Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

1

Над влажной от дождя Ареной ярус за ярусом поднимались древние каменные скамьи с проходами между ними. Гигантское ступенчатое сооружение походило на мишень в какой-то игре богов. Внутренние стены, которые отделяли Арену от трибун, были когда-то высотой с три человеческих роста. И хотя время и едкий угольный дым сталелитейного завода из расположенного неподалеку Промышленного парка не пощадили их, на красноватой каменной поверхности, некогда выкрашенной охрой, еще можно было различить параллельные шрамы от диамантовых когтей драконимф, пятна химических ожогов от яда из хвостовых жал виверн и мелкие выбоины от арбалетных стрел, пущенных когда-то в спину удирающим гладиаторам.

Над нижними рядами, примерно на одной трети своей высоты, цирк был опоясан кольцом писсуаров, век назад построенных для зрителей, ныне давно умерших. Впрочем, писсуары были разбросаны по всему городу – реликты времен Короля-Хама, Тар-Меннелекиля, который затеял такие масштабные работы по благоустройству общественных пространств, что едва не пустил по миру всю страну.

Общественные писсуары Анханы строились над шахтами, вырытыми в песчанике – основной породе, на которой стоял город. Внутри каждой шахты помещалось три фильтра из бронзовой сетки: крупноячеистой, средней и совсем мелкой. Задерживая твердые отходы, они пропускали жидкость, которая беспрепятственно стекала вниз, на самое дно. Рядом с каждой шахтой для нечистот шла параллельная шахта для говночистов. Примерно раз в десять дней они наведывались туда, собирали с фильтров драгоценное дерьмо и везли его тележками в город Чужих, на завод по переработке фекалий и навоза, известный как «Везучий дворник».

Но об этом известно всем жителям Анханы. А вот чего не знают почтенные горожане, так это что на дне каждой служебной шахты есть дверь, ведущая в бездонные пещеры под городом, по которым можно пробраться в любой район столицы – если, конечно, знать путь.

Именно оттуда, из-под писсуаров, выходили они – увечные, слепые, калеки, безногие на костылях, прокаженные в задубелых от гноя лохмотьях. Пройдя через клоаку Империи, они появлялись на Арене, где Рыцари-Воры радушно встречали их и рассаживали по рядам нижнего уровня.

Свежий ночной бриз полнился радостным гомоном и обрывками песен – это нищие рассаживались по местам, на которые их предки могли только завистливо поглядывать с почтительного расстояния: лишь титулованная знать да землевладельцы имели право сидеть так близко к Арене. Но сегодня нищие не только заняли нижние места: людской поток перехлестнул через стену и хлынул на песок – так овцы заполняют пастбище, так поток леммингов порой затапливает морской берег, так устремляются на поля полчища жадной саранчи.

Бесчисленные сандалии, подвязанные веревками опорки, босые подошвы, жесткие, как рог, вперемежку с железными наконечниками посохов и костылей месили песок, еще влажный от вечерней мороси. Двести лет подряд этот песок впитывал кровь и дерьмо раненых гладиаторов, огров, троллей, огриллоев и гномов; на него падали потроха из распоротых львиных животов, сочился ихор из перерезанных глоток виверн, тек водянистый гумор драконимф, у которых есть лишь одно уязвимое место – глаза. Потом Арену забросили, и на сто лет она стала местом обитания бездомных. Но сегодня здесь был праздник: с заготовленных заранее поленниц высотой с рост человека стянули защитные брезентовые чехлы, и пламя костров взметнулось к небу, подсвечивая оранжевым низко ползущие тучи.

Вокруг этих костров и плясали теперь калеки, ибо гигантское каменное кольцо звалось Хамским стадионом, нищие все до одного были Подданными Короля Арго, а эта ночь была известна как Ночь Чудес.

Но в нынешней Ночи Чудес было еще кое-что необычное: в толпу веселых нищих закрался невидимка. Никто его не видел и не слышал, но близкое ощущение чужого присутствия настигало то одного, то другого.

