Текст книги "Герои умирают"

Автор книги: Мэтью Вудринг Стовер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 49 страниц)

11

В сумерках отряд верховых констеблей подъехал к улице Богов с запада и стал теснить конями задние ряды, видимо, чтобы заставить толпу двигаться быстрее. Толпа ответила ворчанием и жалобными воплями. Почему их вообще прогоняют из Старого города с наступлением темноты? Кто это придумал? Ма’элКот? И какого черта эти ублюдки со своими клячами так пихаются?

На улице, и без того запруженной народом, вскоре стало не протолкнуться. Пищали дети, зажатые между более крупными взрослыми. Взрослые кричали констеблям: «Полегче, людям же больно!», но капитан констеблей нервничал. Он знал, что буча неминуемо разразится, и хотел, чтобы это произошло на Северном берегу, а не в его районе, поэтому приказал своим людям давить сильнее. Чем скорее улицы Старого города очистятся от этой швали, тем лучше.

Неудивительно, что толпа скоро начала давать отпор.

Настал момент, когда лошади уже не могли двигаться вперед, оказавшись перед стеной шевелящейся плоти: человеческие, магические и первобытные тела стояли плечом к плечу так тесно, что казалось, еще чуть-чуть – и они сольются в единый, невиданный доселе организм. Вдруг какой-то огр протянул когтистую лапу, пальцами выковырнул из мостовой булыжник и запустил им в капитана. Булыжник просвистел у капитана над ухом и упал за спиной его лошади, но толпа подхватила идею.

Камни полетели со всех сторон, напуганные констебли расчехлили тяжелые дубинки и принялись охаживать ими тех, до кого могли дотянуться. Звуки, похожие на барабанную дробь, раскатились по улице.

Кто-то в толпе взвыл:

– Почему вы колотите нас? Разве не вы должны защищать нас от Актири?

Кто-то другой ответил:

– Да ими самими командуют Актири, вот почему! Надо призвать ублюдка Ма’элКота к ответу!

Капитан отдал приказ немедленно арестовать заводилу, но тот как сквозь землю провалился. Зато толпа уже выкрикивала хором:

– Актири! Актири! Ма’элКота к ответу!

Те двое – один задал вопрос, а другой ответил – были Подданными Арго. Энергично действуя локтями, они принялись проталкиваться к ближайшему проулку, очень довольные своей работой, но и по дороге не переставали подогревать толпу громкими выкриками: «Ак-тири! Ак-тири!» Сначала за ними повторяли лишь те, мимо кого они лезли, но вскоре крик отделился от зачинщиков и зажил своей жизнью, а сами они скрылись в проулке.

Тем временем толпа грозно скандировала:

– Ак… ТИРИ! Ак… ТИРИ!

Люди, толкая друг друга, повернули вспять и двинулись на лошадей, которые шаг за шагом начали отступать к началу улицы Богов.

Едва толпа поняла, что путь назад свободен, ее уже было не остановить.

Капитан мог бы скомандовать своим людям отступление и тем сохранить хотя бы видимость контроля над ситуацией. Он мог бы бросить их в отчаянную атаку, и тогда, забив в толпе кого-то насмерть дубинками и зарубив мечами, его люди, может, и погасили бы мятежный дух толпы. Но капитан не предпринял ни того ни другого. Молодой и неопытный, он дрожащим от напряжения голосом кричал своим людям, чтобы те держали строй, – ему казалось, что у него нет другого выхода. Отступление в его глазах было равно предательству, а приказать своим людям избивать тех, кого они вроде как поклялись защищать, он не мог. Капитан замешкался, ища выход, и проиграл.

Одного из констеблей внезапно стащили с лошади, замелькали кулаки, ноги – и констебль исчез. Толпа взревела, точно хищный зверь, отведавший крови.

Так совсем небольшой сдвиг перспективы, видение общей цели, на миг мелькнувшее перед толпой, превратило сборище индивидов, случайно оказавшихся в одном месте в одно и то же время, в единый организм, в котором каждый мужчина, каждая женщина, каждый гном, эльф, огр или фея были клетками. Их отдельные сознания словно бы перестали существовать или, точнее, слились в единый разум более высокого порядка – коллективный разум, который правил единым организмом, и этот организм был голоден.

