Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

5

Тоа-Ситель внимательно разглядывал Ламорака, слушая его рассказ. Несмотря на стремительно отекающую сломанную челюсть и запекшуюся под расквашенным носом кровь, лицо предателя оставалось удивительно красивым. Герцог видел, что без этих увечий оно было бы привлекательным, хотя и немного грубоватым. Одно из тех лиц, к обладателям которых почему-то сразу проникаются доверием люди. Тоа-Ситель мог видеть, что без этих травм он был бы невероятно красив. Его лицо внушало почти автоматическое доверие.

Но физиогномический интерес Тоа-Сителя в данном случае носил скорее умозрительный характер. Как правило, лицо довольно точно отражает суть человека, и Герцог был удивлен тем, что не видит в физиономии Ламорака ни одного признака душевной слабости или намека на бесхребетность.

А ведь когда они поднялись на верхний этаж особняка Берна, в берлогу под крышей, Ламорак вел себя как нашкодивший щенок: съеживался всякий раз, когда Берн подходил к нему вплотную, и поворачивался так, чтобы держать свою ногу в шине как можно дальше от Графа. И отмалчивался, пока Тоа-Ситель лично не обещал ему, что вытащит его из лап Котов. Но и тогда он говорил нехотя, цедил слова сквозь плотно сжатые зубы, а его безбородые щеки покрывались краской стыда. Тоа-Ситель смотрел на него с прищуром, рассеянно поглаживая рукоятку отравленного стилета в рукаве.

Еще за дверью Берн предупредил:

– Ламорак – паршивый колдун, но есть один трюк, который он проделывает вполне сносно, так что может даже быть опасен. Это заклятие Доминирования. Следи за ним.

И Тоа-Ситель следил, но не видел, чтобы пленник хотя бы попытался использовать магическую Силу. А через минуту, когда Ламорак заговорил о цели коварного плана Кейна, Герцог и думать забыл о колдовстве.

Ламорак, запинаясь, рассказал о своем предательстве, морщась от боли, когда тугая льняная повязка врезалась ему в отекшую щеку, а это случалось часто, ведь он, спеша выложить все, что знал, забывал о сломанной челюсти и начинал говорить слишком быстро.

– …Вот, а потом ему останется только накрыть Иллюзию сеткой, и она отсечет Иллюзию от Потока. И все исчезнет, ясно? Двадцать тысяч человек на стадионе увидят, как Ма’элКот исчезнет – так, как исчезают Актири. И это будет доказательство. Ма’элКот не переживет такого.

– Сетка, опять эта гребаная сетка! – зарычал Берн, и вены вздулись у него на шее. Он заметался по комнате. Подвернувшийся стул разлетелся в щепки от удара графской ноги. Берн резко развернулся к Ламораку. – А Паллас? Как это поможет ему спасти ее?

– Никак, – ответил Тоа-Ситель, вставая. – Разве ты не понял? Ему на нее плевать. Паллас – это лишь уловка, наживка. Сам Кейн – вот главная опасность. Империя с самого начала была его целью.

– Не верю, – отрезал Берн. – Ты просто не знаешь, через что он прошел ради этой бабы.

– Но для них это просто игра, – стоял на своем Тоа-Ситель. – Забыл? Ма’элКот узнал об этом от одного из тех, которых поймал во дворце. Для них это игра, длинное представление, история с продолжением. Развлечение. Мы страдаем и гибнем ради увеселения Актири.

– Развлечение или нет, а он все равно будет рвать задницу ради нее… – возразил Берн, но Герцог уже не слушал – его взгляд был прикован к Ламораку.

С тех пор как слово «игра» впервые сорвалось с уст Тоа-Сителя, Ламорак с нарастающим ужасом переводил глаза с него на Берна и обратно. Уголки его рта поникли, как у ребенка, готового заплакать, он хрипел, точно от удушья.

– В чем дело? – спросил Тоа-Ситель. – Ламорак, что с тобой?