Вот прокаженный замер, ухмыляясь, на середине хвастливого рассказа о том, как он украл набитый монетами кошелек у человека, который остановился, чтобы дать ему монетку. Что-то скользнуло по его лохмотьям сзади, но, обернувшись, он никого не увидел. Прокаженный пожал плечами и закончил рассказ. Вот чье-то дыхание согрело голую шею слепой – женщина обернулась и подняла повязку, чтобы посмотреть, кто стоит так близко. Никого не увидев, она протерла глаза и обвинила во всем свое чрезмерно живое воображение. Тени сложились на песке в след от ноги, но рядом не было ног, которые могли бы оставить такой отпечаток, и Рыцарь, который увидел его, только вздохнул – померещилось, – а его подозрительность скоро сменилась скучающим безразличием.

Заклятие Плаща – чертовски трудная штука, поддерживать его нелегко даже при благоприятных обстоятельствах, а уж в гуще текучей толпы воров и циничных профессиональных нищих и вовсе невозможно. Плащ никак не влияет на окружающий его мир: он не меняет угол падения света и не мешает ему отражаться от поверхностей. Плащ действует непосредственно на мозг и ни на что, кроме мозга. Прибегнувший к этому заклятию должен постоянно держать в сознании картину своего окружения во всех деталях – кто где стоит и что делает – и помнить обо всех, кроме себя. Иными словами, заклинатель должен постоянно видеть место, где он находится, таким, каким бы оно было без него. И пока это ему удается, все вокруг будут видеть его глазами, оставаясь слепыми к его присутствию. Магический трюк, довольно простой, если надо отвести глаза одному человеку, двум-трем на худой конец, но не тысяче.

И уж конечно, ни один заурядный маг не смог бы удержать над собой Плащ в толпе Подданных Арго. Точнее, ни одному заурядному магу даже в голову не пришло бы пытаться сотворить такое. Ведь проникнуть на Хамский стадион в Ночь Чудес и смешаться с тамошними завсегдатаями для чужака верная смерть, жестокая, скорая, без суда, следствия и апелляции.

Но в том-то и дело, что Паллас Рил была незаурядным магом, и никто из тех, кто ее знал, не усомнился бы в этом.

«Сорок часов. – Внутренний голос в самой глубине ее мозга звучал как чужой. – Уже сорок часов я на ногах».

На зубах точно песок скрипел, глаза тяжело ворочались в глазницах, но она все шла, выдерживая неимоверное давление чужих взглядов, смотрела, слушала и двигалась туда, куда несли ее ноги. Наверное, она поступила глупо, доверившись людям, особенно таким, как эти, и все же глупость не помешала ей понять, что ее предали.

В Ночь Чудес на Арене собираются все Подданные Арго. А значит, среди них может оказаться и тот, кто предал ее, убил близнецов, Таланн и… Ламорака. Она знала, что ей не придется пачкать об него руки; величество будет только рад, если она предоставит ему вершить правосудие.

«Если, конечно, предатель – не сам величество», – безразлично прокомментировал ее внутренний голос. Да, Король ей симпатичен, но она не настолько наивна, чтобы исключать его из числа подозреваемых только поэтому. Однако ей нужны улики, нечто изобличающее виновного, и за этим она пришла сюда. Правда, что это будет такое, она не знала.

Беспокойная, всепоглощающая жажда перемены мест привела ее сюда, ноги сами несли ее, точно спасаясь от чего-то неведомого. Никакого плана у нее не было. Вся энергия уходила на то, чтобы держать Плащ, и она уже смирилась с тем, что может лишь собирать впечатления, анализировать которые будет позже. Погруженная в состояние сродни медитации, она полностью открылась настоящему, надеясь, что оно даст ей все необходимое.

Кто-то невидимый ударил в барабан, и с северной трибуны на Арену посыпалась звонкая дробь.

Там стоял зиккурат – пирамида из девяти ступеней опиралась на каменные скамьи и завершалась массивным троном с высокой спинкой, вырезанным из цельного куска песчаника. Свободно текущий Поток, до сих пор наполнявший внутренний взор Паллас прозрачными цветными прожилками, образовал воронку вокруг зиккурата, словно тот затягивал его в себя. Паллас мысленно кивнула: значит, в зиккурате спрятался Чародей Аббаль Паслава и творит волшебство, предваряющее появление величества. Кейн однажды рассказывал ей, как это происходит, и она знала, чего ожидать.