Не прошло и секунды, как с лошади сбросили еще одного констебля и еще. Отряд распался, уцелевшие повернули коней и бросились наутек, провожаемые улюлюканьем и градом камней.

Когда стемнело, толпа уже вовсю хозяйничала на улице Богов. Бунтовщики поджигали дома – пусть огонь пожаров будет им вместо солнца – и грабили магазины, готовя себе пир.

Толпа изголодалась, и у нее была целая ночь для подкрепления сил.

12

Двое Рыцарей дворцовой охраны втолкнули его в движущуюся комнату, один из них дернул за веревку девятого этажа и присоединился к остальным. Звонкий удар бича пронесся по шахте, заскрипели веревки, когда огры внизу налегли на поворотное колесо и движущаяся комната поплыла наверх.

Кейн ехал молча, сложив за спиной руки и никак не реагируя на взгляды солдат. Те явно нервничали: то и дело слизывали бусинки пота, выступавшие на верхней губе, их влажные руки вцепились в рукояти мечей в ножнах, и, главное, они не сводили с Кейна глаз. Они хорошо знали, что он за птица, и не хотели рисковать. Он даже не удержался от искушения и звякнул своими кандалами: всего лишь раз – полюбоваться, как солдаты подпрыгнут. И они не обманули его ожиданий. Он тихо и невесело усмехнулся.

Он уже слишком стар, чтобы смеяться.

Стар и напуган: не за себя, конечно, не за свою жизнь. Он всегда знал, что ему суждено умереть в Надземном мире. К тому же у него было несколько дней, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что он умрет скоро, может быть прямо сейчас, той же смертью, какой умерла Таланн или тот жрец из Рудукириша во время ритуала Возрождения. Он умрет, побежденный тем, кому он не ровня, с кем бесполезно тягаться.

Так что он боялся не смерти, а того, как бы не облажаться перед ней.

На трибуне Хамского стадиона он не мешкал потому, что видел перед собой цель, ясную и вполне материальную, и, чтобы достичь ее, ему нужно было всего лишь преодолеть некоторое расстояние по грязи и камням.

Здесь цель была по-прежнему ясна, как солнце: Шанна, живая и невредимая, дома. Однако на Земле путь к ней застилался туманом возможного или невозможного. И он был слишком далек от цели, чтобы с уверенностью выбрать единственный верный путь к ней, а ведь в глубине души он знал, что двух путей быть не может, что лишь один из миллиона ведет к желаемому результату – спасению Шанны. Но даже если он не ошибется и найдет эту единственную безопасную тропу, то она все равно поведет его через зыбучие пески, мимо ям, заполненных заостренными кольями, мимо чудовищ, которые жаждут добраться до Шанны.

«Шажок за шажком к свету», – как мантру, повторил он себе и прибавил к ней еще одно давнишнее правило: «Всегда делай вид, будто знаешь, что делаешь. Не показывай никому своей растерянности».

Толстые перекрытия девятого этажа скользнули перед ними и замерли, движущаяся комната остановилась. У выхода его провожатых встречали еще два Рыцаря. Первый Рыцарь шагнул вверх, покидая комнату, но с каждым выходившим человеком уровень пола поднимался немного выше, так что Кейна они практически выносили на руках – стальная перекладина между кандалами не дала бы ему сделать шаг нужной величины.

Обменявшись паролем и отзывом со стражей у входа в Сумеречную башню, Рыцари принялись снимать кандалы с Кейна. Предстоял долгий подъем по винтовой лестнице.

Идя наверх в сопровождении четырех солдат – два спереди и два сзади, – Кейн постепенно осознал, что на лестнице пахнет нагретым металлом, причем нагретым не в горне, а при помощи электричества. От запаха першило в гортани. Когда они поднялись на самый верх и впереди уже показалась распахнутая дверь, Кейн уловил запахи серы и разложения, как будто наполовину мумифицированный труп лежал возле трещины в склоне вулкана, через которую тянуло сернистыми парами.

В комнате на верху лестницы стояли и внимательно наблюдали за его подъемом двое мужчин. Дрожащий свет фонаря падал на них сбоку, и Кейн разглядел, что это Тоа-Ситель и…

– Привет, Берн, – обратился к нему Кейн с наигранной насмешкой. – А я-то думаю, чем тут так воняет.

