Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц)

Дождавшись, пока Король закурит, Паллас отменила действие «хамелеона» и рухнула на него сверху, словно стена.

Ее ноги опустились точно ему на плечи, и он упал, не выдержав силы удара. Она тоже упала вместе с ним, но тут же сгруппировалась, отскочила в сторону и замерла, готовая к нападению. Но ошарашенный внезапной атакой Король только тряс головой да озирался. Тогда она приложила ладонь к его щеке и сказала:

– Ты меня знаешь.

Так Коннос научил ее отменять действие заклятия.

Затуманенный взгляд Короля прояснился, наполняясь изумлением по мере того, как все, что он когда-либо знал о ней, всплывало в его памяти, освобожденной от заклятия Вечного Забвения.

– П-Паллас, – выдохнул он, – ерш твою медь! Что ты… как ты… а Кейн… он же…

Она присела над ним:

– Я все знаю. Опасную игру ты затеял, величество.

– Я… ой, бля… за что ты меня так треснула?

– Мне надо было кого-то ударить, – ответила она просто. – Подвернулся ты. А сейчас слушай, что я тебе скажу.

Он сел и начал отряхиваться.

– Знаешь, я многое готов от тебя стерпеть. Но на этот раз ты перешла черту. Никто не смеет поднимать на меня руку…

Паллас перебила его звонкой оплеухой:

– Ты об этом?

Пораженный, он замотал головой, словно не веря, что это происходит с ним.

Она поднесла раскрытую ладонь к его глазам:

– Значит, тебе не нравится, когда тебя вот так трогают? Представь, как тронет тебя Кейн, когда узнает, что ты водишь шашни с Тоа-Сителем, вместо того чтобы помогать мне.

Она умолкла, давая Королю время подумать.

И почти сразу получила ответ.

– Эй, эй, эй! – зачастил он. – Я же тебе помогаю. Отвлекаю Тоа-Сителя, чтобы он не напал на твой след.

– Допустим, я тебя понимаю, – сказала она. – Но вот поймет ли Кейн?

– Ну… э-э-э… да, но… а зачем ему об этом знать?

– А может быть, я тоже не понимаю. Но не суть, главное, чтобы понял ты: мне это очень не нравится.

Король потер ухо и медленно кивнул:

– Да уж я догадался. Только к тебе все это не относится. Это не я выдал тебя Котам, ясно?

– Нет. Пока мне ясно только одно: ты придерживаешь меня до тех пор, пока Тоа-Ситель не поднимет цену, вот тогда ты меня ему и сдашь.

– Паллас, клянусь!..

– Не клянись, не надо. Знаешь, чем я занималась последние двое суток?

– Я… э-э-э…

– Ну, кроме того, что удирала от Котов и Королевских Очей, пытаясь спасти свою шкуру. Я допрашивала одно ни в чем не повинное семейство, подвергала всех его членов разным неприятным и даже опасным испытаниям, и все это ради того, чтобы убедиться: никто из них не шпион, не засланный агент и даже не носитель тайного шпионящего устройства, о котором не знает сам. Так вот, отца этого семейства зовут Коннос. Он бы понравился тебе, величество. Тем более что он тоже работает на правительство. – Склонившись над ним еще ниже, она оскалилась. – Как и ты.

– Паллас, эй, Паллас…

– Заткнись. – Ей вдруг стало нечем дышать, прошиб пот, и сердце забилось часто-часто, когда она представила себе, как вытащит сейчас из рукава клинковый жезл и отчикает Королю голову. Пот сменился ледяными мурашками ярости, мелькнула непрошеная мысль: «Интересно, у Кейна перед убийством тоже так?» – Я доверилась тебе, величество. Я верила тебе, а ты мне лгал, и те, кто был мне дорог, погибли.

– Подумай, что ты делаешь, Паллас. – Король нервно облизнул губы и засучил ногами, отползая от нее подальше.

