Текст книги "Когда говорит кровь (СИ)"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 61 страниц)

– Менэ и не учи, – слегка обиженно произнесла блудница.

– Оно и видно. Если ты и с хером так же как с раной обращаешься, то не видать тебе больших прибылей.

– С хэрр я обращась очень и очень страсатанно. Показатте? Знеш, как лююди говорят? У фальт кожа красна от горящего внутри нас агн, – она прильнула к нему, игриво облизав язычком сосок бандита.

– Не сейчас. Ты лучше с раной закончи. Да только так, чтобы я от твоих страстей не окочурился в конец.

– Может тебе правда её отделать, а, командир? – проговорил коротко остриженный мужчина лет тридцати с проседью в бороде и маленькими глазками, постоянно бегавшими по изгибам тел шлюх. – У меня вот после драки всё время член как кол встает. Знаешь, я иногда специально перед тем как к бабе идти кому-нибудь морду набиваю.

– Сказал же не сейчас. Так, Арно, ты у нас до хера народу в лицо знаешь. Хоть кого-то из этих мужеложцев удалось опознать?

– Нет, Лифут. Всех впервые вижу. Мне вообще кажется, что они не из Каменного города.

– Да ну на хер. Только этого нам сейчас не хватало. Может все же наши говна в голову набили?

– Может и так, но я бы все равно поспрашивал в Заречном городе.

Лифут закусил кулак и нахмурился. Все в зале и без лишних слов поняли, о чем говорил Арно. В Каменном городе, власть принадлежала господину Сэльтавии и уже много лет никто не смел её оспорить. Но за рекой Кадной сидел другой теневой царь. И они редко достигали взаимопонимания.

– Ай, да нет, у тебя точно руки и с жопы растут!

– И в жоэп тооже мэжн! – с вызовом произнесла девушка.

– Командир, если ты не хочешь, можно я её трахну? – с мольбой в голосе произнес любитель помахать кулаками. – Сил уже нет терпеть, клянусь дарами Меркары, у меня сейчас член штаны прорвет.

– Ладно, валяй. Всё равно из неё херовая лекарка.

Фальтка, схватив нового клиента за руку, с игривым смехом потащила его в одну из боковых комнат, а командир клятвенников, проводив их взглядом, допил вино и закусив губу, поскреб мокрой тряпкой тут же закровившую рану.

– Ну вот и что ты делаешь, Лифут? – раздался строгий голос вернувшейся в зал хозяйки борделя.

– Что, что. Рану чищу. Не моя вина, что твои бабы ни хера не умеют.

– С хером то они как раз умеют, а вот со всем другим им уметь обращаться не обязательно. У нас тут не для поножовщин место, а для утех. Да и лекари нам если и нужны, то для борьбы с совсем иными недугами. Так, ну всё, хватит теребить рану. Дай я все сделаю.

Женщина села рядом с Лифутом и бережно промыв ему рану, наложила повязку.

– Ха, но вот ты-то умеешь с ранами обращаться.

– Жизнь научила. Она у меня разной была. Много где побывала, много что видела и делала.

– Охотно тебе верю, Маф.

– Так что же это, командир, на нас, правда, могли заречники пойти? – проговорил мускулистый парень с слегка ребяческим лицом. Его правая рука была перевязана в районе локтя, а под глазом расплывался фингал.

– Да хер его знает. Но если и так, то меня больше волнует то гребанное крысиное говно, что слило где и когда мы будем. Эй, Мицан, ещё раз напомни кому ты относил договор?

– Сначала мастеру Батти, а потом Фалавии и Пайфи. Больше никому, – проговорил юноша.

– Не, это все проверенные люди. Херня, значит придется всех трясти. А, кстати Маф, знакомься – это наше пополнение – Мицан Квитоя. Он пока все больше с гребанными посылками бегает, но, успехи делает.

– Такой молоденький, – смерила его взглядом женщина.

– Молоденький, – согласился Лифут. – Да только если бы не он, распахали бы меня сегодня ножичком от пуза до самого горла. Слышишь, парень, я хоть на тебя и напал чутка, но знай: благодарен я тебе. Да и в бою ты себя нормально повел. Эй, Маф, может, сведешь его с одной из своих девочек? Пусть паренек расслабится.