– Смейся, смейся, пидор, – ответил ему Берн спокойно. – Придет и твоя очередь.

– Ты прямо как моя мать, она тоже всегда так говорила.

Тоа-Ситель без всякого выражения приказал переднему солдату:

– Развяжи ему руки.

Тот нахмурился:

– Вы уверены?

– Так велел Ма’элКот. Развяжи его, и идите вниз.

Солдат пожал плечами, разомкнул наручники, и все четверо затопали по лестнице обратно. Кейн до последнего прислушивался к их затихающим шагам, пока напоказ снимал со своих запястий тонкие лоскутки кожи, натертой грубыми краями кандалов.

– Где ты пропадал эти два дня? – спросил его Тоа-Ситель.

Но Кейн проигнорировал вопрос, а подойдя к окну, посмотрел вниз. В сумерках небо затянуло облаками, на которые снизу падали багровые отблески городских пожаров. Ветер доносил издалека крики, в которых иногда угадывалось одно слово, повторяемое нараспев десятками глоток:

– Ак-тири… Ак-тири…

Значит, Подданные выполняют свою часть сделки; хорошо бы и у него был шанс выполнить свою…

– Красивый отсюда вид, – сказал он.

– Я задал тебе вопрос и жду ответа! – с неожиданной горячностью сказал Тоа-Ситель.

Кейн повернулся к окну спиной и привалился к подоконнику, глядя на мрачные лица своих врагов, освещенные сзади драматическим красным светом.

– У меня для тебя новость, Герцог. Я не обязан тебе отвечать. Хочешь ответов – задавай вопросы Ма’элКоту, пусть он отвечает, если захочет.

Берн делает шаг вперед, его рука медленно ползет к плечу, к торчащей над ним рукоятке Косаля.

– Ах ты, паршивец. Да я тебя убью прямо сейчас.

– Расслабься, Берн. Чего это ты такой напряженный? Или Таланн все же чиркнула тебя ножичком пару раз?

Взгляд светлых глаз Берна опасно темнеет, но голос звучит почти весело:

– Так вот как ее звали? Она не успела мне сказать. Знаешь, какими были ее последние слова перед смертью? Она просила меня: «Берн, трахни меня по-собачьи!»

Кейн встряхнул головой и усилием воли выдал свой напряженный оскал за улыбку.

– Какой ты еще ребенок. Даже жалко, что можно убить тебя всего один раз.

Берн снова шагнул вперед, но Кейн, ухмыляясь, поднял обе руки и покрутил ими так и этак, словно демонстрируя драгоценности.

– Ты опоздал. Надо было начинать, пока у меня руки были связаны. Теперь ты упустил свой шанс.

И он прислонился к подоконнику. Он был уверен – если Берн бросится на него, он легко отправит его полетать сквозь это окошко у себя за спиной. «Посмотрим тогда, как сработает твоя хваленая Защита, когда ты на предельной скорости грохнешься о мостовую внизу».

Но тут Тоа-Ситель предостерегающим движением положил руку на плечо Берна.

– Ты сказал, пусть отвечает Ма’элКот, – заговорил он. – Ты хочешь сказать, что Ма’элКот знает? И что мои поиски тебя были чем-то вроде… э-э-э… развлечения? Что это было – чья-то забава или часть замысла покрупнее?

«О, а почему бы и нет? – мелькнула у Кейна мысль. – Почему бы не посеять разлад в стане противника?»

– Не злись, Тоа-Ситель. Бог, как ты, может быть, слышал, ходит неисповедимыми путями.

– Он издевается над тобой, – сказал Берн. – Ма’элКот так не делает. Он всегда был честен с нами, и ты это знаешь.

Кейн перевел взгляд с одного своего противника на другого. «Когда это Берн и Тоа-Ситель стали „нами“?»

Этого было достаточно, чтобы его желудок завязался узлом от страха.

Он кивнул на массивную дверь из железа, поверхность которого покрывала вязь из серебристых рун:

– Ма’элКот там?

Берн ухмыльнулся:

– И не он один.

Тоа-Ситель шипением призвал его к молчанию.

– Пусть он сам узнает.

Во рту у Кейна вдруг стало сухо и так холодно, как будто он глотнул ледяного ветра арктических пустынь. Кровь запела в ушах.