– Ты, – продолжала она, – никогда не солжешь мне снова.

– Паллас, правда, в этом нет необходимости…

– А по-моему, есть. Мне не на кого положиться, величество, тогда как на меня полагаются тридцать шесть душ. Были, правда, человека три-четыре, которым я могла доверять, но они мертвы. Так что больше мне рисковать нельзя.

Паллас умолкла. Зачем она говорит ему это? Хотя на самом деле она говорила не с ним, а с собой, пытаясь оправдать в своих глазах то, что намеревалась сделать. Ее пальцы нащупали карман на внутренней стороне пояса и вынули оттуда узкую кварцевую призму, чуть короче мизинца. Призма свободно вращалась в клетке из платиновых прутьев, подвешенная на платиновой цепочке. Паллас несколько раз крутанула призму вокруг своей оси и отпустила. Цепочка стала раскручиваться, и призма завертелась, разбрызгивая искры отраженного лунного света.

– Не надо, – прохрипел Король, напрасно пытаясь выдать испуг за ярость. – Не применяй ко мне магию, Паллас. Никто не смеет применять ко мне магию.

Один вздох, и она включила мыслевзор, а с ним и паттерн принуждения внутри кристалла. Легчайшие касания ее Оболочки привели в действие чары. Увиденные мыслевзором, осколки луны в гранях кристалла приобретали призрачную плотность и летели прочь, унося с собой заряд заклинания, как стрелы уносят яд. Они пробили Оболочку Короля, и заклятие побежало по ней желтовато-оранжевым пламенем – так расползается по воде горящая нефть. Еще миг, и огненные блики гнева и страха растворились в зелени покоя и теплых тонах абсолютной преданности.

– Ты уверен? – спросила она небрежно, выныривая из мыслевзора. – Всего одно маленькое заклятие.

Король глубоко вдохнул, видимо готовя себя к чему-то.

– Хорошо, – сказал он. – Я верю тебе. Делай, как считаешь правильным.

«Я это заслужила», – кольнула ее мысль, вызвав волну отвращения к самой себе.

Ну и что, что у нее не было выбора. Что от нее – а значит, и от него – зависели жизни. Все равно она проникла в сокровенные глубины его сердца и стала его лучшим другом, более близким, чем сестра или мать. И это ужасно, так нельзя поступать ни с кем, даже с животным, а она сделала это с человеком. Что с ней? Всего пару дней назад ей бы в голову такое не пришло. Кристалл она зачаровала просто так, на всякий случай – вдруг она окажется в отчаянной ситуации, из которой не будет выхода. Так неужели у нее и вправду не было сейчас выхода?

Она заставила себя встряхнуться: оплакивать деградацию собственных моральных устоев она будет потом, когда люди, которые вверились ее покровительству, не только покинут Анхану, но и окажутся в безопасности.

– Вставай, величество, идем, – сказала она вслух. – Нас ждут дела.

Король покорно вскочил, не сводя с нее преданных щенячьих глаз:

– Как скажешь, Паллас.

2

Ослепительно-яркий желтый свет Анханана ужалил глаза Кейна сквозь смеженные веки, точно вспышка атомного взрыва, так что он вскочил с кресла, где заснул вчера.

В течение секунды, показавшейся ему бесконечной, он боролся с вязкой кашей у себя в голове, ища в ней ответы на вопросы: где он и что происходит. Наконец его взгляд сфокусировался на шести ливреях замковой гвардии, которые живой стеной стояли между ним и его светлостью имперским Герцогом Общественного порядка.

Сам Тоа-Ситель еще не отошел от окна, а его рука лежала на шторе, которую он только что отвел в сторону. Вокруг него в потоке яркого солнечного света клубились пылинки.

– Как самочувствие?

Кейн запустил руку в свою спутанную гриву:

– Как посмотреть. Ты кофе принес?

– Увы, нет.