– Конечно, пусть берет любую какую захочет.

Все это время Мицан не мог оторвать глаз от клавринки. Большие глаза, в которых плясали озорные огоньки, пухлые надутые щечки, крупные, блестящие влагой губы, по которым то и дело пробегался розовый язычек. Покрытая бледными веснушками крупная грудь, прикрытая лишь полоской белой ткани. Ноги, правда, были чуть толстоваты, но юноше это совсем не казалось изъяном. Скорее напротив. Они манили его и будоражили в нем кровь. Ему хотелось схватить ее за бедра, сорвать укрывающею их полоску белой ткани с золотой каймой, и прижать к себе.

– Я бы хотел её, – Мицан показал пальцем в сторону стоявшей у лестницы девушки. Его сердце забилось от волнения, а дыхание участилось, и юноша поспешил приложиться к кубку с вином. Меньше всего, ему сейчас хотелось веселить клятвенников неопытностью.

– Кого? А, Мирьяну… – госпожа Маф внимательно оглядела Мицана. – Ну да, в целом выбор неплох. Хорошо работает языком, неплохо двигает бедрами, но, увы, порою начинает лениться. Так ведь, Мирьяна?

Шлюха скорчила обиженное личико, а потом показала госпоже язычок.

– Ну вот с ним, пусть, сука, не ленится, а выкладывается по полной. Да, Маф, у тебя тут не найдется фиников?

– Я поищу, – с улыбкой сказала она поднимаясь. Лифут сделал большой глоток и слегка поморщившись, откинулся на спинку ложа.

Мицан в нерешительности посмотрел на стоявшую напротив него девушку. Она широко улыбалась и в глазах ее светилось тепло и доброта. Она поманила юношу пальчиком и проворно поднялась по лестнице на второй этаж. Мицан поднялся и под общий приободряющий свист и выкрики, последовал за девушкой в небольшую комнату.

Почти все её пространство занимала большая кровать, заваленная подушками и покрывалами. Мицан заметил, что стояла она на резных ножках, которые были выполнены в виде обнажённых большегрудых девиц. Стены комнаты покрывали фрески с совокупляющимися мужчинами и женщинами. И даже висевшие тут масляные лампы, были выполнены в виде сплетающихся женских тел.

Войдя внутрь, Мирьяна проворно сбросила закрывавшие ее тело полоски ткани, сняла сандалии с ног и уселась на край кровати. Увидев, что Мицан так и стоит у дверей, она похлопала рядом с собой ладошкой.

– Я буду кусаться, только если ты сам об этом попросишь, – проговорила он мелодичным голосом, в котором слышался лишь слабый клавринский акцент. – Это у тебя первый раз?

– Нет! – выпалил Мицан и невольно отшатнулся назад.

Девушка негромко хихикнула, и пару раз хлопнув своими большими ресницами, облизала губы. Она протянула к нему свои руки и очень нежно взяв его за ладони, потянула к себе. Мицан поддался. Сделав два шага, он сел рядом, чувствуя, как схватывает дыхание и как тело пробивает дрожь. Да, в ту ночь с Ярной он не чувствовал ничего подобного. Но тогда он был так сильно пьян, что и на ногах то еле держался, а сейчас… сейчас он был трезв и никак не мог сдержать предательскую дрожь. Девушка обняла его и, пригладив волосы рукой, поцеловала в шею, а затем ловко развязав кушак и стянула с него рубаху. Мицан попытался поцеловать ее в губы, но она ловко увернулась.

– Тише, тише, у нас так не принято. Лучше ложись и наслаждайся.

Она легонько толкнула его в грудь. Повинуясь, юноша откинулся на спину и немного отполз назад. Она с улыбкой легла возле его ног и расцеловав живот и бедра, обхватила губами возбужденный орган юноши. Она скользила от начала, до самого основания, то замедляясь, то ускоряясь. Ее губы делались то твёрдыми то необычайно мягкими, а язычок порхал и извивался. Не в силах сдерживаться, юноша почти сразу излился семенем, громко застонав и изогнувшись дугой. Сглотнув, она вновь рассмеялась добрым смехом.

