всех богов, Беашта, да как ты мог подумать, что я тебя разорю! Да и что за слово такое, поборы. Фу! От него веет грубостью, а мне казалось, что ты желаешь заручиться моей дружбой!

– Две тэсячи! Вы прэсите две тэсячи сэталов, гэсподин!

– Да, Беашта, всего две тысячи! Всего какие-то жалкие две тысячи! Вот смотри, Беашта, ты желаешь открыть лавку, в которой будешь продавать шерстяные ткани и открыть ты ее желаешь не где-нибудь в Аравенах, а на Восточном рынке квартала Кайлав. И не в каком-нибудь закоулке, Беашта, а на самой площади, которую ежедневно посещают сотни и сотни человек! Да что там сотни – тысячи! Ты хоть представляешь, сколько человек жаждет туда попасть, Беашта? Как много купцов и лавочников, ремесленников и мастеровых? Свободные места появляются там очень редко. И все же я, скромный служитель государства, хочу пойти на встречу именно тебе, Беашта. Я готов закрыть глаза на щедрые дары многих, чтобы помочь тебе воплотить свою мечту в жизнь, Беашта. И что ты мне предлагаешь? Каких е жалкие пять сотен ситалов? Да любой другой на моем месте просто выкинул бы тебя прочь за городские ворота наплевав в спину! Но только не я. Я слушаю тебя, Беашта, помогаю тебе и хочу за эту всего лишь уважения, Беашта!

– Но сэмо здание, плэта поставщикам, нэлоги, закупки! Я и так в дэлгах и рэсписан дэ последнего авлия…

– Вот что происходит, когда забываешь о благодарностях, Беашта. Но ты же сам мне рассказывал, что боги подарили тебе пять дочерей. Так продай одну из них в рабство.

– Чтэ?!

– В рабство, Беашта, в рабство. Продай одну из дочерей в рабство и тогда денег тебе, Беашта, точно хватит, чтобы дело твое возникло, а потом и пошло в гору! И вот не надо хвататься за сердце и краснеть, Беашта. Множество этриков так делает и никто из твоих соплеменников и родных не осудит тебя, Беашта, за такой шаг. Лучше подумай, сколь много пользы твоей семье принесет лавка, открытая в самом великом городе мира! Десятки поколений твоих предков, Беашта, только и делали, что гоняли овец по холмам Мефетры, перебиваясь молоком и сыром. А ты, Беашта, станешь торговцем. Да что там, почти купцом! У твоей семьи возникнет дело, Беашта, дело которое ты сможешь передать по наследству, превратив его в настоящие родовое призвание. И отделяет тебя от этого, Беашта, всего каких-то две тысячи монеток.

– Я… Э… э… Мнэ надо подумать. Прэстите меня гэсподин.

Мицан ели успел отпрянуть, когда одетый в серую тунику и широкополую соломенную шляпу невысокий мужчина выскочил из приемной сановника, сопровождая каждый свой шаг тирадой неизвестных, но вероятно весьма грубых и оскорбительных слов.

– Сурово ты с ним, мог бы и скинуть немного, – произнёс юноша, входя в дверь.

Одетый в жёлтую накидку и круглую желтую шапочку, из под которой выбивались жидкие засаленные волосы, старший скавий Ирло Фалавия сидел за большим столом, обмахиваясь, словно веером, глиняной табличкой. Его покрытые багровыми пятнами щеки были гладко выбриты и свисали до толстой шеи, что несколькими подбородками переходила в грудь и почти сразу начинавшийся необъятный живот. Услышав слова Мицана, он вздрогнул, от чего по складкам тела и одежды прокатилась волна ряби, но разглядев гостя, тут же заулыбался, обнажив неровные желтые зубы.

– Ох, юный Мицан Квитоя. Не ждал увидеть тебя так скоро, но все равно – весьма рад, весьма рад. Прошу проходи, присаживайся. Может вина? У меня есть совсем недурное малисантийское…

– Не откажусь.

– Тогда возьми кубок вон оттуда, – сановник кивнул в дальний угол, где на небольшом столике стоял бронзовый кувшин и четыре маленьких кубка. Подойдя к ним, Мицан налил один до краёв и выпил в три глотка пряное и чуть сладковатое вино. Обновив его ещё раз, от чего Ирло Фалавия слегка поморщился, юноша сел на стул напротив старшего скавия, закинув ногу на ногу.