– Тогда паршиво. – Кейн прищурился, глядя на Герцога, а тот отошел от окна и стал так, чтобы на него падал свет. В уголках глаз Герцога были видны красноватые жилки, а сами глаза, подернутые сосудистой сеткой, смотрели из-под опухших век. – Ты тоже не слишком хорошо выглядишь. Поздно лег вчера?

– Тебя это не касается. Я пришел, чтобы отвести тебя к Императору.

– Мы могли сделать это еще вчера.

– Нет, мы не могли.

– По той причине, что?..

Тоа-Ситель развел руками:

– Ма’элКот не пожелал тебя видеть.

Кейн кивнул и с отвращением поскреб подбородок. Да, у властей предержащих правила везде одни: заставлять всех ждать, но из этого еще не следует, что он, Кейн, должен быть от этого в восторге. Скорее даже, он здорово разозлится, но только когда совсем проснется.

– Ты все еще думаешь, что они тебе нужны? – спросил он, небрежно махнув рукой в сторону стражи. – А я считал, что мы друг друга поняли.

Улыбка скользнула по губам Герцога и тут же пропала.

– То есть я должен полагаться на твое добросердечие. Как Крил.

Накануне вечером, когда Тоа-Ситель привел его в этот самый покой во дворце Колхари, где его ждал настоящий пир: разные виды холодного мяса, горы хлеба и фруктов, графинов с вином, а еще ванна, такая горячая, что вода в ней едва не кипела, – Кейн горько усмехнулся, покачал головой и сказал: «Надо же, и вот за это я только что убил человека, который сдал меня тебе».

Тоа-Ситель, с порога наблюдая за тем, как Очи Короля снимают с Кейна оковы, без тени иронии ответил:

– Видимо, ты поторопился.

Пока Кейн нехотя жевал, Герцог объяснял ему, кто отдал приказ о его аресте и почему его привели во дворец. Кейн слушал его, потеряв дар речи от изумления.

Какая ирония – Император хочет нанять его, Кейна, для поисков Шута Саймона. Он собирается платить Кейну за то, что он и так уже делает, мало того, он готов предоставить в его распоряжение все ресурсы Империи, чтобы ускорить поиски.

Крил, сам того не зная, оказал Кейну услугу.

Осторожно опустив на тарелку только что сделанный сэндвич, Кейн медленно сглотнул и сказал:

– Понятно. Сколько мне заплатят и когда начинать?

Но тут, как оказалось, и крылась загвоздка: Ма’элКот желал сам поговорить с Кейном. Нет, Тоа-Ситель не знал о чем. А пока Кейну посоветовали принять ванну, постирать одежду и в любой момент ожидать вызова к Императору. Он так и сделал: тщательно вымылся, постирался, зашил даже дырку, оставленную в штанине клыком огра. От нетерпения и восторга у него дрожали пальцы: надо же, как все повернулось, – он попал во дворец, где его с минуты на минуту ждет встреча с намеченной жертвой, а Очи Короля готовы помочь ему в поисках жены.

Приготовления были окончены, а ожидание продолжалось.

Время шло, а он все ждал.

Один в роскошном покое, он метался из угла в угол. Нетерпение переросло в злость, злость – в ярость. Его заперли, и, когда он стал трясти дверь, часовой, который охранял коридор, подошел и вежливо спросил, не нужно ли ему чего. Кейн бросился к тайному входу для прислуги – расположение дверей во дворцовых покоях он выучил за тот месяц, что провел здесь, притворяясь слугой, а на самом деле готовя убийство Тоа-Фелатона. Там тоже было заперто. Он прикинул: может, разбить окно и выбраться наружу? Но зачем?

Ведь во дворце его держат не столько замки и двери, сколько его собственные желания, надежды и даже мечты. Второй такой возможности не представится, значит нельзя ее упускать.

О чем бы он ни думал, его мысли неизменно возвращались к той женщине, которую держали в Донжоне.