– Так быстро? А я только успела разогреться.

Мицан не ответил. Его голова кружилась и гудела от полученного удовольствия. Девушка вновь легла рядом, положив свою голову ему на грудь. А её пальцы пробежались по его и не думающему опадать члену.

– О, похоже, тут кто-то настроен на продолжение. Хочешь ещё?

– Хочу… ещё…

– Да? Ну, тогда возьми же меня, мой пылкий и страстный любовник!

Ловко перекувыркнувшись, она встала на четвереньки и призывно изогнула спину. Юноша поднявшись оказался позади нее. Одним ловким движением, она сама насадилась на него и, крутя и двигая бедрами, задала такой темп, что юноша вскоре вновь застонал, изливая семя на простыню. В блаженстве он рухнул на кровать, тяжело и жадно хватая ртом воздух, а девушка села рядом, легонько поглаживая его по ноге.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – проговорила она улыбаясь. – Но ты не забывай меня и приходи ещё как будут деньги. И тогда я покажу тебе настоящее блаженство.

Поцеловав его в живот, она быстро оделась и скрылась за дверью комнаты, оставив юношу одного.

Да, то, что вытворяла ртом, а потом и бедрами Мирьяна не шло ни в какое сравнение с неумелыми ласками Ярны. И все же, тогда, в ту ночь, он чувствовал себя любимым. Чувствовал значимым и нужным, а сейчас не было ничего кроме плотского удовольствия. Да, удовольствия удивительной силы, от которого схватывало дыхание, а по всему телу разбегалась дрожь, но все же ограниченного. Мирьяна не подарила ему никакого морального удовольствия. Да и не могла. Ведь Ярна питала к нему чувства, а для шлюхи он был просто работой, тем более бесплатной и вынужденной, и не более того.

И все же Мицан твердо решил, что когда у него появятся деньги, он придет сюда и постарается уже по полной распробовать Мирьяну и все ее прелести.

Восстановив дыхание и вытеревшись покрывалом, он быстро оделся и спустился вниз. Из клятвенников в главном зале остались лишь Лифут и Арно. Откинувшись на лежанках, они что-то негромко обсуждали.

– … да я тебе точно говорю, Лифут, не могли на нас просто так, ради проверки прыгнуть. Вся городская шваль у нас в кулаке. Тут что то другое. И как бы не политика вмешалась. Ты же знаешь, кто стоит за заречниками.

– Конечно знаю. Да только на хер оно им надо? Живем тихо, сыто, карман да пузо пухнут. К херам менять?

– Так в том то и дело, что тихо! А власть в тишине не водится.

– Думаешь, мантии по крови заскучали?

– Так они же не свою кровь лить будут! Нет, Лифут, чует мое сердце всё это неспроста. И щупают не нас, а…

Заметив спускающегося юношу, он резко осекся. Бакатария же как ни в чем не бывало расплылся в широкой улыбке.

– А ты быстро. Что, девка что ли не понравилась?

– Да нет, совсем наоборот.

– Ха, то-то все щеки гребанной краской залились. Ну, ничего, пацан, не переживай. Научишься ещё трахаться.

– А где все остальные?

– Как где? Шлюх покрывают. В отличие от тебя, юнца, мужикам на это немного побольше времени нужно.

– А вы что тогда не с бабами? Или уже побывали?

– Ха, подколол, пацанчик! Нет, малыш, у нас тут пока о чем поболтать есть. Сначала дела, потом бабы и всё прочие грёбанное веселье. Только так. Ну а ты иди – ка спать, ну или могилки и храмы посети. Хватит с тебя приключений на сегодня.

Мицан кивнул и пошел к входной двери, прикидывая, где бы ему сегодня устроится на ночлег. Когда он уже взялся за ручку, Лифут неожиданно вновь его окликнул:

– Да, чуть не забыл, пацан. Завтра, как продрыхнешься, подходи-ка в нашу таверну. Поговорим о твоей новой работе.