Пламя взметнулось над чашами одноногих бронзовых светильников, рассыпая искры, хотя их не коснулась ничья рука. Вслед за искрами из чаш повалил плотный белый дым, скрывая пирамиду и трон.

На Арене затих смех, стихли разговоры. Подданные почтительно отложили жареные бараньи ноги, отставили мехи с вином. Лица, румяные от огня, обратились к облаку дыма. Барабанная дробь сменилась маршем: из облака один за другим показались девять Баронов Арго.

Паллас тоже взглянула на них, но без особого интереса: ей были известны имена и дела двоих из них, но не было причин подозревать, что они, в свою очередь, знают о ее связях в среде Подданных. Бароны заняли места на нижних ярусах ступенчатой пирамиды: семеро мужчин и две могучие женщины воткнули острия своих обнаженных мечей в щели между камнями и положили ладони на оплетенные шнурами рукояти.

Туман мало-помалу рассеивался, открывая сначала расплывчатые силуэты, а затем и четко очерченные фигуры Герцогов Арго, стоящих на третьей ступени от трона. Паллас знала обоих: тощий, в свободном одеянии, был Паслава, он до сих пор тянул на себя Поток. Напротив него стоял Деофад Полководец – когда-то он служил в липканской императорской гвардии и теперь еще был крепок, несмотря на седую бороду.

Паллас познакомилась с ними вскоре после того, как предложила величеству идею операции «Шут Саймон». Предателем мог оказаться любой.

Но вот с вершины зиккурата раздался голос Короля, глубокий и звучный, как храмовый колокол. Паллас не слышала в нем ни следа напряжения, а ведь любому пришлось бы кричать, чтобы наполнить звуками чашу стадиона, – значит Паслава повысил громкость магией, на что указывало завихрение Потока у самой вершины.

Король сказал:

– Дети мои! Сегодня мы собрались здесь, на этой заброшенной Арене Империи. Мы и сами – имперские отбросы. Всеми забытые калеки, инвалиды, слепые!

Ответный хор ударил в щербатые каменные стены:

– Да-а!

– Мы – Воры, бродяги, нищие!

– Да!

– Но мы не одиноки! Не беспомощны! Мы – сила, потому что мы – Братство!

– Да!

– И эта Арена Отчаяния содрогнется перед нами! Мощь нашего Братства превратит Арену Отчаяния в Арену Чудес! Здесь, среди своих братьев, отбросьте костыли! Снимите повязки и бинты! Пусть увечные ходят, а слепые видят! Возрадуйтесь, дети мои, ибо вы исцелены!

– ДА!

Костыли и палки полетели на мокрый песок, из пустых прежде рукавов и штанин показались недостающие конечности, белесые катаракты соскочили с живых сверкающих глаз, гноящиеся язвы сползли, открыв гладкую упругую кожу, – и все это прежде, чем развеялся созданный магией туман, и Король Арго показался на Престоле в сиянии праздничных огней – алых отсветов пламени из жаровен позади и впереди трона, – откуда он недвижно наблюдал за трансформацией Подданных.

Паллас знала, что все происходящее на Арене – чистый театр: ни одного настоящего калеку, тем более прокаженного, никогда не допустят в ряды Братства. И все же простой ритуал обладал неоспоримой силой, судя по тому, с какой искренней радостью все вокруг сбрасывали маски.

Кейн как-то объяснял ей, почему Братство нищих больше чем просто уличная банда, расписывал их безграничную преданность общему делу, говорил, что Братство – их культ, в котором они не просто части целого, но нечто гораздо большее. Паллас и раньше случалось видеть их преданность в деле, но только теперь до нее начал доходить ее истинный смысл. А еще она поняла, что этот маленький ритуал гарантировал от вторжения чужаков в ряды Подданных Короля. Ведь здесь чужому не помогут никакие переодевания и маски, только магия.