– Паллас… – прошептал он, и на бесконечный миг между двумя гулкими ударами сердца все, что было в нем рационального, покинуло его, уступив место страшным сказкам, которые в народе рассказывали про Железную комнату.

Во всей Анхане, а то и во всей Империи не было таверны, где, доведись кому-то произнести жарким августовским вечерком эти два слова: «Железная комната», – у всех, кто был рядом, не побежали бы ледяные мурашки по коже. Да что там: узнай Кейн, что Паллас поместили в Театр Истины, он и то не напугался бы так сильно.

Но мысль о Железной комнате пугала его вовсе не потому, что ему предстояло войти туда самому, наоборот, он рвался туда, надеясь, что его появление в этих мрачных стенах поможет той, которая заперта там сейчас.

Кейн оттолкнулся от подоконника, но Берн и Тоа-Ситель встали перед ним плечом к плечу, преграждая ему путь к массивным дверям.

– Когда Ма’элКоту понадобится твое общество, он сам тебя позовет, – сказал Тоа-Ситель.

Кейн ответил:

– Уйди с моей дороги.

– Жди, когда тебя позовут, – сказал Берн и сделал шаг к Кейну, возвышаясь над ним, как башня. – Он не любит, когда его отрывают от дел.

Кейн поднял голову и взглянул в ледяные голубые глаза Берна. Тот стоял так близко, что Кейн одним броском мог бы вцепиться зубами прямо ему в горло. Старая ненависть к врагу не остыла в нем, как никуда не делось и отчаянное желание вырвать ему руки и ноги так, чтобы кровь хлестала из рваных ран, и все же Кейн был очень далек от того, чтобы совершить такую же безрассудную глупость, как тогда, в казино Кирендаль. Нет, теперь он действовал хладнокровно, преследуя одну простую и ясную цель: спасти Шанну.

– До чего же занятно меняется порой наша жизнь, Берн, – сказал он небрежно. – Представляешь, я все еще могу вообразить будущее, в котором ты будешь жив завтра.

Берн презрительно фыркнул. На Кейна пахнуло мясом.

– Держись от двери подальше, тебе говорю.

Кейн чуть подался в сторону, чтобы видеть дверь из-за плеча Берна.

– От какой, от той, что ли?

Искоса он бросил насмешливый взгляд на Тоа-Сителя, потом протянул руку и легко постучал по груди Герцога двумя пальцами:

– Эй, Тоа-Ситель, помнишь, ты недавно говорил мне, что никогда не подойдешь ко мне на расстояние вытянутой руки?

Герцог ощутимо напрягся – он вспомнил скоропостижную смерть Крила в Монастырском посольстве. Этой секунды Кейну хватило, чтобы оттолкнуть его на расстояние вытянутой руки в сторону и проскользнуть между ним и Берном к двери.

Подбежав к двери, он обеими руками схватился за огромное кольцо Уробороса, поднял его, кряхтя от натуги…

– Кейн, нет! – вскрикивает позади него Берн, и в его голосе Кейн слышит страх, причем такой искренний, что поневоле улыбается.

Ухмыляясь, он оглядывается через плечо: Берн и Тоа-Ситель стоят там, где он их и оставил, оба бледные, и одинаковым жестом протягивают к нему руки, словно и хотят остановить его, и боятся, как бы он не отпустил кольцо.

– Ты не знаешь… – говорит Тоа-Ситель хрипло, – ты не знаешь, что может быть внутри…

– Черт, – со смехом отозвался Кейн. – Вы прямо как дети малые. Ладно, расслабьтесь, я не буду стучать.

И он рванул на себя дверь.

Внутри пахло кровью, человеческим дерьмом, которое неоднократно смывали соленой водой, а еще смолой – в жаровне тлели древесные угли. Покой был просторным и таким высоким, что стены и потолок отражали шелестящее эхо шагов Кейна, и все же, когда Ма’элКот поднялся ему навстречу, комната как будто съежилась, в ней, казалось, не осталось уголка, до которого Император не мог бы дотянуться рукой, если бы пожелал.

– Кейн, входи. И закрой за собой дверь.

Кейн пожал плечами и оглянулся назад. Берн и Тоа-Ситель смотрели ему вслед со смесью благоговения, смутной тревоги и глубокой подозрительности.

Он подмигнул им и закрыл дверь.