Глава восьмая: Цена преданности

Великий логофет с силой надавил на виски, пытаясь немного унять разбушевавшуюся боль. Ему казалось, что внутри его головы завелся безумный кузнец, который монотонными ударами маленького молота старался разломать и расколоть его череп.

Эта боль приходила к нему всякий раз, когда стройные и продуманные планы Джаромо Сатти начинали идти совсем в иную сторону, изменяясь и выворачиваясь наизнанку. Когда его замыслы рушились, молот внутри головы начинал бить с нещадной силой, рассыпаясь после каждого удара на сотни раскалённых кинжалов. Вгрызаясь и прожигая болью его голову, они будто наказывали сановника за все допущенные им ошибки. За всю гордыню и самонадеянность.

Cегодня его боль обладала лицом. Болезненно бледным, с выбритыми до синевы щеками и воспалёнными глазами, в которых горел огонек фанатичной веры. Лицом Сардо Циведиша. Трижды проклятого вещателя Алатреев.

Этот худой и длинный как жердь, человек, носивший под мантией старейшины лишь простую шерстяную рубаху и штаны, больше подходившие рабочему мастерской или крестьянину, расхаживал по выложенной мозаикой карте Внутриморья, словно актер, по сцене амфитеатра. И к великому горю Джаромо Сатти, Синклит, и вправду превращался в сцену, а старейшины – в завороженную публику, что затаив дыхание следила за этим спектаклем.

Могучий голос вещателя, многократно усиленный акустикой Зала собраний, казался вездесущим. Он отражался от стен и резонировал, звуча прямо внутри головы Великого логофета и превращая каждое новое слово в приступ пульсирующей боли, растекавшейся колючими волнами внутри его головы.

А ведь сегодняшний день совсем не сулил Великому логофету боли. Он должен был стать кульминацией той партии, которую Джаромо и Шето разыгрывали уже более двух лет, а на деле, куда большего срока. Ведь именно сегодня под их контроль должна была окончательно перейти армия. Вся армия. Не только Военная палата, или несколько мер, а каждое знамя и каждая тагма в государстве. Всë было готово к этому. Выигранная война, завершившаяся первым со времен падения Ардишей завоеванием. Пышное триумфальное шествие войск по городу, переросшее во всенародное празднование не прекращавшееся несколько дней. Щедрые дары, которыми заваливались нужные люди. И, конечно же, отставка Эйна Айтариша.

Даже знамение перед началом собрания и то было более чем благоприятным. Когда жрецы открыли ворота Синклита и совершили ритуальное жертвоприношение, моля богов благословить старейшин мудростью, к алтарю с забитым белым быком спустился красноперый орел, символ самого Мифилая, чтобы поклевать мяса.

Само собой, столь редкая в этих краях птица была дрессированной и содержалась как раз для таких случаев. Ведь весьма богатый жизненный опыт Великого логофета неизменно подтверждал одну простую истину: благие знамения необходимо творить самостоятельно.

Хотя досадный инцидент с Крайдришем на пиру несколько спутал планы, за минувшее шестидневье Джаромо и Шето приложили все усилия, чтобы об этой истории лишний раз не вспоминали. Различные дары, земли в новой провинции и несколько почетных, хотя и не особенно важных постов, заглушили горькое послевкусие скандала у алатреев.

Поначалу события разворачивались именно так, как они и планировали. Синклит, под одобрительный гул и грохот подлокотников, провозгласил создание новой провинции Хавенкор. Даже ярые противники войны, которые все два года срывали снабжение и пополнение войск в диких землях, желая любой ценой погубить ненавистных им Тайвишей, теперь рвали глотки в поддержку победы и завоеваний, соглашаясь на все пункты представленного Синклиту плана. И на торговые привилегии с контрактами, и на раздачу земель и должностей, и на создание колоний и торговых контор, и на размещение тагм и постройку крепостей там, где этого желал род Тайвишей. Даже Эдо Тайвиша – старшего сын Басара и племянника Шето, старейшины без особого обсуждения утвердили эпархом новой провинции. Только пост стратига алатреи потребовали для себя. Но заранее готовый к такому исходу, Джаромо уже успел достичь взаимопонимания с наиболее вероятными кандидатами.