Величество между тем спускался по ступеням своего зиккурата, прихватив с собой Герцогов и Баронов. Не ускоряя шага, с уверенной улыбкой он подвел свою группу к полуразрушенной стене Арены, где им предстояло получить свою долю воровской добычи, и Паллас, глядя на него, решила, что он знает все о том, как должен вести себя на людях человек-звезда, и учить его в этом смысле нечему.

Паллас Рил двинулась к стене, старательно обходя Подданных, которые шли туда же. Она подобралась так близко, что видела, как Король принимал деньги, подарки и прочее от Подданных, которые текли мимо него нескончаемой чередой. Когда и эта часть праздничного ритуала завершилась, трое Баронов повезли прочь тележки, нагруженные добром, а величество упруго, как молодой кот, прыгнул на Арену, и веселье продолжилось. Герцоги и Бароны скоро последовали за ним, и Арена стала местом всеобщей вечеринки. Мехи с вином переходили из рук в руки, то там, то здесь кто-нибудь затягивал песню.

Надеясь поговорить с Королем с глазу на глаз, Паллас подобралась к нему так близко, что услышала предостережение Аббаля Паславы, которое тот нашептывал своему властелину.

– Я чувствую магию. Кто-то еще тянет Поток.

Король отвечал ему с угрюмой улыбкой:

– Так покажи его нам, и мы отшлепаем этого нахала как следует.

– Не могу.

– Не понял?

– Я сам ничего не понимаю. Чувствую – кто-то тянет, но только подумаю об этом, и ощущение пропадает, будто прячется. Как световое пятно в глазу – и видишь его все время, и разглядеть нельзя. Меня это тревожит.

– Выясни, в чем дело. И прикрой мой уход – церемония дарения затянулась, а я опаздываю на встречу.

– Будет сделано.

Паслава запрокинул голову и закатил глаза. Поток спиралью устремился к нему, когда он вынул из кармана крошечную куклу и начал катать ее в ладонях. Величество неспешно двинулся к выходу, укрытый магической фиолетовой тенью. Паллас последовала за ним.

Но не слишком близко: магам-плащеносцам не раз случалось выдать себя, наткнувшись на кого-нибудь по невнимательности. Ей приходилось время от времени менять траекторию движения, чтобы избежать столкновений с кучками подвыпивших Подданных, и каждый раз, отыскивая потом Короля в толпе, она замечала, что расстояние между ними увеличилось непропорционально ее задержке. Он шел неспешно, то и дело останавливался переброситься парой слов то с одним, то с другим Подданным, и все же она никак не могла его догнать.

Несмотря на свое медитативное состояние, близкое к ментальной раздвоенности, Паллас скоро поняла, в чем тут дело. Причиной всему был, конечно же, Паслава: он применил замысловатую версию заклятия Плаща, под которым укрывалась в данную минуту сама Паллас, и сделал так, что всякий, кто искал теперь Короля в толпе, видел его на другом краю Арены. Паллас мысленно похвалила Паславу за его профессиональную изобретательность. Заклятие действительно требовало и мастерства, и сообразительности, хотя она, Паллас, могла разрушить его в считаные мгновения, если бы захотела.

Паслава, конечно, умен, но по чистой магической мощи ему с ней не тягаться – они в разных весовых категориях. Правда, сейчас, чтобы разрушить его заклинание, ей пришлось бы отпустить Плащ, а для этого было еще не время. Она стала осматривать Арену. Взгляд скользнул по приподнятой решетке тоннеля, откуда раньше выпускали на Арену диких зверей. Поток быстрее закружил возле Паславы, и Паллас почувствовала легкое напряжение заклятия. Большего ей было и не нужно. Полностью отдавшись желанию поговорить с Королем, Паллас позволила ногам нести ее к зарешеченному проходу, уступая им право выбора дороги и направления, но не скорости.