А вдруг это Шанна?

Что, если ей ничто не угрожает?

И он обнимет ее, скажем, через час, а то и раньше.

Ведь то заклятие могло просто сбить Берна с толку, и он арестовал ее не потому, что понимал, кто она, а просто потому, что она оказалась рядом. И это не исключено.

С другой стороны, пленницей Донжона может оказаться и та, другая женщина – Таланн. А Шанна может быть где угодно. Например, ужинает с друзьями в шикарном клубе на Южном берегу. Или из последних сил отбивается от Котов, загнанная в угол где-нибудь в городе Чужих.

Или лежит мертвая.

Неуверенность грызла его мозг изнутри, точно крыса.

А Ма’элКот так и не пришел и никого не прислал за ним. Ночь проходила, а он все метался из угла в угол, глядя, как миллиметр за миллиметром снижается в лампе уровень пахнущего розой масла. Каждый удар его сердца отсчитывал мгновения истекающей жизни Шанны и время, потраченное им зря.

После полуночи Кейн уже не жалел, что убил Крила.

Наконец изнеможение заставило его опуститься в мягкое кресло. Он сидел, думая о своей беспомощности, пока эти размышления плавно не перешли в сон.

Он шел впереди своих сопровождающих по коридорам дворца Колхари. Шестеро Рыцарей следовали за ним, а Тоа-Ситель шел последним, сцепив руки за спиной и с выражением задумчивого внимания на лице. Стук шагов, даже несмотря на подковки на сапогах Рыцарей, не нарушал тишину коридора – его поглощала ворсистая дорожка из тиля, покрывавшая всю середину мраморного пола, желтовато-розового, точно персик. Время от времени Тоа-Ситель подсказывал Кейну, куда идти: поворот, еще поворот, лестница.

Рядом с лестницей был арочный проем, за ним открывалась вертикальная шахта. По трем ее стенам тянулись толстые промасленные канаты, пропадая из виду вверху и на глубине. У арки висел колокол. Кейн кивнул на него, проходя мимо:

– Многовато нас для движущейся комнаты, да?

Тоа-Ситель ответил:

– Да, огры у кабестана в погребе больше трех не тянут… Хотя зачем я тебе это говорю, ты же и так все знаешь. – Голос вельможи вдруг стал хрипловатым, точно он боролся с внезапно нахлынувшим чувством. Странно.

Кейн пожал плечами и шагнул к лестнице. В молчании они спустились на два пролета и вышли в другой коридор, где Кейн ощутил неожиданный для дворца запах: пахло железом и кровью – одним словом, бойней. Запах нарастал с каждым шагом.

– Мы с тобой почти одного возраста, Кейн, – вдруг заговорил Тоа-Ситель. – Если ты и моложе меня, то не намного – года на три-четыре. У тебя есть дети?

Кейн остановился и глянул через плечо на Герцога:

– А тебе-то что?

– Сыновья – гордость мужчины, дочери – его утешение на старости лет. Ничего, просто любопытно.

Кейн пожал плечами:

– Пока нет.

– А у меня было два сына. Я их любил, Кейн. Они выросли воинами, отважными и сильными. Их звали Ташинель и Джаррот. Обоих убили – с разницей в один месяц – в последней Войне за Престол.

Он произнес это так спокойно, словно сообщал о росте цен на рынке зерновых, однако лицо его потемнело, и в нем мелькнула угроза.

Кейн выдержал взгляд Герцога, словно признавая его потерю, а сам подумал: «Еще один камень в мой огород». Но в сравнении с теми ранами, которые уже получила его совесть, эта была царапиной, сущим пустяком.

Он опустил глаза, как будто стыдился, и продолжил путь. «Пусть думает, что я переживаю. Может быть, ему станет легче. Надо запомнить, что Берн, видимо, не единственный мой враг во дворце».