Ламорак отмахнулся дрожащей рукой:

– Я… я… ничего, я просто… не могу…

Берн презрительно фыркнул:

– Да обоссытся он сейчас, не видишь, что ли? Эй, не староват ли ты так бояться Актири?

– Я… нет… я…

Ножки его кресла заскребли по каменному полу, пока он судорожно отталкивался здоровой ногой.

– Да нет, тут что-то другое, – возразил Тоа-Ситель, делая шаг к пленнику. – Я такое видел. Это вроде болезни. Есть люди, которые вот так боятся пауков, а еще я знал человека, который не мог залезть даже на нижнюю ступеньку приставной лестницы, до того боялся упасть.

– Да ну? – Берн внезапно подскочил к Ламораку, с ухмылкой схватил его за плечи, выдернул из кресла, поднял над полом, точно ребенка, и сильно встряхнул. – Так мы, значит, боимся? У нас проблема? – Берн заржал, точно пьяный. – А ну, повторяй за мной: Кейн – Актири. Ну, давай говори! Кейн – Актири.

Но Ламорак только мотал обезображенной головой и мычал от ужаса.

– Берн, – вмешался Тоа-Ситель, кладя руку на плечо Графу, – перестань, в этом нет смысла. Он не сможет.

Берн поглядел на Герцога – это был взгляд пумы, у которой отбирают добычу.

– А ну-ка, убери руку, пока я ее не оторвал. Если этот ублюдок сейчас же не повторит за мной мои слова, я оторву ему руку по самое плечо.

Ламорак застонал, когда Берн подтянул его к себе нос к носу и снова встряхнул.

– Думаешь, не смогу? Думаешь, мне не хватит сил? Ну, повторяй! Кейн – Актири. Повторяй же!

Ламорак выкатил глаза, точно конь, запертый на конюшне во время пожара, и сначала покраснел, а потом побагровел.

– К… К… – давился он сквозь стиснутые зубы, – К-Кейн…

Тоа-Сителю вдруг стало холодно. Он открыл рот, потом закрыл, снова открыл.

– Берн, погоди! Он не может! Ты что, не видишь, что он старается? Но не может! Помнишь то Заклинание, которое удерживает языки Актири? Помнишь? Не может быть, чтобы Ма’элКот ничего тебе не говорил!..

Берн нахмурился и даже забыл про Ламорака, который болтался в его железной хватке.

– Не понял?..

– Да ты что? Ламорак – один из них! Он не может сказать, что Кейн – Актири, ведь он знает, что это правда!

– Нет! – заверещал вдруг Ламорак. – Клянусь! Я ничего не знаю, клянусь! Это неправда, это все ложь, я не…

– Заткнись, – рассеянно бросил ему Берн и так встряхнул его, что у того запрокинулась голова. Ярость покинула Графа без всякого перехода, оставив его спокойным, расслабленным и даже слегка раскрасневшимся, как после секса. – Ну и ну. Вот, значит, оно как. Между собой, стало быть, не поладили. Недаром, видать, сказано: вор у вора дубинку украл.

Тоа-Ситель угрюмо кивнул:

– Недаром. Но ты понимаешь, что это значит?

Берн пожал плечами. Ламорак скулил, и Берн ладонью звезданул его по опухшей щеке:

– Цыть!

– Это значит, что мы нашли тест. Посади-ка его.

Берн опустил пленника в кресло.

– Возьми его за руку, – продолжал Тоа-Ситель.

Ламорак пробовал сопротивляться, но с Берном любое сопротивление было бесполезно.

– Будешь отрывать ему пальцы, – сказал Герцог, – один за другим, пока он не повторит за тобой: «Я – Актири». Что-то подсказывает мне, что он потеряет все десять.

Ламорак взвыл, но стиснутые зубы приглушили вой раньше, чем Берн успел оторвать ему мизинец. Кости зашуршали, как смятая бумага, мускулы лопнули с треском, словно кто-то разорвал кусок парусины. Берн бросил палец себе за спину так, словно это была обглоданная куриная косточка. Кровь брызнула ему в лицо, и он, ухмыляясь, облизнулся.