Темнота звериного хода прильнула к глазам Паллас, едва она покинула освещенную праздничными кострами Арену и погрузилась в смесь запахов гниющей древесины и застарелой мочи. Здесь, в темноте, да еще в незнакомом окружении, она не видела настолько четко, чтобы продолжать держать Плащ. Мысленная завеса спала, оставив слабость и дрожь в коленях, и Паллас, обмякнув, привалилась к стене.

Мыслевзор – особое состояние ума, необходимое для того, чтобы видеть Поток, накладывать и контролировать заклятия, – достигается медитацией, граничащей с выходом за пределы естественного. Погружаясь в мыслевзор, маг перестает чувствовать усталость, страх и вообще что-либо. Он знает только, что́ окружает его сейчас и что он хочет из этого сделать. Адепты магии называют такое состояние интенцией. Много часов подряд мыслевзор удерживал Паллас от воспоминаний о тяготах, выпавших на ее долю, пока она спасала семейство Конноса, о двухдневном изматывающем бегстве от Котов, о страхе и ужасе боя, притупил даже сокрушительное горе, которое причинила ей гибель близнецов, Таланн и Ламорака, и растущее чувство вины за то, что это она повела их на смерть. Притупил, но не уничтожил: эмоции, упорные, как гиены, кружили возле нее. Они еще не потеряли к ней интерес и надеялись на скорую поживу.

И вот стоило ей опустить защиту, как они кинулись на нее всей стаей, впились острыми зубами в горло, потянули за собой на пол.

Из тьмы выступали лица, затмевая все остальное: ужас вперемешку с отчаянной надеждой, застывший в глазах дочерей Конноса, – такой же, как у всех токали, преследуемых, которые жались друг к другу в заброшенном складе посреди Промышленного парка, преданные и покинутые всеми, кроме нее. Маниакальная самоуверенность Таланн, доверие угрюмых близнецов…

И последняя картина, которая вызвала у нее слезы: Ламорак с улыбкой поднимает Косаль и острием касается разрубленной кирпичной арки: «Зато я могу долго, бесконечно долго защищать этот проход».

О, Карл… Его настоящее имя, которое по условиям контракта со Студией ей запрещено произносить как вслух, так и шепотом, запрещено включать в свой внутренний монолог и вообще вспоминать его где-либо за пределами планеты Земля.

Куда теперь она вернется без него, в одиночестве.

Тот проход он держал с минуту.

Эмоции раздирали Паллас, но она не сдавалась: опытный адепт, она знала, что контроль над собственным мозгом для нее – вопрос жизни и смерти. Секунда – и она, прогнав грозящие бедой мысли, выпрямилась и встала. Нельзя забывать об опасности, которая окружает ее здесь. И Паллас двинулась вперед, ведя ладонью по щербатой каменной стене, чтобы не заблудиться. Пока она шла, разрозненные образы, скопившиеся в ее подсознании за время пребывания на Арене, начали складываться в осознанную картину.

Встреча, повела она внутренний монолог. Встреча в разгар Ночи Чудес, пока все Подданные на Арене. За всю неделю не представится столь же удобного случая пройти через Крольчатники и не быть замеченной никем.

Рокот, похожий на гул далекого прибоя, затопил уши Паллас. Кровь прилила к лицу, и она невольно ускорила шаг.

Величество, клянусь… Если это ты, я клянусь, что вырву твое гнилое сердце и съем его.

Ее руки привычно ощупали карманы туники и внутренней поверхности Плаща в поисках того, что позволило бы ей напасть на след Короля, не прибегая вновь к мыслевзору – состоянию хотя и надежному, но слишком замедляющему движение. Осталось еще много разных стрелялок, хотя самую мощную из них, жезл молний, она потеряла в сражении с Котами. В карманах нашлись: четыре заряженных огненных шара под названием «бычий глаз», два куска намагниченного янтаря для удержаний, могучий тэкко и клинковый жезл, ну и не столь страшный хрустальный амулет. Нынешнее Приключение состояло в основном из беготни и пряток, которые порядком истощили ее защитные ресурсы, не считая простого «хамелеона» – устройства для укрывания. А это значит, что теперь ей все время придется прибегать к мыслевзору, как недавно с Плащом, но это было опасно и пожирало много времени.