13

Дверь за спиной Кейна захлопнулась, и комната загудела, словно гонг.

Ма’элКот двинулся ему навстречу, устрашающий, как грозовая туча:

– Я давно жду твоего возвращения.

На нем была накидка из тонкой сетки, которая закрывала его тело с головы до ног, – так малыш, решив поиграть в привидения, накидывает простыню себе на голову; к нижнему краю сетки были приторочены четыре крупных черных камня неправильной формы – они блестели, как гриффинстоуны. Под сеткой на Императоре не было ничего, кроме коротких кожаных штанишек в обтяжку – точно такие же он надевал под одеяние для ритуала Перерождения. Пот блестел на его захватывающей дух мускулатуре, как у бодибилдера, когда тот намажется специальным гелем; его борода и распущенные волосы впитали в себя столько пота, что с них текло.

– Мне нужны от тебя ответы, Кейн, – продолжал он без тени своего обычного, почти отеческого добродушия.

Если бы далекий раскат грома содержал в себе слова, отчетливо произнесенные и разрезанные паузами на смысловые части, то именно с ним был бы сравним бесстрастный, но в то же время угрожающий голос Ма’элКота.

– Паллас Рил – твоя любовница. И Паллас Рил – это Шут Саймон. – Император возвышался над Кейном, словно гора, грозящая камнепадом. Маска спокойствия на его лице дала трещину, когда жилы на его шее вздулись от напряжения. – Ты пожалеешь, что обманул Меня, Кейн.

Но Кейн не слышал его угроз. Не мог слышать. За спиной Императора на пропитанной кровью глыбе песчаника размером со стол лежала хрупкая обнаженная женщина, в которой для Кейна были сосредоточены все надежды и все смыслы.

Ее грудь была тиха. Ее раскрытые глаза безучастно смотрели на круг серовато-коричневого камня в потолке над ней. Связанные вместе руки были запрокинуты за голову, лодыжки тоже связаны, причем удерживавшие их веревки проходили через тяжелые железные кольца на полу. Ее драгоценное лицо покрывали синяки: их, а также мелких повреждений кожи было так много, что они почти сливались в одну большую рану. Кусок льняной ткани, некогда белоснежной, а теперь коричневой от запекшейся крови, местами еще влажно блестевшей темно-красным, стягивал ее грудь. Но взгляд Кейна сразу приковали ее глаза, о, эти глаза…

Широко открытые, они не мигали и не видели, и Кейну было совершенно все равно, что сделает с ним Ма’элКот.

Это мгновение, когда он стоял перед ней и не мог ни думать, ни дышать, длилось, как ему показалось, вечно. Даже сердце в нем замерло, жили одни глаза.

И вдруг, когда ее грудь медленно-медленно приподнялась, а потом так же медленно опустилась, для Кейна настал новый день. Он сам задышал вместе с ней, и все в мире снова обрело для него смысл.

– Но сначала, – сказал Ма’элКот, подойдя так близко, что Кейн почувствовал запах гнили в его дыхании, – Я хочу узнать, где ты был?

Кейн встряхнулся.

– А ты мне кто, мать, что ли? – ответил он насмешливо, как говорил с Берном.

Его спасла быстрота реакции: рука Ма’элКота еще только начинала движение, а Кейн уже сгруппировался и нырнул, так что тяжелая длань лишь наподдала ему сзади напоследок, но от этого удара он полетел по полу кубарем.

«Срань господня, – подумал он, откувыркавшись свое по металлическому полу и собираясь с мыслями, чтобы встать. – Кажется, у меня проблема…»

Ма’элКот прыгнул на Кейна, как кот на мышь, и, набрав полные горсти его черной кожаной туники, оторвал от пола и затряс, как терьер трясет крысу, чтобы переломить ей хребет. Все раны Кейна до единой завопили от такого обращения, их агонизирующий хор как будто прочистил ему мозг.

И он понял сразу несколько вещей.

Во-первых, он умрет здесь и сейчас. Если Ма’элКот не получит ответа, который его удовлетворит, он забьет его здесь прямо голыми кулаками, а ответа у Кейна не было, точнее, он не мог его произнести.