Тоа-Ситель подошел и ремнем перетянул Ламораку запястье. Алая струя иссякла, остались багровые капли.

– Может, все-таки скажешь? – предложил Берн. – А то я могу проделать то же самое еще девять раз. Это ведь просто, ну? Скажи: я – Актири. Я – Актири, и все.

Ламорак затряс головой и набрал побольше воздуха, готовясь заговорить, но Берн зажал ему рот своей окровавленной ладонью:

– Думай, прежде чем сказать, Ламорак. Любое твое слово будет стоить тебе еще пальца, и так до тех пор, пока ты не скажешь: «Я – Актири».

И он убрал свою руку. Ламорак молчал, устремив молящий взгляд на Тоа-Сителя. Герцог пожал плечами – какая от Ламорака польза, если он будет в шоке от боли или от потери крови?

– Мы узнали все, что нам нужно, Берн. Ламорака надо отвести к Ма’элКоту. Только так мы сможем доказать ему, что Кейн опасен. Ламорак – живое подтверждение истинной природы самого Кейна.

Берн кивнул:

– Вот и иди туда сам. Мои парни тебя проводят. А я займусь вот чем: чтобы осуществить свой план, Кейну понадобится та сетка. Я поставил четверых своих парней стеречь ее и проследить за Кейном, когда он появится. Думаю, они теперь знают, где он. Пойду-ка спрошу.

Он закинул руки за плечи и огладил широкую гарду меча так, словно ласкал бедра любовницы.

– И если я смогу его поймать, то все наши проблемы решатся одним махом.

– Времени мало, – сказал Тоа-Ситель, кивнув в сторону окна: солнце стояло уже высоко над крышами. – Не трать его понапрасну.

Берн протянул ему окровавленную руку:

– Удачи тебе у Ма’элКота.

Тоа-Ситель без колебаний пожал протянутую ладонь:

– И тебе удачи, Берн. Доброй охоты.

6

Каждое движение век причиняло Кирендаль такую боль, словно изнутри их припорошили толченым стеклом. Осторожно расширив и углубив свою Оболочку так, чтобы натяжение Потока оставалось незаметным, она впустила в себя немного его энергии, подавляющей усталость. Сейчас главное – дожить до конца представления, а там время на отдых будет.

Король Арго, стоя рядом с ней у окна, разглядывал толпу на улице. Его Оболочка переливалась: серебряные спирали то и дело сменялись в ней ярко-розовыми вспышками цвета утренней зари. Вспышки не в последнюю очередь были обязаны своим появлением тому чрезвычайно приятному виду, который Кирендаль придавала себе в глазах Короля. У нее были целые сутки, чтобы добавить своей иллюзорной внешности ровно те штрихи, которые нужно, – нарисовать сочные каштановые блики в изгибах кудрей, придать ореховый оттенок глазам, а на костлявые бока наложить ровно столько кажущейся плоти, чтобы они производили впечатление гибкого, поджарого, в меру мускулистого тела. Она не зря старалась – оттенок Оболочки Короля оставался безупречным.

Любого мужчину проще контролировать, если держишь его за член.

– Те парни, вон там, это же наши? – Голос величества осип от возбуждения. – О, и вон те тоже наши. Видишь? Разве не ты наколдовала парочку в шляпах с плюмажами и в чулках?

Кирендаль изогнулась и бросила ленивый взгляд в окно, не особо интересуясь толпой, текущей в сторону стадиона Победы. Для нее главное действие происходило теперь здесь, рядом с величеством.

– Не знаю, – сказала она. – Я их столько уже наколдовала, что сама не помню, которые мои, а которые сами по себе.

– А ты что, их не различаешь? В смысле, у них что, нет никаких признаков, чтобы ты могла просто взглянуть и сказать, ты их создала или нет? Ты ведь сама накладывала чары.