– Что же до того мефетрийца, то нет, не слишком. Понимаешь ли, Мицан, мой проситель оказался крайне прижимист и скуп до неприличия. И в своем желании обрести наибольшую прибыль он граничил с непочтительностью, которую я так не люблю и не понимаю. Так что я просто показал ему ещё один путь… эм, решения нашей проблемы. Не знаю, успел ли ты его рассмотреть, Мицан… – сановник картинно скривился. – В общем, если его дочери хоть немного похожи на отца, то покупка для плотских утех им точно не грозит. Скорее всего, их бы купила какая-нибудь приличная семья как прислуг или нянек. Ведь всем известно, как трепетно и бережно относятся мефетрийцы к детям. Да и потом, всегда же можно выкупать обратно.

– И все же, советовать продать дочь в рабство ради взятки…

– Фу, какое грубое и несправедливое слово, – Ирло Фалавия скорчил обиженную мину, от чего по его обвисшим щекам прошла дрожь. – Ты расстраиваешь меня Мицан. Я думал, что кто-кто, а люди вроде тебя знают, как важна в нашем мире благодарность. Простая человеческая благодарность. Вот Беашта не знает и поэтому останется без лавки. Да и во имя всех богов, что такого я сказал? Знаешь, сколько семей этриков продают своих собственных детей? А? Да через одну. Откуда ты думаешь, Мицан, столько рабов из числа арлингов, мефетрийцев сэфтов и дейков? От их собственных родителей.

– Ага, а ещё из-за долгов.

– И ещё из-за долгов, которые, таким образом, этрики и погашают, – согласился с ним сановник. – Но, впрочем, ты ведь пришел сюда поговорить не про тяжкую судьбу рабов и неграждан, правда, Мицан?

– На самом деле почти про нее, – улыбнулся юноша, заметив, как заблестели глаза Ирло Фалавии. Неспешно, допив вино мелкими глоточками, он вытащил из-за пазухи небольшой аккуратный сверток и швырнул на стол чиновнику.

– Что это?

– Купчая на рабов.

– Вижу что купчая, к тому же весьма скверно составленная. Подробнее-то можно?

– Это торговый договор о покупке Домом белой кошки сорока рабынь, привезённых купцом из Ирмакана…

– Каким-каким домом?

– Домом белой кошки. Новый бордель в западной части Фелайты. В общем, нужно оформить сделку по всем правилам: печать там поставить, занести в государственные свитки. Ну всё как надо сделать. Это личная просьба господина Сельтавии, – многозначительно добавил он, слегка понизив голос.

Последние слова прозвучали как могущественное заклинание. Сановник тут же расплылся в услужливой улыбке. Развернув лист пергамента, он пробежался по нему глазами, достал чернильницу и стилус, и несколько раз что-то поправил и переписал. Потом взяв большую печать, он поднял ее над головой, приложил одну руку к сердцу, что то тихо зашептал, а потом опустил её на договор, вжав долго и сильно. Затем, взяв из большой стопки чистый лист пергамента, он что-то переписал, внимательно сверяясь с полученным от Мицана документом.

– Печать о государственном одобрении поставлена, договор поправлен и будет вписан в торговые архивы и регистры. Полагаю, что запись об уплате торговой пошлины…

– Ты тоже, как и всегда, внесешь куда надо, – Мицан вытащил мешочек и кинул его на стол. Приземлившись, он издал характерное металлическое побрякивание, от которого Фалавия ели слышно охнул и облизнул губы.

– Вот она благодарность, о которой я и говорил, Мицан, – заулыбался ещё сильнее сановник. – Воистину общение с тобой неизменно доставляет мне несравненное удовольствие. Прошу тебя, Мицан, передай господину Сельтавии мои наилучшие пожелания и заверения в вечной дружбе и преданности!

– Непременно передам, господин Фалавия, – сказал юноша, забирая со стола купчую.

Господина Сельтавию Мицан не видел ещё ни разу. Не той важности и значения он был человек в иерархии Клятвенников, чтобы общаться с самим теневым правителем Каменного города. И сановник прекрасно это знал, поддерживая игру учтивостей. Да, он был просто посыльным. Мальчиком на побегушках, передававшим свитки, таблички, мешочки, а то и просто устные послания из одного конца города в другой. Но это было пока. Это было временно. И юноша верил, что делает лишь первые шаги на большом пути, который он открыл перед собой собственной смелостью.

Покинув торговую контору, Мицан торопливо пошел в сторону Царского шага, стараясь как можно скорее вернуться в родные ему кварталы.

В Мраморном городе юноше всегда становилось неуютно. Местные жители, особенно в Палатвире, вечно делали вид, что либо его не существует, либо, напротив, косились с нескрываемым пренебрежением и враждебностью. Словно на вылезшую погреться на солнышке крысу. Их охранники и даже рабы то и дело шикали на него и махали руками, чтобы он уступил дорогу господину благородной крови. В Авенкаре было конечно получше. Тут блисы были совсем не редкостью и ходили свободно. Только вот у большинства из них было такое лицо, словно их поймали на краже.