Казалось, что Лико Тайвиша получится провозгласить новым Верховным стратигом также легко и быстро. Его кандидатуру выставил на голосование предстоятель Алетолатов Лисар Утриш, а вещатель Амолла Кайсавиш выступил с долгой и пронзительной речью, расхваливая подвиги и достоинства юного Тайвиша так, будто он был самим Мифилаем, воплотившимся в человеческом обличье. И хотя он явно перебарщивал с лестью, желая отблагодарить своих покровителей не то за полученные земли на северном берегу Сэвигреи, не то за назначение сына на пост казначея новой провинции, речи господина Кайсавиша оказывали самое благоприятное влияние на Синклит. И слушая их, и лицезрея спокойные и расслабленные лица высшей власти, Джаромо даже замечтался, что провозглашение Лико вот-вот завершиться, минуя новый этап торгов, интриг и обещаний.

И все к этому шло, пока со своего места не поднялся Сардо Циведиш.

Спустившись вниз, он встал напротив молодого Тайвиша, одетого в парадный красный доспех, и, словно и не замечая его, устроил настоящие судилище. Нет, он не пытался поставить под сомнения его завоевания или таланты воина и полководца. Он признавал их и даже хвалил, но каждое его слово, каждый новый пассаж, подводили слушателей к очень простой мысли – Лико Тайвиш слишком горяч и молод, слишком несдержан и яростен, чтобы доверить ему все войска в государстве.

– Старейшины, мы с вами стали современниками великого деяния. Триумфа мужества, смелости и доблести. Тридцать тысяч воинов, вопреки всему, вопреки даже нам самим, что к своему великому стыду по трусости и неверию раз за разом отказывали им в руке помощи, сокрушили нашего старинного врага. Пройдя сквозь горнило двухлетней войны, они покорили пять враждебных племен, и привили их под длань нашего правления. И я поступил бы бесчестно, если бы перед глазами богов и людей не признал, что без выдающихся талантов стратига Лико Тайвиша, мы могли и не узнать вкуса этой победы. Наши солдаты могли увязнуть в тех диких лесах, скованные бесконечными битвами, стычками и осадами на многие годы. Или могли и вовсе там сгинуть. Все тридцать тысяч сынов Великого Тайлара могли сложить голову в тех диких землях, принеся нам скорбь и горечь поражения. Так могло быть. Ведь сам поход казался дерзостью. Обреченной на провал выходкой. И по сему, он так и не получил санкции Синклита. Но наши храбрые воины победили. Они обогатили государство новой провинцией, которую все вы так торжественно провозглашали меньше часа назад. И их победа священна! Как и пролитая ими кровь. Но старейшины, помните, что мы – хранители государства. Мы и только мы, отвечаем за его судьбу. И сей достойный подвиг был совершен вопреки нашей с вами воли. Да, боги были благосклонны к юному Тайвишу. Не иначе как сам Мифилай укрывал и направлял его, а Моруф благословил нить его судьбы крепостью. Но помните, о достойные мужи государства, что этот юноша, вместо порученного ему пограничного рейда, вместо справедливого возмездия за набеги на наши поселения, устроил войну. И устроил он ее сугубо по собственной прихоти.

Сардо Циведиш замолчал, довольно осматривая ряды зала Собраний. Старейшины сидели тихо, внимательно слушая его слова. Никто не перешёптывался, не дремал и не пытался тайком сыграть в кости. Он завладел их вниманием. И теперь вливал в их уши свой мерзкий яд.