Кирендаль дернула плечиком:

– Иллюзию питают энергией гриффинстоуны, а они не тянут Поток. Их нельзя обнаружить.

– Вот это хорошо. А то задолбали со своими досмотрами – без твоей магии мы бы туда и зубочистки не пронесли. – Он повернулся к ней, и возбуждение в его взгляде сделало его почти привлекательным. – Уверена, что не хочешь пойти со мной? Чертовски зрелищное будет шоу.

Кирендаль послала ему кошачью улыбку:

– Я – любовница, а не воин.

В этот полдень она готова была оказаться где угодно, лишь бы подальше от стадиона.

А Кейна она вообще предпочла бы не видеть до конца жизни, будь на то ее воля.

Кирендаль пугала энергия, которая окружала Кейна со всех сторон, – струя Потока, могучая, как океанский прибой, шла за ним повсюду, и даже Перворожденная не могла понять, откуда у него такая Сила и как он это делает. В одном она была уверена абсолютно: он сам понятия не имел о своем могуществе. Наверное, это потому, что он человек; может быть, это вообще особенность их вида и под коркой сознания у каждого из них таится больше энергии, чем у любого мага из Перворожденных, а она открыла это случайно, просто потому, что наблюдала за Кейном и его пугающе-черной Оболочкой. Его энергия постоянно росла, точно подпитываясь сама собой, удваиваясь и учетверяясь, набирая сокрушительную мощь, как река, запертая дамбой. Кирендаль догадывалась, что случится, когда река подмоет дамбу и вырвется наружу: она уже видела намек во время его стычки с величеством у нее, в «Чужих играх».

Это будет хаос. Чистое разрушение.

Кирендаль подозревала, что именно черная энергия Кейна накалила тогда ситуацию до предела, едва не выведя ее из-под контроля; она считала, что он самим своим существованием способствует накоплению вокруг себя этой черной Силы; так горы – Зубы Богов, например, – накапливают на своих вершинах снег. И там, где годами царили мир и покой, один громкий окрик Кейна способен вызвать лавину.

А у нее, Кирендаль, не было никакого желания лететь вместе с ней со склона. Не в этот раз.

Но величеству это не объяснишь. Он просто не поверит. К тому же, случись ему сегодня умереть, у нее появится шанс прибрать к рукам все, что останется от Королевства Арго. Хотя, сказать по правде, она предпочла бы, чтобы величество пережил этот день, а задумка Кейна осуществилась без сучка без задоринки. Она была всего в шаге от того, чтобы окончательно скрепить отношения с Королем.

Кирендаль окинула взглядом их окружение из Подданных и Лиц, толпившихся в комнате.

– Знаешь, – протянула она, – я тут подумала, не велеть ли нам очистить комнату, чтобы мы могли продолжить наши… мм… переговоры.

Ладонь, которую Кирендаль положила на его руку, была теплее человеческой и вызвала у него ответный жар.

– Кажется, у нас нет больше времени, – сказал он, улыбаясь.

«Минутки три, больше не надо», – подумала она, но старательно скрыла свои мысли.

– Что ж, как скажешь, – вздохнула она, притворяясь разочарованной; его внимание опять приковала толпа на улице. – А где твои Герцоги?

– Деофад уже на стадионе. Паслава… он… – Величество повернулся к ней и ухмыльнулся широко и даже страшновато. – Паслава придет позже. У него дело в пещерах.

7

Артуро Кольберг промокнул пот на верхней губе и, наклонившись над микрофоном, просипел:

– Нет, черт меня побери! Никакой трансляции, не сейчас.

На экране вице-президент по маркетингу нахмурился, выражая ему свое неодобрение:

– На меня тоже наседают, Арт. Требуют трансляцию, как вчера. – Он снизил голос до шепота. – Я только что говорил с Советом…

Кольберга передернуло – вернулось ощущение муравьев, бегущих по коже. Он покосился на полицейских. Лица под масками повернуты к пестрой мешанине на экране, но кто их разберет на самом деле?