Во-вторых, Ма’элКот решил убивать его голыми руками не от ярости, а потому, что, пока он в этом сетчатом балахоне, ему недоступна магия. Ведь из такой же серебристой ткани был костюм Аркадейла в Театре Истины, и накидки, которые придумал Коннос, были точно такие. Значит, они отрезают его от Потока. Значит, вот как он узнал, кто такая Паллас и что она и Шут Саймон – одно лицо: серебряная сеть освободила его от заклятия Вечного Забвения.

И наконец, в-третьих, и это главное: отрезанный от Силы, которая делает его тем, кто он есть, Ма’элКот уязвим.

А значит, его можно убить.

Прямо сейчас. И прямо здесь.

У Кейна даже голова закружилась. Лучшего шанса у него не будет.

Даже без ножей, которые отобрали у него Рыцари дворца, и несмотря на чисто физическую мощь гиганта Ма’элКота, который выше его на полтора фута и тяжелее примерно вдвое, у него, Кейна, все же есть вполне приличные шансы уложить этого полубога прямо здесь.

Причем другого такого шанса у него точно не будет.

Прямо сейчас.

Тут Ма’элКот снова встряхнул его, да так, что комната запрыгала и завертелась у него перед глазами, и прямо ему в лицо крикнул:

– Где? Отвечай Мне! Где ты пропадал?

– Ладно, – сказал Кейн, – ладно…

Ма’элКот перехватил его так, чтобы держать одной рукой, а вторую сложил в кулак размером с камень для катапульты. Кейн успел выставить вперед обе руки, чтобы они приняли на себя хотя бы часть сокрушительной силы удара. Кулак, который мог запросто сломать ему шею, только выбил искры из его глаз. Кровь из разбитого носа и губ быстро наполнила ему рот.

– Ма’элКот, стой! – сказал Кейн так отчетливо, как только мог, учитывая поврежденный рот. – Ты же убьешь меня… и никогда не узнаешь…

Ма’элКот держал Кейна так, что ноги у того болтались над полом; могучая грудная клетка Императора ходила ходуном, когда он то втягивал в себя воздух, то выпускал его сквозь зубы, сжатые так плотно, что красные пятна выступили от напряжения на лице.

– Я доверял тебе, Кейн, – простонал он. – А Мое доверие дорогого стоит. Я добьюсь у тебя ответа или отниму у тебя жизнь.

Кейн равнодушно встретил его яростный взгляд:

– Поставь меня.

Ма’элКот то бледнел, то краснел от злости. Жизнь Кейна долго висела на волоске, но Император все же уступил слабости многих блестящих умов – любопытству: ему необходимо было знать.

Очень медленно, борясь со своим гневом, он опустил Кейна ногами на железный пол, потом еще медленнее разжал кулак, в котором держал куртку Кейна.

– Говори же.

Кейн притворился, что поправляет одежду, потом сделал вид, что надо вытереть кровь с губ; это дало ему около двух минут на то, чтобы обшарить Ма’элКота глазами в поисках места, куда ударить.

В колено, не защищенное ничем, кроме тонкой кожи штанов? В выступающий пах? Или в нервный узел, называемый солнечным сплетением?.. Нет, бить надо в горло, прямо туда, где между канатами могучих мышц шеи едва виднеется хрящ. Удар должен быть стремительным и точным, рука прямой как копье, кулак твердым. Даже если горло не порвется, мышцы вокруг него сведет от удара, и он не сможет заорать. И тогда плоть будет против плоти, кость против кости, человек против человека; на таких условиях Кейн не позволит себе проиграть.

И Ма’элКот умрет прямо перед алтарем, к которому он приковал Паллас Рил.

И все же, балансируя между нападением и ненападением, зная, что, если он не сделает этого сейчас, Ма’элКот не даст ему другого шанса, глядя в отравленные яростью глаза огромного человека-бога, Кейн вдруг вспомнил строчку из «Гамлета», которую произносит принц, когда застает Клавдия за молитвой: «Он молится! Какой удобный миг…»[2]2
  Шекспир У. Гамлет. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]

Образы понеслись один за другим: они дерутся, Ма’элКот умирает, он освобождает Паллас, распахивает дверь Железной комнаты и видит по ту сторону Берна и Тоа-Сителя – их он не сможет убить раньше, чем они поднимут тревогу и сюда нагрянут Рыцари дворца, охраняющие выход на лестницу. А Ма’элКот – это не Злая Ведьма Запада, и его слуги не будут прыгать от радости, приветствуя свое избавление, и не отпустят убийцу с миром. Императора любят. Его почитают.