– Да, он победил, и мы по праву чествуем его как героя, – продолжил вещатель алатреев после небольшой паузы. – Я чествую и восторгаюсь его смелостью и его талантами. Но в делах военных грань между подвигом и преступлением, между победой и поражением тонка и может стереться в мгновение ока. Да, в землях Харвенов боги были на его стороне. И поэтому он предстал перед нами не в кандалах как осужденный, а в парадном доспехе триумфатора. Но что бы было, распорядись боги чуть иначе? Я скажу вам. Было бы повторение Дарыни. Почти сто лет назад царь Шето Ардиш, прозванный Воителем, тоже решил усмирить харвенские племена. Пятнадцать тагм, под руководством прославленного полководца Ридо Артариша, того самого стратига, что сокрушил варварское «царство» на Дейрисфенском побережье и изгнал последних кимранумов с нашей земли, а также царевича Ирло, отправились на войну. Они шли за победой и триумфом, но познали лишь смерть. Во время затянувшейся на многие дни метели, войска расположились в небольшом городке Дарынь, что был, как они думали, недавно брошен харвенами. Но на третью ночь их стоянки тысячи варваров вышли из соседнего леса и сковали войска Тайлара. Всю ночь и весь следующий день они обстреливали горящими стрелами и подожжёнными снарядами город, что оказался заранее подготовленной ловушкой, ведь солома на крышах каждого из домов была промасленной. Восемь тагм, полководец Ридо Артариш и даже сам царевич Ирло погибли в том проклятом городе, а оставшиеся семь тагм, что смогли вырваться, были вынуждены бежать с позором из диких земель. Когда Шето Воитель узнал о той трагедии, разум его помутился и от горя он бросился на собственный меч. Возможно именно поэтому его племянник Патар, прозванный Крепким, взойдя на престол, повелел построить на бродах Сэвегреи мощные крепости, снести мосты и навеки, как он думал тогда, проложить границу между цивилизацией и дикостью. Но молодому Тайвишу чудом удалось сдвинуть эту границу. Чудом, потому что сложись обстоятельства чуть иначе, и у нас была бы вторая Дарынь. Именно так, старейшины. Мы можем славить отчаянного и удачливого полководца, но мир и покой нашего государства слишком ценны, чтобы вверять их в руки, мечтающие лишь о славе и подвигах. Ибо видим мы перед собой не умудренного жизнью мужа, но пылкого юношу, готового напасть даже на собственного гостя во время пира из-за мнимой обиды. Да, возможно с годами Лико Тайвиш обретет мудрость и дальновидность, став достойнейшим из возможных Верховных стратигов. Такое возможно. И я молю богов, чтобы это случилось. Но сейчас огонь амбиций внутри этого юного сердца пылает слишком бурно и слишком опасно. И мы не можем позволить ему спалить все наше государство неосторожной войной, начатой по самовольству и в погоне за призраками славы. Таково мое слово, старейшины.

Сардо Циведиш шагнул вниз и пошел по выложенной мрамором мозаике Внутриморья, даже не обернувшись на юного Тайвиша.

– Я сделал это, потому что варвары опасны! – выкрикнул Лико ему в спину. Джаромо заметил, как сжались кулаки юного стратига, а в глазах полыхнул тот самый недобрый огонек, что он уже видел недавно. – Вы думаете, что я учинил войну ради собственного тщеславия? Я провел несколько лет в Диких землях и знаю, о чем говорю. Там, за нашими рубежами, лежит море дикости, жестокости и безграничной ненависти. Я видел сожжённые колонии и поселки. Видел угнанных в полон граждан, которых приносили в жертвы кровожадным богам. Видел расправы, учиненные над нашими солдатами и показательные казни. Поверьте, увидь вы хоть десятую долю того, что творилось за Севегреей, вас бы тут же вывернуло наизнанку. И я не мог поступить иначе. Не мог уйти обратно за Севегрею, чтобы позволить дикарям, зализав раны, вновь начать грабить и разорять наши земли. Этим я бы предал Тайлар и его будущее. Мой долг был обезопасить наши рубежи. И я выполнил его наилучшим образом.

– Значит, таков был ваш долг? – с хитрой улыбкой проговорил Сардо Циведиш развернувшись. В его глазах горел очень недобрый огонёк, который заставил Джаромо насторожиться. – А какой долг вы исполняли в гавани?

– В гавани?

– Да, в Аравеннской гавани, где домашние тагмы, по вашему личному указанию, учинили настоящую бойню.

– Это слишком сильное слово для разгона оборванцев.

– Так несколько сотен погибших жителей Кадифа это ещё не бойня? Значит, настоящая бойня нас только ждет?