– Придется вам подождать, – повторил он. – Всем придется подождать. Сейчас ничего не происходит! – Он выпучил глаза и так скрипнул зубами, что заболели челюсти. – Там ничего не происходит, и уже давно! Он спит, понятно?

– Господи, Арт, успокойся! Хорошо, он спит. Не проблема. Я просто хочу быть уверен, что, когда все начнется, мы ничего не пропустим и у нас будет трансляция, ясно? Та штука, которую он хочет провернуть с Ма’элКотом, – нам надо, чтобы это вышло в Сеть живьем. Комментировать будет тот парень, Клирлейк, – боссы очень высокого мнения о нем сейчас.

Трясущейся рукой Кольберг втирал пот в редкие пряди волос, которые и без того промокли так, что казались приклеенными к черепу.

– Вы убьете продажи кубиков. Вы это понимаете или нет? Это же апогей всего Приключения! Кейн в этом деле ас – вы же знаете, лучше его никого нет. Я пятнадцать лет руковожу Приключениями Кейна. Это его фирменный прием – в финальное шоу на стадионе он вложит все. Все случится в одно время и в одном месте. Если вы пустите его в Сеть живьем, во всем мире не останется человека, который не будет знать, чем кончилось дело!

– Мы понимаем, и мы согласны. Совет Директоров дал согласие, Арт. Плата за просмотр трансляции покроет всю недополученную прибыль с продажи кубиков, к тому же мы прогнозируем лишь очень небольшой спад. За этим кубиком будут гоняться коллекционеры, Арт. Особенно если Кейн погибнет.

8

Далекие голоса твердили: «Кейн, Кейн», и это имя заставило Паллас вынырнуть из глубин Песни Чамбарайи и крохотным пузырьком подняться на ее поверхность. Она не знала, как долго Песня реки баюкала ее, унося сознание прочь от истерзанного тела; последнее, что она помнила ясно, был разговор с Кейном, который она вела, оставаясь на алтаре в Железной комнате.

«Он сиял, точно звезда», – подумала она. В нем была скрыта Сила, не зависящая от Потока, хотя, возможно, соприродная ему, – динамическая энергия самой жизни, которая окликала Паллас в ее речном сне. У этой Силы не было внешнего источника, ее не питал Поток или гриффинстоуны, но, когда Кейн вошел, в комнате сразу стало теплее, как будто источник Силы был скрыт у него в груди. И почему она раньше этого не замечала?

Может быть, потому, что этого не было?

Их былые ссоры, раны, которые они нанесли друг другу, его тлеющий гнев, ее зависть – все это вдруг показалось ей далеким и совсем неважным. Оглядываясь из настоящего на их совместное прошлое, она не могла понять лишь одного: как они ухитрились сделать друг друга такими несчастными?

А ведь на свете нет ничего легче счастья; оно приходит, стоит только открыться жизни, позволить ей течь сквозь тебя и знать, что ты – это река, а река – это ты. Почему-то они с Кейном так этого и не поняли. Отрезанные друг от друга и от самих себя, они мертвой хваткой вцеплялись каждый в свою жизнь, дрожали над ней, как скряга над монетами, как будто жизнь, как золото, можно либо приумножить, либо растратить.

Смешно.

Неудивительно, что они не ужились вместе.

Если бы она могла поговорить с ним сейчас, придумать, как это сделать, она обязательно рассказала бы ему, как просто быть счастливыми.

Но она знала, что времени у нее мало, что тело ее умирает, а жизнь, которую она тридцать три года брала взаймы, вытекает из него через дыру в легком. Однако совсем не это печалило ее сейчас. Нет ничего страшного в том, что маленький ручеек по имени Шанна Лейтон, она же Паллас Рил, постепенно иссякает, возвращая свою воду реке. Она боялась за Кейна и надеялась дожить лишь до того мига, когда она сможет поговорить с ним еще раз.