Тоа-Ситель сказал:

– Тебе туда, в конец коридора, под арку. Когда войдешь, стой и молчи. Когда Император занят Великим Трудом, как он это называет, его нельзя отвлекать. Он сам обратится к тебе, когда – и если – пожелает.

– Что еще за Великий Труд?

Заглавные буквы без труда угадывались в интонации Герцога.

– Сам увидишь. Ступай.

Запах крови стал гуще. У двери его уже можно было резать ножом. Так пахнет залежалая сырая говядина.

При Тоа-Фелатоне за этой дверью был малый танцевальный зал – сравнительно небольшое пространство для торжеств, не более чем на тысячу приглашенных. Солнечный свет, до того яркий, что с непривычки защипало глаза, лился в зал через огромные стрельчатые окна, которые занимали почти всю южную стену, чередуясь с толстыми колоннами из импортного гранита. Паркет и пол на середине зала были разобраны до каменного перекрытия, образовавшаяся яма была неглубокой и неширокой – переплюнуть можно.

Яму наполняли раскаленные докрасна угли, источавшие сильный жар без запаха и дыма. Над ними стоял массивный котел на бронзовых ножках: широкий и приземистый, как сотейник, он был достаточно глубок, чтобы человеку можно было сидеть в нем, погрузившись до пояса. Котел обслуживали пажи: одни бегали вокруг, помешивая внутри длинными деревянными палками, которые им приходилось держать на вытянутых руках над головами, мокрыми от пота, другие что-то подливали в варево, а третьи перетаскивали с места на место огромные кожаные мехи. Поставив их на пол, пажи вдвоем наваливались на мощные рукоятки и вдыхали в рдеющие угли новую жизнь, отчего те из красных становились желтыми.

В котле булькало что-то похожее на грязь или, скорее, на очень мокрую глину. Кейн сразу подумал, что от нее-то, должно быть, и идет этот странный дух – кровавый, но едкий, будто кислотный. Воздух в зале плыл и колебался от жары.

В кипящей грязи босиком топтался Император Ма’элКот.

Да, ошибиться было невозможно – это был именно он. Его выдавал рост. Кейн замер на пороге и оттуда следил за каждым движением Императора. На задворках мозга зашевелилось воспоминание, словно чей-то настойчивый палец пробрался к нему в череп и щекотал его изнутри, как тогда, в кабинете Кольберга: где-то он уже видел эти движения, эту мимику, слышал эти интонации.

На Императоре был только килт из темно-малинового бархата с золотой нитью, а своими движениями, исполненными неспешности и величавой грации, Ма’элКот напоминал динозавра или дракона. Он буквально перетекал из одной позы в другую, наслаждаясь игрой мускулов на своих массивных плечах, руках, груди и спине, упивался ею, словно это была разновидность духовности, удовлетворявшая его персональную потребность в прекрасном, такую же насущную и простую, как потребность в сексе.

Но не здесь крылась причина мучительного ощущения чего-то смутно знакомого. Эти движения Императора были такими же стилизованными, как у бодибилдера, и выверенными, как у танцора балета.

Горячая глина под ногами Ма’элКота булькала и плевалась, бордовые кляксы липли к его икрам, но он обращал на них не больше внимания, чем на ветер от мехов в руках пажей. Его глаза, ярко-зеленые, как два свежих листка клевера, то и дело вспыхивали изумрудным огнем. Вот он поднял руку, словно священник, благословляющий толпу, и из глины, изрыгая клубы пара, поднялось бесформенное нечто.

Глиняная глыба весом под сто килограммов висела в дрожащем от жары воздухе в двух метрах над поверхностью, удерживаемая лишь волей Ма’элКота. Пять псевдоподий вылезли из ее боков так стремительно, точно она отрастила их сама, по собственному произволу. Лишняя глина отвалилась, шлепаясь в котел, как свежее дерьмо. Четыре конечности истончились и вытянулись, пятая, наоборот, сократилась и округлилась, и масса приняла форму человека.