– Они не были жителями города. Это был сброд проливший кровь сановников и стражей, а сами Аравенны – не более чем гнездом преступности и смуты в нашей столице. Я восстановил порядок и выжег старую язву.

– Только этот, как вы выразились «сброд», жил тут, платил подати, торговал. На законных основаниях. А вы, опять-таки по личному решению, сначала пустили ему кровь, а потом обратили в рабов несколько тысяч человек, вся вина которых заключалась лишь в том, что они жили не в том месте.

– Я защищал порядок!

– И потому, на правах героя-завоевателя и практически защитника государства, вы решили, что можете превратить целый квартал Кадифа в личный загончик для невольников? Это весьма неординарное толкование законности. Может, поясните тогда Синклиту, на каком основании вы распорядились устроить там патрулирование и заковывать в колодки каждого, кто показался вашим солдатам подозрительным и не был защищен нашим гражданством, подданством или торговой лицензией? На каком постановлении и законе ваши люди начали палить дома и сносить склады, поставив под угрозу имущество наших с вами сограждан?

– На то было распоряжение эпарха Кадифара. Уверен, вы с легкостью сможете с ним ознакомиться.

– Вашего дяди? О да, приказ «о пресечении смуты». Он ещё вышел одновременно с постановлением о перестройки гавани, которой занимается именно ваша семья. И, если я вновь не ошибаюсь, всех пойманных в Аравеннах чужеземцев, которых скопом записали в преступники и продали в рабство, купила вновь ваша семья, для работы в рудниках и отстройки гавани. Весьма изящная цепочка событий. Неужели жадность Тайвишей столь безбрежна, что вы готовы превратить сам Кадиф в поле боя, а его жителей, словно пограничных дикарей, клеймить и заковывать в колодки, ради собственных амбиций и планов? Можете не отвечать. Вы уже ответили делом.

Циведеш замолчал, театрально запахнув край своей мантии. Сторонники и противники Тайвишей тут же повскакивали со своих мест, крича, переругиваясь и погружая собрание в хаос. Стоявший на трибуне позади своего сына Шето Тайвиш, что есть силы, застучал тяжелым посохом об пол, призывая Синклит к порядку, но старейшины его не слышали. Голосование было сорвано. Всё было сорвано ядом Харманского змея.

Джаромо с ненавистью посмотрел на этого бледного человека. Великому логофету жутко захотелось сорвать с его плеч эту проклятую бело-черную тряпку, растоптать, вывалять в грязи, а потом запихать ему как можно глубже в глотку. Чтобы он подавился ей, как и своими словами.

Великий логофет шагнул за дверь, оказавшись в одном из запасных коридоров. Для него собрание окончилось. Он проиграл этот день.

Примерно через полчаса Первый старейшина тоже покинул Зал собраний, громко хлопнув дверью и раздражённо пнув сапогом стоявшую рядом колонну. От обычной доброй улыбки и мягкой доброжелательности, не осталось и следа. Его лицо было перекошено гримасой гнева, а глаза полнились злобой.

– Великие горести и далась ему эта проклятая гавань?! Синклиту никогда не было дела до этих трущоб, а теперь нас обвиняют чуть ли не в нападении на город! – процедил сквозь зубы Шето. Его седые волосы были взъерошены, а щеки налились яркой краской. Он постоянно дергал ворот вышитой золотом и жемчугом белоснежной рубахи, словно та мешала ему дышать, и шагал с совершенно несвойственной для него быстротой.

– Мы заставим дорого заплатить этого змея за весь источаемый яд…

– Если боги сейчас и смотрят на нас, то вдоволь потешаются. Так бездарно, так глупо проколоться… и на чем? На какой-то проклятой гавани и ее презренных жителях! И когда? Когда на кону стоит…

Он резко замолчал и обернулся, но коридор был по-прежнему пуст.

– Все наше наследие под ударом, – закончил он полушепотом.

– И мы защитим его! Клянусь на своей крови и имени, мы всё защитим!

– Они согласились на перенос, – тяжело вздохнул Первый старейшина. – Следующее собрание будет через десять дней.