И тут ее осенило. Мысль была настолько удачной и в то же время простой, что Паллас улыбнулась и едва не хихикнула. Вынув из поясной сумки небольшой кусочек фиолетового кварца, она настроила мозг на одну волну с печатями на его гранях. Это было так же просто, как повернуть ключ в замке, – и никакой надобности в мыслевзоре. Камень в ладони нагрелся, и, когда она вытянула руку вперед, на стене коридора, примерно на уровне ее плеча, вспыхнула прерывистая узкая полоса ржаво-красного цвета, а на полу показались тусклые следы сапог. Вариант Плаща, который применил к Королю Паслава, будет оставлять магический след до тех пор, пока работает заклятие, – так батарейка дает энергию, пока не сядет. Но это случится еще не скоро, а до тех пор Паллас будет идти по следам Короля – он, как и она недавно, вел по стене ладонью, чтобы не заблудиться в этом стигийском лабиринте.

Кристалл у нее в руке заставлял магический след светиться, но не на всем протяжении, а лишь на расстоянии десяти-пятнадцати шагов, к тому же, если Паллас подходила совсем близко, след гас, так что она не боялась насторожить величество. А еще Паллас при необходимости умела двигаться стремительно, как река, – она словно обтекала препятствия, позволяя себе ровно столько шума, сколько могло поглотить окружение. Вот и теперь она в считаные секунды оставила Арену позади и оказалась в Крольчатниках.

Паллас везло – облака разошлись, в прогалине между ними показалась луна, залив улицу серебристым светом. Впереди, шагах в сорока-пятидесяти, Паллас увидела Короля – он шел мерным, размашистым шагом. Он был в плаще – видно, еще раньше припрятал его где-то – и, судя по всему, не притворялся, когда сказал Паславе, что опаздывает: спешка сделала неузнаваемой его походку, обычно такую же характерную, как голос. Похоже, он не боялся слежки, да и с чего бы? Всякий, кто станет подлаживаться под его шаг, скоро выдаст себя его опытному слуху.

Паллас, угрюмо хмыкнув, спрятала кристалл, стянула свои высокие, до колен, сапоги, взяла по одному в каждую руку и пружинистыми скачками на цыпочках устремилась за Королем. На бегу она старалась держаться ближе к домам: середина немощеной улицы превратилась в колею, грязную после недавнего дождя, а по краям земля была и суше, и выше, поэтому все мелкие камни, палки, черепки от горшков и прочий мусор, который здешние обитатели просто выбрасывали в окна, скатывался вниз. Так что бежать здесь босиком было почти безопасно.

Тем временем величество нырнул в каменную арку какого-то дома. Паллас не пошла за ним туда, а, обувшись, бесшумно пустилась вокруг. На дальнем от арки углу, за покосившимися от времени и непогоды ставнями третьего этажа горел огонь – единственный узкий лучик на все четыре стены мрачного каменного строения.

Контролируя дыхание, Паллас снова вызвала мыслевзор и с его помощью обследовала переулок, выходящие на него фасады и даже крыши домов. Натяжение Потока везде было одинаково ровным, ничего похожего на золотистую раковину-Оболочку нигде не просматривалось. Только крысы шмыгали в темноте.

Так-так, никто, стало быть, не стережет и не защищает это место – ни тайные агенты, ни стража, ни марионетки. Значит, сохранить эту встречу в тайне для величества важнее, чем обеспечить собственную безопасность.

Ярость, которую Паллас успешно держала под контролем, вдруг снова дала о себе знать гулкими ударами крови в ушах.

Но она удержала мыслевзор, и эмоциональный шторм отступил. Ловкие пальцы сами скользнули в карман плаща и нащупали там крошечного хамелеона. Изысканная платиновая фигурка вспыхнула в мыслевзоре, точно раскрывшийся яркий цветок. Его лепестки коснулись мозга Паллас, потянулись к телу. Если бы кто-то подглядывал за ней в тот миг, то увидел бы, как сначала ее кожа, а затем одежда пошли черно-серебристыми пятнами, в тон щербатой кирпичной кладке у нее за спиной. Паллас подождала, фиксируя свой образ в мыслевзоре, затем повернулась к стене и с ловкостью ящерицы полезла по ней наверх.