Рядом с могучим Императором гомункул казался крошечным и слабым. Он вращался в воздухе, при каждом обороте приобретая все больше сходства с человеком. Волны и складки пошли по его телу, предвещая явление одежды. Лицо медленно поворачивалось к Кейну, и он увидел коротко подстриженные усы, небольшую бородку, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала линию подбородка, и нос со шрамом, сломанный в драке. У него пересохло во рту.

Он уже поднял было ногу, чтобы подойти поближе, когда Ма’элКот сказал:

– Пожалуйста, не шевелись. Это не так легко, как ты думаешь.

Но ведь он даже головы в его сторону не повернул! Как же он увидел, что Кейн стоит там, у порога? Уж не глазами точно.

Кейн смотрел на глиняную статую, еле осмеливаясь дышать. «Клянусь Клинком Тишалла, – подумал он. – Это же я».

Мысль, додуманная им до конца, тут же стала правдой – перед ним была точная копия его самого, реплика, можно сказать, правда цвета глины. Поза и та была такой же. Псевдо-Кейн висел, медленно вращаясь, точно труп на виселице, а Ма’элКот любовался своей работой. Голос Императора был теплым и приятно рокотал в ушах, – наверное, так ребенок, находясь внутри матери, слышит голос отца сквозь стенки ее утробы.

– Все, Кейн, теперь можно. Пожалуйста, проходи.

Пажи продолжали суетиться вокруг котла, помешивая и поддувая, и совершенно не обратили внимания на Кейна, когда тот вошел в зал. Он ступал робко, его грудь распирало чувство, которому он никак не мог подобрать названия, ведь он никогда ничего подобного не испытывал. Наконец он понял – это был трепет.

Прямо у него на глазах вершилось поразительное, это была потрясающая демонстрация мастерства: нельзя было даже представить человека, который контролировал бы свое окружение лучше, чем Ма’элКот.

«А я еще подрядился его убить, – подумал Кейн. – Придется застичь его как-нибудь врасплох, ночью».

Ма’элКот шагнул к нему по кипящей глине, не обращая внимания на жару и пар, а Кейн-манекен болтался рядом с ним в воздухе, подскакивая, точно щенок. Император улыбнулся Кейну так, что у того потеплело в груди, как от хорошего виски, и вдруг спросил:

– Никак не могу решить, куда Мне вставить этот кусок. Что скажешь?

– Кусок? – хрипло повторил за ним Кейн. – Какой кусок? Чего кусок? Не понимаю.

Император ответил ему снисходительной улыбкой олимпийца:

– Разумеется. Ты ведь смотришь на это… – он кивнул в сторону глиняной статуи, – как на законченное произведение искусства. А для Меня он – фрагмент, часть вот этого.

И Ма’элКот взмахнул рукой, показывая куда-то вверх и за спину Кейна. Тот обернулся, поднял голову – выше, выше, еще выше – и наконец замер с открытым ртом, пораженный тем, что открылось ему.

Перед ним было лицо.

Оно могло принадлежать только титану или Атласу, на чьих плечах покоится небо. Громадный рельеф занимал все пространство от арки над входом до центра потолка – метров тридцать пять.

Рельеф не был закончен еще и наполовину. Кое-где из штукатурки уже выступала структура будущего лица, но в основном стена была еще совсем голой. Полностью были завершены только глаза и лоб.

Они состояли из людей.

Словно пазл, придуманный безумным богом, черты лица складывались из человеческих тел – местами расчлененных, местами переплетенных, наслаивающихся друг на друга, как трупы в общей могиле. Кейн даже не сразу сообразил, что это не настоящие тела, а статуи, такие же, как та, которая парила сейчас у плеча Ма’элКота.