К тому же он чертовски хороший Император.

«И один из немногих людей, которых я уважаю, – подумал Кейн, – и не просто уважаю, но восхищаюсь, а уж таких совсем мало».

Хороший человек? Явно нет; но и сам Кейн отнюдь не был хорошим человеком, и знал это. И все же Ма’элКот лучше многих; он, по крайней мере, интеллектуально честен, прекрасно осознает собственную жестокость и никогда не забывает о благе своих Подданных…

Ну хорошо, убью я его здесь и сейчас, а дальше что? Умрет Ма’элКот, умрет Кейн, умрет Паллас, может быть, Берн, может быть, Тоа-Ситель, еще сотни тысяч Подданных Империи могут умереть во Второй войне за Престол, которая обязательно разразится после убийства действующего Императора. Так кому же достанется победа?

Победа достанется Студии: долгая, разрушительная, братоубийственная гражданская война – это как раз то, на что они надеются.

Значит, победит Кольберг.

А это, тут же решил Кейн, не выход.

Отец учил его: забудь правила. Он отмахнулся. Ему казалось, что он и так не обращает на них внимания. А тут он вдруг обнаружил, что есть такие правила, по которым он живет, даже не зная об их существовании, и эти правила буквально везде – это они сделали Кейна тем, кто он есть, они продолжают связывать его по рукам и ногам, они, как проволоки, ведущие к замаскированным минам, попадаются ему под ноги на каждом шагу. И к нему, словно откровение, пришла мысль:

«А может, не стоит его убивать».

Причем не стоит убивать его не только здесь и сейчас, но и вообще. Ведь это правило Кейна: если тебе угрожают, убивай. А он может отказаться быть рабом собственного прошлого.

Так что здесь, в застенке Железной комнаты, он, как ни странно, ощутил новую свободу.

«Все думают, что Кейн – это и есть я, что он – мой предел».

Надо выйти за пределы модели поведения Кейна – он ведь уже сделал первые шаги на этом пути. Нельзя пока оставлять их совсем, надо ходить вокруг да около, пользоваться как оружием самими моделями, которые определяют, чего от него ждут и враги и друзья. Может быть, тогда у него все получится.

Вот именно, все – зачем мириться на меньшем?

Спасти Шанну. Спастись самому. Вытащить Короля Арго из того дерьма, в которое он его втравил. Достать Кольберга. И поквитаться со Студией: спасти Империю от Второй войны за Престол.

Возможность достижения желанных целей маячила перед ним, но такая зыбкая, туманная, что у него захватило дух. Однако он уже ступил на эту тропу, ощупью сделал первые неверные шаги по ней, мимо коварных ловчих ям и болотных «окон», а теперь, когда в нем самом словно взошло солнце, оно сожжет этот туман. Он понимал, что сделал правильный выбор: он ступил на ту тропу, которая приведет его к цели; теперь главное, чтобы ему хватило мужества идти по ней не сворачивая. Стоит ему проявить нерешительность и хотя бы на мгновение поддаться страху, и он пропал. Демоны, которые стерегут этот путь, тут же найдут его, окружат и разорвут в клочья. Но против этого он не возражал.

Среди моделей поведения Кейна была одна, от которой он не собирался отказываться и дальше: если сомневаешься, то наглость тебе в помощь.

Широкая ухмылка озарила его лицо.

– А знаешь что? – весело бросил он прямо в лицо разъяренному Ма’элКоту. – Не буду я тебя убивать.

Глаза Императора удивленно раскрылись, брови сошлись над переносицей.

– А ты решил, что сможешь? Интересно почему?

– Я не совсем правильно выразился: я надеюсь, что мне не придется тебя убивать.

– Хватит увиливать, Кейн. Мне нужен ответ.

– А ты здесь небось целый день, да? Раздражает, поди, когда приходится вести допрос в этой сетке? Ничего удивительного, что ты такой злой. А вообще-то, забавно: в сетке ты не можешь использовать магию, чтобы вытянуть из нее ответы. Без сетки ты не помнишь, какие вопросы ты ей хотел задать и зачем вообще привязал ее здесь. И что тебе остается в качестве орудия воздействия? Боль? Но ты не хуже моего знаешь, что для адептов это вещь несущественная.