Ей хотелось спросить у реки, сколько ей еще осталось, но этот путь был для нее закрыт. Она могла слушать Песню реки, отдаваться смешению ее мелодий и уноситься с ними вдаль. Не было такой преграды, материальной или магической, которая могла бы отсечь ее от реки; связь с ней стала такой же частью самой Паллас, как ее сердце или ее позвоночник, но все же какая-то невидимая стена разделяла их, не давая голосу Паллас слиться с напевом реки и стать частью ее силы.

Она знала, откуда взялась эта стена: ее воздвиг тот, чей голос гремел сейчас в ушах Паллас: «Не проси Меня принять твои слова на веру».

Его она видела, даже не открывая глаз: гигантской Харибдой он торчал посреди Потока, который взвихрялся вокруг него, отдавая ему энергию, необходимую для поддержания его массивного тела и необычайного ума. Напряженная работа последнего заставляла гудеть стены Железной комнаты, а камни дворца Колхари откликались на каждый удар императорского сердца.

Еще Паллас знала, хотя и смутно, о пожарах и общем переполохе в городе, о мятежниках и вооруженных стычках на улицах. Правда, с высоты ее нынешней точки зрения эти события виделись ей не причиной терзаний Ма’элКота, а скорее наоборот – их следствием. Ей представлялось, что это его ярость, клокоча, устремляется наружу и заливает город, как если бы тот был продолжением тела Императора.

Чтобы увидеть его по-настоящему, надо открыть глаза, но ей еще предстояло достичь того уровня, когда она сможет видеть людей не внутренним взором, а физическим; пока же подъем продолжался, Паллас уже ощущала биение своего сердца и боль, которой отзывалась в ее теле борьба за каждый вдох. Но голоса, причем знакомые, она слышала – они говорили о Кейне.

И называли его Актири.

Какая-то часть ее мозга понимала, что это плохо, что здесь кроется возможная проблема. По мере того как ее ощущение окружающего становилось острее, она услышала еще кое-что о плане Кейна, включавшем в себя серебряную сетку, гриффинстоуны и намерение выставить Ма’элКота Актири в присутствии тысяч его Подданных.

Голос Ма’элКота изменился: она с удивлением ловила в нем нотки слабости, сомнения в себе и затаенной боли, непривычные для ее уха.

– Как это возможно? Я не могу постичь всей глубины… Нет, нет, этого не может быть! Это немыслимо! Вся Моя карьера… Мое восхождение к трону, все Мои планы, всё – работа Актири… Не могу поверить. Не верю.

Всплывая на поверхность сознания, Паллас узнала голос Тоа-Сителя, такой же невозмутимый, как и в ту ночь, когда она подслушивала его разговор с величеством.

– Риск чрезмерно велик. Необходимо отменить церемонию.

– Отменить? Теперь? Мои Дети уже входят на стадион; отменить церемонию сейчас – значит признать вину; результат все равно будет тот же. – Голос Императора дрогнул от непривычной жалости к себе. – Одним стремительным ударом оказаться низвергнутым с горних высот в смердящую навозную кучу. Если бы все боги до единого питали ко Мне ненависть с того дня, когда Я родился, они и то не могли бы выдумать наказания хуже. Как поверить, что все было предрешено еще семь лет назад, когда Кейн принес Мне Венец Дал’каннита и тем самым поставил Меня на путь, который завершится здесь и сейчас одним ударом, который обрушит всю Мою Империю… Неужели он так умен? Может ли быть, чтобы он превзошел Меня разумом? Ты – ты его знаешь. Ты его товарищ; ты принес Мне эту весть. Говори же. Поведай Мне правду об этом человеке.

«Это он что, мне? – заворочалась мысль в голове Паллас. – Неужели он думает, что вот так попросит и я заговорю? Ни магией, ни пытками он ничего от меня не добился, а тут я, значит, заговорю?»

Раздался шелест шагов, треск туго натянутой ткани, и Паллас открыла глаза.