Повиснув возле окна, из-за ставней которого сочился свет, она прислушалась.

– …Раньше, чем его поймает Берн. Это жизненно важно, – говорил незнакомый голос. – Он и так забрал слишком большую власть над Ма’элКотом, а ведь Берн болен, я имею в виду, у него больной ум. Вот почему важно, чтобы в этом деле преуспел не Берн, а я. И не говори мне, что ты тут ни при чем: трое из пятерых убитых дозорных были твоими Подданными, причем довольно известными. Не исключено, что и другие двое тоже.

– Если бы я знал, где он, то уже поднес бы его вам на блюдечке, Ваша Светлость, – раздался непривычно почтительный, даже почти подобострастный голос величества. – Но я не требую от Подданных полного отчета в делах, только в деньгах. И если кто-то из них решит пошпионить за Шутом Саймоном, это меня не касается – до тех пор, пока они платят десятину, конечно. Хотя убитые были моими людьми, это правда, и я ожидаю компенсации.

Ваша Светлость? Неужели сам Тоа-Ситель? – включила внутренний монолог Паллас и тут же почувствовала холодок страха: ей стало понятно, почему именно этот одинокий час был избран для встречи. – Значит, это он. Король Арго предал нас. Почему я сразу не догадалась: он же друг Кейна. Но… ах, черт, как же я надеялась, что он окажется ни при чем.

Окровавленные лица Дака с Яком, Ламорака и Таланн встали перед ее внутренним взором.

Я могу разорвать на куски обоих. Здесь. Сейчас. Поставлю на взвод огненный шар и кину «бычий глаз» внутрь через щель в ставнях. Сама спрыгну на землю, где взрывная волна меня не достанет. И даже криков их не услышу, пока они будут там гореть.

Но она тут же выбросила эти мысли из головы. «Слишком долго жила с Хари», – подумала она. Паллас отлично понимала, в какую ловушку заведет ее гнев, тем более праведный, если она поддастся ему сейчас.

Она продолжила монолог:

Но я не буду этого делать. Пока. Подожду, послушаю. Если пойму, что без убийства не обойтись, то убью, но позже.

– Не думаю, что ты понимаешь всю серьезность сложившейся ситуации, – продолжал незнакомый голос так спокойно, как будто заказывал завтрак. – Шут Саймон уже поставил Императора в неловкое положение. Мало того что он безнаказанно и нагло орудует здесь, в сердце Империи, недавно его граффити появилось прямо на стенах дворца Колхари.

Ха. Я вхожу в моду.

– Я делаю все, что могу, Тоа-Ситель. Но никто не знает, кто этот Шут Саймон и где его ждать в следующий раз.

А вот за это спасибо Конносу и его изобретательному заклятию.

– Полагаю, – продолжал Тоа-Ситель, – что обвиняемые все еще находятся в Анхане. Их семнадцать, кое-кто с семьями, всего тридцать восемь человек. Не лучше ли тебе направить свою энергию на их поиски?

Паллас судорожно сглотнула и вынула из набедренного кармана «бычий глаз».

Не выходя из мыслевзора, она не могла видеть нанесенные на него печати силы, зато она чувствовала их – прикосновения буквально жгли ей ладони.

Наверное, придется все же уничтожить этих двоих.

Величество знает, где они, заклятие Конноса ничего тут не изменит. Две жизни против тридцати шести.

Она сделала глубокий вдох, готовясь к броску физически, но по-прежнему контролируя себя эмоционально.

Величество застенчиво, как будто извиняясь, произнес:

– Город-то большой.

А?

Король продолжил:

– Я, конечно, отдам своим людям приказ искать беглецов, но ничего заранее не обещаю. В Анхане сотни мест, где можно спрятаться, и не везде Подданным открыт доступ.

– Сделай все возможное. Дело не только в деньгах, как ты понимаешь. Как только Бароны приграничных земель сообразят, что сопротивляться Ма’элКоту легко и просто… Полагаю, что последствия ясны даже тебе.