Ма’элКот фыркнул:

– Я пальцем ее не тронул. Эти синяки уже были на ней, когда она попала к нам в плен.

Кейн почувствовал, как ему стало легче дышать, словно тугой узел распустился в груди.

– Кейн, Я терпеливый человек, – угрожающе пророкотал Ма’элКот, – но не сегодня.

– Ясно дело, я тоже. Слушай, если ты не снимешь эту сетку, я, может, еще решу попробовать забить тебя до смерти.

Брови Ма’элКота поползли вверх, уголки рта дрогнули: ярость без всяких переходов сменилась изумлением.

– Вот как?

– Ага. Ты, конечно, большой и сильный, но ты не воин. А вот я воин, и без твоей магии я повалю тебя, как мешок с камнями.

– Ты не уйдешь из дворца.

Кейн пожал плечами:

– Раньше уходил.

Ма’элКот, поджав губы, задумался над его словами.

– Вот именно, – произнес он наконец. – А зачем ты завел такой разговор?

– Хочу, чтобы ты понял кое-что, Ма’элКот. – «А заодно забыл о том, где я был». – Если бы я желал тебе зла, то мог бы отнять у тебя жизнь. Прямо сейчас. – И он развел руками, показывая пустые ладони, – этакий жест невинности. – А еще я хочу, чтобы ты снял сетку.

– А это еще зачем? Не надейся, что Заклинание, которое защищает твою любовницу, поможет вернуть ей свободу. Возможно, Я забуду, зачем привязал ее здесь, но я не забуду, для чего нужна сетка, а когда я надену ее опять, то сразу вспомню, кто такой Шут Саймон.

– Не-не-не, ты все неправильно понял. Во-первых, она мне не любовница – она бросила меня несколько месяцев назад. Во-вторых, она не Шут Саймон – в смысле, она не тот, кто поддерживает врагов Империи.

– Оставь это, Кейн. Берн же сам…

– Идиот, и ты это знаешь. Он предположил, что Шут – это она, а она не стала его поправлять. А все потому, что она покрывает настоящего Шута Саймона.

– Хм… – Ма’элКот отвел глаза, потом взглянул на Кейна снова. – Было время, когда он думал, что настоящий Шут Саймон – ты.

Кейн фыркнул:

– Я не такой умный. Хотя он, видать, тоже. Но я знаю, кто он. Хочешь, скажу?

Ма’элКот сложил на груди громадные руки:

– И кто же?

Ложь соскользнула с его языка мгновенно, без промедлений:

– Это Король Арго.

– Невозможно, – тут же отозвался Ма’элКот. – Герцог Тоа-Ситель…

– Повелся на его враки как маленький. Величество сам мне сказал.

– Но… но… – Ма’элКот нахмурился, не в силах подобрать слова.

Кейн едва не расхохотался в голос: вот уж никогда не думал, что увидит когда-нибудь Императора в такой растерянности.

– Хочешь знать, что он делает прямо сейчас? Сними сетку.

– Не вижу…

– Еще бы тебе видеть, – парировал Кейн. – Сидишь тут целый день в комнате без окон, в комнате с такой репутацией, что люди раньше в штаны себе наложат от страха, чем постучат сюда и скажут тебе, что происходит! Да и в Потоке ты ничего не чувствуешь, потому что спрятался в эту дурацкую сетку. Ты все еще хочешь быть Богом для твоих Детей, Ма’элКот? Так вот, они зовут тебя, призывают на помощь прямо сейчас, пока мы тут болтаем. Может, сам выйдешь наружу и посмотришь? Половина твоей столицы горит, пылает в пожарах!

– В пожарах? – повторил за ним Ма’элКот и неожиданно показался Кейну таким юным и беззащитным, как молодой мальчик, которого застали в полусне.

Руки Императора поднялись, как будто сами собой, без всякой его на то воли, потянули сетку изнутри, и она стала сползать с его головы, таща за собой пряди его кудрявых волос, которые упали ему на лицо и на глаза. Отдельные волоски, запутавшиеся в сетке, рвались с едва слышным звуком, который наверняка отдавался треском статического электричества в черепе самого Ма’элКота.