И от вида таких сутулых и суетливых людей, жавшихся к стенам и уступавшим дорогу всяким богатеям, Мицану делалось тошно. Нет, не из-за того, что он и сам всегда был и останется блисом, по этому поводу он не переживал, а потому, что многие люди его сословия стеснялись самих себя. При виде таких скрюченных фигур, юноше хотелось схватив их за горло повалить на эти проклятые чистенькие мостовые, и долго-долго бить ногами, пока вместе с кровью из них не вытечет это раболепство. Да, у них не было права участвовать в политике и занимать важные должности, но они были свободными тайларами. И жто был их город..

Миновав Царский Шаг и углубившись в узенькие улицы Кайлава, он почувствовал, как злоба утихает. Тут, среди простых каменных домов, мастерских и лавочек, текла понятная и привычная для него жизнь. Правильная жизнь. Жизнь в которой он уже что-то да значил.

Впрочем, сегодня дорога вела его ещё дальше – в то самое место, где судьба Мицана так стремительно преобразились. В Аравенскую гавань. Миновав ухоженный и зажиточный Кайлав, он пошел между липнувших друг к другу низеньких деревянных и кирпичных домов.

Хотя полдень только миновал и в иных частях Кадифа вовсю кипела жизнь, Аравенны, обычно громкие и суетливые, были пусты. Лишь многочисленные коты, сидевшие на крышах и заборах, или важно выхаживающие по улицам, да гонявшие их стайки бездомных собак, чувствовали себя тут хозяевами.

Многие дома выглядели разграбленными и покинутыми. То и дело на сломанных ставнях и дверях попадалась запекшаяся кровь, а во дворах часто лежали разбросанные вещи и остатки разломанной мебели.

Несколько дней назад тут вспыхнул бунт, а если точнее – разбойничий погром. Вроде как сборщики податей, впервые за добрую дюжину лет, решили навестить местных торговцев, заявившись с целой толпой стражи. Но местные, вместо положенных монет, сунули им ножи под ребра, а меднолобых перебили. Ну а дальше началась буза и местный сброд, почуяв свой счастливый случай, решил пограбить лавки и дома побогаче. Вот только случай на проверку оказался совсем не таким счастливым, как им думалось поначалу: в Аравенны тут же вошли домашние тагмы и устроили бунтарям такое побоище, каких Кадиф со времен восстания Милеков не видал.

На улицах и в тавернах шептались, что погибло не меньше тысячи человек. Причем разные этрики говорили, что перебили много женщин и стариков, а граждане наперебой рассказывали о доблести солдат, которые сокрушили обезумевших чужаков. Иные же и вовсе утверждали, что все было не так и солдаты получили невиданный отпор, понеся большие потери. Ведь на самом деле это был вовсе не бунт отребья из гавани, как теперь говорили глашатаи на площадях, а восстание привезенных на кораблях харвенских невольников, которых якобы освободили местные вулгры. А некоторые и вовсе говорили, что среди солдат бился и сам Лико Тайвиш, да только в последнее Мицан не сильно-то верил – где это видано, чтобы благородненький сам руки марал?

Впрочем, как там было на самом деле – одни боги знали. А вот, что было известно точно, так это то, что для жителей Аравен бунт привел к самым печальным последствиям. И с одним из таких последствий Мицан столкнулся сразу после очередного поворота.

Возле длинного одноэтажного здания, сбитого из посеревших досок, стояли двое солдат из кадифарской домашней тагмы. Возле них вперемешку валялись разбитые амфоры, ящики, раскуроченные сундуки и несколько тел, прикрытых ворохом окровавленных тряпок. Дверь в здание, которое, судя по всему, служило мастерской или складом, была выбита, а изнутри раздавался грохот и отборная ругань. Когда Мицан поравнялся с тагмариями, один из них тут же толкнул товарища в плечо и указал копьем на юношу:

– Во, смотри Ирло, ещё один идет.

– Да ты что, глаза себе выколол? Уже гражданина от варвара не отличаешь?

– О, а и правду гражданин. Ты это, гражданин, проходи и не задерживайся. Не на что тут смотреть.

– Как же не на что? А вот это что? – сказал Мицан, кивнув на сваленные под тряпками тела.

– То преступники и смутьяны повинные в смерти доблестных воинов Тайлара и сановников государства, – ответил ему солдат по имени Ирло. – Были, то есть, преступниками и смутьянами.

– Вот я на них и смотрю. А что, прям эти чиновников-то поубивали?

– Может и эти, может и не эти. Тебе-то какое дело, пацан? – огрызнулся первый воин.

– А может я это, гражданскую бдительность проявить хочу.

– Какую-какую бдительность?

– Гражданскую. Ну, о преступниках там сообщить, например.