– Ага. Снова гражданская война, которая нам ни к чему.

Паллас часто дышала, неровная поверхность «бычьего глаза» резала ее судорожно сжатую ладонь. Что за игру затеял величество? А ведь она чуть не убила его, вернее, их обоих. Слава неведомому богу, который удержал ее руку и дал ей услышать все до конца…

Она почти перестала слушать, когда мужчины переключились на другие, не столь важные вещи – повседневные воровские дела и обрывки сплетен, которые величество получал от Подданных. Зная, что действие «хамелеона» не бесконечно, Паллас уже приготовилась ползти по стене вниз, как вдруг до нее донеслось:

– И еще кое-что… Я тут прослышал, Кейна приказано арестовать. За что?

Кейн? Сердце Паллас забилось часто и больно. Она замерла, закрыла глаза и, почти не дыша, слушала.

– Тебя это не касается.

Величество не очень удачно изобразил безразличие:

– Мы с ним друзья. Не хотелось бы, чтобы эта договоренность… между мной и вами… как-то помешала дружбе. Или наоборот: дружба – договоренности, понимаете? Короче, я не хочу сдавать его, пока не узнаю, в чем его обвиняют.

Сдавать? Значит, Хари здесь? Прямо сейчас? Во рту у нее пересохло, под ложечкой заныло, а сердце застучало как бешеное. Пальцы закололо так, словно она только что дала кому-то пощечину.

– Не тревожься. Кейн уже под стражей, я арестовал его сегодня вечером. Но ему ничто не грозит, по крайней мере от нас. Хотя, полагаю, Монастыри точат на него зуб. Однако мне намекнули, и весьма недвусмысленно, что Ма’элКот хочет взять его на службу.

– На службу? Зачем?

– Как – зачем? Чтобы найти Шута Саймона, разумеется.

«Разумеется, – рассеянно подумала про себя Паллас, – зачем же еще, как не затем, чтобы окончательно изгадить мою жизнь?»

Разрозненные мысли, обрывки воспоминаний метались в ее мозгу, так что она не заметила, как те двое попрощались довольно дружески. Кейн наверняка знает и кто такой Шут Саймон, и где его искать, и где сейчас токали – в Студии ему наверняка показали ее кубик. А еще она знала, что он не станет охотиться на нее, – не Каин же он, в самом деле. Но тогда ей совершенно понятно, предельно ясно, что́ происходит.

В Студии решили, что на этот раз она облажалась по полной и сама не справится. И они придумали, как сорвать на ее провале кассу: послать Кейна Всемогущего спасать ее бесполезную, некомпетентную бабью задницу.

Разумеется, подключив к делу Кейна, да еще в самый последний момент, они получат миллионов на сто больше, чем получили бы с ней одной, даже если бы ее затея удалась.

Гнев, который она сдерживала так долго, хлынул ей в грудь, словно водопад. Как они не понимают, что это не просто сраная игра? Не развлечение? Что на кону жизни, реальные жизни реальных людей, которые плачут и смеются, любят и истекают кровью по-настоящему?

А уж ему-то как понравится! Паллас ничуть не сомневалась. Лыбится, поди, сейчас во все тридцать два зуба. И она почти наяву услышала его самодовольный, снисходительный голос: «Видишь? Без меня тебе все равно не справиться, так зачем мучиться зря?»

А еще она услышала свой ответ, вернее, свое молчание, свое немое бешенство оттого, что в собственной жизни ей отвели роль Актрисы второго плана, звезды эпизода, повода для чужого Приключения. Ей никогда не дадут шанса сыграть свою историю до конца.

Свет за ставнями погас.

Она бесшумно поползла к углу, двигаясь по стене на четвереньках так же быстро, как любой нормальный человек шел бы по ровной дороге. Обогнув дом, она увидела внизу тень в плаще с капюшоном – это был Король. Миновав арку, он остановился, чтобы высечь кресалом искру и раскурить сигару. Поблизости никого не было, значит Тоа-Ситель ушел другим путем.