Величина изображения поражала. При одной мысли о том, сколько труда уже вложено в каждую безупречно выполненную фигуру, сколько времени потрачено, чтобы найти для нее подходящее место, и сколько еще предстоит сделать, прежде чем рельеф будет завершен, трепет Кейна перерос в благоговейный страх и сдавил ему горло, удушая последнюю надежду на то, что Ма’элКот всего лишь маг, могущественный, но все же один из многих.

Кейн стоял и смотрел, вытаращив глаза.

– Нравится? – прогудел Ма’элКот. – Я назвал ее «Будущее Человечества».

Тут в голове у Кейна как будто что-то щелкнуло, и он прозрел: лицо на потолке словно вдруг покрылось плотью, окрасилось в привычные цвета человеческой кожи, и он увидел…

Ма’элКота.

– Оно похоже на тебя, – прошептал Кейн.

– Конечно. Это же автопортрет.

Голос Ма’элКота прозвучал прямо у плеча Кейна. Он обернулся и уткнулся носом в необъятную грудную клетку Императора. Значит, он выпрыгнул из котла так тихо, что Кейн и не услышал, – тише кошки. Кейн вдохнул его запах: крепкий мужской пот мешался с ароматом лаванды от промасленных волос и бороды и густой мясной вонью от глины, засохшей на коже Императора. Ма’элКот улыбнулся, показав белые, безупречно ровные и пугающе крупные зубы:

– Великий художник всегда изображает только себя, Кейн.

Могучие голые руки Императора, покрытые буграми мышц, показались Кейну такими страшными, что у него даже голос пропал, и он смог только кивнуть.

Кейн-манекен между тем продолжал висеть рядом с ними. Настоящий Кейн заглянул в свои собственные глаза, только слепые, и поразился, разглядев каждый волосок в бороде глиняного двойника.

– С этим фрагментом я работаю сейчас, но все никак не могу решить, куда его пристроить. У каждого куска должно быть свое, строго определенное место, ведь кусок – это часть целого, – продолжал Ма’элКот. – За последние два дня я возвращаюсь к нему уже в который раз, но ничего так и не придумаю. Может, ты подскажешь?

Кейн помотал головой и с трудом выдавил:

– Я не осмелюсь.

– Вот именно, – вздохнул Ма’элКот. – Ну что ж… Раз подходящее место не найдено…

Император поднял руку на уровень глаз и сжал ее в кулак. Кейн-манекен судорожно дернулся и сломался, глина брызнула меж невидимых гигантских пальцев.

На мгновение настоящему Кейну почудилось, будто лицо глиняного двойника исказила жуткая гримаса непереносимой боли, но в следующий миг ее не стало. Ма’элКот снова двинул рукой, глиняный комок скакнул в котел, словно мяч, и плюхнулся туда, откуда вышел.

Ма’элКот спросил:

– Ну что, какие будут вопросы?

– Ты, – медленно ответил Кейн, – прямолинейный человек.

– Уловки – это для слабаков. К лести и недомолвкам прибегают те, кому недостает силы пойти и взять желаемое.

«Забавно, – подумал Кейн, – кажется, я сам не раз и не два говорил примерно то же самое».

Мимо прошел паж с большим ведром красной жидкости, которую он выплеснул в котел. Проследив за ним, Кейн обратился к Ма’элКоту:

– Один вопрос у меня все же есть. Что за жидкость они подливают то и дело? Уж больно похожа на кровь.

– Кровь и есть, – серьезно ответил Император. – Все великие шедевры пишут кровью, ты разве не знал?

– Но это… гм… – Кейн невольно закашлялся. – Это же просто метафора.

– Вот как?

Император потер ладонь о ладонь и вдруг дружески хлопнул Кейна по спине, да так, что тот едва не растянулся на полу от такого похлопывания.

– Идем. Мне надо помыться, а ты, разумеется, голоден и должен поесть. А потом нам многое предстоит обсудить.

И он так стремительно зашагал к выходу, что Кейну пришлось бежать за ним вприпрыжку, чтобы не отстать.