Ма’элКот стоял над ней, повернув голову в сторону. Его блестящая от масла спина бугрилась мышцами, твердыми, точно камни. Одной рукой он держал за шиворот мужчину, ноги которого болтались в воздухе. В памяти Паллас вспыхнула точно такая же картина – Ма’элКот держит за шиворот Кейна, только этот человек был не Кейн.

У него была сломанная нога, к которой обрывками грязного льняного полотнища была привязана деревянная шина, наручники на запястьях, окровавленная повязка на одной руке, еще одна на отекшей черно-фиолетовой челюсти, его нос распух, под глазами были большие синяки.

Лишь когда он заговорил, Паллас поняла, кто это.

– Я не… не могу… Все, что я знаю, я уже рассказал… – жалко залепетал Ламорак, часто мигая мокрыми глазами.

«И я когда-то обнимала этого человека, – думала Паллас, удивляясь самой себе. – Целовала, любила. А теперь не могу вспомнить за что…»

Но олимпийское спокойствие тех высот – или глубин, – где она пребывала сейчас, скоро расставило все по местам. Конечно, ее привлекло в нем то, что он не просто не Кейн, но полная его противоположность во всем. Высокий блондин с внешностью полубога-полугероя, хороший во всех смыслах этого слова: заботливый, сострадательный, романтичный и смелый.

И при этом совершенно пустой внутри. Прекрасная оболочка, непрочная, как выдутое яйцо.

Вот в чем их главное отличие: Кейн целен. У него что снаружи, то и внутри. Вот почему его не так легко сломать, как Ламорака: Кейн – не пустая скорлупа, а камень, гладкий, словно яйцо.

– Вот что надлежит предпринять, – снова заговорил Ма’элКот, поворачиваясь к Тоа-Сителю, который стоял поодаль в почтительном молчании; Ламорак, забытый, болтался в руке владыки. – Я – Ма’элКот. И Я ни от кого не бегаю. И не прячусь. Если Берн не может восстановить сеть, значит я встречусь с Кейном на арене лицом к лицу.

Тоа-Ситель встревожился:

– Ма’элКот…

– Нет. Если Я буду трусливо прятаться в Моем дворце, то все произойдет так, как задумал Кейн. Но Я нанесу ответный удар, который сомнет его планы: Я Сам появлюсь там.

Он разжал кулак, и Ламорак со стуком упал на пол.

– Мне никогда не нравилась идея задействовать Иллюзию. Ведь это было бы подделкой, обманом, а Я не лгу Моим Детям. Поэтому Я совершу Ритуал на самом деле. Я возьму эти жизни прямо на арене. Я прочту память Паллас Рил и твою, Ламорак, как бы ни противно Мне было вбирать в себя эту отвратительную чепуху.

Он шагнул к Тоа-Сителю и взглянул на Герцога сверху вниз:

– Продолжай искать Кейна. Если сможешь взять его до Ритуала, сделай это. Если придется убить его, убей. Но Я подозреваю, что ты его не найдешь. Он слишком изобретателен, слишком беспощаден. Но он не больше Меня. Я – Ма’элКот. Что бы ни случилось, Я буду готов.

Он переплел пальцы могучих ладоней и так хрустнул суставами, что они затрещали, точно хлопушки.

– Я буду готов, и Я убью его собственными руками. И тогда его воспоминания станут Моими.

Беспредельная энергия, которая покинула его голос несколькими минутами ранее, внезапно вернулась; Поток снова завертелся вокруг него с неистовой силой, превратившись в огромную воронку.

– И тогда на каждый вопрос наконец отыщется ответ.

«О Хари», – подумала Шанна, закрывая глаза. Скорая смерть собственного тела тревожила ее относительно мало, но та новая звезда, которая осветила ей душу Кейна, горела неожиданно манящим светом, изумляя ее своей красотой: настоящая роза в пустыне.

«Я доживу. Я найду способ. Чтобы предостеречь тебя. И помочь. Хоть чем-то.

Думаю, что на это мне хватит времени».