– Десять дней… слишком мало, чтобы память старейшин очистилась от всех сказанных сегодня слов…

– И слишком много для наших врагов, – тяжело вздохнул Шето.

Злость начала отступить с его лица, обнажая огромную усталость. Джаромо понял, что его друг опустошен. Словесная схватка с разбушевавшимися старейшинами выпила слишком много его жизненных сил. Подхватив Шето под руку, он повел его к выходу. Мысли в голове Великого логофета уже превратились в жужжащий рой пчел, что кружил и вился, ища верные ответы на поставленные задачи.

– Мы сокрушим их, – проговорил он, одарив Первого старейшину теплой и успокаивающей улыбкой. – Сокрушим, раздавим и спляшем на их костях. А что до Сардо Циведиша, я заставлю его съесть каждую ниточку его проклятой мантии, если только он не успеет на ней повеситься.

– Осторожнее, Джаромо. Твои слова звучат почти как клятва, – рассмеялся Шето.

– И я буду счастлив еë исполнить. Да, надеюсь ты поймешь меня и поддержишь, если я предложу Лико в ближайшие пару дней… избегать излишней публичности.

– Это мудрый совет. Ему определенно стоит побыть сейчас дома, с семьей и сыном. Слишком уж много было ритуальной суеты в последнее время. Я и сам так о многом хочу с ним поговорить… а за всеми этими событиями у нас почти не было времени друг для друга. Что же до тебя… я всецело доверяю тебе, Джаромо. Действуй на своë усмотрение.

Выйдя на воздух и попрощавшись, Первый старейшина сел в ожидавшую его у подножья Синклита повозку, а Великий логофет, в сопровождении рабов-охранников, отправился в свой особняк в Палатвире. Ему нужно было о многом подумать и переварив этот день, решить как действовать дальше.

В дверях дома Великого логофета как всегда встретил раб-управитель Аях Митэй.

– Всё ли прошло как надо, хозяин? – спросил раб, снимая с него сапоги.

Конечно, невольники не имели права первыми задавать вопросов свободным гражданам и уж тем более своим хозяевам, но Джаромо считал это глупым обычаем. Тем более что Аях Митэй был не простым рабом. Он был его управителем, помощником и доверенным лицом, с которым первый сановник без страха делился даже самыми важными секретами. Быть может, его даже можно было назвать другом, если это слово вообще могло применяться к отношениям раба и господина.

– Боюсь, всё обернулось весьма скверным образом, Аях. Мы получили унизительную и публичную пощечину, вместо ожидаемых чествований и возвышений. Боюсь, что теперь к некоторым целям придется пойти весьма тернистыми путями.

– Какие будут распоряжения по домашним и иным делам, хозяин?

Спокойным, словно бы даже отстраненным тоном произнес невольник. Старый раб отлично знал своего хозяина и понимал, что в моменты неудач или неурядиц лучшее, что можно было для него сделать, это не напоминать о неприятных событиях, позволив ему спокойно с ними разобраться.

– Проследи, чтобы меня никто не беспокоил. Я намерен оставаться в своих покоях до первых лучей солнца. Еда мне не нужна, но вот воду и фрукты пусть подают через два часа.

– Ваша воля будет исполнена, хозяин.

Джаромо уже было хотел подняться по лестнице, но старший раб так и остался стоять, смотря на него с каменным выражением лица.

– Что-то ещё, Аях?

– На ваше имя поступило множество писем, обращений и доносов, хозяин. Я имел смелость их разобрать. Полагаю, что четыре донесения могут представлять для вас интерес, – сказал раб, протягивая ему свитки.

– Ладно, я посмотрю, – ответил Великий логофет, поднимаясь по лестнице.

Кот Рю как всегда развалился на его кровати, подставив свое черное пузо под солнечные лучи, пробивающиеся сквозь большое не зашторенное окно. Увидев вошедшего в покои хозяина, он вывернулся дугой, выпустив острые коготки на пушистых лапках и вопросительно мяукнул. Джаромо улыбнулся и, подойдя к своему питомцу, запустил пятерню в меховой живот. Кот замурчал потираясь скулой о его руку.